Во имя моего героя

Было в Изуку что-то такое, что заставляло внутренне трепетать всех, кто только на него смотрел. Стоит только единожды увидеть, как Деку заносит ногу вверх, чтобы размашисто ударить по земле и выбить почву из-под ног соперника, либо внимательно оценить его блестящий хук левой, выбивающий из врага душу — сразу становишься заложником терзающих чувств, начинаешь думать о том, что другим ещё ползти и ползти до уровня, нет, до планки, которую поставил веснушчатый, даже не намереваясь похвастаться идеальной растяжкой и точенными приёмами, до автоматизма отработанными на аренах академии во время и после обучения. Кацуки смотрит на дорогу с широко растянувшимся на губах удовольствием и гордостью, которую прикрывает разве что только форменный ворот, а сам он краем уха успевает тщательно подслушивать то, как тихо на заднем сиденье Стрелок нахваливает про-героя Деку за утренний показательный бой рядом с Икэбукуро. Кацуки, естественно, грызет локти, что не смог оказаться на месте и посмотреть на поединок собственными глазами, но виду не показывает, натягивая повыше маску псевдобезразличия, когда Джинист показывает ему свой экран телефона с утренними новостями, дождавшись остановки на ближайшем светофоре. Изуку выглядит на снимках и видео до фанатизма восхитительно. Кацуки даже невзначай глотает вязкую слюну, улавливая узкими зрачками замах младшего ногой. С таким профи в самом центре Японии можно не волноваться о безопасности. Тем более, что Джинс тоже всегда рядом, как и выходцы из агентства Старателя, переданного лично в руки Шото. Но что-то неприятное проходится холодным лезвием по паху, когда Динамит замечает, как в ракурс попадает уж слишком развеселая героиня-черепашка: Татами Накагаме, которая ничуть не стесняется навалиться на смущенного объективами камер зевак Изуку. Девушка смеётся, весело взъерошивая брюнетистые волосы и быстро срывается в сторону подъезжающей полиции. Видимо, Кацуки не смог сдержать уж больно вздёрнувшуюся бровь, потому что Хакамата сдавленно хохотнул, убирая телефон подальше. - Она замужем, - шипит Бакуго, возвращаясь к вождению. Он и сам не понимает, зачем это сказал. Будто ему вообще нужно оправдываться перед менторами! Но пусть не думают, что это Изуку подпускает к себе случайных девиц — Татами сама полезла. Кацуки думает о том, что не будет лишним маякнуть об этом Шиндо — пусть сделает что-то со своей жёнушкой. Хотя-я, вспоминая Йо, можно сразу сделать вывод, что кадр он тоже, назовём, специфический. - Да и Деку в отношениях, - слегка колет Цунагу, на что Кацуки сжимает руль гораздо плотнее, бросая в сторону один из своих самых опасных ядов. - Обниматься, я так понимаю, больше нельзя? - Только с Динамитиком, - посмеивается с задних сидений Шинья, получая порцию отборного мата прямо в салоне, но не в свою сторону, а сторону Джинса, потому что «Я даже не сомневался, что ты ему растреплешь!»

***

За что Кацуки ещё был благодарен Стрелку, так это за уже заранее оплаченную поездку в Штаты. Билеты, отель и даже машина напрокат — всё было подготовлено к нужным числам, когда у Мидории в академии начнутся каникулы. Так как учителя работают в этот период, то брюнет должен будет взять отпуск или вроде того. Кацуки не думает, что с этим возникнут какие-то проблемы, потому что, помнится, за все долгие годы работы в Юэй младший ни разу не удосужился взять законный отдых для себя. Подперев голову руками блондин расселся поудобнее за партой, совершенно бесцеремонно разглядывая лицо учителя, максимально разжевывающего материал. Изуку всегда очень ответственный в выполнении своей работы. Спрашивает каждого студента о том, насколько понятна новая формула, уточняет нюансы и просит хотя бы частично повторять за собой. Его глаза не блестят от удовольствия занятием, но они больше и не выглядят настолько мрачными, как когда Кацуки вылавливал младшего после своих командировок. Даже больше — Изуку немного более упёртый в донесении материала, и чаще улыбается. Бакуго хочет верить в то, что брюнет такой не из-за его присутствия в кабинете, а потому что ему хотя бы на треть нравится учительствовать. До конца урока чуть меньше двадцати минут, так что у блондина есть планы на разговор о вчерашней работёнке с менторами. Он не собирается выкладывать всё о назревающем агентстве, но почему-то есть внутренняя потребность сообщить Изуку, что он не просто так потерял их общее дежурство и оставил Деку патрулировать одного. Ну, как «почему-то»? Наверное потому что Мидория вчера за весь день ни разу не маякнул ни в одном из мессенджеров и тщательно проигнорировал те несчастные три звонка, которые Бакуго ему заботливо оставил в истории вызовов. А сейчас учитель любезно делает вид, что ученик под тридцатку в его кабинете это элемент ахуенно сексуальной, естественно, но мебели. Ахуенно сексуальным себя считает Кацуки, расстегнув свой форменный ворот и щедро обнажив ключицы. Но младшему так железобетонно срать, что аж тоскно. Ну и ладно, блондин расстегнулся, чтобы не было так жарко, а не из-за чего-то там ещё! Тем не менее, он достойно готов простить эту оплошность, если Изуку расскажет о своих ощущениях после вчерашнего утреннего боя перед уроками, потому что у Бакуго остались только положительные впечатления и около тридцати скриншотов из разных ракурсов потрясающей растяжки Деку, на которую он хоть молиться готов. - Сенсей, меня вызывают, - лениво поднимает руку Кацуки, с зажатым между пальцами мобильным, - вынужден покинуть Ваш урок. Изуку разворачивается от доски с совершенно обыденным удивлением, словно и вовсе позабыл, что старшенький не является членом класса, а после слабо улыбается, кивая головой в сторону двери. - Отработку отправите, как сможете, Динамит-сан, - серьёзно отвечает Мидория, возвращаясь к написанию уравнения на доске и совершенно не замечая, как сильно подкашивается правая нога у несколько опешившего блондина. Тот вяло вываливается из кабинета, едва сдерживая улыбку, и растекается в ней, как только закрывает за собой дверь, ничем неприкрыто оставшиеся пару секунд разглядывая фигуру Изуку, облачённую в очередной строгий костюм. Мысленно Кацуки прикидывает, с какой скоростью будет отрывать голову злодею, который так бесцеремонно вторгся в его едва ли не личный урок с Мидорией-сенсеем, потому что какого вообще чёрта? В Токио нет больше районов, которые можно было бы грабить? Нужно именно в пятнадцати минутах от Юэй? И что, остальные герои в городе все резко ушли в отставку? Преступник оказался, как и ожидалось, мелкой рыбкой, решившей, что она является акулой. Динамит прибыл на место за минимальный отрезок времени, прикидывая, куда запропастились другие профи, что аж ему потребовалось тащиться на дело. Злодей был одиночкой. Его причуда ярко перекликалась с квирком Шокера, так что приходилось атаковать издалека, предварительно за шкирку оттащив кучу зевак, чтобы их не подорвало с седоволосым ублюдком, которому уж явно за шестьдесят. - Сидел бы на скамеечке, дедуля, и горя бы не знал, - пробурчал блондин, одним небрежным широким взрывом подорвав и уверенность мужчины, и его нахлынувшую надежду на внесение своего имени в ряды грозных злодеев. - Из-за тебя я просрал возможность поговорить с одним занятным парнишкой! - герой ткнул ботинком в нос валяющемуся на боку преступнику, - я круглые сутки с ним не общался! А до этого восемь лет с мелкими перерывами, слышишь?! - он ткнул его ещё раз, но сильнее. Кто-то из зевак уже стал включать запись на своих мобильных. - Козлина старая, мог бы хотя бы от двух ударов отлететь, а не от первого же?! Кацуки шумно выдыхает, краем уха уловив звук приближающейся вдали полицейской машины, и разворачивается спиной к деду, попутно слыша как вибрирует телефон в его кармане. «- Страница 215 задания 7-13 и конспект лекции», - гласит сообщение, а у блондина на лицо ползет диковатая довольная улыбка. Сложно признаться, но ему до чёртиков нравится недовольно-саркастичный Изуку. Он едва удерживает себя на месте, чтобы дождаться полиции. «- Пишете мне прямо посреди урока, сенсей?» - отвечает старший, быстренько пуская мелкий взрыв в сторону фанатика, который едва ли не в лицо герою пихает свою камеру. «- У меня перемена. А Вы, Динамит-сан, пишете мне прямо посреди операции?» - Сукин сын, - скалится Бакуго, неосознанно прикусывая щёку изнутри. Изуку злой, очень, и это так приятно ощущается на коже, что хочется расцеловать шрамированные руки, которые печатают свои совсем слегка агрессивные сообщения, пока наверняка их хозяин улыбается мимо проходящим ученикам и учителям. «- Или Вас уже доставляют в больницу?» - Кацуки вскидывает бровь, издавая сомнительный звук, но хищная улыбка с его лица не сползает. Он даже подумывает снять перчатки, чтобы быстро напечатать что-то почти оскорбительное как можно быстрее, пока Изуку не прыснул ядом ещё разок. Хотя, дурачок сам потом и будет извиняться. «- Сенсей, Вам ещё со мной на патруле встречаться, так что поберегите свои предположения до вечера», - аккуратно отвечает Бакуго, а сирена полицейской машины кажется уже где-то совсем рядом. Динамит, на всякий случай, ещё разок ударяет по злодею, чтобы тот точно не очнулся до момента его доставления в участок. «- Ох, Динамит-сан, а Вы разве сможете патрулировать? Я боюсь, что после того, как Вы разрушили полквартала для поимки злодея, Вас не отпустят», - обиделся-таки и намекает между строк, буквально последним смайликом с огромными грустными глазами, пропитанными сарказмом, но Кацуки это даже нравится. Ему до мелких вспышек перед глазами приятно осознавать, что Изуку не хватает его компании. Это подкупает так сильно, что он даже не хочет язвить. «- Скажите ещё, что не пускаете слюни на то, как я дерусь». Младший не отвечает долгую минуту, вынуждая Кацуки уже даже кивнуть первому выбравшемуся из машины копу, нехотя отклеивая взгляд от своего мобильного. «- Точно! Вы мне напомнили, что вчера мы с Вами-таки патрулировали!», - старший сводит брови вместе задумчиво, не понимая, что брюнет сейчас выдал. Но его непонятки мигом сводятся на нет, когда учитель прикрепляет к следующему сообщению «кстати, о слюнях» фото. Деку сидит на какой-то скамейке в своём геройском костюме, немного раздвинув ноги. Одной рукой он держит телефон, на который фотографирует себя в отражении стёкол закрытого супермаркета, а второй придерживает упёршуюся лапками в живот собачку. Шпиц, если точно, из рта которого обильной струйкой стекает слюна. Малыш повернул головку так, что как раз вся его мордочка попала на снимок. Изуку выглядит расслабленным, волосы снова растрёпаны, а на лице — едва уловимая усмешка, будто он точно знал для чего делает фото и как будет его использовать в дальнейшем. Кацуки совершенно не замечает собачку, полностью сосредоточившись на веснушчатом лице и потрясающих бёдрах, разведённых чуть в стороны, чтобы шпицу было удобно стоять между них задними лапками. Блядство. Кацуки резко садится, чувствуя, как кровь приливает к лицу. Он внезапно не просто краснеет — его лицо горит. Он чувствует, как его руки сжимаются в кулаки. Жаль, что своей задницей он не чувствует, как смачно уселся ею прямо на щёку потерявшему сознание деду. В голове почти барахлит. Он впервые на своей памяти получает фото от Изуку, которое включает самого Изуку, а не какие-то книжки, журналы, домашку и прочею белиберду, которую Кацуки всё равно сохраняет себе на мобильный. Здесь же… Изуку выглядит так красиво, так, сука, с вызовом, с лёгкой надменностью, что аж мурашки бегут по спине. «- Сенсей, оставлять Вас в таком виде без собственного контроля ещё хотя бы на один патруль это просто скандал», - быстро отписывает Кацуки и убирает скорее телефон прочь, кое-как понимая, что только что у него спросил полицейский и почему он так настоятельно просит подняться на ноги. Мужчина на земле отчего-то скис ещё больше. Изуку так и не вошел в учительскую, внезапно побагровев с телефоном в руке на пороге.

***

Время к летним каникулам тянется медленно, но Кацуки отсчитывает его поминутно, получая дозы дофамина почти каждый вечер, внимательно очерчивая фигуру Деку в геройском костюме слегка диковатым взглядом. Изуку не спрашивает ничего о поездке, но разок заскочив к нему домой в промежутке, когда сенсей технически не мог там быть, он услышал от Инко-сан, что её сынуля очень переживает по поводу своей подготовки к дороге и совсем не уверен, что его присутствие будет там необходимо. Факт ударил блондину по лбу и сильно выбил из колеи, заставляя пересмотреть все недавние события их с Изуку взаимодействий. Помнится, Деку без проблем нагнул злодея перед уроками, когда Динамит был в отъезде с Джинсом и Стрелком. Помнится, после того раза на патрулях он первым обнаруживал потенциальную угрозу и бросался на помощь. Помнится, даже в тренировочном лагере с «Дикими кошками» Изуку без проблем смог разобраться с теми кретинами со стирающими причудами. И тот странный тип с непонятным квирком, который изначально приписывали к подобным Динамиту взрывам. И это только за те полные два месяца, что Кацуки имел честь лично следить за геройствами младшего. Летние каникулы должны начинаться 21-го июля и тянуться к первому сентября, но Юэй заботливо растянула их для своих учеников ещё больше, упираясь в факт летних стажировок. Нынешнее расписание глаголит об уходе на «отдых» с 1го июля, но по 20е августа, так что поблажку едва ли можно назвать поблажкой. Кацуки планировал связать Изуку и отвезти в аэропорт уже 10го июня, так как он-таки выбил себе отпуск до каникул, но тот всё молчит и молчит. Но часики тикают, и что-то ощущения безопасности не придают. Переступая через себя Кацуки спрашивает о том, что творится в голове Изуку, когда они остаются на вечернем патруле вдвоём. Младший выглядит почти фантомно в освещении усеянных алым закатом улиц, оттого вопрос блондина, видимо, прозвучал недостаточно жестко, чтобы Мидория поторопился с ответом. Он только улыбается как-то слишком обезоруживающе, а руки уже сами опускаются, не желая подрывать это чудное лицо, полуприкрытое отросшими вихрами. - Я восстановил терапию, - почти неслышно отвечает брюнет, и Кацуки вдруг чувствует, как далеко они стоят друг от друга. Тема с Шигараки Томурой не закрывалась. Бакуго своими глазами видел один раз отчужденный взгляд турмалиновых глаз, направленный через окружившую их толпу, блуждающий вокруг пустого места у фонаря, где никого не стояло. Кацуки тогда понял, что это за чувство, когда по коже бежит мороз от страха того, что не удаётся узреть глазами. Он пропустил этот момент сквозь пальцы, не дал Изуку стесняться перед ним за это, но в его собственной голове с шумом вспылили воспоминания единственного раза, когда брюнет вёл себя подобным образом ещё в академии. Парни и девушки разделились по двум ванным комнатам, норовя привести себя в порядок горячей совместной ванной. Минору, естественно, не мог не попытаться подсматривать, поэтому Иида был последним, кто садился помыться перед ванной, как и Мидория, которого втянули в эти дела разврата просто потому что. Он сидел полусогнутый, с видом потери в совсем потемневших радужках, но Тенья постоянно что-то говорил об успехах новых первогодок, отвлекая его от полного погружения в тяжелые мысли. Изуку выглядел откровенно устало, его руки едва нормально передвигались, пеня шампунь на спутавшихся вихрах. Он смотрел куда угодно, но не на своё отражение в высоком зеркале перед собой. Денки раскатисто смеялся, подталкивая Аояму окунуться в горячую воду с головой, а его смех заполнял стены помещения эхом, что отдавало лёгкой болью по ушам. Кацуки не обращал внимания на выходки Каминари, всецело сосредоточившись на выражении лица Изуку, мрачнеющего с каждым словом из уст старосты. Тема в виде нахваливаний первогодок с их классными причудами и пылким нравом, очевидно, не была для брюнета такой же захватывающей, какой её находил Иида. Он словно иссякал с каждой секундой, тухнул на глазах, взмыливая свои плечи чёрствой мочалкой, и сутулился поминутно только больше. Кацуки подумывал даже о вмешательстве, но Киришима вылил на его плечи ушат горячей воды, моментально расслабляя тело под собой. Блондин не мог полноценно залезть в кипяток, так как его рука только десять месяцев как восстанавливается. Ему не было противопоказано, но он переживал, что всё приведет к воспалению, поэтому и остерегался как и горячих источников, так и банально горячего душа. Эйджиро услужливо поливал его водой со спины, регулируя угол таким образом, чтобы вода не стекала слишком сильно на бандаж. Кацуки ни разу не просил об этом, Киришима сам проявил инициативу и никогда не останавливался, тратя собственное время на откисание в парилке. В этом было что-то такое, за что блондин и принял рыженького в свои лучшие друзья. Какая-то внутренняя подкупающая наивная доброта и желание помогать безвозмездно. Это перекликалось в голове с образом Изуку, согревало немного, но Кацуки избегал проведения параллелей, тщательно контролируя процесс смешивания двух разных личностей в одну. Бакуго снова устремляет взгляд на младшего, оставшегося наедине с Минору на соседних табуретках. Он выглядел увядающим, словно причин держать лицо у него больше не оставалось. На фоне заливистого смеха и громких разговоров между парнями образ Изуку казался почти абсурдным, как и то, что состояние самого большого героя никто не замечал. Смотрел только Кацуки. И Шото. Тодороки всегда в открытую наблюдал за Мидорией: каждым его шагом, реакцией, смене интонации. Он был пристальным и открытым в этом, не стесняясь говорил о своих подозрениях и прочем. Здесь он был лучше Кацуки — зажатого и всё ещё стесняющегося даже просто говорить с Изуку, боясь ляпнуть чего острого, за что платить ещё один десяток лет, пока не подвернется случай сдохнуть, доказывая свои лучшие побуждения. Шото поднялся с места, тяжелыми шагами стал выдвигаться из воды. Внутренне блондин был этому рад, пусть и понимал, что сам мог бы сделать то же самое, но с большей экспрессией и тягой пригодиться. Минета с пеной у рта вёл однобокий диалог, время от времени поглядывая на себя в зеркало, выпячивая плоскую грудь вперёд, надеясь выглядеть более мужественно. Он говорил о девчонках и популярности, постоянно сравнивая успехи в этом у одних героев с другими. Только теперь Кацуки замечает тёмные пятна под глазами Изуку, залёгшие двумя глыбами, которые приходилось раньше не замечать из-за правильного освещения. Младший роняет мочалку на пол, упираясь локтями в свои ноги и смотрит ровно в кафель, закрывая вид на лицо сбившимися мокрыми прядями волос. Тодороки движется призраком, но шлёпает ногами по скользкому полу, направляясь ровно к Мидории, поправляя немного сползшее на бёдрах полотенце. Он протягивает руку к крепкой спине, замечая выпирающие позвонки, и укладывает ладонь на пенистое плечо, вызывая мгновенную реакцию — Изуку внезапно выравнивается в спине, очевидно, не ожидая, что его кто-то тронет. - Давай я потру тебе спину, - мягко и почти неслышно на фоне криков Каминари и Аоямы предложил Шото, и Изуку вынуждено столкнулся с ним взглядом в отражении длинного зеркала. Кацуки смотрит почти напряженно, пропуская мимо ушей бредни, которыми делится Киришима, самозабвенно выливая воду то на свои, то на плечи блондина. В алых глазах проблескивает настороженность, потому что лицо Изуку неожиданно кажется осунувшимся, когда он задерживает взгляд на своём отражении. Он не отвечает Шото, оставляя его в лёгком недоумении, когда он наклоняется поднять чужую мочалку, только смотрит с некой потерянностью в зеркало, перенаправляя свой взгляд куда-то в сторону — подальше от своего и Тодороки отражений. Он кажется внезапно бледным, пусть кожа и должна пылать от высокой температуры в помещении. - Изуку? - раздалось тихо, почти бесшумно, потому что даже Киришима не услышал обращения. Бакуго физически ощутил, как все мышцы словно заново стянулись, а по правой руке будто прошлись лезвием, наворачивая забытую острую боль из поля боя. Он смотрел, не моргая, как Изуку вдруг подорвался с места и с остервенелым выражением лица, в котором поблескивал животный страх и звериная дикость, зарядил детройтским по зеркалу, разбивая его в щепки и задевая стену, выбивая в ней огромную дыру, открывая вид на душевые в соседнем зале. Он выглядел невинно напуганным, но угрожающим, одичалым, безумным. Шото тут же сковал его льдом, а Иида оказался рядом за долю секунды, используя свои движки. Он пытался отряхнуть брюнета, слегка ударяя рукой по его щекам, стремясь найти хотя бы минимальный отклик понимания в зелёных радужках, которые сжирали ужасно узкие пульсирующие зрачки. Кацуки оказался рядом в тот момент, как Эйджиро подбежал к Мидории тоже. Он потрепал спутанные пряди, спросил о самочувствии, но не получил ответа. Изуку смотрел на него, но не видел, и это ударило по фантомному ощущению наладившегося контакта у блондина. Он здоровой рукой прошелся по веснушкам на целой щеке и отошел в сторону, собираясь выйти в коридор и позвать Айзаву. - Мне больше не приписывают шизофрению из-за того, что я вижу иногда Тенко, - посмеиваясь добавляет Изуку, чувствуя как ветер треплет его отросшие вихры, - и не выписывают лекарства от этого. Только успокоительные и снотворные. - Почему не сказал, когда стал ходить на приёмы? - Не хочу выставлять себя душевнобольным, - слабо улыбается брюнет, а в его глазах играют оранжевые и алые закатные огни, - понимаешь? Кацуки чувствует неприятную пульсацию в висках, но не может обижаться. Ему тоскно, тяжко, грустно от того, что Мидория не поделился с ним сразу, что утаил, но эта беспомощная улыбка, желание не выдать себя за сумасшедшего и откровение, намекающее на то, что раньше брюнету приписывали шизофрению из-за видений покойного Томуры, выбивают из Бакуго всю грязь, которая успела собраться во рту. Он схаркивает её с кровью, вытягивая руки вперёд, в которые тут же подаётся Изуку, обнимая крепко и даже немного отчаянно, не находя на лице блондина даже толики осуждения. На крыше прохладно. Рядом с Изуку, который открывает душу, тепло. - Поэтому у тебя в голове так много дурастики, что ты думаешь, что будешь лишним на задании в Штатах? - хрипло раздаётся над ухом Мидории. Он не пытается отстраниться, да и вряд ли бы окрепшая хватка позволила ему это. - Не хочу мешаться у тебя под ногами, - слабо отвечает брюнет куда-то в излучину между шеей и плечом старшего. Кацуки поднимает одну руку, укладывая её на вьющиеся вихры. Приглаживает их, пытаясь мысленно передать поток ругани этому глупому задроту за то, что творится в его скисших от учёбы мозгах, но сдаётся, ощущая, как руки Изуку сильнее прижимают его к себе. За последние пару недель они впервые снова так близко. - А я хочу мешаться у тебя под ногами, - говорит Бакуго, отпуская непонимание куда-то в сторону, разрешая ему развеяться по ветру, - хочу смотреть на то, как ты будешь побеждать. Изуку улыбается ему в шею.

***

В салоне самолёта пахнет свежестью и новой мебелью, если это можно как-то соотнести. Кацуки раскинулся на своём кресле, совершенно негодующе поглядывая на сидящего рядом учителя, повернутого отнюдь не лицом вперед, а назад. Блондин злостно цокает, застегивая на себе ремень безопасности, и пихает Изуку в бок, возвращая его взгляд на себя. Изуку вздрагивает, словно от неожиданного разряда. Вымученный, но не сломленный, он с досадой рассматривает бледное лицо Бакуго, неловко пытаясь застегнуть свой ремень. Он настолько стушевался в какой-то момент под напряжённым и точно осуждающим взглядом, что сам попросил мимо проходящего стюарда принести чего-нибудь выпить из алкоголя — виски, сказал он. За ту уйму часов, которые предстоит провести в тесном контакте, Изуку не справится без поддержки спирта. В его организме — Кацуки. Он собирается споить Бакуго стопку-другую и как-то вымолить прощение за то, что подружился с какой-то бабулей при посадке на борт и теперь общается с ней, как лучшая подружка, не удосуживаясь уделить старшему того внимания, которого он, по праву, заслуживает. Или, по крайней мере, так кажется самому блондину. На самом деле, Изуку просто невероятно устал. Он пришел на работу в четыре утра сегодня, чтобы успеть доделать все дела до вылета. Отчеты, анализ показателей, подготовка к презентации по возвращению — всё висело над ним дамокловым мечом. Он практически жил в учительской последние несколько дней, питаясь кофе и обещаниями себе самому, что обязательно выспится, когда доберется до дома. Если бы не любимый ор в трубку, то Изуку действительно бы расположил себе раскладную кровать прямо в академии и ночевал там. Кацуки наблюдает за младшим, и на лице его медленно сменяются негодование, раздражение и внезапное принятие. Ему странно. Странно, что вместо того, чтобы игнорировать Изуку, как обычно, когда он придаётся общению со случайными людьми, блондин, напротив, ищет его внимания, хоть и неуклюже. Странно, что теперь Изуку сам просит выпить. Странно, что эта усталость делает его лицо ещё более привлекательным. Кацуки чувствует, как в груди что-то странно сжимается. Он хочет коснуться Изуку, почувствовать под пальцами мягкость его волос, провести рукой по щеке, убрать всегда выбившиеся прядки. Но эта мысль, как раскалённая иглой, жжёт его изнутри. Он не хочет показаться слишком напористым, слишком… заинтересованным. Эта мысль противоречит всему, чему он научился за свою жизнь. Не хочется давить на брюнета, показывать, что стоило им подняться в воздух над Японией, как руки словно сами развязались, и теперь Изуку не останется ничего кроме как подчиняться и терпеть. Кацуки точно не хочет поторопиться и вынудить младшего к тому, к чему тот может быть не готов. Вместо этого блондин делает вид, что равнодушен. Он отворачивается к иллюминатору, делает вид, что рассматривает бескрайние вечерние облака, тянущиеся за стеклом. На самом деле, Бакуго чувствует себя неловко, и всё его равнодушие — это не больше, чем простая маска, за которой прячется смущенность и совершенно неожиданное, даже для него самого в контексте назревающего, назовём, путешествия, волнение. Стюард приносит виски. Изуку, почти не глядя на Кацуки, делает глоток, и его горло издает тихий, едва слышимый звук. Старший, не отрываясь от облаков, всё же краем глаза отмечает, как напряжены плечи Изуку, как сжаты губы. В его глазах — усталость, граничащая с отчаянием, но он протягивает второй стакан блондину. - Всё в порядке, сенсей? - спрашивает Кацуки, голос его звучит неожиданно мягче, чем он ожидал. Изуку вздрагивает и быстро отвечает: - Да, всё отлично. Просто немного устал. Его улыбка выглядит вымученной и неестественной, но Кацуки согласен просто списать её на усталость. В любом случае, на патрулях Деку тоже не появлялся последние дни, часто-густо упоминая о накладках с документами, которые нужно проработать перед отлетом. Блондин принимает второй бокал и делает один крупный глоток, глотая весь алкоголь разом. Кацуки молчит, рассматривая, как Изуку пытается расслабиться, выпрямляя спину. Он думает, как бы смягчить ситуацию, как бы не спугнуть его, но решает промолчать, понимая, что сейчас лучше не лезть. Воздух в салоне наполняется тишиной, прерываемой лишь лёгким гулом двигателей. Изуку, утомлённый, прикрывает глаза. Его дыхание становится ровнее, спокойнее. Он сжимает в руках стакан, отпивает ещё немного виски, уже не торопясь. Жидкость, казалось, обволакивает его изнутри, немного согревает. Турмалиновые глаза не обращаются к Бакуго, допускают его присутствие, но не рассматривают пристально, словно под микроскопом, как обычно любят. Кацуки наблюдает за ним. Он думает о том, как нежно выглядят ресницы Изуку, как аккуратно подкручен его носик. В этот момент ему кажется, что он может сидеть так бесконечно долго, просто наблюдая за своим, Боже правый, парнем. Он чувствует эту странную нежность, которую всегда испытывает, когда сосредотачивается только на Мидории. От неё тошно, потому что она обнажает слабость одного перед другим, но Кацуки не рискнет от неё отказаться — он даже не подумает, ведь мечтал о ней, грезил, представлял. Изуку тихо вздыхает и через пару минут проваливается в сон, в слабой хватке удерживая стакан, который тихонько вынимает стюардесса, заметившая его, пока относила шумной паре в конце самолёта шампанское. Голова младшего склоняется к плечу, а в его руках осталась только щемящая пустота. Кацуки сдержанно, очень осторожно, подхватывает его голову, чтобы она не откинулась назад. Он медленно и бережно укладывает её себе на плечо, боясь потревожить чуткий сон. Бакуго чувствует тепло его волос на своей щеке, мягких и спутавшихся, тяжесть головы на своём плече, и это заставляет его сердце биться быстрее. Он аккуратно просовывает свои пальцы меж шрамированных учительских, любовно сжимая их, а вторую руку занимает телефоном, пока не видит стюард, и делает общий снимок со спящим Изуку, с ужасом наблюдая за своими адски розовыми щеками, запечатленными на пике их возгорания. Но это мило. Где-то на подкорке сознания парень готов это признать и даже простить то, как быстро младший начинает пускать слюни на его дорогущую футболку, которой он вообще-то попонтоваться хотел. Лететь им тринадцать часов, так что её бы и так пришлось в конечном итоге менять. Кацуки убирает телефон в карман и включает небольшой телевизор, приставленный к каждой паре кресел. Он просовывает наушник в одно ухо, а второе, со слуховым аппаратом, оставляет бытовать на случай, если Изуку начнёт трындеть во сне — нельзя терять возможность подслушать бредни младшего. Листая каналы блондин думает о том, что он готов Стрелку руки целовать за возможность просто полететь куда-то с Мидорией. Да, это как бы миссия. Да, нужно будет немного поработать. Но Кацуки уже несколько раз внимательно осматривал досье недокретина, на которого они будут «охотиться» и не заметил ничего особо опасного. В голове возникает образ слегка смущенного Джинса, тычущего палец вверх, когда сегодня Динамит заскакивал к нему в агентство откланяться на две недели. Цунагу наверняка знает, что миссия в Штатах будет для его когда-то подопечного как дважды два, но они со Стрелком всё-равно её организовали, чтобы дать Кацуки отдохнуть и побыть с тем, чьей компании не хватало, как солнечного света, в тот период, когда блондин только и делал, что шатался по опасным ночным секретным заданиям, а утром отсыпался и не успевал даже встречать закаты. Изуку неосознанно сжимает держащую его ладонь сквозь сон и немного елозит на плече. Кацуки приглаживает его вихры свободной рукой, удивляясь тому, что способен быть ласковым просто так. Просто потому что Изуку милый. Просто потому что он теперь может так делать. Просто потому что Изуку ответил ему взаимностью. Бакуго прикидывает, сколько времени займёт организовать всё с их будущим агентством, чтобы преподнести всё младшему на блюдечке и долго выслушивать щемящие душу похвалы. Кацуки хочется показать, что он очень решительно настроен касательно их общего дела, и готов вкладываться в него круглосуточно. Джинс сказал, что Динамит должен подать заявление в городскую администрацию о побуждении открыть своё агентство. В любом случае пришлось бы проходить через эту складную процедуру, поскольку ни одно здание в городе не имеет права работать на законном основании без соответствующих документов. Но суть для Кацуки была не в этом. Джинс и Стрелок сказали, что могут купить здание целиком и оформить право собственности сразу на Бакуго, но сами же и предложили более подходящую блондину инициативу — если всё будет решаться через администрацию, которая наверняка отправит запрос в геройский комитет, то будет шанс открыть агентство за счёт государства. Так как Динамит — заслуженный герой Японии, и более того, он собирается оформлять половину агентства на имя героя Деку, который послужил государству ещё больше, то заявку об агентстве должны будут принять безоговорочно и достаточно быстро. Однако, уже полторы недели с момента подачи идёт затишье. Шинья сказал, что это нормальный темп и что в течение месяца вопрос будет решен. С кадрами Кацуки таки позволил разобраться своим менторам, потому что логически рассуждал, что не сможет самостоятельно набирать на работу даже обычных кадровиков, так как те будут мусолить ему перед глазами с самого порога. Второе, с чем Динамит успел дорешаться за последние полторы недели перед вылетом — это тщательный и детальный разговор с Каминари, вынуждающий не просто временно погасить свою нервозность и набраться терпения, так ещё и подключить эмпатичность, чтобы выдвинуть пару-тройку адекватных мыслей на счёт того дерьма, которое не покидает жизнь младшего уже чёрт знает сколько. Кьёка. Сколько раз за последние восемь лет это имя пробивало насквозь барабанные перепонки Кацуки. Но в этот раз Денки не выглядел даже близко шутящим. Он на днях позвал Бакуго в свой клуб, потому что Изуку и так не вышел бы вечером на патруль, и там вывалил наружу весь скоп переживаний, который окутывал его душу широким тканевым полотном годами. - Глядя на вас мне становится стыдно за то, что есть у меня, - честно признался Денки, а поющий голос имитированной рок-группы на специально оформленной для неё сцене начинал разрываться от высоких нот. - Я смотрю на неё так, как ты смотришь на Изуку: со страхом потерять, словно на икону. А она смотрит на меня не так, как Изуку смотрит на тебя. - Как? - раздалось глухо, но Каминари не нужно было слышать, чтобы понять. - Не так, словно готова идти со мной до конца при любых обстоятельствах, - устало ответил он, поднимая руку вверх в бодрящем жесте, так как девушка на сцене во всю махала ему, блестя от пота и восторга от силы динамиков, - не так, чтобы я мог сказать, что она меня любит. - Она бы не была с тобой так много лет, если бы у неё не было чувств к тебе, - это звучало аргументировано, но Кацуки понимал, что всё часто совсем не так просто. Если кто-то сказал, что любит — ещё не гарантирует присутствие этих чувств. В случае с Джиро такое вполне могло бы быть тоже, учитывая то, как ярко горят её глаза, когда она смотрит на Момо, которой сама же и позвонила по видео связи посреди своего импровизированного концерта. - Но я не буду говорить, что не вижу корня твоих подозрений. Каминари грустно улыбнулся, пробуя одними губами новый коктейль со своего меню. Киришима не смог прийти, так как он уже неделю в Сайтаме. Кацуки не смог бы поддерживать этот разговор с тем напором, который был бы полезен Денки, но он оперся о него своим локтем, устраиваясь на младшем, как на подлокотнике, и тот был и этим доволен, понимая, что друг просто пытается найти способ его поддержать. Изуку проснулся за два часа до посадки, неловко спрашивая как пройти в туалет у стюарда. Кацуки досматривал шестой фильм-комедию о каком-то придурковатом водителе, совершенно не обращая внимания на копошения младшего рядом, пытающегося вытянуть со своего неизменного рюкзака чистую футболку, чтобы напялить её в туалете. Но точно замечает, что Изуку надевает её прямо здесь и сейчас, повернувшись спиной к проходу, а грудью к Кацуки, когда вернулся из того самого туалета. У старшего глаза по пять копеек, но он соврёт, если скажет, что причина «Каччан, прости, там так тесно и так качает, что я не смог даже толком справить нужду, а куда уж переодеть футболку?» ему не понравилась. У Изуку рельефный живот, отменные косые мышцы, завидно очерченные руки и ключицы, и Кацуки, кажется, отплывает в мир фантазий, позволяя младшему что-то рассказывать о дурацком сне, который ему снился, безукоризненно витая где-то между внезапно наплывшими воспоминаниями о том, как они целовались ночью в комнате у Изуку, где блондин позволил себе коснуться этого пресса, и между невинным веснушчатым лицом, которое кое-как удалось умыть, потому что кто-то уже во всю стучал в двери, мешая уединению. - И я назвал его «Каччан», а ты за это пульнул его в воздух так, что он пробил собой новую дыру в озоновом шаре и начался апокалипсис. - Что, бля? - Ты совсем не слушал? - возмущенно вскидывает брови Изуку, устало выдыхая, - Каччан, я вообще-то свой сон тебе пересказываю. - Кого это ты в нём уже успел назвать «Каччаном»? Уже в других меня видишь? - он ехидно улыбается, и Изуку не может побороть желание ровно так же улыбнуться в ответ, растягивая звуки в гадостном: - Да-а, я увидел тебя в потрясающем шпице, который мне снился, - у старшего устрашающе сужаются зрачки, но брюнет на это только смеётся, - жаль собачку, но хорошо, что ты её хотя бы в воздух, а не в ядро Земли сразу загнал. - С псинами сутулыми меня сравниваешь, задрот? - шипит он, но зла в голосе маловато, как для не сомкнувшего за всю ночь глаз парня. - Почему сразу с сутулыми? Тот малыш был очень даже с гордой осанкой, - Мидория слегка нагнулся к лицу старшего, опаляя его своим шумным выдохом, - напомнил мне того красавца, с которым я сделал фото, помнишь? Помнит, ещё как. Кацуки набил бы себе тату с вальяжно раскинувшимся Деку, держащим между роскошных, способных удавить, ног небольшую псинку, больно уж смахивающую на того, кого блондин регулярно видит в отражении зеркала. Торчащая в разные стороны шерстка и какой-то мрачновато-агрессивный взгляд малыша тоже накладывают кое-какие схожести между собой и Динамитиком, так бесстыдно рассматривающим созвездия веснушек на скуле без шрама, лишь бы только не спуститься взглядом к губам и не сдать себя с потрохами. - Я подорву тебя при первой же возможности, - сквозь зубы пропускает Бакуго, делая максимально сдержанную гримасу, но Изуку даже бровью не ведёт. - Знаю, Каччан, - говорит он ласково, тут же оборачиваясь назад, выглядывая на задние сиденья к милой бабушке, которая засекла, что её ранее любезный молодой собеседник больше не спит. Кацуки со страхом ловит себя на мысли, что впервые пожелал кому-то старше за 150 потерять сознание без причины.

***

Последние два часа прошли без происшествий, Кацуки даже смог вздремнуть, чем сделал себе только хуже, и теперь голова раскалывается невыносимо, пока он пытается поговорить со всеми в аэропорту на английском, потому что Изуку внезапно растерялся настолько, что даже на японском потерял возможность разговаривать. В чём-то это было даже мило. Кацуки был рад получить свободный шанс похвастаться своим языком, да и в целом — выпендриться, показывая, кто главный в отношениях. С другой стороны, дурацкий задрот мог бы со всем разобраться сам, потому что котелок и без него трещит по швам. Но теперь они хотя бы движутся строго в направлении выхода, пройдя все процедуры, включая паспортный контроль и потыкав всем, кому можно и нельзя, своими геройскими лицензиями в лица. Потому что Динамита раза четыре сочли за злодея из-за его злобной искрящей мины, а Деку сочли за его заложника — настолько жалобно он выглядывал из-за его спины, совсем позабыв со своей математикой о том, как английская каша дома пахнет. И вот, когда они купили и поставили себе прямо в аэропорту новые симки, и выдвинулись на улицу, к парковке, где должен стоять автомобиль, заранее подготовленный Стрелком тоже, Кацуки вдруг слышит, что Изуку уж слишком внезапно и чисто начинает лепетать на инглише, так ещё и по газам с ничего так дал, что старшего едва ли ударной волной не откинуло к чёрту. Он преувеличивает. Но перестаёт, когда в его поле зрения попадает утырок, чьей неземной рожи он не хотел видеть ни когда тот мотался искать детали для геройского костюма Деку, ни когда-либо раньше. Но Изуку так весело скачет вокруг него, принимая радостные объятья, что кулаки сами скрипят, ещё похлеще, чем зубы, но Кацуки словно не замечают. - Эй, все уже поняли, что вы ахуеть как соскучились друг по другу, - почти рычит он, оттаскивая улыбающегося во все тридцать два Мидорию от его отнюдь не скромного дружка, скалящего ехидную усмешку со всей любовью, - а ты чего зубами светишь? Просишь меня повыбивать их все нахуй? Парень посмеивается, поднимая руки в жесте «сдаюсь», а сам садится на капот машины, которая должна послужить транспортным средством для передвижения, заготовленным Шиньей. - Слышь, жопу поднял! В ответ только едкий-едкий смех, по которому не соскучишься, но на плечо уже ложится скромно ладошка, что должна возыметь успокоительный эффект. Жаль, что Кацуки не может оценить её вес по достоинству, оборачиваясь на Изуку со свирепым взглядом. - Каччан, ты серьёзно? - посмеиваясь спрашивает он, - это же Роди!

***

Руль спортивного авто, обшитого кожей цвета бурной ярости, дрожал в белых костяшках Кацуки. Его лицо, обычно выражающее высокомерное презрение ко всему миру, сейчас было искажено гримасой, близкой к апокалипсису. Блондинистые волосы торчат во все стороны, словно электризованные, точно отражая состояние нервной системы их владельца. Кацуки бурчит себе под нос нечто непечатное, периодически обрушиваясь на педаль газа с такой силой, что кажется, машина вот-вот взлетит. Причина такого гнева была на заднем сиденье. Там, предательски уютно устроившись на мягких креслах, сидят Изуку и Роди. Изуку, веснушчатое чудо в солнцезащитных очках, подаренных тем вторым наглым уродцем, весело что-то рассказывает шатенчику, тот, в свою очередь, отвечает, перебиваясь заразительным смехом. Они выглядят как два лучших друга, прямо-таки братанчиков, тянувших молоко из одной бутылочки, забывшие о существовании раздраженного блондина за рулем. Кацуки с каждой секундой все сильнее сжимает руль. Его взгляд в зеркало заднего вида кажется смертоносным. Он представляет, как с хрустом ломает Роди челюсть, а потом заставляет Изуку извиниться за то, что он вообще существует в этом мире и отнимает у Кацуки время на их совместные бессмысленные прогулки, посиделки в кафешках и, сука, задание, ради которого они типа сюда припёрлись. - Вы не думаете, что было бы неплохо вальнуть свои ебальнички? - рявкает Кацуки, не отрывая взгляда от дороги. Его голос пропитан таким количеством яда, что мог бы спокойно растворить несколько килограмм ржавеющего железа. Роди, не прекращая рассказывать Изуку нечто забавное, отвечает, не оборачиваясь: - Слышишь, что-то ломается, Бакуганчик. Изуку тихонько хихикает, его плечи сотрясаются от едва сдерживаемого смеха. Солнечные лучи, пробивающиеся сквозь тонированные стекла, играют на его веснушках, создавая иллюзию ореола святости вокруг вечно улыбающегося лица. Кацуки стискивает зубы, руль под его руками напрягается, как перенапряжённая пружина. Птичка на плече Роди выглядит зловеще ехидной. - Чё? - сводит брови к переносице блондин, - что там уже ломается? - Скорее всего, старые мечты и несбывшиеся надежды, - отвечает парень, наблюдая за Изуку с легкой улыбкой. Роди, не меняет интонации, словно комментируя очередной незначительный факт, вроде прогноза погоды. Его голос, бархатистый и спокойный, льётся мёдом, но каждое слово — отравленный шип. Пино на его плече, маленький, но с ястребиным взглядом, издает резкий, пронзительный чирик, словно подтверждая сказанное. Изуку, кажется, не замечает этой зловещей детали, слишком явно довольствуясь новой компанией. - А ещё, скорее всего, ломается твоя тупая башка, если ты думаешь, что я собираюсь слушать твои дебильные метафоры! Мы с Деку здесь для работы, а не для твоих поэтических излияний, - фыркает Кацуки, чувствуя, как его терпение лопается, как перезрелый помидор. Ему не нравится Роди. Ещё с того самого момента, как они с Изуку обнимались у всех на виду после завершения бредятской миссии, которой лучше бы уже тогда и не было. Как же гудело общежитие от нескончаемых рассказов от брюнета о том, какой Соул крутой парень, насколько он ловкий и смышленый. А какие у него младшенькие! Бакуго театрально закатывает глаза. Роди замечает это: - Ох, Динамитик, ты такой очаровательный, когда злишься, - тянет он бархатно, а Изуку рядом невольно прыскает, слабо соображая что к чему. - Ты, наверное, считаешь очаровательным и то, как я сейчас буду тебя душить собственными руками? - шипит через плечо парень, бросая быстрый взгляд на спокойное лицо Мидории в отражении зеркала заднего вида. Роди часто себе ведёт вот так. С того самого момента, как его каким-то образом получилось вовлечь в процесс изготовления геройского костюма для Изуку. Соул принялся работать под руководством Мелиссы и постоянно выполнял её мелкие и крупные поручения. Очень часто основная задача парня состояла в том, чтобы таскаться галопом по Европам в поиске хороших инженеров, нужных деталей и материалов. Он прибывал на остров Инновационных технологий раз в пару месяцев и всегда не опаздывал к периодам сдачи того или иного, чётко зная свои задания и выполняя их практически молча. Единственный, с кем в процессе Роди ругался с поводом и без, был, естественно, Кацуки. Они не сошлись характерами и после первой же встречи с выпуска последнего, почему Роди и выставил тому огромный чек за свои будущие услуги. Зная то, какой шатенчик вертихвост сам из себя, и как быстро соображает его думалка — Кацуки согласился ему платить. В плюсе были все: Роди получал крупные суммы и успешно содержал себя и своих младшеньких, Мелисса и Мэй получали нужные материалы и чертежи для костюма, Бакуго — получал прогресс. Но был и минус. Кто-то всё же страдал от присутствия Соула в проекте — менталка Кацуки, но он крепился всеми силами, надеясь, что паршивца больше не увидит, но не-ет, парнишка приперся, как нехуй делать при первой же совместной поездке самого Кацуки с Изуку, и старший точно знает чья это заслуга. Он блестит алыми глазами в сторону зелёной макушки, пытаясь понять, зачем задроту рот, если он не умеет им правильно пользоваться. - О, Каччан, - снова тянет Роди, абсолютно спокойный. - Ты опять угрожаешь? Напоминает неумелого чихуа-хуа, который лает, но не кусается. Хотя, кто знает. Может, ты и кусаешься. Изуку, ты видел когда-нибудь, как кусается взрывной блондинчик? Интересно, сколько сил ему приходится прикладывать для этой сложнейшей функции? Изуку внезапно краснеет, что видно даже через крупные очки, и пытается быстро что-то мямлить, но получается так себе убедительно. Кацуки же стискивает зубы до скрипа, его лицо пунцовеет, а кулаки сжимаются так, что костяшки белеют. Он чувствует, как от Соула исходит волна ледяного сарказма, которая пронизывает его насквозь, но не берёт, потому что, да, Изуку точно знает, как ощущаются укусы Кацуки. Он лично прикусил его шею тогда на диване в его квартире! - Ты, со своим языком как змеиный жертвенник. Мы здесь для дела, понял? - Дело? - спокойно переспрашивает Роди, поправляет птичку на плече, которая чирикает с какой-то неестественной иронической интонацией. - Мой любимый герой Деку, - парень направляет свой взгляд снова к брюнету, - ты же возьмёшь меня с собой? Я точно пригожусь, ты же знаешь мои возможности. - Мне расскажи-ка о своих возможностях, - шипит от руля Кацуки, резко сворачивая на широкую дорогу, чтобы Соула сильно тряхнуло в его сидении. Изуку смеётся. Его улыбка, чистая и светлая, контрастирует с бурей эмоций, которая бушует внутри Кацуки. Тот вдавливает руль до хруста, его пальцы снова белеют, а лицо приобретает оттенок свежесваренного борща. Его раздражает всё, но он готов потерпеть ещё минуту-две после которых выбросит шатенчика прочь из машины на ближайшей остановке. Так и делает, паркуясь у случайной автобусной остановки, слегка не по правилам, но ничего — прикроется тем, что иностранец, в случае чего. Он шипит в сторону Роди, чтоб тот выметался, но почему-то Изуку выходит из машины следом за ним, чем вызывает полуистерический смешок у блондина. Он почти ложится на кресло у водителя, пытаясь выглянуть в окно и убедиться, что ему не померещилась звенящая тишина в салоне — не показалась. Поэтому он опускает одно стекло, готовясь уже крикнуть Мидории поторопиться, но улавливает резко чистый и невинный тон, которым Соул начал говорить с брюнетом. - Заскакивай на остров к Мелиссе, - говорит он, а птичка на его плече кажется внезапно смутившейся и неловко топчущейся на своих лапках, - я тоже там буду. Мы так и продолжаем вместе работать. - Правда? - радостно повышает голос Изуку, но тут же смягчает его в своей обычной манере, - я очень рад, что вы смогли подружиться. Братик и сестричка тоже там? Роди слабо улыбается, словно хочет сказать что-то не совсем свойственное ему, а Пино кажется ещё более стушевавшимся. - Вроде того, - потирает затылок, - Мелисса устроила их в местную школу, они пытаются догонять программу. Но… - кажется, что щёчки Пино под перьями краснеют, - я переживаю, как бы я не сделал их зависимыми друг от друга, ну… Типа, круто, что они всё делают вместе и не стесняются друг друга, но я бы не хотел, чтобы они разучились думать каждый своей головой. Лицо Изуку приобрело понимающий вид, а сам он слегка наклонился вперёд, будто заглядывая получше в лицо и так более высокого, прилично вымахавшего парня. - И я хотел посоветоваться с тобой по этому поводу, - выпаливает Соул, косясь на машину, откуда пыхтит Кацуки, явно не скрывая вспышки из ладоней у самого руля, но не вмешиваясь, - не просто по-дружески, но и как с учителем. Мидория растекается в слабой сдержанной улыбке, внутри немного радуясь от того, что его учительское мнение имеет вес, но он смог бы ответить на вопрос и без диплома. Естественно, теперь он может добавить пару ярких примеров, как и сделает, но что-то внутри отдаёт тоской, пусть каждая клеточка тела понимает беспокойство Роди без лишних слов. - Когда я только пришел работать лаборантом в академию там уже учились два второкурсника, - начинает брюнет, продумывая, как покороче передать суть, - они дружат с пелёнок и им удалось вместе поступить на общий курс в один класс. Их программа сильно отличается от геройского факультета, но там тоже очень много подводных камней, с которыми приходится справляться. Но каждый раз, вместо того, чтобы делать всё раздельно, они умудрялись помогать друг другу и толкать один другого вперёд, - Роди понимающе кивает, краем глаза замечая вдали патрульную полицейскую машину, - учителя их разделяли на всех уроках, стремясь посмотреть на действия каждого отдельно, и в итоге, у них всё равно получалось. Им было просто спокойнее, когда они оставались вместе, но никак не становились неразделимыми и зависимыми друг от друга. - Но брат и сестра это немного другое, - аккуратно вставляет Роди, на что Изуку тут же кивает, соглашаясь. - На факультете поддержки учились близнецы, - говорит брюнет, и глаза шатена загораются внимательностью, - они говорили одно и то же, мыслили одинаково и причуда у них была та же. Для них было стрессом разделяться на группы, но учителя им правильно доносили важность того, что каждый из них является отдельной личностью, которая должна уметь развиваться независимо от второй, - Мидория чуть кивает, проверяя, понял ли его друг, - ключ — язык и умение донести. Ты говорил с ними об этом? Я уверен, Роро и Лала всё поймут. Роди молчит с пару секунд, а после раскрывает широко руки, внедряя ничего не успевшего понять Изуку в объятия. Кацуки, который заметил патрульную машину и как раз выглянул в окно, чтобы поторопить младшего, замер, рассматривая до боли нежную картину, которую отчего-то захотелось заляпать грязью. Изуку обнимает Роди в ответ, широко улыбаясь и неудобно упираясь в его узкое плечо. Они выглядят довольными происходящим, но самое обидное, что брюнет совсем не спешит прервать это мракобесие до того самого момента, как полиция включает сирену и стремительно подъезжает к остановке, готовясь выписать Кацуки смачный штраф. Не сказать, что его это хотя бы как-то волнует, когда он видит обещающего скоро наведаться на остров Инновационных технологий Изуку, искренне машущего рукой Роди на прощание. Его глаза горят слишком ярко и радостно, а сам он извергает свет, быстро залетая в машину, не замечая полицейских, которые уже мчатся к водительскому окну. Кацуки молча наблюдает за ним. Через час волокиты с полицейскими Кацуки добился того, что их отпустили даже без штрафа. Суть была в доказательствах, основанных на геройской лицензии и якобы преследовании какого-то злодея, след на которого получилось отрыть ещё в Японии. За весь разговор с легавыми блондин даже ни разу не прикрикнул, ни разу не сматерился, просто спокойно отвечал на вопросы, показывая то загранник, то лицензию, то письмо из посольства вызове профи в Штаты. Изуку только молча наблюдал за этим, впитывая каждое позабытое английское слово и удивляясь красоте произношения старшего. Но не только этим. Излишнее спокойствие и какой-то натянутый мрачный взгляд показались такими не из-за полиции, уж точно. Мидория не хочет думать о том, что в душу Кацуки закрались сомнения, совершенно никак не вяжущиеся с действительностью. - Нам нужно ехать ещё шесть часов, так что пристёгивайся, - говорит блондин спокойно, когда они снова могут продолжать движение. Парень включает навигатор, вводит данные и откидывается на спинку сиденья, как-то с шумом выдыхая. - По дороге поедим где-то. Путь к месту назначения должен занять полтора дня, которые старший успешно разбил на два, прикинув сколько займёт ночлег в случайных неплохих отелях вместе с перекусами. Он вдавил педаль газа и тронулся с места, сразу же позабыв об обещании поесть, потому что внутренний подсознательный голос несколько раз ткнул его носом в воспоминания, как за час до посадки Изуку впихнул в себя две порции завтрака, съев всю вязкую кашу, сопливые фрукты и дурацкий морковный сок до пустого донышка. Изуку неловко мялся в своём кресле первые полтора часа, всячески пытаясь развести Бакуго на непринужденную болтовню, но тот совсем не вёлся. Колющее ощущение дискомфорта залегло на стенках сознания младшего и он заметно сдал позиции в попытках растормошить старшего на ближайший час. Просто сидел, упершись лбом в оконное стекло и тянул всеми лёгкими прохладный воздух из кондиционера, который был крайне необходим Кацуки из-за раннего устойчивого запаха гари и жженой карамели в салоне. Тело стала сковывать тоска и тягучее желание исправить ситуацию. Вот только Изуку не мог найти весомой причины исправлять что-то самому, ведь он ничего не сделал для того, чтобы проблемы вообще были. Он неосознанно свёл брови к переносице, цепляя расфокусированным взглядом цветные вывески нового магазина, который они проезжают в каком-то небольшом городке, вдумываясь в то, что нужно изменить, чтобы Кацуки был спокоен при любых обстоятельствах и с любыми людьми. Солнцезащитные очки, заведенные на голову, словно начали неприятно давить на неё и виски, но младший не спешит их снимать, довольствуясь мимолётным ощущением того, что парой часов ранее ему удалось поговорить в живую со старым другом. Солнце светит ещё ярче, но тонировка более-менее спасает. Мидория пропускает момент, когда Кацуки достал из бардачка очки и себе тоже. Пропускает, как и очередной маленький город, приближающий их к выезду из штата. В салоне играет какая-то песня по радио, но и она начинает сильно шуметь, переключаясь на волны нового штата. Хрипота и надоедливый шум стихают только через десять терпеливых минут, и начинает играть что-то куда более сносное. Изуку не обращает на это внимание, пока мысли одна за другой вытекают в озеро подсознания, кричащее из своих глубин о том, что точка напряжения между владельцем и Кацуки достигает своего пика. Мидория неосознанно жмется ещё ближе к двери, упираясь всем плечом в край сиденья. Он ловит себя на ощущении того, что его начинает слегка укачивать. Дорога понемногу начинает плыть, сплошное шоссе кажется одиночной серой водой, на которой плавают кучи разноцветных точек. Изуку уже подумывает закрыть глаза, но стоит только их сомкнуть, как в голове всё словно переворачивается, только усиливая приступ тошноты, что приходит наплывами. Он заметно бледнеет, хотя складывается чувство, что щёки и шея горят неистово. Хочется открыть рот и попросить опустить окно, так как кнопка со стороны пассажира заблокирована, но не получается. К уху доносится какое-то странное бормотание, тягучее и несвязное. Изуку пытается собрать себя в кучу и разобрать откуда доносится звук, но когда он чудом поворачивает голову в сторону водителя, то глаза раскрываются шире сами по себе. - In the day. In the night. Say it right. Say it all (Хочешь днём, хочешь ночью, но расскажи мне всё, расскажи обо всём напрямую), - поётся, но не только из динамиков. - You either got it. Or you don't (У тебя есть либо всё либо ничего). Изуку не верит своим ушам, но не рискует вмешаться. Тошнотворный комок сглатывается со слюной, зрачки неосознанно расширяются. - You either stand or you fall. When your will is broken. When it slips from your hand (Ты либо пан, либо пропал. Если твоя воля сломлена, если силы покидают тебя), - голос Кацуки хрипит, он явно его сдерживает, зная, что не сможет спеть красиво, но Изуку не думает, что даже Джиро умеет петь настолько душевно, пусть и сдавленно, пусть и тихо, - When there's no time for joking. There's a hole in the plan (если тебе не до шуток, значит, твой план не без изъяна). Изуку знает эту песню, он слышал её по радио пару лет назад. Либо по телевизору в учительской, который включает Мик, когда долго не может сосредоточиться на письменной работе. Брюнет кивает в ритм песни, сосредотачивая всё внимание на расслабленном лице старшего, совсем не искаженном былым напряжением. - Oh you don't mean nothing at all to me. No you don't mean nothing at all to me (Ты для меня ничего не значишь. Нет, совсем ничего), - младший слабо улыбается, чувствуя, что Кацуки прекрасно помнит о том, что не один в машине, но так усердно пытается вытянуть ноту повыше. - Do you got what it takes to set me free? Oh you could mean everything to me (Ты можешь освободить меня? Жаль, но ты мог быть всем для меня), - тихонько подпевает Изуку своим ломанным английским, тут же замечая почти незаметно поднявшийся уголок губ Бакуго. Тянется проигрыш, спокойная расслабленная мелодия, но Кацуки подкручивает звук, делая громче. Изуку становится любопытно, будет ли он исполнять второй куплет, потому что сам его не помнит, да и слов разобрать в своё время не смог. Блондин, чувствуя на себе пристальный взгляд и замечая краем глаза слегка порозовевшие щёки, начинает совсем немного покачиваться в своём кресле, как бы пританцовывая. Мидория выпускает слабый смешок, прикусывая себе язык, боясь спугнуть певца народа. - I can't say that I'm not lost and at fault. I can't say that I don't love the light and the dark. I can't say that I don't know that I am alive (Я не могу сказать, что я не подавлен и не в растерянности. Я не могу сказать, что не люблю свет и тьму. Я не могу сказать, что не знаю, жив ли я), - голос кажется забавным, Изуку улыбается во все зубы, жалея, что не может незаметно достать телефон из кармана и заснять это произведение искусства. Кацуки немного сбрасывает скорость и поворачивает голову в сторону младшего, отчётливо напевая последние строчки куплета: - And all of what I feel I could show. You tonight you tonight (Но я мог бы показать тебе то, что я чувствую. Сегодня ночью). Изуку смущается ужасно, но не может сдержать улыбки. Кацуки неуверенно улыбается ему в ответ, возвращая взгляд на дорогу. Он пальцем показывает вверх, обращая внимание на повтор припева, на что младший тут же срывается подпевать, чувствуя внезапный прилив ответственности конкретно за эту часть песни. - Oh you don't mean nothing at all to me. No you don't mean nothing at all to me (Ты для меня ничего не значишь. Нет, совсем ничего), - Мидория жутко краснеет, понимая, что Кацуки не подпевает ему, и от этого почти сбивается, а его голос предательски подскакивает, вызывая у старшего несдержанный смешок. - Do you got what it takes to set me free? Oh you could mean everything to me (Ты можешь освободить меня? Жаль, но ты мог быть всем для меня), - поют они уже вместе, но Бакуго по большей части просто смеётся, потому что голос у Изуку ну совсем не сказка. - Ты знаешь последний куплет? - спрашивает брюнет, пока звучит проигрыш. Кацуки передёргивает плечами, - Каччан, я вижу, что ты его знаешь! Старший улыбается, его рубиновые радужки отдают тёмно-розовым оттенком, Изуку теряет счёт времени разглядывая их и очерченный профиль, открытый благодаря тому, как Кацуки натянул очки себе на голову на манер младшего. Он кажется довольным, начиная скромно тянуть последний куплет, Мидория чувствует, как полностью отвлекается от укачивания: - From my hands I could give you something that I made. From my mouth I could sing you another brick that I laid (Я бы мог дать тебе то, что сделал своими руками. Я бы смог спеть тебе об очередной своей ошибке), - они плавно съезжают с широкой трассы на первом же съезде, Изуку повторяет за Кацуки каждое слово, которое может разобрать, словно эхо, - From my body I could show you a place God knows. You should know the space is holy. Do you really want to go? (Я бы показала тебе место на теле, о которых знает только Господь. Это место святое. Ты, правда, хочешь уйти?) Изуку поднимает руки вверх на красивом гитарном проигрыше, громко смеётся, почти ударяя своей ладошкой водителя по лицу, но тот вовремя её перехватывает. Вместо того, чтобы её откинуть или слегонца подорвать, он, глаза Изуку широко раскрываются, ощутимо целует её и укладывает себе на бедро, краснея кончиками ушей и неловкой закусывая щёку со внутренней стороны. Мидория багровеет от этого, неловко тушуется, но руку не убирает. Напротив, немного приглаживает чужую ногу, опаляя её сквозь тонкую ткань. Кацуки напрягает мышцу, чувствуя себя тем, кого застали врасплох, но скромная греющая душу улыбка Изуку заставляет его обмякнуть. - Больше не тошнит? - спрашивает он, а Мидория опять удивляется тому, что Кацуки всё прекрасно замечал. Он хочет спросить о том, начал ли старший это караоке, чтобы отвлечь его от ощущений, но и не хочет смущать этим. Всё и так стало вполне чисто. - Спасибо, - только и отвечает он, чуть сжимая пальцы на чужом бедре. - Заедем перекусить сейчас, - немного улыбаясь сообщает Бакуго.

***

Изуку чудом не заблевал салон после перекуса в случайной кафешке. Чтоб отвлекать его от привкуса горечи на языке Кацуки был вынужден болтать почти без умолку. Он уже успел рассказать о том, что ему капец как непривычно, когда руль в машине по левую сторону, так как он привык водить в Японии по правую; что он два раза думал, что собьет какую-то легковушку, пока они только-только отъехали от аэропорта; что в отеле, где они остановятся на ночевку, обязательно должен будет быть красивый вид; что, если Изуку прорвёт в его салоне, то он сам и будет потом это оттирать, ну, и что нечего было есть за троих в какой-то забегаловке, задрот. Теперь, когда на ресепшене в каком-то так-себе отеле, Кацуки бронирует на ночь люкс с одной кроватью, а Мидория мнется, ожидая реакции работницы на нифига-себе-пару, тошнота уходит с концами. Девушка никак не отреагировала на такой «состав» комнаты и с улыбкой дала блондину ключи, пожелав заранее доброй ночи. В номере было не так уж и просторно, но вполне себе уютно. Всё выполнено в светлых тонах, стоит крупное зеркало в полный рост, один широкий шкаф и не самая большая кровать с тумбочками и лампами по обе стороны. Уложив кейс с геройским костюмом и рюкзак у входа Изуку сразу же попросился в душ первым. Не сказать, что Кацуки мог бы быть против, но для виду похмурился. Когда младший двинул мыться, второй рухнул на на край кровати, включая небольшую плазму, и начал переключать канал за каналом, ища хотя бы одну передачу или фильм, который Изуку смог бы разобрать без лишних проблем. Ничего по ящику не нашлось, поэтому Бакуго пустился во все тяжкие, подключая свой мобильный к телевизору. Он ищет первый же фильм про Всемогущего, чтобы Изуку смог сидеть молча и не ёрзать все два часа, а сам блондин мог с лёгкой душой душнить ему над ухом о всяком разном. Он уже представляет себе сдержанное, раздраженное, учительское лицо, наливающееся краской от постоянных комментариев о всём, что будет попадать в поле зрения старшего. Звук льющейся воды из душа заглушал все остальные звуки. Кацуки с наслаждением устроился поудобнее, выбирая студию озвучки фильма. Мысли его, однако, вертятся не вокруг Всемогущего. Несколько часов назад, в пути, он испытал то самое чувство неудовольствия, которое он уже мог четко определить. Изуку сегодня был необычайно близок с Роди. Они смеялись, обмениваясь шутками, и Кацуки, несмотря на внешнее «спокойствие», чувствовал себя каким-то откровенно лишним. Этот факт немного беспокоит и раздражает его, потому что, на деле, брюнет едва ли даёт какой-то повод сомневаться в себе, но тот взгляд… те паршивые объятия… Они ничего не значат, это просто дружеский жест, понятно. Ашидо и Денки, Эйджи и даже иногда Ханта лезут обниматься с Кацуки, но это ведь не значит, что они все впятером влюблены друг в друга и особенно в блондина, который по уши в Изуку. Любовный шестиугольник, блять. Всё ясно, всё предельно чётко и не вызывает сомнений, но та самая едкая собственническая жилка под кожей у Бакуго гложет где-то под сердцем и пульсацией разносит вязкую ревность по телу, заставляя ладоши невольно сжиматься в кулаки, будто он сдерживает взрывы. Внезапно раздаётся звук открывающейся двери ванной комнаты. Изуку, завернутый в большое полотенце, выходит. Его волосы влажные, капли воды стекают по его шее и плечам. Во взгляде Изуку читалась бы лёгкая задумчивость, если бы Кацуки имел возможность лицезреть веснушчатое выражение лица. Брюнет невольно замялся у двери, словно колеблясь, куда ему идти, но быстро сообразив, двинулся к рюкзаку, выуживая оттуда чистую футболку, какие-то шорты и, блондин как раз наклонился вперёд на кровати, чтобы разглядеть, что происходит, трусюльки. Из мерча героя-кондиционера: Шото! Блондин театрально закатывает глаза на этот ужас. - Иди теперь ты, - обращается к нему Изуку ещё через минуту выходя из ванной уже одетым. И Кацуки его слушается. Вода горячая, опаляющая кожу. Блондин удивляется тому, как Изуку мог стоять под таким диким напором, выкручивая кран на более прохладный. Сам Изуку же, удобно устроился на кровати, сложив руки на груди. Он смотрит в потолок, мысленно пробегаясь по событиям дня. Роди. Дорога. Каччан. Песня Каччана. На губах появляется несмелая улыбка, но быстро исчезает, когда Изуку начинает возвращаться к тому, что сегодня смог как-то неосознанно задеть чувства старшего. Общаться с остальными он будет и в будущем, но если Кацуки продолжит реагировать на это, как на личную обиду, то дела не будет. Хотя, если подумать, он и так сегодня очень сдержался и даже сам потом проявил инициативу к примирению, напевая замысловатую песню, чтоб разбавить обстановку и заодно подлечить тошноту. Так что, должно быть, Изуку катит бочку на то, чего нет. Но, в любом случае, было бы здорово как-то донести старшему, что конкурентов за внимание Мидории у него нет и не будет, потому что, Боже правый, да кто может сравниться с самим Кацуки? Чудные волосы, потрясающее лицо, тело греческого бога, пылающий нрав, пронизывающий взгляд, острый ум, внушающая приятный ужас причуда. Изуку сползает с кровати, заприметив за толстой длинной шторой что-то напоминающее дверную ручку. Дверь на балкон оказалась узкой, но она есть, и брюнет решает ею воспользоваться. Воздух свежий, заметно прохладный. На их пятом этаже не так уж и высоко, но вид на небольшой освещенный городок открывается красивый. Не захватывающий дух, не выбивающий восторг и ряд комментариев, но окутывающий спокойствием и внутренней отрадой. Мидория опирается локтями на перила парапета и втягивает воздух поглубже. Он кажется немного другим, отличающимся от того, который парит в Японии. Более чистый и проникающий так глубоко в голову, что вызывает головокружение. Очень неприятно, но очень важно и уникально. Изуку чувствует укол чего-то безумно томного, но радостного, подпирающего его сердце. Скорее всего, это счастье, потому что, что бы не произошло, Кацуки с ним рядом. Позлился, сдержался, сам успокоился и сам же поднял настроение. Самостоятельный. Мидория улыбается своим мыслям. - Замёрзнешь, - разносится за спиной, а следом появляется блондин в одних только спортивных штанах, как обычно спущенных чуть ниже положенного, открывающих вид на верхнюю часть нижнего белья. Он тоже опирается на перила, быстрым взглядом проходясь по огням внизу, после останавливаясь на одном конкретном веснушчатом лице, смотрящего куда-то вдаль. Изуку спокоен до умопомрачения, и Кацуки находит себя виноватым, так откровенно пялясь на чужое невозмутимое лицо, пропитанное немым удовольствием от своей компании. Ему так болезненно хорошо рядом с младшим, так чарующе тоскливо и так пьяняще волшебно, что кажется, что ещё миг и всё исчезнет. Что Изуку, который вогнал себя ему в вены, растекся меж рёбер, швами разошёлся по сердцу, вязкой жижей плавится в мозгах, может просто исчезнуть. Кацуки тянет к нему руку, сжимает пальцы между своими, не встречая никакого сопротивления, и думает о том, как ему повезло не быть выброшенным за борт, не лишиться этой возможности быть рядом, не оказаться отвергнутым за всю грязь, которую выливал на облюбованные вихры, что навязчивыми грёзами покоятся в его больном рассудке годами. Кацуки гладит большим пальцем ладонь Изуку, упиваясь тем, что ему не отказывают. Дыхание его тяжелеет, а сам он чувствует себя словно под водой, теряя ниточки связи с землей и отправляясь куда-то прочь в темноту, которая таится в широких зрачках брюнета, так печально смотрящего на него в ответ. Изуку потрясающий, невозможный. Его турмалиновые глаза, заглядывающие в нутро, обнажающие душу, кажутся дорогими камнями, блестящими стёклами, и Кацуки тут же называет себя мысленно тварью, потому что грешил разбивать эти стёкла, вынуждал их трескаться под своим давлением. Но Изуку смотрит с нежностью, аккуратным беспокойством и затаившимся вопросом, который Кацуки не может считать из воздуха, будучи слишком озабоченным разглядыванием созвездий из веснушек и протягивая свою вторую ладонь к щеке, лишённой шрама. Блядский Роди, чёртовы Штаты. Когда кто-то смеет касаться Изуку, собственничесеая жилка Кацуки реагирует молниеносно. Растекается ядом по жилам, отравляет и контролирует рассудок, парализует тело и паразитирует в нём, оставляя кучу меток того, что держать в руках не получается. Непроизвольно блондин сжимает щеку сильнее, чем планирует, теряя себя в мыслях, в желании обладать, в желании быть тем, кем обладают, а Изуку молчит, позволяя делать себе больно. В его глазах отражается смесь из непонимания и глубокого внедрения, словно корни брюнета давно ушли под землю, а самому ему остается только считывать то, что изображено на лице старшего. Красивом лице, изуродованном немой тревогой и чем-то совершенно безумным, затаившимся в рубиновых радужках. Изуку подаётся щекой в руку, слегка бодая её, возвращая Кацуки обратно к себе, и тот несколько раз моргает, ослабляя хватку и бережно оглаживая кожу, наверняка и точно не понимая, что он сделал и как. В голове парит дым, Кацуки не находит, что сказать самому себе. Какой-то низкий голос бубнит в нём, повторяя то, что Изуку его и ничей больше. Хочется ему верить, хочется знать, что Изуку никуда не уйдет и останется подле при любых обстоятельствах, но Кацуки соврет если скажет, что не готов делать то же самое безвозмездно даже если его отрекутся. Младший уже и так позволил ощутить слишком многое, проникнуться чувством того, каково это — иметь власть над человеком, иметь шанс трогать его и касаться там, где никто больше не сможет. Блондин уже почувствовал эту высоту, попробовал на вкус характер Изуку в условиях признания, позволил себе растворяться в нём, тонуть, не прося о спасении. Но он не может свыкнуться с мыслью о том, что Изуку видят и другие, могут взаимодействовать с ним и смотреть так, как сам Кацуки смотрит. Это выводит из себя, заставляет терять равновесие, потому что угроза того, что Изуку может уйти, банально давит на мозги, нажимает на все рычаги, дурманит голову, будоражит рассудок и выживает из собственного тела, потому что брюнет имеет каждое право отказаться от него. За всё что он делал с ним долгие годы. На счету у Кацуки грехов прилично, на его языке всё ещё куча грязи, а в руках стелится дым от взрывов, выпущенных по самому важному, что у него есть. Кто Кацуки такой, чтоб хотеть Изуку после того, как сам его и ломал? Кто он такой, чтоб хотеть его вообще? Держать между своими пальцами, целовать каждый миллиметр, называть своим. Хочется всего и много, но можно ли? - Тебе бы поспать, - почти шепотом говорит брюнет, укладывая свою ладонь поверх старшего на своей щеке, а сам уже стремится к его губам, оставляя невесомый, едва ощутимый поцелуй. Кацуки давится своими чувствами, гнущими его дугой. - Я фильм нашёл, - отвечает он, сжимая крепче вторую ладонь младшего, которую взял, когда только вышел на балкон, - про Всемогущего. - Мы сможем встретиться с ним как-нибудь? - спрашивает Изуку, снова медленно надвигаясь и не встречая ни грамма сопротивления. - Пока мы в Штатах. Кацуки целует его в ответ, углубляя немного, но не внедряя язык, стремясь не показаться кретином, разбавляющим вульгарщиной такой хрупкий момент. Он совсем немного прикусывает нижнюю губу брюнета, слабо втягивает её и оставляет мелкий поцелуй на ней, когда отстраняется. - Конечно. Я предупредил его, что ты захочешь встретиться. Гран Торино и Целебная девочка тоже помнят о тебе, - говорит он, оставаясь в нескольких сантиметрах от лица младшего. - Здорово, - одними губами проговаривает Изуку и упирается лбом в правое плечо старшего. На балконе, окутанном вечерней прохладой, Изуку прижимается к Кацуки, укладывая голову на его плечо. Воздух наполнен ароматом ночного города с лёгким послевкусием карамели и запаха отельного геля для душа. Кацуки обнимает его, крепко, но бережно, руки нежно обхватывают талию Изуку. Мягкий хлопок его футболки приятно ощущается под ладонями. Младший тихо вздыхает, прикрывает глаза, чувствуя биение сердца Кацуки под своей щекой. Кацуки, аккуратно гладит Изуку по волосам, чувствуя шелковистую гладкость мокрых прядей. Его пальцы скользят по затылку, спускаясь к шее, почувствовав едва уловимое дрожание. Они стоят так несколько минут, наслаждаясь безмятежностью. Кацуки слегка опускает голову, приближая лицо к волосам Изуку, вдыхая его тонкий, едва уловимый аромат. Ему мерещится проклятый апельсин. Брюнет в ответ прижимается еще крепче, чувствуя рельефное тело под ладонями, отвечающее мурашками на прохладные порывы ветра. Наконец, Кацуки тихо обращается: «Пойдем, я нашел фильм». Изуку кивает, по-прежнему не отрывая голову от плеча старшего, но через минуту отстраняется первым, вяло перебирая ногами в сторону кровати. В номере, устроившись под уютным, но тонким пледом, они начинают смотреть. Кацуки выбрал документальный фильм о Всемогущем, и Изуку с интересом следит за развитием сюжета, будто не знает его поминутно и до дыр. В фильме показаны тренировки героя, его сражения с когда-то в прошлом злодеями, и моменты его повседневной жизни, постоянно завязанные вокруг вопросов интервьюеров. Изуку восхищается Всемогущим, иногда тихо ахает, пораженный силой и ловкостью экс-символа Мира, вызывая у Кацуки короткие смешки. Старший время от времени отрывается от экрана, наблюдая за Изуку. Ему нравится, как светится лицо Изуку, как он сосредоточенно смотрит на экран. Его взгляд задерживается на мягкости линии щек, на том, как он с восторгом жмурит глаза. Он чувствует умиление и глубокую привязанность. Это страшно до холода в костях, но так расширяет границы рассудка, что хочется больше. Фильм закончился, но Кацуки всё ещё не отрывает взгляда от Изуку. Мягкий свет от телевизора, уже выключенного, освещает лицо брюнета, подчеркивая нежность его черт. Изуку, успокоившись после просмотра, закрыл глаза, его дыхание стало ровным и спокойным. Кацуки осторожно провел пальцем по мягкой линии его щеки, чувствуя нежное тепло кожи. Эта близость, эта возможность просто быть рядом, кажется ему чем-то невероятным, чудом, которое он бережно хранит, но постоянно рискует разбить. Мысль о том, насколько хрупким и одновременно дико сильным есть Изуку, заставляет Кацуки улыбнуться. Воспоминания нахлынули, как прилив. Он вспомнил тот день на спортивном фестивале, когда Изуку, несмотря на все свои физические ограничения, доказал всем свою силу воли и несокрушимый дух. Как он, с блеском в глазах и стиснутыми зубами, преодолевал одно препятствие за другим, не обращая внимания на боль и усталость. Кацуки тогда удивился не только его упорству, но и невероятной способности вдохновлять других. Даже он сам, всегда настроенный скептически, невольно почувствовал восхищение и гордость за этого маленького, но такого сильного человека. А как он клепал того бедолагу Айс Спайса! Как заставил его использовать огонь! Как до этого перекинул Шинсо через себя, заставив поцеловать затылком грубый застывший цемент! Ещё один яркий образ всплывает в памяти — война. Жестокая кровавая каша. И Изуку, стоящий на вершине пищевой цепи, выставив ладонь, сжатую в кулак, в угрожающем жесте прямо перед лицом Шигараки. Волшебный, умопомрачительный, жестокий, но и самый добрый в мире, готовый отдать себя на растерзание, если это спасёт других. Изуку легко откидывает голову и невольно приоткрывает рот. Этот мелкий жест кажется Кацуки безгранично милым. Он продолжает рассматривать его лицо, напоминая себе о каждом шраме, о каждой царапине, о каждом следе его труда и мужества. Каждая мелкая морщинка у глаз кажется Кацуки знаком преодоленных трудностей, а блеск в закрытых глазах — отражением его безграничного оптимизма и жизненной силы. Он опускает взгляд на шрамированные руки, которые лежат поверх одеяла. Ладони Изуку всегда сухие и грубые из-за шрамов. Они служат показателем всей той силы, упорства и самопожертвования, что он вложил, чтоб спасти стольких людей. Этот нюанс в его теле — одна из причин гордости им Кацуки. Он гордится тем, что Изуку выбрал его. Самый сильный, самый преданный, величайший из всех, Изуку, предпочел себе какого-то там Кацуки. Бакуго чувствует прилив гордости и нежности. Он не просто любуется лицом Изуку, он восхищается всем тем, что было внутри него — его добротой, его упорством, его бескорыстием. Он любит его не только за его силу, но и за его хрупкость, за его уязвимость, за то, что Изуку остаётся самым чистым и светлым человеком, несмотря на все тяжести его жизни. И это ощущение — сильнее всего, что блондин когда-либо испытывал. Он нежно касается губами лба Изуку, бережно спускается к носу, левой скуле, встречается с томным взглядом турмалиновых глаз и ощущает всю силу руки их владельца у себя на затылке, подталкивающим Кацуки к приоткрытым губам. Блондин не может не поддаться. Он целует аккуратно, прощупывая, смазывая границы губ, непринужденно затрагивая ещё и подбородок Изуку. Чувствует жар его тела под одеялом, хочет коснуться. Не может. Не хочет торопить Мидорию, вызывать непонятное ощущение тяги только к телу. Кацуки хочет передать внутреннее желание быть ближе, влезть под кожу, сминая губы под собой чуть более напористо, чувствуя задурманенной головой, как Изуку облизывает его нижнюю губу, просится внутрь. В мыслях крутится всё и сразу ничего. Блондин подаётся телом вперёд, практически налегая на младшего, подминая его тело под себя. Тот даже не противится, ни единственная мышца на его лице не дрогнула. Кацуки пугает эта дозволенность, но он не рискует заходить дальше, пытается фильтровать то, как напористо Изуку вылизывает его нёбо, выискивает язык, который как бы случайно посасывает своими припухшими губами. Кацуки дурно, картинка плывёт перед глазами, но он не решается их закрыть, чтобы не пропустить ни единой эмоции на веснушчатом лице, чтобы не сделать лишнего, непроизвольно расслабившись. Изуку, кажется, это не заботит. Он заводит одну руку под одеяло, второй продолжая массировать блондинистый затылок, касается холодными пальцами пылающей груди, и Кацуки прошибает насквозь, выдавая с потрохами нахлынувший стыд и блядскую похоть, потому что Изуку открыл свои расфокусированные глаза, чьи зрачки сжирают тёмные радужки с каждой секундой. - Можно? - спрашивает он, умоляюще, так сипло и тихо, что где-то внутри Бакуго умирает какая-то клеточка, отвечающая за сдержанность. Он сухо кивает, снова впиваясь в чужие губы, но уже более разгоряченно, навязчиво, конкретно. Холодная ладонь ползёт вверх-вниз по груди блондина, прощупывает её, иногда чуть более сильно вжимаясь в кожу. Кацуки чувствует каждый миллиметр, каждую смену настроения и то, как, бля-ять, Изуку нарочно или нет, но задевает его красноречиво затвердевший сосок, мгновенно начиная целовать грубее, более властно, не позволяя старшему лишний раз попытаться собрать мысли в кучу. Ладонь ползёт немного ниже, останавливаясь на солнечном сплетении и стесняясь коснуться даже верхних кубиков пресса. Кацуки почти сам подаётся корпусом чуть ближе, совершенно случайно осознавая, что Изуку раздвинул ноги для него, чтобы было легко пристроиться над ним. Это ударяет по мозгам кувалдой, сносит её к чертям собачьим как и то, что, прижимаясь ближе, блондин совершенно однозначно, но не специально врезался своим стояком в чужой, невольно заставляя младшего дрогнуть и поднять свою ладонь чуть выше на грудь. Бакуго это категорически не нравится. - Трогай меня, Изуку, - голос хрипит, подводит, - касайся меня везде, где хочешь. Это работает. Что-то в его поведении. Может, диковатый взгляд. Может, податливое тело и мурашки от каждого касания. Может, тот энтузиазм, с которым Кацуки принимается вылизывать раскрытую для него шею, совершенно в наглую прикусывая кожу в уязвимых местах и зацеловывая следом. Изуку касается пресса, нарочно тщательно прощупывая каждый кубик, спускаясь тягуче медленно, сбиваясь в дыхании с каждой секундой. Он зовёт Кацуки к себе обратно, одним взглядом просит целовать в губы — тот целует, не обдумывая. Упираться на руки, не имея из-за этого возможности трогать Изуку в ответ, кажется преступлением. Бакуго переносит центр тяжести на левую, освобождая правую руку, которой тут же задирает светлую футболку наполовину и прижимается к ней своим телом. Между ними остались их ладони, напоминая о секундной слабости Кацуки в моменте, но Изуку едва ли может соображать, неосознанно ёрзая задницей по кровати, задевая стояком оставшийся в критичной близости бугор на штанах блондина. В воздухе сгущается запах карамели, и поднимается выше шум тяжелого дыхания брюнета, когда Бакуго теперь сам подаётся бёдрами чуть назад, задевая член младшего сквозь штаны. Мидория закрывает глаза, а его брови ползут вверх в какой-то умоляющей эмоции — сложно считать достаточно чётко из-за мрачности комнаты, но Кацуки видит прекрасно. Как и с ужасом осознаёт, что по на его боксерах образовывается мокрое пятнышко от предъэякулята. Оно приносит минутную ясность рассудку, за которую парень резко отстраняется от Изуку, невольно сбрасывая с них двоих одеяло. Он с комом у горла видит как брюнет, тяжело дышащий, с раздвинутыми ногами, между которыми устроился Кацуки, с задранной футболкой, кучей алых пятен на шее, с абсолютно вульгарным стояком лежит перед ним совсем раскрытый. Изуку вряд ли понял, что сейчас произошло, потому что даже не пытается подняться на локти, а у старшего по спине проходится разряд за разрядом. - Нет, Изуку, - говорит он ему, но, скорее, обращается сам к себе, - не так. Кацуки резко наклоняется вперёд, быстро целуя куда-то под пупок редко моргающего Изуку, и пулей вылетает в ванную, закрывая дверь на замок. Его дыхание сбитое, пульс рискованно частит, бельё давит на эрекцию. Дрожащей рукой блондин включает воду в душе и кое-как стягивает с себя штаны, усаживаясь прямо на холодный кафель, чтобы поскорее привести себя в чувства. Он не хочет так. Не хочет, чтобы Изуку думал, что он будет практиковать всякие пошлости, едва ли они будут оставаться наедине. Не хочет, чтобы о нём подсознательно встраивался образ потенциальной угрозы и он начал избегать встреч тет-а-тет. Не хочет.

***

Изуку заснул ровно в той позе, которой его оставили, но беззаботно раскинув руки звёздочкой по обе стороны от себя.