Человек Кембриджский (Homo Cantabrigiensis)

Следующие три дня прошли в многочасовых поездках из Кембриджа в Оксфорд и обратно. От постоянного сидения на мотоцикле у Йорна заныла сначала сломанная в прошлом году бедренная кость, потом задница и, наконец, даже кисти рук. В дополнение к этому, после очередной заправки бака, в тревожно оранжевый цвет окрасился индикатор на панели счетчика консьюмерских лимитов: Йорн «злоупотребил потреблением» углеводородов и сильно повысил объем своего «углеродного следа» в текущем месяце. И все же Йорн предпочитал проезжать по триста километров в день, нежели ночевать у Брайана в колледже. Более того, направляясь с господином Флоком через центр города в офис Бытового Контроля, Йорн украдкой оглядывался по сторонам, опасаясь напороться на господина Сорренто. Он уже перебрал все доступные сорта лапши, и не знал какую вешать брату на уши.     По ночам Йорн пытался работать над финальным эссе. Он начал получать сообщения от администрации с неудобными вопросами о пропуске занятий, поэтому активировал необязательного в текущем задании киберпроктора, дабы развеять некоторые подозрения. Однако невидимое присутствие электронного наблюдателя, как никогда прежде, мешало думать. Йорну казалось, что сам Минотавр стоит у него за спиной, глядит, не отрываясь, и стережет, пока убийца Грегори Бакстона и Эзры Маршала бодрствует, спит, ест, чистит зубы, подпиливает ногти и выдавливает из себя по капле дискурсивный анализ средневекового текста. Йорн опять соскальзывал в рассуждения о своей Немезиде, пытаясь представить себе характер Минотавра. Он чувствовал какой-то животной интуицией, что Минотавр любит смотреть. И трогать. Но трогать он готов только мертвое, не подающее признаков жизни, что-то, что не способно войти в контакт. Может, зрительный опыт он считает более «чистым»? А, может, он боится соприкосновения со всем живым, потому что живое способно потрогать его в ответ? На живое нужно реагировать, обладать определенной ментальной пластичностью, и, может, он не находил в себе такой способности? Впрочем, Йорн не знал, с чего именно представил Минотавра эдаким человеком-сундуком. У ракшаса объективно было недостаточно данных для анализа.   Потом расфокусированная, блуждающая в ночи мысль Йорна краем задела Нино – на выяснение ее ситуации в светлое время суток опять не хватило времени. Чего хотела Нино? Размышления Йорна, словно косяк сельди, согласованно поменяли направление своего движения.   Умная, вроде, девушка эта Нино, немного заполошная, но явно видит глубже поверхности, задает правильные гуманитарные вопросы – на кой черт ей «Нексус»? Неужели она хочет стать, когда вырастет, одной из тех несчастных выскочек, которым милостиво протянул руку «Нексус», чтобы вынуть потроха? Хочет ли она быть плебейкой, получившей приглашение в Закрытый Город, где ее будет ждать видеонаблюдение 24/7, строгий регламент в рабочее и свободное время, таймтреккеры, мониторинг пользования сетью, отчетность за каждую потраченную условную единицу, проверки на лояльность и политическую благонадежность, а главное – неусыпный контроль за ее продуктивностью. Каждый вздох, каждый удар сердца, каждая капля пота на ее челе и чая в ее кружке должны приносить результат. Нет, не в виде сверхприбылей, как было до Системы, от нее потребуют нечто большее: Общественно Значимые Достижения.  И каждая секунда ее жизни будет выдана в кредит работодателем. Нечто гораздо худшее, чем крысиные бега ожидало счастливчика, приглашенного в «Нексус» – превращение в интеллектуальное орудие Системы, в ее instrumentum vocale.   – St. Peter, don't you call me 'cause I can't go, I owe my soul to the company store… – напел Йорн.   Йорн никогда не слышал о людях, которые, не справившись с требованиями Перманентного Контракта, расторгли бы договоренности и возвратились назад. Или хотя бы оказались высланы из городов Системы против воли. Полосатый говорил, мол, как бы, пардон, на «Нексус» ни дрочили, а был он билетом в один конец. Неужели именно этот билет хотела Нино? Йорн не мог поверить. Что-то в ней было от самозванки, которая выдает себя совсем за другую личность, но в душе понимает, что запуталась. А, может, и не запуталась и желает того, что нельзя произносить вслух. На вопрос Йорна о карьерных целях она ответила уклончиво. Йорн не исключал, что в ее случае эдакое самозванство было хорошим знаком.   Тем не менее, Йорн продолжал названивать, а Нино продолжала прятаться. Это, в свою очередь, выглядело как очень нехороший знак, и Йорн решил, что после поездки в Лондонское Управление Бытового Контроля, пойдет ловить Нино Кохиани в Сэйнт Джонс. Если понадобится, влезет к ней через дымоход.         В Лондонское Центральное Управление господина Флока и его свидетеля перенаправили потому, что в Оксфорде аппаратура мозгового интерфейса временно вышла из строя. Йорна эта рокировка в первый момент привела в сильное замешательство, настолько, что он даже не смог скрыть своего беспокойства от Флока. Очень неприятно было противостоять домовладельцу, когда тот, заметив колебания молодого человека, принялся Йорна по-отечески увещевать и журить. Он даже не представлял, какие комбинации решений неслись в тот момент по синапсам Йорна, в том числе и касательно господина Флока. В конце концов условились встретиться на следующий день в Вестминстере в одиннадцать часов рядом со зданием Центрального Управления Бытового Контроля, соседствовавшего с черной футуристической пирамидой КК.   Мэтью Флок встретил Йорна сверх обычного приветливо и даже выказал легкую взволнованность. Он пытался завести с ракшасом беседу о посторонних материях в тот непростой момент, когда Йорну требовалось настроиться на встречу с мозговым интерфейсом – у него были свои планы на фоторобот. Пока они ехали в лифте, Флок сообщил важную информацию, принесшую Йорну большое облегчение: камеры в Шиптоне не смогли однозначно распознать человека, сопровождавшего Йорна, и вариативность потенциальных совпадений была очень большой. В автомобиль подозреваемый не вернулся, а «Муфлон» оказался угнанным где-то неподалеку от загородного коттеджа. Поэтому свидетельство Йорна Аланда было ключевым и обязательным, как подчеркнул Флок.  Йорн с облегчением прикрыл глаза на несколько секунд – камеры на станции не давали ему покоя с момента, как он решил пойти на авантюру с пострадавшим домовладельцем. Задним числом, анализируя жесты, поведение и одежду Джеймса, его бейсболку, без причины ссутулившиеся плечи и скованные движения, он выводил, что Джеймс прятался от камер с помощью целого ряда ухищрений. Он даже начал прихрамывать, выйдя из машины. Однако припомнить все эти детали Йорну удалось лишь позже, когда он имел возможность войти в легкий транс и активировать часть мозга, которую в литературе называли «спящей гиперреалистической нейросетью» рапакса. В обычном бодрствующем состоянии к ней можно было пробиться лишь урывками, кратчайшими вспышками, как если бы на доли секунды зажигался свет в темной комнате. Это явление рапаксологи объясняли тем, что на биологическую версию «Виртуалити» уходило огромное количество мозговых ресурсов, и в ситуации быстрого принятия решений на нее нельзя было рассчитывать. Йорн почти слепо положился на хитрость Минотавра, когда совершал отчаянный маневр и решил с Флоком сотрудничать, а не свернуть ему шею там же в заполоненной жуками гостиной. Ради спасения господина Флока от Homo rapax Йорн сделал одно рискованное допущение: что человек, провернувший «Колчестерскую грызню», не подставится под видеонаблюдение. А если Джеймс не был Минотавром, то Йорну нечего было опасаться.     Черт, Йорн же всерьез рассматривал вариант убить Флока… Потренироваться убирать безвинных свидетелей на случай, если придется избавиться от Нино?     – Мне шепнули, – доверительно зашелестел Флок, наклоняясь к накрашенному уху Йорна, так что ракшасу в нос ударял запах его одеколона, – что у подозреваемого могли быть спецсредства. Это лишь подтверждает всю серьезность… Однозначно, личная вражда, вне сомнения! – повторил он в который раз, но теперь с оттенком привычности и даже с определенного рода чувством собственной значимости. – Да уж… – сухо кивнул Йорн.   Двое поднялись на десятый этаж, куда их после регистрации направила секретарь, сверившись с запросом от оксфордского Бытового Контроля, затем вошли в криминалистическую лабораторию. Йорн в первые оказался так глубоко в «сердце тьмы», формальное общение с правоохранительными органами ему до сей поры удавалось ограничить допросом по случаю пожара в доме Серенити. Директор школы не доложил Гвардии о сцене, имевшей место в его офисе, потому как Шифману отчим, несомненно, посулил что-то за молчание, и директору могло прилететь за то, что не принял меры. Однако во время опросов в школе кто-то из соучеников указал на Йорна, как на бойфренда убиенной, и Джон еле-еле успел связаться с некими подпольщиками, чтобы «хакнуть» ДНК профиль до того, как приемного сына вызовут. Тогда Йорн впервые с сосущим чувством подумал, можно ли было обойтись без вырезания всей семьи Серенити? Ведь он все равно попал в поле зрения органов. Впрочем, вызов в Управление на интервью в качестве потенциального свидетеля – не то же самое, что заключение в СИЗО по обвинению в попытке изнасилования.   Йорн ощутил, как при воспоминаниях о походе в Стивениджский офис три года назад, у него начинает повышаться пульс. Украдкой он сделал несколько дыхательных упражнений, чтобы успокоиться – чертов мозговой интерфейс, вне всякого сомнения, будет не только рисовать картинки, но и регистрировать множество показателей нервной деятельности.   Идя по коридору в департамент «Визуализации Свидетельских Показаний», Йорн искоса посматривал на сотрудников, встречавшихся на пути. Из них можно было составить полный спектр рабочей одежды Гвардии. Он видел уже и закованных в броню патрульных, которые загрузились в лифт, и расследователей-оперативников в форме с легкой защитой на предплечьях и груди, расследователей-аналитиков, каких-то административных работников в офисных мундирах и сотрудников лабораторий, одетых в сине-серую униформу, подобную кембриджскому рабочему облачению Нино. Чем дальше располагалось рабочее место сотрудника от народонаселения, тем более повседневно он одевался, как если бы правоохранитель чувствовал себя раскованно лишь в самом центре этого стального пузыря. Оперативники выходили из здания Управления, словно подводники на глубину.   Йорну вдруг подумалось, что в литературе про рапаксов писали о повышенной территориальности этих гоминидов, о том, как сотрудники заповедников вынуждены мониторить маршруты их перемещений, дабы предотвратить встречи плохо знакомых друг с другом особей или вмешаться в конфликт. Драки наносили серьезный урон дорогостоящему «исследовательскому материалу», иными словами, самцы Homo rapax иногда делали друг с другом то, что Йорн сделал с Грэгом. Их называли «свирепыми», «агрессивными», «загадочными» и содержали в «естественных условиях», дабы через «естественность» найти ключи к их агрессивной «загадочности». Сапиенсы никак не могли понять, каким образом асоциальные существа развили странный, погруженный в себя, во многом недоступный для наблюдения, но мощный интеллект. Йорн, имея более сглаженные неврологические черты сплайса, иногда жалел, что ему недоступен в полной мере ментальный мир рапакса. Особенно странно было осознавать, что в вопросе, который миллиарды лет решался слепым случаем, в случае Йорна решил некий вполне конкретный сапиенс. Решил, что Йорну суждено черпать сразу из двух родников и никогда не познать до конца сладость ни одного. А если бы выбор зависел от Бальтасара, кем бы он выбрал воплотиться? Человеческой психикой, подключенной к многомиллиардной нейросети себе подобных, или в прекрасной арктической пустыне сознания, нацеленного на Абсолют? Если любое сознание – инструмент Вселенной для самоосмысления, выбрал бы Бальтасар присоединиться к «нейротипическому» коллективному мозгу человека, более успешному в эволюционном процессе, или к нишевой, специфической, узкосегментной психике рапакса? Рапаксы не вступали в масштабные взаимодействия с физическим миром. Они не пахали, не сеяли, не строили плотины, не копали каналы, не насыпали островов, не запускали ракеты в космос. Они вглядывались во что-то невыразимое, но на его фоне все дрожжевое брожение человеческой культуры временами казалось Йорну менее осмысленным, чем даже копошение муравьев в муравейнике.   Выбрал бы Бальтасар отшельничество рапакса или предпочел бы жить с закодированным в ДНК пограничным расстройством, вечным человеческим «Уходи, но останься!»? В Минотавре тоже было это противоречие, он хотел внимания и как будто бы ненавидел других за то, что они ему нужны, за власть, которую он им давал своим «ты мне нужен, чтобы видеть себя».   Сейчас Йорну казалось, что он находится в монументальном храме неприязни, подозрительности и страха человека перед человеком. Полосатый говорил, что на каких-то видах наград в Гвардии чеканили девиз «Homo homini lupus est». Может, конечно, привирал, чтобы раззадорить пацанов. Интересно, как попали встреченные Йорном в коридорах люди на работу в самое низкоранговое ведомство Гвардии? Проснулись ли они однажды утром, осознавая, что хотят всю жизнь по мелочи прессовать других граждан, или открывали в себе это стремление постепенно? Они казались… нормальными. Обычные люди, бегают из кабинета в кабинет, сидят за компьютерами, совершают звонки с портала «Виртуалити». Просто выявляют таких вот Полосатых – убийц, террористов, подстрекателей, будоражащих неокрепшие и малообразованные умы разговорами о каких-то там «альтернативах», «несправедливостях», когда единственная несправедливость в мироустроении– это жадность и глупость человека, а единственная альтернатива гибели планеты – это «интеллектуальный неототалитаризм» Системы.   Системы, которая перетирает человека на мелкой терке ради его же блага.   – Проходите! – несообразно ситуации сурово рявкнул криминалист-оператор интерфейса для визуализации воспоминаний.   Он вышел из зала лаборатории после того, как Флок отрапортовал сидевшему на приеме посетителей офицеру о том, что он – с обращением номер такой-то, привел свидетеля на визуализацию. Офицер с очень высокомерным видом проверил реестры обоих и переслал сообщение в расположенную по соседству лабораторию.     – Ты не нервничай. Главное, просто сосредоточься на том, что помнишь, – доверительным тоном напутствовал Йорна Флок и покровительственно хлопнул его по плечу. Йорн не помнил, чтобы они перешли на «ты». – Почему вы думаете, что я нервничаю? – сквозь зубы настороженно спросил Йорн. – Ну, я – человек опытный, – улыбнулся Флок. – Не стоит показывать свою неуверенность в здешнем заведении. Расслабься, ты ведь ни в чем не виноват, – он заглянул проницательно Йорну в глаза. – Все мы в чем-нибудь, да виноваты… – с пародийной философичностью отвечал Йорн, ответно давя на Флока взглядом. – Но мы об этом никому не скажем, – улыбнулся Флок такой странной улыбкой, что ощущение жара прокатилось у Йорна внутри.   Йорн вошел в серую комнату, где с потолка ровным резким сиянием лился свет. Оператор указал ему на кресло, и подошел с нейрогарнитурой в руках, которую готовился надеть свидетелю на голову, но вдруг остановился.   – Что это? – брезгливо спросил он, указывая на висок Йорна. – Что именно? – огрызнулся ракшас. Йорн не знал почему, но его начало потряхивать от мысли, что сотрудник лаборатории стоит рядом, касаясь его бока халатом, и вот-вот дотронется руками в перчатках до его лица. – Это тоналка? Вы что, не знали, куда идете? Куда я электроды буду подключать? На эту грязь? – с нарастающей агрессивностью ответил оператор. – Если я сотру в местах подключения, это поможет? – холодно спросил Йорн. – А как вы думаете? – Я вообще никак не думаю. Раз у меня все подсказки и помощь зала сгорели, можно я позвоню другу с Инженерфака, он мне расскажет принципы работы энцефалографа? – рявкнул Йорн, жутким взглядом прожигая мужчину. – Стирайте, – сбавив обороты, ответил лаборант. – На висках и с обеих сторон от tuber frontalis около линии роста волос, – он выжидательно глянул на Йорна. – Простите, я медицинскую латынь в универе не изучал, путаю феллятор и дефибриллятор, – ответил Йорн, поедая оператора хищными глазами. – Где стереть? – Вот здесь, – бросил тот, указав на свой лоб сбоку. – С обеих сторон.   Йорн исследовал внутренний карман пиджака, потом полез в боковые, но не нашел там ни салфеток, ни карманного зеркальца. Он все забыл в комнате, когда собирался. Ракшас никогда ничего раньше не забывал, когда собирался, его мозг, словно сканер, простраивал потенциальные ситуации и соотносил с предметами, которые могли ему в них понадобиться. Сегодня утром Йорн забыл переложить свой базовый косметический набор в карман пиджака, который он надевал не так часто.   – У вас есть салфетка? – сквозь зубы попросил Йорн, морща нос в злой гримасе.   Оператор интерфейса сделал недовольное лицо и, ни слова не ответив, вышел из лаборатории. Едва дверь за ним захлопнулась, Йорн услышал за тонкой перегородкой его слова вполголоса: «Расплодили пидар-расов… Опять обед проебу…каждый день одно и то же…» Вернувшись с коробкой гигиенический салфеток многоразового использования, сотрудник лаборатории дождался, пока Йорн подготовится, с совершенно кривым от брезгливости лицом посмотрел на черные пятна под стертым гримом и надел, наконец, нейрогарнитуру. Йорн юмористически подумал, что это действительно гадко – древнему жителю великих Тибетских гор прикидываться сапиенсом.   – Сначала настрою аппаратуру под вас. Я даю инструкции, вы выполняете в уме. Глаза сами закроете или повязку надо? – задал странный вопрос оператор мозгового интерфейса, а Йорна опять прошибло волной нервического жара: почему-то мысль о малейшем искусственном ограничителе на теле пронзала животным ужасом в «здешнем заведении». Он покачал отрицательно головой.   Внезапно, пока он устраивался на кресле, воспоминание о Ките пронеслось в его воображении: маленький, стеснительный и домашний до мозга костей пацаненок, чей эксперимент с «бородавками» был не большим грехом, чем рукоблудие в туалете; вот он сидит в таком же стерильно-сером офисе, в комнате для допросов, сжавшийся в комок под объективами нескольких камер. Потом вваливается Эзра, стокилограммовый качок с коротконогой фигурой гориллы, и начинает его вербально прессовать, доходит до кульминации и шарахает кулаком по столу. Кит сжимается еще сильнее, словно котенок под шкафом, под который суют швабру и долбят по стене. Потом Эзра принимает гневный вид, будто мальчишка его чем-то оскорбил – словом, молчанием, взглядом, отведением взгляда, жестом или отсутствием жестов – помощнику расследователя плевать. Тогда он хватает его за белокурые, едва начавшие с возрастом темнеть пряди, стаскивает со стула и принимается трепать по всему офису. Кит кричит, а, может быть, хнычет, возможно, молчит, но в какой-то момент Эзра его неуклюже швыряет…   – Закройте глаза и представьте белый квадрат на черном фоне, – раздался голос криминалиста в комнате с потускневшим освещением. – Теперь черный квадрат на белом фоне… Вы там тщательно все вытерли под электродами? Что-то странно как-то работает… Вы чего там себе воображаете-то?   Йорн стиснул зубы и стал представлять то, что велено. Вроде, он читал о взаимодействии рапаксов с мозговыми интерфейсами; вроде, к ним применялась та же аппаратура, вроде, все должно работать…   Предложив Йорну сначала вообразить несколько комбинаций геометрических фигур в заданных цветах, криминалист вывел на проектор поочередно несколько изображений. Сначала он скомандовал просто на них смотреть, а потом закрыть глаза и представить.   – Хуясе четкость… – услышал Йорн его едва различимый шепот из аппаратной, когда воссоздавал в памяти только что увиденную морду ягуара. Нет, «хуясе четкость» была в Йорновом оперативном мероприятии категорически противопоказана!   – Можете начинать реконструировать подозреваемого, – отдал распоряжение сотрудник лаборатории. – Вербальные направляющие нужны или сами справитесь? – Что такое «вербальные направляющие»? – сухо спросил Йорн. – Подсказки: усы, борода, нос, уши. Некоторые не знают, как человека представить, – презрительно бросил сотрудник, вглядываясь в мониторы. – В «Виртуалити» много сидят. – Думаю, я примерно в курсе, что у человека на голове растет, – ответил ракшас.   – Рад за вас.   «Тебе жена, что ли, не дала с утра?» – не удержался от мысли Йорн.   В следующую секунду из аппаратной раздался многозначительный кашель, а потом криминалист произнес странным голосом:   – В иной ситуации я бы сказал: «Что вы себе позволяете?», но сейчас, пожалуй, спрошу: «Как вы это делаете?» Йорн открыл глаза и повернул голову в сторону аппаратного кьюбикла. Поскольку дверь была открыта, на экране он увидел свою мысль запечатленную довольно четкими, похожими на римский шрифт огненными буквами на черном фоне. Желание распылиться на атомы, когда он это увидел, было неодолимым. К счастью, Йорн не умел ни распыляться, ни телепортироваться, иначе бы все точно поняли, что он – не человек, а так у него еще оставался шанс.   Йорн сделал каменное лицо и ровным голосом ответил:   – Простите, я думал это только визуальный интерфейс. – Так и есть, он ни с моторной, ни со слуховой корой не работает. У вас такая синестезия? Вы прямо письменными знаками думаете?  – Я не знаю… очевидно… – неуверенно проговорил Йорн. – А какие-нибудь аномалии в развитии речи у вас были? – Я до трех лет не говорил, – честно сказал Йорн. – А читать когда начали? – Рано, в четыре. – Вы буквы с цветами, запахами или звуками ассоциируете? – С цветами. – Можете букву «А» представить? – О’Кей…– пожал плечами Йорн.   На экране высветилась гордая и вновь огненная буква «А» на черном фоне.     – А теперь «F».   Тот же эффект.   – А можете какое-нибудь предложение задумать? – А можно я задумаю рожу мужика, которого хочет найти господин Мэтью Флок, и пойду уже отсюда? – не выдержал Йорн. Только в лабораторные игры ему не хватало ввязываться, потому что нейроинженеру из Гвардии скучно заниматься рабочей рутиной. – Йорн Аланд, вы вообще поосторожнее, – снова заледеневшим голосом ответил специалист по визуализации. – Вот это вот, – он открыл на мониторе предыдущую картинку и постучал по ней стилусом, – можно расценивать, как оскорбление сотрудника правоохранительных органов.   – Вы докажите, что я это вам адресовал. – Здесь, в помещении, вроде, никого больше нет. – А в моей голове – есть, – слегка оскалился Йорн. – Мой внутренний диалог состоит из навязчивых с поров с покойным отцом. – Вы в этих спорах научились врать, не моргнув глазом? – желчно усмехнулся оператор.     Йорн демонстративно ничего не ответил и положил голову на подголовник, закрыл глаза, хотя чувствовал, соприкасаясь с креслом, вибрацию собственного учащенного пульса. Инженер-гвардеец, приобретший на несколько минут почти даже человеческие черты, учуяв новую интересную игрушку, снова сделался, едва игрушку отобрали, таким… гвардейцем. В каждом из них сквозило это, невыразимое свойство неврологии, которое Йорн определял инстинктом, но не мог объяснить словами. Он с тем же смутным чувством определял человека в инкубационном периоде болезни или с психическими отклонениями, не успевшими до поры себя проявить. Йорн понимал, что ходит по тонкому льду, также как и Кит, он мог спровоцировать криминалиста. Впрочем, Кит, наверняка, ползал на коленях перед Эзрой, но его это не спасло.   Следующие полчаса прошли в холодной напряженной тишине. Инженер лишь несколько раз сообщил Йорну дополнительные инструкции, пока не дал команду заканчивать и дежурно спросил, показав на экран:   – Это он? – У меня диагностирована прозопагнозия, мне трудно сравнить картинку в моей голове с изображением на экране, – ответил Йорн. – Вроде, он, – прибавил Йорн, пожав плечами.   Йорн лукавил. Это был Джеймс. Его общий гештальт. Совсем не то фотореалистическое изображение, которое интерфейс получил бы, если б Йорн немного помедитировал. Но именно смазанного, нечеткого, но в то же время харáктерного, как хороший экспрессионистский портрет, изображения добивался ракшас. Что-то в нем было, пожалуй, от Кете Колвиц. И он обязан сузить круг поисков до семи-десяти подозреваемых, Йорн очень рассчитывал на этот гребаный портрет. А потом Йорн опять скажет, что у него прозопагнозия и он не уверен. Возможно тот, а, возможно этот, а, может, ни один из приглашенных на опознание.   – Как-то странно… – сказал вдруг криминалист и с нехорошей искоркой в темных глазах глянул на Йорна. – Вы выдавали почти идентичное изображение на тестировании, а тут визуализация низкого качества. Вы достаточно память напрягли? – На тестировании я присматривался, и времени прошло несколько секунд после оригинала картинки. Этого парня я видел чуть не месяц назад, я не особо его разглядывал. Я сделал все, что мог. – Странно у вас мозги работают, странно… – туманно повторил инженер. – Я могу идти? – Да, мы закончили. – Всего доброго, спасибо за интересный опыт, – сказал Йорн. – Надеюсь, он для вас будет еще и назидательным. – Да, я узнал, что думаю рыжими буквами, – иронически пошутил Йорн. – Скорее, я бы вам посоветовал другое запомнить: никогда не хамите правоохранительным органам. Даже в мыслях. – Простите еще раз. Я просто слышал, как вы назвали меня «пидарасом» и подумал, что у вас, вероятно плохой день, иначе вы не стали бы себя вести так непрофессионально, – улыбнулся Йорн, наблюдая за отхлынувшей от лица криминалиста кровью: было почти смешно видеть, как дружно сужаются его капилляры, и бледнеет кожа.   Сказав это, ракшас кивнул и покинул лабораторию, подавляя полный спектр симптомов сильного нервного напряжения: волны жара внутри, легкий тремор в руках, напряженные мышцы на нижней челюсти, вздыбленный ежик волос на затылке и непреодолимое желание закурить.