Человек Кембриджский (Homo Cantabrigiensis)

Не успел Йорн, поспешно натягивая шапку, появиться на пороге лаборатории, как господин Флок подскочил к нему с расспросами. В ответ на них Йорн попросил побыстрее выйти из здания и уже там поговорить. Флок почему-то радостно встрепенулся и согласился с тем, что лондонское Управление и на него оказывает слегка гнетущее впечатление.   – Совсем не то, что в Оксфорде, – интимно сообщил Флок, пока они ехали в лифте. – Там уже всех сто лет знаешь, когда-то по молодости, бывало, с некоторыми генералами, – он то ли юмористически, то ли на полном серьезе понизил тембр на слове «генералами», – в паб-кроулы, да... Сейчас-то им, конечно, не положено с гражданскими, но всех же все равно, как облупленных… Да и сама архитектура… Ну, ты же сам все понимаешь… – Йорн с самого знакомства замечал, что господин Флок часто не заканчивает фразы, но всегда исподволь посматривает так, словно хочет удостовериться, что его недосказанности и намеки поняты собеседником. – Не скажу, что вы меня сделали ярым поклонником Оксфордского Управления, – ответил Йорн вежливо, – но, в целом, понимаю, о чем вы.  – Да, там было бы со всеми этими процедурами более… камерно, что ли. С другой стороны, в свете того, что нашим кейсом займется Лондон, можно даже в большей степени надеяться…   Когда они вышли из лифта в многогранник просторного холла на первом этаже, где броуновское движение людей усилилось к середине дня, господин Флок внезапно предложил:   – Кстати, об Оксфордском Управлении: предлагаю неподалеку отобедать, – Йорн с удивлением поднял брови. – Тут на углу имеется, как ни странно, очень даже приличное заведение с видом на Темзу. И это не гвардейское заведение, так что можешь себя спокойно чувствовать. К тому же, я не из тех, кто любит давить на обязанности, и считаю нужным тебя отблагодарить. Топлива, наверное, немеряно пожег? – Ну, поскольку в 1209-м году от Рождества Христова ученые мужи драпанули из Оксфорда куда подальше, то девятьсот лет спустя мне действительно пришлось пожечь топлива, – ответил Йорн, приоскалив клыки. – У тебя странные ассоциации, но это даже забавно. Так пойдем? – Что ж, пойдемте, – настороженно отвечал Йорн.   Заведение, куда привел Йорна господин Флок, показалось ему вполне заурядным. Получше, конечно, чем кафе самообслуживания от проекта «Общественная Кухня», но посетителей здесь в обеденный перерыв много не набежало. Меню и рассадка по столикам тоже были электронного формата – явный признак невзыскательности ресторана, однако домовладелец какими-то едва заметными жестами и гримасами создавал впечатление, будто происходит нечто особенное.   – Ты сказал, что сегодня на поезде? – поинтересовался Флок, когда они расположились за столиком.   Йорн поднял глаза и посмотрел на него сквозь голограмму, на которой безуспешно пытался выбрать блюдо, достойное древнего жителя великих Тибетских гор. Слишком много соли, сахара, специй, масла, углеводов, ГМО и ИИ – Кристина верно заметила, что Йорн не ест человеческую пищу, да и с зеркалами у него складывались противоречивые отношения.   Йорн кивнул.   – Тогда предлагаю открыть бутылочку вина, чтобы отметить завершение первого этапа расследования! У них тут есть преотличное домашнее красное, – с энтузиазмом заговорил Флок.   Йорн подумал, что вино тут, скорее всего, никакое не преотличное, а обыкновенная синтетическая кислятина со вкусом запчастей аппаратуры, на которой его производили. От нее еще и язык окрашивался в синий цвет.   – Не рановато ли? – заметил он со скепсисом. – Портрет подозреваемого – разве это не все, что требуется? Считай, этот подлец у нас в кармане, и уж попадись он мне, я с него не слезу! – Что ж, если вы уверены… – Йорн пожал плечами.   Когда принесли заказ – а сервировали здесь еду одновременно с вином, не отвлекаясь на условности, – Флок поднял бокал и предложил тост:   – За сотрудничество! Рад, что так все удачно развернулось. Не было бы счастья, да несчастье, как говорится, помогло.   Йорн в последний пассаж про несчастье совсем, как говорится, не въехал, но чокнулся с господином домовладельцем и пригубил вино – в принципе, не отравишься. Может, Флок радовался тому, что разоблачит тайного злопыхателя в своем дипломатическом окружении? Человек склонен в происходящих с ним событиях видеть романный нарратив, где все развешанные на стенах ружья должны непременно выстрелить. Между тем, Минотавры в жизни просто случаются, но Йорн не мог Флоку об этом напомнить. Беднягу и так ждало разочарование в «сотрудничестве».   Потом оба приступили к еде, и на время повисло молчание, оказывавшее на Йорна гнетущее воздействие. От господина Флока, в свою очередь, исходил некий смешанный вайб смутного перевозбуждения, который сам по себе не казался тревожным, но туманную, иррациональную тревогу при этом наводил.     – Йорн, позволь, как старший младшему товарищу, сделаю замечание, – неожиданно сказал Флок, явно измененным, более низким по тембру голосом, как если бы он хотел звучать солидно, – может, ты, все-таки, шапку и перчатки снимешь? Довольно странно это… в ресторане. – Я бы снял, но не могу, – ответил Йорн, автоматически поправив околыш, и очень выразительно обвел кошачьими глазами «ресторан». – А грим… по этому же поводу? – неопределенно поинтересовался Флок. – Я краем глаза еще в Оксфорде заметил, что у тебя в закрытой секции Реестра две фотографии… – он тоже выразительно указал глазами на пятна стертой косметики, выглядывавшие из-под шапки на висках и на лбу. – Угу, – Йорн кивнул, распиливая стейк с салатом и пристально смотря своему собеседнику в глаза. – Татуаж? – Угу. – Всегда было интересно, зачем это люди делают, – улыбнулся дипломат-домовладелец. – Каждый по своей причине. – И как же ты… пришел к такому решению? – Путем изнурительной внутренней борьбы. Победить здравый смысл – задача достойная философа, я считаю. – Хорошо, что философские факультеты еще в мою бытность распустили, – засмеялся Флок. – И все-таки…? Нет, у меня-то нет никаких предрассудков… но люди вокруг? – Люди вокруг всегда найдут, к чему прикопаться, сэр, я бы не тешил себя иллюзиями, будто получится проскочить. – Бунтарь? Как говорится, у человека, который не был бунтарем в двадцать, нет сердца, а у того, который не стал консерватором в пятьдесят, нет мозгов. Отличная у нас команда: сердце и мозг, пламень и лед… что-то в таком духе, – он поднял бокал и отпил, глядя ракшасу в глаза. Взгляд он держал довольно долго, но Йорн знал этот ненастоящий, механический взгляд, когда зрачок направлен в глаза собеседнику, но зрительного контакта нет. Чтобы выдержать взор хищника, господин Мэтью Флок усилием воли перестал его видеть – опасный самообман.   Йорн вдруг понял, что Флока несет. Точнее, несло его оттого, что он силился что-то сказать, и никак не мог подвести разговор к желаемой теме. Какая еще, к черту, команда? Йорн планировал, что это будет последняя встреча с домовладельцем, на опознание его вызовут отдельно, и в гробу видал он этого слизняка.   – Я что хочу сказать… – после очередного фальстарта начал господин Флок, пряча нерешительность за довольно странной гримасой благожелательности: не то, чтобы фальшивой, но и, определенно, не искренней. – Как ты так метко там в офисе сказал… «мы все в чем-нибудь виноваты», в этом духе… Ну знаешь ли… то, как ты был одет на видео со станции… Я очень попросил Управление в Оксфорде на это закрыть глаза… – опять этот вопросительный взгляд, говорящий как бы: «Понял ли ты мое послание? В состоянии ли ты заполнить пропуски?» – Они сразу решили, что ты что-то натворил, а я… словом, я знаю, как с этими ребятами… Мы договорились относительно тебя. – Таков был и наш с вами договор – что вы договоритесь, спасибо за ваше вмешательство, – колко заметил Йорн, но голос его звучал напряженно. – Да-да, конечно, конечно, всегда пожалуйста, – уверил Флок и присовокупил как бы невзначай: – Для меня это не проблема. Не в этом проблема…   Повисла новая пауза. Йорн не мог понять, куда это все идет, и выжидательно молчал, фрустрируя Флока: чем больше человек выбит из равновесия, тем больше ему нужно распылять ресурсы на многозадачность, тем меньше он себя контролирует, и тем больше сбоев выдает его мозг.   – Я тебе верю, когда ты говоришь, что ничего особенно криминального за тобой не водится. Я в твои дела…Но надеюсь, что меня не вызовут однажды и не скажут, мол, как же так? Ты за Йорна Аланда поручился, а тут вон чего… Ты же парень, определенно, не из тихих… бунтарь… ты понимаешь, о чем я… – Господин Флок, у меня сейчас очень странное чувство: я все слова по-отдельности понимаю, а что вы в целом хотите сказать – ни хрена, извините за мой французский.   – Я хотел бы, чтобы ты приехал ко мне в Оксфорд. Есть свободные вечера на этой неделе? – с неожиданной колючестью в голосе вдруг четко потребовал Флок, словно сбросил со своих плеч стокилограммовую штангу.   Йорн застыл с вилкой в руке. Он ничего не почувствовал, ни одной эмоции не вызвало в ракшасе это предложение, он лишь рассматривал Флока так, как Бальтасар, быть может, когда-то рассматривал занятых своими делами людей, невидимый среди скал. Он подбирался к женщинам, собиравшим ягоды или съедобный лишайник, может быть к детям, бегавшим по округе в поисках птичьих гнезд, а, может, к одинокому мужчине-путнику. Бальтасар знал, что с людьми надо поосторожней, они не представляют никакой опасности по-отдельности, но, сбившись в стаю, способны затравить хоть медведя, хоть пещерного льва. И он смотрел, принюхивался, прислушивался, размышляя, как лучше поступить, просчитывал риски и возможности, решал, настолько ли он голоден, чтобы утащить в логово одного из этих шумливых, болтливых существ. Никаких чувств он к ним не испытывал, только здравую долю опаски и, возможно, охотничий интерес. Господин Флок как будто прочел его мысли и побледнел, потом покраснел, заговорил еще более сбивчиво, чем прежде, но в его голосе звучала скрытая ярость человека, понимающего, что творит не весть, что, но отступать поздно. Да и слишком лакомым ему казалось желаемое.   – Я не мастак в таких… – забормотал он, и Йорн опять увидел на его лице выражение, запечатлевшееся в первый момент их встречи: как это посмело с ним произойти? Как посмел сопляк, ничего не сделав, не сказав ни слова, не поведя даже бровью заставить обливаться нервным потом человека, привыкшего не очень-то скромничать. В конце концов, господин Флок уже тридцать лет выживал в террариуме со змеями и крокодилами! – Но я бы на твоем месте не стал… Всякое, знаешь ли…Это было бы обоюдно… естественно, конфиденциальность…   Йорн продолжал смотреть, не мигая, и слегка наклонил набок голову, словно прислушивался к шуму, который никак не мог разобрать.   – Словом… – повторил Флок вопросительным тоном. – Я могу тебе и в дальнейшем в чем-то посодействовать… Но, учитывая все условия…   – Хорошо, – перебил его Йорн. – Мне нужно закончить работы в университете к пятнице, я вам сообщу, когда освобожусь. – Оу… – вымолвил обескураженный Флок. Его чувство, наверняка, было сходно с тем, что ощущает человек, когда собирался открыть тяжелую дверь, навалился на нее всем весом, а ее р-раз! – и распахнули с другой стороны. – Я не понял, вас это устроит или нет? – повторил Йорн. – Да-да, конечно, – вернув себе прежний мягко-вкрадчивый тон, забормотал домовладелец. Он был недоволен не только нелепым падением на пол, но и тем, что не мог сообразить, кто открыл ему дверь – за нею выглядывали темнота и совершеннейшая пустота. – Santé, – ледяной улыбкой улыбнулся Йорн и поднял бокал.       Когда пришло время заканчивать, Йорн, не дожидаясь инициатив от Флока и нового витка глупой неловкости, заплатил за себя, с недовольством отмечая, что Минотавр сделался для него причиной столь низменной проблемы, как материальные расходы, и каждый день откусывает понемногу не только от его разума, души, психической стабильности, но и от кошелька. Выйдя из заведения, Флок предложил прогуляться до станции Грин-Парк. Ну, или сразу спуститься в Вестминстер. При том он явно надеялся, что молодой спутник откажется: Флоку требовалось время переварить его согласие на предыдущее предложение, и мысль, точившую домовладельца, можно было сформулировать расхожей максимой: «Бойся своих желаний, однажды они могут сбыться». Может быть, реакция Йорна даже заставила Флока пожалеть о предложении, или о том, что он его сделал, без надобности пустив в ход тяжелую артиллерию. Может быть, он был разочарован в Йорне Аланде? В любом случае, после обеда со странным молодым человеком, пострадавший от жуков Минотавра домовладелец вдруг почувствовал себя в компании Йорна крайне неуютно. Видя это, ракшас сказал, что ему надо на Гудж-Стрит, в университет к матери, и он отправится к Эмбэнкмент. Тогда Флок пожал Йорну руку с какой-то дрянной вопросительной вкрадчивостью и поспешно ретировался в сторону Биг Бэна переживать свое безрассудство. Йорн же с опустевшей головой, словно кто-то открыл слив и все кипящее бурливое ее содержимое утекло в канализацию, спустился к реке и закурил, усевшись на заграждение набережной напротив памятника Битве за Британию. Потом он надел очки и принялся медитативно читать списки героев на бронзовых таблицах монумента, как бы пробуя металлические буквы на вкус. Наверное, и впрямь было некое смешение ощущений в ракшасьем восприятии письменных знаков, но Йорна заставил обратить на это внимание лишь сегодняшний конфуз в лаборатории. Как большинство студентов, Йорн читал преимущественно электронные книги, и в них буквы не имели ни вкуса, ни запаха – как и прочие миры «Виртуалити».     Неожиданно, отвлекшись от никотинового созерцания, Йорн увидел на противоположной стороне Виктория Эмбэнкмент знакомую быструю, чуть-чуть неловкую и где-то даже самую малость курьезную фигуру. Кудряшки пружинками и полы серого демисезонного плаща развевались под дуновением апрельского ветерка, лакированная сумочка подпрыгивала на плече, а шея была закована в ортопедический корсет телесного цвета. Йорн даже подскочил со своего места и, как будто боковым зрением уловив опасное присутствие плотоядного зверя, Нино Кохиани повернула корпус к Темзе, поскольку шеей, очевидно, пошевелить не могла. На лице ее молнией промелькнуло выражение ужаса, но она тут же сделала глаза свои пустыми, словно вовсе слепыми, и, не сбавляя шага, припустила в здание Управления Криминального Контроля.     Йорн проводил ее взглядом, не зная, что предпринимать. У Нино были вполне законные причины посетить КК, возможно, ее вызвали за тем же, за чем и Йорна – сделать реконструкцию лица преступника. Которого из двоих преступников, одновременно друг с другом побывавших в Центре Визуализации Мозга? И неужели в Кембриджском отделении по удивительному совпадению тоже не работает аппаратура? Кроме того, могла ли Нино не узнать властителя своих дум с расстояния в двадцать шагов?   Через секунду Йорн, словно его стегнули хлыстом, сорвался со своего места возле памятника и бесшумно, как преследующий добычу снежный барс, помчался к Нино.   – Нино, дорогая! Голубка моя! – заорал он на всю улицу, подбегая сбоку и сгребая студентку в охапку стальными руками. – Господи, я уже такого в голове перебрал! Куда ты пропала-то, красавица? – Йорн одним глазом мониторил реакцию прохожих: некоторые оборачивались, даже приостанавливались и ухмылялись. Нино что-то пищала, повиснув в воздухе, и Йорн чувствовал через два слоя одежды, что ее сердце бешено колотится, словно у землеройки. – Шея… шею больно… Йо-орн… – послышалось неразборчивое и бронхитно хриплое из складок смятого плаща.   Йорн поставил студентку на тротуар, но из рук не выпустил, продолжая выразительно сжимать ее плечи. В теле Нино происходила сердечно-сосудистая вакханалия, всю ее охватила дрожь, и Йорн чувствовал тот же запах, что исходил от Эзры Маршала в момент, когда тот осознал, что произошло, – запах смертельного страха. Возможно, так пах пресловутый норадреналин. Йорн понял, что Нино направлялась в Криминальный Контроль не по поводу ограбления лаборатории.   – Давай прогуляемся, – улыбаясь страшной ракшасьей улыбкой, сказал Йорн. – Я не могу, у меня время назначено, мне административку пришлют, если я не явлюсь, – неуверенным осиплым голосом запротестовала Нино, словно загипнотизированная, она глядела в барсьи глаза химеры. – Тогда звони и отменяй, – приказал Йорн. – Ты же понимаешь, что теперь мне на твою танатограмму плевать? – зловещим шепотом прибавил он. Нино заколотило еще сильнее, как будто ее облили ледяной водой на морозе. Она так и не потянулась к коммуникатору. Значит, лгала про административку: у нее не было назначено встречи в КК. Значит, она оставила себе дорогу от Кембриджа до Лондона на разрешение последних сомнений. – Почему ты это со мной делаешь, Нино?   Нино молчала и тряслась, как осиновый лист, понимая, что из нынешнего клинча ей не вырваться.   – Ответь на мой вопрос, – свирепея, прошептал Йорн. – Я видела… – еле слышно произнесла Нино. – Ты не имеешь желания выслушать и другую сторону? – А потом ты и меня…? – всхлипнула девушка. – А ты тоже вызвала тинэйджера к себе в офис поболтать, проломила ему череп и сказала, что оно само? Вы, mademoiselle, louve déguisé en agneau! Жажду подробностей! – Так нельзя, Йорн… – с отчаянием в голосе прошептала Нино, по ее смугловатым щекам с пушком, словно на нектарине, уже прокладывали себе путь крупные слезы.   – Что нельзя? Нельзя изымать из общего доступа процессуальный кодекс и «Закон о Гвардии»? Или, может быть, нельзя упразднять «за ненадобностью» понятие «внесудебная расправа»? –  наклоняясь к лицу Нино, тихим, но оттого не менее зловещим шепотом прошипел Йорн. Он говорил едва слышно и все время улыбался, поглаживая большими пальцами плечи Нино, потому что территория вокруг бывшего Скотланд-Ярда была напичкана всевозможной аппаратурой для фиксации поведения граждан. – Может быть, нельзя из проломленной головы гражданина делать non-event? – Но это – не выход! – судорожно выдохнула Нино. – О, нет, это только вход в дивный новый мир! Пойдем-ка до Сэйнт-Джеймс, прелесть моя, тут практически по прямой.   Йорн почти танцевальным движением поднырнул правой рукой под руку Нино и, прижав ее к себе несильно, но крепко, как коваль лошадиное копыто, повел девушку вниз по набережной. По мере удаления от средоточия органов правопорядка он ускорял шаг, а Нино поспешала за ним. Мимо заново отстроенного после войны, уже в качестве музея, Дома Парламента и башни Биг Бэна оба почти бежали по оживленной Бридж стрит, в сторону зеленеющего свежей листвой парка. Нино не упиралась, не сопротивлялась, то ли ей было смертельно страшно получить «перо под ребро» (оружия у Йорна с собой, конечно же никакого не имелось, но мадмуазель Кохиани знать об этом было необязательно), то ли Йорн делал то, что она тайно жаждала больше всего: уйти подальше от Криминального Контроля и услышать объяснение чудовищному поступку своего обожаемого деэкстинктного подопечного. Она тихо плакала всю дорогу и периодически по-детски вытирала свободной ладонью щеки. Лицо ее почти не исказилось в слезливом выражении, оставалось испуганно сосредоточенным, но слезы катились и катились градом, не переставая. Со стороны студенты, наверное, были похожи на повздоривших любовников.   Доведя свою опасную свидетельницу до угла Бридж Уолк и Хорсгардс Роуд, Йорн потащил ее через дорогу, стараясь обращаться с Нино подчеркнуто решительно, но не слишком грубо. Вместе они устремились по людным дорожкам в глубину парка, ближе к прудам. Йорн с трудом нашел место поуединеннее и почти силой усадил Нино Кохиани рядом с собой на скамейку, продолжая цепко держать за запястье. Йорн длинно выдохнул и спросил с сарказмом:   – И что мне теперь с тобой делать? – Йорн… что я еще могла… ты требуешь невозможного…– прошептала Нино. – Так уж и невозможного? – Нино молчала. Сжавшись рядом с хищником в комок, она уменьшилась как будто раза в полтора. – Да ты даже не знаешь на сто процентов, кто его ударил! – всхлипнула Нино. – Ты просто пошел и… Потому что Кит что-то сказал! У него была травма головы, смертельная! Что ему могло показаться – один бо… Макаронный Монстр знает или как вы здесь говорите? – Лебедушка моя, а скажи на чистоту, как доктор доктору: тебе чувак возле Центра, которого ты видела впотьмах и, я так полагаю,  сама с травмой головы в анамнезе, – он выразительно посмотрел на ее шейный корсет, – данные Реестра предъявлял?  Нет? То есть, на все сто процентов ты не знаешь, кто ударил Эзру Маршала ножичком? Тем не менее, прекрасно понимая мое уязвимое положение, ты несколько дней промучалась, но все-таки поверила своим глазам и пошла в Криминальный Контроль. – Йорн, я… – Не ври мне! – рявкнул Йорн. – Ты знала, что, даже если меня не свяжут с Эзрой, мне в любом случае крышка. – Йорн… зачем ты это сделал? – умоляюще спросила Нино, как если бы Йорн еще мог что-то изменить. – Это ведь ты сделал. Ты не можешь… у тебя нет такого права, это же беспредел! – А я мог бы очень легко получить это право, Нино, если бы я мог скрыть, что я – рапакс. – Не понимаю, что ты имеешь в виду. – Нино, дорогая, я бы мог поступить в Академию – с моими арийскими данными меня бы приняли без вопросов. –  В каком смысле «арийскими данными»? – несмело переспросила Нино. – Физподготовка, айкью и бесчеловечность, – отчеканил Йорн. – Собачью преданность можно развить по ходу обучения, в Академии, как известно, мозги промывают с отбеливателем. И через четыре года я мог бы точно так же, как Эзра, невозбранно, долбить студентиков башкой о батарею. Не ракетостроение, прямо скажем, если ты воображаешь, будто «имеют право» какие-то внеземные существа.   – Это демагогия… – слабым голосом возразила Нино. – Неужели? Подумай о том, что ты сейчас испытываешь панический ужас перед беспределом потому, что на заре коллективного человечества таких, как Эзра, элиминировали слаженным коллективным усилием. Человек себя одомашнил теми же селекционными методами, что и волка: самым злым щенкам сворачивали шею. Но сто тысяч лет спустя ты, как добропорядочная болонка, переходишь на другую сторону улицы, когда видишь отряд гвардейцев, ибо этим кобелям может почудится, будто ты на них косо посмотрела. – Йорн, насилие недопустимо, ты понимаешь это или нет? – вскричала Нино, дернув руку, но Йорн ее не выпустил. – Вчера гвардеец, который, предположительно, побил твоего друга, сегодня я, потому что я слишком много знаю, а завтра кто? – Младенец на детской площадке, кто ж еще? – зло рассмеялся Йорн. – Жажда крови у простого гражданина неистребима, стоит один раз в морду кому-нибудь дать, и все, пропал человек. Его даже до армрестлинга без особой характеристики из Бытового Контроля нельзя допускать. Иное дело – Гвардеец! Совершенно недосягаемый уровень осознанности. Чистый, неразбавленный дзен, а не этот ваш трехпроцентный раствор из книжек по саморазвитию. – Ну так ты что? Хочешь, вернуться на сто тысяч лет назад? Или на девять? – Если сто тысяч лет назад было упущено что-то важное, то отчего бы и не вернуться? – И что ты хочешь вернуть из упущенного? – Самоуважение. – Убийством? – Нет, блядь, я ему курс психотерапии должен был проспонсировать? – рявкнул Йорн и отвернулся. – Ты этим ничего не добился, – Нино опять съежилась. – Ой ли? Так уж и ничего? Скольких он еще убил бы или искалечил по мере карьерного роста? – Ты этого точно не знаешь, возможно, произошедшее – случайность. – Так, может, и ты зря меня сдавать пошла? Ну, один раз крышу немного сорвало от стресса, с кем не бывает? Можно вполне надеяться, что больше я этого делать не буду. Ну, максимум разочек… или два. Вот те крест на пузе во всю спину, как у нас пацаны говорили. – Йорн, как ты не поймешь: есть определенные моральные аксиомы… Зачем ты все время возвращаешь разговор к гвардейцу? Против него нужно было подавать жалобы, с ним бы разбирались… Я говорю про тебя, я даже представить не могла, что ты на подобное способен! Это страшно, Йорн, это… никакому описанию не поддается, то, что я видела. Если все начнут поступать, как ты… – Ты даже не веришь в свои слова. Ни в то, что с ним кто-то станет разбираться, ни в то, что когда-нибудь «все», – Йорн отпустил руку девушки, чтобы изобразить жестом кавычки, – вдруг станут поступать, «как я»: яйца среди населения распределены предельно неоднородно. И со своей стороны позволь выразить недовольство твоими сферическими моральными аксиомами в межзвездном вакууме. – Йорн, ты сеешь хаос… – еле слышно произнесла Нино, – … и произвол. – Ты никогда не слышала выражения «государственный произвол»? – ответил на это Йорн. – Это какой-то… оксюморон, – робко запротестовала Нино. – Это потому, что у тебя нет брата-юриста в Оксфорде, который даже Конвенцию о защите прав человека 1953-го года умудрился раздобыть. Я читал и пацанам показывал. Там написано много парадоксальных вещей. Про личную неприкосновенность, запрет пыток, справедливое судебное разбирательство – ты охренеешь, сколько абсурда, который – как там в учебниках пишут? – «привел мир к политическому хаосу, ядерной войне и поставил планету на край экологической катастрофы». И, видать, справедливо всей этой чепухой подтерся невинно убиенный помощник расследователя, в полном соответствии с системными требованиями.    – Но ты же поступаешь не лучше его! Это личный произвол! – А что ты можешь противопоставить произволу? – Не это… – А ЧТО? – НЕ ЭТО! – Послушай, ну, я допускаю, когда божественному абсолюту дается апофатическое определение: человеческий мозг иначе не вывозит. Но в данном случае, речь идет о довольно простом бытовом вопросе: почему изолировать от общества следует меня, а не Эзру Маршала? – Потому что он действовал по правилам, какими бы они ни были, ему это официально разрешили, ему сказали, что так можно! Официально! Виноват тот, кто ему это сказал, кто разрешил, кто вообще все это решает и устанавливает правила. Я уверена, что он не собирался убивать Кита и действовал в рамках полномочий, будь они неладны! – тут Нино начала беззвучно рыдать. – Ты не можешь жить, как сто пятьдесят лет назад, Йорн! Я отказываюсь верить, что ты на такое способен…– голос у нее то хрип, то пропадал вовсе, так что Йорн заполнял пропуски, считывая движение губ. – Ты же цивилизованный… – она уткнулась лицом в ладони. – Ой, господи… – вздохнул ракшас, немного подумал и положил свою тяжелую руку Нино на плечи, потом подтолкнул к себе. Та, продолжая всхлипывать, прижалась к его боку.   Йорн испытывал очень странное и, пожалуй, жуткое чувство: как будто он только что изнасиловал ребенка, который ему доверял, а теперь сам же его лицемерно утешает и уговаривает сделать произошедшее их маленькой общей тайной. Впрочем, мозг Нино он жестко трахнул, в том не было никаких сомнений. Теперь она прильнула к кровавому упырю и оплакивала в его дружеском объятии обходительного ручного ракшаса, которого навеки потеряла.