Пустое место

      Усталость — такая штука, когда тебе вроде и нравится, а вроде и в рот ты манал все то, что в жизни происходит. Хэйдзо устал. Устал так, что хотелось сходить в ближайший хозяйственный магазин и купить крепкую такую веревку, чтобы после уехать на автовокзал, купив билет в один конец, и забраться в самую глушь, где никто и никогда не сможет найти его вздернутое на какой-нибудь особенно крепкой ветке тело.       Учеба — полбеды, от которой осталось всего ничего, а дальше все: желанная работа и свободное плавание, где он будет чувствовать себя рулевым своей жизни. Где он не будет зависеть от каких-то иных обстоятельств, где станет, наконец, взрослым и самостоятельным по-настоящему. Это промежуток, который вот-вот должен подойти к концу. Но ведь есть же обстоятельства, которые просто так от него не уйдут, сколько бы он не пытался сам с собой бороться, уговаривая себя попрощаться раз и навсегда, чтобы не болело.       А оно болит. Все так же, как и четыре года назад.       Послезавтра мамин день рождения, и Хэйдзо понятия не имеет, что ему с этим делать: они не общались уже больше года. Она не звонила своему единственному и желанному ребенку, чтобы узнать о том, как же он справляется с учебой, как у него дела, здоровье, когда он, в конце концов, приедет домой. Не звонила, чтобы сказать, как сильно она по нему скучает, как она его любит. И Хэйдзо не звонил ей в ответ, потому что понимал: никто ему не ответит. Ни отец, ни мама. Мама, которая всю свою жизнь посвятила своему любимому сыну, которая постоянно забывала о себе и своих нуждах, отдавая ему все самое лучшее. Мама, которая так просто взяла и отказалась от него из-за... Из-за такой, блять, глупости.       С отцом попроще было: он сразу высказал свое отношение к его «дуростям».       «Я знать тебя больше не хочу. Убирайся».       А вот мама... Что ж, на каких-то остатках своих материнских чувств она продолжала заботиться о нем так же, как и прежде. Только надолго ее не хватило: с каждым годом ее отношение становилось все более холодным, и Хэйдзо вместо нее расчертил линию, за которую переступать больше не имел права. Не хотел.       Это случилось как раз на ее день рождения, когда Хэйдзо только-только закончил школу и усиленно готовился к поступлению в один из лучших университетов страны. Семейным советом было принято решение, что отмечать ее юбилей они будут в своем маленьком кругу. Хэйдзо вместе с отцом переняли на себя все домашние обязанности и отправили ее вместе с подругой по магазинам, чтобы и себя порадовала, и им не мешала. Потому что убирать трехкомнатную квартиру, а после готовить большой праздничный ужин хотелось без лишних комментариев и помощи.       «Ну что же вы творите, вы мне так всю кухню загадите!»       Вся проблема была в том, что понятие о личных границах — вещь несуществующая для людей старшего поколения. Как только Хэйдзо стукнуло пятнадцать лет, его отец уже начал потихоньку колупать мозги по поводу будущего: семья, дети. Он постоянно задавал вопросы типа: «А когда невесту в дом приведешь?», — или: «Девочку себе хоть нашел?» Хэйдзо отнекивался до последнего, пока нервы были в порядке, и говорил, что ему сейчас совершенно точно не до этого: сначала учеба и работа, а потом уже все остальное. Мама, пусть и не так настойчиво, но тоже принимала в этом мозговом терроре участие, зачастую просто разбрасываясь намеками о том, что она поскорее хочет увидеть избранницу своего сына.       Это не бесило так сильно, как могло бы быть, да и Хэйдзо — крепкий такой орешек, потому очень долго и упорно не реагировал на эти как будто провокации. А потом в его жизни появился Иссин, и голову ему снесло окончательно.       «Милый, с кем ты вечно переписываешься?»       «Это твоя подруга?»       Хэйдзо был тем еще терпилой, которому справляться с подобным посягательством в свою личную жизнь помогала та самая подружка. Все вокруг не имело абсолютно никакого значения, пока он был рядом, Хэйдзо терпел все и всех, сходя с ума от своих первых крепких чувств. Он знал, что родители не примут его таким неправильным, потому скрывался как мог, умудряясь находить предлоги тогда, когда хотелось побыть с ним наедине.       Все пошло немного по пизде, когда отец — Хэйдзо никогда ему этого не простит — без разрешения просто взял и залез в его компьютер, прошарив его социальные сети в надежде на то, что сможет отыскать там хоть какие-то ответы. Хэйдзо очень повезло, что родители его были далеки от интернета и умели пользоваться только одним приложением, в котором никто, кроме старичков, и не сидит толком, поэтому до его диалога с Иссином он добраться не смог. Но скандал закатил грандиозный, обвинив и отца, и маму за компанию в том, что пытаются влезть ему в душу без спроса.       «Ты тоже нас пойми, сынок. Мы с папой беспокоимся, ведь ты от нас многое скрываешь».       Чтобы глотнуть чуть больше воздуха, ему пришлось рассказать о том, что у него появился близкий друг. Родители с сомнением отнеслись к подобной дружбе, но ненадолго успокоились, оставив контроль за дверьми своей комнаты, а Хэйдзо осознал, что удалять переписки — не такой уж и плохой вариант.       Хэйдзо понял, что не справляется, когда мама начала подсовывать ему фотографии дочерей ее подруг и знакомых.       «Вот, посмотри, какая она хорошенькая. За домом следит, хорошо учится, так еще и амбициозная, вы с ней, мне кажется, нашли бы общий язык».       «Я с учебой общий язык найти не могу, мам. Дай мне общество поучить. Пожалуйста».       Все бы ничего, но настойчивость досталась ему именно от матери, и если уж он сам себе порой душу доставать умудрялся, то… Что уж говорить о ее целеустремленности? Потому вместе с усталостью от подготовки к школьным экзаменам Хэйдзо копил раздражение ко всему живому, что пыталось с ним заговорить, до последнего надеясь сохранить свое мнение на эти дурацкие попытки странного шипперства со всеми подряд.       Интересно, у нее подруги когда-нибудь закончатся?       Спойлер: да, закончились. Ровно в день ее рождения, когда вечером она притащилась домой с новой знакомой и ее дочерью.       «Познакомься, это Куки Синобу»       Сказать, что Хэйдзо упал в глубокий ахуй — ничего не сказать. Эта Куки Синобу буквально всем своим видом показывала отношение к данному мероприятию, одним только взглядом указывая Хэйдзо на его место. В его-то доме!       Вечер прошел немного… Напряженно. Отец смотрел телевизор, иногда вставляя свои ценные комментарии в беседу двух женщин, и запивал жареную курицу домашним вином, в то время как Хэйдзо тщательно пытался игнорировать раздраженные вздохи угрюмой девушки, которая, очевидно, слишком сильно устала от всего этого дерьма. Смотреть на нее он перестал, наверное, с третьей попытки, когда она смирила его унизительным взглядом: «Че вылупился, придурок?» Смешная такая, но по ней как будто сразу видно было, что играет она за ту же команду: проколотый нос, кольцо на большом пальце, едва прикрытая татушка с двумя девушками, которые, он уверен, «просто дружат». Стереотипно, но а кому не поебать, как говорится?       Хэйдзо не знает, что тогда его так сильно разозлило, правда. Синобу эта была единственной в этом доме, кто поддерживал его настроение на уровне «и так сойдет», да и его никто не трогал, пусть и так было понятно, для чего и почему мама привела домой своих знакомых. Моральная подготовка к тому самому была окончена ровно тогда, когда темы для разговора у женщин закончились, и она начала расхваливать своего сыночка и так, и этак в обмен на ровно ту же картину, но со стороны матери скривившейся в отвращении Синобу. И как будто они оба должны были собраться и свалить из этой комнаты туда, где веревку с шеи снимут и подышать разрешат так, как всем нормальным людям, но Хэйдзо начал заводиться на ровном месте, привлекая к себе отцовское внимание. Потому что язык — главный его враг, и контролировать его он не в состоянии даже тогда, когда с мамой ругается, но границы дозволенного, конечно, переступать себе никогда не позволял.       — Хватит уже этой херни.       — Ты как с матерью разговариваешь?       По тому, как изменился и взгляд, и интонации отцовского голоса, Хэйдзо понял, что пора остановиться. Но почему-то сил на это не нашлось, и, может быть, дело было в том, что он заебался от постоянных попыток вмешательства в свою личную жизнь, только вся эта ситуация и отец, который лезет туда, куда его не просят, так противно елозят ножом по его мозгу, что нервы сдают совсем не вовремя.       — Это гормоны, не воспринимайте все близко к сердцу, — успокаивает мужчину мать его «невесты». — Он же подросток.       — Вот именно, чтоб его, — шипит себе под нос Хэйдзо и, ляпнув ладонью по столу, уходит в свою комнату, хлопая дверью.       Как же ему заебалось выслушивать все эти претензии, слов приличных не находится. Ни поддержки, ни какого-то понимания или участия в том, чего хочется ему самому, они лишь пытаются навязать ему то, чего хотят сами, и сегодня — край его терпения. Хватит уже.       Хэйдзо молчит, когда мама без стука заходит к нему в комнату и спрашивает о том, что его так разозлило. Молчит, когда она успокаивающе гладит его по спине, называя его ласковыми прозвищами, когда просит прощения, сама не понимая за что. Просто чтобы было. Чтобы он успокоился и не вел себя, как маленький ребенок, у которого игрушку отобрали.       — Мы же хотим как лучше, милый, — произносит совсем ласково, не желая усугублять ситуацию.       И Хэйдзо рад бы пойти у нее на поводу, чтобы не испортить ей праздник, только терпения не осталось.       — Мне всего семнадцать лет, — кусает губы нервно, совершенно не следя за тем, что и как он сейчас будет говорить. — Семнадцать, мам. Я только закончил школу, у меня снова экзамены, от которых будет зависеть моя дальнейшая судьба, а вы только и делаете, что лезете мне в душу со своими невестами. Я устал слушать это говно второй год подряд, просто… — Хэйдзо прикрывает горящее лицо ладонями, пытаясь держать свои слезы под контролем. — Я не хочу. Я не хочу этого, понимаешь?       — Почему?       Его мать — слишком умная женщина, но сейчас этот вопрос звучит блядским издевательством, словно у него в заводских настройках должно было быть прошито желание стать таким, как все.       — Потому что я хочу пойти учиться, неужели это так трудно понять? — повышает голос Хэйдзо, смиряя ее обиженным взглядом. — Я хочу стать в этой жизни хоть кем-то, хочу делать то, что я хочу, а не подчиняться вашим тупым хотелкам.       — Тебе никто этого не запрещает, — само спокойствие. — Мы с твоим отцом добились чего-то благодаря тому, что были друг у друга, и мы…       — Да плевать я хотел на это. Ты хоть раз спросила меня о том, чего я хочу? Нет, потому что тебе плевать, вам обоим плевать на это, и ты ничего не хочешь с этим делать, словно я ваша собственность, которая должна следовать тому, чего хотите вы. Я не хочу играть по вашим правилам.       — Мы просто хотим…       — Ты меня вообще слышишь? — Хэйдзо кажется, что он сейчас с ума сойдет: словно со стенкой разговаривает. — Я, мам, я хочу! — тычет в себя пальцем, игнорируя намокшие глаза. — Спроси меня, чего я хочу хотя бы раз. Неужели ты правда думаешь, что я нуждаюсь в твоих попытках свести меня хоть с кем-то, лишь бы потом пойти похвастаться своим подружкам, что твой сынок себе невесту нашел? Если бы хотел, я бы давно уже это сделал.       Она прикрывает глаза, отвернув голову в сторону, чтобы не показывать то, насколько обидно для нее звучат слова сына, пусть и понимает, что он прав.       — Почему нельзя делать все одновременно? — вздыхает она, поджав губы, чтобы не заплакать. — Это же не так трудно.       Хэйдзо сейчас окно откроет и выпрыгнет с шестого этажа, лишь бы не сорваться и не наорать на нее от досады. Неужели она и правда ничего не понимает?       — Ты издеваешься надо мной? — усмехается нервно, пытаясь высмотреть в ней хоть каплю здравого смысла.       — Я просто хочу, чтобы у тебя все было хорошо. Чтобы у тебя была опора, чтобы ты мог доверять кому-то больше, чем самому себе.       — А друзья для идиотов существуют? Или такая привилегия есть только у тех девушек, которых ты мне подсовываешь?       Женщина молчит, опуская глаза в пол. Хэйдзо всегда был таким чувствительным, когда дело касалось того, что сидит у него в душе, и она понятия не имела, почему же так получается. Всю его жизнь она старалась выстраивать с ним доверительные отношения, и все было хорошо, пока не наступил его подростковый период. Сразу появилась куча секретов, после — истерик, потому что она пыталась разузнать, что он от нее скрывает, и пыталась делать это ненавязчиво, чтобы не злить лишний раз и самой не подставляться под огонь.       — Я столько для тебя делала, милый, — улыбается криво, прижимая ладони к горящим щекам. — Всю жизнь думала о том, как бы сделать так, чтобы ты был счастлив, чтобы ты ни в чем не нуждался. Это моя единственная просьба, и ты не можешь пойти мне на уступки. Я не прошу сразу вести ее под венец, просто прошу тебя познакомиться, вдруг что-то хорошее получится?       Она не хотела давить на него подобным способом, чтобы после он чувствовал свою вину за то, что на него тратили свое время и силы. Не хотела, но все равно сделала, потому что желает для него хорошей жизни рядом с человеком, которого он будет любить.       Хэйдзо смотрит на нее глазами, в которых читается вселенская обида на такую несправедливость. Открывает рот, чтобы что-то сказать, но слов не находит и вздыхает тяжело, кусая губы, потому что тяжело. Тяжело не сорваться. Но он понимает, что если не сейчас, то потом у него вряд ли получится, и все ее попытки сватовства не закончатся. Она и дальше будет давить на него своими желаниями, теперь уже в открытую говоря о том, что он ей всем обязан.       — Я гей, — произносит на выдохе, и его сердце словно останавливается.       Весь мир ставится на паузу, его тело как будто немеет, и он ничего вокруг себя не слышит. В голове вакуум, в руках — жуткая дрожь, и Хэйдзо в ту же секунду жалеет о том, что так резко об этом рассказал, заранее ничего не обдумав. Потому что глаза его матери стекленеют, заглядывая ему в душу, чтобы передумал, чтобы сказал, что это шутка. Но отступать уже поздно, и Хэйдзо не намерен тормозить этот сорвавшийся с рельсов поезд.       — Мне нравятся парни, — произносит шепотом, до последнего смотря ей в глаза. — Поэтому я не буду делать то, чего ты так от меня требуешь. Прости меня.       Она хватается ладонями за стол, потому что ноги подкашиваются, и на попытку помощи, чтобы не упала, дергает руками. Чтобы не прикасался к ней, чтобы оставил в покое.       Хэйдзо оставил. Ушел из дома на всю ночь, выплакав, кажется, всю воду из своего организма. Возвращаться было страшно, но делать было нечего, поэтому под утро ему все же пришлось вернуться и лечь в кровать, чтобы попытаться уснуть. Он ожидал того, что его с криками разбудят и заставят убираться из дома ко всем чертям, но этого, на удивление, не произошло. Отцу еще ничего не рассказали, видимо — иначе так бы оно и было, — а на тумбочке, как только он проснулся, стояла тарелка с едой и лежащая под ней записка: «Покушай, как проснешься».       И все стало как будто бы хорошо: она больше не приставала к нему с вопросами, вела себя так же, как и прежде, но чуть более отстраненно. Хэйдзо не жаловался, потому что понимал, что ей нужно время, чтобы осознать и решить, что ей с этим знанием теперь делать. Ну а после…       После Иссин скончался, оставив Хэйдзо совершенно одного. На похороны его он не поехал — не смог переступить через себя, да и с родственниками его он знаком не был. Но после поступления в университет все же смог приехать к его могиле, чтобы рассказать, что у него все получилось. Чтобы извиниться и сказать, как сильно он его любит в последний раз.       — Ты че не спишь?       Хэйдзо дергается, испугавшись хриплого шепота Скарамуччи. Кинув на него нечитаемый взгляд, он жмет плечами и накрывается одеялом по самый нос — похолодало че-то.       — Не знаю, — прокашливается, неловко поерзав носом по подушке. — А ты че проснулся?       — Ты меня разбудил, — выдает вдруг Скар, и привыкшими к темноте глазами Хэйдзо замечает его недовольное лицо. — Слишком громко думаешь.       Хэйдзо смеется совсем тихо, прикрыв глаза, и хочет выдать что-нибудь очень остроумное, но ни сил, ни желания не находит, поэтому оставляет своего сонного бро без комментариев.       — Что случилось?       Сонного, но все равно быстро соображающего бро.       — У мамы послезавтра день рождения, — произносит вполголоса.       Скарамучча тяжело вздыхает и устраивается поудобнее, ложась на живот и руки под подушку просовывая. Смотрит на него, чуть нахмурившись, и глазами часто моргает, пытаясь к темноте привыкнуть.       — Не знаю, что делать, — Хэйдзо усмехается расстроенно, потерев лицо ладонью. — Мы не общались больше года.       — Ну тут два варианта, — вздыхает громко Скар, скрестив ноги. — Ты либо звонишь и поздравляешь, либо, как и в прошлом году, забиваешь на это огромный болт и делаешь вид, что тебе все равно. Я за то, чтобы ты позвонил.       Хэйдзо фыркает на такую как будто не заинтересованность в его проблеме, потому что понимает, что Скар просто не хочет, чтобы они оба впадали в уныние посреди ночи.       — Почему?       — Потому что знаю, что для тебя это важно, но ты просто очкуешь. Вы ни разу не попытались даже обсудить все это, так что, я считаю, нужно сделать попытку. Тогда ты хотя бы знать будешь, как дела обстоят на самом деле.       По факту… Да, Скарамучча прав. Хэйдзо сделал какие-то выводы буквально из пустого места, что-то себе надумав, потому что думал, что все и без разговоров слишком очевидно. Самому первый шаг к примирению — пожалуйста — делать было страшно, поэтому и не пытался ничего с этим сделать, но… Как будто бы должен был.       — А если она меня все же не приняла?       Скар задумывается на пару секунд, тяжело сглотнув, и переворачивается на спину, уткнувшись взглядом в потолок.       — Тогда хреновая из нее мать получается, — прокашливается, подложив руки под голову. — Но мне почему-то кажется, что у нее с этим все в порядке. Типа, знаешь… Она любит тебя всю твою жизнь, это уже как привычка, наверное. А от них хуй избавишься. Ты же вот курить так и не бросил.       Хэйдзо усмехается в подтверждение данного заявления, и тоже разворачивается лицом к потолку. Ему очень хочется поверить чужим словам, правда, и, может быть, стоит все-таки взять свою задницу в руки и сделать так, как ему говорят, чтобы закрыть этот вопрос раз и навсегда. Скар хуйни не посоветует. Во всяком случае не всегда.       — Ты прав, — вздыхает страдальчески Хэйдзо, спрятав лицо в ладонях.       — Ну ясен хер, — усмехается Скарамучча, громко зевая. — Да и должен же кто-то ставить твои мозги на место.       — Я просто боюсь, что… А вдруг нет? Что я тогда буду делать?       — Ну, — поворачивает голову в сторону Хэйдзо. — Тогда добро пожаловать в клуб без мамкиных детей. Я поговорю с Синобу, думаю, она и тебя усыновит.       — Вот еблан, — смеется Хэйдзо, повернувшись на бок.       Шутки шутками, а ведь он и правда считал Куки своей приемной мамой. Типа… Она вся из себя такая ответственная и строгая, вечно их двоих воспитывает и пиздюлей прописывает без назначения врача, следит, чтобы они херней всякой не маялись и проблем себе на задницу не искали. И решает все вопросы, если вдруг что-то случается, не терпящим возражений тоном заявляя, что лучше она сама все сделает, чем доверит что-то серьезное этим двум опездолам.       — Ну ты поговори с ней обязательно. Только не забудь, ладно?       — На бумажке запишу и на дверь присобачу, чтобы перед глазами маячила, сойдет?       — Ну типа.