Пустое место

      Кадзуха просыпается со звонком будильника, резко открыв глаза. Дыхание сбито, пульс долбится в висках: кошмары эти глупые порядком надоели. Устало выдохнув, он протирает ладонью глаза и, промычав от недовольства в подушку, заставляет свое уставшее тело подняться с кровати. Идет в ванную, пялится в свое отражение и, не заметив чего-то нового в своем недовольном лице, тяжело вздыхает. Как же... Надоело.       Тихо пожелав доброго утра вахтерше, Кадзуха сквозь боль и слезы выходит из общежития, садится в машину, устало откинув голову на подголовник сиденья, и считает до десяти, чтобы заставить себя прокрутить ключ зажигания и поехать на работу. Ему, в целом, нравилось преподавание и общение со студентами, но как же тяжело было существовать с бесконечными документами, что отнимали приличное такое количество сна и свободного времени. Кадзуха не помнит, когда последний раз высыпался как все нормальные люди.       Сегодня... Крайне тяжелый день. Не потому, что проверка в начале семестра нагрянула или декан решила высосать из преподавателей всю душу, чтобы быстрее журналы заполняли и учебный план на второе полугодие готовили. Двадцать седьмое февраля имело свое значение в его календаре, и Кадзуха ненавидел этот день ровно так же, как и день гибели родителей. В этот день он потерял своего брата, на могилу которого пришел всего лишь раз: через пару дней после смерти, чтобы попрощаться. Потому что сил и совести не хватило: Кадзуха ни разу не смог навестить его перед смертью. С тех времен мозгов чуть прибавилось, а гордость в каком-то месте сошла на нет, поэтому он дал себе слово, что сегодня вечером обязательно навестит его могилу.       Проведя первые две пары, Кадзуха выдыхает и решает позвонить Чайлду, что сто процентов без дела шатался, чтобы сходить подышать свежим воздухом. Предложение его принимают сразу же, и уже через десять минут они оба стоят на заднем дворе университета подальше от лишних ушей и глаз.              — Что с настроением? — интересуется Чайлд, пиная камушек.       Кадзуха выдыхает, жмет плечами и теплее заворачивается в шарф. Снега пусть нет уже как неделю, но холодно до сих пор.       — Да как-то... — прослеживает глазами отлетевший в сторону камушек. — Не знаю. Встал не с той ноги, наверное.       — Точно из-за ноги? — щурится Чайлд, заинтересованно взглянув в чужие глаза. — Или имеется другая причина?       Фыркнув, Кадзуха прикрывает глаза и голову вверх закидывает, выдыхая пар изо рта. Причина имеется, сразу две, если быть уж совсем откровенным, только он как-то не уверен в том, что хочет сейчас обсуждать... Это.       — Что такое? — Чайлд кладет свою руку ему на плечо, чуть нахмурив брови.       — Я не знаю, — Кадзуха кривит лицо, протерев лицо ладонью. — Это так раздражает.       — Оно и понятно, — вздыхают под боком, похлопав по плечу, — что ничего не понятно. Ты поговорил с ним после этого?       — Не то чтобы, — хмурится, нервно грызя губу. — Мы просто попросили прощения друг у друга и... Все.       — Собираешься игнорировать? — тихо спрашивает Чайлд и сразу же предупреждает: — это ни к чему не приведет.       — Делать больше нечего. Я ему нравлюсь, Чайлд, это слишком очевидно, — прячет ладони в карманы пальто, бросив взгляд себе под ноги. — Я не хочу, чтобы это продолжалось.       Кадзуха замечает, как чужие губы поджимаются, а взгляд уходит куда-то в сторону, и понимает: Чайлд недоволен. Причина этому недовольству вполне ясна — они уже несколько раз успели поругаться на фоне этого странного вопроса, и Кадзуха ни разу себя не оправдывает. Он справедливо названный мудак.       — Не злись, — пытается Кадзуха, пусть и знает, что бесполезно.       — Ты парню сердце разбить собираешься, а я должен не злиться, ну да, — Чайлд шмыгает носом, старается избегать друга взглядом. — Ты же хороший человек, Кадзуха, какого хрена тебя так штормит?       — Да не знаю я, — Кадзуха чувствует какое-то отчаяние. — Ты и сам прекрасно знаешь...       — Нет, я ничего не знаю, — выставляет указательный палец, злобно нахмурившись. — И не понимаю. Если уж имел наглость обратить на себя внимание, ты должен поиметь хоть каплю совести и взять на себя ответственность за свои действия. Я с самого начала просил тебя перестать вести эти глупые игры, но ты что сказал? Иди на хер, Чайлд, мне хочется чего-то нового, поэтому я не буду думать и сделаю так, что всем, по итогу, придет полный пиздец.       Кадзуха прикрывает глаза ладонью, пытаясь держать свою раздражительность под контролем. Снова этот разговор, от которого голова болит похлеще какого-нибудь похмелья. Как будто он и сам не знает, что полный идиот, у которого вместо мозгов черная дыра. Да, он признает тот факт, что поддался своим хотелкам и забил на здравый смысл с высоты птичьего полета, но у него и без того жизнь по пизде катится, поэтому ухватиться за единственный проблеск чего-то, что смогло бы разбавить черноту его души, не выглядело для него слишком плохой идеей. Пусть он прекрасно осознавал, что последствия у этого будут катастрофическими.       — Еще ничего такого не произошло, но ты говоришь так, словно мы всю жизнь вместе прожили, — вздыхает раздраженно, нахмурившись.       — Ничего не произошло? — улыбается нервно Чайлд, выпучив глаза. — А тебя не смущает, что ты едва не разложил его на своем столе? Кадзуха, очнись, бога ради, — хватает его за плечи, заглядывая в самую душу. — Он же тоже тебе нравится, так зачем тогда рубить с плеча, до конца не разобравшись?       — Ты правда думаешь, что он захочет бросать все ради едва знакомого ему человека? — Кадзуха щурится, склонив голову вбок. — Я бы, может, и хотел на это надеяться, но я блядский реалист, который прекрасно осознает порядок вещей, так что лучше уж так, чем страдать потом от расстояния, — убирает от себя его руки и разворачивается, бросая вслед беспрекословное: — Этот вопрос закрыт.       Его ужасно утомляют разговоры на эту тему, А Чайлд, что все время обвиняет его в том, что Кадзуха и без него прекрасно понимает, еще больше подливает масла в этот огонь. Он устал уже от постоянного чувства сожаления. Изначально он не видел в своей симпатии чего-то большого: так просто, поиграть и потом забыть об этом. Только на простом влечении дело не остановилось. Жизнь сталкивала их лбами, заставляя подумать хорошенько, и Кадзуха слишком много думал, осознав, наконец, что хуже и быть не может. Хэйдзо влез в его голову, но не сердце, что было покрыто многовековым льдом, и Кадзуха старался не углубляться, чтобы не было потом так больно. У него почти получилось: он завладел чужим вниманием, заставил взглянуть на себя под другим углом, но чуть-чуть забылся и сам не заметил, как начал испытывать что-то большее, чем простое влечение. Кадзуха хотел его. Но мало ли чего там ему хочется, поэтому нужно было брать себя в руки. И чем быстрее, тем лучше.       Время тянулось неимоверно долго, Кадзуха провожал глазами каждый час, нервно постукивая пяткой. Когда работа была закончена, он ненароком подумал, что, может, ему и не так важно ехать на кладбище, но быстро опомнился и попытался собраться с силами. Нужно хотя бы сегодня приехать к брату на могилу, чтобы потом совесть не догрызла и без того испорченные нервы, поэтому уже через полчаса он оказался в нужном месте, до последнего не желая выходить из машины.       — Давай, Каэдэхара, соберись, — шепчет себе под нос, устало прикрыв глаза.       На пороге кладбища Кадзуха замирает, ухватившись пальцами за холодный металл калитки. Кривится, отгоняя от себя позорные мысли о побеге, а потом все же толкает дверцу и проходит вперед, неровно выдохнув. Он и сам не понимает причины этому волнению, просто... Тяжело это: навещать могилы родных, когда ментальное здоровье держится на одних соплях.       Честно сказать, Кадзуха не совсем помнит точное расположение его могилы, поэтому еще какое-то время стоит у самого входа, пытаясь сообразить нужное ему направление. Двигается с места, вспомнив, что нужно пройти около десяти рядов, а потом хмурится, пытаясь разглядеть чью-то фигуру, что тоже по каким-то причинам оказалась на этом кладбище, и решает подойти чуть поближе. Замешательство бьет чем-то очень тяжелым по затылку, потому что Кадзуха, что вспомнил нужную дорожку, замечает стоящего возле могилы брата Хэйдзо.       — Вот уж не ожидал, — произносит с каким-то упреком, когда подходит поближе.       Хэйдзо резко поворачивает к нему голову, нахмурившись от непонимания, и рот открывает как рыба, не в силах выдавить из себя хоть слово.       — Что Вы... — давится воздухом, бегая взглядом по его лицу. — Что Вы здесь делаете?       — У меня к тебе тот же вопрос, — Кадзуха чуть клонит голову вбок, не отводя от него своего подозрительного взгляда. — Я к брату на могилу пришел, — кивает в сторону могилки, рядом с которой лежат свежие цветы.       — К брату?.. — Хэйдзо переводит свой шокированный взгляд на надгробную плиту.       Перечитывает иероглифы, побоявшись, что пришел не туда, но видит лишь верные имя и фамилию, год рождения и смерти. А потом прикрывает рот рукой, потому что его словно в под дых ударили, выбив весь воздух из легких, и растерянно смотрит на преподавателя, принимая единственное для себя решение.       — Я... Пойду, пожалуй.       Да, сбежать — наилучший выход из этой нелепой ситуации. Но даже этого ему не позволяют: Кадзуха хватает его за запястье и разворачивает к себе лицом, произнеся тихое: «А ну-ка стоять». Хэйдзо кусает губу, отводит взгляд в сторону, паникуя как никогда прежде, но послушно стоит на месте под прожигающим взглядом, не смея пошевелиться.       — Вы были знакомы? — Кадзуха хмурится, отпустив чужую руку.       — Это... — Хэйдзо глаза в землю опускает, спрятав дрожащие от волнения руки в карманы куртки.       У него язык в глотку падает: тяжело выговорить хоть слово. Хэйдзо кривится, чешет лоб, нервно постукивая пяткой по земле, и не знает, куда деться, чтобы поскорее избавиться от чужого гнетущего общества. Кадзуха понимает, что толку от него сейчас никакого, поэтому просит его подождать в машине, протянув ключи в руки. Что ж, его брат всегда был полон сюрпризов, но сегодня, кажется, он посмертно побил свой собственный рекорд.       Хэйдзо призраком плетется к выходу из кладбища и потерянными глазами ищет черную машину. Садится на заднее сидение, кинув ключи на водительское кресло, и лицо в ладонях прячет от переизбытка стресса. Вот уж точно подстава вселенского масштаба. Теперь нежелание идти именно сегодня на могилу к Иссину получило свое объяснение, у Хэйдзо аж голова разболелась от того, с какой силой все это грохнулось ему на голову без предупреждения.       Через какое-то время Кадзуха возвращается обратно, садится на свое место и просит Хэйдзо пересесть вперед. Чужое напряжение раздражением отдается во всем теле, но он ни в коем случае не злится: сам до сих пор все осознать не может.       — Откуда ты его знал? — делает вторую попытку Кадзуха, повернув голову в его сторону.       Хэйдзо сидит как забитый зверь, смотрит на свои ладони и пальцы от волнения скручивает, кусая губы. Его хочется обнять, пожалеть, чтобы перестал себя накручивать без особой на то причины — во всяком случае Кадзухе она неизвестна, — но он старается держать свои странные желания при себе. Сначала объяснения, а потом по ситуации.       — Мы... — хрипло произносит Хэйдзо, прокашлявшись. — Мы познакомились, когда мне было... Пятнадцать? Кажется.       Кадзуха кивает, сосредоточив на нем все свое внимание. А потом вдруг прикидывает примерный возраст Иссина на тот момент и морщит лицо в полном негодовании.       — Сколько, прости? — кусает изнутри щеку.       Хэйдзо смотрит на него виноватым взглядом, потому что да, разница в возрасте у них и правда была крайне недопустима для... Формата их общения.       — Не вижу в этом проблемы, — бурчит себе под нос Хэйдзо, отвернувшись.       — Ну конечно, — недовольно фыркает Кадзуха, мотнув головой. — Просто дружили? Или вы общались по какому-то делу?       Чужое молчание заставляет усомниться в собственном представлении идеального старшего брата, пусть Кадзуха и не считал его особенно хорошим человеком.       — Хэйдзо? — поджимает губы, прожигая взглядом чужой затылок.       — Дружили, — звучит приглушенно, но его такое подозрительное поведение ставит под сомнение правдивость этого ответа.       — А если правду сказать?       Кадзуха тянет к нему руку, осторожно разворачивая его лицо за подбородок, и цыкает, когда видит прикушенные в сомнении губы и избегающий взгляд.       — Что он с тобой делал? — в голове крутятся не самые приятные мысли, если честно, и он до последнего надеется, что не услышит чего-то, что разрушит весь его мир в считанные секунды.       Хэйдзо смотрит на него испуганными глазами и тут же спешит оправдаться, пока господин Каэдэхара не успел придумать для себя каких-то ужасных домыслов.       — Нет, Вы что, он ничего такого не делал. Все... — спотыкается, наткнувшись на взволнованный взгляд преподавателя. — Все было в порядке.       — Тогда почему ты пытаешься мне солгать?       — Потому что... — Хэйдзо снова уводит взгляд, нервно заправляя выпавшую прядь волос за ухо. — Вам не нужно этого знать. Правда.       И тут пазл складывается. Складывается так, что у Кадзухи в голове что-то стреляет, и он устало падает лбом на руль, тяжело выдохнув. В голове не укладывается: Хэйдзо было пятнадцать, Иссину — около двадцати пяти, и что такого интересного он сумел найти в малолетнем парне, у которого от мозгов одно название было, Кадзуха понять не мог. Он крайне сомневается в том, что, если бы там было все так чисто и невинно, Хэйдзо попытался бы скрыть от него всю правду. Вряд ли он пытался найти в его брате отцовскую фигуру.       — Пятнадцать, да? — Кадзуха горько усмехается, прикрыв глаза ладонью. — Интересно-то как, — выпрямляется, стукнувшись затылком о подголовник.       — Господин Каэдэхара, — Хэйдзо тяжело сглатывает вставший ком в горле и хмурится в надежде на то, что сможет все объяснить: было глупо полагать, что он не догадается. — Он не прикасался ко мне до моего совершеннолетия, так что, — выдыхает рвано, — не придумывайте себе всякого, пожалуйста.       — Не придумывать? — Кадзуха хмурится в негодовании, кинув на него возмущенный взгляд. — Ты каждого педофила оправдывать собираешься подобным образом? Он же не прикасался ко мне, пока мне восемнадцать не стукнуло, — передразнивает, скривив лицо.       — Боже, — Хэйдзо раздраженно стукается затылком о подголовник, прикусив от злости губу. — Впадать в крайности — точно не про вас, ни в коем случае.       — Да что ты? — шипит злостно Кадзуха, повернувшись к нему вполоборота. — У тебя мозгов не хватает для того, чтобы принять тот факт, что взрослые мужики в целом не должны обращать никакого внимания на малолеток, будь то обычная романтика или что-то похуже.       — А я разве говорил что-то про романтику? — Хэйдзо от злости подбрасывает руки, повернув голову в его сторону. — Сами себе придумали какое-то говно, а теперь обвиняете ни в чем невиновного человека.       — Может, потому что ты ни черта мне не рассказываешь? — произносит почти шепотом Кадзуха, недобро сощурив глаза, и это заставляет Хэйдзо заткнуться.       Он смотрит на него круглыми глазами, не в силах сказать хоть что-то. Посвящать его во все подробности своей личной жизни Хэйдзо не хочет, даже если бы это помогло смягчить мнение господина Каэдэхары хоть немного. Он снова делает какие-то тупые выводы, не выслушав ни единого доказательства в оправдание своего брата, и это бесит до сжимающихся в гневе челюстей. Хочется вмазать ему по самое не хочу, чтобы научился, наконец, не наступать на те же грабли, которые еще не так давно очень больно ударили его по башке.       — Вы всегда такой непробиваемый идиот? — Хэйдзо щурится, смотрит на него уничтожающим взглядом: душу выел так, как никто другой за всю его жизнь. — Не умеете учиться на своих ошибках, так и нечего тогда рта открывать.       Кадзуха выдыхает через нос, раздраженно дернув шеей, и проворачивает ключ зажигания, буркнув тихое: «Пристегнись». Бесполезно разговаривать с этим слепо верящим в лучшее идиотом — сразу видно, что мозгов с пятнадцати лет так и не прибавилось. Закрывать глаза на какие-то недостатки человека, которого всем сердцем любишь, — дело ужасное, но понятное: розовые очки приклеиваются намертво, хрен отдерешь. Может, Хэйдзо и прав в своем твердом намерении отстоять Иссина в его глазах, но на трезвую голову, когда оба заведены до абсурда, обсудить все не получится.       — Чайлд? — Кадзуха прикладывает телефон к уху, игнорируя непонимающий взгляд сбоку. — Ты уже уехал? — пристегивается и трогается с места, включив дальний свет фар. — Я позаимствую твою квартиру на этот вечер, хорошо? Спасибо, — и кидает телефон на заднее сиденье, с силой схватившись за руль.       — Какая еще квартира? — хмурится Хэйдзо, уставившись на злобного препода.       — Разговоры у нас с тобой явно не клеятся в последнее время, поэтому, — включает поворотники и выезжает на дорогу, — стоит попробовать поболтать с помощью чего-то высокоградусного.       — Замечательно, — Хэйдзо закатывает глаза, сложив руки на груди, и отводит взгляд к окну.       Прошлого раза ему явно не хватило. И то ли он мазохист такой, у которого стоп-слова под рукой не имеется, то ли ему просто нравится, когда его гондоном называют без всякой причины. Хэйдзо надеется, что этот разговор закончится на какой-то адекватной ноте, потому что ко всему прочему, тут совсем недавно появился шанс того, что их общение перейдет на другую поверхность, а это очень, очень страшно. Хэйдзо не умеет контролировать свое поведение под воздействием алкоголя, но очень сильно попытается не выйти за рамки обычного обсуждения вставшей проблемы. В конце концов, речь будет идти о дорогом ему человеке, так что... Все должно закончиться хорошо.       Остановившись у какого-то магазина, господин Каэдэхара тихо просит его посидеть в машине и уходит, пообещав скоро вернуться. Хэйдзо ничего против не имеет, даже рад вдохнуть немного воздуха без его общества, чтобы успокоить свои нервы и словить хоть какое-то жалкое подобие дзэна. Только много времени на уединение ему не дают: господин Каэдэхара возвращается минут через семь, закидывает пакет на заднее сидение и садится на водительское место, без лишних слов выезжая с парковки.       Эта тишина давила на уши и мозг, Хэйдзо нервно кусал щеку, пытаясь считать в уме слонов. Злость злостью, но чувства-то никто не отменял, и сейчас он разрывается между желанием обливать этого человека грязью и глупо пялиться в его сторону. Он непозволительно красиво водит машину, это ужасно бесит.       Они поднимаются на седьмой этаж какой-то многоэтажки. Кадзуха достает ключи и открывает дверь в квартиру друга, пропуская Хэйдзо вперед. Закрывается на замок и стягивает с себя всю верхнюю одежду с обувью, чтобы после, не проронив и слова, уйти с пакетом на кухню. Хэйдзо чувствует себя странно в новой обстановке, даже слишком, но решает, что еще никто — этот идиот не считается — не смог подогнуть его здравомыслие под себя, поэтому сам себе бурчит под нос: «Чувствуй себя как дома», — и идет следом за ушлепавшим преподом на кухню. Интерьер дома не совсем похож на стиль обычной Инадзумской квартиры, прям чувствуется, что здесь живет выходец другой страны. Пусть и дорого-богато, но в этой квартире царит уют: огромное количество фотографий семьи и друзей господина Чайлда, даже вязанные свитера и носки, что в беспорядке валяются на креслах и стульях.       — Я думал, Вы не употребляете, — решает начать хоть какой-то разговор Хэйдзо, присев за стол.       — Правильно думал, — произносит тихо Кадзуха, потянувшись за небольшими стаканами. — Но иногда меня накрывает жутким бешенством, поэтому приходится спасаться такими грязными способами.       — Прям бешенство, — фыркает Хэйдзо, подпирая голову рукой. — В таком случае, Вы, должно быть, алкоголик.       Кадзуха замирает всего на секунду и поворачивается к шутнику вполоборота, выдавив натянутую улыбку.       — Какой ты смешной, — и отворачивается к нему спиной, чтобы достать из пакета бутылку саке.       Хотел купить водку, но подумал, что слишком переоценивает свои возможности и степень раздражительности, поэтому быстро передумал.       — Не хотите платить за аренду? — Хэйдзо смотрит ему в спину, наблюдая за тем, как профессионально он открывает бутылку — точно не алкаш со стажем?       — Не хочу жить в бардаке, — отвечает ему Кадзуха, сразу же уловив суть вопроса.       Еще во времена учебы в магистратуре они жили в квартире Чайлда, но Кадзуха посчитал, что было бы, в целом, здорово жить одному, поэтому, когда на работу в этот университет устроился, сразу же подал заявление на общежитие. Лучше уж так, чем с этим везде гадящим паразитом.       — А теперь давай по порядку, — Кадзуха ставит стаканы и бутылку на стол, усевшись напротив парня. — Помоги своему преподавателю начать учиться на своих ошибках.       Хэйдзо хмыкает, бросив на него как будто скучающий взгляд, и берет стакан, в который так заботливо налили саке, в руки, сделав глоток. Кривится от резкости алкоголя — давно не пил, что поделать — и вытирает ладонью губы, после отставив стакан в сторону и сложив на столе руки.       — С чего начать-то? — смотрит задумчиво в пустоту, постучав пальцами по столу.       — Ваши отношения, — начинает Кадзуха с самого волнующего. — Зачем ему нужен был такой шкет?       — А Вам зачем? — хмурится недовольно Хэйдзо, зыркнув на него исподлобья.       — Разница в твоем возрасте, нет?       Скромности в Кадзухе не было и не будет, потому уводить взгляд или менять такую тему не видит смысла.       Хэйдзо цыкает, принимая справедливый аргумент, и снова тянется за стаканом.       — Это он был мне нужен. Не знаю, я просто... — прикрывает глаза от какой-то странной усталости, снова подперев голову рукой. — Я увидел в нем хорошего человека. На радостях влюбился, конечно, и пытался как-то... Сблизиться, что ли. Строил из себя не пойми что, чтобы он заметил меня.       — Первая любовь? — спрашивает Кадзуха, сделав еще один глоток.       Хэйдзо кивает, горько улыбнувшись, и глаза уводит в сторону окна, тихо выдохнув.       — Я признался ему через год после нашего знакомства, — вертит в пальцах стакан. — Он сразу же сказал, что не заинтересован в этом, но все равно не бросил. Был рядом, когда мне было это нужно, поддерживал. У него тогда была девушка, к которой я жутко ревновал, — Хэйдзо смеется тихо, прикрыв глаза от нелепости своего поведения. — Она тоже была в курсе моих чувств к нему, поэтому злилась каждый раз, когда я приходил к нему в гости. Ну или когда мы просто ходили гулять вдвоем.       Глубоко вздохнув, Хэйдзо хмурится от болезненных воспоминаний и решает выпить все содержимое стакана до последней капли. Кадзуха на это лишь удивленно выгибает брови, тихо усмехнувшись, и наливает ему новую порцию.       — Мы стали... — Хэйдзо краснеет, смущенно почесав нос. — Короче, все случилось, когда я закончил школу. Я тогда признался маме в своих предпочтениях и... Сбежал из дома. Позвонил ему, потому что деваться было некуда, он забрал меня к себе, ну и...       Неловкость растекается по телу красными пятнами, и Хэйдзо едва держит себя от фееричного падения лицом в стол. Чужой внимательный взгляд только добавляет масла в этот огонь, он понятия не имеет, зачем рассказал такие подробности. Поднимать взгляд на господина Каэдэхару стремно, пусть и очень хочется увидеть и понять его эмоции. Стыдно признаваться, но Хэйдзо хотел бы увидеть хотя бы капельку злости.       — И все равно это ничего не меняет, — выдыхает Кадзуха, упираясь локтями в стол. — Он был все еще взрослым, не уверен, правда, что здраво мыслящим, мужчиной, в то время, как тебе едва семнадцать стукнуло. Не понимаю, почему ты не хочешь видеть очевидного, — приподняв брови, уводит взгляд в сторону и точно так же допивает весь саке, тут же потянувшись за бутылкой.       Хэйдзо кривится, устало протерев лицо ладонями, и рот прикрывает, бегая взглядом по столу. Признавать его правоту не хочется, пусть он и сам все прекрасно понимает, просто... Закрыть глаза на это ему гораздо проще: Иссин заменил ему всех, подарил ту первую подростковую любовь, которой так хотелось, в которой Хэйдзо так нуждался, осознав свою «неправильность».       — Он ничего о Вас не рассказывал, — решает сменить тему, чтобы не ругаться.       Они все равно не смогут сойтись во мнениях, так что пытаться Хэйдзо больше не будет.       — Ну еще бы, — усмехается Кадзуха, положив подбородок на сцепленные ладони. — Мы перестали общаться, когда мне было одиннадцать. Так что, — поджимает губы, глубоко вздохнув, — я не удивлен.       — Почему? — хмурится Хэйдзо, откинувшись на спинку стула.       Кадзуха морщится и отпивает саке, размышляя, стоит ли вдаваться в такие глубокие подробности его жизни. С одной стороны, ему совсем не горит желанием — горит — сближаться с этим засранцем, но с другой — Хэйдзо поделился с ним столь деликатной для себя темой, так что, наверное, будет справедливо ответить ему тем же.       — Мои родители погибли, когда мне было лет шесть, кажется, — хмурится, облизывая губы.       — Боже, — выдыхает шепотом Хэйдзо, прикрыв глаза.       — Тетя усыновила меня, чтобы в приют не отправили, — прокашливается, чуть поерзав на стуле: тело затекло. — До одиннадцати лет она и Иссин говорили мне, что родители уехали куда-то, ну, знаешь, не хотели меня расстраивать. А потом я просто понял, что что-то не складывается, и психанул. Иссин мне все рассказал, а я... — Кадзуха жмет плечами, прикусив губу. — Можно сказать, что это была попытка в депрессию, — и смеется совсем тихо, спрятав лицо в ладонях. — В общем, я просто перестал воспринимать их как часть своей семьи. Ну и, когда он уехал учиться, мы просто перестали общаться. Поэтому о тебе я тоже ничего знать не мог.       Хэйдзо кусает щеку изнутри, не отводя от него своего взгляда. Господина Каэдэхару жалко до ужаса, его хочется обнять, погладить по голове и завернуть в одеяло, чтобы самому улечься рядышком и шептать какие-нибудь успокаивающие дурости. В голове резко все переворачивается, и Хэйдзо вдруг становится стыдно за все свои гневные «мать не воспитала», когда жаловался друзьям на очередную их перепалку. Оторвать язык и на помойку, чтобы не смог больше ничего говорить своим поганым ртом.       — Расслабься, — вдруг улыбается господин Каэдэхара, заметив его сожаление. — Это было давно, я уже в порядке.       — Если такая ложь Вам помогает, то конечно, — выдыхает Хэйдзо, зачесав назад ладонями волосы.       Сердце внезапно болью стукается, и он язык прикусывает, чтобы не раскиснуть. Как вообще можно быть в порядке, когда настолько близкий тебе человек умирает? Хэйдзо временами тяжело даже маску радости на лице держать перед всеми, не говоря уже о том, чтобы лгать самому себе, что все в порядке.       — Что-то я засиделся, — хмурится, хлопая себя по карманам в поисках телефона, чтобы отвлечься.       Телефон остался в куртке, и Хэйдзо кривит лицо, выискивая глазами наличие часов в этом доме. А когда находит, понимает, что выдвигаться нужно было очень срочно: половина одиннадцатого ночи.       — Переночуешь здесь, — Кадзуха допивает остатки саке и поднимается, задвигая стул. — Я за руль уже не сяду, а одного тебя в такую темень не отпущу.       Хэйдзо вздыхает обреченно и подпирает голову руками, наблюдая за тем, как господин Каэдэхара прибирает все со стола — хозяюшка.       Чуть пошатнувшись, он выходит из-за стола и потягивается, сладко зевнув. Голова приятно потяжелела, тело стало легким, и Хэйдзо рад, что не успел напиться как последняя скотина. Хотя несколько раз порывался, конечно, — такие темы обсуждались, что грех не залить побольше.       — В душ нужно? — спрашивает господин Каэдэхара, поставив помытые стаканы на место.       Хэйдзо кивает и прослеживает взглядом уходящего из кухни препода, который, судя по всему, направился в спальню.       — Даже шутить не будете? — Хэйдзо честно не знает, зачем это ляпнул, просто...       А почему бы и нет?       Кадзуха, что рылся в шкафу в поисках чистой одежды, хмурит брови, пытаясь найти место, где он должен был пошутить, а потом все же соображает и хмыкает, прикусив щеку, чтобы не расплыться в глупой улыбке.       — В душ и без меня? — закрывает шкаф и разворачивается к дураку лицом.       Хэйдзо, что сидел на кровати в ожидании, тихо смеется, прикрыв глаза ладонью, а после поднимается и забирает из чужих рук чистую одежду.       — И это ты мне будешь говорить, что мои шутки тупые? — улыбается краешком губ Кадзуха.       Хэйдзо отмахивается от него, посмеиваясь, и выходит из комнаты. Как ни странно, но стыда за эту глупую сцену он не испытывает. Это было как-то... По-глупому мило, что ли, словно не они только что открывали друг перед другом свои души. На сердце как-то легче стало даже.       Хотя все же стоит признать тот факт, что надевать одежду господина Каэдэхары было немного волнующе.       Выйдя из душа, Хэйдзо возвращается обратно в ту же комнату за неимением другого выбора и складывает свою одежду на стул. Господин Каэдэхара, что кровать уже расстелил и переоделся в одежду для сна — господи-боже, он слишком домашний, — говорит ему ложиться спать и уходит в душ. Хэйдзо с подозрением осматривает двуспальную кровать, но решает, что капризничать в данной ситуации будет совсем не кстати, поэтому выключает свет в комнате и быстро, чтобы монстры не успели за ноги цапнуть, забирается в постель, почти сразу же засыпая — выпитый алкоголь дал о себе знать.       Посреди ночи он проснется от того, что ему станет жарко. Откинет одеяло в сторону, встретив кое-какое сопротивление, и обернется, чтобы разобраться, но застынет на месте, потому что увидит рядом с собой спящего господина Каэдэхару, что во сне его обнимает. Хэйдзо сглотнет от волнения и постарается тихонько, чтобы не разбудить, повернуться к нему лицом, легко коснется ладонью его щеки, погладив пальцем теплую кожу, и, оставив на его лбу легкое прикосновение губ, скажет тихое:       — Такой красивый.