Путь к сердцу красногривого дракона

—Драко...Куттерсон? Тишина —Драко Куттерсон!—громче повторила Колетт, немного подождав, краснея от злости. Для уверенности, Пепельница ещё раз, уже не проговорив, а проорав имя, завопила: —ДРАКО КУТТЕРСОН!!! —Да ты реально заебешь, Пепел. Завались и перестань орать. Нет его тут.—мямля себе под нос, ответил уже сонный Фенг, сидящий на третьем ряду, втыкающий в комп, который тот, зачем-то, принес с собой. После визжания Колетт неизвестного Честеру имени, он все-же опомнился вышел из состояния астрала, подп5р голову рукой и задумался. Какой ещё Драко? Никогда раньше не слышал этого имени в списках. Но, в мыслях розоволосого, он отдал должное обладателю, имя и фамилия были очень красивыми. Парень раз за разом повторял у себя эти два заветных слова в голове, покрываясь лёгкими мурашками... Имя "Драко" у него ассоциировалось с драконом...таким большим, грозным, дышащим красно-ораньжевыми яркими языками пламени. Фамилия "Куттерсон"—с тлеющими лучинами, щепками, огненным восходом Солнца и бурлящей лавой. —...нет! Не хватало ещё, чтобы в самый первый день учёбы у нас отсутствовало больше половины класса. Декан Байрон будет в бешенстве!—причитала староста, хватаясь за свои пепельно-белые волосы. Честеру было плевать на ее причитания. Он уже привык к эмоциональным качелям Колетт. Ему было любопытно узнать, кому принадлежит это загадочное, красивое имя. Наконец. Что-то за восемь лет впервые заинтересовало юношу. Победа. —А кто это вообще такой?—наконец соизволил снять свой зелёный капюшон, с гигантскими синими пуговицами в районе лба, и вопросительно изогнув бровь, Литтлфут. —Да хуй знает. Говорят, из другой кафедры переводится.—ответил Пиллоуфлип, все так же держа глаза закрытыми. —Ха, а так разве можно? Он же из хим-био переводится, так?—спросила удивлённо Пенни. —Ну, наверное можно...за отсос декану так точно. Он же хим-био в конце концов, должен знать слова "писюн" и "ебаться". Все снова заржали как душевнобольные от этой "гениальной" шутки. Честер только закатил глаза и цыкнул, в очередной раз убеждаясь, что его однокурсники тупее ракушки, лежащей на берегу моря. ×| Пара по Физике. ×| 2 пары по Информатике. ×| 2 пары по Алгебре. Честер освободился только в 16 вечера. Наконец-то, домой... На последней паре по алгебре он из всей группы остался один, так как другие его однокурсники предпочли прогулять и отправиться домой раньше. Даже самая ответственная и "самая лучшая староста", как провозгласила себя же Колетт, ушла, плюя на все моральные принципы и нормы. Увидя, что розоволосый остался единственным из всех студентов, профессор Сэм, (преподаватель высшей математики) решил отпустить бедолагу на час раньше. А так, Честер освободился бы только в 17. Профессор Сэм не в первый год знал Честера, и знал, что все эти три года пребывания розоволосого он сидел один. Совсем один... Он ни с кем не дружил, постоянно ходил чернее тучи, подавленный, грустный, отрешённый от всего. Профессор Сэм единственный из всех профессоров был обеспокоен состоянием парня. Честер жёстко шарил за профильную математику, и Бронсон это видел. Он понимал, что, несмотря на то, что Честер, вечно угрюмый, очень редко показывающий слабую улыбку, один из всех своих однокурсников старается во всю силу показать свои знания и доказать всем, что он действительно может. Сэм Бронсон окликнул уже выходящего из аудитории Честера: —Честер Бехерберг. Юноша обернулся, посмотрев на профессора слегка удивлённым взглядом. Бронсон долго и задумчиво смотрел на парнишу. —...Честер, я честно не понимаю, почему ты ведёшь себя как отшельник. Я вижу, что ты прекрасно знаешь высшую математику, ты стараешься. Это похвально. Очень похвально. Из всех ваших двадцати, позволь при тебе выразиться, дегенератов с мозгами бесплзвоночного ланцетника, ты единственный, кто показывает свои знания по максимуму. Но...ты постоянно ничем не интересуешься, постоянно сидишь один, не хочешь нискем разговаривать, ходишь как работник похоронного бюро. Я знаю, меня это не должно интересовать, но... Почему ты такой? Честер был не в восторге от этого вопроса. —...во-первых, многоуважаемый профессор Сэмюэль Бронсон, не нужно задавать мне таких вопросов и не нужно волноваться за меня. Во-вторых, я уже был на похоронах, и не нужно переводить все это как шутку. Меня никто не понимал. И вы не поймёте, профессор. Просто забудьте. Это не важно. Честер вышел из аудитории, сильно хлопнув дверью. Профессор лишь тяжело вздохнул, смотря на захлопнувшуюся дверь. Парень уже спускался по лестнице вниз, держась за перила. Идя по ней, парень остановился в промежутке между вторым и третьим этажом. Помимо маленького цветущего сада из бегоний, кустиков плюща и маленьких ростков алоэ, там было окно. Гигантское окно, заменяющее собой целую стену. Вид из гигантского окна шел на парк, по которому в неизвестном направлении бежали людишки с зонтиками. Стоп...с зонтиками? ТАМ ЧТО, ДОЖДЬ??? Честер был зол. Он стал топать ногами и капризничать, как малолетний ребенок: —Аргх! Да ну ладно? Серьезно?! Я так надеялся что сегодня не пойдет этот долбаный дождина! Заебали! Почему вечно все настраивается против меня?! Я надел свой любимый свитер! Бесит все!!! Ну почему мне так не везёт?.. Честер начал ныть и плакать, конечно же, не правдиво. Парень начал глубоко дышать, закрыв глаза, и скрестив руки на груди. "Гнев мой, но я не гнев." Честер где-то слышал эту фразу... Она без какой-либо причины въелась в его голову, и постоянно, когда Честер поддавался какому-либо приступу злости, он повторял это, раз за разом. И чем чаще он это произносил, тем быстрее уходила его злость. Через некоторое время розоволосый все же успокоился, почувствовав, что от гнева не осталось и следа. Юноша вновь открыл глаза. Перед ним предстала чудесная картина, котору он не заметил, в первый раз смотря в окно: огнено-багряные деревья, кроны которых обдувал холодный северный ветер, парковые дорожки, устланные опавшими осенними листьями, и самое главное—закат, напоминающий собой малиново-красный пожар. Осень в этом году начала наступать очень рано, ещё в десятых числах августа деревья начали менять свой образ в золотистые оттенки, так что уже в самом начале сентября все преобразилось так, как должно быть только в середине, а то и в конце осени. Честер невольно улыбнулся и облегчённо вздохнул. —Красиво, правда?—Справа от розоволосого раздался грубый, мужской, низкий, но приятный голос.