Погибаю от любви, задыхаясь в ненависти

      Рон встретил Гермиону странным взглядом: друг смотрел немного взволнованно и выжидающе. Гермиона не могла понять в чем дело, пока не увидела по левую руку от Рона Лаванду, которая прижималась к локтю парня.       Раньше Лаванда казалась громкой, наполненной жизнью девушкой. Ее было слышно и видно везде, она ярким пятном выделялась на фоне серости будней, но после войны все изменилось. Нет, она не утратила красок жизни окончательно, но теперь Лаванда любила молчать и слушать, смотреть по сторонам пугливо. И часто прикрывала правую сторону лица — там был едва заметный шрам, оставленные оборотнем Волдеморта.       Гермиона смотрела на нее и видела другого человека: Лаванда по-прежнему улыбалась жизни, но в ее глазах было так много пережитого страха и волнений, что чаще лицо было серьезным, нежели радостным. И если раньше Гермиона испытывала к ней неприязнь из-за глупой ревности, то теперь хотела, чтобы она смогла научиться жить дальше, вопреки всему.       Сейчас гриффиндорка, прижимаясь к Рону, что-то тихо говорила ему, в то время как он смотрел на Гермиону. Казалось, что он боится увидеть в ее глаза гнев или разочарование, но к личному стыду Гермионы, все, что она испытала, увидев Рона с другой девушкой, — это облегчение. Опустившись на скамейку напротив парочки, Грейнджер послала Рону ободряющую улыбку и отметила, как напряженные до этой секунды плечи расслабились.       — Всем доброго утра. — Гермиона поздоровалась со своими сокурсниками.       Невилл поднял глаза от кружки с чаем и тепло ей улыбнулся. Дин и Симус ограничились кивком, а Лаванда, услышав ее голос, едва заметно вздрогнула и попыталась отодвинуться от Рона, но увидев, как Гермиона приветливо улыбнулась и ей, расслабилась и осталась на месте.       — Рон, а где Гарри?       — Он должен был уже подойти, — Рон бросил взгляд на вход и кивнул, — пришел.       Гермиона, обернувшись, увидела Гарри, который спешил к ним. Лицо его было мрачным и задумчивым, он сжимал «Ежедневный пророк» так сильно, что костяшки его пальцев побелели. Едва Поттер опустился на скамейку рядом с подругой, то швырнул газету на стол и кивком головы обратил внимание на первую полосу.       Рон первым схватил газету, пробежавшись взглядом по статье и колдографии, и скривился, а после передал Гермионе.       С колдографии на нее смотрел молодой волшебник, которого она однажды видела в Министерстве Магии. Его звали Джеймс Силиван, он — аврор, был жестоко убит несколько дней назад. Труп Джеймса нашли коллеги в чаще леса, куда аврор был направлен на патруль. Говорилось, что тело было обескровлено, а вскрытие выявило отсутствие легких.       Гермиона зажмурилась, чувствуя тошноту и ощущая, как противные мурашки бегут по спине, в то время как холод разливается по венам. Не очевидно, но между строк так и читалось, что автор статьи намекал на обезумевших вампиров. Только Грейнджер была уверена, что это дело рук пожирателей смерти. Лишь обескровленный труп зародил сомнения, а так ли невиновны кровопийцы на самом деле?..       Та встреча с кланом Лестата Алнвика все еще вызывала ужас и страх, но Гермиона помнила, как они были готовы расправиться с любым пожирателем, который явится на их территорию. Сами слуги Темного Лорда после того случая с меткой в небе над Хогвартсом затаились, но ведь была вероятность того, что они действовали скрытно и тихо. У них не было информации из аврората. Хоть это ведомство и зазывало к себе Гарри и Рона, героев войны, но рассказывать свои тайны было не намерено. Предстояло распутать огромный клубок событий, ведущих к разгадке.       — Гарри, мне нужно кое-что рассказать вам с Роном. Приходите сегодня перед отбоем ко мне в комнаты, хорошо?       Аппетит после новостей пропал, поэтому Грейнджер выпила только тыквенный сок, попрощалась с друзьями и встала из-за стола. Позволила себе бросить мимолетный взгляд в сторону Слизерина и увидела, как Малфой читает «Ежедневный пророк», а рядом с ним сидит Астория, которая смотрит на него, наматывая локон волос на свои тонкие пальцы.       Гермиона отвела взгляд от слизеринского стола, стараясь не думать о неприятном чувстве, которое охватывало сердце.       Она все еще была зла на Малфоя, зла на себя за тот глупый поцелуй под давлением пережитых эмоций. И немного Гермиона сожалела о грубости своих слов, но не настолько, чтобы просить прощения.       На выходе она столкнулась с Теодором Ноттом и Пэнси Паркинсон. Слизеринка натянула на лицо фальшивую улыбку, которую Гермиона не видела уже очень давно и поэтому успела отвыкнуть.       — Ге-ерми-и, здравствуй! Как твои дела?       Но Гермиона ничего не ответила, пораженная тем, как всегда лучезарный и улыбчивый Тео кинул на нее лишь безразличный взгляд и молча направился к своим сокурсникам.       — Пэнси, все в порядке?       — Не волнуйся, Герми. Тео просто получил печальные новости из дома — его мама заболела, поэтому он сам не свой. Сама понимаешь — только она у него и осталась. Отец не в счет по понятным тебе причинам.       — Надеюсь, что миссис Нотт будет в порядке.       Пэнси внимательно посмотрела на Гермиону. Ее глаза цвета летней зелени будто заглянули в душу. И на секунду Гермионе показалась, что в их глубине мелькнула печаль. Но Паркинсон взяла себя в руки и искренне улыбнулась.       — Мы все на это надеемся. Тео — хороший человек, который ничего плохого не делал и потери родного человека не заслуживает уж точно. — слизеринка дотянулась до плеча Гермионы и слегка его сжала. — А ты и впрямь, Герми, золотая девочка. Раньше я думала, что все это напускное и образ. Но, пообщавшись с тобой поближе, теперь я знаю — это настоящее.       Гермиону удивили эти слова и приятной сладостью осели в сердце. Отчего-то услышать такое от девушки, которая раньше относилась к ней с ненавистью и презрением, было важно. Они за это недолгое время смогли наладить если не дружеские, то точно приятельские отношения.       Пэнси и Блейз больше не были в ее глазах заносчивыми снобами. Они словно приоткрыли завесу в свой мир, показав Гермионе себя настоящих. Даже Драко, который сделал Грейнджер много плохого в прошлом, сейчас уже не воспринимался как объект ее ненависти. Они такие же люди, как сама Гермиона, Гарри и Рон. Просто когда-то они оказались по разные стороны и по прошествии времени Гермиона могла их понять. Они всегда жили по другим правилам и установкам.       — Пэнси, я тоже рада познакомиться с тобой настоящей. Ты научила меня не судить людей по ярлыкам в моей голове.       Гермиона сжала кисть Паркинсон на своем плече и тоже искренне ей улыбнулась. И она увидела, как глаза Пэнси увлажнились, казалось — сейчас заплачет, но слизеринка быстро проморгалась и потрясла головой.       — Что-то в глаза попало. Ладно, Герми, я пойду к ребятам. Увидимся! Поттеру привет.       Грейнджер проводила взглядом Пэнси, а после отправилась на свои занятия.

***

      Вечер снова умывался дождем — тот барабанил по стеклу и оставлял длинные дорожки из капель. Гермиона сидела на подоконнике с кружкой горячего какао в руках и тяжелыми мыслями в голове. Она вспоминала факты, статьи в газетах, обрывки разговоров, словно решала сложную задачу.       Ответ был рядом, она чувствовала его, но он все ускользал, как змея в высокой траве.       Гермиону отвлек стук в дверь, после которого в гостиную прошли Гарри с Роном. Они выглядели встревоженными и напряженными, потому что явно целый день гадали о том, насколько серьезный разговор их ожидал.       Все же это так неправильно… Они заслужили мирной беззаботной жизни, но никак не очередных проблем. Гермиона вздохнула и магией водрузила на столешницу кружки с чаем и тарелку с шоколадным печеньем, которое очень нравилось Рону. Он благодарно улыбнулся.       — Ты что-то узнала? — спросил Гарри.       — Да. Между оставшимися пожирателями смерти и вампирами есть связь, — она сразу перешла к делу. — Но я никак не могу понять, какая именно, потому что упускаю нечто важное. К сожалению, мне не удалось много выяснить у главы девонширского клана, но…       — Подожди… — Рон округлил глаза. — Ты уже встречалась с кровопийцами? С теми самыми, которых обвиняют в серийных убийствах?       — Да. Вчера нас с Малфоем вампиры приняли за пожирателей, которых выслеживали в лесу.       — Что?! — переполошились Гарри и Рон.       — Все в порядке, — Гермиона успокаивающе замахала руками. — Глава клана оказался очень любезным, и удалось избежать недопонимания. Вампиры не имеют отношения к найденным телам.       — Ага, верь им больше, — Рон фыркнул, — тела ведь обескровленные.       — Значит, пожирателям нужно подставить вампирский клан? — сообразил Гарри. — Но зачем?       — Я не знаю, — и Гермиону это «незнание» злило. — Но мы ведь и до этого не понимали, какие цели у пожирателей. Сейчас просто добавилась новая переменная.       — Н-да… — Гарри поправил очки. — И какой у нас план?       — Для начала поговорить с главой клана, который обещал устроить для нас с Малфоем аудиенцию. Надеюсь, удастся выяснить новые детали.       — Мы пойдем с тобой, и это не обсуждается, — заявил Рон.       — Не думаю, что это хорошая идея, — покачала головой Гермиона, — но завтра я поговорю с Малфоем о том, чтобы взять с собой Гарри. Прости, Рон, но ты не сможешь держать себя в руках рядом с ним.       Рон даже на секунду опешил от ее слов.       — И на то есть причина! Почему тебя вообще волнует, согласен Малфой на что-то или нет?! Просто поставь его перед фактом.       — Так нельзя, — нахмурилась Гермиона, — мы ведь напарники.       — И почему это я должен держать себя в руках, — Рон продолжал распыляться, — это ведь он вечно провоцирует. Ты ему хоть раз говорила, чтобы он не был последней мразью?       — Рон! — воскликнула Гермиона.       Гарри, наученный горьким опытом, в их конфликт не ввязывался и просто тихо грыз печенье.       — Что?! — Рон аж поднялся. — Я вас не понимаю. Совершенно не понимаю, почему вы так нянчитесь с этими слизеринцами. Это… Это нечестно! И… несправедливо, Гермиона. Почему они вели себя подло и гадко все эти годы, и им сошло это с рук. Где их наказание?! Они не выучили никакой урок, потому что вышли сухими из воды. И что в итоге? Можно теперь быть гнидой и все равно получить друзей, поддержку, прощение. Несправедливо!       — Предлагаешь вообще никого и никогда не прощать? — спросила Гермиона.       — Надо прощать тех, кто заслуживает прощения, а не тех, кто его даже не оценит. Вряд ли хоть кто-то из них раскаялся. И этим прощением и вежливыми улыбками мы обесцениваем себя, понимаешь? Свою гордость, свое прошлое. Та же Паркинсон… Она же оскорбляла тебя, Миона, а теперь ты с ней чуть ли не обнимаешься, как будто не было этих издевок. Ты же этим унижаешь себя, свои прежние чувства, которые, оказывается, не имели значения. Я словно один остался, кому не стерли память.       Гермиону задели его слова. Она тоже поднялась и встала напротив Рона, пытаясь найти достойный аргумент, но он, к ее ужасу, не находился.       — Почему ты не допускаешь даже мысли, что люди могут меняться? Надо же давать шанс.       — Пусть люди меняются, и пусть им дают шансы. Но пусть им этот шанс дает кто-то другой, а не мы, — с упрямством произнес Рон. — На то, чтобы заслужить мое доверие, есть одна попытка, и она упущена. Я не забываю подлости, а прощать мерзавцев — это не уважать себя. Так и всех простить можно. Вы бы и Тома Реддла простили, если бы он извиняющиеся глазки состроил?       Гарри поперхнулся, а Гермиона с безразличием сказала:       — Нет, в этом случае он, как минимум, должен был бы написать эссе о том, как во всем раскаивается. Рон, не нужно мешать холодное с горячим. Я понимаю твою обиду, но она — это лишь почва для ненависти, от которой мы все устали. Мы даем шанс не слизеринцам, мы даем шанс новому миру, где люди могут учиться на старых ошибках, которые не перечеркивают всю их жизнь. И мне жаль, что ты не разделяешь мои взгляды. Но я ведь не могу разрываться между ними и тобой. Пожалуйста, не заставляй меня.       Запал Рона сразу иссяк, и он тихо произнес, отводя взгляд, чтобы Гермиона не увидела отчаяние в его глазах:       — Я просто не хочу, чтобы тебе навредили, Миона. Или ранили, не оправдав доверие. Больше всего на свете я боюсь тебя потерять.       Гермиона вздрогнула, почувствовав себя жестокой. Она, преодолев два шага, нырнула в объятия друга. От него пахло шоколадным печеньем.       — Ты никогда меня не потеряешь, Рон Уизли.       Он крепко прижал ее к себе, крепче, чем следовало, и прошептал в макушку:       — И я ужасно злюсь каждый раз, когда вижу рядом с тобой этого хорька.       Гермиона — неожиданно для самой себя — резко отстранилась и запальчиво произнесла:       — Не называй его так!       Рон нахмурился, разглядывая Гермиону, словно пытаясь уличить ее в чем-то.       — Странно. Ты готова давать шансы всем, кроме меня.       Он опустил руки, обошел столик и, сгорбившись, направился к выходу. Только у двери замедлился и бросил через плечо:       — По поводу пожирателей я поговорю с Перси. Может, он тоже сможет добыть информацию.       А затем вышел. Гермиона закусила губу и опустилась на диван, чувствуя себя виноватой — какой раз за последние дни? Сплошные ошибки, неправильные слова, глупые решения… Она устала постоянно обо всем жалеть.       Гарри кашлянул, напоминая о себе:       — Чай вкусный. С бергамотом?       — Ага, — кивнула Гермиона, — мне еще с мятой нравится. Приготовить?       — Давай.       Они уселись рядышком, плечом к плечу, удерживая в руках кружки, от которых к потолку вился ароматный пар.       — Думаю, Рон просто ревнует тебя к Малфою. Как бы глупо это ни звучало…       — Мы вчера с ним целовались, — сообщила Гермиона так буднично, словно говорила о том, какая погода за окном.       — Ты с Роном? — поморщился Гарри, своим видом намекая на то, что не хотел бы знать подробности отношений его лучших друзей.       — Я с Малфоем.       Гарри обомлел. Он уставился на Гермиону, и его глаза округлились до размеров очков.       — Ты с Малфоем?..       — Да, а потом я назвала его куском дерьма.       — Он так плохо целовался? — сделал Гарри единственный вывод, на который был способен в этот момент.       — Нет, целовался он… сносно. Просто потом он мне признался, и поверь, это худшее признание из всех возможных.       — Стой, я сплю? — Гарри ущипнул себя за руку. — Ты мне говоришь, что ты целовалась с Драко Малфоем, а потом он признался тебе в любви?! Да это еще более невероятно, чем существование школы для волшебников.       — Это было чем угодно, но точно не признанием в любви, — Гермиона раздраженно тряхнула волосами, — и дело не в этом, просто… Я запуталась, Гарри.       — Рон тебе не простит.       — Рон мне не простит, — согласилась Гермиона. — Но Рон не простит тебе и Пэнси.       — Отнюдь, вы с Малфоем отвлечете его внимание, и нас с Пэнси он даже не заметит.       — Поттер, ты всегда умел поддерживать, — улыбнулась Гермиона.       — Да, всегда обращайся… Но… Тебе нравится Малфой? Какие между вами отношения?       — Мне он не нравится! И отношения у нас взаимно избегающие. Я все это рассказала, потому что не уверена, как теперь с ним вообще разговаривать.       — Да уж, — вздохнул Гарри и заметил, улыбнувшись, — наверное, для Малфоя это был настоящий удар. Вряд ли ему легко показывать свои истинные эмоции, а тут он решил открыться тебе, а в итоге ты его отпинала. Но он заслужил, конечно.       — И когда это ты начал понимать тонкую душевную организацию слизеринцев? — прищурилась Гермиона.       Гарри пожал плечами:       — Некоторых и правда можно понять. Дети не виноваты в том, какое влияние оказывают на них родители и общество.       — Я тоже думала об этом, — кивнула она, — а еще о том, с чего началась наша вражда. Мне кажется, это я первая ее начала, когда обвинила Малфоя в том, что он купил себе незаслуженное место в команде квиддича.       — Тогда это я ее начал, не подав Малфою руки в поезде.       — Хм-м, а ведь правда! Да, Гарри, это ты во всем виноват, — согласилась Гермиона.       — Спасибо за поддержку.       — Всегда обращайся.       Они громко рассмеялись, и Гермиона наконец смогла расслабиться. Ей было неимоверно важно почувствовать, что Гарри был всецело на ее стороне, несмотря ни на что. Так было легче двигаться дальше и принимать решения.       На следующий день Гермиона уже дежурила в коридоре перед входом в обеденный зал, высматривая беловолосую макушку. Драко определенно планировал играть роль униженного и оскорбленного, но Гермиону волновали вещи куда серьезнее, чем его задетое самолюбие.       Малфоя она заметила издали. Он, как и вчера, шел в сопровождении Астории, видимо, в ее объятиях он, бедненький, и нашел утешение.       «Меня это не волнует», — мысленно напомнила себе Гермиона и пошла к нему навстречу.       — Поговорим? — она перегородила путь, сложив руки на груди.       Драко остановился, смерив ее таким ледяным и безразличным взглядом, что можно было усомниться в наличии у него души. Гермиона даже растерялась, теперь неуверенная в том, что решится его окликнуть, если он пройдет мимо. Но Малфой ее удивил:       — Хорошо.       Потом он кивнул Астории, предлагая ей дальше идти без него. Та взглянула на Гермиону с намеком на презрение, но, ничего не говоря, послушалась и ушла. Сам Драко отошел к окну, чтобы не мешать спешащим на завтрак ученикам, и Гермиона последовала за ним.       — Я хотела обсудить то, что между нами произошло. Боюсь, это может помешать нашей работе над заданием.       — Это не помешает, — перебил ее Малфой, — я не собираюсь из-за подобной ерунды рисковать проектом.       — А, да? — Гермиона совершенно ничего не понимала. — Но я подумала, что… Впрочем, не важно.       Ерунда, значит?       «Меня это не волнует», — повторила она.       — Я сообщу тебе, если со мной свяжется глава вампирского клана, — добавил Драко. — Это все, что ты хотела?       — Еще я хотела узнать, может ли с нами пойти Гарри.       — Думаешь, нам пригодится его уникальная способность к выживанию? — Малфой почти усмехнулся. — Или вы снова решили влезть туда, куда не следует? Грейнджер, мало того, что ты превратила наше задание по ЗОТи, которое изначально заключалось в выявлении наиболее практичного метода борьбы и уничтожения вампиров, в свой очередной проект по защите несчастных тварей и налаживанию коммуникации с ними. Так теперь ты собираешься что, узнать все грязные тайны и в очередной раз спасти мир?       Гермиона поняла, что ее больше бы устроило, если бы Драко злился. Но говорил он это все со всепоглощающим равнодушием, будто озвучивал очевидные вещи, которые считал глупыми. Это так контрастировало с тем, с какой горячностью он признавался ей день назад.       — Тебя мои планы не касаются, — сказала Гермиона, отчего-то разозлившись.       Чего она вообще хотела? Чтобы Драко, как раньше, оскорблял ее и заставил убедиться, что он совершенно не стоит того, чтобы она думала о нем? Или вприпрыжку убегал от нее, демонстрируя, что ему не все равно? Или Гермиона хотела снова почувствовать его руки на себе и… Да, безразличие — это правильно. Единственный вариант.       — Верно, — согласился Малфой, и ей на мгновение показалось, что он прочитал ее мысли, — не касаются.       — Ты грязнокровка!       Они оба вздрогнули и повернулись к двум первокурсникам, которые стояли в нескольких шагах от них. Мальчик, черноволосый, с аккуратно уложенными волосами, и девочка, в огромных глазах которой стояли слезы.       — Я не… Это не так, — воскликнула она вместе с первым рыданием, которое вырвалось из ее груди, а затем развернулась и побежала. Но из-за эмоций споткнулась и упала, растянувшись на полу. Еще больше разрыдалась.       А мальчик рассмеялся и крикнул:       — Грязно… м-м-м, — в следующее мгновение он испуганно схватился за рот, больше не в состоянии вымолвить и слова.       Гермиона опустила взгляд на руку Малфоя, которая держала палочку, а потом поспешила к девочке, помогая ей подняться.       — Эй, ты в порядке? — она села на колени и ладонями вытерла мокрые щеки первокурсницы. — Не слушай этого дурака.       Девочка нуждалась в поддержке и, видимо, нашла ее в Гермионе, потому что прижалась к ней и спрятала заплаканное лицо на ее плече.       — Я хотела с ним дружить, а он, он… Обижает меня. За что? Что я сделала?       — Ну не плачь, мальчишки часто бывают противными, — Гермиона начала успокаивающе гладить ее по волосам.       — Он мне нравится! Нравился… Но он сказал, что я грязная и что… — речь ее перестала быть связной, а Гермиона прокляла в этот момент всех людей, которые смели отравлять детей своими гнусными предрассудками, затем краем глаза заметила, как к ним подошел Драко, который вел перед собой мальчишку. Тот выглядел растерянным.       Девочка сразу перестала плакать, отстранилась от Гермионы и во все глаза уставилась на мальчика. Он, заметно робея, пробормотал:       — П-прости… Я не хотел. Не хотел тебя обидеть. И я не против дружить с тобой, — он протянул ей руку.       Девочка вдруг покраснела до кончиков волос и крикнула:       — Дурак!       Потом опять побежала по коридору, зажав руками уши и повторяя, как заклинание: дурак, дурак, дурак.       — Сама ты дура! — со злостью крикнул мальчик и тоже побежал, но в противоположную сторону.       На несколько секунд воцарилась немая сцена.       Потом Гермиона изумленно взглянула на невозмутимого Малфоя и поднялась, отряхивая мантию.       — Как ты заставил его извиниться?       — Это не имеет значения.       — Нет, ну правда, — Гермиона сгорала от любопытства, — наложил империус?       — За кого ты меня принимаешь? — Малфой выгнул бровь.       Гермиона тихо засмеялась и заметила:       — А они чем-то похожи на нас.       — Не вижу ни единого сходства.       — Какой же ты вредный, Малфой, — она закатила глаза, — а эти дети, думаю, подружатся. Может, и мы могли бы с тобой стать друзьями, если бы…       — Мы с тобой никогда не могли быть друзьями и не сможем, не забывай это, Грейнджер, — в голосе Малфоя наконец послышалось раздражение. — Я по-прежнему злодей в твоей истории. И меня это полностью устраивает.       Они пересеклись взглядами, и Гермиона внутренне содрогнулась из-за сильного чувства, которое испытала в этот момент и которому не смогла дать название.       — Злодей? — переспросила она. — Не льсти себе, Малфой. В моей истории ты не более, чем второстепенный персонаж.       — Тогда с нетерпением жду окончания нашего проекта, чтобы наконец избавить тебя от своего общества, — сказал он и, развернувшись, направился в сторону обеденного зала, где его, наверное, дожидалась Астория.       Гермиона какое-то время просто молча смотрела на его удаляющуюся спину, затем пошла следом, раздумывая о том, стоит ли вообще появляться на завтраке. Но остановилась, заметив знакомого черноволосого мальчишку. Он стоял у стены, кого-то выглядывая.       Гермиона не могла упустить такую возможность.       — Привет, — поздоровалась она.       — Привет, — настороженно отозвался он.       — Что именно сказал тебе Малфой?       — Тот взрослый блондин?       — Верно.       — Ничего.       Гермиона вздохнула.       — Пожалуйста, мне это очень важно.       Мальчик явно смутился, но все же привык видеть в старшекурсниках авторитет и подчиняться, поэтому нехотя проворчал:       — Блондин сказал, что, если я не извинюсь, то Крис, ну, дура эта пучеглазая, — пояснил он, — никогда меня не простит, а потом влюбится в какого-то идиота, а я буду наблюдать за этим со стороны и превращаться в унылого гоблина. И никогда ей не понравлюсь.       — Ага… — протянула Гермиона. — Что ж, он прав.       И сделала глубокий вдох, стараясь унять сердце, которое застучало предательски быстро и оглушающе громко.

***

      День прошел весьма успешно, Гермиона блестяще отвечала на всех занятиях, а вечером провела свое первое без Малфоя дежурство. На самом деле она была рада, что он отделался наконец от навязанного Макгонагалл обязательства сопровождать ее, потому что теперь она не совсем представляла, как ходила бы вместе с Драко в полумраке и при этом не проваливалась бы в запретные мысли о нем. И ведь это он был во всем виноват.       Надо же, Малфою удавалось раздражать ее, даже отсутствуя.       А потом наступило следующее утро, которое Гермиона встретила с тоской в сердце и страшной апатией.       День рождения.       Раньше в детстве мама готовила сладкий пирог, а отец ставил пластинки, и они вместе танцевали на кухне, едва Гермиона спускалась, топая босыми ногами по лестнице.       Теперь она не могла услышать даже их голос.       А еще она жалела, что оставила кота на попечении семейства Уизли. Конечно, Живоглоту там было лучше, но Гермионе так отчаянно хотелось, чтобы рядом с ней был хоть кто-то, кто любил бы ее безусловной любовью.       Но она взрослая девочка, которая пережила нечто страшное, и так раскисать — это было уже недостойно. Девочка, которая утонула в одиночестве, едва проснувшись.       А ей всего лишь исполнялось 19 лет.       Был ли шанс, что свои 20 она встретит с родителями?       Его почти не было.       Она не возвращала память родителям, потому что сохранялась угроза от пожирателей смерти. Но это всего лишь оправдание. На самом деле она боялась. Боялась, что у нее просто не получится вернуть память. Боялась их реакции, если все-таки получится. Она оттягивала момент и с ужасом понимала, что каждый их новый день без воспоминаний о дочери может стать ее целой жизнью без родителей.       Гермиона умылась и заставила себя встретить новый день.       Она его переживет. Пережила же как-то прошлый год.       Гермиона не хотела есть, поэтому, пропуская завтрак второй день подряд, спустилась лишь к первому занятию — к Прорицанию, эту дисциплину никто из ее лучших друзей не посещал, давно отказавшись. А Гриффиндору прорицания преподавали вместе с Когтевраном, поэтому Гермиона, к счастью, была лишена удовольствия видеть слизеринцев. Это хорошо. Потому что она никого не хотела видеть.       — Гарри.       Гермиона вздохнула, когда заметила друга. Поттер ждал ее, стоя у дверей, ведущих в классную комнату.       — Гермиона, — он сначала улыбнулся, внимательно ее оглядывая, а потом нахмурился. Наверное, выглядела она неважно.       Но Гарри все же расставил руки для объятий, пусть и робко, словно не был уверен, что это уместно. А Гермиона едва не всхлипнула, прижимаясь к другу. Ей захотелось, чтобы ее пожалели. Она сама не ожидала от себя, что так раскиснет. Будто вся ее крепко сложенная крепость решила на один день разрушиться. Но, может, без этого никак? Если никогда не давать волю той горечи, которая сокрыта за внутреннем заслоном, то рано или поздно она сама прорвется, чтобы лишить всякого самообладания.       — С днем рождения, — прошептал Гарри.       — Спасибо.       Он заглянул ей в глаза.       — Как ты?       — Если честно, то паршиво.       Гарри кивнул:       — Да, теперь ты старше всех нас на целый год. Самая престарелая.       — Ничего, я привыкла быть старше и умнее вас на целую вечность, — усмехнулась она и стукнула его по плечу. — Что ты здесь делаешь?       — Пришел узнать, почему тебя не было на завтраке. Джинни и Пэнси, между прочим, рвали и метали, когда поняли, что ты не придешь. Они приготовили для тебя целую увеселительную программу.       Гермиона с ужасом посмотрела на Гарри:       — Не пугай меня!       — Ага, могу сказать, завтрак у тебя мог состояться в стиле близнецов Уизли, — он засмеялся. — Меня отправили сообщить, что тебя будут ждать в Выручай-комнате около восьми часов вечера. Будем поздравлять.       Говорил он это и выглядел виноватым. Словно это все было не его идеей. Гермиона вздохнула:       — Конечно, я буду. А сейчас я уже опаздываю на урок, прости.       Она почти скрылась за дверью, когда Гарри ее окликнул и тихо произнес:       — Гермиона, пожалуйста, не превращай свой день рождения в день траура. Хотя бы ты этого не делай. Это необязательно.       — Не буду, — она медленно кивнула и закрыла дверь.       В груди неимоверно жгло.       А потом под внимательным взглядом преподавателя прошла к своему месту рядом с Полумной. Та сразу положила на стол перед Гермионой маленькую брошь. Серебряный дракончик, расправляющий крылья, с изумрудным глазом. Гермиона удивленно посмотрела на подругу и наткнулась на ее загадочную улыбку.       — Мне показалось, тебе теперь особенно по душе драконы, — прошептала Полумна и прижала палец к губам, — но я никому не скажу. С днем рождения, Гермиона Грейнджер.       — Спасибо…       Иногда проще было сдать СОВ, не готовясь, чем понять Луну Лавгуд.       А к восьми часам Гермиона подошла к Выручай-комнате. За целый день ее настроение не улучшилось. Напротив, стало только хуже, потому что наступившие сумерки еще глубже погрузили ее в хандру.       Она не представляла, как будет улыбаться и благодарить друзей. Наверняка они хотели увидеть ее радостной, счастливой, готовой танцевать и веселиться. Но у нее сейчас еле хватало сил на то, чтобы не расплакаться. Их ожиданий она, увы, не могла оправдать.       — Герми! И чего ты здесь стоишь? Все тебя ждут…       Перед ней появилась Пэнси — в красивом красном платье, с широкой улыбкой на лице и искренней радостью в глазах — она была рада Гермионе. И это почему-то добило.       — Прости… — Гермиона сделала шаг назад, и Пэнси сразу перестала улыбаться и встревожилась.       — Гермиона? Все в порядке?       — Прости… Прости. Я не… Я не могу. Я просто не могу. Мне жаль.       Гермиона развернулась и бросилась прочь. Подальше от праздника, который был ей отвратителен.       Пронизывающий ветер летел по уголкам Хогвартса: Гермиона шла по коридору в одной футболке, обнимая себя руками. Она намеренно не использовала магию с желанием наказать себя.       По щекам бежали обжигающие слезы. Никогда ей не было настолько плохо в собственный день рождения. Даже во время войны Гермиона заставляла себя радоваться — это был лишний повод подарить жестокому миру улыбку вопреки.       Сейчас же, когда все стало относительно спокойно, никакого праздника не хотелось. Поэтому, когда она остановилась на пороге Выручай-комнаты и увидела, как ее друзья, счастливые и взволнованные, ждали ее, все, что почувствовала Гермиона, — желание побыть одной.       Скупые извинения — единственное, что ей удалось из себя выдавить, и теперь она шла по ледяным коридорам, мечтая спрятаться от всего мира.       Она так устала. Ей хотелось снова стать маленькой девочкой, у которой самая серьезная проблема — «удовлетворительно» вместе «превосходно». Ей впервые за долгое время по-настоящему захотелось спрятаться в объятиях мамы. Вдохнуть привычный запах корицы и яблок — ее парфюм был всегда с этими нотами. А теперь Гермиона даже не знала, изменилось ли это?!       Ей хотелось послушать советы отца, который с самого детства поддерживал ее во всем. Гладил по буйным волосам и говорил: «моя прекрасная дочурка». И когда пришло письмо из Хогвартса, именно папа стал тем, кто вселил в Гермиону уверенность в том, что она будет достойным примером для всех маглорожденных.       Родители всегда были ее оплотом веры в себя и свои силы, а когда Гермиона занесла над ними палочку и прошептала «Обливиэйт», то почувствовала, как одна из стен ее мира разрушилась.       Мера было необходимая и исключительно ради их блага, но легче от этого не становилось. Было больно и страшно. А еще — одиноко.       Именно в тот момент Гермиона поняла все эмоции Гарри. И оттого полюбила своего друга еще сильнее — Гарри, одинокий с младенчества, был самым сильным и смелым человеком из всех, кого она знала. Поэтому она шла за Гарри Поттером по пятам, преданная его идеалам и разделявшая их.       Но война сломала ее, отняла все хорошее, оставив после себя только пустоту в душе.       За своими размышлениями Грейнджер не заметила, как добралась до Астрономической Башни. Здесь ветер еще сильнее зверствовал, и густые пряди волос взвились вверх. Гермиона, не обращая на это внимание, уселась на край, свесив ноги. Казалось, что холод покрыл инеем не только ее кости, но и душу.       Она смотрела на почти черное небо перед собой и чувствовала, как темнота проникает в ее легкие. Пэнси сказала, что доброта Гермионы настоящая? Она ошибалась. Ничего «настоящего» не осталось. Все забылось, украденное заклинанием Обливиэйт.       Но друзья не заслужили такого отношения, девушка обязательно попросит прощения, но только завтра. Сегодня она хотела побыть одна.       Вдруг Гермиона почувствовала, как по ее холодному телу разливается тепло. Обернувшись, она с удивлением встретилась взглядом с Драко Малфоем, который убирал палочку в боковой карман мантии.       — Что ты здесь делаешь, Малфой?       Драко подошел к ней, снял с себя мантию, расстелил на пол и сел рядом.       — Узнал, что ты сбежала с вечеринки в честь себя и решил испортить тебе настроение окончательно.       Гермиона сузила глаза, посмотрела на несносного блондина и перебралась на его мантию. Их плечи и колени были очень близко — чуть сдвинуться в сторону и они соприкоснутся.       — Тебе Пэнси сказала, что я ушла?       — Да.       Они посмотрели друг на друга и отвернулись, всматриваясь в ночную даль небосвода. Драко коснулся своим плечом ее. Стало еще теплее.       Они сидели молча долгое время, думая о своем.       — Не люблю это место, — первым нарушил тишину слизеринец.       Гермиона вновь повернулась к нему, рассматривая профиль Малфоя. В ночной темноте, освещенный лишь бледным светом луны и далеких звезд, Драко казался ей мифическим существом — не хватало только заостренных ушей.       И, конечно, Астрономическая Башня ассоциировалась у него со смертью Дамблдора. Шестнадцатилетний мальчик, направляющий свою палочку на самого сильного в мире волшебника…       — Зачем ты на самом деле пришел, Драко?       Малфой вздрогнул от звука своего имени и повернулся к ней, посмотрев в глаза.       — Не знаю, Гермиона.       Гермиона от его взгляда почувствовала, что тонет в море ртути. Ей не хотелось с ним ругаться, говорить гадости. Ей хотелось тепла, а Драко, сидящий рядом и смотрящий так открыто, без неприязни, дарил его одним своим присутствием. Девушка робко потянулась к его руке — совсем как во сне — едва ощутимо касаясь мизинцем холодных запястий. И Драко не убрал руку, он смело перевернул ладонь и переплел их пальцы.       Мурашки волнительно пробежались по всему телу, а сердце учащенно забилось. Она посмотрела на их сцепленные руки и тихо выдохнула. Заглянула вглубь своих чувств к слизеринцу и осознала — он ей нравится. Гермиона разрешила себе в этот миг быть честной и позволила слабину — опустила голову на его плечо. Драко не отодвинулся, а напротив — прижался ближе.       — Что с тобой, Грейнджер?       — Это первый день рождения после войны и первый, когда я не получаю поздравление от родителей. Я… не хотела отмечать. Мне это кажется глупостью.       Гермиона ответила честно. Ей казалось, что сейчас Драко не будет пытаться ее задеть, не будет жесток.       — А твои родители?..       — О, нет. Они живы. Я стерла им память о себе, чтобы обезопасить.       — Вот как.       — Да. И память им вернуть я не могу. Даже не искала возможные способы. Сейчас это небезопасно, учитывая всю эту ситуацию с пожирателями.       Драко крепче сжал ее пальцы.       — Грейнджер, просто знай, что ты все сделала правильно тогда. Беллатриса хотела их найти. Ты спасла их.       От услышанных слов у Гермионы в горле встал ком. Она зажмурилась. Знала и до этого, что поступила правильно. Но после сказанного стало все равно больно.       Драко отодвинулся от нее.       — У меня для тебя кое-что есть.       Парень потянулся к карману брюк, достал оттуда маленький бархатный мешочек, а открыв его, вытащил золотую цепочку с подвеской. Гермиона широко распахнула свои карие глаза, узнав в нынешнем кулоне золотой снитч. Теперь он был очень маленький, а его застывшие крылья совсем крошечными. В ночном свете он сверкнул бриллиантами, которыми его инкрустировали. Гермиона залюбовалась украшением, не веря, что Драко хочет ей его подарить.       — Повернись ко мне спиной. — попросил он.       Гермиона отвернулась от него, стараясь унять охватившие ее дрожь и волнение. Она почувствовала, как на ее шею опустилось холодное украшение, а подвеска легла ровно в яремную впадину. Драко нежно провел своим пальцем по ее позвонкам, а после спешно убрал руку. Гермиона дотронулась до подвески, перекатывая маленький мячик с крохотными крыльями между пальцами. Девушка обернулась к слизеринцу, сталкиваясь с ним носами — он еще не успел отодвинуться. Его горячее дыхание коснулось ее губ. А мед ее глаз столкнулся с его ртутью.       — Спасибо, Драко. — шепот Грейнджер был почти не слышен в завываниях стылого ветра.       — С днем рождения. — также тихо прошептал он.       Гермиона продолжала во все глаза на него смотреть, не в силах отвернуться, завороженная его красотой. А после потянулась к нему, едва касаясь его губ.       Первое касание было мимолетным, и смутившись своего порыва, Гермиона попыталась отстраниться, но Драко взял ее горящие смущением щеки в свои ладони и уверенно притянул к себе.       Малфой поцеловал ее хоть и страстно, но его движения были плавными, будто в его руках находилась самая важная драгоценность. У поцелуя был вкус отчаяния и всепоглощающей нежности. А когда Драко издал стон удовольствия, то и Гермиона перестала смущаться, зарылась пальцами в его платиновые волосы и ответила так же страстно.       Девушка прижалась к нему еще ближе — между ними не осталось свободного пространства. Наклонила голову вбок. Язык Драко скользнул в ее рот, лаская. Поцелуй был глубокий, чувственный и такой сейчас необходимый.       Рука Малфоя погладила ее спину и опустилась на талию, крепко ее сжимая.       Когда они оторвались друг от друга, то оба часто задышали, наполняя легкие воздухом.       — Хочешь это обсудить? — спросила Гермиона.       — Нет, я хочу еще.       И Драко вновь притянул Гермиону к себе, жадно целуя в губы. Все мысли, терзавшие ее на протяжении дня, растворились под напором этой близости. Они целовались под тусклым светом луны и слушая пение холодных ветров, летающих под куполом Астрономической Башни.