Человек Кембриджский (Homo Cantabrigiensis)

– Господи, какой ужасный день... – произнесла Кристина, заходя вместе с Йорном на кухню своей секции общежития в Криппс Билдинг. – Добро пожаловать в мой мир, – хмыкнул Йорн и отправился доить кофе-машину, чтобы приготовить их с Кристиной традиционный ночной эспрессо с коньяком. Велика была вероятность, что на этот раз именно у Йорна в чашке окажется больше коньяка, нежели кофе. А потом отрубиться бы к чертовой матери, пусть и даже под кофеиновые бредни, которые мозг ракшаса часто генерировал, засыпая после дозы. – Ты поэтому меня в него не пускаешь? – Разве я тебя не пускаю? – слегка настораживаясь, спросил Йорн. Он искоса смерил Кристину взглядом – та стояла, прислонившись спиной к холодильнику, и в бессильно повисших руках сжимала свою маленькую бежевую сумочку с золотыми заклепками. – Нет, Йорис, увы. Во всяком случае в ту щелку, которую ты приоткрыл, я совсем не пролезаю, хотя я – девушка, вроде бы, деликатного, во всех смыслах, сложения. – Ты хочешь поговорить об этом? – Может быть, попозже. Кристина улыбнулась своей мягкой и всегда немного томной улыбкой – в ней было какое-то глубинное, туманное умиротворение, его испытываешь, одурманенный воскурениями и звуками голосов, зачитывающих сутры на неизвестных языках. Во всяком случае, Йорну Кристина каким-то неведомым образом напомнила маленькую нарядную ступу с медной маковкой. …Все явления суть наш собственный ум. Внешний мир воспринимается ошибочно, Ведь он подобен бесплотному сну… …Нет ничего, что действительно существует: Все явления суть самоосвобожденное пространство… …Подобно течению великой реки, Все твои деяния приносят пользу… – Ты голоден? Что-нибудь приготовить? – Э-м… пожалуй, не откажусь, если тебе не трудно. – Немного трудно, потому что ты ничего человеческого не ешь и не отражаешься в зеркалах, – Кристина опять улыбнулась, но слишком уж проницательно. – Это форменная неправда, ничто человеческое мне не чуждо: ты вполне можешь угостить меня своим нелюбимым соседом, я никогда не отказывался. И на танцы я пошел исключительно ради зеркал в Графтон-Холле… – У меня все соседи любимые, Йорис. – Прости, я перепутал тебя с собой. Как это называется? Психическая эквивалентность? – Давно ушедшая в прошлое гештальт-психология называла это «конфлюэнцией», – иронически выделив начало фразы, ответила Крис и заглянула на одну из нижних полок в холодильнике. Из-за дверцы показалась ее красивая попа. – Социально-когнитивная нейронаука – наш неугасимый свет в конце «тоннеля Эго», – ухмыльнулся Йорн, рассматривая явленную ему попу. Подумалось, что Кристина обладает некой животной сексуальностью: вполне осознанной и одновременно инстинктивной, а потому бесхитростной. Она наслаждалась своей эротической харизмой в ее первозданном виде, не пытаясь эксплуатировать для «социальных» нужд. Может быть, поэтому Йорн любил, когда Крис его трогала – она это делала с подкупающей простотой, будто видела сквозь и мимо тел. Как сильно она отличалась от Нино, полной, как Йорну показалось, страхов, сомнений, жужжания мириад расчетов, калькуляций и долгосрочного планирования. Для Нино выпить вина с ракшасом оказалось опытом «прикосновения к Бездне», вряд ли она уснет сегодня ночью. Интересно, чем Нино антагонизировала коллег настолько, что ее попытались социально уничтожить? Впрочем, не она ходила нынче с фингалом, а загадочная девушка Кристина. – Обойдемся без «конфлюэнций», – сказал Йорн вслух, – лучше не знать, как называется конечная цель психосоциальной индоктринации в Системе. – Твои слова нужно вытесать в граните… Ты будешь омлет, прелесть моя? – Без соли, сахара, красителей, усилителей вкуса, ГМО, 3-D и ИИ, пожалуйста. – У нас есть в главном баре 3-D принтер, но он только леденцы и пирожные печатает, – заметила Кристина со смешком. – Боюсь, что наши с принтером вкусы диаметрально противоположны и жизненные пути никогда не пересекутся, – объявил Йорн с налетом театральности в стиле Брайана Сорренто. – Никогда не говори «никогда», Йорис. Кто знает, что тебе однажды придется напечатать на 3-D принтере? – с напускной многозначительностью произнесла Кристина, взбивая яйца в чашке и смешивая их со специями. – Что за леденящая душу ауспиция, Крис? Что я могу себе такого напечатать на 3-D принтере? Новое лицо? – хмыкнул Йорн. – У нас рассказывали, что какой-то засранец засунул леденцы в рассекатель общего душа в соседнем корпусе. И целая секция недели две ходила на ушах, потому что после помывки у народа тело… народное тело… – Йорн тихо засмеялся, – короче, тело народа становилось липким, и никто не мог понять, отчего. – Липкое тело народа…– повторила за ним Крис рассеянно. – Интересно, в Университете существовали когда-нибудь телесные наказания? – в задумчивости произнесла она и вылила взбитые яйца на горячую сковородку. – Не заподозрил бы в тебе сторонницу телесных наказаний. – Мои дядюшки, при всем отвращении к ситуациям, в которых им бьют морду, абсолютно уверены, что другим людям телесные наказания не приносят никакого вреда, кроме пользы, – Кристина странно усмехнулась и поправила волосы. Йорн подумал, что, наконец, наступил момент, чтобы подвести Кристину к ответу на вопрос, целый день напоминавший о себе, едва Йорн взглядывал на ее лицо: – Да уж, наслышаны мы о твоих дядюшках… – ракшас отделился от задумчиво переваривающего запрос кофейного аппарата и близко подошел к Кристине, почти зажимая ее между плитой и холодильником. – Крис, скажи, пожалуйста, что у тебя с глазом? – Йорн деликатно, хотя и с легким налетом фамильярности, убрал с правой стороны ее лица пружинящий бронзовый локон, настойчиво заглянул Крис в глаза. – Йорн, не хулигань, пожалуйста, а то я тебе в omelet чеснока с распятием покрошу. – …Знает пусть упырь-злодей, как бросаться на людей…– сочинил на ходу Йорн, а потом прибавил, не обращая внимания на ее попытку отшутиться и продолжая напирать: – Это не Энтон? – Нет, Йорн, не Энтон. Это дурацкая случайность, – Кристина обладала удивительной способностью исключительно мирным тоном говорить о вещах, которые, несомненно, вызывали у нее сильное беспокойство. Йорн не мог угадать, смущена ли она. Он вообще не мог разгадать, что Крис чувствует. Единственное, что он мог – это отличить «дурацкую случайность» от фингала, оставленного чьей-то рукой. Йорн с удовольствием сломал бы эту руку в трех местах, будь у него возможность. – Йорис, милый мой, я тебя очень люблю, – ответила она, подняв на него глаза, – но это немножко не твое дело. Ты можешь себе такое представить? – Представить себе это я могу, – чуть нервно оскалился Йорн. – Но, увы, не знаю, как с этим буду жить. – Просто не принимай на личный счет. – Ты настолько на меня в обиде за эти две недели? – Я не настолько хорошо поняла, что случилось, чтобы быть в обиде. – Я же, вроде, объяснил… – Ключевое слово – «вроде», – улыбнулась она очень мило и нежно. – А относительно Энтона, Йорн, я давно хочу сказать одну вещь, просто случая не выпадало. Я понимаю, что дала неправильные сигналы, когда ты его вытолкал из комнаты. То есть… в тот момент я была очень на него зла, он меня хлопнул по лицу ко всему прочему, – Йорн на автомате отметил, какое странное выражение Кристина выбрала для описания произошедшего – «хлопнул по лицу». «Хлопок одной ладони», блядь. – И, конечно, я была благодарна за твое рыцарство, сиюминутную вспышку злорадства и девчачьей гордости тоже не отрицаю. Но очень настоятельно прошу больше так не поступать и в наши разборки не вмешиваться. Ты про мои отношения с Энтоном ничего не знаешь, и я хотела бы их так оставить – в прошлом. Как пара мы с ним расстались, как партнеры по танцам тоже, но в свое время он меня… ну, скажем, очень сильно выручил… считай, помог выкарабкаться со дна. Я не знаю, что было бы без него, Йорис. А вот ты, не обладая полнотой информации, можешь по-рыцарски наломать дров, хотя я вполне могу справиться без посторонней помощи. Хорошо? – Йорн хотел возразить, что Кристина предлагает ему оставаться в стороне, когда над индивидом физически более слабым совершают акт насилия, но Крис не дала ему высказаться и затараторила: – Йорис, мне кажется, уже готово, как считаешь? Будем есть тут или у меня в комнате? – Кхм… – кашлянул Йорн, удивляясь, как его резко заткнули мановением фарфоровой руки, но решил, что еще поборется за задницу Энтона и официально соглашаться на предложенный Кристиной расклад тоже не станет. – Давай на кухне, нет смысла носить посуду туда-обратно, – сказал он, щурясь на девушку и всем видом стараясь обратить ее внимание на тот факт, что ничего не ответил на ее вопросительное «хорошо?». После ужина, который прошел более молчаливо, чем обычно, Крис предложила Йорну остаться на ночь, на что тот с радостью согласился – Йорну не хотелось ночевать у себя в комнате. Минотавру, определенно, удалось осквернить жилище ракшаса своим невидимым присутствием и мерзким продуктом психической жизнедеятельности, который он подкинул, как дохлую крысу. Йорн был уверен, что ему начнет казаться, будто Минотавр за ним наблюдает с помощью камеры, которую слишком хорошо запрятал, потом начнут осаждать воспоминания о злополучном дне, в голове будут проигрываться без остановки дача показаний в Бытовом Контроле, брезгливый расследователь с серым, будто покрытым пылью лицом, хватающийся за сердце Джон, Нино, аккуратно пробующая ракшаса на зуб, и те ужасные последние слова, которые Йорн сказал Киту для ободрения: «Сам ему все расскажешь». Действительно, если ТАМ что-то есть, то сам расскажет. Йорн интуитивно знал, что Кит – не жилец, едва увидел его под деревом. Рапаксы мгновенно отличают обреченного. Слабую жертву, как бы она ни старалась не выделяться на фоне стада, легче завалить и съесть, в дикой природе Тибета это залог выживания. Йорн сразу все понял про состояние Кита, что-то неизменно трансформировалось в организме, который не способен дальше бороться за жизнь, даже если окружающим казалось, что проблема вполне разрешимая. Йорн с самого начала чувствовал, что врачи не сотворят чуда. Как бы он поступил с Китом, если бы рядом не оказалось девчонок? Обо всем этом Йорн не мог больше думать, ему хотелось обняться с Кристиной, сидя где-нибудь на кушетке, что-нибудь промурлыкать и заснуть. Только Кристина была на него чуть-чуть обижена. Посему наилучшим времяпрепровождением для студентов, после того как Йорн вымыл посуду и снял в ванной грим с лица, стало составление электронной мандалы. Как гласила легенда, приятель Майка Дамбровски полгода назад предложил Культурному Надзору пилотную версию игры, но проект завернули из-за «идеологических несоответствий». То ли ее содержание посчитали слишком религиозным, то ли эффект – слишком одухотворяющим, в результате биоинформатику не удалось на ней заработать, и теперь он раздавал свое детище всем желающим бесплатно со словами: «Видимо, того хочет Вселенная». Приятель Майка бросил разработку, так и не подстроив программу под массового пользователя, поэтому Кристина с Йорном проектировали дизайн мандалы собственными усилиями. Они разложили на полу физические книги, раскрыли электронные материалы, зажгли несколько свечей, что было строго запрещено в общежитии, и погрузились в расчерчивание большого голографического круга на полу с помощью виртуальных веревок, которые натягивали каждый со своей стороны. Йорну не нужна была линейка, чтобы размечать отрезки на получавшихся линиях, этим ракшас возбуждал в Кристине удивление и восторг. Она перепроверила несколько раз его разметку и сказала, что он – «Диавол во плоти». Обоим, словно детям, хотелось побыстрее перейти к рассыпанию виртуального цветного песка с помощью сенсорной перчатки, но незаконченная разметка из серебристых светящихся линий требовала математической строгости и держала двоих в состоянии необычного сосредоточенного расслабления. В моменты особенно глубоких медитативных провалов в структуры мандалы, начинало казаться, будто сама ткань мироздания вибрирует струнами этих линий. Безусловно, в человеческих формах медитации находилось что-то и для рапакса, а приятели Майка всегда поставляли качественную траву… Провозившись с разметкой и наброском часа два, студенты поняли, что их духовный потенциал окончательно исчерпался. Сев на полу друг подле друга, они сохранили последние изменения в проекте, и теперь устало перекидывались шуточками, вращали невесомый серебряный диск нераскрашенной мандалы, по очереди нажимая на него сенсорными перчатками. Кристину это баловство особенно забавляло. – Если сделать два отличающихся варианта на обеих сторонах, тогда получился бы мультик, – заметила она и снова крутанула голограмму. – Все-таки некоторые вещи не меняются… – Йорн улыбнулся. – Ты о чем? – У нас перед носом графика «Виртуалити» двадцать второго века, а ты предлагаешь променять ее на зоотроп? – Расскажи. Ты ведь явно хочешь что-то мне рассказать, Йорис? Йорн слегка покривился. Конечно, он всегда хотел что-то ей рассказать, но дальше туманных метафор и невнятных намеков не мог ступить ни шагу. Он и так смыл перед Крис косметику, снял шапку и показал, как умеет на глаз безукоризненно точно отмерять длину. Что могло быть интимнее? И сразу в голове какой-то ехидный, похожий на Брайанов, голос зашептал, что с Минотавром у Йорна получалось гораздо более интимно, и стоило бы задуматься почему. Йорн отмахнулся от змееподобной мысли. – Ты же знаешь диски из Laugerie-Basse et Mas d'Azil? – французские названия случайно сорвались с языка и гортани раскатисто, словно камни со склона. – Доисторические мультики? Которые крутить на веревке надо и изображения на разных сторонах чередуются? – Угу… А ты знала, что нескольким Homo rapax показали такую игрушку, и они стали подолгу на нее залипать? Потом диски с мультиками отобрали, и они занялись изготовлением собственных из гальки и залипли на них. Теперь специалисты пытаются понять, что за наблюдения рапаксы стремятся в своих мультиках запечатлеть. – И что за наблюдения? – Разные, у них много абстракций, прямо как у тебя на мандале. Но бывают и вполне приземленные: зверушки бегут, бутон раскрывается, гусеница превращается в бабочку… – Гусеница в бабочку… Я тебе никогда не рассказывала, как начала танцевать? – неожиданно спросила Кристина, и села, обхватив руками колени, посмотрела искоса на Йорна, а потом остановила жестом крутящийся голографический диск. – Нет, я думал, ты начала танцевать раньше, чем ходить, – сделал комплимент Йорн, но почему-то на лице Кристины лежала тень, которая представлялась не серым однотонным облаком, окутавшим ее мысли, а каким-то грозовым водоворотом в небесах, переливающимся множеством оттенков. – Нет, я начала танцевать одновременно с тем, как начала… практики, – ответила Крис необычно задумчиво, почти отрешенно. – Мне было тринадцать… нет, вру, четырнадцать. Моросил промозглый дождь. Я шла по совершенно пустой трассе в Ланкашире, где-то в пригороде Манчестера, я сейчас уже точно не припомню, где конкретно… – А что ты там делала? – нахмурился Йорн и пересел к Кристине лицом, потому как нечто в тоне ее голоса его насторожило, ракшас хотел понаблюдать за мимикой и спазмами кожных капилляров на лице девушки. – Просто шла, Йорн, – ответила она, не глядя на ракшаса. – Ну ты же почему-то там оказалась? – Йорн, не перебивай и услышь меня, – мягко возразила Кристина. – Ты должен просто представить. – Хорошо, молчу. – Трасса. В таком месте, знаешь… их часто называют «черной дырой общественного транспорта», потому что дорога идет между маленькими населенными пунктами, где нерентабельно запускать регулярные автобусы. Если в эту дыру попасть, то невозможно оттуда вырваться. Я иду по обочине, на мне одно ситцевое платье и какая-то вязаная кофта, холодный дождь моросит, сырой воздух, поднимается промозглый туман. Мне холодно, все болит… – Йорн, как кошка, наклонил голову набок. Крис почему-то упрямо на него не смотрела. А Йорну никак не удавалось представить ее четырнадцатилетней. – И мне кажется, словно у моего платья вырос шлейф, как у подвенечного, и он тянется за мной, расползается по всей дороге, стремится вдаль, цепляется за кусты у обочины. Он сделан как будто из грязи. Он словно масса, которую выгребают из реки, когда чистят русло: гнилые ветки, ил, ржавые банки, скелеты кошек и голубей, всякая дрянь, одним словом. Такая дрянь, что страшно обернуться и поглядеть. Если бы я на самом деле обернулась, то я бы ничего не увидела, но меня сковывает жуткий страх. Вероятно, это страх в большей степени не увидеть ничего, нежели увидеть всю мерзость. Но чем я отчаяннее прикладываю усилие, чтобы идти вперед, тем шлейф дальше катится назад, скрывается за поворотом дороги, словно стремится вернуть меня туда, откуда я ушла… – Кхм… а откуда ты ушла? – хриплым голосом спросил Йорн, безуспешно пытаясь понять суть рассказа Крис. Тайная мука отражалась на ее лице, словно пламя в открытой топке печи. – Йорн… – Крис укоризненно дернула плечом. – Pardon…– ракшас приложил ладони к губам. – В какой-то момент мне стало невыносимо трудно передвигать ноги, мне казалось, что я вот-вот упаду, но изо всех сил пыталась идти, потому что мне представилось, будто если я окажусь на земле, то на другом конце с легкостью дернут за подол платья и затащат меня обратно. А там, за поворотом, опять начнется все то же самое. – Что? – То, от чего я ушла. – Кхм… – Йорну стало немного не по себе, он еще никогда не видел, чтобы ее живое и нежное лицо на поверхности стало таким масочно мертвенным, пока внутри все кипело и вибрировало. К тому же он ни черта не мог понять: рассказывала ли Кристина про явь, сон или, чего доброго, наркотический приход. – И вот, когда я уже почти сдалась, готова была отупело сесть на обочину и просто лить слезы, я как будто увидела одну мысль… То есть, не увидела… я даже не знаю, как описать… Все чувства разом нарисовали идею, и она, как оркестр, прозвучала в моей голове, – Йорн понимающе закивал, чем вызвал, наконец, зрительный контакт. Кристина мельком чиркнула его взглядом, как бы удивившись восприимчивости своего любезного друга к подобного рода труднообъяснимым материям. – А мысль была очень простая: правда движения – в танце, а не в ходьбе. – Оу… – озвучил неопределенное междометие Йорн. – Шива не шагает, а кружится в пляске, – продолжила Крис. – Шаг – это падение, шагая, человек поднимает себя, чтобы снова упасть, поймать, поднять и снова бросить вниз. – Разве танец – не то же самое? – Да, но в танце каждое движение имеет смысл, его взлеты и падения что-то означают сами по себе, а шаги имеют значение только когда перенесли нас из одной точки в другую и в ней прекратились. Но когда ты ходишь по кругу, то смысла нет ни в перемещении, ни в отдельном движении. Идти было, конечно, легче, не так больно, – опять зловещее уточнение, услышав его Йорн нахмурился и хищно сморщил нос, – но совершенно невозможно, потому что мне некуда было идти. И тогда я стала кружиться, смотреть на небо, на вращающиеся ночные облака над головой, делать какие-то выдуманные па. Конечно, я выглядела, как чокнутая, но неимоверным облегчением оказалось пребывать в движении, говорить его языком, и никуда не перемещаться, встать в центр кружения, а не наматываться на обод вращающегося колеса. – Как ты оттуда выбралась в конечном итоге? – Йорн! Это не важно, это совсем о другом же… – она вскинула на него взгляд, и Йорн внезапно почувствовал, насколько близко друг от друга они сидели. Кристина разжала переплетенные на коленях пальцы и поменяла позу испуганного ребенка, спрятавшегося под столом от грозы, на более расслабленную, села на пятки, выпрямила спину. Ее лицо оказалось на одном уровне с лицом химеры. – Я понимаю. Но почему меня не покидает подозрение, что я кому-то должен набить морду? – Забудь. – Ты это рассказала, чтобы я забыл? – Это было бы интересным ментальным упражнением. Но нет, я рассказала, чтобы ты понял. – Боюсь, что я не очень понял. – Это пройдет. Все пройдет. –…All things must pass…none of life's strings can last…– пропел Йорн сквозь зубы, опять сердце сжалось с тоской. Кристина улыбнулась и вдруг протянула руку к его лицу, погладила по щеке. Йорн усилием воли сдержал рефлекторное содрогание в ответ на внезапное движение, а также заставил себя не делать контролирующий жест, хотя ему до зуда хотелось сжать запястье Кристины в своей руке. Руки у Крис были холодные. Она продолжала водить большим пальцем по скуле Йорна и то рассматривала пристально его модифицированную кожу, то как бы вопросительно скрещивала свой взгляд со взглядом оцепеневшей химеры. Йорн пытался понять, прилила ли его кровь к щекам или, наоборот, отхлынула, от этого зависело загорятся ли контрагированные люминофоры сине-зелеными павлиньими глазками, чтобы возбудить у нее новые неловкие технические вопросы. Что за светодиоды он себе вшил? Зачем, если он даже не может их контролировать? Кристина провела пальцами по очень густым сантиметровой длины волосам, которые уже начали лосниться на висках, потом коснулась челюсти и словно в удивлении едва заметно приподняла брови, не нащупав ни единого признака щетины, которая должна была бы выдвинуться на полмиллиметра к концу дня. Потом она прижала руку к его лицу так, что ребро ладони и мизинец легли вдоль шрама, который разделял синтетический эпидермис и остатки естественной ракшасьей кожи. Запах цветочных духов осадил обоняние Йорна. Потом Кристина потянула его к себе, одновременно подаваясь вперед. Сначала они соприкоснулись не губами, а лбами, как барсы во взаимном приветствии. Йорн с опасением подумал, что им, не ровен час, завладеет нервическое возбуждение, испытанное от ласк Грэга Бакстона, но вместо того, смотря в упор в глаза Кристины, начал погружаться в глубины океанического спокойствия, туда, где неспешно двигают уродливыми плавниками и светят приманкой глубоководные удильщики, семафорят люминесцентными огоньками прозрачные креветки и странные рыбы глядят в небеса сквозь стекловидные кости черепа. Йорн наклонился и поцеловал Крис в губы, она ответила неспешно, как бы с сомнением, но положила вторую ладонь химере на шею. Йорн опять незаметно поежился, обычно руки ее не были настолько ледяными. Прозвучавшее минуту назад странное признание заставило Кристину холодеть не только в воспоминаниях. Хоть она и нашла что-то там на дороге в Ланкашире, чем бы найденное ни было, Крис по-прежнему боялась оглянуться и увидеть, что шлейф за ней тянется по сию пору. Черт, кто поставил ей фингал, мать его?! Все глубоководное спокойствие в одно мгновение покинуло Йорна. Его снова гораздо больше интересовало, с каким мудаком Крис схлестнулась, нежели ее свежие клубничные губы, мраморная веснушчатая кожа, волосы, источающие аромат шампуня и странным образом свежего сена. Соблазнившись ее поцелуями, Йорн не знал, как вежливо остановиться и сделать новую попытку разгадать обстоятельства дела. Йорн внезапно понял, что рассказать о видении Крис тоже решила неспроста. Возможно, она хотела, чтобы Йорн понял что-то другое, но Йорн понял так, как понял. И его понятое очень тревожило. – Йорн… – проговорила Крис, чуть отстраняясь от его лица. – Прости, то, что ты сказала, я теперь… засело, черт возьми, – начал Йорн смущенно, и вдруг смолк, прислушался. Оба обернулись в сторону окна. В него что-то ударилось – не то птица, не то очень большое насекомое, хотя для шершней и жуков-оленей был еще не сезон. Секунд через десять вновь раздался стук, за ним последовала какая-то возня внизу на улице. Потом опять удар чего-то маленького и твердого о стекло – неизвестный кидал камешки Кристине в окна. – Что за на хер…? Йорн произнес эти слова и хотел, было, встать, чтобы посмотреть, кто хулиганит, но Кристина побледнела сильнее прежнего, засуетилась и шипящим шепотом затараторила: – Йорн, Йорн! Не показывайся в окне! Я тебя умоляю! – Да что происходит? – Т-с-с! Пожалуйста! Тем временем с улицы полились вступительные фортепьянные аккорды, доносившиеся, как Йорн мог безошибочно определить по окраске звука и басам, из компактных, но мощных динамиков «HendrixX», которые чаще всего арендовали для вечеринок. Козлиный голос, необработанный в Импровайз для вящей аутентичности, запел: I was dreaming of the past And my heart was beating fast I began to lose control I began to lose control… – Пресвятые угодники… – простонала почти комически Кристина и на четвереньках подползла к окну, выглянула наружу из-за шторы. Йорн рывком бесшумно прыгнул за ней следом и тоже из укрытия осмотрел источник беспокойства. Внизу стоял Энтон, прилизанный, одетый в костюм для выступлений, и внимательно сверлил взглядом окно Кристины. Едва она высунула лицо из-за тяжелой казенной синей шторы, типичной для всех новых корпусов в колледжах, как выражение лица у Энтона переменилось с сосредоточенно-хмурого на профессиональную улыбку танцовщика. Энтон, очевидно, Йорна на заметив, приветственно помахал Крис рукой в черной шелковой перчатке, отдал неслышно голосовую команду, и рядом с ним возникла голограмма, похожая на Диснеевскую версию Кристины, у нее были огромные зеленые глаза, копна рыжих волос и знакомое Йорну платье молочного цвета в мелкий цветочек – в нем она часто танцевала на репетициях. Подобные голограммы использовали новички для самостоятельных занятий, но Энтон, мать его, нашел приложению новое оригинальное использование! I didn't mean to hurt you I'm sorry that I made you cry Oh no, I didn't want to hurt you I'm just a jealous guy… – Ой, черт… – побормотала Крис. – Нынче у всех маньяков, что ли, code d'honneur сольниками Леннона увлекаться? – процедил Йорн со злостью. Под аккомпанемент собственного исполнения Энтон начал сентиментально плавный танец с голограммой, у соседей по общежитию и в здании напротив стали раздвигаться задернутые шторы и приоткрываться форточки. Энтон кружился и вальсировал на газоне под музыку, достаточно элегантно и даже с вдохновением двигаясь, особенно если учитывать бестелесность его партнерши. Волосы и подол платья у сгенерированной ИИ Кристины развевало несуществующим ветром, динамика и пластика изображения были сработаны в ретро-стиле, с легкой дискретностью движений. С нескольких сторон донеслись одобрительные свисты и хлопки. I was feeling insecure You might not love me anymore I was shivering inside I was shivering inside… I was swallowing my pain I was swallowing my pain… I didn't mean to hurt you I'm sorry that I made you cry… – Дурацкая случайность, говоришь? – прошептал Йорн над самым ухом Кристины.