Look What You Made Me Do

Каждый день в течении выпускного года всем студентам твердили о самых сложных предстоящих экзаменах. О том, как их невозможно сдать и как каждый год кто-нибудь проваливается. Приводили мифическую статистику не сдавших столетней давности, что побуждало только глаза закатывать да надменно вздыхать. Никак не стремление выучить ещё больше. Каждый преподаватель считал своим долгом нагнать жути томным низким голосом. И кого руководство хочет напугать? Пусть идут и первокурсникам сказки о «не сдачах» рассказывают, те наивные, они во что угодно поверят. У первокурсников коленки трясутся и сердечко колотится от любого шороха или хлопка. Существует экзамен пострашнее Госов. Это аккредитация, которая не имеет никакого отношения к университету, а устраивается каким-нибудь головным центром в столице. И там людям глубоко плевать, как учился все долгие годы. Важны лишь баллы за тест, который от медицинской практики так же далёк, как две соседние галактики. Ну почти. Одно грело душу: все выпускники попадали под одну гребёнку — учился из рук вон плохо или конченной зубрилой был, неважно. Там компьютер всё решает. Шото размышляет так надменно, словно никогда зубрилой перваком не была. Была ещё как! С блестящими от восторга глазами, слюной у рта тряслась по поводу и без. Всё боялась, что отчислят, хотя всегда первой из группы студенческий продлевала. Когда Тодороки училась на первом курсе, она старалась готовиться ко всем к занятиям, покупать и читать все предложенные кафедрой методички и учебные пособия. Но стоило ей проснуться утром и приехать в универ, как всё выветрилось напрочь. И оставалось только перекати-поле в голове и воспоминания «Что-то вроде учила. Что-то вроде читала». Тодороки потратила уйму времени на изучение особо сложных тем, предметов. Она бесчисленное количество раз пересдавала зачёты, коллоквиумы, экзамены. Пропускала сходки, вечеринки, пьянки своих одногруппников ради библиотеки. Засиживалась допоздна, что никто на свидание пригласить не мог. Как итог, нет у неё ни подруг, ни парня. Даже нет той самой знакомой, которая займёт место в лекционном зале, захватит куртку вместе со своей, одолжит халат, да и просто той, кто будет писать по ночам, присылать мемы с котиками и справляться о Шото. У Шото был только разум. Только разум и Шото. Вот такая команда. Тодороки постыдно соврёт, если скажет, что одиночество не беспокоит. Но ей не стыдно за потраченное время. Это воспитало в Тодороки будущего врача. Могла бы сейчас на шестом курсе хвататься за голову и бегать по кафедрам закрывая долги. Сейчас Шото умело пользуется накопленными за шесть лет знаниями. Она благодарна себе из прошлого за усердие и труд. Вторая лекция по госпитальной хирургии началась десять минут назад, а преподавателя всё не было. Великий Бакуго Кацуки опаздывал. Неверное заключение! Верное было: он не опаздывал, а задерживался. Ведь его руки золотые — нет платиновые — и ему нет дела до студентов, когда его ждёт очередь из страдающих и умирающих. Ведь только он им поможет, только он их спасёт. Он их последняя надежда! Тодороки выворачивало от подобных заявлений, даже блевать тянуло. Ну что за возвышение одного человека над всеми остальными?! Что за разделение на Великих и Простых смертных?! Одни мол добились всего и, следовательно, достойны внимания и восхищения, а остальные — челядь. Просто пыль у дороги. Стоило первой лекции закончиться, как о докторе Бакуго заговорили все. И девушки, и парни. Даже бездомные коты перемяукивались. До ушей Тодороки доносились обрывки бесед. Обсуждался его внешний вид, его подтянутое тело, его руки с проступающими венами, его красивое лицо, его голос и харизма. Гадали был ли он женат, в отношениях или свободен. Тодороки видела в коридорах, как студенты, которые даже были на несколько курсов младше, искали его в социальных сетях. Им всё-таки удалось найти его публикации в уважаемых журналах и выступления на конференциях. «Замена митрального клапана при инфекционном эндокардите» — говорилось в одной статье. «Подход через лёгочную артерию при операциях на открытом сердце» — огромными буквами было написано в другой. Девушки переслали друг другу, отправляли в беседы групп видео и фото с ним, чтобы и Тодороки повздыхала о нём, но она автоматом удаляла. После показательного представления с подопытной Шото в главной роли, она не испытывала к нему ничего положительного. Не потому, что её выставили на всеобщее обозрение почти сотне человек, стараясь подловить на вопросе, а потому что он ей просто не нравился. Слишком вальяжный, напыщенный, высокомерный, нахальный. И все эти качества в одном человеке. Опасное комбо. Хотя для хирурга подобное комбо даже полезно. Способствует спасению жизней. К тому же, не такой он уж и симпатичный. Не во вкусе Шото. Тодороки опустила подбородок на парту и тыкала в экран телефона, пытаясь запоминать вопросы теста. «Появление выраженного сердечного толчка у детей связано с». Ответила, что связано с гипертрофией и дилатацией левого желудочка, а ответом было правого. Как же бесят дурацкие вопросы со своими дурацкими вариантами! Они ещё отличаются одним словом или предлогом, или частицей «не». А Шото с умением не дочитывать предложение до конца, постоянно попадалась, что лишало драгоценного балла. Вечно она гонится за временем, за количеством, а не за качеством. Вопросы из кардиологии всегда ставили Тодороки в тупик. На первом курсе она с трудом выучила круги кровообращения с иннервацией сердца на анатомии, а на пропедевтике — точки перкуссии и аускультации. Уже после она узнала про мнемонику «МАЛЬТА». ЭКГ она до сих пор читала плохо, хотя за время работы сняла более сотни кардиограмм. Что-то простое, вроде синусовой брадикардии, аритмии, острого инфаркта и асистолии, могла прочитать, а со сложными случаями бегала к ординаторам или к врачам. «Для купирования приступов желудочковой пароксизмальной тахикардии применяется» — гласил следующий вопрос в тесте. Шото слёту ответила «Лидокаин», поскольку фармакология — одна из любимых дисциплин. И в ней она чувствовала себя уверенно и на своём месте. В отличии от биохимии. С первого занятия они с Тодороки друг друга не то, чтобы не взлюбили, скорее люто возненавидели. Сколько пересдач, сколько отработок, сколько слёз, сколько бессонных ночей и желания отчислиться к чёрту? Впрочем, всё позади. На этот раз Тодороки не опоздала, даже пришла за десять минут, чтобы сесть в самом дальнем углу и не попасться на глаза. А то очередной «Триады» не избежать. Или на что у него фантазии хватит. Рядом на свободном стуле лежал белый халат. Шото не спешила его надевать. Как придёт его Величество, так и наденет. В прошлый раз Шото чувствовала себя глупо в хирургичке с мишками, когда все остальные были в белых халатах. Решила на второй лекции быть в халате, дабы слиться с общей массой или дабы соответствовать дресскоду, она не задумывалась. А не выделяться не получится: цветные волосы выдают. Рыже-платиновый сплит её натуральный цвет, и у Шото не было нужды смущаться или робеть. Позади перешептывались и хихикали три девушки. Не трудно было догадаться, кто был предметом их обсуждения. Очередное обсуждение Божества. Тодороки раздраженно вздохнула и достала из бокового кармана рюкзака наушники, подключила к телефону и стала наслаждаться музыкой. Пока ехала утром в метро скачала пару новых песен, так раз было время оценить. Через пару минут Тодороки вздрогнула всем телом от хлопка за спиной. Она резко сняла наушники и повернула голову в сторону шума. Доктор Бакуго захлопнул дверь, привлекая к себе внимание студентов. Он обвёл аудиторию внимательным взглядом. Только на второй раз Тодороки заметила, что глаза у него были алые, без единого намёка на тепло и заботу. Глаза Бакуго были холодными и суровыми. И что же интересно видели пациенты, которые так отчаянно нуждались в нём? Убедившись, что на него все смотрят, Бакуго сдвинулся с места и спустился по лестнице к трибуне. Его белый халат развевался от быстрого шага, как плащ супергероя. В аудитории воцарилось молчание, никто не осмеливался ни заговорить, ни двинутся, лишь не нарушить тишину. — Мне тут руководство напомнило, — вместо приветствия начал Бакуго, — что я веду лекции у выпускников, у завтрашних врачей. — Надменно произнёс он. — Я не собираюсь называть вас всех своими коллегами. Язык у меня не повернется так оскорбить настоящих врачей. А вы просто студенты, шелуха, что путается под ногами и всё портит. Только на кону человеческая жизнь. Побойтесь и одумайтесь, пока не поздно. Думаете, надели белый халатик и нос задрали? Не всё так легко. Хотя. — Он ненадолго смолк, снова оглядев аудиторию. — Чем больше вы косячите, тем больше у меня работы и востребованности. Бакуго замолк, но по его виду не сказать, что закочил. Похоже на театральное представление, только в главной роли не одна Тодороки, а весь курс. Все собравшиеся остались в полнейшем ступоре от услышанного. Тодороки даже выпрямилась на стуле. В наушниках продолжала тихо звучать музыка: она от неожиданности только вытащила их из ушей. — У меня есть для вас кейс со времён моей ординатуры. А у вас полтора часа для его решения, — Доктор Бакуго нажал на кнопку на пульте, и проектор позади него включился белым экраном. — Это случай из моей практики, решение которого у меня заняло меньше недели. Передо мной около сотни, к сожалению, будущих врачей, так что до конца лекции решить его мозгов хватит. Как-то же вы дотянули до шестого курса. После этой короткой речи царившая в зале тишина стала абсолютной. Но она тут же нарушилась. Кто-то стал перешёптываться. Кто-то нетерпеливо заёрзал на стуле. Кто-то шумно открыл записи и щёлкнул ручкой, кто-то на телефоне стал активно печатать. А Тодороки, подняв брови, недоумённо задумалась. С чего Великий взял, что мы — да к чёрту мы — ОНА накосячит?! Не навреди и понятие здравый смысл для него какая-то шутка? Внутри что-то шкряблось. Это была задетая гордость. Бакуго Кацуки посмел пошатнуть её эго, причислив к заурядностям. Она стиснула зубы и крепко схватила ручку. — Итак, пациентка А поступила в приёмный покой с болями в животе, температурой 37.9, учащенным пульсом и низким давлением. УЗИ показало камни и утолщение стенок желчного пузыря. Была переведена в хирургическое отделение для дальнейшей лапароскопической операции. Бакуго ещё раз нажал на кнопку пульта, во весь экран высветилось всё им сказанное. — А теперь первый вопрос, — стоило ему произнести, как все студенты напряглись, словно бегуны на стартовой площадке, — отвечайте поднимая руку: самый главный этап в процессе лечения? — Осмотр, — выкрикнул кто-то. — Нет, — ответил Бакуго. — Лист назначения, — предположил женский голос. — Нет, ещё варианты. — Изучение результатов анализов и чтение снимков, — прозвучал голос со стороны. — Нет. Тодороки не спешила выступать с предположениями. В разгаре первый вопрос, высовываться раньше времени — не в стиле Шото. В её стиле посидеть, послушать, подумать, приглядеться, а уже потом выступить самой. Срабатывало в жизни, на экзаменах, на работе — значит и сейчас сработает. — История болезни, — и снова женский голос. На этот раз другой. — Наконец-то, хоть кто-то додумался до простой истины. Шото вытянула шею и попыталась разглядеть девушку, которая только что отвечала. По голосу она вроде узнала и оказалась права. По высокому чёрному конскому хвосту она узнала Яойрозу Момо из 623 группы. Они не были дружны. Может переговаривались на лекциях, в анатомке часто встречались на младших курсах, в библиотеке в одной очереди стояли, но приятельницами не были. Глядя на Момо с высоты трёх рядов, глаза Шото зацепились за глубокое декольте. Точнее провалились в него. Она что, несколько пуговиц расстегнула? Специально или это у неё стиль такой? Стиль — свободу сиськам. Шото машинально поморщилась. — Вы так или иначе начинаете с истории болезни, — начал Бакуго и перелистнул слайд. На нём появились послеоперационные записи. — А уже потом осмотр, пальпация, аускультация, перкуссия и так далее. — Он повернулся к слайду. — Пациентке А провели операцию и благополучно, без осложнений выписали. Через три месяца она со скорой поступает снова. И на этот раз попадает в мои умелые руки. Жалобы при поступлении, внимание, Боли в правой нижней части живота, рвота и температура 38. Симптомы чего? «Аппендицит», — про себя подумала Шото. — «Слишком легко, чтоб напрягать горло». — Аппендицит, — вновь ответила Момо. — Я поставил ей диагноз «Аппендицит» и выписал ей дорогу в операционную. Во время того, как я уже мобилизовал слепую кишку и был на полпути к удалению аппендикса, я увидел совершенно здоровый аппендикс. Не было ни единого признака воспаления, ни инфекции, все прилежащие ткани выглядели абсолютно здоровыми. Операцию я завершил, аппендикс удалил. — Бакуго вздохнул, чтобы перевести дух. — Резюмирую: две серьёзные операции, здоровый орган иммунной системы, постоянная усталость, перепады настроения, боли в животе и мышцах. Какие идеи, что будете делать? — Анализ антител на волчанку, — попытался встрять бодрый голос. — Отравление тяжелыми металлами, — не дождавшись спросил другой. — Конкретнее, — с нажимом сказал Доктор, обращаясь к последнему. — Отравление свинцом. — Неплохо. Анализ крови чист: ни отравления тяжёлыми металлами, ни угарным газом. — Анализ спинномозговой жидкости на энцефалит, — крикнул парень в прямоугольных очках, он говорил с высоко поднятой рукой. — Ничего. Всё чисто: ни эритроцитов, ни лейкоцитов, — Доктор Бакуго одобрительно хмыкнул. — Неплохая идея. В очкарике Тодороки узнала Ииду и невольно улыбнулась. Он был отличным парнем, правда немного дёрганным, вечно махал руками, когда что-то говорил или объяснял. Но Шото с ним поладила. Пару лет назад вместе проходили практику в одном отделении, тогда она и убедилась, какой он умный и приятный молодой человек. Услышав громкий голос Теньи снова, у неё брови взмыли вверх. — А проверяли на Гийена-Барре? Тот же анализ спинномозговой жидкости? — Как ни странно проверяли, — Бакуго заметно улыбнулся. Его глаза чуть заблестели. Казалось ему начинает нравится та игра, что он затеял. — Непрямая проба Кумбса отрицательная плюс нет повреждений периферийных нервов. Ещё! — А как насчёт нейродегенеративных заболеваний? На этот раз голос донесся с нового места. Шото разглядела только рыжую копну волос. — С чего такая мысль? — и снова рот Бакуго растянулся в подобии улыбки. — Я хочу узнать ваш ход мыслей. Если удовлетворите, то получите ответ. Рыжая девушка немного стушевалась, почесала затылок и нервно заговорила: — Эм… пациентка жалуется на мышечную слабость, что и характерно для дегенерации аксонов. Например, ранний Альцгеймер… Ранее вы отметили, что энцефалит был неплохой идеей. Да и анализы чисты. Любое дегенеративное заболевание в стандартных анализах крови не выявить. Ранними признаками могут служить перепады настроения. — Ранними признаками вполне могут быть, но не каждого же истерика подозревать в дегенеративном заболевании. А вы не до конца безнадежны раз способны примечать детали. — Бакуго обратился к аудитории. — Мысль в верном направлении. Я тоже в эту сторону думал, поэтому сделал необходимые тесты на маркеры Альцгеймера, Гентингтона и прочие. Пусто. Ещё мысли. Давайте, напрягайте головы! Мне становится интересно. — Анализ на наркотики и алкоголь. — Конкретнее. — Длительное употребление амфетаминов ведёт к нейротоксическому эффекту. Отсюда и гибель аксонов, и перепады настроения, и слабость. — Даже не хочу знать откуда такая осведомленность, — в голосе доктора послышались нотки презрения. — Анализ крови чист, как слеза. А моча периодически темнеет, а так всё в пределах нормы. Думайте! Тодороки наскоро записывала все идеи, что предлагали. Вычёркивала ненужные, на их место сразу приходили новые. На полях она оставляла собственные предположения. Что-то обводила в круг, что-то помечала восклицательными знаками. Так понятие «мышечная слабость» несколько раз помечено. Все мысли и предположения Тодороки, вертевшиеся в уме, упорно не желали выстраиваться в единую логическую цепочку. Обрывки фраз, какие-то размышления — всё обрывалось не дойдя до цели. Вроде бы данных достаточно, чтобы решить кейс, или хотя бы предварительных диагноз высказать. Но откровенно говоря, Шото боялась рот раскрыть, боялась опозориться. Ответ где-то поблизости, он рядом стоит только руку протянуть, но никак не ухватить… У Шото расширились глаза. Она встрепенулась, очнувшись от размышлений, и подняла голову. Её осенило. Она нерешительно подняла руку: она дрожала и не хотела выгибаться. Но Тодороки рискнула. Похоже по натуре она игрок. — Можно высказать предположение диагноза? — дрожащим, как всё её тело, голосом спросила Тодороки. Ей не нужно было оборачиваться, чтобы убедиться сколько пар шокированных глаз устремлено сейчас. Одна пара алых глаз так точно с удивлением смотрела. — Встаньте! — скомандовал Бакуго. У Тодороки внутри ухнуло, но она нашла в себе силы подняться. Стул назло громко скрипнул в тишине, когда сдвигался. Халат белый так и остался лежать на стуле. — Слушаю ваш диагноз. — Порфирия, — она вложила всю уверенность, но голос продолжал предательски дрожать. Доктор Бакуго нахмурился, склонил голову набок, словно что-то обдумывая. — Вы уверены? — он внимательно посмотрел на студентку, а, увидев как Шото кивнула, он добавил: — Докажите. Она взяла в руки свои записи. — Исходя из истории болезни имеем, у пациентки идиопатические боли в животе, слабость в мышцах, полиневропатия, учащенный пульс, смена настроения. Вместе с фактом потемнения мочи и получается острая перемежающаяся порфирия. А это значит, что ей зря провели две операции. — И как вы до диагноза додумались, вы же ни разу ничего спросили? — От клыкастой ухмылки у Тодороки уже дёргался глаз. — До последнего молчали, чтобы в конце победить? — Победила не я, а мои коллеги, — она специально голосом сделала акцент на последнем слове, чтобы задеть доктора. — Именно они сделали всю работу — собрали анамнез, провели анализы и дифференциальную диагностику. На его лице мелькнуло удивление, сменившееся его фирменным самодовольным выражением лица. — Пятьдесят очков Гриффиндору и пять сверху за дипломатию.