Во имя моего героя

Когда Кацуки проснулся, то увидел рядом крепко спящего Изуку, до побелевших костяшек сжавшего одну из двух крупных подушек. На ней, по идее, младший должен был спать, но он предпочел взять её на удушающий. Блондину то поровну на неё, выглядит ведь забавно, поэтому он берет свой мобильный с прикроватной тумбочки со стороны Изуку, абсолютно наплевав на то, что для этого ему тоже нужно было избежать удушения того, но своей грудью и животом, а после довольно делает пару снимков, бесцеремонно добавляя их в папку «задрот» в галерее, где красуются другие его фото, отправленные ранее Шото, Денки, мать его, Айзавой и излюбленные собственные снимки, сделанные во время прогулки в парке аттракционов. Кацуки любовно пролистывает недавние скриншоты из новостных лент, где рассказывали о проявлении героя Электрошокера и Деку прямо у СПА-салона, где они скрутили группку преступников, глава которой удерживал насильно свою бывшую жену дома. Чуть дальше есть снимки с места события, где Деку лично скрутил какого-то случайного грабителя в своем геройском костюме, когда тот спёр сумочку у знатной дамы в узких кругах богачей. Ещё дальше, случайные подвиги Изуку, снятые на камеру, когда он только-только стажировался в Юэй и его более «взрослые» деяния, тоже не из самых публичных, так как преступники у него были обычно мелкие. Мидория тяжко вздыхает сквозь сон, вынуждая Кацуки отбросить свой мобильный куда-то на кровать и нагнуться над его лицом, внимательно присматриваясь. Шишки на щеке и правда нет, но учитель выглядит помятым. Блондин его, конечно, не умывал и не обмывал, даже одежду не снимал, стесняясь слишком гнать коней, но всё равно видок расценил на троечку. Младший внезапно сощурился, будто ему снится что-то неприятное, а после с таким размахом открыл глаза, что Кацуки едва ли кони не двинул на месте, думая, что случайно надавил тому где-то или ещё чего. Изуку мгновенно подскакивает на ноги с кровати, совершенно не ориентируясь в пространстве, с вопросом «который час?», что звучит очень рвано и до боли в ушах высоким скрипящим голосом. Только Бакуго решает открыть рот и ляпнуть что-то а-ля «конченный?», как Изуку так же резко, как подскочил, падает. Но на пол. И с таким жестким глухим стуком, что складывается ощущение, что он единственный вчера пил, так ещё и за всех. Кацуки с сомнениями выглядывает за край кровати, серьёзно обдумывая, какого фига он втрескался именно в этого бедолагу. Младший лежит распластавшись, продолжает сопеть, как ни в чём не бывало. Штаны красиво обтянули его ноги, футболка слегка задралась, волосы в стройном беспорядке упали на глаза. Сухие ладони «обнимают» пол. Кацуки с минуту смотрит на это, а после снова находит телефон и делает новый снимок, сдавленно улыбаясь, как помешанный полудурок, но потом-таки спускается с постели чтоб поднять Изуку и закинуть обратно. Тот не оказывает никакого сопротивления. Лежит себе куколкой и не мешает поднимать себя, укладывать и накрывать. Кацуки даже ловит себя на мысли, что это забавно, как-то по-новому и до истерического интимно, потому что выглядит как потенциальная супружеская жизнь. - Ой, да пошел ты в задницу, - фыркает он на спящее тело и с театральным разворотом спешит удалиться из комнаты. Не очень ему хочется превращаться в слабохарактерную неженку, так ещё и не при сознательном Изуку. Кацуки теряется в душе, спеша смыть из себя вчерашнее пьянство. Оно бьёт ему по ушам, пусть блондин и не скажет, что дошел до нужной кондиции и перешел какие-то свои личные нормы. Героям не подобает пить, так как могут вызвать на задание в любой момент, поэтому Динамит постарался точно вычислить свои грани во всём, чтоб даже будучи не чистой каплей он смог в случае чего драться и побеждать. Для Изуку он оставил на той же прикроватной тумбочке стакан с водой и таблетки, на край кровати бросил свои старые не ношенные домашние широкие штаны и одну из древних футболок, которую нужно было бы выбросить, так как уже давно маломерит, но она вдруг нашла себе применение. Натирая руку мочалкой Кацуки думает, что откинется от стыда или неловкости, если Изуку действительно наденет на себя его вещи. Здесь главное не прогадать, потому что этот ловкий задрот надлежит к числу тех, кто может смыться из квартиры в любую секунду, попутно выломав железную дверь. Он же сильный, блин. Блондин улыбается сам себе на это. Почистив зубы, сменив одежду на домашнюю и вывалившись в коридор Кацуки вдруг ловит себя на мысли, что у него дома нечего есть. Он не закупался продуктами вот уже сколько, не готовил домашнюю еду. Ещё и фен сломался давным давно, но на починку или покупку нового парень не сказать чтоб вообще откладывал. Капли с волос крупно оседают на полотенце вокруг шеи, когда блондин натягивает свои кроссовки и прикидывает в голове список продуктов, которые закупит в ближайшем комбини. Им везёт, что у них с Изуку сегодня выходной. На телефон приходит «ну как там?» от Киришимы.

***

Когда Изуку открывает глаза его мир схлопывается до пространства вокруг кровати с ужасной болью в висках и центре лба. Он почти мычит от того, как все струны его бедного головного мозга натягиваются, а под веками собираются слёзы от раздражения. Ему нужно несколько минут для того чтоб получилось перевернуться на правый бок и спустить ноги из кровати. Он придерживает голову руками, протискивая пальцы сквозь тёмные пряди и пытается вспомнить причину своего состояния. Она находит его любезным сообщением от Каминари: «дружище, я бы ходил с тобой по барам хоть каждый день», раздавшимся по комнате гулкой вибрацией на прикроватной тумбочке. Изуку схватился за телефон, чувствуя как к горлу подкатывает тошнотный ком с привкусом чего-то сладко-апельсинового и одновременно тягуче-спиртного. На часах отбивается одиннадцать утра. Это почти рекордное время для сна учителя, поэтому его челюсть не многозначительно падает куда-то на пол, пока её обладатель дрожащей рукой тянется к стакану с водой и таблеткам. Его здоровое мышление уже подкинуло вариант того, где именно Изуку заночевал, поэтому в этот раз парня не одолевает страх того, что его затащил к себе какой-то сутенёр. Но это так. Мелочи. Вывалившись из комнаты и шатком выйдя в коридор Мидория пытается окликнуть Кацуки, но никто не отвечает. Как бы ужасно, но и как бы неплохо, потому что брюнет тут же бросается в ванную, которую заприметил в прошлый раз, всем сердцем надеясь что туалет тоже там. Выпитое за ночь количество жидкости давало о себе знать. Повезло. Разобравшись с самой насущной проблемой Изуку приценивается к обстановке комнаты. В сдержанных белых тонах, с красивой крупной раковиной и огромным зеркалом над ней, с просторной душевой и пристроенной к стене у двери сушилкой — комната выглядит пока самой обжитой. Брюнет даже не может себе отказать в том чтоб пройтись внимательным взглядом по флакончикам с гелями, шампунями, какими-то занятными скрабами, пенкой для бритья, умывачками и прочими вещицами, о применении которых он мало знал, но теперь точно заинтересуется. У Кацуки даже есть патчи под глаза и куча увлажняющих кремов. Младший почти присвистывает, сравнивая этот уход блондина за собой со своим, который едва ли можно назвать уходом. У него много полотенец, а в шкафчике под раковиной с выдвижными ящиками аккуратно сложено бельё. Изуку быстро задвигает его, к слову. Возле раковины лежат сложенными два полотенца: белое и нежно-зелёное, и Мидория догадывается, что это, должно быть, для него. Как минимум потому что на белом лежит запакованная зубная щётка. Улыбка сама ползёт на лицо, но её быстро стирает тяжелый писк в области висков. Сполоснуться не помешает. Отложив телефон на ящик с грязным бельём, которого там особо и не было, — Изуку проверил — он действительно поддался соблазну помыться. Кроме того, он выбрал себе парочку флакончиков с гелем и шампунем. Всё пахнет хвоей и мятой с ментолом. Для Мидории не секрет, что Кацуки не такой уж и фанат своего природного сладковатого запаха от нитроглицерина, поэтому предпочитает перекрывать его по возможности искусственно. Младший соврёт если скажет, что это сильно помогает. Наверняка пахнут чем-то другим только волосы, а вот тело всё ещё отдаёт карамелью, особенно когда блондин злится. На телефон приходит пара сообщений, которые не слышно из-за шума воды. Сбросив с себя одежду, Изуку включил воду, позволяя ей немного прогреться. Пар, поднимающийся от струй, окутал его, приятно согревая кожу. Он любил эти минуты, когда вода смывала с него усталость, оставляя ощущение чистоты и обновления. Аромат хвойного геля для душа, смешанный с ментоловым шампунем, наполнил небольшую ванную комнату. Запах был резким, но освежающим, как горный воздух после дождя. Изуку улыбнулся, представляя, как Кацуки морщится от обилия ментола, но при этом пользуется этим же шампунем, потому что сладковатый запах нитроглицерина на волосах его самого раздражал. Изуку знал, что Кацуки предпочитает более резкие, мужественные ароматы, а собственный запах ассоциирует со слабостью, которую пытается скрыть под маской грубости. Он такой глупый, но младший вряд ли скажет ему об этом когда-то вслух. Пальцы скользят по влажным прядям, аккуратно массируя кожу головы. Мята освежает и бодрит, смывая остатки усталости и напряжения. Перейдя к телу, Изуку наносит гель для душа. Пенка, похожая на мягкое облачко, покрывает его кожу, окутывая приятным теплом. Он чувствует, как мысли, словно вода, стекают с него, оставляя только ощущение спокойствия и умиротворения. Приятная тяжесть тела после долгого вчерашнего вечера уходит, сменяясь лёгкостью. Каждая клеточка его кожи впитывает тепло воды, обновляясь и наполняясь силой. Он закрыл глаза, наслаждаясь моментом. Ему интересно, как всё то же самое ощущает на себе Кацуки после тяжелых патрулей или поединков со злодеями. После душа, завернувшись в мягкое полотенце, Изуку улыбнулся своему отражению в зеркале. Чисто вымытые, слегка влажные волосы парят легким хвойным ароматом, а кожа сияет свежестью. Даже лёгкий привкус карамели, оставшийся от запаха Кацуки, кажется теперь приятным напоминанием о своих чувствах. Парень знает, что этот запах скоро исчезнет, но воспоминание о нем останется надолго. Стоп, что? Откуда на нём вообще этот запах? Изуку широко распахивает глаза, ловя себя на мысли о том, что он думает о чем-то очень странном. Два зелёных шарика почти выкатываются в раковину, когда перед ними, в ряду воспоминаний, вспышками проскакивает острый запах жженой карамели слишком близко и явственно чтоб его можно было списать со счетов. О том, что лицо Кацуки в воспоминаниях находится до безумного близко к его собственному, Мидория пытается отмахнуться, но стоит только взглядом зацепиться за крупный, но до чёртиков аккуратный, синяк на шее, идеально отражающийся в зеркале, как он теряет и дар речи, и остатки самообладания. - Блять? - с какой-то досадой и примесью шока выскакивает у него изо рта, а сам он загорается ярким факелом, краснея так сильно, что хочется обратно под душ. - Да быть не может! Кацуки оставил это? Это что вообще? Засос? Изуку почти робеет, ловя полотенце, закрученное под подмышками. Быть не может. Он ударяет себя по щекам, намереваясь привести мысли в порядок, но получается только вызвать у себя же ещё больший порыв некоторого «нечто», плавно затекающего в голову напрямую через больной рассудок. Мидория почти не может оправдать случившегося, когда в кейс с предположениями влетает мысль о том, что, должно быть, это была просто игра. Наверняка по пьяни Каминари или Мина предложили что-то типа брать на слабо остальных. Да-да, это звучит очень даже убедительно, потому что Кацуки точно не притащил бы его к себе домой, если бы его просто не развели на спор или вроде того. Конечно, придется перед академией наклеить пластырь и как-то объяснить его Айзаве. Изуку утвердительно кивает сам себе, выпрямляясь перед раковиной и подбирая свой телефон с ящика с грязным бельём. Мигающее сообщение на экране от Тодороки гласит о том, что «Бакуго не поднимает трубку. Ты не мог бы мне помочь доставить мой подарок ему в квартиру?». У Изуку многозначительно перекашивается выражение лица. «Доброе утро, Тодороки-кун! А как я могу помочь это сделать?» - быстро набирает младший, вскидывая вопросительно обе брови. «Открыть дверь будет достаточно. Я отправил курьера. Он будет через несколько минут.» - у Мидории не находится слов чтоб ответить. Он остервенело начинает метаться взглядом по комнате, выискивая свою одежду, отчего-то прежде брошенную им на пол. Стоит только коснуться футболки, как от нее начинает исходить невыносимый запах алкоголя, словно Изуку самый мощный алкаш сия Токио, который вот только-только пришел со своего «выгула». Учителю даже неловко смотреть на помятые штаны, на которых куча пятен от неаккуратно съеденного торта и каких-то странных капель, скорее всего от коктейля. Он поднимает вещи, бросает их на ящик с бельем и почти в истерике ломится из ванной обратно в комнату, надеясь что Кацуки носит достаточно много вещей чтоб одолжить ему какие-то на сегодняшний день. К его удивлению, Изуку находит вещи прямо на кровати. Красивенько сложены, они, смущают парня ещё больше, но он мало думает, начиная натягивать всё едва ли не на голое тело. Он успел прихватить свои боксеры из ванной, и пусть ощущение так себе, но всё ещё лучше, чем пихать свое нагое достоинство в чужие чистые штаны. Мысли о том, откуда Шото знает, что он ночевал у Кацуки догоняют его вместе со звонком и стуком в дверь. Парень бросает полотенце на кровать и поднимает трубку, уже несясь к выходу, открывать дверь. - Тодороки-кун? - взбудоражено спрашивает он у друга на линии, - я ничего не понимаю. - Привет, - как всегда спокойно отвечает Шото, - ты же сейчас у Бакуго? - Всё так. А откуда ты… - Открой дверь, пожалуйста. Курьер привёз мой подарок, - мягко просит парень и тут же кладёт трубку, оставляя Изуку в полном недоумении. В конечном итоге, он спешит открыть дверь, которая даже и не была заперта. - Бакуго Кацуки? - спрашивает высокий мужчина с щетиной, глядя на свои документы в руках. - Мидо… - младший запинается на секунду, теряя суть своего ответа, - да, это квартира Бакуго Кацуки! Мужчина смерил взглядом Изуку, как-то слишком оценивающе чтоб тот этого не заметил, а после что-то рявкнул на других рабочих, застрявших на лестнице. Мидория неловко выглянул на площадку, тут же ощущая противный холод в своих мокрых волосах. Те двое заметно ускорились и через какую-то минуту уже протискивались в квартиру с «извините за вторжение». Изуку оставалось только наблюдать за ними с выпученными глазами. - Что это? - спросил он, когда его телефон снова зазвонил. - Извини, что сбросил, - говорит Шото, - нужно было разобраться с кое-чем. Это мой небольшой подарок. Бакуго не забрал из клуба подарки ребят, а мой забыл посмотреть вообще. Но в моём пакете была просто выписка о том, что ему доставят его лично. Мидория многозначительно мычит, разглядывая крупную, но достаточно узкую коробку, что занимает едва ли не весь проход в коридоре в высоту. - Тодороки-кун, - обращается к другу, когда внезапно главный из мужчин просит его подпись на своих бумагах, - скажи, пожалуйста, а откуда ты знаешь, что я у Каччана? - А кто не знает? - грубо прозвучало от входной распахнутой двери, и Изуку молниеносно уставился прямо на прибывшего блондина с кучей пакетов. Кацуки с таким же неприятно оценивающим взглядом прошелся по лицу высокого мужчины и что-то показательно цокнул ему, когда перевёл глаза на высокую коробку. - Мидория, если хочешь, то я могу отправить тебе видео чтоб было понятнее, - деликатно отзывается Шото, выбивая младшего из транса в виде разглядывания Бакуго в его обычной одежде. - Если вы с ним ещё не говорили. - Было бы здорово, Тодороки-кун, - очень тихо отвечает брюнет, но тут же получает на себе внимательный взгляд алых радужек, которые точно не поблескивали от довольства. - Я потом перезвоню, хорошо? - словно догадываясь сообщает Изуку, тут же получая на это более смягченную реакцию блондина в виде отвлечения своего фокуса обратно к рабочим. - Если вы разобрались, то проваливайте, - шипит он на мужчин, неловко вываливающихся прочь из квартиры, - сквозняк мне тут гоняете! - Всего доброго, - всё тем же неприятным голосом отзывается самый старший и закрывает за собой дверь, которую тут же щёлкают на нижний замок изнутри. Бакуго не выглядит довольным неожиданным визитом к себе. - Это чё? - бросает он Изуку, головой кивая в сторону высокой коробки. - Подарок от Тодороки-куна, - быстро отвечает младший, когда блондин проходит мимо него вглубь квартиры. - Он не смог тебе дозвониться, поэтому попросил меня открыть дверь курьерам. Правда… - он заминается, идя следом за Кацуки, - я не знаю, откуда он вообще знает, что я здесь. Бакуго ничего не отвечает на это, но отчетливо видно, как он разочарованно выдыхает. Кацуки ещё в магазине успел прикинуть, что Изуку, скорее всего, снова с бодуна ничего не вспомнит и будет вести себя как типичный задрот, который в упор ничего не замечает. Но даже так, всё равно вкус расстройства оседает на языке. Парень заходит на свою кухню. Она через дверь от просторной гостиной. Это помещение особенно ухоженное. Стены снаружи были серыми и одинокими: без плакатов, картин, краски или обоев, однако внизу на полу ламинированный паркет. Здесь же всё сделано в бело-серых тонах и выглядит как из обложки какого-то журнала о дизайнах помещений. Изуку невольно вспоминает, что в детстве Кацуки часто хвастался тем, что его родители дизайнеры. Пусть он никогда не отмечал в какой отрасли именно, сейчас брюнету кажется, что он начинает догадываться, что не одежды. Кухня Бакуго оказывается воплощением минимализма и функциональности. Белоснежные столешницы из искусственного камня блестят под светом встроенных светильников, а стальные поверхности бытовой техники отражают свет, создавая ощущение чистоты и порядка. Серый кафельный пол, практически сливающийся со стенами, создаёт иллюзию простора. Отсутствие лишних деталей, только необходимая техника и посуда, выстроенные в идеальном порядке — всё это говорит о характере хозяина. Даже кухонные полотенца идеально сложены, а специи выстроены в строгом алфавитном порядке. На первый взгляд, это была стерильная, холодная красота, но внимательный взгляд мог без проблем заметить красивейший вид из двух огромных окон на город с высоты 15го этажа. Изуку так и застыл, рассматривая бегающих внизу торопливых людей, яркие вывески магазинчиков, простые вышки по всему периметру и небольшие, но хорошо вписывающиеся высадки деревьев. Кацуки, немного помрачнев от мыслей о мокрых волосах Изуку, надел фартук — строгий, темно-серый, без рисунков, но с надписью «your opinion wasn’t in the recipe». Он решил начал готовить окономияки. Пока младший с энтузиазмом разглядывает вид из окна, блондин быстро месит тесто, добавляет ингредиенты с точностью до грамма, нарезает овощи тонкими, ровными ломтиками. В воздухе витает аромат свежей капусты, имбиря и чего-то ещё, невозможно точно определить, — что-то остро-сладкое, уникальное, но Кацуки чувствует только запах своего геля для душа, которым от Изуку прёт так сильно, что губы едва ли могут побороть довольную улыбку. Блондин, ещё как только вернулся в квартиру, сразу заметил, как сильно выделяется его засос на шее младшего. У него аж под пальцами искры летят от переполняющих эмоций, но больше всех доминирует та, что отвечает за радость от того, что Мидория не выглядит злым на это или даже немного обиженным. Стоит и по-детски разглядывает проезжающие мимо машины в, блять, одежде Кацуки, которая ему явно великовата, но, бля-ять, она идёт ему так же идеально, как и костюм. Плевать, рабочий или геройский — Изуку выглядит до бреда фантастично в его шмотках. Изуку вдруг неловко кашлянул. Он всё ещё чувствует смущение после вчерашних событий, не зная, как начать разговор. Последние минут двадцать у окна его мысли были заняты исключительно этим, хоть голова и шла кругом от преследования взглядом машин и случайных малюсеньких прохожих где-то далеко внизу. Бакуго, даже сосредоточившись на готовке, уловил внезапную смену настроений. - Как ты себя чувствуешь? - пробормотал блондин, не отрываясь от работы. Его голос ровный, спокойный, но Изуку ощутил лёгкое напряжение в его плечах. Красивых и приятно обтянутых такой же чёрной, как у него самого, футболкой. - Ох, я в порядке. Таблетки, что ты мне оставил, очень хорошо справляются. Я едва бы смог открыть глаза без них, - отвечает мягко. Он смотрит на старшего со спины, наблюдая за уверенными движениями его рук. Хочется сказать что-то, но слова застревают в горле с тяжелыми выдохами. Кацуки ставит сковороду на плиту. Тишина повисает между ними, наполненная только лёгким шипением масла и шелестом капусты. Наконец, блондин повернулся к Изуку, его взгляд был строгим, но в глазах мелькнуло что-то… не похожее на его обычную хмурость. Было что-то мягкое, почти заботливое. - Ты много вчера выпил. Я даже удивился. Ты вроде как знаешь свою меру, - спросил он неожиданно тихо. Это был не вопрос, а скорее утверждение. Он явно ждёт реакции Изуку, затаив дыхание. - Я не осуждаю, ничего такого. Изуку кивает, неловко мнётся. Кацуки почти больно думать о том, что ему теперь не комфортно находиться рядом с ним и он предпочёл бы удрать скорее домой или ещё куда. Навязчивые воспоминания о вечере заставляют его подавлять глубинный страх, который блондин мог бы сравнить с животным, если бы Мидория не выглядел таким обезоруживающе милым и скромным, отчего-то улыбаясь ему в ответ: - Всякое бывает. Я не чувствовал алкоголя в напитках. Каминари-кун изначально настоял мне на коктейлях, так что думаю, он догадался попросить барменов добавлять меньше. Изуку лениво сел за крупный, но вполне себе узкий прямоугольный стол. Бакуго, вздохнув, вернулся к готовке. Несомненно так и было. Денки, каким бы дурачком не пытается казаться, в душе тот ещё хитрый лис, за которым нужно следить пристально и до одури внимательно. Не сказать, что Кацуки чем-то недоволен, напротив, ему нравится, что Пикачу проявляет инициативность и так же приглядывает за Изуку, стараясь удерживать его на ровной линии. Это занятно. Блондин бы даже сказал, что отчасти благодарен Каминари за его фокусы. - Скорее всего, - соглашается вслух, - но даже так. Ты казался отрешенным вчера. Ну, что-то типа как сам в своей компании и со своими мыслями, - Кацуки неловко это говорить, но он чувствует потребность в этом. - Что-то случилось? - Нет-нет, ничего такого. Тебе показалось, - Изуку отмахнулся, но его голос звучит неуверенно. Он избегает смотреть Бакуго в глаза, когда тот мимолётом оборачивается, словно боясь, что тот всё увидит. - Изуку. Если бы мне показалось, то я бы перекрестился. - Не смешно, Каччан, - но сам улыбается, не самым искренним способом, но достаточно чтоб успокоить на какую-то пару секунд, - я правду говорю. Кацуки не поверит в это даже под дулом пистолета. Даже под двумя пистолетами он в это не поверит! Всегда радостный и счастливый быть включенным в компанию Изуку вдруг сидел замкнутым в себе едва ли не весь вечер, когда рядом с ним были самые что настоящие вездесущие зажигалочки в лице Пикачу и Енотоглазой. Киришима постоянно шикал на Нейто, прибавляя веселья. Ну, может от этого было весело только самому Кацуки? - Тебе было некомфортно в компании? Дело в Мономе или… - ему не дают договорить, перебивая. - Нет! Все замечательные! - почти выкрикивает Изуку, что выдаёт его волнение. - Но? - Никаких "но". Рядом был Тодороки-кун, - говорит более напористо, стараясь сменить тему, а Кацуки сдерживается от того чтоб закатить глаза, - Каминари-кун, Шинсо-кун… - он таки их закатывает. - С которым вы так плотно болтали, что он едва ли не в рот к тебе залез, так заинтересовано вкладывался в разговор, - блондин не смог сдержать сарказма, его голос полон скрытой ревности. Он сжимает палочки для готовки, пытаясь подавить гнев, ведь лицо зомби-Хитоши начинает надоедливой пластинкой прокручиваться у него на границах сознания. - К чему ты это, Каччан? - мягко, но с заметной осторожностью, даже вкрадчивостью, спрашивает Изуку, складывая руки на столе. - Просто так, - отмахивается старший, принимаясь переворачивать на сковороде блин из теста. Вот только Мидория не первый год его знает, так что считывает без лишних слов необходимость хотя бы коротко объясниться. Он не знает, зачем это нужно, но даже не задумывается, ведь это нужно не ему, а Каччану. - Мне нужно было поговорить с Шинсо-куном об одном старом деле. Ничего серьёзного, но было интересно, - Изуку не намерен раскрывать то, что спрашивал у Хитоши, как много тот знает о его секретных миссиях, что он выполнял до трудоустройства в академии. Более того, пока он думал об этом, то напоролся на куда более неприятные его душе воспоминания, и если Кацуки позволил себе выдвинуть а-ля возмущение за лишение к себе внимания, то Изуку тоже хотел бы воспользоваться такой привилегией: - кроме того, ты ведь был занят разговором с Киришимой-куном, так что не понимаю твоего недовольства. - Да я всем доволен, - мало убедительно ответил блондин, очевидно, не вникнув в суть претензии либо не почувствовав эту шпильку вообще, - но и ты мог бы постараться вклиниться в разговор. Сидел, как свеча потухшая, и только и делал что пил. Я не хотел говорить об этом вчера, так как подумал, что ты назовешь причину в более личной обстановке или типа того. Кацуки ловко подхватывает палочками крупный блин и вываливает его прямо со сковороды на тарелку, поливая остро-сладким щадящим соусом, который должен прийтись Мидории по вкусу. - Ну извини, Каччан, я никак не мог придумать, как мне вклиниться в ваши локальные шутки с Киришимой-куном, - прозвучало более грубо и открыто. Бакуго вдруг осознал, что именно не догнал с первой попытки. Его руки замерли по оба края тарелки на какую-то секунду прежде чем он понес её к столу Изуку. Мысли о Эйджиро никогда не вызывали у Кацуки сомнений касательно вообще всего. Он из тех крутых пацанов, которые вписываются везде и при любых обстоятельствах. Ещё он очень терпеливый и умеет выслушивать. Бакуго не собирается разбрасываться своими соплями здесь и сейчас, но успел пару раз высказаться Киришиме о некоторых своих планах, мыслях и проблемах в отношениях с Изуку. И пусть будет проклят каждый из тех дней, но Кацуки всегда становилось легче. Поэтому, считая Эйджиро буквально олицетворением зоны комфорта, он мало думал о том, что задрот мог хотя бы немного почувствовать себя неловко или неудобно в его компании. Это буквально сбивает с толку. Кацуки не замечал за брюнетом каких-то проблем с его лучшим другом. Разве что он чего-то не знает. - Это... Это типа... Ну... - получается только промычать, чуть зависая над столом, куда поставил тарелку Мидории. - Я ничего не имел ввиду! - звучит как-то слишком невинно и что-ли с ноткой извинения, что блондин невольно убегает в свои мысли. Нет, не может быть, чтоб у этого ангельского задрота были какие-то проблемы с Эйджиро. Как минимум потому что они оба из одного теста: постоянно улыбаются, светятся, много болтают, заряжают энергией, общаются со всеми. Догадка находит светлую голову сама: - Тебе... Было одиноко, потому что мы с Дерьмоволосым говорили на наши темы? - Бакуго задаёт вопрос осторожно, стараясь смягчить свой тон. Он видит, как Изуку мучается, и пытается найти правильные слова. - Не одиноко. Рядом же был Тодор... - Кацуки банально не готов слышать эту фамилию ещё раз за этот короткий разговор. - Я был рядом! Ты мог бы сказать мне или как-то показать. Я что, хуже, чем Айс Спайс?! - он выпалил это почти как обвинение, но тут же смягчился. Его голос приобрел оттенок уязвимости. - Нет конечно! Но это ведь был твой праздник! Как ты представляешь я буду влезать со своими какими-то претензиями? О чём они были бы? О том, что я далёк от ваших с Киришимой-куном шуток и историй, поэтому никак не могу почувствовать себя в своей тарелке? - Изуку по сути тараторит, но его слова наполнены болезненным осознанием своей неловкости и неспособности вписаться в ту компанию. Пусть зелёные глаза и продолжают гореть, но голос выдаёт с потрохами то, что младшему не нравится оправдываться за то, что он почувствовал себя не на своём месте. - Да хоть бы и так! - звучит обиженно в ответ, - ты можешь говорить мне всё, Изуку, я же чётко тебе сказал об этом ещё тогда в твоей комнате! Мидорию прошибает. Он почти борется с желанием схватиться за голову, внезапно вспомнив ту ночь откровений в его комнате какой-то парой недель назад. Действительно, они же вроде как договорились не прятать мысли друг от друга и не закрываться. Получается очень некрасиво, что Изуку сейчас отмалчивается и заставляет Кацуки чувствовать взаимную вину за то, что, видите ли, у него есть друзья. Осознание искажают чувства, но брюнет этого ещё не понимает, действительно начиная верить в то, что на ком-то из них вообще есть эта вина. - Я не хотел портить никому настроение, - раздаётся от него совсем уж глухо. - Поэтому решил попытаться поднять собственное с помощью алкашки? - Кацуки трёт переносицу, пытаясь сбавить свои нервы. Он понимает, где облажался, поэтому хочет хотя бы своим нынешним тоном вбить задроту в голову то, что его слова ничего бы не испортили. - Изуку, больше так не делай. Последний ничего не отвечает, утыкаясь носом в свою тарелку. Блондин лениво плетется за приборами и скоро приносит их тоже. Дело пары секунд увидеть как Изуку начинает медленно жевать завтрак, с осторожностью поглядывая на своего «кормильца». Со скрещенными руками на груди Кацуки выглядит скорее как надзиратель. - Я чувствую себя так, будто ты меня отчитываешь, - стеснённо бормочет себе под нос младший, но Бакуго подкрутил свой слуховой аппарат ещё на выходе из магазина, поэтому слышит всё отлично. - Учителей тоже нужно отчитывать. - Для этого в моей жизни существует Айзава-сенсей. - А я для чего существую в твоей жизни? - Что? Изуку замер. Он не ожидал вопроса в лоб, так ещё и такого. Может, ему показалось и он не несёт в себе какой-то определенной серьёзности, но когда Кацуки садится напротив, откладывая приготовления еды самому себе в долгий ящик, младший понимает, что шутить с ним сейчас никто не преднамерен. Он несколько раз беспомощно хлопает ресницами, надеясь, что Кацуки внезапно отвлечется или хотя бы пожалеет его. - Мне интересно, как или чем, или кем ты видишь меня в своей жизни, - повторяет старший беззлобно, всего на долю секунды оценивая, сколько Изуку уже успел съесть. - Если учит тебя Айзава, твой кумир - Всемогущий, твои лучшие друзья - Айс Спайс, Очкан и Круглолицая. Доверяешь свои напитки ты Пикачу. А я кто для тебя? - Я... Не совсем улавливаю твой вопрос, Каччан, - желание выбить дверь ещё раз и сбежать куда подальше, пока кто-то из них не ляпнул что-то такое весомое, о чём будет после жалеть, кажется очень даже оправданным. Изуку проходится скользким взглядом по кухне, прикидывая пути отступления. Кацуки видит этот взгляд, поэтому напрягает руки, спрятанные под столом. Он не планирует бить Изуку, но если вычудит что-то, то не пиздануть будет равно смертному греху. А Бакуго грешить не хочет, задрот, так что одумайся. - Ты помнишь, что я загадал, когда задул свечу вчера? - наводит блондин, почти что бархатным голосом, на который Мидория так высоко возводит брови, что почти стыдно. - Нет, я мало что помню. Всё урывками, так ещё и совсем не связными. Не помню, - качает головой, его взгляд устремлен куда-то вдаль, словно он пытается ухватить затерявшиеся воспоминания. Похмелье даёт о себе знать легким головокружением. - Я сказал, что хочу открыть с тобой агентство, - Кацуки произносит это тихо, словно опасаясь спугнуть что-то хрупкое. Он внимательно следит за реакцией Изуку. У последнего глаза расширились до размера двух блюдец, не меньше. Он медленно моргает, словно пытаясь поверить своим ушам. Его пальцы замерли, уронив палочки на стол. - Агентство? Со мной? - выдохнул, его голос полон изумления, но Кацуки замечает в них тот самый восторженный блеск. Далеко внутри, но он его видит. - Да. Это моя следующая мечта, - он выпрямляет спину, взгляд становится более уверенным. Парень чувствует, как накатывает волна волнения. Это было важным признанием, важным шагом. Важным почти настолько же, как и ответ Мидории, что застыл в немом шоке и только и может, что открывать да закрывать рот, не проговаривая и слова. Его щёки заметно зарделись, а влажные вихры будто стали на глазах приобретать более объемный вид. - Я... Прости, я совсем не помню этого, - едва выжимает из себя, вглядываясь во внимательные алые радужки. На груди тяжелеет, но блондин не даёт себе сосредотачиваться на этом. Он прекрасно знает, что у Изуку отшибает память, стоит только выпить больше, чем один миллиграмм любого алкогольного напитка, поэтому винить его в чём-либо не может. Однако, складывать руки и сидеть, ожидая чуда, он тоже больше не может. Они снова наедине, но сейчас их уже не может побеспокоить ни одна живая душа. Не воспользоваться такой возможностью будет просто оскорбительным. Кроме того, глядя на это чудное лицо, разглядывая дурацкие веснушки, Кацуки кажется, что внутри разливается по капиллярам лава и не меньше. Эти задротские турмалиновые глаза смотрят так наивно и просяще, что во рту накапливается вязкая слюна. Мысленно блондин просит только один шанс. Один шанс, который он ни за что не потеряет. - Я уже понял, - сухо отвечает, но тут же откашливается, чтоб говорить мягче, - что ты думаешь об этом? Если бы у меня всё получилось и я, скажем, смог бы организовать помещение, персонал и документы, то... Ты бы стал моим напарником? Партнером? Работал бы со мной там героем? На равных. - Да! - вырывается без раздумий, пока из зелёных глаз судорожно валят искры либо что-то на подобии ярких звёзд, что Кацуки пытается сосчитать. Он с трудом сдержал улыбку, наблюдая за этой бурей эмоций. - Тогда решено, - он кивает сам себе и уже начинает подниматься со стула и идти поджаривать себе окономияки, когда голос Изуку его останавливает: - Но... Каччан, я не понимаю. Э-э-э... Я? Почему я? В твоем окружении много более подходящих людей. Тот же Киришима-кун или.. - Если бы я хотел видеть с собой Киришиму, то говорил бы всё это ему, а не тебе, - вырывается со старой доброй грубостью. - Мне незачем тебе врать, Изуку. Я не хочу видеть рядом с собой кого-то, кроме тебя. И понимай это как хочешь. Да потому что какой ещё Дерьмешима? Пазл наконец-то сложился воедино, и Кацуки способен разглядеть то, что скрывается за пеленой на этих зелёных глазах. Всё это время Изуку чувствовал себя некомфортно, потому что думал, что Эйджиро затмил его или стал важнее, чем он сам. Это просто возмутительно, но Бакуго не может ничего этому противопоставить, так как понимает, что во многом это выглядит ровно так и никак иначе. Уйти в подполье, заниматься секретными заданиями, а после уйти и стать часто ошиваться на миссиях рядом с Красным Бунтарём, потому что он едва ли не единственный, кто может выносить скверный характер Динамита круглосуточно, выглядит очень подозрительно. Не согласиться трудно, блондин понимает. Но всё же. - Но я не понимаю, - слабо пожимая плечами сообщает Мидория. - Потому что ты тупой задрот, - пробормотал Бакуго, но тут же смягчился. Он знает, что это не поможет. - Нет, правда. Объясни мне! Я хочу знать, почему именно я. Да потому что соси жопу, Изуку! Как же Кацуки сидят в печенках эти принижения собственных достоинств у младшего! Он бы собственноручно выбил всё дерьмо из этой кудрявой шевелюры, но он едва что может сделать, зная точно, что сам же ему половину комплексов и привил. Чувствует себя мразью, но пасовать уже не собирается. Они слишком долго шли к этому, чтоб Кацуки мог просто взять и прикинуться, что съезжает с темы или вроде того. - Потому что именно ты вложил мне в голову идею общего агентства, придурок, - выдыхает он, - я не могу представить для себя другого будущего. У тебя теперь есть костюм, ты можешь полноценно уйти в работу героя, мы можем видеться на одной общей работе, решать общие проблемы, м? Звучит неплохо? - Звучит отлично. Но я всё ещё не понимаю, - и ничего удивительного, вот только у Кацуки всё-равно дёргается правый глаз, выдавая всё напряжение и волнение с потрохами. - Рядом со мной никто не будет стоять, если не будешь стоять ты, - Бакуго усаживается обратно и наклоняется ближе над столом, укладывая руки перед собой, его голос становится тише, более проникновенным. Он смотрит Изуку прямо в глаза, его взгляд полон чего-то глубокого и важного. - Мне нужен рядом человек, который не побоится бросить мне вызов, не побоится препятствий и дурацких трудностей. Такой сильный и решительный — только ты. Другого я не найду, даже если когда-то мне взбредет в голову искать. Самый яркий и впечатляющий, самый простой и сложный одновременно, самый преданный и неповторимый, он, стал для Кацуки настоящим Солнцем. Показал, что значит — иметь сердце, уметь им пользоваться, уметь чувствовать. Неприкрытый ничем, кроме внутреннего страха, Изуку, за свои годы совершил столько, сколько никто не сможет сосчитать. Он внушил Кацуки доверие к себе, заставил раскрываться и демонстрировать эмоции, показал, что не будет считать его слабым, в каком бы уязвимом положении тот себя перед ним не выставлял. Изуку особенный человек. Для Кацуки точно. - Ого... Каччан, ты... Такого высокого мнения обо мне. Я не ожидал, - его лёгкий румянец перетекает на уши. - Не ожидал? Думал, что через все эти годы я забыл о том, какой ты крутой и опасный придурок, Изуку? Я не самый разговорчивый, и не самый лучший в выражении своих мыслей, но это то, что я чувствую и чего хочу, - Бакуго слегка усмехнулся, его жест оказался неожиданно нежным. - Но, я хотел бы знать… ты сможешь бросить учительство ради этого? Изуку смягчает свой внимательный взгляд. Его губы трогает ласковая улыбка, которая так нежно сочетается с солнечной погодой из окна. Кацуки хотел бы запомнить этот момент навсегда. - Нет, не смогу, - вдруг произносит он, но начинает тут же быстро тараторить, не позволяя розовым очкам блондина разбиться в ту же секунду, - но это не значит, что я отказываюсь, нет! Если ты не против, то я хотел бы тоже быть всегда рядом с тобой! Я не могу бросить академию, когда только-только начал реализовываться там полноценно. Директор Незу, Айзава-сенсей, Хизаши-сенсей и другие очень постарались для меня. И дети... - голос учителя становится до приторного сладким и чутким, - я смотрю на них и вижу в них всех нас, но только младше и наивнее. Они просят меня иногда поделиться опытом, дать совет, рассказать истории о поединке с ВЗО. Я, пусть и не любил это изначально, но сейчас чувствую себя частью этого. Кацуки слушает его, но не хочет слышать. Ему отдаёт тупой болью под рёбрами, но он удерживает нейтральное выражение лица, оставляя бесцветный взгляд на щебечущих губах. - Я понял. - Не понял ты! - с возмущением вырывается у Изуку, что он даже подскакивает из-за стола, упираясь в него руками. Глаза Кацуки расширяются в удивлении. - Я хочу быть героем тоже! Ты не представляешь как мне нравится выходить с тобой на патрули! Это будто отдельный вид удовольствия! - у старшего перехватывает дыхание. - Я чувствую себя таким счастливым, Каччан! Я бы хотел совмещать две работы, как сейчас. Если... - он вдруг замирает, очевидно, заметив, что уже стоит и буквально кричит на блондина, - ну, если ты не против. Красивый. Умный. Задрот. Кацуки неприятно саднит под сердцем, но ответ он принимает, как положительный. - Я не против. - Ты обижен на меня? - встревожено интересуется Мидория, наклоняясь над узким столом немного ближе. - Нет. Я просто не думал, что учительство тебе полюбится так сильно. Мне казалось, что ты чувствуешь себя несчастным там, - Бакуго покачал головой, в его взгляде читается искренняя забота. Изуку немного мнётся, но не садится обратно. Ему кажется, что будет более искренне и честно, если он останется в нынешнем положении. Кроме того, таким образом он сможет перекрыть себе пути отступления и быть более решительным. В конце концов, он никогда не был из тех трусишек, что не смогли бы выразить свои чувства. Он, скорее, из тех, кто не считает больше свои чувства чем-то заведомо важным и существенным. Однако полный внимания и отчего-то нежный пригласительный взгляд Кацуки подталкивает его объясниться, и Изуку соврёт, если скажет, что не хочет сейчас этого больше всего на свете. - Ну, быть честным, принятие далось мне нелегко. Но благодаря тебе и Тодороки-куну я смог почувствовать, что я никогда не оставался один на один с этим принятием. Я имею ввиду, в том лагере, - Изуку говорит тихо, его взгляд прикован к Кацуки. Он говорит медленно, выбирая слова, стараясь передать всю глубину своих чувств. Его пальцы нервно стучат по столу, но глаза полны сердечности и благодарности, обращенные на блондина. В них светится искреннее восхищение и… что-то большее, что Бакуго, казалось, улавливал всем своим существом. Он напрягся, чувствуя, как это признание, полное доверия, проникает под кожу, вызывая странное, приятное тепло. Его мышцы напрягаются следом, и он незаметно расслабляет кулаки. - Вы были рядом, и я почувствовал, что хочу показать себя лучше, чем был раньше. Вы как-то заставили меня расчувствоваться к работе и я с новыми силами стал смотреть на всё. Мне ещё многому предстоит научиться, но я... Хотел бы попробовать. Мне бы хотелось стать полезным теперь не только, как герою, но и как учителю. Показать, что я могу больше, чем изначально сам себе пророчил. Это ведь тоже благое дело. Тоже чего-то стоит. Кацуки смотрит с минуту, не роняя и слова. Изуку успевает перебрать все яростные реакции из возможных в арсенале блондина, прикидывая, какой именно его сейчас одарят. К удивлению, последний только хмыкает, растягивая уголки губ в улыбке. Всё-таки Кацуки достаточно простой честности, а не сладостной фальши. - Ты теперь полноценный Всемогущий, а? И героем стал, теперь учителем. Осталось только агентство, да? - он говорит это бодрым голосом, с открытым задором и весёлой улыбкой. Изуку перенимает его настрой до отвратительного быстро: - В Роппонги? - Хочешь там? - ну естественно, там же стоит агентство Всемогущего, отданное под управление государства. - Хорошо, будет там. - Каччан, ты какой-то слишком добрый! Мне даже жутко! - Что? Почему это я добрый? - Соглашаешься со всем, не споришь даже, - Изуку смеётся, непроизвольно наклоняясь ниже к чужому лицу. Кацуки замечает это движение с внутренним трепетом. - Может, потому что я со всем согласен? - вскидывает бровь будто хоть чем-то возмущен. - Зачем мне злиться на то, что тебе хочется? Одно дело, если бы ты сказал мне, что не пойдешь работать со мной из-за неуверенности или из-за того, что "я всегда мечтал стать учителем, даже если бы у меня был ОЗВ", - Изуку фыркает на этот бред, - тогда бы я не повелся на эти бредни. Но ты говоришь, что тебе стало это дело близко к сердцу, так что я могу понять. - Спасибо тебе, Каччан. Ты очень многое для меня сделал, - слишком тягуче трогательно говорит младший. Его губы в слишком обходительной улыбке цветут перед чужими глазами. Кацуки слишком трудно концентрироваться на своих мыслях. - Я сделал всего ничего. Это не сравнится с тем, что дал мне ты, задрот. - Ты о чём? Что я такого мог тебе дать? - спрашивает Изуку, его взгляд заинтересованный, немного смущенный. Он почувствовал в словах Бакуго что-то важное, что-то глубокое. И Кацуки ровно так же понимает, что этот чёрт видит в нём этот отчаянный намёк, который нужно только принять. - Геройское сердце. - А? - Изуку приподнял бровь, его лицо полно удивления. Он не ожидал такого ответа. Кацуки мысленно сравнивает его с щенком. - У тебя геройское сердце, а у меня только геройское тело. Ты дал мне сердце героя, поэтому я захотел дать тебе хотя бы геройское тело, - говорит с легкой улыбкой, но в его глазах читается глубокое признание. Нависающий над столом Изуку смущается под этим сильным взглядом. - Каччан, я даже не знаю, что сказать тебе на это. Ты так философствуешь, я не ожидал даже, - он так теряется, что садится обратно на стул и немного сжимается в плечах вместе с тем, как разливается румянец на его лице с новой силой. Изуку не привык слышать от Кацуки что-то настолько спрятанное и откровенное. А Кацуки не привык терпеть так долго, стоя в шаге от желаемого. Он мысленно уже вернулся ко вчерашнему вечеру и корню всего этого затеянного разговора. Рассказывать Изуку о том, что он мечтает стоять с ним плечом к плечу всю жизнь, он собирается до конца своих дней, но вот томиться в котле ожидания и тонуть в собственной похоти, когда брюнет выглядит до чёрта притягательно в его собственных вещах, пахнущий его гелем и шампунем, поспавшего в его собственной кровати, но не будучи его — буквально преступление. А Кацуки не хочет причислять себя к преступникам. Но хочет Изуку. - Можешь, например, сказать, что хочешь соревноваться со мной до конца своих дней, ну, или что помнишь, что ты вчера сказал мне перед тем, как вырубиться, - Бакуго откинулся на спинку стула, наблюдая за Изуку с притворно невозмутимым видом. На самом деле, он уже на взводе, ожидая ответа. - А? Ну, конечно я буду соревноваться с тобой до конца своих дней, Каччан! Но вот со второй половиной предложения я пока не могу справиться... Подсказку? Блондин едва сдержал смешок. Он наслаждается этой игрой в кошки-мышки, этим тонким балансом неловкости и растущего напряжения между ними. Пусть всего минутой ранее они ходили по тонкому льду и выясняли материальные вопросы, безусловно, важные им двоим, то сейчас Кацуки хочет попытать судьбу. Ту самую сволочь-судьбу, что так давно пытает его самого: - Подсказку? Ты сказал мне то, что мог сказать только по пьяни, - Кацуки сделал драматическую паузу, слегка наклоняя голову. - Что-то очень… личное. Что-то, что ты обычно тщательно скрываешь. - Супер. Гораздо лучше, - бормочет Изуку, его голос еле слышен. Изуку краснеет сильнее. Его глаза широко распахнулись, словно он вдруг понял, к чему клонит Бакуго. Он пытается вспомнить детали прошедшего вечера, но в голове осталась только каша из музыки, света и смутных ощущений. Он внезапно вспоминает горячие губы Кацуки, его руки на своей талии, жар его тела… и внезапный поцелуй. Чёрт! Метка на шее словно начинает отдавать тягуче приятной болью. Он чувствует, как его сердце начинает колотиться быстрее, а пальцы нервно заерзали на столе. Кацуки же ловит каждую его реакцию, впитывая её до мозга костей. Он почти в восторге от того, каким до ужаса беззащитным сейчас выглядит младший, и как уверенно он продолжает сидеть на одном месте, даже не пытаясь сбежать. Торопить Изуку он не собирается, даже если внутренности так и сводит от ожидания чего-то особенного и необыкновенно важного для него самого. Он практически ощущает вязкость ожидания, которое повисает у него на ресницах, заставляя часто моргать, но ставки слишком высокие чтоб он мог отпустить ситуацию в русло, где правила бы его грубость и буквально выбивание ответа. - Ладно, давай ещё подсказку, - он придвигается ближе, его голос становится ниже и мягче, чем обычно. Он наклоняет голову, рассматривая Изуку с нескрываемым интересом и, чёрт её подери, игривостью. - Ты сказал это… с горящими глазами. И почти умоляюще. Изуку поджимает губы, пытаясь вспомнить. Горящие глаза… умоляющий тон… Он представляет себе вчерашний вечер, снова ощущая то волнение, ту неуверенность, смешанную с отчаянной надеждой. Но с чем она связана, никак не может вспомнить, как бы не пытался пробиться сквозь белую пелену воспоминаний. Однако догадывается. - И… - продолжает блондин, его взгляд скользнул по лицу Изуку, задерживаясь на его губах, - ты схватил меня за руку… очень сильно. Как будто боялся, что я исчезну. Изуку вздрогнул. Память всплыла ярким пятном: сильная хватка его пальцев, жара его ладони, чувство беспомощности и отчаянной потребности быть услышанным, до ужаса знакомая громкая песня, тихий шёпот, что отражался по всем стенам клубам. Щёки заливает пунцовым. - И… - Бакуго приблизился ещё ближе, его дыхание коснулось уха Изуку. - Ты был очень… близко. Практически… прижимался ко мне. Изуку закрыл глаза, чувствуя, как жар разливается по его телу. Воспоминание о близости Кацуки, о его запахе, о его жаре, пронзает его насквозь. В нос ударяет запах карамели, который полностью перекрывает мяту. Это поражает. Поражает, что само тело блондина и его природные механизмы борются с искусственными. Чёртов Кацуки и есть олицетворение вечной борьбы. Изуку плавится от осознания, едва открывая глаза чтоб потеряться в алых радужках. - Я знаю, - Бакуго улыбнулся, его улыбка тёплая и нежная, совершенно не похожая на его обычный презрительный оскал. Он берёт руку Изуку в свою, сжимая её нежно, но твердо. - Ты помнишь. Правда, помнишь, Изуку? Изуку, задыхаясь от волнения, не может оторвать взгляд от Кацуки. Его дыхание учащается, губы слегка приоткрылись. В воздухе витает напряженная тишина, прерываемая лишь учащенным сердцебиением. Бакуго, склонившись над ним, наслаждается этой захватывающей игрой. Его взгляд скользит по лицу Изуку, задерживаясь на его губах, припухших и слегка влажных. Это даже выглядит как издевательство. - Знаешь, - произнёс старший, его голос становится низким и насыщенным, - я так долго скрывал это. Я не знал, как сказать тебе. Даже когда злился или упрямился. Вся эта агрессия — она была лишь прикрытием. Изуку чувствует, как воздух между ними искрит. Не может гарантировать того, что виноват в этом не только Кацуки со своей ошеломительной энергией, что вот-вот сотрёт с лица земли одного конкретного учителя, чьи губы непроизвольно открываются, стоит только блондину приблизиться ещё ближе, практически ложась на стол между ними двумя. - Скажи ещё раз, - просит Изуку почти шёпотом, его голос приглушенный, полный нежности. - Каччан. Бакуго послушно наклоняется, едва уловимо приближаясь, его горячее дыхание касается лица Изуку, поднимая беспокойство и волнение до предела. Он прикрывает глаза и снова открывает их, бросая долгий, томительный взгляд на губы Изуку. Кацуки не знает что делает, но не может остановиться, когда младший смотрит на него так моляще своими невозможными глазами, что выворачивают наизнанку весь тот багаж чувств, который блондин тащит на себе который год. Эти непослушные тёмные пряди, разбросанные на голове в стройном влажном беспорядке. Эти отвратительно глубокие глаза, которые отдают изумрудом. Эти паршивые длинные, но достаточно редкие ресницы. Этот идиотский шрам, на несколько лет перекрывший веснушки, которые Кацуки обожает секретно считать, пока их обладатель трещит о чём-то пустом и неважном. Эти красивые губы, аккуратные и так хорошо вписывающиеся в общий образ всего миловидного, но, блять, какого же опасного Изуку, который может даже сейчас сломать хребет блондина без лишних усилий. Эта сила, эта физическая подготовка, эта дьявольская сноровка и бесконечный поток животных инстинктов внутри Изуку — это всё так важно, так неповторимо, так впечатляюще прекрасно, что слова сами вылетают изо рта, стоит Кацуки подумать о том, что у него есть шанс заполучить это всё себе. Сделать Изуку своим и иметь каждое право на него. Пожалуйста. - Я люблю тебя, Изуку, - произносит он, его голос нежен, почти как шёпот. - Я люблю тебя до той самой точки, где кажется эгоистичным забирать тебя всего только себе. Слова поражают слух Изуку, погружая его в новые, томительные волнения. Он чувствует, как его кровь бурлит в венах, а каждый мускул тела напряжён от желания. Сердце колотится как бешеное, и в этот момент каждый звук в кухне, каждое шипение сковороды, кажется, исчезло, оставляя лишь громкую пульсацию в висках. - Я не могу смириться с мыслью, что кто-то ещё мог бы занять твоё сердце. Изуку замирает, остро ощущая каждый пульс в своём теле. В глазах Кацуки блестят эмоции, но это не только преданность и нежность. Это буря — страсть, которая наполняла их пространство, и сейчас оба понимают, что они на пороге чего-то большего. Либо же на пороге конца. - Ты знаешь, что я хочу тебя, Изуку? - вкрадчиво спрашивает блондин, его голос хриплым от желания, слова обжигают как раскаленный металл. Он тянет руку, легко коснувшись пальцами шеи Изуку, чувствуя, как под его прикосновением дрожит кожа. Аккуратно оглаживает свою метку. - Я хочу тебя так сильно, что готов забыть обо всем на свете. Хочу тебя себе. Изуку, чувствуя, как по его телу пробегает волна жара, вздрогнул. Тело напряглось, отвечая на скрытое желание второго. Он инстинктивно прижался ближе, словно пытаясь утолить растущее напряжение. Кацуки едва ли держит себя в руках чтоб не сорваться. - Каччан, - обращается Изуку, его голос едва слышен, полный скрытого нечто. Он наклоняет голову, его губы находятся в нескольких сантиметрах от губ Бакуго. - Почему я? Слова, прозвучавшие почти как обвинение, заставляют блондина замереть. Его дыхание стало ровнее, лицо напряглось. Он ожидал пламенного признания, готовности отдаться без остатка, а вместо этого получил… растерянность, смешанную с восторгом. И это задевает его больше, чем любое сопротивление. - Что значит, «почему»? - прорычал он, но в его голосе нет обычной жестокости, только боль, уязвимость, скрытая под маской грубости. Кацуки опускает руку, убирает её от чужой шеи, отступает на шаг, поднимаясь с места, чтобы взглянуть Изуку в глаза. В его взгляде томится глубокая растерянность, большая неуверенность в себе. Его плечи опустились, словно он готов был сломаться. Изуку, чувствуя, как между ними пробежала волна холода, медленно поднимается и протягивает руку, осторожно беря ладонь Кацуки в свою. Его прикосновение – нежное, полное сочувствия. В подсознании птицей бьется мысль о том, что нужно пытаться остановить блондина и удержать на правильной волне, иначе что-то трепетное может выскользнуть из рук. Кацуки думает в этот момент так же. Почему же Изуку? Изуку всегда отличался от других людей. За это Кацуки его полюбил. За то, как он не умеет врать, как усердно он старается для других, как постоянно выходил за рамки, в которые его загоняли, как ярко он светил ему самому, когда Кацуки пытался его гасить. Тонкая духовная нить, связывающая их, была прочнее любой стали. Долбанный воздушный шарик, который не был пробит ни единым из взрывов ладоней Кацуки, пронёс их так далеко по жизни, что последний в какой-то момент успел забыть о том, кто этот шарик ему подарил. Забыть, что это был Изуку, его несокрушимая вера в него. Изуку, который с самого детства смотрел на него как на живой памятник, как на объект величайшей гордости, как на символ победы и никогда не стеснялся заявлять об этом вслух. Изуку, который пробивался годами сквозь его толстую кожу, чтоб достать оттуда того маленького Кацуки, облачённого в путы собственных сомнений и неуверенности, навязанного самомнения и неготовности говорить. Изуку, который собственными кулаками выбивал из Кацуки всё дерьмо, что в нём хранилось годами. Изуку, который слушал и слышал, позволял при себе плакать и ни разу не усмехнулся на это, пусть всегда ранее сам плакал из-за Кацуки. Изуку, который своими огромными, полными света и надежды глазами, показал Кацуки, каким может быть мир, если смотреть на него из своей перспективы, а не через искажённую призму общества. Изуку, который доказал ему, что его будут принимать, любить, даже если он не будет сильнейшим, не будет идеальным. Изуку, который научил его принимать себя, со своими недостатками и слабостями, и стараться не только для себя, но и для других. Кацуки резко отдергивает руку, отступая на шаг. Его лицо искажено, не только от боли непонимания, но и от ярости, сдерживаемой с невероятным усилием. В глазах — буря, не утихающая, а нарастающая. Он стискивает кулаки, костяшки белеют. Молчание повисает между ними, тяжелое и густое, наполненное невысказанными обвинениями и не меньшим количеством подавленных чувств. Но Кацуки осознаёт слишком хорошо, что злится не на Изуку, а на себя, ведь только он так поздно всё осознал. Только ему теперь и разгребать. Открой свой поганый рот, Бакуго Кацуки, и скажи уже наконец прямо, а не перекладывай ответственность на того, кто прошел уж точно не меньше тебя. Перестань себя жалеть, перестань оттягивать момент, который может убить одного из вас. Перестань думать, что убитым окажешься сам. Изуку смотрит на него, его сердце бешено колотится, он чувствует, что сейчас всё может разрушиться. Он протягивает руку, но Кацуки отшатывается еще дальше. - Что значит, "почему"? - рычит Кацуки, голос хриплый, словно он кричал на протяжении долгого времени. По нему видно, что он пытается балансировать между резкостью и подбором правильных слов. - Ты думаешь, я просто так… хочу тебя? Думаешь, я не понимаю, что говорю? Я… я всю жизнь пытался это отринуть, задушить, забыть… Но это… это проросло сквозь всё, сквозь эту чертову броню, которую я годами строил вокруг себя. Ты думаешь, мне легко признаться в этом? - блондин звучит грубо, сипло, но Изуку не чувствует и грамма агрессии в свою сторону. Смотрит на него встревоженными глазами, боясь вмешаться. Кацуки указывает на себя дрожащей рукой, его взгляд полон стыда и решительности. - Ты всегда был… проклятым раздражителем. Я ненавидел тебя, пытал, издевался… Но даже тогда, глубоко внутри… было что-то другое. Что-то, что заставляло меня возвращаться, снова и снова. Ты — это огонь, который сжигает всё на своём пути, но и одновременно… это свет, который… который я никогда не мог найти в другом месте. Ты — единственный, кто заставил меня почувствовать что-то большее, чем ненависть к себе. Кацуки делает глубокий вдох, словно вытаскивает из себя воздух, затхлый и тяжёлый от удушающих эмоций. Его плечи обмякли, его взгляд стал менее агрессивным, но не менее полным боли. У Изуку набатом кружится в голове признание о ненависти к себе. Он надеялся на всё святое, что Каччан давно смог это перерасти и забыть. - Ты дал мне надежду. Надежду на то, что я могу быть лучше, чем я есть. И это… это пугает меня до чертиков. Пугает… и одновременно… манит. Потому что без тебя я – ничего, - звучит так резко, но так самозабвенно, словно Кацуки не сомневается в своих утверждениях даже ни грамма. Его голос дрожит, он пытается подбирать слова, но голова кружится как в адовом колесе, потому что Изуку смотрит на него так внимательно, будто никого другого больше не существует. - Я никогда не любил себя, только ненавидел. Но я любил тебя так сильно, что забыл как это — ненавидеть себя. Он замолчал, его лицо бледное, глаза влажные. Во взгляде больше нет ярости, только ранимость и бесконечная тоска. Изуку подходит ближе, его сердце разрывается от смеси эмоций, которую он видит в глазах Кацуки. Он протягивает руку, нежно касаясь его щеки. - Каччан, - обращается почти бархатно, его голос спокоен, как и должен быть. - Я люблю тебя. Слова, сказанные тихо, словно секрет, повисшие в воздухе, словно легчайшие перья, пронзают Кацуки до глубины души. Его тело тряхнуло, словно от неожиданного удара. Он закрыл глаза, его дыхание стало прерывистым. Это признание, простое и честное, ломает последние остатки его обороны, топит лёд, оковывавший его сердце годами. Он едва ли может поверить, что вчера ему не показалось. Изуку аккуратно тянет его на себя, его губы касаются губ Кацуки. Это короткий, нежный, трепетный поцелуй, полный принятия и глубокого понимания. Без страсти — поцелуй, залечивающий старые раны, поцелуй, запечатывающий их связь. Кацуки, сперва застывший, как статуя, медленно начинает отвечать, его руки поднимаются к чужой талии, обнимая Изуку, прижимая его к себе. Он обхватывает нижнюю губу младшего, прижимаясь к ней с таким отчаянием, словно его бросят, когда он отстранится. Но Изуку его не бросает, оттягивая блондинистую голову немного от себя, чтоб заглянуть в такие красивые алые глаза, наполненные чувственной влагой. Его щёки слегка порозовели, когда Кацуки улыбнулся легкой, нежной улыбкой, которую Изуку никогда не видел раньше. - Я тебя люблю, задрот, - шепчет Кацуки, не убирая руки с чужой талии. - Только не говори никому, что я такой сентиментальный идиот. Он легонько щипает Изуку сквозь ткань футболки в поясницу, его улыбка расширяется, становится всё ярче и откровеннее, когда тот недовольно шипит и в знак «обиды» треплет его непослушные светлые пряди. - Да-да, если я кому-то расскажу о том, что Великий взрывоубийственный бог Динамит так растрогался, пока говорил о чувствах какому-то обычному учителю, то это произведёт фурор, - Мидория блестит и светится, довольствуясь своей саркастичной речью, на что Кацуки испускает славное «да пошел-ка ты в задницу», а после терпит ещё одно трепание волос. - Зато ты теперь выглядишь, как цыпленок, которого переехала тяжелая техника. И вообще, не отвлекай, я тут важные мысли про тебя думаю… - Что это вообще должно, блять, значить? - вскидывает бровь, но прыскает между словами старший, - и что за мысли ты там думаешь? Голова не лопнет, прилизыш? - взглядом указывает на влажные лежащие смирно зелёные вихры. - Ох, как бы моё терпение не лопнуло, Каччан, - язвительно тянет Изуку, но тут же улыбается, любуясь своими руками на чужих плечах, - но я волнуюсь о твоих фанатках теперь. Кацуки театрально закатывает глаза и приоткрывает рот а-ля пребывая в полном шоке и разочаровании. Младший, удостоверившись, что блондин уже налюбовался видом потолка и собственного мозга, вернул взгляд к нему, тоже закатил глаза. Бакуго почти фыркнул на это: - Да какая разница, что они теперь будут делать. Мне не нравятся женщины, Изуку. - Что?… Каччан… - Изуку выглядит так, словно его поразила молния. Кацуки даже напрягается всем телом, уже переживая о том, что тупой задрот истолковал всё то, что было между ними парой минут ранее, как какой-то идиотский цирк и, бляха, дружеский флирт? Как это вообще можно понять? Из домыслов вырывает слабое: - Каччан… Ты мизогинист?.. Кацуки бы предпочел фаталити. - Я тебя прикончу сейчас, - глухо выдаёт он, пока Изуку заливается задротским смехом, совершенно довольствуясь уровнем своих шуток. - Вы только посмотрите на него! Почувствовал каплю власти и давай насмехаться надо мной? - Каччан, над тобой попробуй ещё посмеяться, - широко улыбаясь проговаривает Изуку, снова взъерошивая блондинистые пряди. Ему явно понравилось, потому что раньше Бакуго и на пушечный выстрел не подпускал к своим волосам никого из класса. Теперь жалеет об этом, глядя на то, как судорожно блестят изумрудные глаза, и как до ужасного органично кажутся касания их обладателя в зоне загривка. - Изуку, знаешь анекдот, который педикам не рассказывают? - Да, но я тебе его не расскажу. - Иди-ка ты в задницу, задрот остроумный. Мидория не признается в том, как сильно скрепит его сердце от предыдущего откровения Кацуки, но он признается в том, что готов отвлечь его любой ценой.

***

- Нихуя себе, блять, - тянет Кацуки, когда Изуку плавным движением выбрасывает коробку в сторону, оставляя новенькую огромную плазму лежать на полу в гостиной. - Сколько же бабла у этого кретина. Блондин, прищурившись, осматривает гаджет, его взгляд скользит по идеально гладкой поверхности экрана, отражающему свет. Мидория вторит его манере, мысленно прикидывая, насколько дорогим должен быть этот подарок. Его подарочные часы и рядом не стоят с этим шедевром. Ну и славно. У младшего бы от души отлегло, если бы Бакуго их выбросил и не напрашивался на суеверие о расставании. - Сколько же бабла у этого кретина, - повторяет Кацуки, всё ещё не веря своим глазам. Размер плазмы действительно поражает — она займёт почти всю стену, превращая гостиную в мини-кинотеатр. Кажется, Тодороки решил не мелочиться с подарком. Изуку, рассмеявшись, подходит к коробке, вытаскивая из неё инструкцию и другие аксессуары. Он рассматривает их с интересом, уже представляя, как они будут смотреть фильмы, уютно устроившись на диване. Ну, если блондин захочет. - Ну, что, Каччан, будем распаковывать? - спрашивает он, его голос полон воодушевления. - Или ты предпочитаешь любоваться ею издалека? Мне, может, оставить её прямо на полу? - Ты серьёзно? - фыркает Кацуки, но в его голосе нет прежнего раздражения. Он подходит ближе, начиная осматривать плазму более детально. - Ты, случайно, не знаешь, как это чудо техники подключается к интернету? Я боюсь, что у меня тут может начаться полный пиздец, если я что-то сломаю. Изуку смеётся, взъерошивая волосы Кацуки. У этого парня начинается лёгкая повернутость на этом жесте. В Японии касаться чужой головы в такой манере либо же просто гладить по голове это очень интимно и дозволяется отнюдь не всем желающим, поэтому блондин внутри смущается, почти улыбается, но не выдаёт своего крайнего удовлетворения, шикая в сторону плазмы, привлекая внимание Изуку обратно к ней. - Расслабься, Каччан, - говорит он, указывая на инструкцию. - Я всё подключу и сделаю так, чтобы ты не мучился. А ты пока подумай, что хочешь посмотреть первым делом. У тебя же, наверно, огромная коллекция фильмов с пиратских сайтов. Надеюсь, там нет ничего слишком… специфического. Кацуки закатывает глаза. Как заметил Мидория — Кацуки главный рекордсмен страны по закатыванию. Он бы мог пойти в театральный и стать главным актёром Японии с таким умением. Да и на лицо блондин далеко не пустышка. Изуку отмахивается от своих мыслей, неловко потряхивая головой. - Заткнись, Деку, я не фанат порнушки, как ты, - бурчит Бакуго, на тут же фыркающего брюнета, но всё же улыбается, разглядывая инструкцию. - Я думал, что подарок будет попроще. Ну, может, новый телефон или набор понтовых наушников… А тут… целый кинотеатр на стенке. Чувствую себя как в музее, блять! Изуку, довольный подвернувшейся работой, достает из коробки специальные крепления для плазмы. Они блестят на свету, маленькие металлические паучки, готовые прикрепить к стене гигантский экран. Он начинает аккуратно, следуя инструкции, монтировать плазму. Движения его точны и уверенны, словно он собирает не хрупкую электронику, а сложный механизм из деталей конструктора. Время от времени он бросает на Кацуки шутливые взгляды, подмигивает, спрашивает: «Всё нравится, надзиратель?», вызывая у того недовольное рычание, но с улыбкой на лице. Этот маленький засранец как-то стал заметно увереннее, совершенно не беспокоясь о том, что он теперь несёт. Хотя, Бакуго готов дать руку на отрез — задрот просто шутит, довольствуясь новым положением, а не вкладывает в свои слова какой-либо особенный романтический подтекст. Кацуки следит за ним не отрываясь. Его взгляд скользит по напряженным мышцам рук Изуку, по сосредоточенному лицу, по тому, как ловко он управляется с инструментами. Самодовольный оскал Кацуки действительно граничит между «круто, у меня есть бесплатный рабочий» и «классная задница, Изуку». Хотя, последнее, естественно, остается невысказанным, скрытым за маской едва заметного самодовольства. Изуку, погруженный в работу, этого даже не замечает, слишком внимательно вчитываясь в инструкцию и изредка задавая какие-то уточняющие вопросы, типа: «Как думаешь, Каччан, а этот провод сюда или туда?», на которые Кацуки отвечает короткими, резкими указаниями, не отрывая глаз от объекта своего любопытства. Сообщение от Шото, пришедшее полчаса назад, так и остается непрочитанным, потерявшись среди его мыслей о том, как хорошо выглядят руки Изуку в этой позе... и о том, как идеально будут смотреться они на его собственном теле. Ну, это такое. - Зато теперь у тебя есть огромный телевизор для фильмов, - говорит Изуку, прикручивая последний болт. Плазма занимает почти всю стену, будто впитавшись в неё, став неотъемлемой частью комнаты. - Попкорн, напитки, и огромный экран — и ты сможешь собирать ребят здесь, чтобы проводить время после заданий. Кацуки, наконец отрывает взгляд от Изуку и подходит к плазме, рассматривая ее с близкого расстояния. Его взгляд скользит по идеально гладкой поверхности, по тонким рамкам, по блестящим кнопкам на пульте управления. Он выглядит впечатленным, хотя и не показывает этого открыто. - Ага, - бурчит он, но в голосе слышна удовлетворенность. - Будем смотреть что-то по-настоящему крутое. Без всяких там сентиментальных драм. Только экшен, кровь и… — он на мгновение задумывается, - …новости. Много новостей. Изуку, убирая инструменты, улыбается. Герои должны оставаться в курсе каждой мелочи на горизонте. Динамит обычно всегда знает обо всём, но брюнет едва ли готов поверить, что он узнает это самостоятельно, а не из уст лично Бест Джинса или Меткого Стрелка. Наверняка и Киришима с ребятами много усилий прикладывают, чтоб удерживать друга на единой новостной волне. - Хочешь, можем глянуть какой-нибудь фильм про Всемогущего? - неуверенно обращается Кацуки, когда Изуку начинает всматриваться в свой мобильный после очередной вибрации. - Эй, что там такое? Изуку? А Изуку его не слышит. Он заливается красной краской по самые пятки, неловко моргая на экран своего телефона, куда Тодороки, как и обещал, сбросил видео, которое должно было что-то прояснить для первого. Мидория почти багровеет, когда Кацуки выхватывает у него мобильный, с любопытством разглядывая приглушенные цвета на видео, которое вгоняет его в обильный румянец, едва ли лучше, чем у брюнета. Им повезло, что у Изуку выключен звук, потому что иначе они бы оба прямо рухнули от стыда. Блондин-то помнит, что на фоне играла та же песня, что тогда в лагере, но никак не может гарантировать того, что помимо неё не будет слышно комментариев его тупых друзей, которых хлебом не корми, но дай запустить шпильку. Кацуки неловко пихает мобильный обратно в руки Изуку. - Я не знаю, что сказать, - тихо отзывается блондин, потирая затылок, - я заставлю их заткнуться. Младший не может посмотреть ему в глаза, быстро перебирая пальцами по клавиатуре. Он точно печатает что-то Шото, но Бакуго не чувствует сейчас себя достаточно контролирующим ситуацию, чтоб хоть что-то ему запрещать или просить объясниться. Всё что получается делать, так это тупо смотреть на подсохшие пряди на тёмненькой макушке, которые в самых мрачных снах приходили к нему на помощь. Возможно Изуку не будет на него злиться за вчерашнюю выходку, если он попросит сейчас прощения. - Слушай, я… - Фух, как хорошо! - резко выдыхает Мидория и поднимает взгляд на Кацуки. - Эта запись есть только у ребят. Каминари-кун запрещает съемку в своём клубе, так что никто из посетителей не смог бы заснять нас вчера, - он устало пихает мобильный в карман широких штанов, - я уже испугался, что это видео сделал кто-то из журналистов. Но, замирая на мгновение, он встречает взгляд Кацуки. Это поднимает в голове блондина много воспоминаний, и он не может не думать об их поцелуе, о том, как крепко они держались друг за друга вчера и всего каким-то часом ранее. В этот момент, когда глаза Изуку становятся широко открытыми от тревоги, он прямо вколачивает это чувство в сознание Кацуки, пробуждая в нём бурю эмоций. Старший вдруг начинает ощущать, как его сердце стучит быстрее. Он подходит немного ближе к Изуку, ощущая, как напряжение между ними нарастает. Спонтанное и обоюдное, оно, отсекает возможность избежания. Взаимное смущение окутывает их, словно облако, и Кацуки чувствует себя одновременно неловко и удивительно хорошо, просто глядя на веснушчатое лицо. Изуку не выглядит злым на него даже немного. Это так радует, но и так паршиво окутывает сердце в какой-то омерзительный вакуум, что хочется прыгнуть прямо из окна. А всё потому что блондин не мог бы гарантировать того, что, будь он на месте младшего, то не вскипел бы от злости. Кажется, что он разнес бы всё здание, Изуку, Айс Спайса, а за ним и клуб к чертям собачьим и не оставил никого в живых. Но Мидория реагирует совершенно спокойно. Скорее сказать, что он сам сейчас всматривается в алые радужки, разыскивая в них угольки раздражения или презрения, а не переживает их сам. - Ты… - начинает Кацуки, но запинается, не в состоянии вымолвить ни слова. Вместо этого он просто улыбается, а в глазах появляются искры задора и теплоты. Изуку слегка приподнимает брови, не понимая, что именно у Кацуки вдруг вырвалось наружу. - Я рад, что у тебя нет проблем с этим видео, - наконец произносит, неожиданно ощущая, как тепло приливает к его щекам. - И… Значит, ты не стесняешься этого, да? Изуку заметно стушевался, краснея следом. Он выглядит как в школьные годы: каким-то внезапно нервным и неловким, будто с ним заговорила Мэй или любая другая девчонка, которой Кацуки был бы рад вырвать все патлы. Не делал он этого только потому что он вообще-то классный парень, а классным парням не пристало избивать девчонок. Правда, кто сказал, что он классный? А, точно! Изуку и Эйджиро. Список окончен. - Ну, это необычно, - мнётся Мидория он, ощущая, как его голос подрагивает, - но я бы не сказал, что стесняюсь этого. Да и чего стесняться? Целоваться с про-героем Динамитом, одним из двадцатки секс-символов из нового поколения, это точно не повод для стеснения. Да и сам Кацуки отдаёт себе отчёт в том, что он точно не урод. Его минус в его длинном и остром языке, которым можно мясо хуярить на мелкие кусочки, не прикладываясь к ножу, а так он мечта любой глупенькой наивной фанатки без личной жизни и мозгов, как кажется Бакуго. Изуку в список придурков он не зачисляет. - На видео кажется, что мы пара, - подталкивает Кацуки, выбивая изо рта младшего резких вдох осознания. - Тебя это смущает? Пауза между ними натягивается, и кажется, что воздух становится тяжелее. Кацуки приближается еще больше, почти нависая над брюнетом. Ему кажется, что он слышит шум шестерёнок в этой задротской голове. - Это, конечно, смущает, но не так чтоб я испытывал стыд или жалел о чём-то, - быстро произносит Изуку. Его взгляд мечется по лицу блондина, пытаясь найти себе укромный уголок, как вдруг его переклинивает и он выдаёт тягуче неожиданное: - смущает? Разве тебе не льстит, что все теперь думают, что у Величайшего героя, вроде меня, - он показательно возводит палец вверх, - роман с… - показывает на Кацуки, - ну, ты понял. Кацуки фыркает. Его этот перепад настроений ни грамма не смущает. Наоборот, даже если в шутку Деку отозвался о себе, как о важной фигуре в истории — для блондина это победа. - Ох, Величайший герой, ты думаешь, что меня только это волнует? - блондин растягивает губы в хитром оскале, приближаясь ещё на один шаг. - Меня волнует то, как ты выглядел, когда мы целовались, - он замечает, как Изуку прикусывает свою щеку изнутри чтоб не выдать лишней эмоции, - на видео ты, конечно, выглядишь как ангелочек, которого хотят взять все в этом чёртовом городе. Я начинаю побаиваться, что ты загордишься тем, что смог подцепить такого шикарного мужчину, как я, - плечи младшего судорожно подрагивают, выдавая подавленный смех и почти оскорбляя Кацуки. - Не того боишься, Каччан, - в глазах брюнета черти пляшут, Бакуго чувствует этот порыв каждой частичкой своего тела. - я бы на твоём месте боялся, что я расскажу всем, как ты дрожал, когда мы целовались. У Кацуки в неверии шире раскрываются глаза, а изо рта вылетает какой-то несуразный звук, выделяющий удивление. Изуку с удовольствием оценивает то, с какой интенсивностью нежный розовый румянец начинает ложиться на скулы блондина неровными пятнами. Он улыбается на это едва ли не с ехидством, делая встречный шаг вперёд, вынуждая старшего сжаться внутри ещё сильнее. - Дрожал?! - Кацуки вскидывает подбородок повыше, его глаза сверкают. - Ты с ума сошёл, малышарик! Я просто… контролировал свои эмоции, чтобы не раздавить тебя своей потрясающей мощью! - Точно! - наигранно восхищённо тянет Мидория, осязая нервно вскинутую бровь второго, - Каччан, ты потрясающий! Твой самоконтроль заслуживает всех наград! Кацуки резко выдыхает, его дыхание становится прерывистым. Он пытается скрыть своё смущение, но Изуку видит всё: как напряглись мышцы его шеи, как расширились зрачки. Никто из них не понимает, как они заканчивают тем, что старший оказывается критично близко к лицу веснушчатого. - Заткнись, Изуку, - рычит он, его голос лишен прежней уверенности, но растекается вязкой игривостью. Он пытается взять себя в руки, но его пальцы невольно сжимаются в кулаки. - Ты слишком много болтаешь. - Моя профессия вынуждает, - ухмыляется брюнет, и это самая самодовольная и беззлобная ухмылка, которую блондин наблюдал за всю свою жизнь. Он чувствует, как внизу живота всё натягивается до предела, а мышцы лица предательски выдают молящее выражение. Изуку опускает взгляд ему на губы, очевидно, замечая как оскал сменяется смущенным нечто. - Не ожидал такой реакции от Великого взрывоубийственного бога Динамита. - Пошел ты, - хрипло шикает Кацуки, наклоняясь так близко, что между их лицами оказывается всего ничего. - Волк в овечьей шкуре. Изуку смеется, звук низкий и немного хриплый от сдерживаемого возбуждения. Он поднимает руку, проводя пальцем по скуле Кацуки, чувствуя, как под его прикосновением кожа напрягается. Последний гордится тем, что за годы существования в функции самого злобного человека в мире научился терпеть до последнего. Он незаметно движет бёдрами, поправляя слегка натянувшеюся ткань спереди. Он мало соображает о том, не отдавая отчёт действиям, буквально уже налегает на Изуку всем телом, всматриваясь в изумрудные радужки, что отдают чем-то таким сокровенно томным и скрытым, что ладони потеют обильнее, чем во время напряженной схватки. Изуку слишком горяч, когда отвечает взаимностью на идиотские перепалки. Слишком горяч, когда не пытается удрать от него. Изуку это всегда слишком. - А ты, Каччан, - шепчет он, его голос еле слышен, - очень милый волк. Всегда мечтал погладить такого. Кацуки резко втягивает воздух, его глаза расширяются, а кулаки сжимаются ещё сильнее. Он пытается выглядеть грозным, но его попытки выглядят комично на фоне явного волнения. Мидория видит его насквозь, слегка приподнимая свои брови. В отличие от старшего он не кажется на грани между потерянностью и трезвым рассудком. Из них двоих только он успевает анализировать происходящее и то, каким ошеломительно притягательным взглядом Бакуго смотрит на него. Где-то в подсознании, по крайней мере, он пытается себя в этом убедить. - Ты меня выводишь из себя, - сообщает Кацуки без капли грубости. - В этом есть свои плюсы, - Изуку приближается ещё совсем немного, их губы почти соприкасаются. - Так непривычно видеть тебя таким… растерянным. Блондин резко хватает младшего за руку, его прикосновение сильное, властное, но в то же время нежное. Его взгляд приковал Изуку, поглощая его целиком. В голову лезет что-то до тошноты вульгарное. Бакуго сдерживает это последними крошками терпения, что возымел за все эти годы. Флиртующий Изуку стал для него смертельным оружием, а он даже не надел бронежилет. - Заткнись, - просит Кацуки, его голос превращается в хриплый шёпот. Он склоняет голову, его губы медленно касаются щеки Изуку, оставляя после себя легкое покалывание. Мидория закрывает глаза, вдыхая запах Кацуки — жженой карамели, оттенок мяты и хвои, послевкусие окономияки. Он проводит рукой по шее блондина, чувствуя биение его пульса под пальцами. Бакуго ломает от этого, разрывает на части, заставляет чувствовать себя ужасно податливым — блядской глиной, готовой прийти в форму, которую выберет Изуку. Почему он не знал, что он может быть таким? Что останавливало его от того, чтоб что-то изменить раньше? Почему брюнет сейчас кажется сопоставимым со смертным грехом, который так отчаянно хочется совершить. Вопросы разбиваются вдребезги, когда Изуку аккуратно сжимает своими шрамированными пальцами блондинистые волосы на загривке. Это движение вызывает у блондина удар адреналина. Изуку выглядит таким… желанным, и это устрашает и возбуждает одновременно. - Перестань, - почти умоляюще шепчет блондин, его голос дрожит от предвкушения. Он придвигается ещё ближе, их губы соприкасаются, сначала легко, почти несмело, а затем глубже и более страстно. Губы Изуку мягкие, вкусные, они словно утягивают блондина за собой. Кацуки прижимает его ближе, играя с температурой, варьируя силу. Он наклоняется чуть больше, углубляя поцелуй, позволяя себе разрешить свои чувства. Его накрывает волной стыда из-за того, что он не может сжимать его мягче, касаться нежнее. Руки, как отдельные части, блуждают по всей подтянутой спине, нет-нет да залезая под футболку. Это так пошло, так грубо и бесцеремонно, но Изуку не пытается его оттолкнуть и выставить границы — он вжимается ближе, обвивает крепкую шею своими руками, блуждает пальцами по волосам, осознанно подталкивая Кацуки спрыгнуть с этого моста. Блять, и Кацуки прыгает. Они теряются, забывая о времени. Кацуки сжимает Изуку, словно пытаясь запечатлеть этот момент. Губы движутся синхронно, поцелуй то становится глубоким, погружающим, то неожиданно нежным, заставляя их замирать в ожидании следующего движения. Они на мгновение разрываются, лишь для того, чтобы снова найти друг друга. Кацуки не успевает осознать, что тащит Изуку к дивану, тянет сесть его на себя. Он ни черта не осознаёт, когда врезается в его губы с ещё большим напором, чувствуя как младший случайно с силой ёрзает по его паху, устраиваясь удобнее. Руки блуждают по чужой талии. Всё тело Изуку соблазнительно подтянутое, оно заполнено жаром от температуры, хотя Кацуки не может уверенно заявить, что это не он его так нагрел. Он даже не пытается больше скромно подцеплять край собственной футболки на чужом теле — в отрытую просовывает руки между тканью и разгоряченным телом, прощупывая каждую мышцу и с особым наслаждением поглаживая выпирающие тазовые косточки. Изуку шумно выдыхает ему прямо в рот, балансируя между сдавленным мычанием и прерывистыми вдохами. Он слегка подрагивает, когда Кацуки прижимает его ещё сильнее, буквально впечатывая в свою грудь и живот, но даже не думает отстраняться. Шрамированные пальцы бережно проходятся по чужому подбородку, оглаживают скулы, возвращаются к плечам, слегка массируя их и упиваясь тем, как в какой-то момент Изуку начинает ощущать влажный язык у себя во рту. Изуку приоткрывает глаза, тут же встречаясь с кроваво-алыми радужками, которых почти не видно за огромными пульсирующими зрачками. Кацуки выглядит до отвратительного раскованным, его заливает пунцовым от зрительного контакта, да и Изуку чувствует как становится ещё сложнее дышать, прикрывая глаза обратно. Кацуки идёт на новый риск. Изуку позволяет ему рисковать. Он позволяет чужому языку исследовать его рот, позволяет пробовать на вкус его собственный язык, оглаживать зубы, нёбо — всё к чему Кацуки умудряется дотянуться, смешивая их слюну в крупные капли, что невольно начинают стекать тонкими струйками, когда они переключаются снова на губы. Изуку вздрагивает всем телом, неловко ахая в поцелуй, когда чувствует крепкие ладони ниже талии. Кацуки сжимает его бедра, совершенно не случайно касаясь ягодиц и сминая их с довольной ухмылкой, отрываясь от припухших губ и с остервенелой тягой вылизывая шею. Он понимает где-то на границе сознания, что рискует напугать Изуку, но он так льнет к нему, так открывает шею, так красиво смущается, громко-громко дыша, что Кацуки не может сдержаться. Он ставит засос поверх вчерашнего, кусает и зализывает, пятнает всю шею, о которой мечтал, запираясь в душе все восемь лет. А Изуку всё повторяет его имя, просит о чём-то, надеясь, что Кацуки всё поймёт сам. Снова ёрзает на чужом паху, совершенно точно ощущая под собой внушительный бугорок, который не счесть за стояк будет преступлением. У Кацуки теряются мысли, когда его за подбородок отрывают от выцеловывания шеи и втягивают в новый глубокий поцелуй, совершенно несдержанно прикусывая нижнюю губу и с отвратительно пошлым чмокающим звуком просовывая свой язык вовнутрь. У блондина голова идёт кругом от того, как быстро учится Изуку. Как заметен его собственный бугорок на штанах, как по-собственнически он проходится своими шероховатыми руками по чужой груди, с нажимом прощупывая ужасно быстрое сердцебиение Кацуки. Они не слышат как звонит телефон Изуку уже второй раз, но когда он начинает разрываться от третьего, то младший неожиданно для себя резко соскакивает с любезно предоставленных ему в качестве стула ног, и вытаскивает мобильный из кармана штанов, красноречиво натянутых на одном конкретном месте, куда Бакуго смотрит, как завороженный, пока брюнет натягивает футболку пониже, чтоб прикрыть. - Ты собираешься ответить? - спрашивает Кацуки, в его голосе слышится абсолютная бесцветность. Он шумно дышит, ещё не придя в себя, и даже не пытается прикрыть мокрое пятно на штанах с бугорком. - Да, мне нужно… это мама, - произносит младший, уже отдаляясь, и стремительно сбегает в ванную. Кацуки сидит так минуты с три, когда внезапно по его сознанию ударяет молния. Он подскакивает с месте, заливаясь густым красным. - Ты теперь мой парень! - кричит он через весь дом, пока сам сбегает на кухню, истерически улыбаясь и стыдясь подкошенных ног.

***

В день, когда Изуку поделился с Шото о своих чувствах к Кацуки, стал травмирующим для них двоих. Они сидели на одной из лавочек при общежитии, разглядывая вместе новостную ленту с телефона Тодороки. Он весело говорил о том, что Иида пригласил его погулять на выходных и пойти вместе на одну из городских выставок в Икэбукуро, а Изуку удовлетворенно кивал, позабыв о минимальной дистанции между ними. С Шото всегда было очень уютно. Когда он открылся для всех и перестал быть ледышкой он сам стал тянуться к Мидории, что даже на день не опускал свою протянутую руку. Для Тодороки нет никого такого же весомого и важного, как его веснушчатый друг, что только-только подавился пирожком с мясом и едва ли не откинулся под позорные взгляды от 3-В. - Ты в порядке? - побеспокоился он, а Изуку только неловко почесал затылок. - Я читал, что процент летальных исходов от удавки прилично высокий, поэтому тебе не следовало бы… - Тодороки-кун, я понял, - мягко перебивает его брюнет, солнечно улыбаясь. Они говорили о многом. Шото иногда делился самыми жестокими откровениями из прошлого. Рассказывал об опыте на специальных заданиях. Любил болтать о собе. Говорил, что хочет пойти на курсы по изготовлению палочек ручной работы, чтоб есть эту самую собу было вкуснее. Они так торчали до самых сумерек, когда от усталости Изуку оперся плечом о дружеское правое плечо, отдающее холодом. В это время, когда Изуку и Шото зависли на лавочке, полностью погружённые в разговор и смех, их как будто не замечали — совершенно безмятежные, как голубки на ветке. Шото шутил о своих попытках научиться готовить собу, а Изуку, сидя рядом с ним, меланхолично размышлял о том, как быстро пролетело время. Погода была отличная, вечер уже окутывал всё вокруг. Однако, всё это погружение в счастливые размышления резко оборвалось, когда Кацуки, смотря в окно своей комнаты, заметил эту дьявольскую картину. Картину, которая мгновенно вызвала в нём бурю чувств: от недовольства до зависти, от ненависти до комичной ярости. - Эй, вы что, ахуели там?! - заорал он из окна, его голос смешивался с проходящим ветерком. - Двуликий холодильник, отведи-ка свою ледяную задницу в спортзал! Бегом, сука! Изуку вздрогнул, оторвавшись от разговора, а Тодороки совершенно спокойно повернулся в сторону окна, не выдавая ни миллиметра смущения. - Я тебя слышу, Бакуго, - отозвался Шото с обычной хладнокровностью, на что блондин в отчаянии закатил глаза. - Если хочешь со мной потренироваться, то подожди немного. Я сейчас занят. Как на лбу Кацуки появилась испарина было видно за километр. Кроме того, от его комнаты пёрло подожженным подоконником. - У вас тут любовь по переписке или как?! Отвлекаю сильно?! - Это не так, - попытался объяснить Изуку, но Бакуго продолжил, не замечая неловких трепыханий. От неудержимого ора блондина отвлёк звонок на телефон. Он принял вызов без раздумий, тут же слыша всё ещё беспредметный и спокойный голос Айс Спайса: - Ты так смешно завидуешь. - Завидую?! - взорвался Кацуки, распахнув окно чуть шире. - Да я прям трещу по швам от переизбытка чувств! - Ощущается, - коротко парирует Шото, на что Изуку совсем тихо фыркает. Каково было его удивление, когда он понял, что Бакуго почувствовал это как-то телепатически. - Я понял, но сейчас мне нужно немного… времени. Приду позже, ладно? - Позже?! - заорал Кацуки. - Ты что, думаешь, я буду ждать, пока ты там с ним «занят»? Я тебе сейчас такую зарядку устрою, что ты будешь лежать неделями! И будь уверен, Деку тоже получит! Сколько времени тебе нужно, чтобы подняться и прийти сюда? - продолжал блондин, а его голос напоминал рев двигателя, готового рвануть с места. - Прямо сейчас, в тренировочный зал! Я не дам вам кадрофилить тут, приятеля! - Что вообще значит «кадрофилить»? - тихонько спросил Изуку у пожимающего плечами Шото. Кацуки швырнул телефон на пол, чуть не разбив его, и в порыве гнева с забавными усилиями выскочил из комнаты, пробормотав на прощание что-то нечленораздельное про «двуликих» и «холодильники», ни разу не забыв о своей ярости, с видом задетых чувств и обиды, утопал сразу в тренировочный зал дожидаться. А тем временем, на лавочке, где сидели парни, Тодороки покачал головой и улыбнулся: - Ну, это было… ярко, - сказал он, взглянув на слегка испуганного Изуку, который продолжал улыбаться. - Думаю, он скоро остынет. - Да, но я всё равно как-то приятно себя чувствую, - хихикнул Изуку, глядя, как удалившегося от окна Кацуки. - Надеюсь, он не сгорит от гнева, пока дождётся тебя. - Главное, чтобы он не влепил тебе вместо меня, когда мы его увидим, - хитро подметил Шото, и оба рассмеялись. Они просидели так ещё несколько долгих минут, вслушиваясь в шум листвы кустов и деревьев вокруг общежития. Тодороки снова сказал что-то о собе, мечтательно смотря в небо над ними. Изуку смягчился от этой безмятежности и уперся щекой в подобранное под себя колено правой ноги. Его взгляд невольно вернулся к окну, из которого выглядывал разъяренный Кацуки, так непривычно для себя отгоняя ребят друг от друга, словно это могло что-то значить. - Я люблю Каччана… - тихо выдает Изуку, чем обрывает речь Шото о собе с корнем. Между ними повисает тишина на томительные несколько секунд. Голос Тодороки разбивает её вдребезги нейтральностью своего голоса: - Парень… - выражение лица Шото плавно перетекает в глубокое разочарование, - я торчу теперь Каминари столько денег…