Путь к сердцу красногривого дракона

Новый. учебный. год. Три этих слова больше всех других заставляли Честера вспомнить такие понятие как "буллинг", "унижения", "избиения" и "издевательства". Терпеть не могу своих однокурсников, которые то и дело ржут над каждым моим промахом и над каждой моей неудачей. Ненавижу профессоров, которые только самоутверждаются за счёт своих студентов, называя из безмозглыми чмошниками, которые "только и умеют, что сидеть на шее да ножки свои с плеч свешивать". Опять эти насмешки за спиной. Опять упреки от учителей. Опять выговоры за опоздания на пары. Заебало. Его бесит вся его жизнь в целом. Его бесят счастливые люди, его бесит ежедневная мозгоебка под названием "Университет", его выводят из себя влюбленные парочки, которые гуляют по парку, когда Честер идёт на учёбу... Честер был ленив, и на слова, которые ему говорили, была только одна фраза: "а, понятно". Когда парня спрашивали, чего он хочет от жизни, он сказал: —Сдохнуть. Это была его очередная незадавшаяся шутка. Честеру всегда была интересна профильная математика и информатика, ему были интересны квадратные уравнения, аксиомы, леммы, радианы, компьютеры, языки программирования...он хотел стать гейм-девелопером и выучить три языка программирования: JavaScript, C++ и Python. Честер дополнительно ходил на кружки и дополнительные занятия, дабы знать чуть больше, чем все его сверстники. Он очень хорошо во всем этом разбирался, хотя в итоговом аттестате у него по его излюбленным предметам была аккуратно, каллиграфическим почерком выведена оценка "3". В его школе учителя были не самый сахар...большинство просто занижали Честеру оценки, ответ на то был: "...нуэ, мальчик, ты какой-то странный..." Странный? Смешно. Честер всю свою жизнь рос в детском доме. Он не знал своих биологических родителей. Друзей в его пристанище он тоже не нашел—его попросту избивали за то, что он существует. Но было одно его достижение за жизнь: он умел смешно рассказывать шутки и анекдоты, особенно с черным юморком. Во времена, когда он учился в школе, у него был единственный друг—Мэнди. Она же была и его старшей родной сестрой, и его одноклассницей, и лучшей подругой. К сожалению, она точно так же прожила все детство в детдоме. Менди во всем поддерживала своего младшего брата. Абсолютно во всем. Они ходили на кружки вместе, делали домашнее задание вместе...они были как морозилка и лёд в ней: одно не может существовать без другого. Менди постоянно оценивала шутки Честера, какими бы они не были. Она любила своего брата. Честер ещё не был таким угрюмым, хладнокровным, отрешенным от всего, какой он есть сейчас. Раньше он был весёлым, задорным озорником, к зелено-голубых глазах которого сияли светлые огоньки, читалось желание жить и наслаждаться моментом. Несмотря на его никчемную сиротскую жизнь он был весёлым, видел во всем одни лишь плюсы и всех пытался поддерживать, даже если ему самому нужна была поддержка. Через две недели, после шестнадцатого дня рождения Менди, произошел случай, который засел в сознании розоволосого по сей день. ...это я должен был умереть. Тогда Менди и Честер шли домой с очередного кружка по программированию. Было уже около 7 часов вечера, а их ещё не было в их пристанище. Они понимали, что на них снова будут ругаться, что на них сильно будут кричать...но, тут нечего было поделать. Кружок всегда начинался в 17, и шел два часа, до 19. Идя мимо трассы, по малюсенькой пешеходной дорожке, Менди выкатила такое заявление: —Ну что, пойдем? Смотри, вон уже наша берлога виднеется, сооооовсем чуть-чуть осталось—Менди показала пальцем в сторону двухэтажного домика, окна которого светились от ярких люстр. Розоволосый покрутил у виска девушке. —Менде, ты в своем уме? Тут даже перехода нет! Ты знаешь, какие тут ебанаты так поздно ездят? Ты хочешь, чтобы тебя как кеглю сбили, и проволокли на несколько метров... Оборачиваясь в сторону, где рядом стояла сестра, Честер понял, что ее уже нет рядом. —Х-ха?.. Она уже во всю прыть бежала по широкой двухполосной трассе, что-то шепча сквозь приоткрытые для дыхания губы. Менди на половине пути сбавила темп и решила посмотреть на своего "трусливого" братца. Честер окрикивал ее, махал ей руками, кричал. Она не поняла, что по левую сторону все ярче и ярче разгараются жёлтые фары. Она в последний раз посмотрела на Честера испуганными, обречённым глазами. Все это произошла прямо на глазах Честера. Он видел, как тело ее сестры превратилось в кровавое месиво, которое протянулось багровой дорожкой ещё на 3 метра от места происшествия. Он видел момент столкновения. Он слышал неистовый крик сестры, похожий на адские визжания из преисподнии. Он слышал хруст ломающихся костей...но он ничего не мог уже сделать. Водитель машины скрылся с места аварии. Я не смог . . . С тех самых пор розоволосый закрылся в себе. Он нискем не разговаривал, он постоянно сидел один за партой. Каждый день приходя в школу все одноклассники видели только одно в глазах Честера: Выпилиться. Он пытался наложить на себя руки, но увы, не получалось, как бы он не хотел. Словно бог, где-то там сверху смеялся над ним, издевался, хотел дольше мучать розоволосого... Прошло восемь лет с того инцидента. Теперь Честеру 21. Теперь он поступил в университет, на ту кафедру, которую он хотел, связанную с программированием и IT. Теперь он сам по себе. Теперь он самостоятельный, взрослый юноша...но его не оставляло то проишествие. Розоволосый не мог принять и отпустить это. Он постоянно корил себя за тот злополучный вечер. Он винил себя за то, что не смог уберечь единственного дорогого ему человека, который был ему и семьей, и другом, и опорой для надежды к существованию. Снова эта ебучая аудитория. Снова эти столы, идущие сверху вниз, напоминающие римский Колизей. Снова этот запах чего-то химозного и неестественно-приторного... Честер как всегда садиться за самую последнюю парту, на самый последний ряд, в надежде на то, что он вообще не будет привлекать чьего-либо внимания. Староста как всегда начала перекличку, как и два года назад, когда Честер только поступил в Университет, однокурсники как всегда, бурно что-то обсуждали, смеясь. Все были чем-то заняты, кроме розоволосого. Он стеклянными бесчувственными глазами смотрел на парту перед собой. Опять. Снова эта чертова дорога. Ненавижу... На краях его глаз обильными каплями начали собираться слезы. Стало трудно дышать через нос. Честер сидел в астрале, не понимая, в какой он реальности. Но он вздрогнул, услышав, как староста, которую, кстати, звали Колетт, уже седьмой раз называет его имя, при этом не слыша ответного мычания или ещё какого-нибудь сигнала о том, что Честер присутствует. —ЧЕСТЕР БЕХЕРБЕРГ! ТЫ МЕНЯ СЛЫШИШЬ?! ЧЕМ ТЫ ТАМ ТАКИМ ВАЖНЫМ ЗАНЯТ, ЧТО НЕ СЛЫШИШЬ МОИХ СЛОВ?!—во весь голос, как потерпевшая, орала Пепельница. "Пепельница". Такое дал прозвище Эдгар для Колетт. Она была психически неуравновешенной, и, порой, пугала других, когда она в люблялась в кого-то...в ее характере обитали такие вещи как "сталкинг", "Яндере", и, по слухам, она очень любила снафф-кино... Фу... Заебала орать. —Да тут я, нахуя так орать, ебанашка.—В горле предательски начало першить от наплаканных слёз. Также, последнее слово он пробурчал себе под нос, так как понимал: если услышит староста—целый день будет ходить с ваткой, вставленной в две ноздри. У Колетт сильная рука, так что с ней шутки не то что плохи, а могут закончиться летальным исходом. После небольшой словесной перепалки Колетт ненадолго задержала взгляд на отрешённом от всего происходящего Честера. Колетт дальше пошла по рядам, задумчиво уставившись на планшет с бумажкой, на котором были на скорую руку начёрканы фамилии. —Леон Литтлфут? —Тут. —Гас Киельски? Гас как всегда втыкал в телефон, опять просирая свое время в мобильную игру. —Ага... Колетт нисколько ни была удивлена такой картиной. Она просто отвела от него взгляд и продолжила. —Сенди Пиллоуфлип? В ответ послышался громкий полувсхрап-полувсхлип. —Он сегодня не спал всю ночь, Ко, играл в Доту...—Леон, конечно же, соврал. Сенди заснул от скукотищи и усыпляющего гвалта, царящего в помещении. "Hoodie-Lizard-Boi" еле сдерживал смех, рвущийся изо рта. Сзади сидящая Пенни так же пыталась не заржать от бредовых слов Леона, которые, одновременно звучали и бессмысленно, и угарно. —...ясно.—сухо ответила Колетт. Пепельноволосая девушка продолжила перекличку. —Эдгар Кровельн? —Иди нахуй. После слов Эдгара аудитория наполнилась неистовым гоготом и ржачем. Всех это так сильно рассмешило, кроме одной Колетт. Она стеклянными глазами смотрела на Эдгара, не понимая, за что ее послали буквально снихуя. Эдгар в буквальном смысле был бессмертным, он вообще ничего не боялся. Сказали бы ему прыгнуть с Останкинской телебашни, он бы с радостью это сделал, судя по его мышлению новорожденного сосунка. —..и зачем ты это сказал?—Колетт в честном недоумении высоко подняла и изогнула бровь. —Ха, да так, просто захотелось. Я же отметился, что я тут, так ведь?—вся аудитория снова наполнилась воплями ржущих подростков. Заебал. Петушара. Эдгар постоянно вел себя как последняя Свинья. Постоянно ведёт себя как последний мудак, чтобы привлечь чужое внимание, и обратить его на себя. Что-бы он не делал—прилюдно обсирал учителей, делал какую-нибудь другую хуйню—все, абсолютно все смеялись. Розоволосый серьезно не понимал, и спрашивал сам себя: "Что в этом может быть смешного?" Хотя, ему ли об этом говорить? Сам ведь раньше шутил на подобии: "Порхай, как бабочка—жаль, что мать сдохла." Колетт только непонимающе посмотрела на Эдгара в последний раз, и, тяжело вздохнув, продолжила свой путь от верхних рядов к нижним. Но вот, Колетт остановилась, и с каким-то подозрительным прищуром посмотрела на бумажку. —Драко...Куттерсон?