Пустое место

      Простыни под ладонями ощущаются слишком мягкими, Хэйдзо не припомнит, чтобы покупал такое постельное белье. Не припомнит даже, чтобы менял его в последнее время, о чем тогда речь вообще? Пальцы щупают мягкую ткань, сжимают уголок подушки в ладонь, вместе с которым путаются светлые волосы. Хэйдзо жмурится от внезапной смены положения: слишком резко он падает лицом в подушку, лишаясь доступа к кислороду. Поднимает закружившуюся голову, чтобы вдохнуть испарившийся из легких воздух, и стонет болезненно, когда его снова тыкают лицом в подушку.       Уже через секунду он начинает чувствовать странные ощущения в районе своей шеи, которые плавно перетекают на плечи и останавливаются на лопатках чем-то влажным и щекотливым. Что-то очень мягко обводит его бока, пуская мурашки по всему телу, и Хэйдзо голову в плечи вжимает от того, насколько же это приятно. Голова становится жутко тяжелой — он пытается приподняться, чтобы оценить обстановку своими глазами, но падает обратно, словно припечатанный чем-то очень тяжелым. Поясницу щекочет мягкими прикосновениями, Хэйдзо выгибает спину, пытаясь врасти в кровать — вероятно, — и стонет в подушку едва слышно от неожиданности: снова влажное прикосновение остается на шее, разрастаясь какой-то странной цепочкой к затылку.       Осознание прилетает к нему слишком резко — почти больно, — когда он пытается сдвинуть затекшие от однообразного положения ноги и натыкается на преграду в виде теплого и — он почти на сто процентов в этом уверен — обнаженного тела. Страх за свое благополучие тут же сковывает все тело, Хэйдзо весь поджимается, собираясь дать отпор кому бы то ни было, но предательское тело отказывается ему подчиняться: расслабляется от очередного мягкого поглаживания чужой ладони по бедру. Как будто не тот сценарий?..       — Не бойся, — звучит чей-то шепот на самое ухо, и Хэйдзо головой дергает в сторону в надежде на то, что сможет рассмотреть обладателя этого голоса.       Не выходит: слишком тяжелая голова.       — Мне щекотно, — внезапно даже для самого себя произносит Хэйдзо с какой-то... Игривостью?       — Прости, — тихо смеется кто-то, оставив мягкий поцелуй на плече. — Мне совсем не хочется причинять тебе боли.       Так и не нужно! Отпустите его уже, наконец, он поднимет свои странные одеяния с пола и выбежит отсюда со скоростью лани, только пятки засверкают.       — Ты же сам предложил, — вырывается из его рта против воли.       Он легко хлопает кого-то по бедру и воздухом про себя давится, потому что попадает, кажется, по совсем свежему ранению, завернутому в бинт. В подтверждение этого предположения звучит болезненный стон этого кого-то, Хэйдзо — неужели! — резко поднимает голову и аккуратно, чтобы не задеть, садится на кровати, разворачиваясь лицом к своему партнеру(?).       Что за?..       — Прости, — он тут же тянется к перебинтованному бедру, на котором остались свежие пятна крови, но его руки перехватывает чужая такая же перебинтованная рука и, мягко поглаживая запястья пальцами, подносит к губам, чтобы оставить на тыльной стороне ладони мягкий поцелуй.       Какая учтивость, боже.       — Все в порядке, — улыбается полуголый — спасибо, что в трусах, господь милосердный! — господин Каэдэхара, переплетая их пальцы.       — Это было плохой идеей, — хмурится Хэйдзо снова против своей воли, сверля взглядом бинты на ноге. — Тебя нужно перебинтовать.       Погодьте.       — В этом нет нужды, — вдруг заявляет препод с обреченным выражением лица, когда Хэйдзо поднимается с кровати и лезет вообще хрен пойми куда — что это за стиль дома такой? — за домашней, судя по всему, аптечкой. — Хэйдзо, ну правда.       — Замолчи и дай сюда свою ногу, — туда этого козла, хоть где-то он его заткнуть сумел.       Хэйдзо присаживается перед кроватью и ставит чужую стопу себе на бедро — тоже голое, бля, чем они тут занимались вообще? — развязывает узелок на забинтованной ноге и аккуратно разматывает уже непригодный бинт, зыркнув на шикающего от боли препода.       — Терпи, самурай, — дует на ранку, пытаясь как можно безболезненнее оторвать прилипший к ней бинт.       Господин Каэдэхара смеется отчаянно, закинув голову назад, и Хэйдзо замечает, как сжимаются его кулаки на шелковой простыни бордового оттенка.       Вопросов возникает целая гора, если честно, и только сейчас выделилась минутка молчания этих двоих, чтобы Хэйдзо, спасибо большое, смог обо всем хорошо поразмыслить. Для начала стоит отметить то, что в этом спектакле он самую малость, но все же участвует не один. Так вот у Хэйдзо вырисовывается вопрос мирового, сука, масштаба: какого хера здесь делает вот этот препод и почему именно он? Почему не карга Санго, например? Или, в порядке бреда, господин Дилюк? Ну или Скар на крайний случай, Хэйдзо в самую последнюю очередь хотелось бы видеть в такой роли господина, мать его, Каэдэхару, ну правда.       — Давно в лекари заделался? — улыбается препод, склонив голову вбок.       Мыслительный процесс окончен, ясно, спасибо, пошел в пролет.       Хэйдзо щипает его побольнее — от себя добавил! — за ляжку, усмехнувшись с того, как он забавно дернулся, и достает из небольшой коробки что-то наподобие перекиси, видимо. Льет на ранку от души, вытирая ваткой следы застывшей крови, а после достает новую партию бинтов и обматывает вокруг бедра, не забыв в конце завязать миленький такой бантик.       — Постельный режим, — как отрезал.       Под обиженный вздох «самурая» Хэйдзо — словно на пульте управления — хапает в руки использованный бинт и метким броском кидает его в урну, что в другом конце комнаты стояла. Убирает аптечку обратно в ящик и тянется за какой-то очень японской кофточкой, чтобы после кинуть ее в руки преподу.       — Я приготовлю ужин, — констатирует факт какой-то неправильный Хэйдзо.       Потому что правильный Хэйдзо такой херней не занимается: либо доставка, либо лапша быстрого приготовления, после которой на толчке зависает только так. А тут какие-то ужины, да еще и для... Вот этого козла.       — А поцелуй? — выставляет свои щенячьи глазки господин Каэдэхара, натягивая на себя ту самую японскую кофточку.       Че?.. Неправильный Хэйдзо же не собирается?..       — Это еще за что? — улыбается, натягивая на себя какое-то странное обмундирование, в котором правильный Хэйдзо точно запутался бы за секунду.       — Лечебный? — пытается препод, заломив страдальчески брови.       И тот Хэйдзо, который втащить ему не может вот этой палкой, что на поясе висит, ощущает, как сердце начинает сжиматься от какой-то странной нежности к этому господину Каэдэхаре. Что значит одно: просыпаться нужно было очень и очень срочно, иначе быть большой — очень большой, сука — беде.       — Думаешь, исцелишься? — наклоняется перед ним Хэйдзо, упираясь ладонями в колени.       — Знаю, — встает на ноги господин препод, очень — да не может этого быть — опасно приближаясь к этому Хэйдзо.       Что за мыльная драма тут происходит? У Хэйдзо сейчас диабет появится от такой гадкой сладости, а еще уши в трубочку свернутся, потому что какого дьявола здесь творится? Почему они воркуют словно сладкая парочка?       — Думаю, терапию нужно начинать с малого, — о нет, он обнимает препода собственными руками!       Кто прописывает им эти диалоги? Хэйдзо словно в «Пятьдесят оттенков серого» попал — на закрытый кинопоказ, куда пригласили самых отбитых любителей ванильных диалогов. Извращенцы.       — Начни, — гладит перебинтованными пальцами его щеку, большим прикоснувшись к губам.       О. Хэйдзо понял. Точнее нет, бляха, нихрена он не понял, потому что тело на такое прикосновение отзывается слишком правильно и слишком волнительно, а это совершенно противоположный от ожидаемого эффект. Самое время расчехлить все свои боевые способности, чтобы показать этому домогателю все прелести черного пояса на практике, но тот Хэйдзо, который, прости господи, влюблен в этого Каэдэхару, рушит все планы на корню: ластится к чужой ладони как какой-то кот облезлый, а после и вовсе перехватывает его ладонь и губами к центру прижимается.       Тьфу, позорник.       — Не хочу уезжать, — внезапно выдает препод, поглаживая его по щеке кончиками пальцев.       Нужно, господин препод, нужно. Хэйдзо хоть прямо сейчас готов ему помочь чемоданы собрать и на вокзал отправить восвояси. Но взамен этому желанию приходит щемящяя боль в груди от одной только мысли, что им скоро придется расстаться.       — Не думай об этом, — сжимает в своей ладони чужую, заглядывая в самую душу. — У нас еще есть время, остальное завтра.       Господин Каэдэхара хмурится расстроенным щеночком — вы только посмотрите на это — и кивает, грустно улыбнувшись. Его глаза заглядывают куда-то очень глубоко, Хэйдзо аж мурашками покрывается от того, насколько это... Чарующе печально.       — Ты знаешь, что я тебя люблю? — выдыхает совсем тихо, заправляя прядь волос ему за ухо.       Хэйдзо, который спит, не знал, но догадался точно. И это, на удивление, не звучит так, что хочется блевануть ему в расстроенную моську, нет. Ему почему-то хочется ответить теми же словами, чтобы на чужом лице появилась легкая улыбка. Как будто он заранее знает, что это ему поможет. Но Хэйдзо, у которого в руках находится пульт управления, ничего не произносит в ответ, что ощущается жуть как неправильно.       — Мне жаль, — добавляет он следом, и Хэйдзо чувствует, как по собственной щеке скатывается слеза. — Я не хотел тебя оставлять.       — Кадзуха, — у него словно воздух из легких выбивают, а сердце начинает разрываться от жутко знакомой боли. — Останься, умоляю.       Кадзуха улыбается сквозь слезы и крепко-крепко прижимает его к себе, зарываясь ладонью в волосы.       — Ты знаешь, что так нужно, родной, — шепчет куда-то в шею. — Жизнь продолжается и после смерти.       — Я не хочу, — тыкается лбом ему в плечо, сжимая в ладонях хаори. — Ты нужен мне живым.       — Я люблю тебя.       И это последнее, что Хэйдзо слышит перед отвратительным звонком будильника. Пальцы сжимают край одеяла, глаза чешутся от застывших на нижних веках слез, а в сердце колется боль от потери того Кадзухи, который так нежно касался его во сне, который смотрел на него таким ласковым взглядом, что просыпаться сейчас было самым настоящим преступлением.       Что это было?       — Доброе утро, бля, — тянется на своей кровати Скар, громко зевнув.       И это помогает выплыть из мыслей как по щелчку пальцев. Хэйдзо выдыхает шумно и глаза вытирает, а после как ни в чем не бывало поднимается с кровати и, бросив ответное доброе утро, быстро смывается в ванную, чтобы привести себя и свои мысли в порядок.       Так. Это же был обычный сон, верно? Настоящий господин Каэдэхара живее всех живых, полон сил и энергии доставать из него все хорошее, так что нехер тут скорбеть и в слезы вдаваться от какой-то мечты наркомана. Точнее, скорбеть есть где, потому что учиться ему здесь еще полгода, а это значит, что никуда он сбежать от его наглой рожи не сможет.       Живой и слава богу, тьфу-тьфу-тьфу.       По дороге в универ Хэйдзо сталкивается с каким-то жутко навязчивым чувством. Липкое такое и противное, словно кто-то пялит на него, не смыкая зенек своих.       — Ты че? — интересуется Скар, чуть подзаебавшись с того, как Хэйдзо башкой вертит в разные стороны.       — У меня такое чувство, что за мной наблюдают.       — Первый признак шизофреника, — безучастно произносит Скарамучча, натягивая сползающий с головы капюшон обратно.       — Иди в пролет, шакал, — вкидывает тихое Хэйдзо, забросив идею с поиском дохера зоркого наблюдателя.       Если он существует, конечно, а то вдруг Скар окажется прав — Хэйдзо этого просто не переживет.       Пережив первые две пары по криминалистике и коррупции, на которую господин Дилюк снова соизволил не прийти, разосравшиеся Синобу и Скар, а еще Хэйдзо, который в это говно влезать не хочет, молчаливым сговором — или просто потому, что привычка — выперлись на курилку перед парой по истории. Господин Чжун Ли решил смилостивиться перед окончанием семестра: вместо семинара предложил глянуть какой-то документальный фильм о древнем натлановском народе.       — Так и будете молчать? — Хэйдзо задолбало наблюдать за этими двумя унылыми рожами, правда.       Синобу руки на груди складывает, затягиваясь, и в сторону многозначительно смотрит, разглядывая проходящие мимо рожи счастливых студентов, что точно так же прожигают их компанию своим странным взглядом.       — Синобу, — вздыхает Хэйдзо, обреченно скинув руки вдоль тела.       — Он мудак, вот пусть первый и извиняется, — как отрезала.       Хэйдзо глаза закатывает и переводит умоляющий взгляд на уже принявшего оборонительную позицию друга, складывая ладони в умоляющем жесте.       — Пожа-а-алуйста, — просит одними губами.       И то ли Скар совсем размяк, то ли ему просто впадлу развивать всю эту тему с разведением собак, но показушным выступлением глаза закатывает и обходит истеричку так, чтобы лицом к лицу, нос к носу, глаза в глаза и прочая такая херня. От предварительной репетиции вымаливания прощения к горлу тошнота подступает, но сделать первый шаг к примирению — значит сделать первый шаг во взрослую жизнь, а повзрослеть ему и правда не помешает.       — Прости меня, я еблан. Ты довольна? — и тянет ладонь для примирительного рукопожатия.       Куки оценивающим взглядом проходится от протянутой ладони к его нахмуренным бровям и обратно, совершенно точно не собираясь показывать своего глубочайшего шока от такого чуда света.       — Ваши извинения приняты. И да, я довольна, — и жмет нехотя ему руку, словно в грязное белье руку пихает.       Скар в очередной раз закатывает свои глаза — как только не укатились еще — и наклоняется учтиво, чтобы одарить ладонь столь юной стервы джентельменским поцелуем. Куки же в долгу не остается: кланяется ему в ответ, оттянув край своего пальто как юбку, и под ноги ему плюется последней скотиной, за что тут же расплачивается спизженной с головы шапкой.       А Хэйдзо вздыхает спокойно, наблюдая за стабильным поведением этих двух сбежавших из обезьянника идиотов. Страшно представить, что может устроить ему Скарамучча после такого уступка, но это хер с ним, переживется. Главное, что все в мире и кое-каком, но согласии.       Фильм оказался жутко скучным. Вообще, хрен его знает, конечно, может, к концу и получше стало, Хэйдзо за весь фильм отзываться так не будет, ибо заснул где-то почти в самом начале, упав лицом на сложенные на столе руки, но начало было сродни артхаусному фильму, что были у него не в милости.       — Ты ничего не упустил, забей, — отмахивается Синобу на вопрос о том, было ли там что-то очень важное. — Я сама одним глазом спала.       — Теперь понятно, откуда у тебя косоглазие, — ляпает Скарамучча, за что тут же получает замахнувшуюся в направлении затылка руку, от которой мастерки успевает увернуться.       Выучил ее дурные привычки наизусть: «Отсоси, капуста».       До начала последней пары — кураторский, Хэйдзо надеется, их должен пронести — оставалось минут пять, и Хэйдзо слегка, но все же занервничал. Видеть господина Каэдэхару сейчас было бы слишком неловко по двум причинам. Во-первых, у него все еще перед глазами стояла картина сегодняшнего кошмара, который выдал его обкурившийся мозг, во-вторых... Что ж, не каждый день он обнимается с преподами, лежа в одной постели, да еще и в таком уязвимом состоянии. Да, он помог ему успокоиться и все такое, но Хэйдзо вспоминать о том дне не хочет не только потому, что было очень больно, но и потому, что... Лежать вот так, когда голову приятно массируют чужие длинные — Хэйдзо, нет — пальцы, когда прижимают к себе так бережно словно хрупкое создание, было очень, очень приятно. В перерывах от бесконечно льющихся слез он перематывал тот момент, когда господин Каэдэхара перестал быть идиотом, и пытался успокоиться, представляя себе все те успокаивающие поглаживания, то теплое чувство нужности и заботы. И всего на секунду заподозрив в этом что-то странное, Хэйдзо решил представить на его месте кого-то другого, понадеявшись, что это какое-то помутнение рассудка на фоне стресса.       Не вышло.       Господин Каэдэхара словно мысли читать научился издалека: прошло около десяти минут с начала пары, но его пунктуальная задница все еще не соизволила почтить аудиторию своим присутствием. Хэйдзо решил заглянуть в телефон — преподы обычно предупреждают старост, если сильно задерживаются, но, вот незадача и дырявая его голова, телефона в карманах штанов не оказалось: в общаге забыл. А через пару минут в аудиторию залетает слегка запыхавшийся господин куратор, который усаживается на стол и ножками болтать начинает, осматривая всех присутствующих своим зорким взглядом.       — Пары не будет, салаги, расслабились, — звучит блаженными словами из блаженного рта.       По аудитории проносятся радостные вопли, которые были тут же прерваны одним плавным движением руки господина Чайлда, который решил продолжить свою мысль.       — Господин Каэдэхара бессовестным образом свалил на больничный, а найти ему замену мы не смогли, поэтому сегодня я вас отпускаю и с его пары, и с кураторского. Свободны, — и спрыгивает со стола, поправив задравшуюся снизу рубашку, направляясь к выходу.       Под звуки активно собирающих свои шмотки одногруппников Хэйдзо подвисает на пару мгновений, обрабатывая полученную только что информацию. Нет, он рад, что ему в карму зачислилось еще четыре часа свободного времени, просто тут так все совпало странным образом, что аж мурашки по позвоночнику пробежались, добротно так протоптав тропинку. Хэйдзо теперь может называть себя бабкой-ведуньей, да? Или это он так сглазил его здоровье и благополучие, когда уговаривал себя не рыдать над приснившейся смертью препода?..       — Че сказала? — слышит, как ругается на одногруппницу Скарамучча, когда подходит к нему поближе.       В ответ она красноречиво высовывает средний палец и, схватив свою подружку под руку, сваливает куда подальше, не желая тратить на чихуяхуя свое драгоценное время.       — Что уже случилось? — спрашивает Синобу, что ранее возвращалась за подвисшим Хэйдзо.       — Ничего, — Скар кидает какой-то очень странный взгляд на ничего не понимающего друга и поправляет лямку сумки на плече: сползла, змеюка. — Пошли домой.       Хэйдзо пропускает это мимо отца, сына и святого духа, не собираясь зацикливаться на странности Скарамуччи, которого в детстве енот за задницу укусил: вдруг он стал экстрасенсом и прямо сейчас душу своей прабабки за его спиной видит, поди разбери этого шарлатана. Прямо сейчас перед ним стоит одна конкретная цель: добраться до общаги и завалиться в свою мягкую кроватку, чтобы жестко начать учить скинутые по коррупции билеты.       Только в процессе изучения объема работы Хэйдзо понимает, что концентрация внимания сбежала в страхе перед предстоящим поревом. Вся голова забита одной глупой мыслью, точнее, очень тупой идеей, которую приходится все время одергивать за дряхлый поводок, чтоб в пляс не пустилась. Сто двадцать вторая комната чешется где-то в ступнях, но он прикидывается немощным инвалидом, отказывая себе даже в походе в туалет, чтобы не потерять последние остатки мозга и не свалить по лестнице вниз на семь этажей: лифт ждать точно не будет, иначе быстро передумает.       «Борись, Сиканоин, ты сможешь».       Хэйдзо игнорирует свою одержимость, связанную с проверкой социальных сетей. Игнорирует сделку с самим собой, потому что: «Если будет в сети, напишу и спрошу», — совершенно точно не выглядит как какое-то сталкерство. Да и в конце концов, люди добрые, он просто очень мнительный человек, поэтому сегодняшний сон, известие о болезни и «был(а) вчера в 22:49», когда на часах уже полчетвертого, все же заставляют котелок разогреться до приличного уровня тревожности, и хер он что с этим сделать-то может. Вот поэтому и сидит над этими несчастными билетами до победного, от всего сердца расстроившись, когда Скар крутит пальцем у виска на просьбу примотать его скотчем к кровати по рукам и ногам.       — Меня пугает стремительное развитие твоей шизофрении.       Только выдержкой особой Хэйдзо никогда не славился, поэтому в стабильные одиннадцать часов ночи, когда голова разбухла до размеров воздушного шара, он плюет на все свои против и против, поднимается с кровати и, поправив задравшиеся к самой заднице шорты, выбирается на встречу к своему самому большому страху.       Была не была.       Решимость присутствовала ровно до встречи с нужным этажом и дверью. Как только пришел черед перехода от пиздобольства к действию, Хэйдзо резко поджал хвост, вытирая вспотевшие ладошки о майку для сна, и все-таки принял решение развернуться на девяносто градусов в сторону лестницы, через которую воинственно спустился вершить самосуд над своей тревогой.       — В самом деле, Сиканоин, — ругает себя за ссыкливость.       Небезосновательную, конечно, но ссыкливость.       — Соберись, бля, иначе вмажу тебе по лицу тем черным дилдо, который вы Синобу на ДР подарили, понял?       Выждав еще пару секунд, пока весь холодный пот стечет на пол, Хэйдзо все же тихонечко стучится в злополучную комнату, понадеявшись, что больной преподаватель уже спит и ничего не слышит. И то ли боженька, наконец, над ним смилостивился, решив, что он и без того достаточно говна похавал, то ли просто так все удачно сложилось, что по истечении нескольких долгих секунд двери ему никто не открывает. В любом случае, что или кто бы это ни был, Хэйдзо благодарен ему за то, что катастрофа под названием «Сиканоин идиот, который разобраться не может, чего ему там надо» все же миновала.       Спасибо, вселенная.       — Лунатишь? — раздается как гром среди ясного неба в самое лицо, когда Хэйдзо решает поскорее вернуться в свою обитель.       Тьфу ты, бляха, напугал же!       — Я не... Да, то есть, нет, я просто мимо проходил, — неловко чешет подбородок, стараясь не смотреть на ужасно довольное — или удивленное? — лицо так не вовремя вернувшегося господина Каэдэхары.       Как он его не заметил боковым зрением? И как, сука, он не услышал звуки приближающихся шагов и шуршание пакетов?       Господин Каэдэхара многозначительно поджимает губы, уведя взгляд, говорящий слишком много, куда-то в сторону, и бровки домиком складывает, выжидая момента, когда бедолага сможет справиться со своей едва покрасневшей шеей.       — Курить в толчок ходил, должно быть? — делает первое предположение Кадзуха, стараясь не так сильно расплываться в глупой улыбке.       Хэйдзо машет головой, отрицая данное недообвинение, и пытается пристроить хоть куда-нибудь свои неловкие руки, обижаясь на свои шорты за отсутствие карманов.       — Просто гуляю по этажам. От скуки. Да.       — Вот как, — фыркает господин-неглупый-идиот-Каэдэхара, засунув руку в карман, чтобы достать ключи. — Тогда это все нелепая случайность.       — Это все нелепая случайность, — повторяет болванчиком, переступая с ноги на ногу. — Доброй ночи.       И пытается быстро улизнуть, пока ситуация не стала еще тупее, чем она есть на самом деле, когда господин Каэдэхара, который голову чуть опускает, скрывая улыбку своими волосами, начинает тихо, но так гаденько смеяться, что у Хэйдзо не остается выбора.       — Это не смешно, — оборачивается, опустив руки по швам обиженным песиком.       — Нет, это смешно, — поворачивает голову в его сторону Кадзуха, вставляя ключ в замок. — Это очень смешно, Хэйдзо.       — Нихера подобного, — тыкает в его сторону пальцем, умирая от стыда и горящих щек. — Я чувствую себя чистейшим идиотом.       — Ну зато мы оба знаем, что ты помылся, — прикусывает губу Кадзуха в попытке сдержать свой дурацкий — и никак иначе — смех.       — Шутка отстой, — кривится Хэйдзо, очень злобно насупившись.       — Наши взгляды здесь расходятся.       — И пути тоже, — разворачивается, на этот раз намереваясь уйти от этого позора во что бы то ни стало.       — Хэйдзо, — но у господина Каэдэхары еще не исчерпался весь запас гениальных шуток.       Хэйдзо стопорится, словно схваченный неведомой силой, и ждет чего-то невероятно тупого в свою спину — хоть бы не нож, — приготовившись стоять за свою честь не на жизнь, а на смерть.       — Ты же что-то хотел, верно?       Он уже делал комплименты его блистательному мозгу, нет? Вроде как да, что-то такое уже было, так что повторяться Хэйдзо точно не станет: слишком много чести.       — Хотел проверить наличие души в Вашем теле, — ляпает полную ересь, но осуждать себя не спешит, потому что нехер ему делать, конечно.       — Проверил? — А от интонации его голоса по телу вдруг легкая дрожь проходит, заставляя усомниться в своем умственном здравии.       Потому что произносится это голосом того господина Каэдэхары, который во сне его чуть до инфаркта не довел, — слишком одинаково. И Хэйдзо не может сдержать себя от того, чтобы обернуться и взглянуть на этого человека теми глазами, которыми смотрел тот Хэйдзо, чтобы попытаться понять то странное чувство влюбленности, преследующее его весь этот дурацкий день.       — Ага. Доброй ночи.       Ему нужно срочно закурить или выпить, или принять валидол, чтобы сердце екать перестало. Ожидания с реальностью не совпадают по всем параметрам, да с такой силой, что разогнаться и вдолбиться в стенку со всей силой будет мало. Зря ему на месте не сиделось, лучше бы и дальше муровал свою тревожность билетами или сериалом, который уже месяц досмотреть никак не может, — пользы было бы побольше, а сейчас сиди и думай, что за фокусы исполняет этот глупый и жадный до внимания организм.       Хоть бы пронесло.