синие, как ограненные сапфиры, и сияющие, как золото

Привлечение Эда в качестве выступающего на конференцию оказалось большей головной болью, чем ожидал Стид, но оно того стоило. Поначалу его раздражали вопросы, которые ему задавали, например, почему он хочет, чтобы такое малоизвестное имя было добавлено в программу рядом с его именем, или почему он хочет разделить своё драгоценное время выступления с кем-то из совершенно другой отрасли. Затем вопросы стали более пассивно-агрессивными, интересуясь личными качествами Эда и тем, действительно ли этот довольно неопытный ведущий соответствует имиджу принимающей организации. Стид ненавидит мелочную элитарность и пассивную агрессию, но он в ней эксперт. Без этого было бы трудно получить докторскую степень. Достаточно лишь нескольких тщательно подобранных слов, которые дошли бы до нужных людей, — замечание о приверженности организации междисциплинарным исследованиям и непринуждённый интерес Стида к другой конференции, проходящей в те же выходные, — чтобы он добился своего. Что конкретно стоило того, так это широкая улыбка Эда, когда профессор подтверждает, что тот официально включён в программу. Стид взвизгивает, когда брюнет хватает его за плечи, заключая в объятья. — Чёрт возьми, у тебя получилось! — восторженно восклицает он. Стид старательно игнорирует бабочек в животе, когда Эд улыбается достаточно широко, чтобы снова стало видно его проколотый язык. Блондин совершенно потерял дар речи, широко и безудержно улыбаясь, обвитый его руками. Невероятно тёплыми и удивительно сильными руками. Когда Эд отпускает его после нескольких долгих, захватывающих дух мгновений, Стид стоит на ногах гораздо менее уверенно, чем раньше. — А что, ты... Ты не думал, что я говорил всерьёз? — спрашивает он. На самом деле, он поражён таким энтузиазмом Эда. Стид думал, что тот согласился на всё это только потому, что делал ему одолжение, но теперь мужчина выглядит невероятно взволнованным. — Нет, нет, я знал, что ты настроен серьёзно, — фыркает Эд. — Просто никогда не думал, что все эти чопорные ублюдки впустят меня в свой маленький клуб. Стид усмехается. — Ну что ж, добро пожаловать. Теперь отступать некуда. — Да, точно, — смеётся Эд. — И с этого момента ты застрял со мной на всю конференцию. Застрял с Эдом. Не так уж и плохо, думает Стид.

***

Семестр пролетает быстро, и следующие несколько недель Стид проводит настолько поглощённый своими занятиями, что почти не видится с Эдом. Ему не терпится принять приглашение снова приходить в студию по вечерам, но вселенная, похоже, настроена против него. Не раз он направлялся в рабочее время, думая, что, возможно, дойдёт по коридору до кабинета Эда, но каждый раз он либо встречал студента, паникующего из-за предстоящей промежуточной аттестации, либо новая стопка неоцененных эссе падала ему на колени. Он почти уверен, что это Люциус должен заниматься такими вещами. Однако тот, кажется, так нервничает из-за своих выпускных экзаменов, что Стид беспокоится о том, что его вот-вот стошнит каждый раз, когда парень появляется в его кабинете. Сочувствие берёт верх, и он чаще всего отправляет Люциуса домой пораньше. Несмотря на то, что их пути редко пересекаются, его реакция на присутствие Эда остаётся такой же, как и прежде. Недавно, тот зашёл в офис Стида с чашкой чая для него, отмахиваясь в ответ на благодарности. — Просто подумал, что тебе это не помешает, — пожимает плечами Эд. — Кажется, в последнее время ты изнуряешь себя работой. Стид вздыхает, оглядывая свой захламленный стол. — Немного, — признаётся он. Взгляд Эда падает на электрический чайник Стида, и он хмурится. — Погоди-ка... У тебя есть такой же? Чёрт возьми, чувак, почему ты всегда ходишь пить чай в учительскую? Стид пялится на него, на мгновение приоткрыв рот, понимая, что на этот вопрос нет абсолютно никакого разумного ответа. Неразумный ответ заключается в том, что это единственная часть дня, когда ему удаётся пересечься с Эдом в последнее время, и он проводит весь остальной день в предвкушении тех пяти минут, когда они смогут поболтать в учительской. Он поворачивается, чтобы посмотреть на чайник, моргает, а затем снова переводит взгляд на Эда. — О, — говорит он. — Этот? Я, э-э... Он не работает. Эд слегка щурится. — Он включен в розетку и дымится. Стид притворяется встревоженным, поспешно протягивая руку, чтобы выдернуть вилку из розетки. — О Боже- Видишь? Вот оно, опять неисправен! На лице Эда появляется странное, скептическое выражение, прежде чем он фыркает и качает головой. — Чёртов безумец, — бормочет он, выходя из кабинета. Стид вздыхает. С этим не поспоришь.

***

Подготовка к выступлению продвигается медленно из-за плотного графика Стида, но сегодня он прибывает в кампус, воодушевлённый ещё одним исследованием, которое они могли бы включить в презентацию. Когда он приближается к зданию искусств и гуманитарных наук, его шаги замедляются. Перед зданием собралась небольшая толпа студентов и несколько преподавателей. Эд тоже там, стоит в стороне от толпы, скрестив руки на груди, и выглядит гораздо менее обеспокоенным, чем все остальные. Когда Стид подходит к нему, тот стоит с любопытным, задумчивым выражением лица, разглядывая что-то, чего блондину не разглядеть сквозь толпу студентов. Сначала он не замечает Стида, и ему приходится слегка подтолкнуть Эда локтем, чтобы привлечь внимание. — Привет, — здоровается профессор, слегка улыбаясь. — Я как раз... шёл тебя искать. — Эд поднимает на него удивлённый взгляд, но Стид уже продолжает, пытаясь разобраться во всей этой суете перед ними. — Что происходит? Эд приподнимает брови, кивая на здание. — Кто-то разрисовал фасад граффити, — объясняет он. Как раз в тот момент, когда он это говорит, студенты немного расходятся, и Стид видит, о чём идёт речь. Оно огромное и тёмное, растягивающееся по всему фасаду. Что-то в нём напоминает о чём-то знакомом, но что-то ещё в нём кажется... необычным. Долгое время он не может понять, что именно, пока не улавливает несколько слов из толпы, и до него доходит. Он невольно ахает. — О-о, — выдыхает Стид тихо и взволнованно, внезапно глядя на коллегу с ухмылкой. Эд хмурится и бросает ему скептический взгляд. — Это... — шепчет Стид, как будто все вокруг не думают о том же. — Думаешь, это был... Чёрная Борода? Ты с ним знаком, не так ли? Это мог быть он? — Хм? — спрашивает Эд, рассеянно наблюдая, как студенты фотографируют граффити. — О- нет, я Чёрная Борода. Стид замирает, резко поворачиваясь и глядя на Эда широко раскрытыми глазами. Его рот приоткрывается, пока он обдумывает это заявление, отчаянно пытаясь сопоставить это небрежное признание со всем остальным, что он знает о мужчине. Эд медленно поворачивается с ухмылкой на губах, прищуривает глаза и устремляет на него мрачный взгляд. Стид снова замирает, застигнутый врасплох жаром, который охватывает его при этом. — Ш-ш, — выдыхает Эд. Челюсть Стида отвисает ещё больше от изумлённого вздоха. Прежде чем он успевает сказать хоть слово, Эд внезапно отворачивается, подходит к зданию и начинает разгонять студентов, проходя сквозь толпу. Стид смотрит ему вслед, потеряв дар речи. Эдвард — Чёрная Борода. Художник. Знаменитый художник. Чёрная Борода, знаменитый художник, который, если Стид правильно понимает, является не чем иным, как культурным феноменом, практически почитаемым как своего рода божество современного мира искусства, неуловимый, таинственный и неприкасаемый. Настоящая знаменитость, у которой есть поклонники, даже подражатели. И, судя по всему, тот, кто приносит Стиду чай в его кабинет и с удовольствием слушает, как он рассказывает о пиратах. Профессору остаётся только ошеломлённо смотреть, как Эд выпроваживает студентов, бросая пустые угрозы неопределенного наказания, если они не уберутся с территории. Внезапно брюнет снова оглядывается на него, и его взгляд притягивается к Стиду, как магнит. Эд снова ухмыляется, затем подмигивает. Стид весь вспыхивает.

***

Он нервничает, отправляясь в студию сегодня вечером, гораздо больше, чем в прошлый раз. Это кажется глупым; Эд остался тем же человеком, каким был до того, как Стид узнал, что он Чёрная Борода. Только сейчас у профессора много вопросов, на которые ему интересно, захочет ли он отвечать. В конце концов, он был не совсем откровенен; на самом деле, он прямо отрицал свою личность тогда, на занятии. Так почему же он рассказал Стиду? Студия открыта и освещена, и он нерешительно переступает порог. Эд стоит спиной к нему, перед ним разложено несколько холстов. Один из них — корабль, который он нарисовал несколько недель назад, когда Стид впервые побывал здесь. Рядом стоят ещё несколько ярких и трепещущих работ в том же стиле. Остальные — тёмные, мрачные, Стид раньше видел их только на экране своего телефона. Безошибочно можно сказать, что это работы Чёрной Бороды. Стид осторожно стучит в дверной косяк. Эд бросает ему взгляд через плечо, но в остальном не двигается с места. Он выглядит погружённым в свои мысли и, кажется, не удивлен появлением Стида. — Прости... Не хотел тебя отвлекать, — осторожно произносит он, когда Эд ничего не говорит. Он чувствует себя таким же сбитым с толку, как и в первые несколько раз, когда они разговаривали. Хотелось бы, чтобы это было не так. — Не отвлекаешь, — мягко бормочет Эд. Его голос тих и звучит ниже, чем обычно. Стид наблюдает, как его плечи приподнимаются, когда он делает глубокий вдох. — У меня было предчувствие, что ты заглянешь ко мне сегодня вечером. Стид поджимает губы, неуверенно принимая это заявление за разрешение войти. Он медленно подходит к художнику, пока не останавливается перед рядами холстов. Эд не отрывает взгляда от картин, в то время как Стид смотрит на него, пытаясь придумать, как бы поосторожнее затронуть эту тему. — Итак, ты — Чёрная Борода, — выпаливает он. Эд медленно вздыхает. — Судя по всему, — бормочет он. Стид хмурится. Эд сейчас выглядит другим — мрачным, полным меланхолии. Кажется, что вокруг него стоит какая-то внушительная стена, и если Стид обычно может угадать его настроение, то в последнее время Эд — закрытая книга. — Ну, это... — он пытается подыскать подходящее слово. — Круто. Эд криво усмехается. Его непреклонность немного исчезает, когда он, наконец, отрывает взгляд от полотен и поднимает его на Стида. — Это полная хуйня, вот что это такое, — резко говорит Эд. Он вздыхает, еще больше сдуваясь, и отворачивается от холстов. Эд пересекает комнату и опускается в своё кресло с угрюмым видом. Стид провожает его взглядом. С каждой минутой он всё меньше понимает, что происходит. — Разве? — наконец осторожно спрашивает он, снова переводя взгляд на холсты. — Потому что кажется- То есть, ты довольно... успешен. Эд, ты- Господи, ты знаменит. Эд закатывает глаза, откидываясь на спинку стула и кладя ноги на стол перед собой. — Да, так и есть, — соглашается он с некоторой горечью. — Уже сам не знаю, почему. Вся эта хуйня с Чёрной Бородой — одно и то же снова и снова, просто... — он неопределённо указывает на холсты, прежде чем рассеянно взять какой-то предмет из беспорядка на своем столе. Стид замечает, что это перочинный нож. — Просто тёмное и страшное, и бла-бла-бла, о-о, Чёрный Борода, такой, блять, замученный, — бормочет Эд с насмешкой, драматично жестикулируя ножом в руках. Стид хмурится, снова переводя взгляд на полотна. Он отмечает контраст между картинами. На некоторых из них разливаются жизнь и свет, в то время как другие кажутся погруженными в темноту по сравнению с ними. — Очевидно, не все, — замечает Стид. Он позволяет ногам унести его от картин поближе к Эду, немного неуверенно. — То есть, некоторые из них... как та, которую ты нарисовал, когда я был здесь в прошлый раз, они... — Это моё искусство, — вздыхает он, откидывая голову на спинку стула, чтобы обратить взгляд на Стида. — Моё, Эдварда. Не Чёрной Бороды. Кусочки этого пазла складываются всё яснее, но Стид всё ещё теряется, пытаясь сложить всё воедино. Наконец он вздыхает, протягивает руку, чтобы отодвинуть стул от ученического стола, подтаскивает его к столу Эда и садится. — Объясни мне, Эдвард. Тот смотрит на него, нахмурившись, словно не понимая вопроса. Наконец он вздыхает и сдувается под вопросительным взглядом Стида. — Просто иногда это чертовски сложно, чувак, — бормочет Эд. — Я занимаюсь этой хуйнёй с Чёрной Бородой с тех пор, как мне было двадцать. И тогда это было тем искусством, которое я хотел создавать, но теперь это просто... — он снова вздыхает, открывает нож, затем снова закрывает, ерзая в раздумьях. — Мне это надоело. Я устал. Как будто я просто... в ловушке. Барахтаюсь на месте, ожидая, что вот-вот утону. — он делает паузу, чтобы взглянуть на Стида, и его голос затихает. — Ты когда-нибудь чувствовал себя так? Стид сглатывает, колеблясь, прежде чем медленно кивнуть. — Да, — говорит он после долгой паузы. — Да, я... Я чувствовал то же самое. Эд поджимает губы, возможно, испытывая облегчение от того, что его поняли. — Было здорово, когда моя карьера впервые шла в гору, но, Господи, теперь это всё, чего люди, блять, хотят от меня. Боже упаси, если я нарисую что-то с ебаной лёгкостью, понимаешь? Им подавай только Чёрную Бороду. Это всё, что я могу делать. Всё, чем я могу быть. Стид снова кивает, наблюдая, как Эд внезапно встаёт и направляется обратно к картинам. — Чёртов клоун-вампир-викинг, — бормочет он, слегка толкая потемневший холст. — Я всего лишь призрак, пришедший сюда, чтобы раскрасить картину и покончить с этим. — Стид наблюдает, как пальцы Эда сжимают нож, а плечи напряжены. — Тут нет никакой креативности, вдохновения, страсти, — Стид внезапно подпрыгивает, когда Эд резко поднимает нож, вонзает его в холст и прорезает насквозь. — В этом нет никакой ебаной жизни! Стид ошеломлённо ахает, вцепившись пальцами в край стола, удивлённый увиденным. Эд небрежно бросает нож, и тот с грохотом падает на пол. Он тяжело вздыхает и, наконец, возвращается к столу, качая головой. — Разве ты не... — неуверенно спрашивает Стид, глядя на испорченную картину. — Разве она не была... важной? Эд откидывается на спинку стула и со вздохом скрещивает руки на груди. — Отлично, — бормочет он. — Какой-нибудь богатый ублюдок, вероятно, теперь купит её вдвое дороже. Больше всего на свете они любят превращать мой ебаный гнев в товар. — он выглядит измученным, в нём нет той искорки, которую профессор привык в нем видеть. От этого сердце Стида бешено колотится в груди. Он слегка наклоняется вперёд, желая хоть как-то успокоить расстроенного Эда. — Послушай, — наконец говорит Стид, — может, это глупый вопрос, но... Почему бы тебе просто не перестать быть Чёрной Бородой? Эд переводит взгляд на Стида, и, возможно, его выражение смягчается. — Пытался, — вздыхает он. — На самом деле, много раз. Иззи — мой менеджер, никогда не оставит меня в покое. В конце концов, всегда уговаривает меня вернуться к этому. Стид хмурится. Ему уже не нравится этот "Иззи". — Честно говоря, именно так я здесь и оказался, — продолжает Эд, обводя рукой студию вокруг них. — Просто... мне нужно было что-то новое. Что-то непривычное. Подумал, что, может быть, если бы я помогал другим создавать произведения искусства, которые им нравятся... Не знаю. Помогло бы мне самому заняться этим снова. Помогло бы мне снова влюбиться в это. Стид ждёт продолжения, но Эд замолкает. Профессор поднимает брови, снова наклоняясь вперед. —И... получилось? Снова влюбиться? — мягко спрашивает он. Эд быстро переводит взгляд на него. Он моргает, глядя на Стида, и тот моргает в ответ, ожидая. Эд вдруг начинает нервничать, приоткрывает губы, затем снова сжимает их. Возможно, вопрос был слишком сложным. Стид пытается снова: — Я имею в виду, пребывание здесь хотя бы помогло тебе снова наслаждаться своим искусством? Эд хмурит брови. Мгновение он пристально смотрит на Стида, затем моргает и глубоко вздыхает. — Да, — наконец говорит он. — Или, по крайней мере, что-то помогло. Стид ободряюще улыбается. — Хорошо, значит... Ну, это только начало, не так ли? Возможно, в конце концов, ты находишься в нужном месте. Эд снова смотрит на него. Теперь его взгляд мягче, почти задумчивый. После долгой паузы он качает головой. — Боже, ты... Ты и правда во всём уже разобрался, не так ли? Нашёл своё место, тебе действительно нравится то, чем ты занимаешься, и ты чертовски хорош в этом. Знаешь, нелегко найти таких людей, как ты. Стид издаёт тихий смешок. Он опускает взгляд. — Поверь мне, я не добирался сюда по прямой, — говорит он. — И, если честно, мне... Мне гораздо больше нравится то, чем я занимаюсь, с тех пор, как ты появился и проявил интерес. — Стид чувствует, как его щёки слегка краснеют, надеясь, что он не слишком откровенничает. Когда они снова встречаются взглядом с Эдом, тот смотрит на Стида с чем-то похожим на восхищение. Через мгновение ему становится слишком тепло под пристальным взглядом художника, и он отводит глаза, снова обращая внимание на полотна. — И если это имеет какое-то значение, — добавляет он, — я думаю, что искусство Эдварда захватывает дух. Работы Чёрной Бороды прекрасны, но... Ну, они немного похожи друг на друга, не так ли?” Теперь Эд мягко улыбается, и это заставляет Стида улыбнуться тоже. — Да, чёрт возьми, с этим не поспоришь, - усмехается мужчина. У Стида теплеет в груди при виде того, как тот расслабляется. — Мне нравится то, что создаёшь ты, Эд, — тихо говорит Стид после долгой паузы между ними. —И я надеюсь, что ты будешь делать это ещё больше. Думаю, миру не помешало бы познакомиться с Эдом Тичем. Тот замирает от этих слов. Эд смотрит на холсты, а не на него, и Стид видит, как он тяжело сглатывает. — Спасибо, приятель, — наконец выдыхает он. Его взгляд снова возвращается к Стиду, и тот испытывает непреодолимое желание протянуть руку и переплести пальцы с Эдом. Приходиться крепко прижать ладонь к ноге, чтобы сдержать их, и вместо этого он просто кивает. — Итак, — говорит Стид после ещё одной долгой паузы, осторожно и непринуждённо, — что скажешь насчёт того, чтобы, эм... немного поработать над нашей презентацией, прежде чем разойтись по домам? На лице Эда появляется улыбка. Он со вздохом выпрямляется в кресле, устраиваясь поудобнее, лицом к Стиду. — Да, — соглашается он, и в его голосе звучит радость. — Продолжай. Что мы на этот раз добавим?

***

Отношения между ними приобретают определённый ритм. Семестр подходит к концу, и Стид обнаруживает, что по вечерам у него появляется больше времени, чтобы заглядывать в студию. Они разговаривают, или работают над презентацией, или Эд рисует, а Стид смотрит, делая вид, что проводит исследование для их выступления. Когда у него не получается зайти в рабочие часы, он начинает искать другое время. В четверг вечером, когда он только заходит в студию, Эд удивлённо останавливается с кистью в руке и как-то странно смотрит на Стида. — Что? — спрашивает тот. Легко почувствовать себя сбитым с толку, когда сердце всё ещё не научилось сохранять спокойствие, находясь в одной комнате с Эдом. — Сегодня четверг. — И что? — И то, что по четвергам у тебя нет приёмных часов, — с любопытством отмечает Эд. — Что ты тут делаешь? Стид делает паузу. Эд знает, когда у него приёмные часы? — Оу, — говорит Стид, не ожидая, что ему понадобится предлог. — Э-э... У меня сегодня были ещё кое-какие дела, так что я просто... остался подольше. Я могу... То есть, если ты занят, я мог бы- — Нет, — легко перебивает Эд. — Не глупи, приятель. Останься. Стид краснеет, поскольку это звучит скорее как приказ, чем как просьба. Он остаётся. На следующий день Стид застигнут врасплох, когда Эд появляется в его офисе в обеденный перерыв. — Привет, — говорит Эд, появляясь в дверях, и Стид от удивления чуть не роняет свой сэндвич. — Привет, — слегка встревоженно отвечает профессор. Он быстро откашливается и выпрямляется за своим столом. — Что- эм- тебе что-то нужно? Эд пожимает плечами и входит внутрь. — Не совсем. Понял, что ни разу не видел тебя в столовой в обед, и подумал, что ты можешь быть здесь. — А-а, — говорит Стид, удивлённый тем, что Эд заметил такое, и опускает взгляд на свой обед на столе. — Да, я просто- — Ел, — замечает Эд с лёгкой усмешкой. Стид только сейчас замечает, что тот держит в руках свой обед. — Не возражаешь, если я присоединюсь? Стид смотрит на него широко раскрытыми глазами, радостный и в то же время паникующий. — Вовсе нет, — говорит он, улыбаясь, слегка неровно дыша. Эд улыбается в ответ и опускается в кресло напротив. Стид испытывает непреодолимое желание что-нибудь предложить, внезапно почувствовав себя негостеприимным. — Так ты, эм, — говорит Стид, снова осторожно берясь за сэндвич, — ты не занят в это время? Эд пожимает плечами, достаёт из бумажного пакета апельсин и, откинувшись на спинку стула, запускает большой палец в кожуру, начиная снимать её. — Иногда занят. Иногда оказываюсь в столовой вместе со всеми остальными. Сборище чудаков, вот кто они такие. Стид смеётся. — Они бывают немного чересчур, — признаёт он. — Хотя, кажется, в глубине души большинство из них милашки. — Может быть, — фыркает Эд. — Если честно, Джим выглядит круто. Хотя обычно они с Олуванде просто, блять, строят друг другу глазки весь обеденный перерыв. — Правда? — удивлённо спрашивает Стид. Он не может сдержать улыбки. — Ага. А ещё есть парень из Швеции, и он всегда там со своим французским- — Не думаю, что Френчи на самом деле француз, — мягко поправляет Стид. — Как скажешь. Швед постоянно пытается выучить немецкий у Френчи. А Френчи всегда уходит от темы, рассказывая о швейных проектах своего соседа по комнате. Джона? Маленького Джона, как называет его Френчи. Должно быть, он маленький, не знаю. В любом случае, была бы та ещё веселуха, если бы Швед не казался таким паникёром. Стид наклоняется вперёд, серьёзно хмуря брови, и переходит на шёпот, будто кто-то может услышать его вопрос. — А... у него есть имя? Как его зовут? Эд делает паузу, затем задумчиво хмурится. Несколько мгновений он молчит. — Нет, — наконец заключает он, быстро качая головой. — Не, приятель, думаю, его просто зовут Швед. — Стид смеётся, решает смириться с этим и кусает свой сэндвич. — А ещё есть Роуч, — неожиданно добавляет Эд, сам слегка посмеиваясь. — Ты его знаешь? Он работает в- — В столовой, да, — заканчивает Стид с понимающей ухмылкой на губах. — Он по-прежнему готовит вам всякие- — Чёрт возьми, — перебивает его Эд, сам наклоняясь вперёд с широко раскрытыми глазами. — Каждый день какие-то чертовски странные блюда, и иногда они довольно хороши, но иногда от той хуйни, которую он придумывает, у тебя, блять, желудок вывернется. — О, так и есть, — с иронией заверяет его Стид. Это послужило одной из причиной того, что он начал обедать в своём офисе. — Фирменное блюдо Роуча, похоже, состоит в том, чтобы использовать всё, у чего истёк срок годности. Эд морщится. — Однако, он готовит отличные торты, — быстро добавляет Стид. По правде говоря, Роуч довольно милый. Нет причин полностью портить его имидж. — В прошлом году он испёк торт на мой день рождения, и он был весь покрыт какой-то апельсиновой глазурью. Это было чудесно. Эд хмыкает и улыбается, глядя на апельсин в своих руках. — Звучит и правда чудесно, — соглашается он и кусает апельсин. Стид не собирается смотреть, как Эд высовывает язык, чтобы поймать каплю сока с губы. Тем не менее, он очень внимательно наблюдает. И в сотый раз задаётся вопросом, как ему удавалось во время их первых встреч не замечать маленькую блестящую сережку на языке Эда. Возможно, это к лучшему. Даже сейчас, когда он позволяет себе задуматься, это сводит Стида с ума. Если бы он заметил это при первой встрече с Эдом, то, возможно, в панике уволился бы на следующий день. Стид моргает, пытаясь прийти в себя. Он отводит глаза от губ Эда, но затем замирает, когда взгляд останавливается на глазах мужчины, которые уже устремлены на Стида. Эд поймал его пристальный взгляд. И он смотрит в ответ, с едва заметным намёком на ухмылку в глазах. Сердце Стида бьётся в тревожном ритме; он заставляет себя отвести взгляд и быстро тянется за водой, чтобы сделать большой глоток, надеясь скрыть румянец, заливающий лицо. Он с ужасом думает о том, насколько очевидны его мысли в такие моменты. Учитывая, что Эд всё ещё терпит его присутствие после стольких недель, Стид должен предположить, что он либо вообще ничего не заметил, либо он чрезвычайно любезный человек, раз не привлекал к этому внимания. Справедливости ради, он полагает, что Эд, вероятно, привык к тому, что на него так смотрят. Эта мысль почему-то одновременно успокаивает Стида и заставляет нервничать. Он ставит стакан с водой и оглядывается в поисках чего-нибудь, что могло бы заполнить тишину. — Апельсины в этом году очень вкусные, — неожиданно весело говорит Эд, поднося к губам очередную дольку. Пережёвывая, он отламывает ещё одну дольку и протягивает её Стиду. Его учащённое сердцебиение меняется, но не замедляется, и он удивлённо бормочет слова благодарности, принимая фрукт. Эд прав: фрукт сладкий и сочный, и Стид, жуя, внезапно кое-что вспоминает. — Мм, — мычит он, доставая свой пакет с ланчем. Он достаёт маленькую баночку с джемом и булку, и Эд с интересом наблюдает, как мгновение спустя Стид протягивает ему кусок булочки, намазанный апельсиновым джемом. — Попробуй, — радостно предлагает он. — Апельсиновый с щепоткой лимона. Эд с любопытством берёт его и отправляет в рот. Через мгновение выражение его лица смягчается, и он, кажется, растворяется во вкусе. — О, — Эд проглатывает, и его вздох звучит достаточно похоже на стон, чтобы по спине Стида пробежали мурашки. — Это чертовски вкусный джем. Где, чёрт возьми, ты его достал? — О, я... Я сам его приготовил, — признаётся он, опуская взгляд на банку. — Я готовлю их каждый год. — Когда Стид снова поднимает взгляд, глаза Эда расширяются от изумления. — Кажется, ты упустил своё ебаное призвание, чувак, — заявляет Эд, решительно указывая на банку. — Это невероятно. Стид лучезарно улыбается, с удовольствием принимая комплимент. Он ставит банку и булочки на стол между ними, чтобы разделить угощение.

***

Их общение входит в привычный ритм. Стид запоминает, в какие дни недели Эд обычно заходит на обед. Иногда — не всегда — он готовит чай для них обоих, и к приходу мужчины он уже готов. Он подозревает, что Эд, на самом деле, не так уж и любит чай, но всегда с энтузиазмом принимает то, что предлагает ему Стид, добавляя, что всё приготовлено идеально. Кажется, чем больше добавлено сахара, тем искреннее он это произносит. Стид начинает чаще проводить вечера в студии Эда. По мере приближения конференции он предлагает проводить вечера, отрабатывая выступление от начала до конца. Поначалу Эд, кажется, сопротивляется, и Стид быстро понимает, что тот, скорее всего, почти никогда не выступал на публике. — Это не так страшно, если достаточно практиковаться, — уверяет его Стид одним вечером, пытаясь подбодрить. — Знаю, тренировка может показаться немного глупой, но всё изменится, как только мы окажемся там, на сцене. Эд хмыкает, не встречаясь взглядом со Стидом. — Ну, допустим. — он со вздохом ставит на пол корзину, в которой чистил кисти. — Стид, послушай- Я не совсем... Я не провожу много времени в подобных местах. Я знаю, о чём говорю, но делать это перед кучкой занудных академиков? — Я занудный академик, — возражает Стид с улыбкой. — Тебе никогда не было трудно говорить об этом со мной. Эд бросает на него быстрый взгляд, прежде чем отвести его. — Ты другой, — говорит он, но прежде чем Стид успевает задуматься на тем, что именно это значит, Эд вздыхает и добавляет, — я не хочу ставить тебя в неловкое положение. Ты, кажется, важная персона для этих людей, а я из тех, над кем они, вероятно, смеются. Стид морщит лоб. — Ставить меня в неловкое положение? — ошеломлённо спрашивает он. — Эд- ничего, что ты можешь сделать, не смутило бы меня. — Это ты сейчас так говоришь, — Эд скептически хмурится. — И я повторю это снова, — возмущённо настаивает Стид, соскальзывая со стола, чтобы встать на ноги. Он подходит ближе к месту, где работает художник, смотрит на кисти и тихо удивляется, что Эд, со всем его талантом, необузданной страстью и непринуждёнными манерами, не стыдится его. Он снова поднимает глаза и видит, что Эд испытующе смотрит на него. — Просто... поверь мне, — умоляет Стид после долгой паузы. — Несколько пробежек не повредят. — Легко тебе говорить, — бормочет Эд. — И я, конечно, не собираюсь смеяться над тобой, — продолжает он. — И если кто-нибудь посмеётся над тобой на конференции... — Стид слегка усмехается, с трудом представляя себе это, но разводит руками, пожимая плечами. — Даже не знаю. Мы сожжём это место дотла, как тебе такое? Глаза Эда расширяются, прежде чем он удивлённо смеется, а Стид довольно улыбается. — Это обещание? — через мгновение спрашивает Эд, всё ещё посмеиваясь, и Стид выгибает бровь, кивая. — Клятва, — с ухмылкой заверяет он. — Чёрт, — выдыхает Эд, качая головой, пересекает комнату, подходит к мольберту и ставит на него чистый холст. — Умеешь разойтись, не так ли? «Для тебя, определённо», — не произносит Стид вслух. Через мгновение Эд отходит от холста и протягивает руку к столу рядом с ним, чтобы поправить несколько кистей. Стид с любопытством наклоняет голову, отмечая, как необычно тщательно и аккуратно тот расставил свои принадлежности для рисования. — Хорошо, — говорит Эд, отступая назад и поворачиваясь к нему. — Тогда я потренируюсь с тобой. Но сначала ты что-нибудь нарисуешь. Глаза Стида расширяются. — Что? — испуганно спрашивает он. Внезапно руки Эда мягко ложатся ему на плечи, подталкивая Стида к холсту. — Эй, я из кожи вон лезу со всей этой конференцией, — говорит Эд сзади него. — Твоя очередь. Нет лучшего способа, чем заняться искусством. Стид совершенно уверен, что краска полностью сошла с его лица. Он делает паузу, когда Эд останавливает его перед холстом. — Но что... Что я должен нарисовать? Эд ухмыляется, обходя его и проходя мимо холста. Только теперь Стид замечает на стене перед собой второй холст, рядом с которым стоит стол, заваленный похожими материалами. — Именно то, что я нарисую, — инструктирует Эд, беря палитру. — Просто следуй за мной.

***

Стид, как выяснилось, не силён в живописи. К счастью, Эд прекрасен в преподавании. — Тут нужны небольшие мазки, — мягко подсказывает он, оглядываясь на Стида. Тот удивляется тому факту, что Эд, даже не видя его полотна, может сказать, что его мазки не совсем правильные. — И очень лёгкий нажим. Стид рассеянно кивает, изо всех сил стараясь подражать тому, что делает художник. У него такое чувство, что Эд мог бы закончить подобную картину менее чем за десять минут, если был бы предоставлен самому себе. Но тот ужасно терпелив, советуется с ним после каждого шага, прежде чем переходить к следующему. Раз или два Стид нервно просит его подойти и посмотреть, всё ли он делает правильно, и Эд, ухмыляясь, отказывается. — Твоё не обязательно должно быть в точности такое же, как у меня, — настаивает Эд. — Оно твоё. Если что-то пойдёт не так, сделай по-другому. Мы здесь не учимся технике, Стид. Мы учимся выражать свои мысли. Учимся отказываться от некоторых ожиданий. Просто иди туда, куда это тебя приведёт. — Ты несёшь абсолютную чушь, — говорит Стид, слегка вспотев. — Тогда ожидаю увидеть чушь на твоём холсте, — усмехается Эд. — Готов к следующему шагу? — Я выгляжу готовым? Эд ухмыляется. — Вернись к тому тёмно-красному цвету, который мы смешивали ранее, — он возвращается к своему холсту, набирает на кисть немного краски, прежде чем поднять её. — И мы проведём ей по этим деревьям небольшими плавными движениями. Стид отчаянно пытается не отставать остаток урока, но каждый раз, когда он бросает взгляд на холст Эда, а затем снова на свой, они кажутся всё более и более несхожими. Когда тот, наконец, отрывается от своего полотна, оно кажется шедевром. Работа Стида выглядит как полная катастрофа. — Как себя чувствуем? — спрашивает Эд с сияющей улыбкой, пока Стид пытается добавить несколько завершающих штрихов. Он останавливается, когда картина начинает нравиться ему ещё меньше. Наконец, со вздохом он аккуратно складывает свои материалы. — Ну, оно... отличается от того, как выглядело в начале, — говорит Стид, пытаясь быть хоть немного оптимистичным. Где-то в глубине души, несмотря на смущение, ему становится ужасно тепло от того, что Эд делает это с ним. Последнее, чего он хочет, — это чтобы художник подумал, что ему не понравилось, даже если он провёл последний час на грани панической атаки, пытаясь смешать нужные цвета. Эд не выглядит убеждённым. Он хмурится с легким сочувствием, переводя взгляд на мольберт, а затем обратно на Стида. — Можно мне посмотреть? Господи Иисусе, Стид не может придумать ничего, чего бы ему хотелось меньше. — Конечно! Мужчина обходит мольберт, наконец, вглядываясь в полотно, над которым работал Стид. Облака выглядят тяжёлыми и плотными, а не тонкими и невесомыми, как у Эда; деревья неправильной формы, а маяк опасно накренился набок. Стиду нужно перестать смотреть на это, поэтому он переводит взгляд на лицо художника и тут же понимает, что тоже не хочет видеть на нём разочарования- Эд просто сияет. — Приятель, это потрясающе. О чём ты так беспокоился? Стид хмурится, пытаясь понять, не дразнят ли его. — Оно совсем не похоже на твоё, — раздражённо отвечает Стид, скрестив руки на груди. — Да какая, чёрт возьми, разница? Я просто валял дурака. — У Эда интересное определение понятия «валять дурака». — И вообще, ты когда-нибудь раньше рисовал? Стид замолкает, переминаясь с ноги на ногу. Его руки опускаются. — Ну, думаю, что... в школе, наверное. В детстве. Эд усмехается. Стид ничего не может поделать с тем, что его нервозность и разочарование рассеиваются под этим взглядом. Он наблюдает, как Эд отходит от холста, подходит ближе и прислоняется к столу рядом с ним. — Ты знаешь, что я ненавидел всё, что рисовал на протяжении первых нескольких лет? — спрашивает он. — Я думал, что всё это хуйня. Полная хуйня. И я встречал множество людей, которые соглашались со мной. Но вот однажды, ни с того ни с сего, кто-то спросил, могут ли они купить одну из моих работ. Стид приподнимает брови, впечатлённый и поражённый таким признанием. Он неуверенно оглядывается на свою картину. — Ну, я не... Сомневаюсь, что кто-то захочет купить это. Эд тихо смеётся, качая головой. — Стид, я хочу сказать, что... ты не начинаешь с конца. Ты начинаешь с начала. — он кивает в сторону картины. — Это начало. И, чёрт возьми, мне плевать, если ты больше никогда не захочешь рисовать, чувак. Но ты начал. Это, блять, круто. Отдай себе должное. Стид снова смотрит на картину. Словам Эда удаётся смягчить остроту чувств, которые он испытывал минуту назад. Более того, Стид чувствует, что его сердце в груди размягчилось, превращаясь в желе. — Хорошо, — выдыхает он наконец. — Я... Я могу это сделать. Эд ободряюще улыбается, затем вздыхает. — Тогда, полагаю, я могу отрепетировать нашу речь. Стид оживляется. Кажется, это справедливо. Затем он снова переводит взгляд на картину, и его улыбка увядает. — Я... честно говоря, я всё ещё не хочу смотреть на это. Эд усмехается. — Тебе и не нужно. Поверь мне, у меня так было со многими картинами. — это наводит Стида на мысль, и в животе у него всё сжимается от любопытства. — А что бы ты сделал? — спрашивает он через мгновение. — Приятель, это не моё. — Так сделай это своим, — настаивает Стид. — Честно говоря, тут явно чего-то не хватает. Допустим, в конце работы ты чем-то недоволен. Что ты делаешь? Эд внимательно смотрит на него, затем выпрямляется и снова смотрит на холст. Он отступает на шаг, задумчиво наклоняя голову. — Что ж, — говорит он наконец, — можно добавить немного шарма. Стид удивлённо приподнимает бровь. Эд оглядывается на него, словно спрашивая разрешения, и профессор тут же кивает, широко раскрыв глаза. — Пожалуйста, — настаивает он, — делай, что хочешь. Эд кивает, затем подходит к тележке, полной припасов. Он проводит пальцами по нескольким предметам, прежде чем, наконец, взять флакон с краской цвета фуксии. Не говоря ни слова, он возвращается и снимает холст Стида с мольберта, вместо этого перенося его туда, где установлен его собственный холст. Профессор наблюдает, как тот снимает свою картину и заменяет её картиной Стида. Он напрягается в предвкушении, гадая, какие маленькие штрихи Эд добавит своими кистями, с нетерпением ожидая, как изображение преобразится под умелыми руками. Однако вместо того, чтобы нанести немного краски на палитру, художник поднимает флакон и подносит его к стене над картиной, аккуратно располагая, как будто что-то измеряя; и вместо того, чтобы потянуться за кистью, Эд достаёт из кармана нож и открывает его. Без предупреждения, он протыкает бутылку ножом и вонзает его в стену позади, от чего Стид потрясённо ахает. Из отверстия вытекает краска, забрызгивая одежду Эда. Он отпускает её и отступает на шаг, оставляя бутылку на месте, и Стид с изумлением наблюдает, как краска начинает медленно стекать по холсту. Эд выжидает несколько долгих мгновений, а затем внезапно протягивает руку и выдёргивает нож из стены, отчего дырявая бутылка с грохотом падает на пол. Остаётся только картина Стида, на которую теперь стекает фуксия, разрушая изображение под ней. Это... по мнению Стида, это значительное улучшение. Эд возвращается к нему, спокойно вытирая свой покрытый краской нож о рубашку, прежде чем засунуть его обратно в карман. — Видишь? Шарм. Стид ошеломлённо смотрит на него и краснеет. Он несколько раз переводит взгляд с картины на Эда, удивляясь, почему по его внутренностям растекается жар, и, наконец, с трудом сглатывает. — Понятно, — наконец удаётся ему выдавить из себя. Эд улыбается, хлопает его по спине и уходит, чтобы начать прибираться. Стид снова смотрит на свою картину на стене. Его живот снова скручивает при виде всплесков, которые Эд оставил на ней. Яркие, дерзкие, они потрясающе сочетаются с неуклюжими, приглушенными тонами под ними. Это очень похоже на то, какой была жизнь Стида последние несколько месяцев. Он мог бы смотреть на это весь день.

***

Конец семестра приближается с поразительной быстротой, и не успевает Стид оглянуться, как наступают выходные, в которые состоится конференция. Они с Эдом уже давно заучили все детали своего выступления. Они столько раз репетировали, что в какой-то момент Эд как бы невзначай пробормотал, что вообще не пойдёт, если Стид заставит его прогонять выступление ещё хоть раз. Тогда профессор пошёл на попятную, настояв ещё на двух тренировках, прежде чем положить этому конец. Стид, по крайней мере, благодарен за то, что их выступление запланировано на первый день конференции. Он надеется, что Эд немного успокоится, когда всё это останется позади, и, пожалуй, это успокоит и его самого. Обычно он так не волнуется, выступая с такого рода презентациями в одиночку, но что-то сжимается у него в груди каждый раз, когда он думает об Эде, который нервничает и теребит свои кольца во время их совместных тренировок. Он не боится, что тот будет запинаться на словах или замирать от вопросов зрителей. Он боится, что Эд уйдёт, чувствуя себя некомпетентным, а ведь именно Стид подтолкнул его к этому в первую очередь. Он не уверен, что смог бы жить, зная, что заставил его плохо думать о себе. Ожидая Эда в вестибюле отеля, Стид чувствует себя тревожнее, чем он ожидал. Профессор несколько раз смотрит на часы, и когда до выступления остаётся всего двадцать минут, он начинает немного беспокоиться. Он бросает взгляд на телефон: никаких новых сообщений. Стид колеблется, глядя на лифт. Эд небрежно упомянул номер своей комнаты, сообщив ему, что заселился накануне вечером. Тогда Стид об этом как-то не задумался, но теперь его живот скрутило от волнения, а в голове ярко и тяжёло засела цифра. Будет ли это слишком назойливым, если он заглянет к Эду? Осталось девятнадцать минут. Стид определённо не хочет выступать без Эда. Восемнадцать минут. Стид сглатывает и нажимает кнопку вызова лифта. Через семнадцать минут он подходит к номеру Эда. Стид колеблется, прежде чем решительно постучать в дверь. — Эд? — неуверенно спрашивает он. — Это я, просто... Просто зашёл проверить, как там всё- Дверь резко открывается. Эд выглядит- Чёрт, он выглядит хорошо. Стид никогда не видел его таким нарядным. Волосы Эда аккуратно забраны назад, а короткая борода тщательно выровнена. Вместо облегающей футболки и кожаной куртки на нём костюм, который сидит поразительно хорошо, подчёркивая его черты от воротника до щиколоток. Губы Стида приоткрываются в лёгком изумлении, и он окидывает мужчину непреднамеренным — и, как он опасается, очень очевидным — взглядом. Вау. Он настолько отвлечён внешним видом Эда, что требуется немало времени, чтобы заметить его выражение лица, в котором читаются паника и разочарование. — Это было ошибкой, — утверждает Эд, быстро отступая обратно в комнату, но оставляя дверь открытой. Стид моргает и, нахмурившись, следует за ним. — Я же говорил тебе, чувак, я даже не- Я никогда раньше не был на таких мероприятиях, как, блять, я должен идти и выступать? Как будто- Как будто я вообще имею хоть какое-то ебаное представление о том, о чём говорю? Глаза Стида расширяются. Он не уверен, почему не предвидел подобного момента. — Эд- Нет! — быстро возражает он. — Мы репетировали сотни раз, всё, что тебе нужно сделать, это расслабиться, и- — Расслабиться, чёрт возьми, — смеётся Эд, и в его голосе слышится тревога. Он встаёт перед зеркалом и пытается повязать на шею красный галстук, некоторое время теребит его, прежде чем разочарованно вздохнуть и сдаться. У Стида складывается впечатление, что это происходит не в первый раз. — Тебе... нужна помощь? — осторожно спрашивает Стид, указывая на галстук. Эд бросает ему испепеляющий взгляд. — Я знаю, как завязывать ебаный галстук, — бормочет он. Стид поджимает губы, наблюдая, как Эд снова пытается, прежде чем вздохнуть, снова сдаться и снова стянуть галстук. Он отворачивается от зеркала и прислоняется к стене, с глухим стуком откидывая голову назад. Стид наблюдает, как он судорожно сглатывает, и молчит, внимательно вглядываясь в его лицо. После долгого молчания Эд, наконец, выпрямляется и смотрит на галстук, который держит в руках. Он проводит по нему большим пальцем, и Стид опускает взгляд, чтобы посмотреть. — Он красивый, — тихо замечает Стид через мгновение. Эд настороженно смотрит на него, неуверенный, что мужчина говорит всерьёз. Наконец, он медленно выдыхает и снова опускает взгляд на свой галстук. — Мне его подарила мама, — бормочет он наконец. — Это был подарок, когда я только поступил на аспирантуру. Честно говоря, я его ни разу, блять, не надевал, но на сегодня у меня не было ничего другого. Стид слегка хмурится, чувствуя, что сейчас последует что-то ещё. Он молчит. Эд продолжает после нескольких секунд молчания: — У неё не было много денег, — признаётся он ещё тише. — У нас их никогда не было. И я знаю, что она потратила на него слишком много. Наверное, думала, что я смогу добиться гораздо большего, чем получилось. — Стиду приходится прикусить язык, чтобы не перебивать его возражениями. Эд как будто чувствует это и на мгновение встречается с ним взглядом, прежде чем снова отвести глаза, немного посмеиваясь над собой. — Не такой уж он и дорогой, знаю. И он старый. И цвет... Сомневаюсь, что он вообще будет хорошо на мне смотреться. Наверное, слишком насыщенный. Голос Эда звучит так же сокрушенно, как и его вид, и сердце Стида сжимается от боли. Наконец, он не может удержаться и говорит: — Знаешь, — мягко говорит он, подходя ближе, — иногда старые вещи — самые лучшие. — Эд бросает ему скептический взгляд, но Стид не отводит глаз. — Можно мне? — спрашивает он, снова указывая на галстук в руках Эда. Тот ничего не говорит. Его глаза внимательно смотрят на профессора, осторожно, встревоженно. Стид сглатывает, придвигается чуть ближе, чтобы протянуть руку и осторожно взяться за галстук. Хватка Эда на мгновение ослабевает. Стид принимает это за разрешение и медленно берёт концы галстука в свои руки. Он нежно и трепетно прикасается к тонкой ткани, мягко улыбаясь. — На самом деле, это довольно приятный шёлк. Очень хороший, — тихо замечает он. Его взгляд возвращается к лицу Эда. Тот хмурится, наблюдая за каждым его движением, и Стид пытается успокоить свое бешено колотящееся сердце, начиная завязывать галстук. — Иди сюда, — говорит он почти шёпотом. Мужчина наклоняется так близко, что у Стида перехватывает дыхание, и он затягивает галстук у него на шее, осторожно заправляя его большим пальцем за воротник рубашки, прежде чем снова отвести его плечи назад. Эд двигается, следуя лёгким подсказкам Стида, будто это самая простая вещь на свете. Он слышит тихое дыхание брюнета, пока завязывает галстук, и ему кажется, что слышит, как это дыхание прерывается, когда костяшки его пальцев упираются Эду в грудь. Он осторожно сжимает один конец ткани и начинает осторожно продевать другой, двигаясь медленно и равномерно, пока завязывает узел. Стид чувствует взгляд Эда, устремлённый на его лицо, вплоть до того момента, когда он заканчивает, осторожно затягивая узел. — Вот так, — шепчет он наконец. Его пальцы слегка касаются шеи Эда, прежде чем отстраниться, и он едва сдерживает лёгкую дрожь от этого прикосновения. Мужчина опускает взгляд, поднимает пальцы, чтобы осторожно коснуться своего галстука, почти с любопытством, неуверенно. Стид забывает, что нужно отступить обратно, и остаётся в его пространстве, рассеянно протягивая руку и слегка проводя пальцами по плечам Эда, чтобы рассмотреть его в полной мере. Его сердце замирает на мгновение. — Только посмотри на себя, — выдыхает он. Эд снова поднимает неуверенный взгляд на него, и Стид мягко улыбается. Он мог бы упасть в обморок от предвкушения в глазах Эда. — Красивые вещи тебе к лицу. При этом комплименте с губ Эда срывается тихий, прерывистый вздох. Он молча смотрит на мужчину, его глаза сияют, и Стид не может сдержать широкой улыбки, его сердце переполняют эмоции. После долгой паузы Эд сглатывает, и у Стида перехватывает дыхание, когда он видит, как взгляд художника опускается к его губам. Он вдруг чувствует, как тот придвигается ближе, делает едва заметный шаг, так приближая их, что Стиду кажется, будто он чувствует дыхание мужчины на своём подбородке. Он не уверен, не воображает ли он, что пальцы Эда вдруг опускаются на его запястье и начинают притягивать к себе. Часы Стида резко начинают звенеть, и он тихо ахает от удивления. Звук оглушает в тишине комнаты. Десять минут. Эд делает сразу несколько шагов назад, отчего у Стида кружится голова, и он задаётся вопросом, были ли они так близко, как ему казалось. — Нам стоит... — начинает он, затаив дыхание. — Да, — быстро соглашается Эд, оглядываясь по сторонам, прежде чем заметить свои записи на кровати и подхватить их. — Пошли. Он плавно направляется к двери, и ошеломлённый Стид следует за ним. Поведение Эда так быстро возвращается к нормальному, что профессор не уверен, привиделся ли ему тот момент. Реальный или воображаемый, момент уходит вслед за ними, и дверь номера со щелчком закрывается.

***

Стид не уверен, что меняется в промежутке между номером и маленькой сценой, на которой они выступают, но Эд сияет. Они произносят речь без сучка и задоринки, и мужчина наблюдает, как нервы брюнета, кажется, успокаиваются, а на смену им приходит знакомая искра энтузиазма. Эд завораживает, он полон страсти и необузданного интереса, которые захватывают Стида вместе с остальными присутствующими в зале. Они заканчивают презентацию как раз во время для вопросов аудитории. В основном они адресованы Эду, и Стид никак не может перестать улыбаться, когда тот с лёгкостью отвечает на них. На самом деле, Стид настолько увлечен наблюдением за ним, что едва не пропускает пару вопросов, заданных непосредственно ему, и отвечает, запинаясь, с грацией школьника, которого застали за разглядыванием своего краша за другой партой, потому что- Что ж. Он великолепен. Стид знал, что он великолепен. Его переполняет счастье, что все остальные в зале теперь тоже это понимают. Стид надеется, что Эд и сам это поймёт.

***

После выступления они расстаются в лифте. Эд выглядит так, словно светится от счастья, а Стиду кажется, что его собственное сердце вот-вот разорвётся. — Ты был великолепен, Эд, — повторяет он, как минимум в десятый раз. Он прислоняется к открытой двери лифта, не обращая внимания на то, что двери пытаются закрыться. Губы Эда дёргаются, а челюсть сжимается, будто он пытается что-то не сказать. — Спасибо, приятель, — наконец тихо произносит мужчина. Он теребит узел своего красного галстука, вид у него взволнованный, или задумчивый, или что-то совсем другое. — Я бы не справился без тебя. «Ты бы справился», — думает Стид, — «Но я рад, что ты этого не сделал». Стид хочет сказать что-то ещё, но не знает, что именно. Он чувствует- чувствует так много. Чувствует всё. Сердце не перестаёт пытаться пробежать марафонскую дистанцию в груди с тех пор, как он впервые взял галстук из рук Эда. Двери снова пытаются закрыться. Стид снова останавливает их, затем, наконец, отступает назад, задаваясь вопросом, как долго они продержатся, прежде чем что-то сломается. Он тихо вздыхает. — Знаешь, тебе идёт этот цвет, — внезапно говорит Стид, потому что не может удержаться. Он кивает на галстук, на котором застыли пальцы Эда. Стид думает, что тот вот-вот откроет рот, чтобы ответить, но двери лифта наконец закрываются с тихим звоном. По какой-то причине Стид стоит там ещё один долгий миг, прежде чем наконец повернуться и позволить ногам унести его обратно в комнату.