Пустое место

      Если бы у Хэйдзо была сверхспособность по быстрому запоминанию огромного количества дат, терминов да и просто огромных текстов, он бы точно не сидел в два часа ночи над самой тупой книжкой в его жизни. История всего, что б его трамвай на две части распилил, Тейвата не хотела прописываться в его голове хотя бы на какие-нибудь жалкие двадцать минут. «Места мало, дорогой, купи расширение за алмазики», — шепчет гаденько на ушко каждый раз, когда Хэйдзо пытается поудобнее устроиться перед ней на коленках. Храпящий сбоку Скарамучча вызывал в нем душераздирающую зависть и желание придушить подушкой ебучего читера, что три раза параграф прочитал, а потом закинул учебник на подоконник и завалился спать как ни в чем не бывало. Порой Хэйдзо кажется, что он один такой: с тремя гигабайтами памяти на все случаи жизни, но потом вспоминает Куки Синобу, что точно так же, как и он сам, проклинает ебучую историю, посылая во вселенную бесконечное количество неприличных слов, и на душе расцветает весна.       Да за что им все это?       Глянув на экран мобилы, Хэйдзо выдыхает сквозь зубы и, прикрыв глаза от вселенской несправедливости, решает помолиться какому-нибудь боженьке, чтобы завтра господин Чжун Ли не лишил его каких-нибудь частей тела за незнание имени собаки какого-то там четвертого сошедшего. Потому что еще час заучивания этого запутанного исчадия ада будет грозить для Хэйдзо психиатрией под номером пять. Она как раз где-то рядом с общагой находится — далеко ехать не придется.       Бросив на улыбающегося во сне Скарамуччу недовольный взгляд, Хэйдзо выдыхает тихое: «Счастливый гондон», — а после поднимается с места, искренне борясь с желанием скрипнуть ножками стула по полу, чтобы разбудить пускающего слюни на подушку друга. Но, вовремя сообразив, что за такое он может лишиться не только головы, но и жизни в целом, быстро выбрасывает эту мысль из головы. Лучше уж он получит завтра смачных пиздюлей от деда за незнание, чем отдаст свою жизнь ради удовлетворения садистских наклонностей Скара. Слишком много чести.       Закинув учебник под подушку — а вдруг само выучится за ночь, — Хэйдзо разминает затекшую спину и, выключив настольную лампу, залезает под пуховое одеяло, потерев холодные ступни друг о друга. Голова, коснувшись подушки, отлетает мыслями не в желанное царство Морфея, а в сторону великого философствования. Мама давно как-то не звонила. Не то чтобы Хэйдзо беспокоился: после его признания у нее напрочь отбился материнский инстинкт. Она пыталась как-то поддерживать с ним хоть какую-то связь, но по итогу справиться с нехорошими мыслями так и не смогла. Точки не поставила, линию не прочертила, но Хэйдзо и не нужно было: он и без того все понял.       Честно? Сердце побаливает до сих пор. Хэйдзо потихонечку привык к тому, что родителей у него как будто уже и нет. Несправедливостей в мире было полно, и если на каждую реагировать, как на конец ебучего света, то так и сойти с ума можно. Поэтому даже тут он вынес очень важный для себя урок: реагировать на все невзгоды в жизни нужно полегче. Не хватает денег? Ничего страшного, он сэкономит на каких-нибудь своих хотелках. Грустно так, что утопиться в унитазе хочется? Ну и славно, Хэйдзо поноет немного под грустную музыку, а после утрет сопливое лицо и наложит патчи на опухшие глаза, чтобы не споткнуться из-за минимального обзора темной ночью, пока в туалет пробираться будет. В общем, все в жизни решаемо, главное нос не вешать и искать хоть какой-то позитив в неприятностях.       С родителями, правда, как-то не особо сработало, но Хэйдзо долго и упорно учился жить без их внимания и участия в его жизни. Почти научился, кстати, он бы выписал себе орден за такой героизм, но где их выдают — хер его знает, слепит из пластилина и на самое видное место поставит. Чтобы хотя бы Скарамучча мог им гордиться. А он и гордится, только про себя: через призму оскорблиментов и редких, но очень метких подзатыльников.       Невольно Хэйдзо мыслями возвращается к одной очень неприятной истории, случившейся не так уж и давно, если в годах посчитать на пальцах. Почему-то на его душу выпала участь однолюба, который руками, ногами и зубами до последнего держался за конкретного человека. Ох, этот период осознания своей симпатии к человеку, потом максимально убогие подкаты, комплименты и внимание... Хэйдзо как вспомнит, так и вздрогнет, честное слово. Таким позорником еще нужно было уметь уродиться, и даже здесь он выиграл лотерею с конца. Ну не умел он ухаживать, пусть и очень сильно старался, что тут уже сделаешь? Главное ведь, что его заметили, правильно? Правильно, Хэйдзо тоже так думает, закапывая свои позорные попытки привлечь к себе внимание глубоко под землю.       Его звали Иссином. Милый такой мальчик, чуть выше и крупнее самого Хэйдзо. Весь такой серьезный и где-то строгий, но все равно безумно нежный и заботливый. Он был живым воплощением ангела, правда, такой доброты Хэйдзо никогда не встречал прежде. Словно он заслужил, наконец, право стать чуточку счастливее. Он любил его, кажется, больше всего и всех на свете, отдавал ему все, что только мог, желая отблагодарить его за всю ту поддержку, что он ему подарил. Иссин стал для него своего рода наставником, человеком, который научил смотреть на вещи чуть более радостно, чем оно было на самом деле. И даже тогда, когда сгорал от неизлечимой болезни, просил Хэйдзо не жалеть ни о чем, не рыдать о нем день за днем, просил пообещать, что он будет помнить только самое светлое и теплое, то, что будет дарить ему, Хэйдзо, улыбку.       Хэйдзо свои обещания всегда выполняет.       И не то чтобы он чувствует себя одиноким. У него есть противные, но все равно дорогие сердцу Синобу и Скарамучча, и Хэйдзо был благодарен им за то, что они всегда рядом, что упасть позволят только в том случае, если сами подножку ему поставят забавы ради. Просто сейчас... Да хрен его знает, что там: полнолуние или ретроградный Меркурий, но Хэйдзо самую малость грустно. Хочется как прежде прийти к нему в гости, запрыгнуть на руки и целовать до изнеможения, задыхаясь от собственного счастья. Он бы очень хотел поменяться с ним местами, потому что Иссин не был тем, кто заслужил такой конец. Такие люди должны доживать до глубокой старости, чтобы нести в этот страшный мир свое добро и заражать других людей позитивом.       Несправедливости, точно.       Почувствовав ком в горле, Хэйдзо жмурится и чешет нос, предотвращая появление нежелательных гостей в виде слез и соплей. Да, это было очень давно, да, Хэйдзо должен был переболеть свою утрату, но кому он там что должен был, кроме самого Иссина? Никому. Иногда он все же позволял себе пустить скупую мужскую слезу и чуть-чуть поныть, и сегодня, кажется, вновь опустится с небес на землю ради минутной слабости.       Поднявшись с кровати, Хэйдзо тихонько выползает из комнаты, чтобы стырить из кармана куртки сигареты, и сваливает из блока в общий коридор. К сожалению, комендантский час выходить на улицу после ноль-ноль ноль-ноль не позволяет, но, к счастью, Хэйдзо не первый год здесь живет и знает, что покурить втихаря можно в толчке, что находится на первом этаже.       Проверив помещение на наличие посторонних личностей — не один он такой здесь умный, между прочим, — Хэйдзо открывает окно и со всем удобством устраивается на подоконнике, вдыхая разряженный недавней грозой воздух. Лопает кнопку и поджигает сигарету, затягиваясь от души так, словно это последняя сигарета в его жизни. Думать о грустном как-то уже и не хочется, если честно: в сердечке до неприятного больно становится, а Хэйдзо мазохистом вроде никогда и не был. Да и наблюдать за тем, как прохладный ветер колышет ветки старенькой березы, гораздо приятнее.       — Ух ты, — слышится чей-то голос рядом с дверьми, и Хэйдзо едва ли не выпрыгивает в окно от неожиданности, подавившись дымом после очередной затяжки.       Впопыхах затушив сигарету, он выкидывает ее в окно и поворачивает голову в сторону своего ночного визитера. «Да ну нахер», — давится про себя возмущением, мигом пожалев о том, что таки не выпрыгнул в окно, пока еще была такая возможность.       — Не ожидал, понимаю, — господин Каэдэхара — у Хэйдзо глаз дергается уже — улыбается, снова складывая руки на груди, и опирается плечом о дверной косяк.       Хэйдзо и слова проронить не может: его язык то ли к небу прирос, то ли в горло провалился от страха и великого негодования. У него накопилось слишком много вопросов к несправедливой вселенной, что так подло повернулась к нему задницей в воспитательных целях. Какого ж хера ему так не везет-то?       — Боюсь спросить, — проглатывает слюну Хэйдзо, усиленно отводя стыдливый взгляд в сторону. — Что Вы здесь делаете?       Вроде и не школьник уже, а все равно стыдно за такие вот моменты. Как будто маленького ребенка отчитали одним лишь насмешливым взглядом.       — Я здесь живу. Как и ты.       — А я думал, охранником толчков подрабатываете в ночные смены, — бормочет недовольно себе под нос Хэйдзо, потирая в каком-то дурацком волнении ладони.       — Престижная работа, не спорю, но нет, — смеется тихонько господин Каэдэхара, по-настоящему забавляясь с чужой реакции. — Время уже позднее, почему не спишь?       Но ладно, так и быть, Кадзуха не станет отчитывать парня за курение в неположенном месте. Он ничего не видел — великий слепой.       — Историю учил, представляете? — косится на него Хэйдзо, упираясь рукой в бедро.       Кадзуха понятливо кивает, все так же не отводя своего взгляда, и Хэйдзо становится так скользко под ним, что вот-вот исполнится его маленькое желание: свалить от препода через все еще открытое окошко.       — Тяжело дается?       — Кто сказал? — хмурится недовольно на такое пусть и правдивое, но все же унизительное заключение.       Ответом ему служат приподнятые брови и тихий «хмык», звук которого даже приличия ради не постарались снизить до минимума. В самом деле, сколько же в этом человеке граммов язвительности? Или килограммов?       — Раз уж ты не в курсе, на правах твоего преподавателя сообщаю: местная курилка с этого года закрыта. Этим туалетом теперь будут пользоваться молодые специалисты, — со странным нажимом на последние слова произносит этот самый молодой специалист, слишком очевидно насмехаясь над пойманным с поличным бедолагой.       — Я пошел, — решает слиться Хэйдзо, пока не стало хуже.       Неловко соскользнув с подоконника, он захлопывает окно и под внимательный преподавательский — важный бумажный какой — взгляд пытается ретироваться из туалета, но останавливается, когда рядом совсем невинно, словно ни грамма сарказма не юзанули, звучит:       — Ты знал, что курение вредит твоему здоровью?       Хэйдзо не хочет сидеть за разбой, нехочет-нехочет-нехочет. Но как же чешется хотя бы чуть-чуть нагнуть этого, блять, преподавателя вниз и надавать по шее локтем, чтобы перестал бесить его бедную душу хотя бы ненадолго.       — Правда, что ли? — строит из себя невинную овечку, вытаращив глаза колесом обозрения. — Буду знать. Спасибо, — и кланяется ему в ноги, глубоко так и со всем уважением, ухом уловив тихий смех сверху.       — Доброй ночи, — улыбается ему в лицо господин Каэдэхара, как только цирковой номер закончился.       Ой Хэйдзо устроил бы этому шутнику добрую ночь, ой устроил бы: на всю жизнь бы запомнил. Терпения у него целый вагон и тележка, но вагоны уже разгрузили, и Хэйдзо чувствует, что рано или поздно станет террористом. Еще немного, пусть просто дожмет его до предела и узнает, кто тут настоящий король сарказма и издевательств.       Хотя стоит отдать ему должное: лирическое настроение, на смену которому пришла жажда крови, у Хэйдзо как рукой сняло. Никогда бы он не смог подумать, что в нем сидит столько жажды мести, искренне считая себя нежным цветочком, что и мухи не обидит. Но вот тебе раз, два и три, оказывается-то, что в звании гондона года он вполне себе может посоревноваться с тем же Скарамуччей.       Как интересно.       

***

      Прозвеневший в семь утра будильник Скарамуччи явно не мог обрадовать ни одну живую душу в их небольшой коморке. И ладно, если бы его сразу отключили и смылись в туалет по своим делам, нет же! Скар был, есть и будет что ментально, что физически человеком очень преклонного возраста. Глухомань в сорок шестом поколении, которая слышит все вокруг во время сна, но только не собственный блядский будильник, что на всю громкость оповещает своего хозяина о пробуждении.       — Блядский же ты, — ругается спросонья Хэйдзо, вытаскивая из-под своей головы подушку, — старик с инвалидностью, — которую метким броском отправляет в чужую растрепанную башку.       Скарамучча, что давно привык к подобному абьюзу, многозначительно высовывает из-под одеяла свой ровненький средний палец, но все же, снизойдя до своего верного подданного, вырубает орущий под ухо будильник, а после громко зевает, чем вызывает недовольный вой соседа.       — Видят боги, как же ты меня заебал, — натягивает одеяло на голову Хэйдзо, страдальчески простонав.       — Это взаимно, малыш, — хрипит Скарамучча, садясь на кровати.       Сложив руки между раскинутых в разные стороны ног, он еще минуту втыкает перед собой, пытаясь осознать суть мироздания, смысл жизни и найти ответ на вопрос: «А на кой хер мне все это сдалось?» — а после все же поднимается и, шаркая тапочками по полу, сматывается в туалет.       — Гондон, — если бы Хэйдзо мог, он бы прямо сейчас заплакал, очень и очень искренне.       «Каждое утро в нашем заведении начинается одинаково», — фраза, которая стала за эти годы совместного проживания не то чтобы пословицей, но самым настоящим гимном. И сколько не проси ты это адское создание поиметь хоть каплю совести, каждый раз в ответ получаешь только:       — Иметь я буду тебя в полдень на физ-ре, когда ты через козла перепрыгнуть не сможешь.       Хэйдзо бы перепрыгнул, если бы этот самый козел нагнулся чуть пониже: пусть они почти и одинакового роста, но Скарамучча все же превосходил его своими размерами. Исключительно в росте!       Словив за хвост улетающую обратно в сон мысль, что сегодня, вообще-то, на первой паре их будет ждать великолепная госпожа Кудзе, Хэйдзо снова страдальчески стонет и таки поднимает свое невыспавшееся тело с кровати. А уже через полчаса ругани за очередь в ванную, где прихорашивающийся каждое утро Скар тратит миллион лет и нервных клеток Хэйдзо, они оба были готовы сваливать из царства беспорядка в царство получения знаний и пиздюлей за невыученные темы.       Вообще, справедливости ради, учиться здесь не так уж и сложно, если не пытаться совать свой нос во все щели ради хороших оценок за экзамены. Люди вон и со средним баллом прекрасно себя чувствуют, даже жить успевают, гоняя по клубам или другим увеселительным местам в поиске отдыха. Это Хэйдзо больше всех всегда нужно было, за что неоднократно получал недовольные: «Да сколько можно дрочить на этот учебник, пошли хоть траву на улице потрогаем». Хэйдзо бы потрогал, да и не только траву, если честно, просто правило: «Сначала сделай, а потом иди хоть по заборам лазь», — давило на мозжечок так, что задница к стулу прирастала сама собой.       — Эу!       Хэйдзо даже оборачиваться не нужно, чтобы опознать обладателя этого заманчивого обращения к своей персоне. Только один бес в этом учебном заведении мог позволить себе такое панибратство в отношении каждого, у кого есть руки и ноги.       — Сам ты эу, придурок, — орет Скарамучча, повернувшись к придурку лицом.       Аратаки, что было свойственно только ему одному, пропускает это мимо ушей и, оставив не особо сопротивляющуюся данному факту Синобу позади себя, подлетает к парням за считанные секунды, наваливаясь всем своим весом на их сгорбленные спины.       — Браток этой девчули с длиннющим голубым хвостом устраивает сегодня поединки...       — Даже не начинай, кабанчик, я туда не попрусь, — перебивает его Скар, тщетно пытаясь скинуть со своих плеч огромную дубину под названием рука, что едва ли не в удушающий захватывала его больную шею.       — Да ты даже не дослушал, — ворошит ему волосы на затылке Итто своей пятерней, за что получает агрессивный укус комара в виде мощного хлопка ладони Скара по своему плечу.       — Я полчаса делал укладку, козлина, сколько можно? — но в который раз был проигнорирован Аратаки, что уже сменил свой фокус внимания на другую жертву.       — Синобу сказала, что там будут красивые мальчики, — шепчет заговорщически на ухо Хэйдзо, что, кажется, все еще не проснулся окончательно.       — Кристально насрано, — зевает ему в ответ Хэйдзо, зажмурившись от лучей вышедшего из-за здания солнца.       — Как может быть насрано кристально? Ты когда-нибудь задумывался над смыслом своих несомненно гениальных вставок, нет? — возмущается Итто под тихий смешок Скарамуччи. — Ладно, если вас это не берет, открываю тайну. Только никому, ясно?       Дуэтным мычанием, выражающим полное, но совершенно незаинтересованное согласие, парни весь свой слух пакуют в чемоданы и отправляют в дальний рейс через Инадзуму сразу же в Снежную, чтобы в полном спокойствии добраться до универа и завалиться на парту подальше от зоркого взгляда Кудзе. Но хитрожопое:       — Алкоголь. Там будет алкоголь, — заставляет глаза Скарамуччи сверкнуть заинтересованностью, а рот растянуться кружочком, чтобы выдать тихое: «О».       Хэйдзо, кажется, данная новость не заинтересовала вовсе: каменная рожа так и сияла под лучами слепящего глаза солнца, ни капли заинтересованности в его лице не проскользнуло. Скар уже принял для себя решение, что напиться можно и в гордом одиночестве, если того потребуют обстоятельства, но Синобу, что довольно быстро их догнала, оперативно решила этот вопрос, не терпящим возражений тоном заявив, что отказы не принимаются. Хэйдзо же скривил лицо великим мучеником, только открыв рот, чтобы оспорить данное заявление, но нарвался взглядом на уничтожающие выражения лиц своих, э, друзей, которые явно не желали слушать одни и те же отговорки, и быстро передумал.       Хоть бы раз что-то новое придумал для разнообразия.       — Понял, — соглашается Хэйдзо, в душе до последнего надеясь соскочить с данного мероприятия, дайте только возможность.       Аратаки в последний раз ворошит волосы парням и сразу же отлетает в сторону под поражающую органы ругань, пока по лицу не отхватил: Скарамучча пусть и маленький в сравнении с ним, но до рожи его дотянутся способен одним лишь своим гигантским прыжком.       — Олень глазастый, — шипит змеюкой Скар, поправляя волосы. — Пошли покурим, что ли, — и тут же переключает свое негодование.       Хэйдзо открывает рот, чтобы согласиться без задней мысли, но внезапно вспоминает свой ночной хоррор-квест и, нервно усмехнувшись, выдает:       — А ты знал, что курение вредит твоему здоровью?       Синобу, что до сего момента молчаливо шагала рядом, резко поворачивает к нему голову и взглядом выражает свое искреннее беспокойство в данном вопросе.       — Ебу дал? — считывает ее вопрос Скарамучча, что даже притормозил от такого внезапного заявления.       — Почти, — закатывает глаза Хэйдзо, поправляя лямку съезжающего из-под протекшей крыши хозяина рюкзака. — Были к этому предпосылки, знаешь.       Предпосылки эти, кажется, оборзели в край, явно подслушивая чужой разговор своими непристойно огромными ушами. Потому что, блять, как еще объяснить тот факт, что прямо перед их носом останавливается черный — прямо как душа Хэйдзо — мерседес, из которого высовывается обернутое в черный костюм тело того самого «молодого специалиста»? Вот и Хэйдзо в душе не чает, миллион и один раз пожалев, что Аратаки так не вовремя смылся куда-то вперед.       — Здравствуйте, — молчи, Синобу, просто замолчи, не привлекай к себе внимание.       — Доброе утро, — поворачивает к ней свою голову господин, блять, Каэдэхара, улыбнувшись одними лишь уголками губ.       Зацепив взглядом парней, он хмыкает себе под нос и достает из машины свой очень модный портфель, а после разворачивается и без лишних слов — спасибо! — топает своими налакированными туфлями ко входу университета. Вот бы он носком зацепился за ступеньку и уткнулся лицом в каменную плитку...       — Так пойдешь или нет? — машет Скарамучча рукой перед лицом подвисшего друга, что глазами прожигал еще одну дырку в преподавателе.       — Я... — Хэйдзо моргает пару раз, вспоминая молитву об искуплении своих мыслей грешных, и вздыхает расстроенным котенком. — Нет, может, после пары.       Скарамучча переглядывается с Синобу, что покрутила пальцем у виска, но и слова против не вбрасывает. Все же он обещал себе, что будет принимать Хэйдзо таким, какой он есть. Даже вот таким: с ума сошедшим идиотом.       Выдержав целый семинар под руководством мадам Кудзе, посвященный дробящему кости насилию их мозгов и знаний, Хэйдзо приходит к мнению, что будет, в целом, не против, если господин Чжун Ли все же сотрет его в порошок за дырявую голову. Честно признаться, он не думал, что будет настолько плохо разбираться в ее предмете, потому что, во-первых, до ее вступления в новую должность, Хэйдзо имел хоть какое-то представление о криминалистике, а вот сейчас... Все стало таким запутанным... Аж голова разболелась от такого количества мыслительных процессов.       — Курить?       — Потом.       Господин Дилюк все же решил поощрить бедных студентов своим благородным присутствием. И вот лучше бы и не приходил, честное слово: раздал какие-то тесты, а сам сел за стол и развалил целую гору несомненно важных бумажек, которые требовали внимания гораздо больше каких-то там подростков, что в универ за знаниями приперлись. Хэйдзо возмущенно уставился на листик с вопросами без вариантов ответов — подстава высшей категории — и в сомнении принялся грызть ручку, ломая голову над грамотной формулировкой ответов. Знать-то знает, конечно, не просто так он трахался с коррупцией без смазки, но то было общее понятие всего сущего и несущего, а вот с официозом дело до сих пор шло как-то туговато. Вряд ли этот дядька оценит его природное искусство подбирать выражения в своей манере: выглядит как благородный ценитель грамотности и перфекционизма, а Хэйдзо успел уже начеркать всякого разного, пытаясь подобрать менее тупую формулировку правильного ответа.       Беда.       Два теста подряд — слишком жестокое наказание для изнасилованного мозга не курившего и не евшего с утра Хэйдзо. Господин Чжун Ли постарался на славу, смиловавшись над несчастными любителями фортуны: дал тест с вариантами ответов. Хэйдзо бы его ручки расцеловал и в добавок на коленях поползал, потому что пусть голова нихрена и не запомнила, но с помощью фотографической памяти на пару вопросов он все-таки смог вспомнить правильные ответы. Все остальное — методом тыка, и пусть только этот тык ошибется на пару буковок вверх или вниз, Хэйдзо устроит ему такую сладкую жизнь, что мало не покажется.       — Если ты прямо сейчас откажешься сходить покурить, я тебя наизнанку выверну.       Раскидываться угрозами — одно из любимых занятий Скарамуччи. Оно настолько приросло к его внутренним органам, что никакой тяпкой не выковыряешь: Хэйдзо пробовал, не получилось. Рисковать своей больной головой тоже не особо хотелось — садист, — да и их мозгам после подобного насилия явно нужно было хоть какое-то расслабление, поэтому дружной компанией заядлых курильщиков они вываливаются на улицу и сваливают во дворы, чтобы пиздюлей от дворников не получить.       — Знаете, забрать документы — не такая уж и плохая идея, — выдыхает Синобу, растекаясь лужей на скамейке. — Манала я все это во всех позах и во все щели.       — Деканат на обеде, не получится, — Хэйдзо дергает рукой, злясь на свою зажигалку за то, что тупорылит побольше его самого. — Дай свою, моя не работает, — тянет руку в карманы Скара, выбросив негодную в мусорку.       — Через час зайду, не проблема.       — Через час ты будешь совершенно другим человеком, — Скарамучча разминает затекшую шею, вертя головой в разные стороны.       — Если Каэдэхара не захочет примкнуть к этому новомодному тренду, то вполне возможно, что да, — кривится болезненно Куки, попытавшись выйти из состояния лужи в более твердую массу. — Скажите, что сегодня лекция, умоляю.       — Да хер его помнит, — тихо вздыхает Скар и достает из кармана телефон, чтобы заглянуть в расписание.       — Лекция, — отвечает Хэйдзо, делая первую и такую долгожданную затяжку.       — Может, вспомнишь еще, когда у меня день рождения? — косится на него Скарамучча, выгнув бровь.       — Третьего января.       — Да ты больной.       Да, Хэйдзо болен, очень и очень серьезно. Вот так всегда и получается, что важная информация, которая могла бы обеспечить ему более счастливые отношения с учебой, никогда в голову залазить не хотела: ковровую дорожку ей постели, дорогой виски перед лицом поставь, а еще задницу подотри и ширинку застегни, зато как же мало было нужно для счастья никому не нужной информации... Целых три единственных в голове Хэйдзо гигабайта памяти, где она располагается с величайшим комфортом, не желая делить свое пристанище с чем-то другим.       Бессовестная.       — Тачка у него, кстати, симпотная, — отмечает Синобу, закинув ногу на ногу. — Я б на такой... Покаталась, — и делает еще одну затяжку, мечтательно уставившись прищуренными глазками в небо.       — Обычная тачка, — возражает Хэйдзо, стряхнув пепел.       Пепел этот попадает прямиком ему на черную штанину джинсов, заставляя обратить на себя внимание, и Хэйдзо цыкает раздраженно себе под нос, пальцами уничтожая истеричку со своих штанов.       — Слышишь? — принюхивается Скарамучча, словив на себе непонимающие взгляды друзей. — Завистью пахнет.       — А-а-а, — многозначительно тянет Куки, чуть улыбнувшись.       Хэйдзо же такой панч оценил на ноль из десяти возможных баллов, закатив глаза.       — Да какая зависть? Мало, что ли, машин крутых? Вон у Аякса тоже ниче такая, но про нее вы почему-то не вспоминаете.       — У Аякса фольксваген обычный, чему тут удивляться? — косится на него Скарамучча, не скрывая своей наглой улыбки.       Эх, втащить бы ему так, чтобы нос крючком на запад повернулся...       — Просто у тебя такой машины нет, вот ты и бесишься, — заключает диагноз Синобу, сложив руки на груди.       — Да щас, — выплевывает раздраженно Хэйдзо, все еще пытаясь оттереть остатки пепла с бедра. — Сдалась мне его тачка.       — Да-да, — тянет саркастично Скар, кивнув. — Как же тебе все равно, что на его бибику, что на него самого.       Хэйдзо замирает на секунду, уставившись перед собой, а после очень красноречиво закрывает-открывает глаза и немым вопросом впивается в своего невероятно ироничного друга.       — Что?       Скарамучча хлопает глазами невинной овцой, сомкнув губы уточкой, усмехается и, не отводя взгляда, делает очень глубокую затяжку.       — Ничего.       — Нет, ты что-то там сказал, — щурится Хэйдзо, опасно приближаясь к отходящему за скамейку — Синобу, спаси — Скарамучче.       — Тебе послышалось, дорогой, а ведь сколько раз я говорил сходить тебе к лору, ты же меня не слушаешь.       — Это я, гондон ты марокканский, тебе такое говорил, — тыкает в его сторону пальцем, очень сильно, чтобы понял всю степень его негодования, нахмурившись. — Я твой язык по частям разберу и раскидаю по всем свалкам этого блядского города, чтобы полгода рылся в помойках как псина облезлая, понял?       — Ой как страшно, — смеется Скарамучча, наворачивая уже третий круг вокруг скамейки в поисках своего спасения.       Рядом стоящая компания их одногруппников, что исподтишка наблюдает за этой сценой, тихонько переговаривается между собой, делая ставки на потенциального победителя этой схватки. Хэйдзо, если честно, расстроился бы, если бы узнал, что большинство голосов улетело в противоположную от него сторону. Хорошо, что его слуха хватает только на один будильник Скаражопы.       — Вы закончили? — вздыхает удовлетворенно Синобу, потушив докуренную сигарету о мусорку. — Перерыв почти закончился, нужно валить, — и поднимается со скамейки, чтобы потянуться, очень вкусно зевнув.       — Дома поговорим, — вновь тыкает в него пальцем Хэйдзо, делая последнюю затяжку. — Совсем уже от рук отбился, — выбрасывает бычок в мусорку, искоса поглядывая на веселящегося друга.       — Хорошо, папочка, — сообщает Скар писклявым голосом, не забыв в конце добавить свое излюбленное дерьмо: стон аниме-тян.       — Идиоты, — ставит новый диагноз Синобу, закатив глаза за горизонт.       Ей явно нужно было идти учиться в медицинский.       Господин Каэдэхара был из тех зануд, что могут по жопе надавать за опоздание хотя бы на пять минут. Ругаться хоть и не ругался, но вот позорить опоздавшего своим острым языком мог лучше любой старушки у подъезда. Либо же, если настроение было не совсем удачное, мог выставить на эшафот ради удовлетворения своего садистского эго и назадавать кучу вопросов по любой теме, что была уже пройдена за эти три месяца. Повезет или нет — зависит в основном от степени развитости опоздавшего, но опаздывали в большинстве случаев те, кто все свои мозги вместе с легкими выкуривает, так что зрелище всегда было достаточно забавным.       Прошло пять минут — преподавателя нет. Прошло еще десять — все еще не объявился. И как будто бы народная мудрость, гласящая о правиле пятнадцати минут, позволяла собрать свои шмотки в сумку и свалить с насиженного места по своим безумно важным делам, но то ли этого Каэдэхару бесы попутали, то ли он специально выжидал эти пятнадцать минут, дверь в аудиторию открывается и пропускает в себя опоздавшего преподавателя, обрадовав всех собравшихся слинять своим присутствием.       — Прошу прощения за задержку, — вещает своим ангельским голосом господин Каэдэхара.       Шанс есть шанс, нужно выбивать дверь и залетать в помещение с царской ноги.       — Задержки — очень плохо, господин Каэдэхара, — вырывается из уст Хэйдзо само собой, и такого уровня удовлетворения у него еще не случалось.       Кадзуха, что ненадолго подвис от такого заявления, находит взглядом своего любимого шутника и натягивает на лицо улыбку, положив свой портфель на стул.       — Бывалый, я так понимаю? — достает все нужные бумажки, положив на стол, а после обходит его спереди и усаживает на него свою задницу, складывая руки на груди.       Никто не говорил, что будет легко. Противник и в самом деле достойный, почти босс легендарного уровня, но у Хэйдзо тоже артиллерия немалая, поэтому сдаваться без боя — трусость. А он не трус.       — Что Вы, почитал перед вашим приходом.       — Многое узнал, я полагаю, — прикусывает губу господин Каэдэхара в ожидании достойного ответа на свою реплику. — Не забудь потом с девушкой своей поделиться, хорошо?       ...       Просто без слов. Хэйдзо, прикрыв глаза от досады, считает до десяти, чтобы не достать из сумки пулемет и не проделать в этом гениальном молодом специалисте парочку новых дырок — имеющихся, видимо, недостаточно. Победа была так близко, Хэйдзо почти отхватил свой кусочек, но в очередной раз споткнулся — карма — и пропахал носом землю. Нет, можно было, конечно, выставить беспрекословный контраргумент, который поставил бы на место этого умника, но что-то ему подсказывает, что оперировать своей ориентацией в данном вопросе — гиблая мысль. Хотя и победная.       — Я уже со счета сбился, — вполголоса вещает Скарамучча, подперев голову рукой. — Сколько раз он тебя уделал?       — В следующий раз я его рот с мылом вымою, — прикрывает лицо ладонями Хэйдзо, надавив пальцами на глаза.       — Обязательно, — усмехается его друг — а друг ли? — на данное заявление.       Нет, Скар правда верит в его силы и возможности: Хэйдзо способен своим словом унести его душу далеко за пределы человеческого разума, просто... Ну не получается у него. Пока что. Скарамучча уверен, что его время скоро настанет, пусть немного поднажмет, а еще лучше почитает сборник крылатых выражений «Учимся хамить красиво», тогда свою звездочку Хэйдзо обязательно получит.       — Что ж, раз уж наш многоуважаемый господин Сиканоин высказался, — дыши, Хэйдзо, просто дыши, — следующее право голоса я возьму на себя. Как дела у вас?       Ой какой же он душка, ой помилуйте черную душу Хэйдзо. Как же много гадости в нем накопилось с появлением в его жизни Каэдэхары, такую свалку ни один батюшка не освятит, выписав билетик в один конец: в преисподнюю.       — Мы очень устали, — решает высказаться за всех очень странная девушка по имени Ху Тао. — У нас первой парой была мадам Кудзе, представляете?       — А потом еще много тестов писали, — продолжает изливать душу ее подруга, что, по каким-то недружеским обстоятельствам, сидела в противоположном от нее конце аудитории.       — Бедолаги, — улыбается господин Каэдэхара со всем сочувствием, а после, задумчиво приложив палец к подбородку, совсем не сочувствующе произносит: — Может, не стоит обрывать этот марафон? У меня как раз тут тесты завалялись, — и вполоборота поворачивается назад, высматривая что-то среди своих бумажек.       Услышав расстроенные охи и ахи студентов, что восприняли всерьез данную угрозу, Кадзуха фыркает и, опираясь руками позади себя, решает сжалиться.       — Ладно, искуплю свое опоздание тем, что поработаю сегодня для вас я.       Вот какой бы сейчас хорошей была прилетевшая в голову Хэйдзо шутка! Жаль, правда, что черный — расист, ой расист — юмор в приличном обществе мало кто сможет оценить.       — Но прежде, чем я начну, хочу сообщить одну новость, — интригует студентов Кадзуха, уткнувшись взглядом в пол. — Если мне не соврали, у вас после моей пары должен быть кураторский, так?       Получив утвердительное мычание и некоторое количество соглашающихся «да», он продолжает свою мысль.       — Ваш куратор, спасибо напоминанию господина Сиканоина, сегодня задерживается, поэтому меня запрягли провести с вами четыре часа совместного пребывания в данной аудитории. Но, — выставляет указательный палец на очередные недовольные завывания, — мы же с вами уже взрослые дяди и тети, поэтому с кураторского я вас отпускаю, а еще попрошу вашего старосту отправить мне какой-нибудь смайлик, чтобы я скинул вам безумно важное анкетирование по поводу вреда курения и алкоголя для здоровья.       Хэйдзо бы совершил страшный грех прямо сейчас, если бы свидетелей было чуточку поменьше. Потому что чужие глаза уставились ровно на него, красноречиво приподняв брови — дайте ему бритву в руки, пожалуйста, — явно намекая на недавнюю ситуацию. А потом душа Хэйдзо в пятки сбегает, не забыв прописать ему в живот при побеге смачную двоечку, чтобы опомнился, потому что:       — Кто у вас староста? — забирает последний воздух из прокуренных легких, и дышать уже как будто бы и нечем.       Хэйдзо пытается прямо сейчас изучить технику исчезновения, тысячу раз пожалев о своем тупорылом желании соваться во все возможные щели. Вот какой бес дернул его за ногу взять на себя бремя многодетного отца-одиночки?       — Вот этот тип, — громко заявляет Синобу, указав пальцем в сторону сидящего впереди нее Хэйдзо.       — Предательница, — одними губами произносит Хэйдзо, глубоко вздохнув, но решает не отводить глаз от тут же переменившегося взгляда преподавателя.       — Мое ты золотце, — усмехается Кадзуха, прикусив губу, чтобы откровенно не заржать во весь голос. — Буду ждать смайлик.       Хэйдзо давит натянутую улыбку, тут же сменив ее на обремененное всеми невзгодами мира выражение лица. Ну пусть ждет. У него там как раз целая коллекция всякого говна насобиралась аккурат под такой случай. Только потом пусть не возмущается накачанному мужику из порнофильма, который Хэйдзо отправит со всей своей уверенностью. Заодно проверит на знание... Материала.