Пустое место

      Как бы Хэйдзо грустно от этого факта не было, но Каэдэхара — не хуем деланый типок. То есть хуем, конечно, но в другом значении, и у него куча вопросов к его родителям появляется: почему они не перекрыли своему дохера умному сыночку доступ к поступлению в юридический? Они то ли сами на этом настояли, то ли болт забили на выбор сына — ну или, в порядке бреда, поддержали его решение, — и теперь за все их грехи получает и по шапке, и по жопе один бедный студент, у которого язык во рту не помещается и требует выхода наружу, чтобы продемонстрировать свою остроту.       Не прокатил его план, короче. Хотя стоит все же отметить тот факт, что Каэдэхара подмену кадров заметил не с первой попытки — где-то с третьего поручения просек фишку и вызвал раба своего к себе на ковер, чтобы по жопе за нарушение правил их договора надавать, а после продлить каторгу еще на день. Хотел на три, но вовремя одумался, не желая из аленького цветочка ругательства вытаскивать, да и уши еще как будто бы нужны были. Поэтому как был Хэйдзо «типа собачкой», так и остался.       Хитрожопый козел. Все-то он знает и видит, но! Каково же было удивление Хэйдзо, когда предатель, что инфу поставлял противнику, был вычислен! И даже не напрямую, а через рыжего посредника, что преподом себя называл и назло студентам скупал последние сосиски в тесте вместе с молоком.       — Ну ты и педик, Скар.       — Да кто ж знал, что у него хлебало по швам расходится, когда молчит хотя бы минуту?       Хэйдзо вычислять этих знающих не хотел, ему вообще побоку было на это, потому что завистью чуть-чуть давился, а еще, совсем немного, ревностью: его друга из-под носа уводит рыжий ублюдок! Он понятия не имел, откуда в Скарамучче, что одним взглядом испепеляет любого, кто захочет к нему подойти, появился интерес к общению с этим тичером.       — Он мне сиги за спасибо стреляет, это выгода.       Хер поспоришь, конечно, странно, правда, что мозги Чайлду не промыли своим «курение вредит здоровью». Может быть, все дело было в том, что удача Хэйдзо заняла почетное первое место с конца, и это только ему такому замечательному жизнь медальку выдала, чтобы и дальше к себе внимание недоброжелателей привлекал. Вряд ли, конечно, у господина Каэдэхары был какой-то злой умысел: он просто сам по себе такой гондон, у отца которого были явные проблемы с реакцией. Ну или просто раковины рядом не было, тут уж как посмотреть и с каким отношением подойти к данному вопросу.       — Душновато как-то стало, не находите? — машет себе на лицо ладошками господин Каэдэхара, устало плюхнувшись задницей на свой стул. — Господин Сиканоин, будьте так добры сгонять в буфет и купить своему преподавателю водички. Пожалуйста.       Хотелось бы тогда, конечно, ляпнуть что-то вроде: «А Вы окошко приоткройте», — или: «Выйдите из аудитории, дайте людям свежим воздухом подышать», — но понимание того, что Хэйдзо сам себе нож в спину вставит, продлив наказание, заставило больно прикусить язык во избежание чего бы то ни было: нарываться на очередное позорное унижение при свидетелях не хотелось.       — Результаты тестов узнаете через своего старосту, который и будет заниматься их проверкой. Не хмурься, лисенок, одного я тебя не брошу, будем вместе проверять.       Стоит ли вообще говорить о том, каких усилий Хэйдзо стоило молчать два часа подряд, находясь рука об руку с этим мудилой? Спасибо господу богу, что языком работать Каэдэхара не мог в силу обстоятельств: работы было вагон и целая тележка, поэтому, чтобы долго не засиживаться, молча проверял все тесты, иногда зыркая на своего раба исподлобья, чтобы от работы не отлынивал. И не точил на него орудие убийства — мало ли отомстить захочет. А Хэйдзо ведь хотел, ему повезло просто, что настроения не было, да и принципы, понимаете… Каэдэхара явно не стоит того, чтобы открывать его послужной список избитых во благо мудаков.       — Держи, — протягивает ему флешку господин Каэдэхара, словив бедолагу у автомата с кофе.       — Нахрена она мне?       — Распечатаешь документы и принесешь в мой кабинет, а то я ничего не успеваю, — и наигранно губы кривит от какой-то там обиды на весь этот мир и начальство за компанию.       И Хэйдзо даже слова против не вставил, посчитав, что и потяжелее приказы выполнял, только… Блять, там целая гора этих документов оказалась! Пока до универа от печатного салона дотащил, пока до третьего этажа по лестнице поднялся, пока понял, что кабинет закрыт, а этот гондон где-то шляется, пока позвонил ему, пока дождался, а потом на стол бумажки сгрузил… От жизни ахренел и спину себе, кажется, надорвал, хотя хотелось, конечно, чужое довольное лицо, расплывшееся в невинной улыбке.       — Сбегай в библиотеку за вот этими книжками, пожалуйста, — и в руки всучивает огромный такой список, тут же смываясь с места преступления.       — Йогурт хочу. С черносливом. Сходишь?       — Сейчас должен подъехать один мой знакомый, чтобы вещи передать, спустись и забери, пожалуйста.       И это все. За один. День. Издевательство жуткое, если так подумать, но Хэйдзо сам виноват, что влез в это дерьмо, проигнорировав мелкий шрифт перед заключением сделки с самым настоящим чертом. Спасибо, что не в приказном тоне, а с наигранной просьбой, хотя за ним бы не заржавело — стопроцентная информация. Но даже это не помогало его терпению держаться в пределах нормы, чтобы в ноль не уйти и не убить мудилу к херам собачьим. Повезло в одном: день быстро кончился, а значит, все эти издевательства — тоже. Хэйдзо обещает себе, что весь завтрашний день будет избегать эту проказу как огня, не собираясь портить себе настроение в такой важный для него день, и пусть только попробует до него доебаться по телефону — либо будет проигнорирован до конца дня, либо, если совсем все плохо будет, будет великодушно послан на хуй, причем прямым текстом, и вины своей за это Хэйдзо чувствовать точно не будет. Ни разу.       Если Хэйдзо праведно думал, что его мучения на сегодня были окончены, то он отчаявшийся идиот. Потому что день кончается в двенадцать часов ночи, а сообщение пришло аккурат часов в одиннадцать, и Хэйдзо — придурок хард левела, потому что не проигнорировал и за каким-то чудом решил на него ответить.       k.kazuha:       спишь?      

heizouu:      

      да      

      k.kazuha:       спустись-ка ко мне на пару минут

      heizouu:      

      я сплю, найдите себе другую собачку      

      k.kazuha:       мне нужна моя собачка, так что не вредничай       и захвати с собой ноутбук, если имеется       Да пошел бы нахер этот Каэдэхара! Какого кожаного змея он себе позволяет вообще? Не сказать, что Хэйдзо тоже особенно умный болван: он же мог просто не отвечать ему, но как обычно сделал ровно то, от чего его отговаривал голос разума.       Идиот, бля.       Устало проматерившись себе под нос, Хэйдзо со вздохом откидывает одеяло в сторону и сначала скидывает на пол ноги, а после и тело свое поднимает с уютной кроватки, отчаянно простонав что-то вроде: «Как же он меня заебал». Скар, что уже ко сну готовился, усмехается гадюкой, но никак не комментирует и просто заваливается под одеяло, показушно сладко вздохнув, чтобы зависти у несчастного прибавилось. И плевать, что был послан ни за что в ту же секунду: привычное дело.       Спускаясь по лестнице уставшей улиткой, Хэйдзо чуть не спотыкается о собственные ноги, вовремя ухватившись свободной рукой за перила, чтобы носом каменную плитку не пропахать. Не ладится у них в последнее время разговор с лестницей вот никак, и то ли это знак, что спускаться дальше — гиблое дело, то ли это он такой идиот, у которого ноги растут из жо-... То есть...       Хэйдзо без стука заходит уже в знакомое помещение и, подойдя к столу, за которым восседала его головная боль, аккуратно кладет ноутбук перед самым носом препода.       — Что на этот раз? — вздыхает очень-очень тяжело, усаживаясь на мягкую кровать.       — Мне нужна твоя помощь, — произносит едва слышно господин Каэдэхара, печатая что-то в своем ноутбуке.       — Как и всегда, — бурчит себе под нос Хэйдзо, закинув голову назад.       — Не капризничай, я не займу много твоего времени.       — Да как же.       Кадзуха отвлекается, наконец, от своей писанины и, зевнув, сладко потягивается, разминая затекшие мышцы спины и шеи. Разворачивается к парню вполоборота и, сложив руки на спинке стула, спрашивает:       — Быстро печатаешь?       — Наверное.       — Отлично, — и разворачивается обратно, выискивая что-то среди горы бумажек. — Открывай ворд и переписывай вот эту хрень. Тут немного, так что быстро управишься.       Хэйдзо кривится великим мучеником, но с кровати послушно поднимается и обратно забирает ноут в свои бедные лапки, попутно забирая протянутые бумажки из рук препода. Препода уставшего, судя по всему, потому что ни улыбки, ни какой-то искорки в чужих глазах Хэйдзо не замечает. Он выглядит сейчас таким безопасным, что ли: сонный, тихий, чем-то недовольный, но все равно расслабленный. Домашний. И Хэйдзо в который раз становится не по себе, даже неловко от такой картины, потому что такой господин Каэдэхара нравится ему гораздо больше, и это как будто не должно быть так... Притягательно.       — Ты прости, что так поздно, но я тут немного, — усмехается Кадзуха устало, протирая лицо ладонью, — не успеваю.       — Ого, Вы умеете просить прощения, — не дает шанса на нормальный диалог Хэйдзо, от чего чувствует себя совсем чуть-чуть неправильно, но посылает это куда подальше, потому что думать о таком — явно не его забота.       — Да-а, — тянет с улыбкой, — я умею удивлять, — почти шепотом.       Хэйдзо хочется ляпнуть что-то вроде: «Да Вы что?», — но почему-то рта не открывает, засунув свою язвительность куда подальше, и поудобнее устраивается на неприлично мягкой кровати, подложив себе под спину подушку. Запустив ноутбук, открывает ворд и, в очередной раз тяжело вздохнув, принимается печатать текст документа, что напечатан на дряхлой бумаге, которой даже задницу не подотрешь: порвется в то же мгновение.       Спустя молчаливых двадцать семь — он считал — минут, прерываемых одним лишь клацаньем клавиатуры, Хэйдзо протирает глаза и решает немного отвлечься от экрана ноутбука. Чуть размяв спину, он выпрямляет сложенные ноги и тыкается взглядом перед собой, краем глаза наблюдая за чужой фигурой. Господин Каэдэхара, устало подперев голову рукой, что-то очень долго вычитывает в своем ноутбуке, явно проверяя написанный текст на наличие каких-то ошибок или опечаток. А после, вздохнув, снимает свои очки — они ему очень идут, кстати — и откидывается на спинку стула, разминая шею.       Хэйдзо соврет, если скажет, что... Ну... Что он ему не симпатизирует. Нет-нет-нет, исключительно с внешней точки зрения и какого-то особенного вайба молодого парня, что в белой майке и серых домашних штанах щеголяет. Простота в его стиле одежды Хэйдзо очень даже нравится, да и кому может не понравиться чувак в белой майке, ну правда? Опять-таки с внешней точки зрения: одежда на характер человека никак повлиять не может, и Каэдэхара как был козлом, так им и остался.       — У Вас так шея болит? — неожиданно даже для самого себя спрашивает его Хэйдзо, наблюдая за тем, как он стабильно раз в четыре минуты мотает головой в разные стороны, лишь бы отпустило.       Господин Каэдэхара поворачивает к нему голову, полный искреннего удивления, и, никак не прокомментировав данную наблюдательность, кивает в согласии, мягко улыбнувшись.       — Есть такое, — и возвращается взглядом к своим бумажкам, закинув ногу на стул.       — К врачу не пробовали сходить?       — Времени нет.       — Хотите, сделаю Вам массаж?       Хэйдзо уже говорил, что язык — самый злейший его враг? Ну вот как можно было выдать вот эту брехню, предварительно не посоветовавшись с собственным мозгом? Ему как будто мало быть прислугой этого негодяя, теперь вот в массажисты решил заделаться. Ну какого же хрена?       Кадзуха оглядывается на него, недоверчиво нахмурившись, и выдает тихое, но не без усмешки:       — А это безопасно?       Ладно, его опасения вполне обоснованы, поэтому Хэйдзо пропустит эту фигню мимо своих ушей, так и быть.       — У моей мамы тоже вечные проблемы с шеей и спиной, так что пришлось научиться кое-чему. Она все еще жива, если Вам интересно.       — Но я не твоя мама, и взаимоотношения у нас с тобой, мягко говоря... — Кадзуха поджимает губы, чуть склонив голову вбок.       Хэйдзо глаза закатывает и вздыхает так, словно с ребенком глупым разговаривает.       — Вы явно не стоите того, чтобы из-за Вас в тюрьму садиться.       Кадзуха смеется тихо, отворачиваясь, протирает уставшие глаза и произносит на выдохе: «Ну давай». И Хэйдзо как дал бы ему по шее — исключительно в профилактических целях, — но сдерживает себя ради всего святого, чтобы самому потом пиздюлей не отхватить. А ведь Каэдэхара мог бы...       Отложив ноутбук в сторону, Хэйдзо поднимается с кровати и на ватных ногах — отсидел, видимо — подходит к преподу со спины, отмечая то, как дыбом встали чужие волосы на затылке. Значения этому придавать смысла нет, мало ли причин имеется, да и в комнате не сказать, что очень тепло: все-таки зима на дворе.       — Для лучшего эффекта нужно стрэ́птиз устроить, — произносит совсем тихо ему на ухо, положив руки на плечи.       Кадзуха нервно фыркает, зыркнув на засранца боковым зрением, но условия игры принимает: подцепив края майки, стягивает ее с себя одним плавным движением и кладет на коленки, но из рук не выпускает. На всякий случай.       — И еще мне нужно что-нибудь вроде масла.       — Как же много у тебя требований, — выдыхает Кадзуха, поднимаясь со стула.       Чуть поежившись от прохлады, он подходит к своей тумбочке и, выдвинув шуфлядку, копошится в куче вещей в поисках чего-то хотя бы отдаленно похожего на масло.       — Крем для рук подойдет?       — Сойдет.       Всучив в руки студента тюбик, Кадзуха уже собирается сесть обратно на свой стул, но его аккуратно хватают за запястье и, чуть усмехнувшись, произносят насмешливое:       — На кроватку, господин Каэдэхара.       Хэйдзо хочется в голосину проораться от того, в каком удивлении кривится чужое лицо, но лишь губы поджимает в улыбке и подводит вздыхающего препода к кровати, легонько толкнув в спину.       — Можно я очень пошло пошучу? — усмехается Кадзуха, послушно забираясь на кровать, и бухается лицом в подушку, чувствуя, как прогибается под чужим весом матрас.       — Только попробуйте, — недовольно цокает языком Хэйдзо, тут же передумав садиться на этого шутника сверху. — Ваша шея будет в очень опасной близости с моими очень сильными руками.       К сожалению, Хэйдзо начинает чувствовать некоторого рода неловкость в этой ситуации, хотя изначально, раз уж предложил, планировал вогнать его как минимум в краску, а как максимум — в смущение и неловкость, чтобы поиграть чуть-чуть на его нервах, чтобы подтвердить свои догадки или просто потешить свое самолюбие. Но почему-то сам вляпался в эти эмоции, не заметив за преподом того же, и это самую малость, но все же расстраивало.       — Ты же сказал, что я не стою того, чтобы... — кряхтит Кадзуха, потеряв в моменте мысль.       Потому что Хэйдзо решает, что со злом нужно бороться любыми методами, и будь он проклят, если позволит этой ситуации обернуться против него самого.       — Лицом в подушку, господин Каэдэхара, и поменьше пиздежа, — вдавливает его голову в подушку, поудобнее устраиваясь на его пояснице.       Хрена с два он так просто сдастся. Одному ему, что ли, краснеть нужно?       Пробурчав что-то вроде: «Расслабьтесь», — Хэйдзо убирает чужие волосы подальше от шеи и выдавливает крем себе на ладони. Аккуратными движениями он растирает крем в шейно-воротниковой области, плавно переходит к плечам, слегка надавливая, и снова возвращается к затылку, мягко растирая кожу. Чуть напрягается, когда ловит тихий вздох, приглушенный подушкой, и чувствует, как напрягается чужая поясница, почти шепотом повторяя ему расслабиться.       Через пару минут легких поглаживаний в целях подготовки, Хэйдзо прокашливается и вздыхает через рот почти неслышно, чтобы не дать чуткому слуху препода уловить хоть каплю своей нервозности. Хотя он, кажется, и вовсе не обращает на него внимания: все равно весь напряженный, дергается от каждого его движения, словно и правда боится, что еще чуть-чуть и ему шею свернут.       — Что ж Вы такой нервный-то? — вполголоса усмехается Хэйдзо, все еще пытаясь расслабить напряженные плечи.       Кадзуха, ожидаемо, ничего ему не отвечает, только тяжело вздохнув в подушку.       — Я не смогу ничего сделать, если Вы будете такой напряженный.       — Я пытаюсь, — жалобно произносит Кадзуха, повернув голову в сторону. — Я просто...       — Не убью я Вас, не очкуйте, — улыбается, мягко растирая ладонями его плечи. — По крайней мере сейчас.       Усмехнувшись, Кадзуха обратно прячет лицо в подушку и немного ерзает, чтобы то ли устроиться поудобнее, то ли попытаться расслабиться. Хэйдзо думает, что это мероприятие может затянуться до глубокой такой ночи, поэтому решает переходить к более важной части и пальцами совсем легко, но ощутимо давит на особенно зажатые места, улыбнувшись приглушенному подушкой хныканью.       — Видите, насколько Вы зажаты? — проводит большими пальцами параллельные друг другу линии от плеч к шее. — Я еще ничего не сделал толком, а Вы уже рыдать готовы от боли.       Кадзуха ладонью хлопает говорливого засранца по бедру, чтоб не смел пользоваться его молчаливым положением, а когда ему за это больно давят на какие-то мышцы между шеей и плечом, щипает его в отместку, потому что различие между прошлым прикосновением к триггерным точкам и этим вполне себе очевидны.       — Я Вам руки сейчас откушу, — шипит болезненно Хэйдзо, небольно хлопнув ладонью по наглой руке, что так нечестно покушается на его бедро.       И препод, судя по всему, воспринимает эту угрозу всерьез, поэтому от греха подальше руки свои прибирает и успокаивается, тяжело вздохнув.       Время летит почти незаметно, и Хэйдзо, что мыслями улетел в неправильную сторону, отключается совсем. Он ловит себя на мысли, что эта тишина и едва пробирающая до мурашек неловкость между ними ощущается слишком правильно. Ему не хочется язвить или мстительно щипаться, давить туда, где будет больнее всего. Как будто бы можно подумать, что он совсем уже с ума сошел, но списывает все на то, что на него так влияет позднее время и приятный глазу полумрак комнаты, что освещалась одной лишь настольной лампой. Только это... Никак не вяжется с тем, что Хэйдзо нравится все то, что сейчас происходит. Не вяжется с тем, что ему нравится вот так прикасаться к чужой коже, что ему нравится находиться с ним в таком близком, почти уязвимом контакте, не вяжется с тем, что ему хочется сделать все до ужаса правильно и приятно. Даже нежно. Настолько, что в руках ощущается легкое волнение, граничащее с такой же легкой дрожью, когда вот-вот и желудок в бездну провалится, захватив вместе с собой только-только появившихся в животе бабочек.       Это так пугает, потому что подобное Хэйдзо испытывал... Очень и очень давно. И даже тот факт, что все эти чувства появляются прямо здесь и сейчас, рядом с этим вредным человеком, которому рот с хлоркой прополоскать хотелось, не пугал так сильно. Оно ощущается слишком правильно. Как будто так оно и должно было быть.       В какой-то момент Хэйдзо улавливает едва слышный стон и в секунду думает о том, что ему послышалось. Но следом раздается еще один, более громкий, а господин Каэдэхара весь поджимается, снова напрягаясь, и чуть выгибает шею, пытаясь уйти от чужих прикосновений. И это то, чего Хэйдзо видеть не должен был, не хотел, потому что по телу тут же мурашки бегут, а в желудке что-то скручивается тугим узлом, и руки его останавливаются в ту же секунду.       — Все в порядке? — хрипит Хэйдзо, все же решив узнать причину такой реакции.       Кадзуха кивает, и он краем глаза замечает, как сжимаются его руки в кулаки.       — Если очень больно, скажите сразу.       — Не больно, — звучит приглушенно и так же хрипло.       И тут до Хэйдзо, кажется, доходит.       — Эрогенная зона, да?       В любой другой ситуации он знатно поржал бы с этого, но сейчас, когда между ними можно нащупать что-то очень тонкое и хрупкое, но ужасно непонятное, Хэйдзо смеяться не хочется. То, чего ему действительно сейчас хочется, он запирает под замками, не позволяя даже самому себе признавать подобное, и умирает изнутри от внезапно появившегося волнения, потому что господин Каэдэхара молчит, не опровергая его догадку.       Приплыли.       — Н-нужно было сразу сказать, — запинается, неловко отнимая руки от чужой шеи, и чешет нос ребром ладони, чтобы не чувствовать себя таким идиотом хотя бы немного.       — Прости, — Кадзуха поворачивает голову вбок, шумно выдыхая из-за нехватки воздуха, и так же неловко улыбается краешком губ. — Думаю, на сегодня можно закончить.       И приподнимается на локтях, опустив голову вниз, ожидая момента, когда с него слезут. Хэйдзо неуклюже заваливается набок, прокряхтев что-то неразборчивое, и держит ладошки перед собой, чтобы случайно не запачкать чужой плед.       — Ух ты, — выдыхает Кадзуха, разминая шею. — Она шевелится, — и натягивает на себя майку, старательно отводя взгляд куда угодно, лишь бы не смотреть на него.       Хэйдзо мычит в согласии, сам не понимая зачем, почему и что он пытается рассмотреть в чужом лице. Господин Каэдэхара достает из шкафа полотенце и, остановившись перед дверьми в душевую, поворачивается к нему, чтобы сказать:       — Спасибо за помощь. — Сглатывает тяжело, с трудом пытаясь держать зрительный контакт. — Можешь идти к себе, только перешли мне то, что написать успел. Доброй ночи, — и скрывается за дверью, щелкнув замком.       И сразу же становится до неправильного пусто. Хэйдзо не знает, что это такое странное с ним сейчас происходит, но по ощущениям это... Как будто его бросили? Боже, что за ерунда?.. Словно все это не должно было закончится так быстро и таким образом, и плевать уже, что он совершенно точно не должен чувствовать ничего подобного. Хэйдзо даже обидно в моменте становится, но, тут же надавав себе мысленных пиздюлей, он поднимается с кровати и вытирает руки о свою майку: все равно стирать собирался, так что не жалко. Сохраняет недописанный документ и, как и было сказано, отправляет ему личным сообщением, а после закрывает ноутбук и, тихо пожелав преподу доброй ночи, быстро сваливает из чужой комнаты, игнорируя свои странные чувства.       Разбираться с ними Хэйдзо не хочет, потому что не в настроении ковыряться в самом себе, но обдумать перед сном то, что произошло, — святое дело. Он постарается не делать каких-то выводов, конечно, и уже утром забудет обо всем, не посчитав нужным уделять подобному хоть каплю своего внимания, но засыпать будет с вопросом: «А что это было?», — так и не дав себе точного ответа.       Потому что еще слишком рано.