С любовью, Позов

Глубокая тёмная ночь окружает одинокого мужчину со всех сторон. На небе сверкает россыпь серебристых звёзд; вдалеке горит бледная одинокая луна. Мёрзлый снег хрустит под тяжёлыми шагами историка. Уверенной походкой он преодолевает глубокие сугробы, желая поскорее оказаться дома после сомнительного разговора с Волей. Мысли в голове преподавателя превращаются в спутанный клубок, но за какую бы ниточку он не тянул, конец всегда приводит его к одному и тому же человеку. Позов. Январский ветер подхватывает сокрушённый вздох Сергея Борисовича. Мужчина устало хмурится, сводя брови к переносице. Чувствует он себя так, будто его в одно мгновение лишили совершенно всех сил: физических, моральных, эмоциональных. Кажется, что ледяная вьюга царит не только на улице, но и в душе преподавателя. Он в смятении. Он раздражён, смущён, запутан, потерян, напуган собственными чувствами. За такую нелепую и совершенно безрассудную выходку, как поцелуй со студентом, в особенности с Позовым, преподавателю хотелось дать самому себе хлёсткую пощёчину, чтобы мозги встали на место. Винит себя и проклинает за то, что не сдержался; за то, что дал волю чувствам, затуманившим разум, и поддался желанному искушению. Здравомыслие давно кричало о том, что нужно держать студента на расстоянии, а сердце бешено билось в груди, когда второкурсник был рядом. Если бы Позов хоть раз приложил руку к грудной клетке историка, то почувствовал бы бешенное сердцебиение. Теперь уже точно глупо отрицать, что преподавателя тянет к Позову. Притягивает словно магнитом. Он сопротивлялся как мог, но давно потухшие и заживо похороненные чувства вспыхивают, напоминают о себе, одолевая холодный ум историка. Это раздражает. Преподаватель давным-давно научился контролировать свои чувства и прятать настоящие эмоции, но рядом с Позовым делать это становилось с каждым разом всё труднее. Сергею Борисовичу крайне тяжело разобраться в самом себе. Слишком давно не испытывал ничего подобного, поэтому он позволял себе маленькие шалости, проверяя собственную реакцию и ощущения. Кино, каток, планетарий... Случайные касания, мимолётные взгляды, задерживающиеся дольше положенного, частые диалоги. Матвиенко не понимал, отталкивать ему Позова или быть ближе. Сердцу хотелось второго, но головой преподаватель понимал, что разумнее будет первый вариант. Оказавшись в тёплой квартире, Сергей Борисович спешит переодеться и поставить горячий чайник. В голове царит полнейший хаос. Пальцами сжав переносицу, мужчина пытается вразумить себя и усмирить смешанные чувства. Резкий удар кулаком приходится на грудь. Матвиенко вкладывает в него раздражённость и гнев. Жалкая попытка привести себя в порядок. Тряхнув головой, пытаясь избавиться от назойливых и неправильных мыслей, Сергей Борисович заваривает себе крепкий чёрный кофе, мгновенно вспоминая американо из кофейни, приготовленный Позовым. Забывшись, он обхватывает пальцами горячую чашку и в этот же момент роняет её на пол. Посуда разлетается на осколки, коричневое пятно криво растекается по полу. От образовавшейся кофейной лужи исходит едва заметный пар. Сергей Борисович чертыхается вслух, но убирать беспорядок не спешит. Нет сил. Мужчина уходит в спальню и попадает в мягкие объятия уютной кровати. Кровати, на которой когда-то спал пьяный Позов... Чёртов мозг, так невовремя подкидывавший воспоминания! Сергей Борисович наотмашь швыряет подушку и та тихо падает на пол рядом с лежанкой, в которой лежит Ральф. Спящий лабрадор лениво открывает глаза и смотрит тёмными глазами на сурового хозяина. Он гавкает, пытаясь привлечь к себе внимание, но мужчина не поворачивает голову в его сторону, погружённый в безрадостные размышления. Тогда Ральф окончательно просыпается. Опираясь на передние лапы, он прогибается в спине, широко зевая, а затем подходит к кровати и лапой вытаскивает из-под неё зелёную погрызенную тетрадку. Взяв её в зубы, шоколадный лабрадор без разрешения запрыгивает на диван. Он разжимает пасть и тетрадь с глухим шелестом падает прямо на Сергея Борисовича. — Ральф, фу! — моментально реагирует на странное поведение собаки историк. Лабрадор громко лает пару раз и возвращается на своё место, устраиваясь поудобнее. Взгляд преподавателя падает на мокрую от слюней пса тетрадь, подписанную знакомым кривым почерком. Воспоминание вплывает слишком быстро. Тетрадь Позова с написанным конспектом, который историк так нормально и не проверил, слишком устав в тот день. Сейчас, чувствуя себя ещё более обессиленным, первым делом Матвиенко хочет отложить тетрадь в сторону, но непонятное кольнувшее чувство в груди заставляет его одуматься. Нахмурив брови, он открывает первую страницу и вчитывается в строчки, посвящённые Древней Греции. Историк знает весь этот материал просто изумительно, владея им совершенстве, но всё же он не может остановиться читать конспект студента. Внутри появляется странное тепло. Преподаватель невольно вспоминает тот момент, когда Позов сидел на первой парте и усердно писал конспект. Безусловно, он чувствовал, что второкурсник слишком часто поглядывает на него, но не позволял себе посмотреть на него в ответ так откровенно. Он предпочитает смотреть на Позова в те моменты, когда тот этого не замечает и не видит, действуя тайно и скрытно. Подумав, что конспект подошёл к концу, Сергей Борисович переворачивает очередную страницу, ожидая увидеть пустой тетрадный лист, но его ожидания расходятся с реальностью. На странице красуется несколько стихотворных строчек. Пробежавшись по ним беглым взглядом, сердце историка замирает. Подушечки пальцев начинают неприятно покалывать. Он внимательно вчитывается в каждую строчку, безмолвно шевеля губами слова. Надпись в конце заставляет шумно сглотнуть. С любовью, Позов Грудь словно наливается свинцом, становясь тяжёлой. Мужчина растерян и потрясён стихотворением студента. Пальцы неосознанно сжимают тетрадь сильнее. Он читает строчки ещё раз, убедившись в том, что не бредит, а затем резко отшвыривает от себя тетрадь так, словно только что обжёгся, как горячей чашкой на кухне. Та почти бесшумно падает на пол возле кровати. Сергей Борисович тяжело и шумно дышит, во рту пересыхает, глаза широко распахнуты, губы приоткрыты от изумления. Это чистое и откровенное признание, написанное Позовым и едва не потерянное преподавателем. То, что он его увидел, чистая случайность. В голове мгновенно зреет вопрос: Позов хотел, чтобы историк прочитал этот стих, или написал его бездумно, не подумав? Вопрос, который теперь долго будет терзать преподавателя. Телефон, валяющийся на кровати, вибрирует. Экран загорается автоматически. Скосив на него взгляд, историк видит сообщение от Позова о том, что он добрался. Заходит в диалог, перечитывая его, и быстро выходит, решив проигнорировать. Преподаватель закрывает глаза и принимается считать до десяти. Рой мыслей в голове не даёт это сделать спокойно. Распахнув веки, мужчина задумчивым взглядом упирается в потолок. С рассветом приходит решение. Тяжёлое, не совсем желанное, но скорее всего правильное и разумное. Необходимо немедленно всё прекратить, пока не зашло слишком далеко. Поцелуй можно пережить. Развивать отношения со студентом категорически нельзя. Преподаватель буквально вбивает эти слова в свою голову, стараясь убедить себя в том, что так будет лучше для всех. Он предстанет перед Позовым ледяной глыбой, которой плевать на всё и всех, покажет откровенное безразличие. Разобьёт ему сердце, чтобы не сделать потом хуже. Позов побегает за ним пару недель и вскоре поймёт, что ничего не выйдет. Успокоится, остудит свои чувства и всё будет как прежде. План кажется тяжёлым, но выполнимым. Сергей Борисович обещает себе, что даже смотреть в сторону студента не будет, чтобы лишний раз не искушать себя и не дразниться запретным плодом. Нельзя. Ни к чему хорошему это не приведёт, преподаватель заверил в этом сам себя и начинал реализовывать свой план. Ежедневные сообщения Позова выводят преподавателя из равновесия. Каждый раз Сергей Борисович порывается напечатать ответ, но потом вспоминает про данное самому себе обещание и выходит из диалога, оставляя Диму наедине с собой. Тяжело, невозможно... но необходимо. Заблокировать студента не поднимается рука. Много раз палец замирает над кнопкой блокировки контакта, но совесть не позволяет это сделать. Осенью это было совершенно легко, сейчас же Сергей Борисович вёл ежедневную внутреннюю борьбу. Так и не решившись заблокировать Позова, он с тяжёлым грузом на душе читает его сообщения вечерами, перечитывая старые и получая новые, чувствуя, как медленно, но верно тонет, погружаясь на дно холода и бесчувственности. Яма, в которой мужчина сидит много лет, не собираясь из неё выкарабкиваться, но из-за Позова чувства просыпаются, как после долгой спячки, желая вытащить преподавателя из этой непроглядной тьмы. Смотреть на страдания Позова со стороны для историка невыносимо, но он упрямо старается держать себя в руках. Даже тогда, когда Позов впивается в него цепкой хваткой, когда бежит за ним в надежде на то, что на него обратят внимание и заглянут в глаза, когда он умоляет сказать хоть слово. Сергей Борисович остаётся непоколебимым, но это лишь безупречное актёрское мастерство и холодная маска. Внутри всё совершенно наоборот. Снаружи мужчина остаётся холодным, а на самом деле сгорает от собственных чувств; внешне не проявляет ни малейшей эмоции, а внутри душа рвётся на части от того, как сильно хотелось притянуть Позова к себе в крепкие объятия, утешить, успокоить, поддержать, вытереть дорожки слёз... Каждый день был тяжелее предыдущего. Железный стержень Сергея Борисовича норовил скоро сломаться с оглушительным треском. Преподаватель уставал от вечного мельтешения Позова перед глазами, от самого себя, от собственного холода и дурацкой игры. Но, несмотря на это, упорно продолжал играть безразличие. Совсем плохо стало тогда, когда Позов приставил преподавателя к стенке и с яростью посмотрел ему в глаза так, что историк был не в силе отвести взгляд. Словно заколдованный, он безотрывно пялился в пугающие карие глаза напротив, чувствуя бешенный пульс. В тот момент студент был до ужаса вымотан, изведён собственными угрызениями совести. Он был на грани срыва и этот срыв произошёл по вине преподавателя. Когда у Сергея Борисовича только возникла мысль о том, чтобы притянуть Позова для объятий, он немедленно отошёл в сторону, а затем и вовсе покинул его, потому что не мог этого выносить. Он шёл по коридору твёрдым шагом, когда услышал звон бьющегося стекла. Замер. В горле встал ком. Мужчина заставил себя продолжить шаг, но походка была теперь дёрганой и резкой. Утешая себя той мыслью, что кто-нибудь приведёт Позова в чувства, он уехал домой. После длительного перерыва с прошлого года на лекцию ехать, мягко говоря, не хочется. Но мужчина лишь стискивает зубы и перешагивает порог университета, делая над собой невероятное усилие. Когда он начинает лекцию и не замечает в потоке Позова, моментально становится легче. Он медленно выдыхает и начинает занятие. Когда Арсений опаздывает, историк делает ему пару замечаний и даёт доклад, тем самым напоминая всем студентам о том, что к нему на пары лучше не опаздывать. Но в момент появления посреди лекции Позова Сергей Борисович едва не выразился вслух нецензурной бранью прямо при второкурсниках. Он не мог поверить своим глазам, глядя на вальяжную позу студента, прильнувшего к дверному косяку. Чувства резко обостряются, но усилием воли он их пресекает и, отвернувшись слишком резко, продолжает лекцию, словно ничего не произошло. Впервые для историка лекционное занятие казалось целой вечностью. Минуты длились долго и мучительно, поэтому, когда время подходит к концу, он спешит покинуть эту чёртову аудиторию, чтобы с глаз долой убрать Позова и его упрекающий взгляд. Решив проветрить мысли и остудить пылкие чувства свежим морозным воздухом, преподаватель выходит на улицу, аккуратно спускаясь по лестнице, и заходит за угол учебного корпуса. Проходит всего пара минут, за которые он мысленно приводит себя в порядок. Собравшись зайти внутрь, он выходит из-за угла и застывает на месте, наткнувшись взглядом на знакомую спину. Мужчина сам поразился, что узнал студента всего лишь по нелепой макушке. Он решает дождаться, когда тот первым покинет улицу, но в следующую секунду всё происходит слишком быстро. Собравшись спуститься с лестницы, игнорируя перила, Позов с ужасающим грохотом падает вниз, оказавшись у подножия лестницы в лежачем положении. На лице историка отражается гримаса ужаса, когда проходит несколько секунд, а Позов так и продолжает лежать на холодном льду, покрытым тонким слоем снега, не шевелясь. Мужчина подрывается резко, за долю секунды оказываясь рядом со студентом. Он падает на колени и с тревогой его осматривает, параллельно набирая номер скорой помощи на телефоне. Называет адрес и просит поторопиться, а сам прислоняет к шее указательный и средний палец, проверяя наличие пульса. Почувствовав его, Сергей Борисович немного расслабляется, но сразу напрягается, когда замечает на снегу капли крови. Матвиенко аккуратно переворачивает студента набок, снимает с себя пиджак, укрывая им Позова, и подкладывает под его голову свою руку. Тёмные короткие волосы испачканы кровью. Сердце болезненно сжимается. Сильная тревога охватывает преподавателя, но он старается сохранять спокойствие. Мужчина игнорирует жуткий холод и пронизывающие порывы ветра, концентрируя внимание на студенте без сознания. Слышится звук мигалок скорой помощи. Машина останавливается рядом, из неё выходят двое фельдшеров. Пока Позова перетаскивают на медицинские носилки и погружают в машину, Сергею Борисовичу задают несколько вопросов. Получив разрешение о сопровождении, историк садится внутрь скорой и взволнованным взглядом смотрит на лицо Позова, которому оказывают помощь. Иногда парень открывает глаза, но из-за жуткой слабости почти сразу закрывает их обратно и проваливается в сон. В больнице преподаватель отзванивается Павлу Алексеевичу и просит отменить на сегодня все остальные занятия. Воля соглашается без проблем. Ожидание, когда можно будет увидеть Позова, ощущается невероятно томительным, нервным и долгим. И вот сейчас, когда мужчина наконец сидит на краю кровати, держит в своих руках чужую и смотрит на очнувшегося второкурсника, тревога отступает назад. — Сергей Борисович? — сиплым и опешившим голосом спрашивает Дима, едва открыв глаза. Без очков ему приходится щуриться, чтобы рассмотреть лицо преподавателя. Его часто вздымающаяся грудь выдаёт беспокойство. Они смотрят друга на друга и молчат. Позов не знает, что стоит сказать в такой ситуации. Историк очевидно не спешит нарушать тишину. В мыслях всплывают обрывки последних двух часов. Позов морщится, вспоминая, как вышел на улицу и неудачно спустился с лестницы. Затылок мгновенно отзывается болезненными ощущениями. В ушах звенит. Резко ощутив, как сильно ему хочется пить, парень бросает взгляд на рядом стоящую тумбочку и впивается мечтательным взглядом в соблазнительный графин с водой. Историк, проследив за взглядом студента, молча всё понимает. Высвободив руку, он наливает в пустой гранённый стакан воды из графина и протягивает его Позову. Пальцы Димы слабо обхватывают его, но сил не хватает, чтобы удержать. Рука соскальзывает и парень расстроенно отводит взгляд. — Я помогу, — раздаётся внезапный голос мужчины. Он выходит низким и хриплым, видимо, из-за слишком долгого молчания. Позов непроизвольно дёргается от брошенной историком фразы. Он поднимает глаза на преподавателя и не верит своим ушам. Историк прервал игру в молчанку, заговорив спустя месяц. Целый месяц мучительных терзаний, сомнений, разочарования, боли, обиды и тоски. И вот Дима слышит долгожданный голос преподавателя, обращённый к нему лично. Преподаватель поднимается, крепко держа в руке стакан, и наклоняется к Позову, мягко обхватывая его за плечи и помогая приподняться. Он подносит стакан к пухлым губам студента и Дима жадно поглощает прохладную жидкость, прикрыв глаза. Полностью осушив весь стакан за считанные секунды, парень удовлетворённо выдыхает. Сергей Борисович помогает ему аккуратно лечь, перед этим поправив подушку. — Спасибо, — с благодарностью в глазах произносит Дима. Интересно, его пульс зашкаливает из-за полученной травмы или из-за присутствия историка рядом? Позов уже отчаялся, что мужчина когда-либо посмотрит на него и завяжет диалог. Он до безумия счастлив видеть сидящего рядом с собой Сергея Борисовича. Глаза начинают блестеть от подступивших слёз радости. — Я рад Вас видеть... И слышать, — искренне шепчет Дима. Преподаватель не отводит от него глаз, его взгляд теплеет, а плечи, напряжённые до этого момента, плавно опускаются. Он вновь накрывает ладонь Позова своей рукой. — Как себя чувствуешь? — уточняет мужчина. Дима смотрит на него недоумённо. Он моргает несколько раз, думая о том, не ослышался ли он вопроса. С каких пор историк справляется о его самочувствии?.. Из вежливости или искренне? — Нормально, — неоднозначно отвечает студент, пожимая плечами. Боль в теле моментально напоминает о себе, заставляя поморщиться. Позов совсем не чувствует сил, виски неслабо пульсируют, затылок ноет. Но когда рядом сидит Матвиенко, вся эта боль отступает на второй план. Она забывается, становится терпимой. Сергей Борисович задумчиво кивает. Он опускает глаза на руку Позова и подносит её ближе к своему лицу, окидывая внимательным взглядом. Осторожно перевернув, лицезреет затянувшийся порез, проходящий по диагонали ладони. Недовольно поджав губы, он сочувственно смотрит на студента. Дима отводит взгляд, желая отдёрнуть руку. Тот злосчастный день вспомнить не хотелось. Большим пальцем историк нежно и плавно проходится по порезу, желая забрать всю боль себе. Сергей Борисович сочувственно смотрит на Позова. В груди вспыхивает острое волнение, до боли сжимающее сердце. Сейчас парень выглядит таким слабым и беззащитным, что оставлять его одного совсем не хочется. До ужаса бледный, с тёмными кругами под глазами, словно не спал трое суток, искусанными от стресса губами... Мысль о том, что Позов будет лежать в этой серой холодной палате совсем один, тяжёлым облаком оседает внутри преподавателя. Он не может отвести глаз от студента. Под таким пристальным и неотрывным взглядом Дима смущается, чувствуя себя слишком открыто. Он чуть крепче сжимает руку преподавателя, сплетая с ним пальцы. Оба опускают взгляд на сплетённые руки. Выглядит правильно и чертовски красиво. От этого действия у Димы спирает дыхание, а в голове Сергея Борисовича царит хаос спутанных мыслей. Так проходит какое-то время, в течение которого каждый был погружён в собственные размышления. Оба не знают, что делать дальше. Оба запутаны и опустошены. — Перестань причинять себе боль, — произносит вдруг историк. Встретившись с ним взглядами, Дима недоумённо вскидывает брови. О чём конкретно говорит сейчас преподаватель? Что имеет под этим в виду? Но когда Сергей Борисович поднимает его руку и молча указывает на порез на внутренней стороне ладони, Дима поджимает губы. — Обязательно. У Вас же это получается гораздо лучше, — колко бросает Позов, сам не понимая, откуда в нём вдруг проснулась язвительность. Выражение лица историка не меняется, лишь взгляд становится более тоскливым. — Я не желаю тебе боли, — выдыхает преподаватель так тихо, что Дима едва различает сказанные им слова. Он изумляется, но смотрит на Сергея Борисовича недоверчиво. Если это правда, тогда к чему была затеяна эта глупая игра в молчанку? — Я хочу тебя уберечь от неё. Теперь Позов хмурит брови и странным взглядом обводит преподавателя. Что за манера говорить загадками? Настанет ли тот день, когда Дима сможет разгадать тайны историка, узнать его слабые места, послушать историю его жизни? Какая череда событий привела Сергея Борисовича к одинокому образу жизни, заставила закрыться в себе и забыть о чувствах? — Я не понимаю, — честно и раздражённо отзывается парень. — Вы всегда говорите неоднозначно, мне это не нравится. Нам необходим нормальный разговор обо всём, что произошло... — Да, но позже, — наконец соглашается Сергей Борисович, не поднимая глаз. Он пытается сохранить напускное спокойствие, но его обеспокоенный взгляд не укрывается от Позова. — Сначала тебе нужно поправиться. Дима разочарованно вздыхает, будучи не согласным с преподавателем, но отстаивать свою точку зрения о том, что разговор нельзя откладывать, не собирается. Пока историк настроен на разговор, нельзя его спугнуть, иначе опять закроется и достучаться до него уже не выйдет. Позов смотрит на их всё ещё сплетённые пальцы, наслаждаясь этим моментом. Ему хочется быть ближе к историку... Хочется притянуть его к себе, укрыться в крепких объятиях и вдохнуть любимый запах. Дима неловко откашливается, прежде чем сказать: — Обнимите меня, — совсем тихо, боясь услышать отказ. Позов зажмуривается от страха. Не хочется встречаться с безразличным выражением лица историка или ледяным взглядом карих глаз. Ему страшно, но он не теряет надежды, желая почувствовать долгожданное тепло. Сергей Борисович смотрит на прикрывшего глаза студента и медленно выдыхает, расцепляя пальцы. Аккуратно подсев ближе, он с предельной осторожностью, чтобы не причинить боль, наклоняется к Позову. Приподнимает ему подушку, чтобы студент мог принять полу лежачее положение, и обнимает его за плечи, привлекая к себе так нежно, словно Позов был невероятно хрупким. Носом Дима утыкается в шею историка, полной грудью вдыхая фруктово-цветочный аромат. Кожа покрывается мелкими мурашками. Одна рука историка мягко гладит его по спине, а другая крепко обнимает за плечи. Позов готов расплакаться от счастья, от этого неповторимого мгновения, от близости преподавателя, от запаха любимого парфюма вперемешку с кофе. Слабыми руками Позов неловко обнимает Сергея Борисовича в ответ. Как же хочется оказываться в этих объятиях чаще, а не только в редкие трудные периоды жизни. Хочется, чтобы историк всегда был рядом, постепенно открывался Диме, делился самым сокровенным, смеялся и плакал вместе с ним, разделял счастье и боль, дарил поддержку и сладкие поцелуи, катал на мотоцикле, прижимал к крепкой груди, утешал, держал за руку. Любил. Дима прижимается к нему ещё сильнее, боясь отпускать историка. В его объятиях есть всё то, что ему так не хватает. Солнечное тепло, утешение, молчаливая поддержка. До парня доходит осознание того, что он всё ещё любит Сергея Борисовича, что чувства распаляются всё больше и он готов простить мужчине всё на свете, лишь бы быть с ним. Сергей Борисович с трепетом и несвойственной ему лаской обнимает Позова. Чувствует, как слёзы студента капают на его горячую кожу, и продолжает молча обнимать, позволяя выплеснуть эмоции, как тогда возле кофейни. Для историка объятия всегда были чуждыми и неприятными, но рядом с Позовым всё меняется. Отстраняться историк не стремится, мысленно желая ещё крепче прижать студента к себе, но в реальности не делает этого, боясь причинить боль. Увлёкшись друг другом, они не замечают, как после короткого стука дверь в палату открывается. На пороге замирают Арсений и стоящий позади него Слава. Парни пялятся на неожиданную картину, не проронив и слова. Попов быстрее соображает и берёт себя в руки, специально громко кашля, привлекая к себе внимание. Дима, распахнув глаза, с ужасом смотрит на пришедших посетителей и резко отстраняет от себя мужчину. Он падает спиной на подушку и натягивает до подбородка одеяло, чувствуя себя так, словно его застали в постели, а не просто обнимающегося. Позов поднимает настороженный взгляд на Славу и грудь моментально болезненно сдавливает. Комиссаренко смотрит на него с такой болью в глазах, что Позов чувствует укол совести. Потерянные зелёные глаза, в которых отражается безысходность, опустошение и отчаянье. Он переводит взгляд на мужчину, который неспеша поднимается и, сохраняя невозмутимое выражение лица, покидает палату. Дима даже не удивляется, это вполне в стиле историка. Неловкую тишину нарушает Арсений, осмелившись пройти внутрь. Слава продолжает неподвижно стоять в дверном проёме, не зная, куда ему податься. Позов многозначительным взглядом смотрит на Попова, призывая к помощи. Арсений оборачивается к Славе. — Проходи, — приглашает он пройти внутрь, мягко улыбаясь. Комиссаренко словно отмирает, делая настороженные и медленные шаги. Он окидывает Позова внимательным взглядом и с тревогой смотрит на него. Сжимая в руках небольшой пакет, он ставит его на тумбочку и спешно разворачивается. — Выздоравливай, я пойду, — парень торопливо идёт к двери, но Позов его окликает. — Останься, — выкрикивает Дима, чувствуя себя виноватым. Комиссаренко замирает и бросает на него взгляд через плечо, грустно и вымученно улыбаясь. — Не нужно. Мы оба знаем, что я здесь лишний, — подняв ладонь и неловко махнув на прощанье, Слава покидает палату не оборачиваясь, лишь тихо закрывая за собой дверь. Арсений громко вздыхает и садится рядом с другом, с усмешкой заглядывая ему в глаза. — Ну ты даёшь, — только и произносит Арсений, поставив на пол сумку. — Я твои вещи принёс. Как сам? — Да пойдёт, — выдыхает Дима. Попов замечает на его щеках засохшие слёзы и недобро прищуривается. — Он тебя обидел? — настороженно уточняет Арсений. — Нет, всё в порядке, — Дима прикрывает глаза, на время абстрагируясь от реальности. Когда он возвращается в неё, то застаёт Попова, с интересом разглядывавшего содержимое пакета, который оставил Слава. — Эй. — Тут шоколад, яблоки, соки, — охотно докладывает Арсений, отставляя пакет в сторону. — Чего приуныл? — Стыдно перед Славой, — честно признаётся Дима, сверля взглядом закрытую дверь, за которой исчез Комиссаренко. Если бы у него сейчас были силы, то без сомнений догнал бы его. Арсений не успевает ответить, в палату заходит врач. Мужчина лет сорока просит удалится Арсения из палаты, указывая на часы приёма, поэтому договорить парни не успевают. Быстро попрощавшись, Попов покидает палату. Врач внимательно осматривает Позова, задаёт ему вопросы о самочувствии и говорит о том, что Позов достаточно легко отделался, но в больнице несколько дней придётся полежать. И вот Дима остаётся один в пустой палате. Мысли начинают пожирать его, заставляют чувствовать себя виноватым перед Славой. Они нагнетают, не дают покоя и усиливают головную боль до тех пор, пока парень не засыпает.

***

Когда настаёт долгожданный день выписки, Позов готов танцевать от радости, хоть голова периодами ещё и отзывалась ноющей болью. Получив рекомендации от врача, Дима спешно покидает палату с небольшой сумкой вещей. Состояние за прошедшие дни стабилизировалось, только в мыслях до сих пор творится беспорядок. Спустившись на первый этаж, Дима замирает в оцепенении. Растерянно моргая, он смотрит на привалившегося спиной к стене историка. Мужчина стоит с руками в карманах. Заметив студента, он первым выдвигается ему навстречу. Молча забирает у него из рук сумку и окидывает внимательным взглядом с прищуром. — Выписался? — уточняет преподаватель, пока Позов ошарашенно пялится на него, не ожидая увидеть здесь. Выписка происходит рано утром, поэтому на предложение Арсения встретить его с больницы, Дима ответил отказом, чтобы Попову не пришлось прогуливать из-за него пары. Стоящий сейчас здесь Сергей Борисович сбивает с толку. — Да, — полувопросительным тоном отвечает Позов. Историк кивает и направляется к выходу, Диме остаётся молча следовать за ним. У больницы стоит заведённая тёмно-синяя машина, к которой Сергей Борисович идёт уверенным шагом, поглядывая за тем, чтобы студент успевал за ним. Закинув сумку на заднее сиденье, мужчина кивком головы указывает парню залезать. Захлопнув за ним дверь, преподаватель садится на переднее сиденье и называет незнакомому пожилому мужчине адрес. Значит, такси. Но Позов продолжает настороженно смотреть на Матвиенко, осознав, что тот назвал собственный адрес. Ещё пять минут назад Дима думал о том, что пойдёт на метро и уже через полчаса окажется в родном общежитии, но историк спутал все его планы без предупреждения. Поездка проходит в полном молчании. Дима часто поглядывает на историка и замечает, как мужчина бросает взгляды в зеркало, чтобы видеть студента. На щеках парня появляется румянец. Пока Сергей Борисович расплачивается с таксистом, он печатает сообщение Арсению. — Вылезай давай, приехали, — осведомляет историк, по-джентельменски открыв двери. Захватив сумку и попрощавшись с водителем, Дима вылезает, оказываясь у подъезда историка. Он провожает взглядом уезжающий автомобиль, а затем поднимает глаза на преподавателя. Мужчина в полном молчании следует к подъезду. Позов, решаясь не заваливать историка вопросами раньше времени, послушно идёт за ним, сохраняя томительную тишину. В груди начинает подниматься тревога. Дима крайне насторожен таким поведением историка, оно не даёт ему покоя, заставляет нервно кусать губы и бросать задумчивые взгляды на Матвиенко. Всем своим нутром парень чувствует, что близится напряжённый разговор, который, возможно, всё изменит. Оказаться в тёплой уютной квартире после серой больничной палаты невероятно приятно. Отчего-то у Димы возникает ощущение, будто он дома. Несмотря на то, что он был в этой квартире всего пару раз, она кажется такой родной, словно он живёт в ней всю жизнь. В коридор выходит Ральф, встречая гостя и хозяина оглушающим лаем. Сергей Борисович мягко треплет по голове. Лабрадор с любопытством обнюхивает Позова и, радостно высунув язык, смотрит на него, ожидая ласки. Дима наклоняется к нему на корточки и охотно чешет за ушами, поглаживая мягкую шерсть питомца. Историк снимает дублёнку и идёт в ванную, Позов торопится вслед за ним, обещая Ральфу, что ещё поиграет с ним. Пока мужчина моет руки, Дима рассматривает в висящим на стене зеркале его сосредоточенное лицо. Неосознанно парень настораживается ещё сильнее. В комнате историка ничего не изменилось. Мужчина придерживается такого же минимализма, как и раньше. Новых вещей или каких-нибудь женских штучек Дима не замечает, немного расслабляясь. — Нужно обработать твои синяки, я купил нужную мазь, — произносит преподаватель ровным тоном. Позов нервно выдыхает, присаживаясь на край кровати. Он складывает руки на груди и серьёзным взглядом смотрит в лицо историка, хмурясь. — Нет, — говорит Дима чётко и решительно. Преподаватель вопросительно вскидывает брови, замирая на месте с тюбиком мази в руках. — Мы должны всё обсудить, я больше так не могу, — честно произносит парень, опустив голову. Историк упрямо молчит, задумавшись. Он откладывает мазь в сторону и присаживается на кровать рядом со студентом, сцепив пальцы в замок. Когда молчание становится слишком долгим и напряжённым, Позов решается его нарушить. Смело посмотрев в глаза преподавателю, он сглатывает и робко произносит: — Вы помните мои слова? — Дима решает не уточнять, о каких конкретно словах идёт речь, подумав о том, что это очевидно. Слова, брошенные в той пустой аудитории. Тихо, но искренне. С надеждой и невидимой мольбой в глазах. — Да, — немного помедлив, негромко произносит историк. По какой-то причине мужчина чувствует на языке привкус горечи. — Надо поговорить об этом. Позов лишь плотнее сжимает губы. Он смотрит на преподавателя, едва не забывая моргать. Желудок неприятно скручивает от томительного и нервозного ожидания. Сердце бешено заходится внутри. На лбу проступает испарина, а в груди теплится надежда. — Не буду томить, — вздыхает Сергей Борисович, заглядывая в глаза, полные страха быть отвергнутым. Сердце начинает болезненно ныть, но он старается это игнорировать и продолжает: — Между нами ничего не может быть. Слова, произнесённые вслух, зависают в воздухе. Дима, сжавшись всем телом, упрямо молчит, пытаясь осознать и переварить сказанное. Боль наступает постепенно, медленно проникая в тело и разливаясь внутри подобно яду, желая заполнить собой всё пространство. Чем больше времени проходит, тем тяжелее Диме становится морально. Он неосознанно напрягает все мышцы. Смотрит на преподавателя с искренним, болезненным разочарованием. Между нахмуренных бровей пролегает едва заметная морщинка. Позов чувствует острую пронзающую боль. Кажется, это только что разбилось его горячо любящее сердце. Дима огромным усилием сдерживает порыв слёз. Физическая боль, которую он испытывал в больнице, в горячем душе, да хоть когда-либо в жизни, совершенно ничто по сравнению с тем, что происходит сейчас внутри него. Осколки сердца впиваются в лёгкие, дыхание становится трудным и тяжёлым. Безысходность сжимает горло. — Почему нет? — с трудом заставляет себя спросить Дима. Он до боли кусает нижнюю губу так, что из неё проступает капля крови. Историк угрюмо смотрит на него в ответ, борясь с желанием стереть кровь большим пальцем. Его пальцы сжимаются в кулаки, он отводит взгляд. Слишком тяжело смотреть на разбитого студента, к которому неровно дышишь. — Всё слишком сложно, Позов, — буркает преподаватель, словно сам разочарован из-за этого. — Мы мужчины. В нашей стране такого не одобряют. Ты — мой студент, — Сергей Борисович говорит отстранённо и отрывисто, делая долгие паузы. Дима наблюдает за ним с тревогой и смятением. В голове целый рой вопросов, на которые он желает услышать ответ. Честный и правдивый, даже если он будет болезненным. — Это все Ваши аргументы? — уточняет Дима. Историк никак не отвечает на эту реплику. Он задумчивым взглядом гипнотизирует пол. В его тёмно-карих глазах плещется необъяснимая боль. — Тогда к чему всё это было? Дополнительные занятие после пар, касания, взгляды, кино, объятия, каток, планетарий, дискотека в университете... Поцелуй, в конце концов. Зачем Вы меня поцеловали? — требует объяснений Дима. Его грудь тяжело вздымается от учащённого дыхания. Его бросает в жар и холод одновременно. — В тот момент мне этого хотелось, — на мгновение прикрыв глаза, выдыхает признание историк. Признание, заставляющее Диму вздрогнуть, как разряд тока. Значит, слова Воли были правдой и он не соврал. Преподаватель так открыто и честно произнёс это, что Позов на некоторое время теряется, но потом он берёт себя в руки. Выжидает удобный момент, когда историк посмотрит на него, и резко подаётся вперёд, чтобы поцеловать, но Сергей Борисович, словно ожидая такого поворота событий, ловко и вовремя хватает его за подбородок до того, как они успели бы соприкоснуться губами. Дима так близко к лицу преподавателя, что буквально дышит ему губы. Такие желанные... Студент заглядывает в карие глаза мужчины. — Сейчас не хотите? — с обидой и горечью интересуется Позов. Единственное, что его радует в этой безнадёжной ситуации, это наконец-то проявляемые преподавателем эмоции, а не ранящий душу холод. Теперь он видит, что Сергей Борисович всё это время лишь играл спокойствие и безразличие, прикидывался, что ему всё равно, а у самого внутри бушует целый океан эмоций. — Не стоит, — горестно вздыхает историк, не сводя взгляда с глаз Димы. — Ничего хорошего из наших отношений не выйдет, поэтому не стоит и начинать их. — Мы можем попробовать! — чуть громче говорит Позов. Пальцами он цепляется за водолазку мужчины. — Я Вас люблю, поймите же это! Осознайте, пропустите эту мысль через себя. Мне тяжело без Вас. Я хочу быть с Вами. Как Вы можете говорить про наши отношения, не попробовав? — Не хочу совершать очевидных ошибок, когда их можно избежать, — холодным тоном бросает историк. Лишь по его взгляду Дима понимает, что он вновь пытается нацепить на себя маску безразличия. — Почему наши отношения — ошибка? — Потому что то, что ты мне нравишься, уже одна огромная ошибка. Усугублять положение я не хочу. Позов застывает и смотрит на историка широко распахнутыми глазами. Пальцами преподаватель продолжает крепко сжимать подбородок парня. Дима пытается свыкнуться с фактом признания. Его чувства взаимны. Значит, это была не игра. Значит, шанс есть, но историку что-то мешает. Болезненный опыт прошлого? — Я Вам нравлюсь, — негромко повторяет услышанное Дима, желая удостовериться в том, что он не сошёл с ума и ему не послышалось. Взгляд Матвиенко тоскливый и растерянный. Мужчина словно не осознал то, что сказал об этом вслух, но отпираться слишком поздно. — Не буду отрицать, — шумно сглотнув, подтверждает Сергей Борисович. С плеч Димы словно уходит давящая до этого момента тяжесть. Он расправляет их, выпрямляя спину, и смотрит на историка по-другому. — Почему не подпускаете к себе никого? Кто так сильно Вас ранил в жизни? — озадаченно шепчет Позов. — Я готов выслушать, готов поддержать, только скажите... — Нет, — резко бросает преподаватель, наконец отпуская подбородок Позова. Он поднимается с кровати и запускает пальцы в длинные пряди волос, сильно жмурясь, как от головной боли. Дима понимает, что нащупал больное место Сергея Борисовича, надавив на старую рану. — На сегодня разговор об этом закончим. — Мы продолжим? — с надеждой спрашивает Позов, не собираясь так просто теперь отставать. Не сейчас, когда узнал, что чувства взаимны. Не тогда, когда осталось ещё много нерешённых вопросов. Преподаватель игнорирует заданный вопрос и Дима считывает это знаком согласия. Вместо ответа историк меняет тему. — Нужно обработать синяки, — возвращается Матвиенко к началу разговора. — Раздевайся. — Так сразу, Сергей Борисович? — пытается пошутить Дима, но в ответ лишь натыкается на строгий взгляд, лишённый какого-либо веселья. Неловко откашлявшись, он стягивает с себя свитер, оставаясь в футболке, но когда собирается её снять, то замирает и одёргивает обратно. Историк скептически вскидывает бровь. — А давайте я лучше сам, — протянув руку, предлагает Дима, вспомнив об ожогах на спине после горячего душа. Мужчине явно не стоит их видеть. — Сам ты себя только калечишь, поэтому лечить тебя буду я, — говорит Матвиенко тоном, с которым нельзя спорить. Дима переминается с ноги на ногу и закусывает губу. Боится реакции преподавателя, особенно сейчас, когда понял, что небезразличен историку. Рвано выдохнув, он с опаской снимает с себя футболку и ложится по просьбе Сергея Борисовича на живот. Историк присаживается на край кровати и его пристальный взгляд впивается в Димину спину. Помимо синяков, появившихся после сногсшибательного падения, на коже красуются красные пятна. Мужчина тяжело втягивает носом воздух, прикрыв глаза. — Что это? — Где? — взглянув на преподавателя через плечо, наигранно интересуется Дима. — Позов, за дурака меня не держи. Ты опять за своё? — сквозь зубы цедит Матвиенко, неодобрительно хмурясь. Если бы Позов только знал, что от этой картины у преподавателя сердце разрывается. — Что тебя самого заставляет лезть под кипяток? Дима обхватывает руками подушку и утыкается в неё лицом, сгорая от стыда. Не рассказывать же Сергею Борисовичу про Славу и своё ужасное поведение. Он тяжело вздыхает и отрывается от подушки, но не поворачивается к историку, чтобы не встретить упрёка в его глазах. — В тяжёлые моменты это помогает отвлечься от угнетающих мыслей и переключиться на физическую боль, — нехотя бормочет Дима, боясь осуждения. Он слышит сокрушённый вздох, слетевший с губ мужчины. Сергей Борисович сжимает пальцами переносицу, вновь окунаясь в неприятные воспоминания из детства. — Почему Вас это так тревожит? — осмеливается поинтересоваться Дима. — Потому что это полная дурь, — чеканит преподаватель. Тогда Позов оборачивается, чтобы заглянуть ему в глаза. — Но есть же что-то ещё? — догадывается парень, прищурившись. Историк поджимает губы и возвращает взгляд к спине. Подушечками пальцев он водит по ожогам, заставляя Позова сцепить зубы и тихо шипеть. — Напоминает кое о чём, — тихо буркает мужчина. — О чём? — любопытствует Дима также тихо. Историк мотает головой по сторонам, словно смахивая наваждение. — Забудь, — небрежно бросает он. — Когда-нибудь Вы расскажите? — вопрошает Дима. В его взгляде выражается сочувствие. Он понимает, что эта тема весьма болезненная для преподавателя. — Если пообещаешь, что больше не будешь причинять себе боль, — перехватив взгляд Позова, отзывается историк. Парень, немного подумав, охотно кивает и вновь ложится на подушку. Сергей Борисович выдавливает себе на кончики пальцев мазь от ушибов и нежными массирующими движениями обрабатывает тёмно-фиолетовые синяки, украшающие тело парня. От вида ожогов историка бросает в холодный пот. Его страшит сама мысль о том, что Позов добровольно лил на себя горячую воду. Какой же молодой дурак. Если бы историк только мог облегчить его физическую боль, он бы приложил к этому все силы. Другой мазью преподаватель проходится по ожогам, стараясь действовать излишне аккуратно, чтобы не причинять дополнительную боль. После обработки Дима натягивает обратно футболку, наконец скрывая искалеченное тело от внимательных глаз историка. Они оба молчат и Позов думает, что ему пора возвращаться домой. Разговор состоялся, травмы обработаны, ему необходимо многое осмыслить. Когда он поднимается с кровати, чтобы выйти в коридор, его останавливает неожиданная фраза Сергея Борисовича. — Оставайся сегодня здесь.