За какие такие заслуги Небеса мне тебя даровали?..

Квартира Хуа Чэн была двухъярусной. На первом этаже располагалась просторная гостиная комната с панорамным окном, выдержанная в любимых тонах хозяйки, и кухня с огромным балконом. Окна гостиной смотрели на закат. Каждый вечер, когда позволяла погода, Хуа Чэн любила наблюдать, как прячется за многоэтажками заходящее солнце. В конце коридора находилась ещё одна небольшая комнатка, которую Хуа Чэн приспособила для собственной коллекции холодного оружия. Небольшое кресло, стоявшее в углу комнаты, было отдано в личное распоряжение Эмину. Узкая винтовая лестница, спрятанная за бисерной занавесью, вела из коридора на второй этаж, где находилась спальня. Хуа Чэн и Се Лянь сидели за большим письменным столом в гостиной, усердно работая над своими проектами. Эмин дремал на коленях у Се Лянь, свернувшись калачиком. Кот весь вечер не отходил от гостьи, следуя за ней по пятам даже в уборную. — И всё же, я не могу понять, — сказала вдруг Се Лянь, откладывая в сторону свои записи и ручку, — неужели у Наследного Принца Сяньлэ и вправду не было выбора? И он никак не мог помочь своей стране? Хуа Чэн поднялась из-за стола и скрылась в коридоре. Спустя пару минут она принесла карту, сложенную трубочкой, и развернула её на столе. К удивлению Се Лянь, карта была нарисована не на бумаге, а на отрезе шёлка, и выглядела очень старой. Глядя на потрёпанное полотно, девушка решила, что карте, должно быть, не менее сотни лет. Краски от времени поблёкли, но в них всё ещё можно было угадать очертания местности. В правом верхнем углу красовалась сложная иероглифическая надпись киноварью: «Королевство Сяньлэ». — Посмотри, — Хуа Чэн указала на город, отмеченный на правой стороне, — это столица Сяньлэ, она находилась на плодородных землях Центральной равнины. Большая часть народа Сяньлэ жила на востоке, где было много рек и озёр, а также имелся выход к морю. Здесь пролегали основные торговые пути. Сяньлэ многие века было процветающим королевством, славилось сокровищами и талантливыми людьми. В одной из книг я читала, что даже дети здесь могли играть драгоценными самоцветами, словно простыми камушками, а люди знатных родов возводили себе дворцы из золота. Хуа Чэн указала налево, где среди множества картографических символов виднелась полуистёртая надпись «Юнъань». — Западные земли были неплодородны, там часто случались засухи, и люди страдали от голода. Все средства, что император выделял для помощи бедным регионам, оседали в карманах чиновной знати. Беднякам не доставалось и крошки. Знать Центральных равнин мнила себя истинным «народом Сяньлэ», а бедняков и жителей Юнъани, чьи обычаи слишком отличались, едва ли считала за людей. Человек из бедного сословия, каким бы одарённым ни был, не мог занять высокое положение при дворе, и уделом его оставалась грязная работа, либо прислуживание. Внутренние конфликты проявились особенно остро, когда на Западе грянула страшнейшая засуха. Реки иссохли, посевы погибли, люди умирали от голода, в то время как богатый Восток и столица — благоденствовали. Се Лянь задумчиво разглядывала старинную карту, поглаживая шёрстку задремавшего Эмина. Ей казалось, что решение всех бед Сяньлэ лежало буквально на поверхности. — Но ведь можно было прорыть мелиорационный канал или перенаправить русло реки? — девушка указала на карту, — например вот отсюда, где полноводная река, на запад, к полям? — На строительстве такого канала погибло бы больше людей, чем населяло все Западные земли, — вздохнула Хуа Чэн, — к тому же, стоимость подобного строительства была неподъёмной даже для богатого Сяньлэ. Видишь? Там, на западе, была возвышенность. А перенаправление русла реки лишило бы воды Восток и привело к ещё большим жертвам. Контроль за выделенными для Юнъани средствами решил бы проблему, но Император предпочёл закрыть на это глаза. Выраженное классовое неравенство повлекло за собой великие беды. — Великая засуха обострила внутренние конфликты, начался мятеж, — продолжила Хуа Чэн, — соседние страны, что и до того бросали на Сяньлэ алчные взоры, поддержали мятежников. А следом пришло моровое поветрие, что обрушилось на столицу, словно стихийное бедствие. Что мог поделать Наследный Принц?.. Он был виноват лишь в том, что родился под закат государства Сяньлэ и попытался вмешаться в неизбежное. Человеческая алчность сгубила Сяньлэ, но никак не Наследный Принц. — Что же это за жестокая судьба, — на грани слышимости сказала Се Лянь, она сама не заметила, как по щеке её скользнула непрошеная слезинка, — знаешь, Хуа Чэн, я ведь хотела узнать как можно больше о Сяньлэ не только из праздного любопытства. Я всегда ощущала странное щемящее чувство, будто кто-то вонзил иглу в ребро, стоило лишь заговорить о королевстве Сяньлэ. Взгляни… Се Лянь взяла ручку и начертала на бумаге иероглиф своей фамилии. Хуа Чэн подошла совсем близко, встала позади своей гостьи и склонилась к письменному столу. Тяжёлая коса, закрепленная алой лентой, скользнула на грудь. Се Лянь ощутила спиной чужое тепло и невольно подалась плечом навстречу Хуа Чэн. В этот момент Эмин, дёрнув ушами, спрыгнул с колен гостьи и направился решать свои важные кошачьи вопросы, деловито размахивая хвостом. — Моя фамилия «Се» значит «благодарить» и пишется точно так же, как фамилия правящего рода Сяньлэ. Случайность ли это? Как бы поступила я, окажись на месте Наследного Принца?.. я не могу не думать об этом, Хуа Чэн. И слушая лекцию в университете, где все только и обвиняли последнего принца Сяньлэ, я не могла удержаться от негодования. И даже поспорила с учителем! Однокурсники подняли меня на смех, а учитель задал подготовить длинный реферат. Но в итоге я… — в горле Се Лянь встал ком, она сухо сглотнула, — я только ещё больше убедилась в своей правоте! Хуа Чэн ласково погладила её руку, лежащую поверх разложенных карт. Прохладные прикосновения спутницы успокаивали взволнованное сердце Се Лянь. — Я могу лишь надеяться, — шепнула Хуа Чэн, — что ты никогда… слышишь? Никогда не окажешься в подобной ситуации. И тебе не придётся принимать жестоких решений, что идут вразрез с велением твоего доброго сердца, Се Лянь. Хуа Чэн дотянулась до своего блокнота и открыла его на одной из исписанных страниц. Глядя на раскрытый лист, Се Лянь усмехнулась сквозь слёзы. — Что это? — спросила она. — Некоторые мои соображения относительно Наследного Принца, — поведала Хуа Чэн. — Да нет же! Что это написано? Что за ужасный почерк? Хах! Я не могу ничего разобрать, извини. Где ты писать училась? — печальная улыбка не сходила с лица Се Лянь. — В интернате, — пожала плечами Хуа Чэн, — как могла, так и научилась. А что, ты желаешь помочь мне улучшить почерк? — О… Если ты хочешь, я могу помочь, — предложила Се Лянь. — Хочу. Я буду самой старательной ученицей, — Хуа Чэн мягко сжала её руку, поднесла к губам и невесомо поцеловала ладонь, — обещаю. Но что мне будет за старания? — Какую ты хочешь… награду? — Се Лянь оторопела, боясь сделать лишнее движение даже пальцем. Се Лянь не успела и глазом моргнуть, как оказалась вдруг сидящей на столе прямо поверх старинной шелковой карты. Хуа Чэн подняла её и усадила на стол с такой лёгкостью, будто гостья совсем ничего не весила. Се Лянь не смела даже подумать, на что ещё способна эта гостеприимная хозяйка. — Хм, — Хуа Чэн крепко обхватила талию Се Лянь, — а если я скажу, что хочу в награду тебя? Всю, без остатка? — Хуа Чэн, ты… что ты имеешь в виду? — невинно хлопнула глазами Се Лянь. От Хуа Чэн можно было ожидать чего угодно. — Я всегда говорю прямо. Я хочу в награду тебя. Никто больше не посмеет смотреть на тебя свысока, насмехаться над тобой, унижать и не воспринимать всерьёз. Соглашайся быть моей, Се Лянь, — длинные пальцы подхватили каштановую прядь волос и мягко огладили, лицо Хуа Чэн оказалось в одном ударе сердца от Се Лянь. — Никто больше не посмеет заставить тебя плакать. Я стану самой искренней и верной твоей спутницей. — Я… — Се Лянь ощущала, как щёки её горят, будто огнём опалённые, — я знаю тебя всего один день. Но отчего-то кажется, будто мы знакомы уже несколько столетий. Что за странное чувство? Спустя один удар сердца Хуа Чэн нашла губы Се Лянь и запечатала их порывистым поцелуем. Се Лянь неумело ответила на поцелуй, сдаваясь на волю Хуа Чэн, и обхватила её талию ногами, сплетая лодыжки за спиной своей спутницы. Се Лянь закрыла глаза, отдаваясь новым ощущениям. Хуа Чэн целовала её умело, направляя и обучая. Се Лянь ощущала трепет и тепло, разливавшееся чуть пониже живота. Ещё никогда прежде с ней не происходило ничего подобного. Словно в полузабытьи Се Лянь выстонала имя Хуа Чэн прямо в поцелуй, чем привела свою спутницу в совершеннейший восторг. — Ха… — Се Лянь отстранилась от Хуа Чэн, ощущая во всём теле мелкую дрожь. Между их губами повисла тонкая прозрачная ниточка слюны. Хуа Чэн присела на колени и прикоснулась к правой ноге Се Лянь. Под платьем та носила белые гольфы, что высотой доставали колена. Хуа Чэн с лёгкостью освободила её ногу от лишней ткани и прильнула к лодыжке в невесомом поцелуе. Сердце Се Лянь стучало где-то в горле. От каждого прикосновения Хуа Чэн по телу разливалась горячая истома. — Се Лянь, одно твоё слово — и я отправлю тебя к сияющим вершинам. Сделаю всё, что бы ты ни попросила, — шептала коленопреклонённая Хуа Чэн на грани слышимости, покрывая поцелуями обнажённую кожу Се Лянь, — только согласись быть моей. В этот час Се Лянь поистине ощутила себя божеством, принимающим самые искренние поклонения. Только вот мысли в голове были далеки от благопристойных возвышенных сутр, что читают в храмах. Не говоря уже о трепете во всём теле. — Хуа Чэн, прошу тебя, поднимись, — протянув руки к своей спутнице, с придыханием проронила Се Лянь, — не нужно мне никаких поклонений. — Чего же ты желаешь, Се Лянь? — Хуа Чэн поднялась с колен, снова оказавшись лицом к лицу со своей гостьей, — скажи мне. — Желаю быть твоей, — на лице Се Лянь расцвела обещающая улыбка. Хуа Чэн плавно очертила пальцем контур мягких губ Се Лянь и хотела увлечь её в глубокий поцелуй, как вдруг… — Мяяя! — чёрный пушистый кот опрометью бросился в комнату и запрыгнул прямиком на колени Се Лянь. Издав утробный рык ревнивого карликового тигра, он нагло уселся между девушками. — Эмин!! — хором воскликнули Се Лянь и Хуа Чэн. Се Лянь прыснула со смеха. Хуа Чэн не удержалась и рассмеялась в голос.