***
Они идут вдвоем вдоль темного коридора. Тодороки уже ушел, и Деку, ожидаемо, ломанулся за ним вслед, чтобы и дальше толкать откровенные речи. Ведьма же решила, что вполне разумным будет тихо слинять отсюда. Катсуки понял ее без слов.
Они идут в тишине. Глухой шаг эхом рикошетит от холодных бетонных стен. Мидории здесь не особо уютно.
— Что скажешь?
Бакугоу молча косит глаза в ее сторону. И, недолго думая, возвращает взгляд обратно вперед.
— Дерьмо случается.
И продолжает идти дальше.
— Это все?
— А тебе надо еще? — Бакугоу снова на нее повернулся. Его светлые брови сошлись у переносицы. — Что ты хочешь от меня услышать? — бровь вопросительно дернулась. — Что мне его жаль? — ядовито спросил. — Я херового мнения об этом кретине, и ты итак это знаешь. Особенно после того, что он тебе сказал.
Мия хмыкнула. Скривила губы в подобии усмешки. Слабо повела плечом.
Да, Мия знает. Она в курсе, что, как только Бакугоу узнал о таком открытом и чистосердечном
«отвали от меня», он был готов рвать и метать.
Катсуки знал. Он прекрасно, лучше всех остальных понимал, что Хитока ему до лампочки, но сама Мидория была слепой идиоткой, которая хотела дружить и которая не видела никаких проблем. И, конечно, ну, конечно же Бакугоу ее об этом предупреждал, он ей постоянно говорил:
«Ведьма, он тупой», «Ведьма, он недалекий», «Твою ж.. Мия, да не поймет он тебя!».
Ведьма не слушала.
Ведьма, в итоге, совершила большую ошибку.
А Бакугоу снова был рядом. И у него неприятно стреляло по ребрам, потому что он редко видел Хитоку расстроенной — в тот день она была прям без лица, от слова совсем: даже плечи сгорбились, не говоря уже о понурой голове. Катсуки ее выслушивал, бесился на тупоголового Тодороки, без зазрения совести посылал его нахуй и велел Мии забить на него болт. Мидория утыкалась лицом в локти, зарываясь в теплые худаки Катсуки. Она молча сидела и кивала, время от времени вставляя свои пять копеек. А Катсуки только и оставалось, что сидеть и смотреть на это плывущее у него за столом месиво — Мидорию очень неприятно разобрала подступившая сезонная депрессия, да и недавний ливень дал ей о себе знать — температура скакнула хорошенько.
Хитока расстраивается редко.
Бакугоу может пересчитать все разы по пальцам одной руки.
И потому он сделал все, что мог: об однокласснике, которому уже был готов ебало набить, попиздел, разложил все по полкам, говоря, что ведьме он нахуй не нужен с таким наплевательским отношением. Он убедил Хитоку в том, что на этом отморозке свет клином не сошелся. А через полчаса в их гостиной все было уже при параде: чай готов, еда на столе, сериал запущен, плед на спине, сладкое в холодосе на тарелках.
Так что да. Хитока это тоже помнит.
— Хз, — она слабо ведет плечом. — Подумала, вдруг что изменится, после того, как ты послушаешь его лично.
— Пф-ф, с хера ли это, — Бакугоу едко нахмурился. — Я уже задолго до этого разговора знал, почему у нашего двумордого ожог на пол ебальника. И хер с ним. Было и было. То, что мать плеснула в своего сына кипятком, вовсе не дает ему права вести себя, как конченый мудозвон.
Хитока смотрит и в глазах Катсуки — красных, таких ядрено-кровавых — видит лишь сухое раздражение. Такое негодующее, злобное.
Катсуки, на самом-то деле, все понимает. Катсуки далеко не тупой, он в некоторых вопросах будет посмышленей Деку, особенно когда дело заходит о Ведьме. Конечно же, до мастерства Хотеру понимать Хитоку без слов ему еще расти и расти, но все же.
Катсуки Ведьму знает. Катсуки свою лучшую дуру-подругу знает, как облупленную, но просто мало кому об этом болтает.
(вернее, не болтает никому вообще).
Катсуки не считает должным обосновывать свои поступки в ее сторону другим людям, он вам, блять, не училка, чтобы два плюс два разжевывать и в рот класть — отъебитесь. Это не ваше собачье дело: знать, для чего он по утрам таскается в магаз и делает дикий крюк, чтобы захватить сраные карамельки. Или на кой черт он периодически закидывает ей руку на плечи и греет трескающимися искрами. Бакугоу человека скорее гаубицей с двадцати метров подстрелит, чем будет объяснять, почему впервые врубает быдло-дипломатическое поведение и отвечает за подругу на ребром поставленные вопросы борзо и едко.
Бакугоу Катсуки, на самом-то деле, не такой уж и мудак.
Бакугоу, когда надо, может и поддержать, и слово нужное ввернуть и даже слезы-сопли утереть. Правда, хуй кому он так сделает, если не ведьме — пока что других таких «уникумов» Катсуки особо и не встречал.
Катсуки очень хорошо и четко видит, когда Мию начинает штормить. Катсуки очень тонко чувствует, что ей можно говорить, а что не стоит. Катсуки хорошо понимает, когда Ведьму надо оставлять одну, а когда этого делать определенно нельзя.
И это нормально.
Для Бакугоу все это — обязанности лучшего друга. Он никогда на них не жаловался, и каждый раз получал за это благодарность — Ведьма преподносила ее по-разному, но каждый раз — от чистого сердца.
Это чертовски подкупает. К тому же, Катсуки действительно становится чуточку спокойнее, когда рядом с тобой есть человек, на которого можешь положиться. Которому можно выговориться, с которым можно посоветоваться.
Удобно, когда рядом есть ведьмоватая дура-подруга, которой Катсуки может
довериться.
И которую он тоже будет защищать. Ведьма вписывалась за него часто и почти при любой удобной возможности. Очень показательной была ситуация в средней школе, когда, несмотря на все свои беды с башкой, Мия ломанулась за ним в самое пекло.
Катсуки запомнил. Хорошо запомнил. Так качественно, что иногда до сих пор перед его глазами жженые в черную крошку руки по локти, слезы градом по щекам и в ушах свистит такое хриплое, надрывное, но в моменте сказанное с наездом
«да потому что ты мой друг, окей?».
Бакугоу скашивает глаза на Мию. Смотрит на тонкий шрам, рассекающий кожу от брови до век. Хмурится немного. И, устремив взгляд в даль коридора, говорит тихое, четкое:
— Я знаю, почему ты спрашиваешь. Даже не пытайся сравнивать себя с ним.
Бакугоу чувствует на себе внимательный взгляд. Цепкий такой, въедающийся под кожу.
— Ведьма, вы с ним разные.
Мидория сдавливает губы в полосу. Хмурится слабо.
Бакугоу заметил. И потому слабо бортанул ее плечом, чтоб оживилась.
— Не кисни. Не пытайся нежничать с двумордым, просто потому что внезапно почувствовала к нему жалость. Я бы взбесился на его месте.
Хитока слабо свела брови у переносицы.
— Разве он отказался, не потому что..?
— Он отказался, — твердо повторил Катсуки. — А ты этого
хотела. Ты
искала друзей и помощи. Он — нет. Да и к тому же..
Под веками вспыхивает грязно-серым. Блондин кривит губы, потому что истошный вопль из воспоминаний неприятно пробрал до холодных влажных мурашек — чувство отвращения мерзко лизнуло сахарной вязью по лопаткам.
— Тебе пришлось сильно херовей.
Ведьмино прошлое — кромешный пиздец.
Бакугоу его помнит. Бакугоу его
видел.
И считает должным, ни под каким предлогом не заставлять Хитоку вспоминать это дерьмо.
Бакугоу, если откровенно, уже давным давно догадался, почему команда Мономы выбыла еще в середине тура. Катсуки, переварив увиденное, понял, что Мия их хорошо прессанула своей врожденной причудой. Подножка, не подножка — взрывному парню было до лампочки.
Но когда Монома раскрыл свой поганый рот и едва не озвучил это старое клеймо, которое на ведьму повесили журналисты и пресса, Катсуки чуть было не разорвал его в ошметки прямо на месте. Ярость моментально вспыхнула на кончиках пальцев, искры пробили с бешеной силой. Бакугоу в момент стало так на все плевать —
и первое место, и десять лямов Деку, и ответственность за команду; вот прям на все-на все было насрать — что захотелось с колесницы слезть и собственноручно избить ущемленного б-шку аж вплоть до кровавых соплей. Голыми руками по этой тупой, пустой и ничего не соображающей голове.
Жаль, что ведьма реагировала быстрее.
Бакугоу не сказал ей —
потому что знал, что Хитока итак будет чувствовать себя виноватой за эту несдержанность — но она обожгла ему бедро. Чуть-чуть, не сильно — Миево плечо в ту секунду за мгновенье нагрелось аж до восьмидесяти градусов. Правда, эта температура быстро сползла — Бакугоу до крови закусил щеку изнутри, дернувшись от резкой боли.
Мия была в чистом бешенстве. Она с трудом сдерживалась — Бакугоу читал это по тону ее просевшего голоса и по тому, как жестче стали ее движения, контуры лица. Мия, если честно, держалась стойко, она была большим молодцом — ведьма сместила свой фокус и направила гнев в нужное русло. Правду говорят: злость — мощный двигатель. Мия придумала часть плана, она рискованно предложила разделиться. Ведьма, как и обещала, полностью взяла на себя Тодороки.
Потому что несмотря на то, что прошлое вечно наступает Хитоке на пятки, она все еще ведет себя достойно и гордо.
Мидория о своих проблемах никому не ноет, Хитока никому, кроме Катсуки, об этой договоренности с ГКОБ (Геройской Комиссией по Общественной Безопасности), —
о да, спасибо пернатый за такие длинные крылья и связи — по поводу лицензии не говорит ни слова, хотя это на Хитоку действительно давит.
Потому что помимо этих трибун и всего Мира, на Хитоку сейчас смотрит Министерство.
И Мидория облажаться не может.
На Хитоке лежит большая ответственность, она сейчас выступает от лица Господина Оогонхи, Госпожи Ракурай и почившей Госпожи Кирин.
Потому что Хитока — это их с Кирин и Оогонхи наследие. Потому что с Ракурай Хитока росла рука об руку.
И потому что Хитока, черт возьми, из семьи величайших героев.
А потому и не имеет права проколоться.
— Ведьма.
Бакугоу разворачивает ее за плечи. Смотрит так, чтобы глаза в глаза: своими — красными, полными густой винной крови, прямиком в ее — кислотно-голубые, горящие нежным и светло-светло лазуревым.
— Забей. Вот просто забей, слышишь? — и тряхнул слабо за плечи. — Думай о себе. Он наплевал на тебя, когда ты протянула ему руку помощи. Значит, она на хер ему не сдалась. Я не вижу никакого резона вести себя по отношению к этому ослу как-то иначе. Не надо быть мягче или снисходительнее. Я, блин, прошу тебя...
Руки крепче сжались на плечах. Мия чувствует, как нагреваются у Катсуки руки.
А Мидория слушает внимательно, она боится лишний раз моргнуть. Мидория слушает и слышит, она пытается все слова лучшего друга через себя пропустить. Она внемлет всему, что говорит Катсуки, потому что он очень редко когда толкает такие охренительные речи, а значит, что сейчас момент важный, и если пока еще до этого не дошла сама ведьма, значит дошел уже Катсуки.
Он говорит ей:
— Хитока, будь собой. Поверь, это лучшее, что ты умеешь.
И в ребра бьет не по-детски.
Воодушевление и.. что-то такое яркое, живое внезапно зашевелилось в груди. Между ребер стало неспокойно — так завибрировало, загорелось что-то. Плазма ключом ударила в мышцы — кожа нагрелась, накалилась. Глаза вспыхнули ярко-голубым.
На измученном лице блеснула улыбка. Широкая, белая.
Свои руки — на чужие. На широкие, горячие. Крытые ссадинами и кровавой коркой. И сжать крепче, чтоб Катсуки чувствовал.
Хитока на счастливо-облегченном выдохе роняет такое важное, нужное:
—
Спасибо.
И с утвердительным кивком обещает ему:
—
Буду.
***
— Папа!
Хими быстро спрыгивает с кресла, Хотеру поворачивает голову. Таками, убирая руку с ее плеча, поворачивается следом. Высокий и широкий силуэт отца фигурирует в проеме дверей у входа в частный сектор.
Младшая наотмашь бьет рукой по воздуху — пластина рыжего и твердого зависает в воздухе. Хими взбирается на нее и тут же срывается с места, плывя по воздуху.
— О-о, а вот и мое золотце! — теплая улыбка украшает губы.
Хикари хохочет и разводит руки в стороны, стоящий рядом Миша не удерживает усмешки — человек, который является суровым и строгим педантом и который, по необходимости, может порвать чужие внутренности, сейчас мило-ласково встречает своих дочерей.
Хитоми в своего родителя буквально врезается, и папа ловко забирает ее с шальной пластины. Он крепко-крепко обнимает, проглаживая широкой рукой по спине.
— Приве-ет, — Мидория тянет по слогам и ласково, она жмется щекой к крепкой шее и растекается в довольной улыбке.
— Привет, малыш, — и целует ребенка в макушку.
— Э, а я?
Фигура Хотеру возникает рядом быстро и недовольно. Хикари, сощурившись, улыбнулся и сказал:
— А ты мне дело триста сорок шесть не прислала по почте. Хотя я просил.
Хотеру охреневши вскидывает брови и широко разводит руками.
— Пап?? — она моргает широко и часто. — Да вы же были за полярным кругом, там сети нет! Все что было важно, я рассказала российскому посольству, — и непонимающе сощурилась, скрестив руки на груди. — Как я вообще должна была его тебе отправить в туево-кукуево, если не по телефону?
— День добрый! — Таками появляется рядом тоже неожиданно, складывает крылья и встает рядом со своей девушкой. Оогонхи улыбчиво кивает в знак приветствия.
— Добрый, — а потом переводит глаза на Хору. — По почте. Обычной.
— По российской? — в диалог влез Рождественский. — Ты шутишь?
— А что не так? — Оогонхи поудобнее сажает малявку на руки, Хими перехватывает его за ткань геройского костюма.
— Хикарь.. — странное сокращение на русский манер все еще вызывает у японцев недоумение. Но Оогонхи уже привык. — Хотеру правильно сделала, оно бы шло к нам где-то полгода.
Слово за слово, фраза за фразой — их тусовка находит общий язык и теряет счет времени. Они все отрезвляются, как только Сущий в сердцах начинает орать:
— ..Мидория Хитока — геройский курс, 1-А!
Хотеру обернулась, широко раскрыв глаза. Хими любопытствующе выглянула из-за папиной спины. У Кейго навострились перья, дернулись крылья слабо. Михаил отлип от стены и вскинул голову, разглядывая арену.
Хикари вслух говорит:
— Предлагаю сесть поближе.
Хитоми спрыгивает с рук, Хотеру широко шагает вперед и встает у балки, решив смотреть все стоя. Таками садится и нетерпеливый ребенок плюхается с ним рядом. Миша находит себе место позади, рядом выше, и Оогонхи присаживается рядом.
Он смотрит. Тихо, сдержанно.
Глаза — медовые, такие солнечно-золотые — внимательно цепляются за каждый ее жест, за все шаги и движения.
Оогонхи наблюдает. Вглядывается, подмечает — его дочь держит подбородок гордо к верху, но не шибко заносичиво. Хитока собрана, она в своей лучшей форме — Оогонхи в этом уверен, потому что не видит в ее стиле боя ничего лишнего.
Она сражается против Ииды.
Мидория о них слышал.
Их семейство, на самом-то деле, очень неплохое, Хикари знаком с их отцом и мельком слышал о старшем сыне — Тенсей, кажется, лет эдак на шесть-семь старше Хотеру.
Хитока же сражается против Ииды Теньи.
Оогонхи уверен, их бой закончится быстро — уж больно хорошо у Хитоки развита причуда защитного покрова. Но, видимо, она дает однокласснику шанс — Мидория причудой пользуется мало, буквально по минимуму. Хитока первые минуты три от начала сражения вывозит исключительно физикой собственного тела, хорошей реакцией и отменным рукопашным боем.
Хитока, на самом деле, может эту схватку завершить в считанные секунды. Ей же ничего это не стоит — оградить себя непробиваемым куполом или же возвести вокруг себя несущие к небесам стены. А после — расширять территорию внутри. Рано или поздно ее соперник по-любому окажется за белой чертой, потому что внутрь пробиться не сможет.
Ибо направо и налево Хитока свои секреты никому не рассказывает. О фатальных слабостях ее квирка могут знать только лишь Катсуки, Изуку и Тодороки Энджи — не зря же он некоторое время совместно работал с женатой парочкой в лице Кирин и Оогонхи.
Хитока дает Ииде время.
Хитока следует строгому регламенту и идет прямо по списку условий от ГКОБ.
У Хитоки в договоре все четко и ясно прописано, Хитока должна ему следовать, чтобы по окончании фестиваля она могла экстерном получить лицензию. А после фестиваля, равно как и все остальные — податься в агенство. И вот уже там, будучи прикрепленной к конкретному филиалу героев-знакомых Оогонхи, с собственной лицензией она может запросить кое-что в министерстве. Она сумеет поднять это пыльное, старое дело. И верхушка не будет иметь никаких прав, чтобы отклонить его.
Указанные в договоре минуты истекают. Мидория подключает одну из причуд.
Трибуны воют, экран снимает крупным планом и каждое Мидориево движение запечатляется сотней, а то и тысячей камер. Михаил удивленно округляет глаза, когда видит, насколько тонко Хитока чувствует свой квирк.
— Эй, Хикари.
— Мм?
— А твоя средняя, вообще-то, лихо шпарит, я смотрю.
Его губы тронула слабая усмешка. Оогонхи самодовольно улыбнулся.
— Маикеру, поверь мне..
Хикари поворачивается. Медовые радужки сочатся гордостью и чем-то таким чертовски довольным.
— Это даже и близко не половина.
***
— Ты молодец.
Иида смотрит на нее округлив глаза.
Потому что Хитока впервые смотрит ему глаза в глаза и в них Тенья не читает ничего, кроме искреннего, неподдельного восхищения.
Хитока протягивает ему руку, чтобы Ииде было легче встать.
Хитока улыбается ему ободряюще, мягко подняв уголки губ.
Хитока говорит разумные вещи и тонко ему намекает, что у Ииды, на самом-то деле, было не очень выгодное положение с самого начала, но он показал себя достойно.
И внутри Теньи что-то внезапно.. ухает.
Он лишь усмехается. Прячет глаза за упавшими волосами и крепко сжимает протянутую ему ладонь. Хват Мидории, ожидаемо, крепкий и надежный, твердый, как Киришимова причуда — Мия спокойно и без дерганий тащит сокурсника на себя, помогая встать с гладкого бетона.
Мик их поздравляет, он говорит, что несмотря на такую бешеную конкуренцию 1-А не забывает о человечности и взаимоуважении. Сущий мельком упоминает о том, что среди всех классов, это первый бой, который закончился именно так.
Так, как стоило бы заканчивать каждый. Когда студенты вовремя останавливаются, когда они не калечат себя до состояния «одной ногой в могиле». Когда каждый из студентов ведет себя благоразумно.
Иида, признаться честно, ждал это от кого угодно, но только не от Мии.
Не от человека, который посылал все курсы направо и налево и который на всех смотрит слишком высокомерно. Иида соврет, если скажет, что не недолюбливал Мидорию — во многом, из-за чрезмерной, будто бы показной дерзости.
Хитока весь месяц под руку с Бакугоу словно нарочно показывала всем, насколько же она хороша — это было заметно и по табелю успеваемости, и по практическим занятиям. Даже в ее колких замечаниях нередко прослеживалась очевидная надменность.
Не от нее Иида ждал руку помощи.
Не от Мии ожидалась теплая улыбка и слова поддержки.
Они выходят с арены вместе. Хитока говорит, что ей нужно подойти и пообщаться с одним человечком, и Тенья, конечно же, без вопросов ее отпускает.
Однако теперь, смотря на ее спину, Иида больше не чувствует былого раздражения.
***
У нее перерыв.
От социума. Хитока смотрит расписание на телефоне, дышит свежим воздухом и банально отдыхает от этой давящей атмосферы. Сейчас на полигоне сражаются Тодороки и кто-то еще, Хитоке было не до того.
От нервов и стресса у Мидории дрожат пальцы, неприятно гудят колени и через раз рвано стучит сердце.
Хитока помнит. Хитока все это дерьмо из договорных листов помнит. Ведьма от них уже устала, но у нее нет выбора, она буквально обязана все эти пункты соблюсти и забрать себе первое место на фестивале.
Мидория хмурится, потому что дико нервничает, хотя она и так лучше всех остальных знает — единственную угрозу ей представляет Тодороки, который ее жутко бесит, и Катсуки, который..
Она запинается. Складывает ноги под себя, сложив ладони одна в другую. Лицо помрачнело.
Потому что в финале, скорее всего, будет Катсуки, против которого Хитока не знает, как будет сражаться.
Мия выдыхает вымученно. Она опускает взгляд и смотрит на свои руки.
«Плазма — это оружие»
«Плазма — это тебе не шутки»
Так Хитоке говорила родная тетя, старшая сестра и так часто говорит отец, искренне советуя второй причудой не злоупотреблять.
Плазма — опасна и смертоносна. Плазма разъедает и сжигает, она пагубно сказывается на человеческом теле. И ладно если речь о ней самой — тело Мидории к ней более менее устойчиво, за семь с половиной лет оно к причуде привыкло.
Но остальные же ведь не такие. Они
другие. Они хрупче. Мягче. Их куда проще ранить, и если Хитока в порывах гнева и злости не удержит бразды причуды, то она может человека убить.
Мидория хмурится и роняет затылок на ствол дерева. Она уже достаточному количеству людей навредила. Осознанно и не только. Мидория соврет, если скажет, что за большинство случаев не испытывает ни капли стыда и чувства вины.
Испытывает, и еще как. У Хитоки не получается списать это на «ошибки молодости», Хитока не оправдывает свои поступки тем, что ей было меньше четырнадцати.
Хитока совершенно не представляет, как она будет сражаться против Катсуки. Это же.. ну..
Катсуки.
Он ее друг. Человек, который был рядом тогда, когда Хитока в нем нуждалась, хотя даже об этом и не подозревала. Она сейчас, с высоты их долгой-недолгой дружбы, оглядывается назад и понимает, что Катсуки сделал для нее невероятно много.
И она не знает, как ей поступить. С одной стороны — ей стоит сражаться с ним в полную силу, выкладываться обеими причудами на максимум. Ведь это в прямом смысле проявление уважения — Ведьма видит в нем достойного соперника, она ни в коем случае не станет сдерживаться. Но..
..Мидории в конце гонок смутно померещилось, что она обожгла его. Плазмой.
Сама того не желая. Хитоку пробило крупной дрожью от мысли о том, «
а что же будет, если она будет биться плазмой и обжигать осознанно?»
Мидория сразу же тряхнула головой и выкинула из головы эту ересь. Она никогда не будет жечь своих друзей плазмой нарочно.
Кого угодно, но только не Бакугоу. Не его.
Черные брови сходятся у переносицы. Она.. не сказала об этом Катсуки. Знала, что, скорее всего, он настучит ей по башке за излишнее волнение.
Но он хромал. Слабо, почти незаметно — для всех остальных участников, но не для Мии. Понимание того, что Хитока хреново контролирует свою плазму очень больно бьет по мозгам. Она с горечью под языком осознает, что до Хотеру и до матери ей еще, как до Пекина раком.
Она ужасный герой. Не способный контролировать даже собственные силы. Не держащий в узде скачущие не по-детски эмоции.
Хитока все это, на самом деле, очень хорошо понимает.
Хитока, пока что, все еще не придумала, как эту проблему решать.
Сенго ей говорила —
«не полируй мозги, это решаемо»
Сенго говорила —
«сначала со своими головными бедами разберись, а уже после лезь в героику. Героем можно стать не только в девятнадцать, но и в двадцать семь»
Мидория от ее слов, конечно же, отмахнулась. Но по какой-то причине, почему-то, все еще их помнит.
Ветер лижет кожу, прохладой забивается за ворот кофты. Мидория прикрывает веки, устало выдыхает и снова облокачивается затылком на ствол глицинии. Хитока отчаянно жмурится, и сквозь тяжелое дыхание хрипит такое тугое, надрывное:
— ..
дерьмо.
***
Она влетает на балконы, и глаза ее сразу же падают вниз, на арену.
— Денки?
Мия шагает ближе. Перепрыгивает через широкие ступени. Упирается руками в перила, смотря вниз.
А Ибару вещает.
Ибару говорит, что она не то, что 1-А, она всегда хотела побеждать лишь ценой благих побуждений, а не из жажды стоять на пьедестале. Ибару говорит, что 1-А их, на самом деле, не сильно-то и лучше, что в 1-А одни выскочки и снобы. Ибару от лица своего класса просит героев о своего роде «
услуге».
Внезапно, в голове вдруг что-то звонко хрустнуло. Надломилось звонко, простреливая перепонки. Затем упало.
И как итог — вдребезги разбилось.
Мия может долго гадать, что это было. Но, вероятнее всего, это было ее терпение.
—
Поэтому, пожалуйста.. уделите внимание и нам!
Ведьмины глаза округляются удивленно.
А после — наливаются плазменной вязью.
Длинные пальцы сами сжимаются в кулаки и кожа прорезается рваными кислотно-голубыми линиями, брови сталкиваются у переносицы. Вокруг Мидории — атмосфера Онрё, демоны Юрэи кружат вокруг спиралью, рассекая клубы озонового дыма. Мия дышит через нос и гневно, ее глаза искрятся кислотными искрами, пока губы кривит оскалом ненависти и злобы.
— ..
Зараза..
Мидория рычит гортанно и бешено, цедит сквозь зубы, и мышцы вдоль кожи дыбятся, мощно бьются вены на лбу и на шее. Мысленно Хитока рвет и мечет, ее буквально колотит в припадке гребаного бешенства где-то на подкорке сознания. Внешне Мидория чернеет в лице, и радужка кислотных глаз звенит, трескается серебристо, искрясь током.
Огни в накалившихся сетчатках — ядовитые, кислотные. Они вспыхивают ярко и горят, сжигают до основания морали, принципы и абсолютно всякое желание оставаться к слабым студентам благосклонной.
Еще совсем недавно, Мидория действительно полагала, что может со своими эмоциями совладать.
Еще совсем недавно, Мидория не слышала таких наглых и провокационных речей, оскорбляющих не только Мидорию, но и весь ее класс.
Еще совсем недавно, Хитока искренне считала, что, быть может, ей стоит пересмотреть свое отношение к 1-В классу и не относиться к ним так «мразотно».
Сейчас же Хитока стирает эти ебанутые мысли в пороховое крошево и поджигает плазменным огнем до кислотных вспышек перед глазами.
На хер их.
Пошли к черту.
Пошли вы, блять, все к черту — эту войну развязала не Хитока, но зато именно она повернет исход боя в свою сторону. Хитока разнесет здесь всех в щепки, поломает каждого с хрустом и звонко. Хитока будет идти по головам и стирать в пыль каждого, совсем не боясь последствий.
И это уже будет не
«Хи-нээ». Не
«То-ока», мать вашу. Даже не гребаная
«Хиччан».
Ведьма.
Грубая, агрессивная и без единого чувства меры. У которой расстройств гребаный букет и тележка, которая бьет и только потом спрашивает. Та, что слишком, черт возьми, для всех этих ублюдков гордая, и которая живет теперь абсолютно без сожалений. К слову:
Мия слишком
долго держала на цепи своих ручных церберов.
А послушных псов иногда нужно выпускать на прогулки.
***
Он... не знает.
Тодороки абсолютно, вот просто без единого понятия, что с ней творится — он ловит ее выражение лица краем глаза и думает, что Мидория бесповоротно едет крышей.
Тодороки делает вид, что ему абсолютно все равно, но если он скажет, что ничего после слов Ибару не почувствовал — нагло соврет. Тодороки на мгновенье померещилось, что это была, если не провокация, то определенно какая-то детская и глупая выходка. Мол, как дитё малое, которого не похвалили за рисунок и который эту похвалу у взрослых выпрашивает.
Но это все еще не повод вести себя так, словно ты готов человека на ошметки разорвать. Шото хмурится слабо. Смотрит на списки состязаний. Разноцветные глаза округляются, как только Тодороки читает первую строчку списка:
Второй круг.
1й бой:
Шиозаки Ибару vs Мидория Хитока
2й бой..
Тодороки косится в ее сторону. Мидория, недовольно сощурившись, поднимает голову и смотрит на табло.
А голос из-за соседнего сектора привлекает внимание:
— Ой-ой-ой.. какой неприятный произошел
сюрприз.
Ведьмины глаза зло стрельнули в его сторону.
Монома мерзко улыбнулся. Растекся по бетонной плитке, устроив подбородок на ладони.
— 1-А проиграл В классу.. м-да. Как же наверное это досад-
Нейто не успевает договорить. Его дергают за ворот куртки так резко и с такой силой, что по инерции он едва не таранит лицом бетон.
1-В взрывается с негодованием, 1-А просит ее прекратить. Компашка Мономы уже встает со своих мест, Киришима и Момо хотят Хитоку отдернуть, оттащить силком — ребята искренне удивлены тому, что Изуку и Катсуки встают поперек и загораживают Ведьму стеной.
— Не трогайте, — Мидория просит вежливо, даже руки поднимает миролюбиво.
— Отошел отсюда! — Бакугоу зло гаркнул в сторону припевал В-класса.
Как только Монома поднимает на нее взгляд, желая возмутиться, так тут же проглатывает собственный язык — его глаза округляются в каком-то бешеном испуге.
Мия смотрит на него яростно. Лицо искажает гневом, губы кривит яд и желание наорать на этого идиота. Но вместо всего этого, она говорит лишь тяжелым, могильным голосом:
—
Какая же вы мерзость, 1-В.
Ребята вздрогнули. Бакугоу и Деку нахмурились — знакомый тон и степень бешенства. Ведьму нельзя сейчас трогать — она крепче сжала кулак на вороте чужой формы. Кислотная бирюза недобро блеснула в глазах.
Запахло едким газом, а потом сладкая приторность ударила в ноздри.
— Вы хотите славы? Внимания? И вместо того, чтобы заслужить это, молите о таком зрителей, назвав мой класс кучкой высокомеров?
Плазма действует на связки, она искажает голос. Он проседает на два тона ниже, Мия зло рычит сквозь зубы ядовито и с открытой угрозой.
— У меня есть для вас перспектива покруче.
И злая, надменная улыбка блеснула на лице. Ведьма почувствовала на себе огромное количество неодобрительных, напуганных и презрительных взглядов.
— Молитесь, 1-В, чтобы ваша Ибару не сдохла к концу следующего поединка.
1-В взревел. Ведьма отпихнула Моному так, что он влетел в своих дружков. Скривила лицо, взглянув на руку, которой держала его ворот и брезгливо вытерла о ткань штанов.
— Что ты себе позволяешь?!
— Да как тебя только взяли в Юуэй?!
— Ты больная!
Мия встала в пол оборота. Непонимающе дернула бровью.
А после — расхохоталась.
Так громко и звонко, что замерли все.
Мидория улыбается слишком широко и маньячно, это абсолютно ненормально. Как только смех понемногу сходит на нет, она дарит В-классу взгляд исподлобья — ребята напрягаются интуитивно, потому что от этой поехавшей психички опасностью несет за десять миль.
— Я вас предупредила.
Мия медленно подняла руку. Перевела на табло, коротко взглянув на изображения: цветочная голова, травяные лозы. Шипы и стебли растений, крестом переплетенные на лбу. И черные, как деготь, лживые глаза.
Ведьма сухо сказала:
— Можете начинать.
***
Ее представляют
громко.
Слишком громко. Определенно не так, как она того заслуживает — над Мидорией
уже крутится ореол из славы и внимания, к ней прикованы тысячи взглядов, и каждое ее движение — отточенное, жесткое и хлесткое — сопровождается диким воем на трибунах.
И пока она медленно поднимается по лестнице, то кислотное марево ослепляющих радужек и сгустки ядовитых волос больно-больно жгут сетчатку.
За Мидорию болеют и болеют незаслуженно.
Так считает Шиозаки. Она так думает и злится лишь сильнее, потому что на ее фоне она буквально меркнет и бледнеет —
Хитока-Хитока-Хитока. Гребаный 1-А. Гребаное нападение злодеев, принесшее им всю эту феерию. И ведь действительно, фраза: «..из класса 1-В!» — уже не звучит также элитно и почетно, как чертово: «геройский курс — 1-А!»
Поэтому Шиозаки лишь горделиво вскидывает голову и держит подбородок кверху так сильно, что едва не спотыкается о ступени.
Мия, увидев это, ядовито усмехается. Широкая улыбка на секунду блеснула на лице.
У Ибару над головой кружит эдакий «невидимый нимб», и Ведьме думается, что сейчас она его на хер собьет.
Взгляд Шиозаки — чернее черного, в нем пляшут костровые бесы азарта и ненависти, ведь
это же Хитока из 1-А,
это же Хитока плюется им в лицо оскорблениями и насмешками.
Хитока их унизила, она опозорила абсолютно
всю параллель за исключением этого проклятого 1-А и сделала это на глазах у едва ли не всего М-И-Р-А. Мидория объявила войну каждому, она приняла этот вызов с распростертыми объятиями и ненормально широкой улыбкой — надменной, издевательской. Эта дура шагает по головам и на широкую ногу, Хитока совсем не боится последствий. Хитока пустила весь свой класс в двадцатку лучших, она отжала с тем взрывным ублюдком —
таким же, кстати, охуевшем и за глаза борзым — драгоценные десять миллионов и, не скрывая ядовитой иронии, открыто издевалась над 1-В два тура подряд.
Ибару бесится, Ибару, черт возьми, уже надоело. Ей до дрожи в косточках хочется по носу щелкнуть эту выскочку из 1-А, потому что,
ну до горячки р-а-з-д-р-а-ж-а-е-т.
Ее раздражает эта насмешливость, этот убойный коктейль холодной ярости в осатанелом взгляде и заливистый, захлебывающийся смех. Именно поэтому Шиозаки цокает раздраженно так, неприветливо совсем и ладони жмет друг к другу, пуская лозы под землю.
От того, как же, блять, невинно и «свято», она складывает в молитвенном жесте руки, ведьму пробирает на гомерический, мразотный гогот.
Хитока весело щурится. Сквозь полуприкрытые веки одаривает липким высокомерием и жгучим, неприятно хлещущим раскаленной кочергой по коже презрением. Широкая насмешка сочится сквозь кровавые десны, она оголяет острые четверки, и все внутренние демоны, наконец-то, находят свой выход:
Да, пора. Сейчас самое время.
Сейчас самое время для того, чтобы снова посмеяться над теми, кто возомнил на свою больную голову, что действительно способен оказаться с ней на одной ступеньке. Пора показать, кто здесь даже в подметки ей не годен.
Идиоты.
Мидория глядит сквозь дымку холодного расчета и жгучего недовольства. Хитока зла, в Мидории черти захлебываются собственным желанием удавить здесь всех нахер и даже не сметь церемониться. В Мии пляшет эгоизм и жажда показать все, что она умеет, Мия планирует выложиться на круглую соточку и к черту снести мешающих на пути соперников.
Мик дает им громкую отмашку, орет свое оглушительное «STA-A-ART!» на чистом английском, и Шиозаки тут же гнется в коленях.
Лозы выстреливают из пола, а Хитока перемещается по бетону легкой, обманчиво-облачной поступью. Хитока шагает меткими выпадами, перепрыгивает сквозь травяные плети и руками ловит равновесие. Хитока на Ибару даже не смотрит, но Хитока прекрасно знает — злость. Злость и раздражение —
яркие, вспыхивающие под кожей горящими искрами — сейчас уродуют ее лицо,
и вот теперь, обличив все ее человеческое нутро, Хитока может позволить себе широко улыбнуться.
Лицемеры. Лжецы последние..!
Мия кружит, нагло игнорирует и даже не напрягается — это показное высокомерие заставляет Ибару подавится воздухом от наглости и несправедливости.
Ну давай, что такое? Тебе не нравится мое хвастовство, но чем же ты лучше, что в тебе хорошего?
Демоны берут контроль в свои руки —
когти, это длинные жилистые когти, острые кисти, хитиновый покров из грубых перемолотых руд — и выворачивают наизнанку чужую душу. Они обнажают все личное и подлинно человеческое.
Мидория помнит бой Шиозаки с Каминари. Мидория помнит, как —
(ну надо же, кто бы мог подумать), — нагло и с постным еблом, как оказалось,
пиздела Ибару: про чистоту и невинность, про святость и желание побеждать лишь ценой благих побуждений, совершено без жертв.
Ага, да, как же. Подержите ее пиво, Хитока отхохочется.
Мия смотрит, глубоко и цепко вжирается горящими и ядовитыми глазами в грязно-черную темноту под травяными ресницами и думает, что Ибару сломает легко. Что это совсем несложно — напополам и с хрустом, потому что на любой сорняк найдется заточенный секатор, и раз уж ей выпал такой шанс, то резать Мидория будет больно и без сожалений. Так, чтобы запомнила, чтобы не было больше такой дури в чахнущей травами башке —
нехуй так вести себя, когда еле-еле стоишь на дряхлых ногах.
Мик комментирует и комментирует громко — его оглушительный голос перебивает вой трибун и гулкий рокот демонов под стенками ребер, он застревает в перепонках обрывками фраз и немного спутывает мысли, перекрикивая их.
Хитока щурится слегка. Ловко изворачивается в плечах и корпусе, затылок назад, обнажая дыбящиеся мышцы на шее.
А стебли все вьются — зеленым потоком, неприятно царапая костюм, острыми иголками выстреливая из хлынувшей лавины растений — и от зуда, от раздражающей пыли, у нее чешется кожа.
И Ведьма решает,
лучше момента уже не будет. Не для
такого уж точно.
Улыбка предвкушения растягивает меловые губы
***
Шиозаки готова орать.
От раздражения и разъедающей злости.
Мидория Хитока — двуличная тварь. Мидория Хитока говорит, что в 1-В одни отбросы, что среди них никто и близко даже не годится ей в подметки.
И ведь она же над ней издевается — у Шиозаки от злости уже вены на лбу дыбятся, потому что, черт возьми, как она уже надоела!
Ибару выкладывается по-полной, она использует все свои грязные трюки и приемы, она бьет со спины, исподтишка, сверху, снизу — боги, да отовсюду! Ибару хмурится, сжимает губы в полосу и мысленно желает Мидории сдохнуть — с ней явно что-то не так.
Потому что это ненормально.
Ненормально, уходить ото всех атак без единого усилия, даже не пользуясь собственными причудами, в то время как твой соперник буквально из кожи вон лезет, чтобы хоть как-то тебя зацепить. И вся былая уверенность как-то..
уходит.
Испаряется бесследно.
Потому что с каждым разом Ибару терпит провал за провалом, она банально за Хитокой не успевает: Шиозаки где-то с трибун мерещится, что ее уже грубо критикуют.
«Да что с этой девчонкой из 1-В не так?»
«Ее соперница же даже причудами не пользуется..»
«М-да, видно, что травница так себе..»
«Судя по всему, синенькая решила конкретно так ее опустить»
Ибару слышит и Ибару начинает нервничать. С трибун ее класс кричит громкое, требовательное:
«Не сдавайся, ты молодчина!» «Почти схватила, давай, мы верим в тебя!».
Ибару думает:
«к черту», потому что ей уже надоело. Ибару будет играть грязно и до победного. Ибару уверенна, что эта атака — самая быстрая и безотказная.
Ибару думает:
«к черту!», хмурится и складывает ладони в молитвенном жесте. Ибару не замечает, как опасно у Мидории блеснули кислотные глаза после ее движения. Как исказило лицо гримасой злобы.
Внезапно-громкий хохот разрывает перепонки.
Мидория хохочет ядовито и мразотно, Мидория своим смехом банально захлебывается.
И Шиозаки решает:
— ..Сейчас!
Мидория думает:
«Пора».
И рыжее зарево блестит за спиной.
Тугие лозы — крепко меж собой переплетенные, с острыми шипами, цветочной пыльцой — выстреливают из пола, летят в ее сторону, норовят сжать, сдавить и разрезать форму до голой кожи.
Ведьма усмехается криво. Она делает взмах рукой: хлесткий, широкий. Резкий и беспощадно жестокий.
За спиной засвистело. Рыжее марево вылетело вслед за взмахом руки с бешеной скоростью. Лозы в ту же секунду осыпались травяной трухой по стадиону.
Ведьмина усмешка в момент перерастает в широкую, самодовольную улыбку, как только она видит этот испуг в черных глазах напротив.
Трибуны взрываются с воплями. Айзава удивленно хвалит через микрофон, Сущий безбожно громко орет:
—
СВЯТОЙ ВСЕМОГУЩИЙ, ДА ЭТО ЖЕ ЦИРКУЛЯРНЫЕ ПИЛЫ!!!
Демоны под ребрами довольно загоготали. Сладко облизнулись, расцарапав стенки. Глаза Мии азартно округлились, а и без того широкая улыбка стала еще больше.
Внезапно, Мидория понимает, что этого ей было чертовски
мало.
А демоны просят еще.
—
Я напоминаю, что мы здесь никого не убиваем, — как бы так, между делом, вставляет Айзава.
1-А кричит со своих мест восхищенные отклики. Мидория смутно различает, как восхищается ее брат, как орет ей Мина, Киришима и Денки; она видит Бакуговы взрывы и округлившиеся глаза у тени Токоями.
А Ведьма вскидывает обе руки. Два коротких и резких движения — пилы делятся, расходятся кривой дугой и свистят, раскручиваясь с большей скоростью.
—
Что же вытворяет грядущее поколение, вы только посмотрите на нее! — Мик верещит восторженно, он купает ее в щедрых комплиментах. —
И снова нас удивляет Мидория Хитока, геройский курс, 1-А класс!
Мия лениво переводит на соперницу взгляд. Шиозаки вздрагивает. Смотрит на эту ведьму, и сердце у нее противно екает.
— Ты же Ибару, да? — и широкая, издевательская улыбка блеснула на лице.
Она держит голову гордо кверху. Смотрит свысока и надменно. Так, что по одному только взгляду Шиозаки чувствует надвигающуюся угрозу.
Внезапно, ее усмешка бесследно исчезает с лица. Расслабив лицо, Мидория с наездом, арктическим тоном интересуется:
— Слышь, Ибару. А ты, случаем, не хочешь
напрячься, а?
Тень падает на ее лицо. Пилы опасно крутятся вокруг, иногда с режущим свистом пролетая на бешеной скорости. Мидория хмурится и поднимает правую кисть. Она говорит, и все слышат:
— Я дам тебе тридцать секунд, чтобы показать себя.
А в груди ухнуло.
У Ибару предательски затряслись колени. Ноги будто бы налились цементом и приросли к бетону, глаза забегали — хаотично, беспорядочно.
Шиозаки могла поклясться, что Мидория ловила в этом свой, какой-то животный кайф. Но когда она подняла голову и взглянула на нее, то в этих ледяных глазах —
цвета льда и кислотно-голубого, — Ибару не нашла ничего кроме холодной ярости и бесчеловечной жестокости.
Взгляд Мидории лип к коже. От него везло могильной дрожью по запястьям и шее, липко-холодно вязло на спине растопленным сахаром.
А когда ее пилы сорвались с места, Ибару, почему-то, начала жалеть.
Ей показалось, что все ее слова были глупыми и не обоснованными: ну, ничего себе
«на одном уровне» — да ей же до Мидории, как пешком до Англии!..
Ей показалось, что было совсем неразумно — говорить такие вещи, обращаться ко всем зрителям с просьбой обратить внимание не только на 1-А.
Острые лезвия задевают кожу. Ибару несколько раз приходится глушить вскрик в горле. И помимо всего прочего, Шиозаки внезапно чувствует себя маленьким кроликом, стоящим напротив дикого барса — в огромной
опасности.
У Ибару сбивается дыхание, дрожит в груди, стучит по ребрам и плывет перед глазами. У Ибару широко распахнуты ресницы, трясущиеся ноги, непрочная походка и кривой шаг. Ибару прилетает по спине чем-то тяжелым, она падает вперед всем телом. В ту же секунду Ибару бьет под дых со всей дури и в этот момент она широко распахивает рот.
Мия нависает сверху. Ее глаза горят живой яростью и нефильтрованным гневом.
Ядовитая плазма искрилась в радужках. Она блестела чистой угрозой и сочилась нескончаемой силой. Девчонка вогнала кулак в солнечное сплетение еще глубже, насаживая Шиозаки, как мясо на шампуры.
От нее шел жар, и он почти обжигал. Ведьма цинично хмыкнула и незаинтересованным тоном обронила:
—
Какой позор.
И отпихнула ее. Свободной рукой въехав в чужое плечо так, что Шиозаки перекосило — равновесие было безвозвратно потеряно, центр тяжести съехал. Ведьма ловко дернула ее за ворот и со всей дури врезала ногой по коленям, сделав подсечку. Грубо схватила за ногу, до боли врезалась пальцами в локоть и, круто повернувшись, выкинула в самый центр арены.
Шиозаки успевает приложиться коленом о твердый бетон, оцарапаться об остатки своих разрезанных в труху лоз. Она прокатывается по полу и, свернувшись в калачик, тяжело дышит со свистом, пока трибуны воют — те сожалеюще гудят, прекрасно увидев, как же грубо обошлись с ученицей 1-В класса.
Но Ведьме как-то..
плевать. Ведьма, широко расправив плечи, скидывает руки в карманы. Мидория вбирает воздух в легкие:
—
Что такое, Ибару?!
И говорит она это, зараза, громко.
—
Не нравится, да?!
Шиозаки испуганно поднимает голову. Она лежит на твердом бетонном полу, собирает тело в кучу. Шиозаки глядит на Мидорию снизу-вверх, пока та, совсем не стесняясь, орет на нее с очевидным наездом.
—
Что случилось, а?! Правда глаза колет, не так ли, Ибару?!
Мидория от Шиозаки в десяти широких шагах, но это не мешает ей возвышаться над соперницей длинной мрачной тенью.
—
Где же твоя хваленая скорость, Ибару?! А что насчет твоих просьб, а, Ибару?!
Она хочет защититься. Лозы — все еще тугие и верткие — новым потоком зеленого и цветочного выстреливают из затылка. Шиозаки почти испуганно дергается, когда все ее петли за мгновения, со звонким свистом разрываются в ошметки. Травяные веревки осыпают каменный бетон.
—
На что здесь смотреть?! Скажи мне, Ибару!
Она пытается. Снова и снова. Но каждый раз терпит безоговорочное поражение, и это не то чтобы очень удивительно — причуда Мидории отточена долгими тяжелыми годами, она была на уровне Ибару лет эдак в двенадцать, а теперь Хитоке совсем скоро будет семнадцать, Хитока уже умеет на много-много больше.
Было совсем нечестно ставить их друг против друга.
— Да твою мать, смоги хоть что-нибудь! Давай, Ибару, ну же, вперед!
Их силы категорически неравны.
—
Харе позориться, Ибару! — громкий звон в ушах заставляет задрать голову. —
Ибару, встань и докажи мне, что в 1-В все-таки есть люди, которые умеют не только трепаться!
Она наступает.
— Ну же, давай.
Шаг.
— Я говорю вставай.
За шагом.
— Либо борись. Либо сдавайся.
Страх — животный, первобытный.
Мия нависает над ней длинной мрачной тенью, солнце светит ей в спину, и ведьмины глаза — цвета кислотно-синего — горят уверенно и ярко.
А Шиозаки, кажется, вот-вот потухнет.
Мия ее тушит. Быстро, резко — так, чтобы не было потом никаких сомнений. Чтобы ни один человек после фестиваля из других классов и даже школ и думать не мог о том, что они на одном уровне. Чтобы ни у кого не возникла мысль о том, что 1-В ничем не хуже А-класса.
Они достойны. И Ведьма доказывает это. А вернее —
уже доказала.
Сегодня. Только что, на этой гребаной арене.
И, когда она подняла свою руку и с холодной уверенностью в могильном голосе сказала:
—
Давай. Сражайся, мать твою.
Когда пилы, слабо и медленно вращаясь, начали к Ибару приближаться.
Когда Ибару, вместо того, чтобы активировать причуду, решила отодвинуться назад.
Когда Ведьмины пилы дернулись вперед, и Ибару заорала:
— Я сдаюсь!
В ту секунду…
Она опускает руку. Вскидывает подбородок выше, слабо сощурившись.
…
Мия не почувствовала ничего, кроме бездонной пустоты и холодного, скользкого отвращения.
