Реквием в мыслях

      «Обнимая друг друга, мы делимся своими страхами» Х. Мураками

***

      Томо. Томо-Томо-Томо. Знакомое имя. Но кто он такой?       Вопрос сложный. Раньше — лучший друг, чьим прозвищем было «Томо», по которому его звал каждый, ведь настоящее имя вызывало у него отвращение. Он выглядел как обычный человек, смеялся как обычный человек, одевался и вел себя как самый-самый обычный человек. Но вряд ли он являлся таковым. Что-то было в нем такого необычного, что цепляло не только окружающих девушек и парней, но и самого Кадзуху.       —Кадзуха, я рад, что мы куда-то едем. Наконец-то от учебы отдохнем! С нашей системой… Как думаешь, сегодня рыба выйдет такой же вкусной, как и в прошлый раз? Вроде как я приловчился.       Кадзуха постоянно улыбался ему, когда они вдвоем сидели на его кухне и готовили ужин. Томо ловко управлялся со сковородой и лопаткой, усмирял старенькую, ветхую и горячую плиту и оживленно тараторил что-то вслух, иногда покачивая своей головой. Он рассказывал о всяком, начиная с дел житейских и заканчивая воспоминаниями из средней школы.       Рецепт жареной рыбы с соусом тонкацу достался ему из зеленой юности, а сама любовь к готовке привила ему мать. Госпожа *** была женщиной в возрасте, мягкой и улыбающейся, немного забывчивой и очень отзывчивой. Он часто следил за ней на кухне, когда та кружилась в комнате, на ходу взвинчивая тесто для рисовых пампушек, напевала протяжные звуки себе под нос, доносящиеся с включенного Инадзумское радио и то ли дело заглядывала за шторы, будто на улице вот-вот произойдет что-то интересное. Сокровищем кухни была книга ее рецептов, — она лежала на самой верхней полке, — трогать которую без спроса было нельзя. Да что там без спроса… Её вообще трогать никому было нельзя! Эти правила давили на маленького Томо так, что в один момент он поклялся себе, что докоснется до пожелтевших от времени страниц и приготовит хотя бы один рецепт из этой ценной реликвии.       Однажды, когда ранним утром Томо проходил мимо кухни, ему удалось застать манящий запах перченной рыбы, только что снятой с огня. Он заглянул в дверной проем, оглянулся вокруг: накрыт стол, блестит стоящая на нем посуда, шторы ласково качает ветер. Мать убежала вниз встречать приезжих гостей. Ее смех доносился из лоскутов оконных штор, которые ветер бережно качал на своем дыхании. И книга… Распахнутая книга маминых рецептов на краю стола так и манила к себе, насмехалась и потешалась над ним. Томо, пробуривая взглядом дыру в страничном переплете, нервно сглотнул свое желание вместе со слюной. К рыбе притронуться никак нельзя, ведь она для гостей. Но так хочется попробовать! Открытая книга сулила, что рыба была точно приготовлена по ее рецепту. Оглядевшись вокруг и сделав неуверенный шаг к омуту знаний, он жадно пронес свой взгляд по кулинарным строкам. Легкая улыбка выступила на его лице, и он решил не останавливаться — коснулся кончиками пальцев и еще больше загорелся победным чувством. Все было так, как он и думал. Внезапно ключ в входной двери сделал оборот. Переполненный испугом Томо вздрогнул и, не желая расставаться с рецептом, вырвал под корень целую и страницу и мигом скрылся с места.       Импульсивный поступок в первое время казался ему некой победой. В школе на кулинарном кружке он светил приподнятыми скулами, хвастался участникам и получал кучу положительных возгласов. Эйфория держалась, к слову, не так уж и долго, после чего перетекла в черствое остолбенение, где его глаза потеряли типичный цвет к жизни. Месяц Томо молчал, хранил аккуратно сложенную рукопись с отрывистым краем под стопкой библиотечных книг, после чего напрочь забыл про нее на пару лет.       О пропаже страницы его мать до сих пор не узнала и, скорее всего, уже не узнает. Повзрослев и разобрав пылящуюся книжную стопку, Томо отыскал хорошо сохранившийся лист и неосторожно прилепил ее скотчем на прежнее место. Отныне неприкосновенная книга продолжает лежать на том же месте, а привитая любовь к готовке с каждым днем продолжает возрастать.       —Чего лыбишься, Кадзу? — он усмехнулся, заглянув за плечо и устремив взгляд на Кадзуху, — сейчас у меня всё сгорит… будем хрустеть горелым.       —Зря волнуешься… Ты прекрасно готовишь, — Кадзуха улыбался глазами, подпирая свою голову рукой. Его пальцы крутили висевшую красную прядь, закручивая то в одну сторону, то в другую.       —Ну-ну.       Томо сбавил огонь на плите и, облокотившись на рядом стоявшую с ней столешницу, продолжил разговор:       —Не верится, что скоро выпуск. Причем в этом году к организации подошли серьезно. Был в шоке, когда узнал от тех девчонок помладше о том, что во главе стоят люди из главного университета.       В этот момент из приоткрытого окна в кухню шмыгнул ветер, который неприлично слег на страницы открытой кулинарной книжки и смел их к оглавлению. Томо цокнул языком и большим пальцем закрыл книгу полностью.       —Да, слышал об этом. Интересно посмотреть, что там за люди, — Кадзуха в задумчивости стал тихонько ударял пальцем о стол, — Думал, куда поступать будешь?       —Да наверное как все. Очевидно? Если и поступать в престижные, то или сюда, – в резиденцию Тэнсюкаку, – то или уезжать на какой-нибудь остров. На Ватацуми, к примеру, — Томо перевернул рыбу, заставив ее жариться непрогретой стороной, — А ты куда?       —Мне бы с направлением определиться… И, наверное, тоже в университет при резиденции Тэнсюкаку поступлю. Выбор большой, за хорошую успеваемость и сдачу экзаменов можно и на бюджет поступить. Еще и на работу надо устроиться, чтобы в общагу перебраться и жить там… — Кадзуха замолчал, отведя взгляд на кота, бродящего под кухонным столом. Этот белоснежный комок вильнул под стул парня и умчал в коридор, смешно дергая на ходу лапами.       —Тяжко жить без цели, да, Кадзу? — юноша ухмыльнулся, задумался о чем-то своем и тихо посмеялся. Кадзуха лишь вскинул бровь и, понимающе вздохнув, ответил:       —Наверное, это так. А ты чего смеешься?       —Из зала слышу, как кот скачет… Прям как ты на кухню.       —Я? — ответ вылетел с уст Кадзухи звонким хохотом. Он с кряхтением поднялся со стула и, смеясь и держась за живот, подошел к своему другу. Свободную руку он положил на его плечо, подставял своё улыбчивое и сверкающее лицо.       Разница в росте между ними была в пол головы: Кадзухе приходилось чутка задирать голову, чтобы посмотреть в лицо товарищу, в то время Томо опускал подбородок и наклонял набок голову. На его опущенном лице сверкнула ухмылка, которую тут же подобрал и Кадзуха. Оба смотрели друг другу в глаза, ухмылялись и тихо посмеивались.       —Чего взгляд не отводишь, а? — Томо прищурился и довольно цокнул. Его друг уперся второй рукой в бок и чутка поддался вперед.       —Такой же вопрос к тебе, Томо, — он повторил в точности его взгляд. Объективно, такое выражение лица подходило Томо больше. Друг спокойно выдерживал прямой контакт в отличие от Кадзухи. Наигранная уверенность подкашивалась, и начинающие зудеть от красноты щеки выдавали поражение.       Ребята стояли так ровно до такого момента, как Томо почуял запах горелого и, опустив голову, заметил подгорающий ужин.       —Черт тебя побери! — парень стиснул брови и, дернув плечом, на котором удобно располагалась рука Кадзухи, в попыхах стал выкладывать рыбу на тарелки.       Кадзуха резко отвернулся и поник: за чуток испорченный ужин ему стало стыдно.       И вправду самый обычный. Типичный парень, заканчивает старшую школу, думает о поступлении. Имеет как хорошие, так и плохие качества. Не скуп на эмоции. Воспоминания с ним — бальзам на душу!

***

      —Так вот как у тебя дом выглядит. Целое… Нет, целый особняк! Поместье Камисато и вправду огромное. Но так далеко от центра. Как ты всё успеваешь? Ох, какая тут роспись!       Кадзуха восхищено оглядывал длинный и роскошный коридор в поместье Камисато, с особой осторожностью касался кончиками пальцев расписанных символикой Камисато стен, окрашенными в глубокое темно-красное дерево. Поднимаясь глазами чуть выше, взору открывались красующиеся на них то продолговатые и длинные репродукции картин, добротно заключенные в строгие рамки, то огромные фотографии с жителями местных стен. Сделанная на заказ расписанная мебель отдавала выдержанным стилем, пронесшимся через века, аккуратные люстры на потолках заставляли раскрыть рот, а бра на стенах — щурить глаза. В углах разрастались зеленые растения, которые, как показалось Кадзухе, смягчали деловую обстановку и делали ее уютнее. Из-за освещения поблескивали дверные искусные ручки… И это только коридор!       —Спасибо. Это все заслуги моего брата. По большей части, конечно. Только говори шепотом, в одним и здешних кабинетов у него деловая встреча. И твоем приходите никто не знает, — Аяка мягко улыбнулась, вышла вперед и повела парня к себе в кабинет.       —Оу, прости-прости. Это… Это невероятно. После университетской общаги этот коридор выглядит просто роскошно.       —Понимаю тебя.       —Ты когда-то жила в нашей общаге?       —Ночевала разок. — тон ее голоса снизился, и она перешла на шепот, когда те стали приближаться к ряду дверей, — Тс-с-с… говори шепотом!       Кадзуха молча кивнул, бросил косой взгляд на дверь, будто привороженный, не отлипая, шел за Аякой. Внезапно она остановилась, и парень наткнулся на ее спину. В нос ударил приятный шлейф ее духов, отныне ласкающий его ноздри. Кадзуха зажмурился и издал тихое «Ай»…       Аяка ответила жестом руки, дав понять, что стоит замолчать. Кадзуха вновь кивнул ей в спину, а та примкнула к двери и прислушалась, два раза кивнула ему и показала пальцем на дверь.       Из-за двери доносились голоса людей. Непонятно, сколько человек было внутри: двое, трое, а может там целая компания сидит… Чаще всего удавалось услышать мужской низкий голос. Брат Аяки? Его перебивала какая-то девушка с нежным и кокетливым на первый взгляд голосом. Во время речи мужчины слышались хлопки, смешок, а в моменты, когда она прерывала его, ласково мурча что-то вслух, в ней отражалось недовольство. Иногда в разговоре вся эта манера пропадала, и в ее голосе отражалась твердая серьезность. Мужчина извинялся, и только после этого игривые повадки возвращались.       «…Никаких поблажек я делать не собираюсь. Работа должна быть выполнена на отлично. Годится она в организаторы?…»       —Голоса знакомые, — шепнула она ему на ухо.       Заговорил Господин Камисато: «Удивительно, не так ли? С самого выпуска Вы твердите мне, что она Вам приглянулась, и что Вы находите её хорошей и прилежной студенткой. Боитесь давать все заботы только ей — найдите помощницу… Госпожа, я не вижу никакой проблемы. Вы частично воспитали мою сестру. Думаю, что она переняла какие-то качества от Вас. Прекрасная организато…»       Его прервала девушка, раздраженная беседой с ним:       «Господин Камисато, на этом наш разговор закончен. Вы, как обычно, потешаетесь надо мной. Ваша манера разговаривать так с коллегами и партнерами вызывает во мне худшие эмоции. Проявляйте ко мне уважение, хотя бы ради вашей сестры…»       Умолкли. За дверью послышался мужской вздох.       —Пошли отсюда…       Аяка отошла от двери и, поманив Кадзуху за собой, устремилась дальше по коридору, и парень последовал за ней. И все же его взгляд был прикован к двери и разговору, таившемуся за ней.       Как только компания дошла до следующей по коридору двери, дверь кабинета открылась, и оттуда вышли люди.       —Аяка? Ты уже вернулась? — вышедший мужчина откликнул девушку. Аяка обернулась и увидела своего брата. Господин Камисато опускал на нее суровый взгляд, попутно застегивая пуговицы на рукавах своей рубашки, — Почему ты не оповестила меня? Кто это рядом с тобой? Вдвоем подойдите.       Рядом с Аято стояла девушка, которая жмурилась и старалась рассмотреть лица стоявших в далеке ребят. Это была Госпожа Яэ Мико — важная фигура Инадзумского образования; по совместительству писательница, гудзи Храма Наруками и приближенная к государственному двору. В университете она мелькала редко, лишь на важных мероприятиях и, в основном, на сессиях. Её любят и почитают многие, и никого эта девушка не может оставить равнодушным — ее подход к обучению и организаторству был поистине уникален. Будущие студенты стекаются в этот университет со всего Тейвата, и если их спрашивают: «Почему именно этот университет и именно при Тэнсюкаку?», они отвечают: «Все ради Госпожи!».       —Аяка, это ты? Золотце, сразу не признала тебя, плохо вижу без своих очков, — как только Аяка подошла ближе, Яэ расплылась в улыбке. Сегодня, кажется, был особенный день, о чем говорит ее образ: длинное черное платье в пол на бретелях с неприличным, но таким изящным вырезом на груди. Нежные и тонкие ключицы освещала цепочка с сакурой, хрупкие плечи украшала пушистая шубка. В ушах сверкали серьги, на губах чуть за контур выходил карандаш, на ногах поблескивали лакированные строгие шпильки.       —Здравствуйте, Госпожа Яэ! — Аяка поклонилась, попутно пнув рукой по ногам Кадзухи сзади, чтобы тот повторил в точности за ней.       —Здравствуйте, Господин, здравствуйте, Госпожа! Кадзуха.       —Личико у тебя знакомое, — она вильнула плечом, подняв ворот своей пушистой шубки, и протянула парню руку, скрытую под темной перчаткой, — будем знакомы лично.       —Будем, да… Я в вашей группе, — Кадзуха протянул руку в ответ.       Яэ Мико прикрыла свободной рукой рот и тихо хихикнула. Как же она могла забыть…       —Нам надо идти. Аяка, поговорим чуть позже, сейчас я занят. Если молодой человек зашел ненадолго, то после его ухода зайди к секретарю и попроси его переслать на почту нужные письма. Он поймет, — Аято деловито осмотрел свои дорогие часы и свел брови к центру.       —Да, зайка моя, тебе и со мной предстоит серьезной разговор. После пар загляни в главный корпус ко мне в кабинет, не забудь постучаться только, — Госпожа подмигнула Аяке, и губы той расплылись в легкой улыбке.       Господин Камисато напряженно вздохнул и, бросив взгляд на коллегу, развернулся спиной.       —Вынуждены идти. За мной, Госпожа.       Яэ Мико пренебрежительно осмотрела его с головы до ног и тоже развернулась к ребятам спиной. Пара неспеша удалилась по коридору туда, откуда пришли Аяка с Кадзухой. Издалека было слышно бурчание старшего брата Аяки и упреки Мико.       Они же выдохнули с облегчением. Аяка слегка усмехнулась, после чего заговорила:       —Что ж они все от меня хотят…       —Ты общаешься с Госпожой? Вы…       —Мы знакомы с моего детства. Яэ-сан отчасти воспитала меня и многому научила. У братца не было времени, только работа… — она пожала плечами, — Ладно, иди за мной.

***

      Комната Аяки была такой же просторной, красивой и дорогой. Кадзуха не переставал восхищаться: каждый угол повергал его в приятное удивление.       Сняв с себя верхнюю одежду и повесив ее на крючках у двери, ребята расположились на диване. Парень кратко пересказал все произошедшее с ним за последнее время, показал части письма, которые носил весь день с собой и выслушивал впечатления подруги: ее глаза горели при рассказе, дыхание вздрагивало в предвкушении чего-то особенного, а в мыслях всплывали отыгранные эпизоды.       —И ты думаешь, что так он хочет намекнуть о своем возвращении? — она удивилась, сложив руки на коленях.       —По крайней мере я был бы только рад, — он пустил вялый смешок, улыбнувшись уголками губ. Убрав руки за голову, Кадзуха откинулся на спинку дивана, — Сплошная загадка, подруга.       —А тот орущий? Сра… Ска…       —Ты про Скарамуччу?       —Да! Что с ним?       —Он мне кажется очень мутным парнем. Значит, э-эм… Если ты на улице увидишь парня среднего роста с непонятной прической и иссиня-черными волосами, который выглядит как человек, ненавидящий жизнь, на лице у него написано «Я всех ненавижу», то это будет он. А, вот ещё… У него разная походка, которая зависит от настроения. И еще от него несет едким запахом табака…       Аяка тихо рассмеялась, после чего сказала:       —Смотрю, он большое впечатление произвел на тебя. Хорошо-хорошо, Кадзуха, я запомню…       —Если будет приставать… Ну, ты там не молчи… Сам не знаю, что от него ожидать.       —Хорошо-хорошо, Кадзуха, я запомню. А как дела в компании? Жалко, что меня не пригласили в поход. Кто там был вообще? — Аяка пристроилась на диване поудобнее.       —Да вроде нормально… Тома, Хэйдзо, Ёимия была. Могли и втроем без нее пойти. Она куда-то уезжала и не знала, успеет ли, — Кадзуха потер затылок. Внезапно в глаза посыпались волосы, и ему захотелось перезавязать хвост. На лоб упала красная прядь волос, при виде которой Аяка хихикнула, — Но в итоге она успела. Мне кажется, что эту идею с походом предложила именно она, Хэйдзо поддержал ее и уговорил Тому.       —Почему ты продолжаешь красить эту прядь в красный? С самой первой встречи вижу тебя с ней…       —Не знаю. Привык, наверное?       —Как и она привыкла меня избегать.       —Она, в смысле, Ёимия?       После слов о подруге Аяка слегка свела брови к переносице и отвела хмурый взгляд куда-то в сторону. Парню стало неловко: он убрал руки и сложил их спереди, нервно стукая костяшкой по кожаной обивке дивана. Вспоминать о человеке, с которым у подруги натянутые отношения, было глупо. Прерывать тишину, погруженную в омут мыслей с головой Аяку, ему не хотелось. Он решил подождать, пока та клюнет носом и вздрогнет, посмотрит на него сверкающими глазами и сменит резко тему.       Внезапно возникло желание оглядеть комнату. Она и вправду была просторной, минималистичной, со вкусом. Шкафы с книгами и дорогим подаренным алкоголем, встроенные в стену рядышком с таким же просторным шкафом, но уже с одеждой, косо глядели на него. Ее кровать была застелена без единой складки. Рабочий стол убран, веера заточены в стеклянные рамки. Единственное, что хоть как-то смягчало здешнюю атмосферу, так это настенные фотографии. На одной из них маленькая Аяка стояла со своим старшим братом: оба одеты кимоно, выразительно глядят в камеру, представляя на заднем плане свое огроменное поместье; Следующей была фотография с родителями: тоже в кимоно, тоже на фоне поместья, но единственное, что заставляло приподнять от удивления бровь — заклеенные лица (не считая лиц Аяки и Аято). И третьей, «самой свежей» картинкой, была фотография двух девушек в юкатах. Справа стояла, вероятнее всего, Аяка, а слева… Это Ёимия?       Потерявший дар речи Кадзуха тихо охнул, и Аяка, отмерев, бросила на него украдкой взгляд.       —Что?       —На фото…       —Именно.       —Вы до сих пор в ссоре? — он наклонил голову в бок.       —К сожалению. Знаешь, а я ведь просила совета, как лучше быть. Но от подруг я слышу одно и то же, мол, «отпусти», и что мне пора это давным-давно сделать, — Аяка тяжело вздохнула и, сделав выдох полными легкими, она откинула голову на грядушку. Ее дрожащий вздох и перебитое дыхание давало ему понять, что прямо сейчас она сдерживается и старается вновь не заплакать, как в первую спонтанную встречу.       В голову парня не приходило ни одного слова, которым можно было поддержать Аяку. Банальные фразы «всё будет хорошо», «не переживай» не помогут, лишь усугубят ситуацию. Поэтому Кадзуха остался непоколебимым и лишь с тоской глядел на ее мученья.       —Всё настолько плохо? — тихо спросил он.       Она кивнула.       —Соболезную…       —Я правда пыталась. Может… Может, у меня все-таки получится? Не получится же у нее так долго меня презирать. Кадзуха…       Он слегка приподнялся со спинки дивана и посмотрел на подругу. Та ему с тоской улыбнулась слегка приподнятыми уголками губ и сказала:       —Опусти тонарм проигрывателя, пожалуйста.       Он послушно кивнул и устремился к дальнему столику, на котором стоял проигрыватель. Пластинка покорно лежала и ждала своего часа. Вглядевшись в надпись на ней, Кадзуха обомлел: его глаза мигом расширились, и он встал в мимолетный ступор.       Это была виниловая пластинка Смитс, подаренная им в первую личную встречу. Она неспеша закрутилась в проигрывателе, и спустя пару секунд музыка начала выбираться наружу.       Развернувшись к подруге, Кадзуха увидел, как та ему кивает с благодарностью. После чего он шмыгнул обратно на пригретое диванное место. «…Why do I give valuable time to people who don't care if I live or die…» — Аяка начала тихо напевать мелодию, покачивала головой и наблюдала за выражением лица Кадзухи.