Человек Кембриджский (Homo Cantabrigiensis)

– Возможно, потому что я не хочу упустить какой-то важный урок. – Ты сам только что сказал, что «важное» – это культурно детерминированная ценностная категория, – прищурилась Нино. – Я этого не отрицаю, – Йорн пожал плечами. – Но это потому, что мы не знаем самого главного, если бы мы это знали, все бы встало на свои места. – Чего именно? – Мы знаем, каково начало, но не знаем, каков конец. – Ты думаешь, что-то есть после смерти? – Ну, как видишь, – Йорн указал на себя, приложив ладонь к сердцу. – Бальтазар охренел бы, поверь моей интроспекции! – Йорн… ну ты же понимаешь… – Хочешь сказать, что я к нему не имею никакого отношения? Но ты ведь не будешь отрицать наличие эпигенетической памяти? – Но ты все равно – другое существо. – Кто знает, может быть, метемпсихоз – это и есть мифологизированное учение об эпигенетической памяти? В конце концов, «эпигенетические сны» – явление реальное… если «Нексус» не врет, конечно. – Хорошо, но что это меняет? Ты живешь в совершенно иных условиях, нежели…– Нино на секунду замялась, подбирая слово, –… биоисходник. – Нино, в том-то и дело, что пришлось бы пересмотреть сами понятия разности и тождественности, индивидуальности и коллективности, ограниченности и протяженности. Неужели ты полагаешь, что пересмотр принципов существования ничего бы не изменил? – Не знаю… В сущности… когда люди искренне верили, что попадут за грехи в ад, они все равно продолжали убивать и разбойничать. – С этим не поспоришь, – согласился Йорн. – Тогда я совсем не понимаю, чему ты хочешь научиться у неандертальцев и прочих денисовцев. – Я сама сомневаюсь. Просто надежда какая-то: а вдруг что-то…как сказать… кликнет? Сказав это, она с удивлением воззрилась на ракшаса, словно звучание собственных слов ее поразило, раскрывшись новым тайным смыслом. Наверное, она задалась вопросом: а кликнуло ли что-то между нею и нелегально клонированной копией «Короля-III»? И кто он, собственно, этот Йорн Аланд? Может, носитель доадамовых травм альтернативного человечества? Как известно, все три мумии рапаксов, найденные в пещере Трех Королей, имели следы насильственной смерти. Могла ли природа Йорна Аланда нести отпечаток убийства? Эпигенетики и эволюционисты исходили из того простого соображения, что передать наследникам память об ужасном гораздо важнее, чем научить потомство испытывать радость бытия. Счастье, довольство, «достаточность» ведут к стагнации, только горе, ужас и страх смерти толкают по пути развития… Кажется, это максима Гитлера. Вероятно, история человека состоит из описания черных дней потому, что светлые дни полны для него не радостью, но стагнацией. Может быть, Нино надеялась услышать от ракшаса какую-то другую историю? – Расскажу секрет, – вдруг объявила Нино. Йорн приподнял брови и даже шевельнул левым ухом – оно у него, хоть и не с той амплитудой, которую сатирически описывал Брайан, но все же шевелилось. – Когда я семестр проходила обучение в Москве… – Оу… – удивился Йорн еще больше. – Представь себе, там даже есть, где поучиться, хотя это все китайский биотех на самом деле. Я воспользовалась возможностью посмотреть на восточные институции хотя бы опосредованно… Короче, у нас была экскурсия… как это называется… в Приокско-Террасный заповедник. У них самая большая станция в Евразии по изучению неандертальцев в естественной среде. – Вы были в поселении? – спросил Йорн, медленно и рассеянно отрывая новую виноградину, так, словно мысли его на секунду перенеслись очень далеко – в неандертальское поселение. – Нет, мы были в лечебно-ветеринарном юните. – Пушистых слоников тискали? – Их тоже, но очень… поверхностно. Нас больше к дядечке водили, которого лось потоптал на охоте. Дядечку не тискали! Ни поверхностно, ни углубленно! По протоколу не положено, – Нино предостерегающе подняла палец. – Неандертальского дядечку? – оживленно переспросил Йорн, и сел против Нино по-турецки. – Дядечек тискать, как известно, занятие такое… неоднозначное. Начнете с поверхностного, закончите углубленным… – засмеялся Йорн, но вдруг оборвал себя и зажмурился, делая вид, что ему попала мошка в глаз. Из мрака памяти на краткое мгновение явились бока и ягодицы Грэга, с вдавленными в кожу черными, сверкающими от крови пальцами химеры. – Ага, – студентка смешливо покивала. – Но даже без тисканья чувство вся группа испытала очень своеобразное. – В каком смысле? И почему, кстати, вас туда водили? – Формально – это по курсу сравнительной медицинской антропологии полагается: показывали наглядно, как высокая сворачиваемость крови влияет на заживление ран. Ну, и в целом, как у них регенерация протекает. Но на самом деле больше для некоего… как это сказать… антуража, что ли. Реклама вуза, опять же. – И как антураж? À propos, что неандерам говорят, когда привозят в клинику? – Ну, все люди, с которыми неандеры контактируют, – либо посланники богов, либо спутники посланников богов. Вот мы типа ангелами были, – она показала пальцами крылышки со смущенной гримасой. – Белую униформу нам выдали, шапочки – хорошо, что без нимбов на проволоке. А он такой довольный на койке лежал – его Хуоджин звали. По-английски он плохо говорил, потому что не шаман, ему не положено по их собственной иерархии. Зато веселый, шутки шутил, гримасы строил, руками какие-то фигуры порывался все показывать, за рукава потрогать. Хотя у него и перевязка, и сложный перелом плеча, ребра раздроблены. Позитивчик, словом. И еще песни пел все время, как от него отходят, он заскучает и затягивает на китайском. Нам кое-что перевели, объяснили, что у них такая привычка: поют про то, что видят, как акыны. – Как кто? – переспросил Йорн. – Поэты-импровизаторы, в Средней Азии такие были, на ходу сочиняли. Как нам рассказали, у них вообще потребность прямо маниакальная все, что переживают, сразу, так сказать, через рот пропускать, в смысле поэтически комментировать. Впрочем, у них, как ни странно, довольно плохая вербальная память. Поэтому мало песен с сюжетом и которые закрепились бы в коллективном сознании, там каждый сам себе певец. А в группе они часто сидят, один поет, его все слушают. Потом неожиданно переключаются на другого, и тот начинает петь. И так они весь вечер могут гудеть. Шумные ребята. – Я бы не отказался на это посмотреть. Но к чему ты эту страшную тайну припомнила? – К тому, что странно это все до мурашек, – задумчиво и туманно проговорила Нино, смотря вдаль. – Песни? Я тоже погорланить люблю, – ухмыльнулся Йорн, потом закусил клыком губу и хитро оглядел Нино. – Нет, я имею ввиду… как объяснить… Очень сильный контраст и в то же время очень сходное чувство. Вокруг неандертальца у нас была организована целая процедура, чтобы лишнего не сказать, субъекта не смутить и не запутать, иначе рисковали навредить целостности его мировоззрения. Я вот думаю: на кой черт им наговорили про богов и ангелов? Исходя из наших представлений о примитивном сознании? Оно обязательно должно быть иррациональным, так должны, по нашему мнению, жить и мыслить неандертальцы. А в довесок – соображения безопасности, удобства исследований, статуса деэкстинктных организмов… Ну, чтобы они как бы… знаешь… лишнего о себе не возомнили, – Нино ужасно смущенно исподлобья глянула на ракшаса. – И, тем не менее, чувство в присутствии этого чудика было такое, словно прикоснулся к …не знаю даже… К бездне, наверное. А сейчас я думаю: ведь мы с тобой просто сидим, разговариваем, без протокола, без… – Нино запнулась. – Без чего? – Йорн опять заулыбался нехорошей улыбкой и наклонил голову набок. – Без шаперонов от лаборатории, без… – Без ударостойкого стекла… – задумчиво продолжил Йорн. – У тебя есть сейчас чувство, будто ты прикасаешься к бездне? – Да, есть. – Может, ты себя накручиваешь? – шутливо предположил Йорн. – А, может, ты меня все время тестируешь? – Нино повела бровью вопросительно. – Ты, конечно, не неандерталец и в ангелов не веришь… – прибавила она как-то мрачновато. – Это угрожает безопасности и делает неудобным исследование? – Я не уверена, что хочу исследовать. – Хм… А что тогда ты хочешь? – Скажу «общаться» – это звучит как-то… как сказать… слишком прозаично, что ли, не подходит к масштабам. А скажу «учиться» – накладывает на тебя некие обязательства. – Масштабы инцидента, если разобраться, не такие уж масштабные: я всего лишь разумное существо с немного отличной генетикой. Меня даже выносила человеческая женщина. Можно притвориться, что ничего не происходит. Так я поступаю со всеми знакомыми, и никто еще не жаловался, – иронически предложил Йорн, уточняя про себя, что наименее довольные пожаловаться уже не смогут. И он до сих пор не решил, что делать с Нино Кохиани. Йорна угнетала скользкая неопределенность, в которой он находился. – Мне кажется, это будет несправедливо по отношению к тебе. – Я уже как-то свыкся, – пародируя меланхолический тон, ответил Йорн, и сразу же задался вопросом: насколько он в действительности свыкся и насколько изжил в себе импульс к самоутверждению? Разве он совсем не желал бросить сапиенсам в лицо то, что составляло его сущность? – Но все же, не скрою, мне хотелось бы… – Йорн?! Нервная система Йорна отреагировала мгновенно и, как водится, для окружающих эта реакция выглядела странно: все тело ракшаса дернуло, словно он был нашкодившим второклассником, которого поймали на месте преступления, ракшас резко обернулся на голос и сощурился. Пробормотав сквозь зубы неразборчивое ругательство, Йорн рыкнул Нино тихое: «Она не знает!» и вдруг совершенно переменился, широко заулыбался, затем поднялся с термоковрика, разводя руки как бы для объятия. Нино с удивлением тоже обернулась. – Милая, это совсем не то, чем кажется! – со смехом выкрикнул Йорн, но его смущение себя выдало явственно. Смущенная и, наверное, чуть-чуть зардевшаяся на нижней половине щек Бездна. Кристина пробиралась по Оленьему Парку, петляя между прогалинами среди нарциссов. Она выглядела немного странно, хотя в чем странность заключалась, Йорн не мог без очков рассмотреть, пока Крис не подошла почти вплотную. Тогда он увидел у партнерши по танцам замазанный тональным кремом салатовый синяк на скуле. У Йорна дернулся угол верхней губы. Ракшас нахмурился и подобрался, словно физически почувствовав боль от удара. Неужели говнюк Антон опять объявился качать права? – Йорн, я… Бо-оже мой! – проговорила Кристина и воззрилась на Йорна в растерянности. Она переводила взгляд огромных зеленых глаз с отрастающей щетины у висков своего дорогого друга на Нино. Та в не меньшем замешательстве встала и неловко поправляла брюки. – Йорн? Ты… – Крис указала на его обритую голову под бейсболкой. – Я почти все могу объяснить, – сатирическим тоном поспешил объявить Йорн, косясь на свою новую знакомую и пытаясь одновременно мониторить реакцию обеих девушек. – Крис, это Нино, Юнит Биостатистики, она… мы с ней внезапно познакомились, когда я ходил в травматологию. Нино, это Кристина, факультет Истории Искусств, мой незаменимый партнер по танцевальному искусству и прочим формам самовыражения. Осталась ли Кристина довольна таким описанием ее роли в жизни Бездны? Девушки друг другу пролепетали что-то приветственное и снова в растерянности и в нарастающем смущении воззрились на Йорна. Каждая из них на каком-то подпороговом уровне вычислила своим не то рептильим, не то просто женским мозгом, что из этих красивых чувственных губ вот-вот мутным потоком польется вранье. Йорну все сильнее хотелось провалиться сквозь землю, чтобы не видеть девичьих вопросительных взглядов. И даже какое-то раздражение мелькнуло на периферии сознания: ну что они, в самом деле, не понимали, насколько Йорн Аланд мутный тип? Взрослые, вроде, барышни, пора бы уже трезво оценивать вампирское очарование придурков с мотоциклами и клыками. И да, Йорн отдавал себе отчет в том, что эта скользкая мыслишка ползла по самой кромке виктимблейминга. – Йорн, мне Брайан сказал, что ты лежал в больнице, – проговорила Кристина с робкой укоряющей нотой. – На операции! – она старалась за нервным смехом скрыть свое недоумение и нерешительное, но медленно закипающее роптание. – Ты пропал больше, чем на две недели, а оказывается… – она оборвала себя и невольно покосилась на бутылку вина и два стаканчика, стоявших на траве. Наверное, она прикидывала, можно ли человеку хлестать алкоголь после черепно-мозговой травмы. Йорн покосился на Нино, которая молча слушала, чуть отведя взгляд, но выражение на ее лице было офигевающим. Все эти многозначительные переглядывания и немые вопросы, неозвученные требования разъяснений выбивали Йорна из колеи. Он саркастически подумал: положим, Нино «прикоснулась к бездне», делая селфи с неандертальским «дядечкой». А к чему она, пардон, прикоснулась нынче, наблюдая, как юный Homo rapax извивается, словно уж на сковородке, и вешает лапшу на уши девушке, которая глядит на него полными обожания глазами? – Крис, мне немного сложно сейчас объяснить всю ситуацию в подробностях, – процедил Йорн. – Скажем так, Брайан несколько… кхм… гиперболизировал факты, но… – Так у тебя была операция или нет? – всплеснула Крис, сдавленным голосом, словно стоящая рядом Нино не услышала бы разговор, если бы Крис перешла на полушепот. – Нет, но мне действительно было хреново, и я действительно не мог ни с кем общаться. Только, пожалуйста, не надо считать Брайана мудаком из-за того, что он так сказал, – Йорн полушутливо сложил ладони. – Клянусь, чтобы считать его мудаком, найдутся более существенные поводы. – Йорн, мне не смешно. Связи с тобой нет, Брайан мнется и отшучивается, а когда люди, вроде Брайана, отшучиваются по поводу человека якобы перенесшего операцию после черепно-мозговой, я могу ожидать самого страшного. Я даже перечислять не буду, что мне лезло в голову. Ты давно в колледже? – Четыре дня, – честно сказал Йорн, и его лицо вдруг начало деревенеть, глаза похолодели и сузились. – И ты не мог сообщение скинуть, что ты живой? Дозвониться я не могу ни на коммуникатор, ни на портал. Мне сегодня в столовой Майк Дамбровски сказал, что тебя издалека видел в Маркс-энд-Спенсер. Я решила идти лично… – Крис, прости, но можно я не буду стоять и оправдываться, как десятилетний? – вдруг тихим ледяным голосом перебил ее Йорн, стрельнув глазами в Нино. – Поверь, у меня были веские причины соблюдать радиомолчание. Ничего плохого ни тебе, ни о тебе я этим не хотел сказать. – То есть, ты вот так относишься к моему беспокойству? Оно тебя ставит в неловкое положение или… Йорн стиснул зубы и закрыл глаза на пару секунд, потом медленно выдохнул сквозь сжатые зубы. – Я вляпался, Крис, – повысив голос, прервал ее Йорн. – В неприятности. Сразу по нескольким фронтам, – он снова бросил краткий, но многозначительный взгляд на Нино. Фразы его стали вдруг рубленными, а слова лязгали, как нож о точило. – Нино мне помогла хотя бы начать распутываться в одном из направлений. И да, у меня голова была всецело занята этими проблемами, я ни с кем из наших не встречался, не общался, кроме тьютора, который меня намедни загнал под комод и отпинал ногами. – Господи, Йорн, так что случилось? – Во-первых, меня преследует какой-то больной придурок. Во-вторых, один из моих приятелей пропал без вести, и есть серьезные подозрения, что его нет в живых. В-третьих, меня могут привлечь из-за паркура, я вылечу на хрен из универа, а то и отъеду лет на пять, – Йорн заметил, что из него на автомате посыпалась феня полосатовских гопников с характерными интонациями, едва он начал думать о правоохранительных органах. Пускай и это наблюдение Нино положит в копилку философских уроков от Homo rapax. – Ну и еще всякое разное по мелочи, – прибавил он ядоносно и не удержался, сделал контрольный выстрел в Нино кратким гадючьим взглядом. – Так что да, я – эгоистичный сукин сын. Лицо Кристины побледнело под тональным кремом, словно Йорн объявил о смертельном диагнозе. Она в ужасе закрыла рот ладонью, так что Йорн наблюдал только выражение ее огромных зеленых глаз, увлажнившихся слезами. – Боже, Йорн… я могу как-то помочь? – пролепетала Кристина. – Пока паркурные проблемы поставлены на паузу, мы с Нино на досуге разматывали больного придурка. Посмотрим. Пока ничего не известно… – Йорн выхватил из кармана коммуникатор, внезапно оповестивший о входящем звонке. – Оу, pardonnez-moi, на этот звонок я должен ответить, avec votre permission, – после гопнического сленга непроизвольно проклюнулись французские формулы вежливости: кажется, Йорн сам не осознавал, насколько у него растрепаны нервы.