Пустое место

      Что там Хэйдзо говорил про свой поганый язык? Ах да, точно: оторвать и на помойку выкинуть.       С той их неловкой попойки прошло почти две недели, за время которых, как не парадоксально, ничего такого не произошло. Все словно вернулось к самому началу, ровно оттуда, где язык Хэйдзо решил, что сидеть молча — не в его стиле. Господин Каэдэхара вел себя подозрительно тихо: не задевал его своими шутками, не обращал особенного внимания, не пытался выделываться во время ответа его семинара. Это было очень странно, но вполне объяснимо, потому что тема со слухами только-только начала укладываться на место, и повторения этого кошмара никому не хотелось. Только спокойнее от этого не было.       Хэйдзо был устроен так, что при малейшем сомнении или холоде со стороны своего интереса он разворачивался и шел в обратную сторону, не собираясь понапрасну бегать за кем-то тупой псиной. Господин Каэдэхара очевидно игнорировал его, не собираясь ничего объяснять, и Хэйдзо настаивать не стал — не хочет, ну и хрен с ним. Только те эмоции, которых он раньше ни разу в жизни не испытывал, стали каким-то наркотиком, ему до ломоты в теле хотелось увидеть хоть какой-нибудь знак, сигнализирующий о том, что он может хотя бы попытаться. С ним было как-то все иначе: остро, ярко и до нелепого горячо, и это подкупало, заставляло хотеть большего вопреки его отстраненности.       Но делать с этим хоть что-то он не собирался: слишком много чести.       Хэйдзо много думал об этом и злился, но про себя, не собираясь показывать своего отношения к его игнору. Если не хочет продолжать, значит, тому есть своя причина, а уж какая, тут хер разгадаешь. Варианта всего два: первый — господину Каэдэхаре просто надоело вести свои игры и он решил все закончить, второй — ему показалось, что все зашло слишком далеко, на что изначально планов не построил, а зная его дурацкий перфекционизм, он просто испугался и решил молча уйти в отставку. Оба эти варианта Хэйдзо не устраивали, но вот же тупая гордость, что жопу все никак свою отодвинуть с горизонта не хотела, он не мог заставить себя спуститься с небес на землю, чтобы все обсудить, от чего стал жутко раздражительным мудилой. Скар было решил, что пора отвести этого в жопу ужаленного к батюшке на исповедь — психологи нынче дорогие, — но был послан на хер прямым и беспощадным текстом.       — Нехуй лезть, куда не просят.       Понимание, что Скарамучча тут вовсе не при чем, поэтому, что вполне логично, не заслуживает к себе такого свинского отношения, ни капли Хэйдзо не смущало. У него кулаки чесались вмазать самому себе — или первому попавшемуся под руку, — чтобы перестал сопли розовые на член наматывать и забил на это все огромный болт. И у него почти получилось, когда время приличное натикало — месяц? — жизнь зацвела красками, а мозг не думал об этом человеке каждую свободную минуту. Но жизнь никогда не отличалась особыми приличиями, потому подсунула огромную такую свинью в виде научного руководителя его дипломной работы. По всем правилам курировать дипломные работы обязаны старички с докторской степенью, но так уж вышло, что студентов у них дохера, а докторов наук как кот наплакал, поэтому по бумажкам Хэйдзо числился у бывшего научного руководителя человека, имени которого произносить не хочет, но по факту всю его работу будет курировать мечта психически нестабильного подростка, что любит кататься на эмоциональных качелях.       — Я хотел бы поменять своего научного руководителя, — заявил Хэйдзо прям в лицо своему декану.       Вот настолько сильно ему не хотелось сталкиваться с ним лбами. Только ему пришлось наткнуться на вполне очевидный отказ: вариантов больше нет. Все студенты давно были распределены по своим руководителям, и менять что-то ради него одного никто не собирается. Единственный вариант — попросить кого-то из студентов совершить обмен местами, чем Хэйдзо и воспользовался, конечно, но все равно не получил желаемого. Кого-то все устраивало, кто-то просто из вредности — и это после всего того, что он сделал для своей группы — не захотел меняться, кто-то вообще позаботился об этом вопросе и заранее договорился со своими кураторами. И деваться уже было как будто бы некуда, поэтому пришлось смириться. Смириться и завыть умирающим диким зверем от несправедливости этой обиженной на него вселенной.       На первой же встрече, когда нужно было обсудить и выбрать темы для диплома, Хэйдзо облажался так, как никогда прежде. Хрен знает, кто тянул его за длинный язык, но остановить свой словесный понос у него никак не получалось: вечно вставлял свои недовольства мимо кассы, выражая полное негодование из-за сложившейся ситуации, и в итоге наткнулся на грубость, которой недовольный препод попытался заткнуть его рот. И лучше бы Хэйдзо заткнулся в ту же секунду, но изо рта соскочило мерзопакостное: «С матерью своей так разговаривать будете», — и деваться уже было некуда. Это был катастрофический пиздец. Потому что глаза господина Каэдэхары наполнились глубоким разочарованием, а задрожавшие от неверия губы поджались.       — Ты все сказал?       Хэйдзо хотел и хочет до сих пор из окна выпрыгнуть, чтобы исчезнуть с этой планеты к херам собачьим и не поганить дорогим сердцу людям жизнь. Как можно было так сильно оступиться, заплыв в пучину своей идиотской злости? И самое ужасное, почему его пиздливый рот не смог произнести банальное: «Извините»? Господи, он такой мудак.       После этого фееричного проеба Хэйдзо вот уже неделю ходит как долбанное приведение. Он ни разу не подошел к нему, чтобы извиниться, и ненавидел себя за это еще больше: вся смелость хвост поджала и в страхе ушлепала в неизвестном направлении, оставив его разбираться с этим в полном одиночестве. Хэйдзо не знает, что ему делать. Обычных извинений будет совсем недостаточно, но на большее его гениального мозга не хватает — жалкий идиот. Только делать с этим нужно было хоть что-то: ощущать на себе всю его злость было отвратительно. Поэтому Хэйдзо решил, что начать нужно хотя бы с простых извинений, а там уже и видно будет.       Сил спускаться к нему не было, но совесть за эту неделю замучила так, что удавиться в пору было, поэтому, бросив Скару: «Скоро буду», — Хэйдзо собирает всю свою волю в кулак и молится, чтобы все прошло хотя бы не ужасно. Время было уже позднее, поэтому лишних глаз быть не должно, но он на всякий случай оглядывается по сторонам, чтобы не нарваться на новые неприятности, и идет к нужной двери, игнорируя бешеное сердцебиение — сердце сейчас остановится. Зажмурившись, Хэйдзо стучится в дверь, впервые за все время их знакомства надеясь, чтобы господин Каэдэхара сейчас не спал, и задерживает дыхание, когда через несколько очень долгих секунд ему открывают дверь.       — Время видел? — вздыхает господин Каэдэхара, устало стянув с носа очки.       — Я... — Хэйдзо смотрит на него в упор, пытаясь выдавить из себя нужные слова.       Чужой недовольный вздох отзывается чем-то колючим в замершем сердце, но вопреки всем домыслам господин Каэдэхара шире открывает дверь, пропуская его внутрь. Хэйдзо жмурится, пытаясь собраться с мыслями, и поворачивается к нему лицом, пытаясь не уводить взгляда. На него смотрят с неизменным разочарованием, и это дает замечательный пинок, чтобы рот открыл и сказал хоть что-нибудь.       — Я идиот, — выдыхает Хэйдзо.       В желудке что-то противно переворачивается, и руки дрожат так, что пристроить их хоть куда-то не получается от слова совсем.       Господин Каэдэхара хмыкает, чуть приподняв подбородок, и смотрит на него таким изучающим, но все еще недовольным взглядом, что не по себе становится.       — Я очень сильно облажался, мне безумно стыдно, — Хэйдзо кривится, прикусив губу, и голову назад закидывает всего на мгновение, сжав ладони в кулаки. — Я... — усмехается нервно, опустив голову вниз, и лицо в ладонях прячет. — Простите меня. Я не должен был этого говорить, оно вырвалось на автомате.       — Это все? — прерывает его тираду Кадзуха, уткнувшись взглядом в пол.       Настроения слушать чужие извинения нет вот совсем. В последние дни столько работы навалилось, что умереть хочется, ему бы сейчас спать завалиться и не думать о чем-то лишнем.       — Пожалуйста, — вымаливает шепотом: голос подводит. — Что мне сделать, чтобы Вы перестали злиться?       Кадзуха вздыхает, напряженно двинув челюстью, и макушкой в дверь упирается, бросив уставший взгляд в потолок: надоело.       — Я благодарен, что ты хотя бы спустя неделю набрался смелости прийти и извиниться, но ты правда думаешь, что это можно исправить одним твоим извини? — бросает на него взгляд сверху вниз, сложив руки на груди.       Хэйдзо поджимает губы, стиснув зубы. От сраного отчаяния хочется зареветь маленьким ребенком, потому что ничего понять не может. Он не знает, что ему делать. С ребятами как-то попроще всегда мириться было: подошел, обнял и пообещал что-нибудь, что позже обязательно выполнит. А тут... Хрен его знает.       Кадзуха вздыхает, приподняв брови, и машет головой в отрицании едва заметно — скорее на автомате. Отталкивается от двери и садится на свою кровать, взяв в руки материал для подготовки к завтрашней лекции. Может, Хэйдзо неловко станет от всего этого и он сам додумается уйти, чтобы оставить его в покое. Только этот засранец всегда был до смешного упрям и в равной пропорции непредсказуем в некоторых своих решениях.       — Что ты делаешь? — вздыхает обреченно Кадзуха, отложив бумаги в сторону, и голову назад закидывает от безысходности.       Хэйдзо падает перед ним на колени, собираясь, кажется, таким способом вымаливать свое прощение. Кадзуха смотрит на него с осуждением, недовольно поджав губы, и просто поверить не может, что этот чудик наступил своей гордости на горло, чтобы суметь переступить через себя и всем своим видом показать, что он действительно сожалеет о сказанном.       — Я не знаю, что мне нужно сделать, чтобы Вы поняли, что я правда не хотел этого говорить, — и смотрит на него оленьими глазами так, что мурашки по позвоночнику пробегаются.       — И поэтому ты решил встать на колени, — выносит вердикт Кадзуха, упираясь локтями в колени. — Дурак?       — Мне правда жаль, — Хэйдзо сглатывает нервно, не отрывая своего жалобного взгляда ни на секунду.       — Ну и что я должен тебе сказать? — клонит голову вбок, выгнув брови.       — Хоть что-нибудь? — прикидывает Хэйдзо, чуть сощурившись. — Я не уйду, пока Вы честно не скажете, что простили меня.       — Хорошо, Хэйдзо, я тебя прощаю, — Кадзуха закатывает глаза и снова тянется за своими бумагами. — А теперь иди спать.       — Не верю, — выдыхают упрямо.       Кадзуха округляет глаза недовольно и хлопает ладонями себя по коленям. Он сейчас с ума сойдет с этим дурачком.       — Серьезно? — хлопает глазами, отвлекшись на секунду на то, как чужие колени разъезжаются в стороны для большего удобства. — Иди спать, дурак.       — Я же сказал, что не уйду, — Хэйдзо упирается руками в пол, упрямо нахмурившись.       Кадзуха вздыхает, пробормотав себе под нос обреченное: «Господи-боже-мой, дай мне сил», — и прячет лицо в ладонях, упираясь локтями в колени. Хэйдзо — идиот невероятного масштаба. Его хочется выгнать пинками под зад, чтобы голову не морочил и дал, наконец, вздохнуть полной грудью, но... Вот это дурацкое «но» всегда все портит, чтоб его черти по кругу в аду драли.       Злиться на этого дурачка Кадзуха не умеет. Да, его слова прозвучали довольно неприятно, если учесть тот факт, что Хэйдзо прекрасно был осведомлен о его семейном положении. Но еще он понимал причину этой его злости, потому быстро выкинул эту детскую обиду из головы и решил продолжить свой тотальный игнор. Потому что терпеть все это больше не было никаких сил. Тем утром Кадзуха с ума чуть не сошел, когда проснулся и увидел перед лицом чужую макушку. Хэйдзо, все еще глубоко спящий, уткнулся лицом ему в шею, и его теплое дыхание, что мурашками по коже отзывалось, чуть не разорвало его сердце на части. Это было слишком для него, человека, который не собирался заходить настолько далеко. Внутри что-то противно больно заныло, и Кадзуха не смог остановить себя, когда ему нестерпимо захотелось запустить ладонь в его волосы и прижаться к макушке губами. Подобное проявление нежности ощущалось слишком правильно, к чему он оказался не готов.       И вот сейчас, когда этот глупый человек так бессовестно сидит перед ним на коленях, вымаливая прощение, Кадзуха понимает, что сбежать у него не получится. От собственных дурных мыслей как минимум, потому что... Боже, неужели он так слаб перед самим собой?       — У меня есть идея, — стой, Кадзуха, просто остановись, пока не стало поздно.       Хэйдзо хмурит брови в непонимании и весь превращается в слух, внимательно разглядывая его хитрое лицо. А потом прокашливается, неловко почесав нос, когда Кадзуха откидывается на руки, сощурив взгляд, и выдает идиотское:       — Не думаю, что это хорошая идея.       На секунду Кадзуха думает, что сказал что-то лишнее, потому что уловить ход его мыслей не успевает.       — Что именно? — клонит голову вбок, чуть нахмурившись.       И красноречивый взгляд, что от его лица плавно спустился вниз — о боже, он несерьезно, — заставляет Кадзуху резко втянуть воздух через нос: желание ударить идиота возросло в геометрической прогрессии.       — Серьезно? — произносит с издевкой.       — Ну... — Хэйдзо неловко ерзает на месте, почесав шею. — Вы сами так сели, вот я и...       — О, так это я виноват? — Кадзуха снова наклоняется и складывает руки в замок, склонив голову вбок. — Не твои грязные мысли, а именно я, да?       Хэйдзо опускает голову, кашлянув себе в кулак, чтобы скрыть появившийся румянец на щеках. Господь милосердный, за что ему такое наказание? Где его мозги или, например, здравый смысл? Все, что угодно в эту дурную голову залазит, жаль только, что совсем не то, что нужно.       — Или тебе так хочется? — вдруг понижает голос господин Каэдэхара, и у Хэйдзо мозг отлетает куда-то очень далеко.       Он резко поднимает голову, нахмурившись в сомнении: ну не мог же этот рот произнести нечто столь противоречащее поведению его хозяина? Только чужой взгляд, что с вызовом заглядывал ему в душу, опровергает эту мысль за считанные секунды.        — С чего Вы взяли? — хрипит Хэйдзо, нервно сглотнув ком в горле.       — Даже не знаю, — взгляд зачем-то цепляется за его губы, по которым скользнул язык.       Такая быстрая смена настроения вызывает самый настоящий ступор, отдаваясь чем-то тягучим в желудке, Хэйдзо даже не пытается сделать с этим хоть что-то, чтобы не показаться очевидным идиотом, по которому и так все становится ясно.       — Чего ты добиваешься? — господин Каэдэхара смотрит на него таким жгущим все нутро взглядом, что ему становится дурно.       — Я прощения пришел просить, — пытается все же взять себя в руки Хэйдзо, чуть прищурившись.       — Много ты видел людей, которые просят прощения в подобной позе?       О, а вот это уже становится интересно. Хэйдзо бросает оценивающий взгляд вниз и отмечает свое весьма вызывающее положение, если брать, конечно, во внимание нарастающее с каждой секундой напряжение между ними. Хмыкает, принимая правила этой странной игры, и выдает с хитрой улыбкой тихое:       — Нравится?       Кадзуха резко втягивает воздух, кажется, потеряв на секунду свое здравомыслие, и тяжело сглатывает, оценивающим взглядом пройдясь по его фигуре: да, блять. Да, ему нравится.       — Встань.       Хэйдзо едва удерживается от несдержанного стона. Это прозвучало до ужаса властно, с ноткой злобы, что заставило спину выгнуть и послушно подняться на ноги, ожидая дальнейших приказов. Кадзуха молча обхватывает его запястье, немного потянув на себя, и заставляет улечься к себе на колени. Это вызывает довольно странные чувства, потому что Хэйдзо понятия не имеет, чего ему ожидать, лежа на нем... Вот так.       — Что Вы... — решает все же спросить, но прерывается, чтобы успеть прикрыть рот, спасая себя от громкого стона.       Потому что господин Каэдэхара совсем легко, но довольно ощутимо хлопает ладонью его по заднице. У Хэйдзо воздух в легких заканчивается в ту же секунду. Глаза округляются от неожиданности — бедра против его воли приподнимаются вверх, потому что в домашних штанах до нелепого быстро становится тесно. Приплыли, блять.       — Проси прощения, принцесса, — произносят совсем тихо, нагнувшись к самому уху.       Хэйдзо зажимает между зубами собственный палец, чтобы позорно не застонать, и поверить не может в то, что сейчас происходит. Еще минуту назад он даже видеть его не хотел, откуда... Как все так обернулось?       — Я не слышу, — его снова шлепают по отставленной заднице, после легко сжав ягодицу.       — Блять, — тихо выдыхает Хэйдзо, пытаясь приподняться на локтях, чтобы не упасть с его колен.       Бедра подаются назад, вжимаясь задницей в чужую ладонь, — его тело так подло предает его, отзываясь на все эти пошлости. В голове полный беспорядок творится, и каждый новый шлепок отнимает возможность произнести хоть слово.       — Я... — мычит в губы, когда ему нарочно задевают майку, оголяя поясницу.       Все тело дрожит от блядского возбуждения: чужая рука крепко держит его за талию, не позволяя хотя бы немного приподнять бедра, чтобы не тереться о чужие ноги своим стояком. Это до ужаса стыдно, Хэйдзо сейчас взорвется от уровня своего смущения, перемешанного с желанием получить больше.       — Где же твой длинный язык, золотце? — выдыхает господин Каэдэхара, откровенно поглаживая его оголенную поясницу.       Хэйдзо стонет в сомкнутые губы, уткнувшись лбом в кровать, и крепко жмурится. Это, блять, просто невозможно. Раньше он готов был вырвать этому придурку язык за эти глупые прозвища, но сейчас это дерьмо так хорошо звучит, что с ума сойти можно. Еще немного и он все-таки превратится в скулящую псину.       Новый шлепок — новый глухой стон. Хэйдзо ерзает на его коленях, до последнего борясь со своими грязными желаниями, но сыпется, приподняв голову от легкой паники, когда господин Каэдэхара приспускает его домашние штаны, оголив задницу.       — Интересно, — звучит с усмешкой.       Потому что белья на нем не оказывается. И тот факт, что Хэйдзо именно сегодня поленился натянуть на себя нижнее белье, заставляет раскраснеться пуще прежнего. Он тянется ладонью себе за спину, чтобы обратно натянуть на себя штаны, но его мягко перехватывают за запястье, и Хэйдзо едва успевает уткнуться лицом в подушку, чтобы приглушить гортанный стон: поцелуй в центр ладони еще куда ни шло, но влажность чужого рта, что он ощущает своими пальцами, почти подгоняют его к краю. Его снова хлопают по голой заднице, влажно посасывая пальцы, Хэйдзо жмурится, не в силах сдержать собственный голос, и бросает все к херам собачьим: терпеть уже сил нет. Он бессовестным образом трется членом о чужие бедра, сжимая в пальцах свободной руки подушку, и едва не задыхается от нехватки воздуха — ему этого слишком.       — Нет, принцесса, — господин Каэдэхара придерживает его за талию, не позволяя двигаться. — Я еще не услышал своих извинений.       Хэйдзо скулит в подушку, больно прикусив губу от досады, и поворачивает голову в сторону, глотая ртом воздух.       — Мне жаль, — новый шлепок. — Господи-боже, я... — стонет, когда его ладонь снова сжимается на ягодице, чуть оттягивая в сторону. — Блять, мне... Мн... Мне правда очень жаль, пожалуйста.       — Хороший мальчик, — слетает с чужих губ едва слышно, и Хэйдзо выгибает спину, жалко проскулив, когда эти самые губы целуют его поясницу.       — Пожалуйста, — шепчет в подушку, раскрыв рот в немом стоне: чужие губы спускаются чуть ниже, оставив легкий поцелуй на левой ягодице, что сжимала его ладонь.       Снова двигает бедрами на пробу, словно спрашивая разрешения, и благодарно мычит в сомкнутые губы, когда ему в этом не отказывают и, наоборот, помогают. Хэйдзо без всякого стеснения трется о двигающиеся ему в помощь бедра господина Каэдэхары, совсем пропустив момент, когда успел ухватиться пальцами, что не так давно побывали в его рту, за его майку.       — Запомни вот что, Хэйдзо, — произносят вполголоса над ухом, едва прикоснувшись к нему губами. — Первый и последний раз ты подобным образом со мной общаешься, — снова хлопает его по заднице. — Иначе в следующий раз я вымою твой рот с мылом, ты меня понял?       Хэйдзо стонет в подушку, вжимая голову в плечи, и подается бедрами назад к его ладони: ему осталось совсем чуть-чуть.       — Я не слышу ответа, — совсем легко проводит пальцами по напряженной ягодице, улыбаясь чужой нетерпеливости.       — Да, — скулит Хэйдзо, приподняв голову. — Я...       И задыхается, когда ему помогают привстать на колени, чтобы прикоснуться к члену через ткань намокших от естественной смазки штанов. Хэйдзо хнычет непозволительно жалобно, опустив безвольно голову, и толкается в чужую ладонь, больно прикусив губу, чтобы не пропустить из горла новый стон. Господин Каэдэхара двигает ладонью, по контуру обводя член, и скользит пальцами другой ладони меж ягодиц, мягко поглаживая, но не заходя дальше положенного.       Слишком.       Хэйдзо кончает, сдавленно промычав в сомкнутые губы, и упирается дрожащими руками в кровать, чтобы приподняться. Пытается отдышаться, мелко подрагивая от прикосновений чужой ладони, что с какой-то особенной заботой гладят его поясницу, и улыбается краешком губ, когда ощущает на коже легкий поцелуй.       Боже.       — Твои извинения приняты, — произносит хрипло господин Каэдэхара, помогая поправить спущенные штаны.       — Спасибо, — выдыхает Хэйдзо, сглотнув вязкую слюну.       Стыда нет, смущения — тоже. Единственное, что сейчас вызывает у него сомнение, — чужое возбуждение, что все это время упиралось ему в бедро. Хэйдзо прикусывает губу задумчиво, раздумывая, стоит ли обозначить этот вопрос или просто проигнорировать. И господин Каэдэхара быстро решает все за него: кое-как поднимает его на руки, чтобы встать и переложить на кровать, а потом быстро, пожелав доброй ночи, смывается в душ, чтобы самостоятельно разобраться со своей проблемой.       Намек понят.       Сморщив лицо от неприятной липкости в штанах, Хэйдзо тыкается носом на пару секунд в чужую подушку и чуть ерзает, тихо промычав. Честно признаться, он не думал, что с него будут спрашивать извинений именно таким способом. Да что тут, Хэйдзо в целом не думал, что они когда-нибудь смогут зайти настолько далеко. Произошедшее с реальностью не вяжется никак, Хэйдзо боится, что сейчас прозвенит будильник, и ему придется проснуться. Он кусает себя за руку, щипается, чтобы проверить наверняка, и выдыхает неровно, прикусив губу.       Не спит.