Эпицентр проблем

***

Они друг друга бесят.

      Вот просто до горячки — до гребаной дрожи в напряженных запястьях и отчетливо бьющейся артерии на шее. Холодная ярость бурлит, шипит и пенится, обжигает и разъедает кожу, выливаясь к черту — чаша терпения до краев переполнена.       Колесницы встают на поле. Звон таймера гремит — он заглушает в мозгах все человеческое, он просыпает в эмоционально неустойчивых подростках какое-то подлинное зло, первозданную жестокость, и от того, насколько же четко в глазах некоторых читается жажда убивать, Хотеру вкривь усмехается. — ..мне кажется, что половина колесниц не выживет к концу гонки, — сощурившись, говорит Таками. — А-ага-а, — Хитоми кивает медленно, широко улыбаясь и соглашаясь с Кейго полностью. Она вытягивается на кресле поудобнее, сверкая интересом с медовых радужек. — Там же Катсу-анэ и Хи-нээ! И они наконец-то в одной команде!       Хотеру молчит, но молчит в предвкушении. В ее глазах блестит азарт, она ждет от сестры впечатляющего — ну давай же, цветочек, мы не зря с тобой убивались все это время.       Хотеру переживает, но уверенность в Хотеру бьет все отметки здравого — она итак лучше всех остальных знает, что конкретно ради этой победы и именно сегодня, Хитока готова об стенку разбиться, но первое место она обязательно получит, потому что в случае с ней это нереально важно. — Ру, любовь моя, — мужчина зовет ее со смехом, растекаясь лужицей по креслу. Мидория, обернувшись, ловит его очаровательную, теплую улыбку — Прошу, не смотри на детей так кровожадно. А то люди вокруг подумают, что ты их прибить хочешь.       Хотеру усмехается. Оголяет свои зубы — белые, ровные. С очевидными, ярко выраженными клыками. Она запрокидывает голову и звонко хохочет, широко и хищно улыбнувшись. — Ками, перышко, — горячие пальцы осторожно тянут на себя карминовое крыло. Кейго рвано выдыхает, слабо задрожав в плече. — Моя помощь там даже не понадобится.       И ее улыбка становится шире. Загорелась ядовитая плазма в глазах — кислотная, пестро-лазуревая. Та, чьи насыщенно бирюзовые огни могут здорово тебя обжечь. — А знаешь, почему? — ее улыбка становится еще хищней, она роняет голову набок. — Нет, не знаю, — он с интересом кренится за ней следом, копирует движения и тянется чуточку ближе. — Почему же?       Вздорный, игривый смешок сквозь зубы. Хохот слабый, от которого стучит в ребрах. Горячие пальцы поперек карминовых перьев.       Хотеру дергает его на себя, дышит Таками в губы. Облизывается провокационно, заставляя Кейго посмотреть на них и потянуться ближе. Но вместо желанного поцелуя, она лишь рывком подается вперед, обжигая горячим шепотом ухо: голос Хотеру забивается в мозги, низко провибрировав в груди и гулко зазвенев в перепонках: — Потому что лучшее, на что способны Катсуки и Хитока вместе — разгромная победа.       И сильная дрожь горной рысью пробежалась вдоль позвонков и перьев. *** — Близится начало состязания! — весело-вздорно кричит Полночь, растягивая плечи. — Просыпайся, Сотриголова! — Мик ободряюще хлопает друга по плечу. — Пятнадцать минут подготовки команд почти прошли! Двенадцать колесниц уже выстроились в боевой порядок!       Айзава сонно и недовольно поднимает голову со стола. Щурится слегка, когда глаза неприятно колет — м-да уж, старость все-таки не радость, крепенько ему в USJ досталось. Он хмурится слабо и сквозь бинты вглядывается в составы конниц вокруг арены. Рассматривает студентов придирчиво, с любопытством. — Хм. Образовались.. довольно интересные команды.       Он хочет вкривь усмехнуться. Битва будет... захватывающей. — Я ХОЧУ СЛЫШАТЬ ВАШ КЛИЧ! — очередной вопль от Сущего заставляет Айзаву поверить, что ненадолго он оглохнет. — ВРЕМЯ КРОВАВОЙ БИТВЫ ЮУЭЙ ПРИШЛО!       Немури хищно скалится.       Она поднимает вверх свою плеть. За спиной кислотно-желтым-синим-зеленым начинают гореть цифры:       3. — На ста-арт..       2. — Внимание..       1. — Марш!       И команды поголовно срываются с места. ***       Сердце бьется как заведенное, яростно и просто бешено — ох, черт возьми, как же это все..!

Завораживает.

      Затягивает. Заставляет дрожать от нетерпения, от этих острых ощущений — да, мать вашу, это именно то, что и было нужно..! Чтобы развезло аж до трясучки, чтобы будоражило кровь — кожа греется, накаливается, и из под нее вдоль мышц горит кислотно-синий.       Я чувствую, что моя улыбка ненормально широкая. Я понимаю, что кричу Катсуки в ответ слишком громко, и у меня точно сядет горло к концу дня, но господи, почему же мне тогда сейчас так х-о-р-о-ш-о?       Эта гонка — возможность забыться. Это прямой ключ к веселью, к чему-то такому яркому и нужному — блять, пожалуйста, я просто хочу абстрагироваться от всего этого дерьма.       Меня заебали эти рецепты.       Меня бесят эти сраные таблетки.       Меня выматывает этот ебаный кодекс и огромный лист правил.       Меня до трясучки раздражает парочка отбитых идиотов на этой арене.       Просто.. дайте мне немного времени. Окей?..       Я.. не хочу сейчас помнить о комиссии. Не хочу держать в голове эти дурацкие экзамены на лицензию. Я просто знаю, что мне нужна победа. Нужно первое место.       И мы же ведь получим его. Так почему я не могу.. получить от этого удовольствие?       Я прекрасно чувствую, что Катсуки тоже трясет — крепкое бедро круто потряхивает на моем плече, и если Мина еще может поверить, что дело в беге, то меня так просто наебать не получится.       Катсуки сейчас весь из себя взбудораженный, буйный, подобно причуде, и просто живой. У Катсуки улыбка на лице широкая, каждый раз вырывается победный смешок, как только на шее появляется очередная повязка. Сейчас мне даже становится плевать на то, что кому-то нужно утереть нос — господи, как же все равно. Это — соревнование, детская забава, в которой я хочу поучаствовать.       Катсуки просто наслаждается. И я, вообще-то, тоже хочу! Мы же команда, так в чем проблема? Мы заберем наши десять миллионов, это железно и даже не оговаривается, а единственный вопрос, который здесь остается — когда? Сразу же или где-нибудь в середине? Быть может, дотянем до самого конца, чтобы одержать победу громко, пощекотав себе нервишки?       Не знаю. Я еще не в курсе — это зависит от обстоятельств, от того, насколько же хаотично развернутся грядущие события.       Здесь много конниц. Было бы абсолютной глупостью хоть кого-то недооценивать — как правило, именно поэтому люди и проигрывают.       Мы можем говорить им в лицо, что угодно. У нас с Бакугоу свои образы, свои репертуары — имидж зажравшихся высокомеров, надо признать, не то чтобы приятен. Забавно, конечно, что его на себя навесили совсем не мы, но если постоянно оправдываться в глазах у каждого, то можно и заебаться. Хах, разобиженный на весь мир 1-Б.. Что ж.. раз уж вы так сильно хотели увидеть злых мразей из 1-А, которые, только и могут, что показывать, насколько же они охуенные..       Получите и распишитесь, уебки.       Раз. Два. Три, пять — повязка за повязкой, лента за лентой. Бакугоу ворует их грубо, буквально с хрустом дергая с чужих затылков. Мне нравится, как он это делает. Я совершенно не жалею, что отдала ему место лидера — Катсуки можно доверять.       Мы соберем гребаный букет из сотен очков. А нашей красной самой-самой красивой и важной из всех хризантем станет повязка от Изуку. Основная, десятимиллионая — ее мы не отдадим никому и ни за что.       Прости, Изуку, но это фестиваль. Я пропустила тебя вперед в первом туре, но не знала, что для тебя это обернется.. подобным.       Впрочем.. удивительного даже мало. Я не зря сравнила тебя со Всемогущим — думаешь, его никто не хочет сбить с первого места? Думаю, Старатель с тобой был бы абсолютно не согласен.. Но так даже лучше. Ты поймешь, какого это — когда тебя хотят сожрать живьем. Поверь мне, окиниири. В мире, где каждый третий является больным ублюдком с неизвестной причудой, тебя всюду будут ждать одни неприятности.       Ладно. Это лирика. К этому позже вернемся, как раз после этого тура. А вместе с тем, освежу в голове, какого же, блять, черта Тодороки так открыто динамит свой огонь.       Скажем.. я-то догадываюсь. На самом деле пазл сложить совсем не сложно, особенно если учитывать, что об этом идиоте я знаю куда побольше остальных.       Слышу грохот над головой.       Ах, да... к слову об идиотах: — Тц..!       Ха, ну да — вспомнишь говно, вот и оно, куда ж без этого-то. — Найс, ведьма! — Катсуки улыбается, а у меня внутри что-то весело и радостно вибрирует.       На лице сверкает улыбка. Бакугоу отворачивается в поисках новой цели, а я поднимаю глаза выше, сталкиваюсь с его — разноцветными, такими гневными и недовольными. Усмехаюсь, пока гляжу на него снизу вверх, ловлю злобу и ненависть — Тодороки цокает, хмурится, и по его глазам понимаю, что где-то на подкорке отсутствующего в голове мозга он желает мне сдохнуть.       Улыбаюсь еще шире. Тодороки — на всю голову больной, раз лезет на нашу колесницу — что, отмороженный, думал у меня совсем все херово с чутьем и пространством?       Усмехаюсь. Да даже нет, это не просто усмешка — это хохот. Тихий и едкий, выплескивающий накопившиеся эмоции.       Тодороки смешон. Это забавляет — я честно без понятия, откуда в его шальной разноцветной башке появляются такие нездорóвые идеи, но, черт, Тодороки, ты сейчас серьезно?       Ты правда думал, что у тебя хоть что-то получится?       Интересно, ты хоть когда-нибудь начнешь думать о том, что противников нужно оценивать адекватно? Что у каждого есть сильные и слабые стороны, что когда ты летишь на колесницу, где лидер — это в буквальном смысле пороховая бочка с фитилём, а в основании — чертов камень, (который врежет по вашей Момо, и вы слетите на хер с гонки), то это действительно плачевно закончится? Тодороки, у нас по бокам разъедающая и защитная часть колесницы, куда ж ты, блять, прешь?       Думать надо уметь, д-у-м-а-т-ь.       Скажи мне честно, ты же ведь совсем не подумал о своей команде? О том, что от нас они скорее всего неслабо пострадают: плазма и кислота — это совсем не те вещи, которые стоит принимать чистой кожей. У Момо, откровенно говоря, дрянная реакция. Процесс созидания отнюдь не такой быстрый, насколько наши с Ашидо атаки — ни твой лед, ни ток Каминари.. да вам же ни черта не поможет!       Боже, ну что за беспечность..! А ведь ты вызвался их лидером. И тебе, как капитану, стоило бы об их благополучии позаботиться. Ты за своих подопечных несешь ответственность: вот взять нас с Катсуки — мы эту ответственность делим. Он взял на себя Ашидо и Эйджиро, потому что сверху за нами следить проще. Взамен же, я отвечаю за собственную и его защиту. Все работает, все безопасно.       Господи... Тодороки, какой же ты, блин..       ..не прожженный. Не следящий.       Не н-а-б-л-ю-д-а-ю-щ-и-й.       Ты слепо гонишься за победой. Ты.. хочешь отобрать ее, думая, что соревнуешься только с Изуку.       Но ведь это же не так       Ты никого не берешь в расчет. Не видишь. Не смотришь. Ни черта больше не попадает в твой узкий кругозор, потому что ты ослеплен этим желанием.. что-то кому-то доказать.       Я бы даже сказала, что меня тошнит от тебя, но будет слишком лицемерно. Мы с Катсуки уже долгие годы не стесняясь говорим людям в лицо, если мы действительно сильнее их, да только вот нам это даже доказывать не нужно — наша уверенность не слепая и так же не требует никаких глупых соревнований. Все просто: если мы сказали, значит так и есть, и мы с Катсуки не будем тратить время впустую, пытаясь что-то там кому-то доказать. Мы не привыкли думать о ком-то еще, кроме себя, и потому не боимся последствий.       Вы все почему-то считаете, что я и Катсуки — показушники. Люди, которые хотят самоутвердиться за свой или чужой счет.       Но нет. Все проще. Все сильно-сильно проще — мы хотим доказать это себе. Не кому-то там еще, чтобы ходить и бахвалиться.       А для себя. В первую очередь мы делаем это для себя.       Катсуки — потому что у него синдром перфекциониста и желание стать первым в чарте билборда.       Я — потому что закрываю гештальт.       Но сейчас ты не один. Сейчас все работают командно — Киришима и Мина будут в сохранности, они выйдут из этой гонки чистенькими и невредимыми, потому что мы с Катсуки думали мозгом.       А вот что насчет тебя, Тодороки?       Согласись, ты же брал ребят из учета.. вашей якобы сбалансированности, так? Я угадала? Конечно же угадала, ты по-другому придумать и не мог. Иида же ведь быстрый. Каминари же ведь неплохой способ поджарить незваного гостя. Момо же ведь даст тебе все, что заблагорассудится.       Но..       За Иидой никто не угонится. Вся его мощность, и, следовательно, любая ваша скорость летит к черту на рога.       Денки. Пока он будет жечь кого-то током, то его оставшееся тело, несомненно, будет содержать в себе остаток электричества — бедный Тенья, которому хорошо ошпарит левое плечо. К слову, быть может, ожог от пары десятков ватт на твоем бедре послужит тебе уроком на будущее?       Момо. Это.. Момо. Она хороша в стратегических играх, в ловушках и сложных схемах.. черт возьми, да в чем угодно, кроме физической и грубой гонки! Созидание Яойрозу — одна из мощнейших причуд, но, твою мать, Тодороки, как же ты испоганил свой состав..! Мне нереально больно смотреть на весь этот тихий ужас..       Ладно еще Б-класс. На них мне насрать — там обворовывай, сколько твоей разноцветной душе угодно, я даже готова тебе с этим помочь.       Но.       Ты не думал, что когда в очередной раз попрешь против нас, то здорово объебешься и останешься ни с чем? Тебя что, ничему не научило начало этого учебного года? Тренировка два на два, столкновение в USJ, первый тур фестиваля..       Видимо, нет. Недоступная эта функция для твоего мозга — думать. Хотя.. быть может, это все потому что я его тебе недавно отбила — так и быть, частично оправдан. Но черт..       Ладно. Не сейчас.       Для начала.. — ..Ведьма..!

Для начала мы, черт возьми, победим.

*** — Черт, давненько я так не бегал..! — Ничего-ничего, нам для профессии полезно..       У них одышка бешеная — Михаил думает, что в Японии в мае месяце можно поплавиться до состояния лужицы, и после морозной русской весны, тут как-то охерительно жарко. Хикари же только хмыкает весело, и говорит держаться молодцом.       Они едва-едва успевают к началу второго тура — первый они смотрели краем глаза, потому что в это же время они, как последние неадекваты, летели по улицам на своих причудах от аэропорта до академии.       И ведь успели же. — Ну так и че, куда нам? — Миша щурится из-за яркого солнца, ворот от своей футболки стягивает ниже. — Туда, — и кивком головы Хикари указывает в широкий проход.       Они проходят через четыре ряда охраны, Оогонхи и Изморозь везде светят своими лицензиями, и Рождественский как-то невзначай интересуется: — Нормально тут охраны... вопрос только, с чего вдруг? — Мидория оборачивается и смотрит на него слегка непонятливо. — Не верю, что у вас здесь такой конвой каждый год.       Хикари выдыхает — хмуро, недовольно. — Юуэй в кои-то веки озадачились безопасностью студентов, — хмыкает мужчина и на очередной развилке меж коридоров поднимает глаза кверху. Смотрит на таблицы и указывает жестом куда идти. — Ты прав, обычно такого эскорта здесь нет. Академия впервые напряглась. Хотя.. не то чтобы у них был выбор. — Не совсем тебя понял.       Мидория глядит сквозь полуприкрытые веки. Оборачивается, чтобы увидеть выражения лица — Михаил держится по правое плечо, хмурится немного, глядя в медовые радужки. — На перваков в этом году напали, — чувствует на себе ошарашенный взгляд Рождественского. — А фестиваль — грандиозное событие, где внимание приковано к этим самым студентам. Думаю, если бы Юуэй в очередной раз прокололись с безопасностью учеников и мирных граждан, то СМИ и общественность их бы уничтожили. Полностью. И, в общем-то, были бы абсолютно правы. — Твоя дочь.., — обеспокоено вспоминает напарник.       Хикари усмехается кривовато. — Да. Первогодка. Это ее класс пострадал. И.. после.. скажем, некоторого "инцидента", который был вызван этим самым нападением, в Юуэй встал вопрос об ее переводе в белую башню. — Белая.. башня?.. — очевидно, Рождественский знать не знает, что это за место.       Хикари хмурится.       Тот разговор был не из приятных. — Да. Это что-то вроде интерната-тюрьмы. Самое оно для тех, кто слишком жесток и кого нужно приструнить. Обычно, туда попадают на голову повернутые подростки, которые решают все конфликты исключительно грубой силой и своими причудами.       Михаил хмурится. Ему совершенно не понравилось описание этого места. Сдвинувшиеся у переносицы брови заложили тень и хмурые складки. — Я очень надеюсь, что ты не завуалированно послал их на хер.       Оогонхи хмыкает. Конечно же он послал их, причем далеко и надолго — мало того, что Юуэй облажались со своей охраной, так еще и вместо того, чтобы искать виновных, они спихивают половину проблем на собственную же ученицу.       «Хитока искалечила и довела почти до смерти около пятидесяти человек вручную»       «Хитока совсем не контролирует свои способности»       «Хитока плохо понимает, к чему могут привести подобного рода выходки»       «У Хитоки проблемы с гневом, она плохо ладит с вышестоящими людьми»       «Хитока не считается с мнением учителей, она пострадала из-за своеволия»       У Хикари в тот день сгорело основательно. Он, конечно же, выслушал все это, но молча кипел от злости — за все его годы работы героем, никогда еще так сильно он не желал свернуть голову какому-то там директору собственной причудой.       ''Искалечила и довела до смерти..''       Кого она там, блять, довела — отбросов общества, которые только и делают, что вредят мирному населению? Тех, кого давно уже стоило бы посадить за решетку? Но правильно, конечно же, вместо того, чтобы заняться этим, вы просиживаете штаны в этом кресле и думаете, как бы себя оправдать.       Это все случилось только лишь потому, что рядом с ней — а именно: с учеником, Хитока — ученик, и ваша прямая обязанность ее защищать — никого из героев попросту не оказалось. Юуэй, на самом-то деле, стоило бы сказать спасибо за то, что Мидория вообще сумела дать отпор тем отбросам. Хотя бы только потому, что если бы в первое же практическое занятие ученик элитной и известнейшей академии умер от рук злодея, то Юуэй бы сожрали с потрохами и даже не подавились бы.       ''Хитока не контролирует свои способности.''       Оборжаться, а вы здесь все для чего? Вы — ее преподаватели, вы, как раз-таки, и являетесь теми, кто должен ее этому контролю научить.       ''Хитока плохо понимает, к чему могут привести такие выходки.''       Какие — такие? Самооборона? Нежелание после драки неожиданно схлопотать чем-то тяжелым по голове? Предосторожность?       Какие, блять, такие. Нет, уж, Хикари не понимает, он тупой, объясните-ка ему: это что, оказывается, теперь уголовно наказуемо? Защищаться, когда рядом нет никого? Ученику стоит стоять столбом и не сметь обороняться?       Смешно.       ''Хитока не считается с мнением учителей, она пострадала из-за своеволия.''       Круто, как вы вывернули это красиво, директор Незу, еще немного и только недавно подошедшая Ракурай точно так же вывернет вам голову. — Не поняла, — Хотеру говорила грубо. Без суффиксов и должной интонации.       Выслушав пояснения от Незу, Мидории были готовы взорваться. Карликового медведя хотелось заживо закопать и плазмой поджечь.       Пострадать из-за своеволия в такой ситуации — звучит, конечно, резонно. Вернее, звучало бы, не знай Хикари и Хотеру свою девочку долгие шестнадцать лет — Хитока просто так, из желания помериться силой не полезет на огромное чудовище габаритами десять на десять. Хитока, быть может, и любит азарт, но она слишком четко видит границу между безопасным и угрожающим жизни.       Иными словами — у Хитоки были причины там оказаться.       И, ох, ну да, как же иначе-то — Оогонхи был чертовски прав. Выяснилось, что классрук Мии тяжело пострадал от рук злодея, и под удар с легкостью могли попасть трое человек с ее факультета — Хитока ломанулась туда не по воле душевной, а потому что так сделал бы настоящий герой. И, сказать честно, Хикари ей правда гордится.       Незу он послал к черту. Размотал его, как нерадивого ребенка, отбросив все красивые слова — плюшевого урода лицом ткнули во все аспекты, в которых он проебался, и Мидория даже не поскупился тонко намекнуть на грядущую угрозу, говоря, что: — Ни одной из моих дочерей.. в Белой Башне не место.       Он причудой вырубил все камеры в его кабинете. Дернул точеными лезвиями графена аудиоколонки, обрубив всякий звук.       Подошел к нему ближе. Наклонился, злобно блеснув ядовитой желчью в кислотных, желтых, фосгеновых глазах. — Так что я настоятельно рекомендую выбросить к черту из головы подобного рода умозаключения, если вы не хотите внезапно где-нибудь сдохнуть.       Глаза горели по-животному яростно. От них везло ледяными лентами по всему телу, от них дрожали колени и запястья.       Ради своей дочери, Оогонхи пойдет на многое. Даже не побрезгует остаться с руками, которые будут в крови по локти. Сказать честно, ему было откровенно плевать: права была в той ситуации Хитока или нет, виновата и перешла черту или же осталась верна кодексу и законам. Мидории правда было по барабану — своего ребенка он будет защищать в первую очередь.       Потому что когда-то он этого сделать не смог. Хикари, откровенно говоря, до сих пор считает, что как родитель он абсолютная, полная бездарность — да, он обеспечил детей комфортом, хорошим образованием, крепкими семейными узами..       Однако своих детей и жену он уберечь не смог. И.. если Хитока с Хотеру хотя бы живы.. то вот Сейери..       Он отмахивается от этих мыслей. Вина за случившееся жрет Мидорию на постоянной основе, она грузным камнем тяжело рухает на его крепкие плечи, которые вот-вот раздавит под этой тяжестью — каждый раз, когда дома мелькает кислотный цвет вместо смольно-черного, сердце разрывается от несправедливости и горечи.       Хикари хотел защитить ее. Уберечь, спрятать от всей жестокости в этом больном мире. Хикари пришлось — скрипя сердцем, пока грудину разрывало надвое под взглядом дочери — отдать Хитоку на лечение. На два года оставить ее в больнице, где нет ничего общего с тем самым уютом и теплом, которое он хотел ей подарить.       Он старался. Приезжал к ней чаще всех остальных, дважды продинамил операции, на которые его звали лично, потому что: — Не могу. У меня уже есть одно неотложное дело.       И просто уезжал. К дочери. К человеку, перед которым виноват почти бесконечно — не уедь он в ту неделю на миссию в соседнюю префектуру, то ничего подобного никогда бы и не случилось.       Сейери осталась бы тоже жива..       Оогонхи было невероятно тяжело. Тяжело видеть, как все, что ты строил разрушается за считанные секунды: жена мертва, старшая из дочерей закрывается в себе и почти на все отвечает агрессией и злостью; психологические здоровье средней уничтожено, Хитока даже разговаривать не может, а Хитоми остро чувствует изменившуюся в доме атмосферу и больше не чувствует материнской ласки и заботы, оттого и плачет, кричит намного чаще и больше.       Мидория, как отец, как глава семейства, был обязан со всем приключившимся с ними дерьмом разобраться.       Он грохает бешеные деньги, созывает всех докторов и врачей, чтобы Хитоку поставили на ноги. Он лично тренирует Хотеру, он направляет к ней Сэнго и парочку лучших спецов из своего комплекса. Он забирает Хитоми к себе в агентство, и пока малышка сидит на большом мягком диване за игрушками, он работает за компьютером и приглядывает за дочерью.       И ведь получается же. Не сразу, не легко — Хотеру отвечает на его заботу спустя время, когда приглашает его послушать игру на рояле, а потом рассказывает обо всем наболевшем в академии, она знакомит отца с Руми. Хитока через полтора года из графена пытается слепить ему подобие золотого ореола, который обычно носят ангелы-хранители, улыбается шире обычного и крепко-крепко обнимает, когда благодарит отца и шепчет тихое, но такое чертовски нужное и важное «люблю тебя». Хитоми все эти годы слушается его беспрекословно, любит браться за ручки и целовать в россыпь потускневших веснушек, а еще однажды она случайно рассказывает то, что заставляет Хикари позорно разрыдаться.       Они восстанавливаются. Все. Потихоньку, не спеша, осторожно поднимаясь с колен, и самое главное, самое важное: то, что сделало Мидорий сильнее всех остальных — семья.       Та любовь, которую они дарили друг другу: кто-то по крупицам, криво и неумело ее выражая; кто-то щедро облеплял ею со всех сторон; кто-то преподносил ее в детских поделках и подарках, в частых обнимашках и таких нужных прикосновениях; кто-то делал это в словах, от которых счастливо разрывалось сердце и лились жгучие слезы, пятнающие растянутые в улыбке губы.       Поступок за поступком. Слова за словами, благодарность за благодарностью — вместе со всем этим приходило взаимопонимание, появлялись точки соприкосновений. Приглядеть за сестрой, приготовить бенто отцу, помочь старшей с уборкой, принарядить младшую на праздник.       Привязанность становилась крепче. Любовь к человеку — тоже. И, смотря на своих повзрослевших дочерей, Оогонхи думает, что он хочет стараться больше. Что он защитит каждую из них, и никогда не погибнет сам, потому что Хикари не эгоист, потому что Хикари прекрасно, лучше всех остальных понимает, что его смерть — это не для него испытание. Это очередная тяжесть, которая ляжет на плечи его детям.       Но об этом позже.       Сегодня фестиваль. Сегодня большое событие.       И он пришел на него, чтобы поболеть за свою девочку. ***       Соревнование идет полным ходом, команды отбирают друг у друга повязки.       И, внезапно, с затылка Катсуки сорвалась белая лента. — А это я заберу себе, — издевательски пропел Монома. — Что за- — Твою мать!       Нейто елейно улыбнулся. Расхохотался, вобрав воздух в легкие. — Ох, а вы знамениты, да? — его взгляд упал сначала на Бакугоу. — Жертва инцидента с тем склизким зеленым злодеем..       Злость выстрелила в темечко. Мидория крепче сжала плечо Киришимы, бедра Бакугоу напряглись вдвое сильнее. — Расскажешь мне на досуге, как на тебя нападают злодеи с такой регулярной периодичностью в год? — Мы же можем сбивать капитанов с их конниц?.. — недобро уточнила Мидория. — Я сам этим займусь, — Бакугоу прорычал сквозь зубы. — Эй, Монома не провоцируй их! — Да, не опускайся до их уровня!       Злость начала мерно, верно кипеть. — Мм? Ох, да-да, я вел себя неподобающе званию героя, — он бессовестно развел руками и абсолютно не сожалеющим тоном раскаивался. — А вы не слышали?       Ведьма зло дернулась. Взглянула исподлобья, сдавив челюсть до хруста. Хрупкое и шаткое спокойствие Бакугоу уже было на пределе.       Ярость бурлила в венах горячей плазмой и обжигающим нитроглицерином, она грозилась взорвать здесь все к черту. Киришима и Мина лишь хмуро переглядывались, искренне не желая продолжать слушать ущемленных б-шек. — О героях, что жаждали мести и пали от рук злодея.       Его прямой взгляд на конкретно двух человек из конницы Бакугоу стал последней каплей. — Ребята, остыньте! — настороженно просит Мина. — Они же только этого и добиваются! — Если вы не успокоитесь, наши баллы сгорят вместе с ним! — Киришима.. — Ашидо...       Киришима сдавил губы и напрягся всем телом. Ашидо откровенно вздрогнула. Они скосили глаза на двух агрессивных одноклассников и напугались еще больше.       Животный рокот с двух сторон вселил в команды дрожь. — Смена курса. Сейчас же.       Команда Б-класса сбавила темп. Обернулась. Кто-то с ядовитым интересом, кто-то излишне напряженно — черт знает этих поехавших и то, на что они способны в порыве гнева. Здесь что одна, что другой — оба на всю голову больные. — Перед тем, как отжать у брата десять лямов.. — ..я выбью все дерьмо из этих охеревших Б-шек..!       Нитроглицерин звонко стреляет по пальцам.       Плазма ядовито горит вдоль спортивной красно-синей формы. ***       Бакугоу победно орет. Он к черту посылает весь 1-В, пока ведьма кривовато и надменно улыбается.       Мия, в общих чертах, не шибко лучше Бакугоу в этом вопросе — она зажала Нейто по рукам и ногам и, пока капитан их бравой конницы забрал все повязки у команды Мономы, она не преминула возможностью эту команду из строя убрать вовсе.       Чего ей стоила эта незаметная, а главное — действительно рабочая подсечка?       Ответ прост: не стоила ровным счетом почти ни хера — одно лишь движение пальцев и четкое представление того, как это должно выглядеть.       Команда Мономы упала, как подкошенная. Хитока не сказала о том, что она сделала, своей команде. Догадывалась, что Катсуки ее способов не оценит. Но ему и не обязательно об этом знать. Хватает того, чего знает его ведьма — этот белобрысый мудила явно перешел черту, решая сыграть на подобной провокации.       Мидории даже не стыдно. Ни на чуточку. Даже не на четверть йоты.       Потому что играть на чувствах людей — худшая из всех возможностей. В ту же секунду Мидория хмуро задумывается, а нахера такие люди в рядах героев, если они в порывах соревнований не могут держать язык за зубами. — Капитан команды коснулся земли! — громко замечает Мик. — Команда Мономы выбывает из соревнования! — Что? Каким образом? — Неужели мы тебя не удержали?.. — Стой, погоди. Монома, ты правда коснулся пола..?       Их команда выглядит потрясенной. Сбитой с толку. Прошедшая мимо Ведьма взглянула свысока. — Вот что бывает с людьми, которые, в попытке щелкнуть кого-то по носу, задирают голову так сильно, что не видят происходящего под ногами, — арктическим тоном, с иронией замечает Мия.       Забавно, думает она.       Забавно, что люди, которые кичились перед ней своими баснословными силами, в итоге оказались у обочины (на грязном грунте) с разбитым корытом (носом).       Забавно, что люди, возомнившие себя слишком сильными, в итоге получили банальную сдачу, об которую и спотыкнулись.       Забавно, что люди, обзывавшие А-класс кучкой высокомеров, сами оказались ничем не лучше.       И, что самое приятное: именно за это же они и поплатились. — Тц. Вот ведь.. ахаха, ладно. Неплохо-неплохо, — издевательская улыбочка скользнула по губам. — О да, вы только посмотрите на нее!       Монома раздраженно усмехнулся, вытирая кровь с губы. Мидория обернулась — хмуро, недовольно. Взглянула на него сверху-вниз, зло сощурив глаза. — Вернувшаяся из-       Он не успел договорить. Миева рука дернулась сама, так и причем с такой силой и скоростью, что неприятно хрустнуло в запястье.       Бешеный грохот, с которым Нейто только что плашмя приложили к полу, сравнится, разве что, с ударом по затылку Тодороки — хлестким и метким.       Взгляд Мии — бешеный. Она смотрит на него свысока и то, насколько же четко в ее глазах читается жажда сломать Мономе пару костей, прошибает до дрожи. — Еще. Хоть одно слово. Об этом месте.       Голос рокочет. Он проседает на два тона вниз, хрипит чем-то таким дьявольским и металлическим, пока глаза у Мидории горят кислотно-синим. Дрожит челюсть от злости, руки пробивает в яростную трясучку. — И я выжгу к херам твой поганый язык.       1-В смотрели на нее, как на прокаженную. Монома впервые побоялся вставить свои пять копеек.       Бакугоу, уже на тот момент знакомый с данной степенью бешенства, ничего не сказал своей ведьме. Лишь молча хлопнул Эйджиро по спине, мол: — Двигай давай. Здесь нам больше ловить нечего.       Их колесница двинулась дальше. Мидория тряхнула головой. Злобу это не сбило нисколько, но хотя бы фокус у нее сместится на других игроков этой гонки.       На себя она будет сетовать позже. Думать о том, как же она так не удержала эмоций, или же о том, что едва не довела Моному до сотрясения второй степени. Мидория, на самом-то деле, прекрасно понимала (хоть и в моменте не чувствовала за глухой яростью), как же испуганно на нее смотрели Киришима и Мина.       Мидория еще не понимала как именно, но уже четко к тому моменту осознавала:       Все-таки где-то она точно и знатно проебалась. *** — БИТВА КОННИЦ ЗАВЕРШЕНА!       У них дрожат руки. Коленки непривычно устали, спина гудит и мышцы болят. Во рту сушит, пот стекает седьмым слоем.       Мия сглатывает. Она жмурится из-за солнца и неверяще поднимает глаза на Бакугоу.       Заветная полоса с семи нулями плотно сжата в его кулаке.       У Катсуки ярко блестят глаза в жарком зареве дня. Губы предательски дрожат, грозясь растянуться в широчайшей улыбке. Они пересекаются взглядами.       Стадион в мгновение накрывает таким громким, раззадоренным.. — ДА, ЧЕРТ ВОЗЬМИ!       Бакугоу спрыгивает наземь. Мидория — вслед за ним, круто развернувшись. Она хватает его за горячие ладони, и они вдвоем, как последние придурки, снова начинают орать. — А ВОТ И ЧЕТВЕРКА ЛУЧШИХ! — верещит радостный с трибун Мик. — ПЕРВОЕ МЕСТО: КОМАНДА БАКУГОУ, ЗАРАБОТАВШАЯ ДЕСЯТЬ МИЛЛИОНОВ! КАЖЕТСЯ РЕБЯТА ИЗ 1-А НАСТРОЕНЫ СЕРЬЕЗНО!       Пальцы — в переплет с хлопково-белым, разглаживая швы красных нулей и единицы. Чтобы ладонь в ладонь — в крепком рукопожатии, в твердом и честном, показывающим сдержанное обещание.       Команда Бакугоу взрывается с победными воплями, Мина сносит Киришиму, они обнимаются крепко-накрепко, ведьма с лучшим другом широко улыбаются и победно возносят их общий трофей — многовесовой, безбожно в моменте важный.       Мидория улыбается, потому что у нее наконец-то получается, потому что Мидория честно начинает в свои силы верить. Мидория светится ослепительно ярко, потому что Изуку тоже прошел дальше, рядом с ней сейчас — Бакугоу, который крепко держит за руку и даже не думает ее отпускать; потому что с трибун на ее победу во втором забеге смотрит родная семья, а материнское и нежное «oh, ma fleur rebelle», приятно-тихо звучит на подкорке мозга где-то далеко-далеко. — ВТОРОЕ МЕСТО: КОМАНДА ТОДОРОКИ!       Тодороки ее радости не разделяет совершенно. Тодороки лишь хмурится и косит глаза на свою левую руку. Сжимает и разжимает пальцы, понимая, что он облажался.       Тодороки сжимает губы в полосу и раздраженно просит у команды прощения. Те его ободряют, говорят, что грех жаловаться на второе место, но на эти речи Тодороки уже до фени. Он поднимает глаза и разноцветные брови сталкиваются у переносицы.       У него возникли новые вопросы. И пока Мик и дальше самозабвенно орет про места, а Айзава-сенсей поздравляет ребят с окончанием второго тура, он подходит к Мидории и сухо говорит ему: — Есть разговор. ***       Изуку неловко. — Ох, эм...       Изуку, если откровенно, пиздец как неловко.       Деку только и может, что сжимать губы в тонкую полосу и нервно перебирать свои пальцы.       Тодороки, зачем-то, нахера-то, выдергивает Мидорию из всего этого балагана после второго тура фестиваля и тащит на приватный разговор. Деку от таких сюрпризов едва не обделался на месте — настолько хладнокровный был у Тодороки взгляд. Но ничего, вдох-выдох и вперед — по-крайней мере именно так Изуку себя и обнадеживал.       А такие надежды далеко не бесконечные. — Если мы не поторопимся, то в столовой будет не продохнуть, — он слабо скашивает губы в подобии милой улыбки, н-да только получается из рук вон плохо.       Потому что Тодороки давит.       Тодороки стоит и одним только своим видом, взглядом и аурой пришибает Деку к полу бетонной плитой. «Он.. отличается от Каччана.. и..»       В проблесках памяти вспыхивает одиннадцатилетняя Мидория. И даже нет, не То-чан. Не То-ока, не Окиниири-анэ и даже не Хи-нээ.       Вспыхивает психованая дура средней Сейджо. Та самая — у которой взгляд последнего отморозка, которая одними глазами может похоронить глубоко и на метров десять под землю. От одиннадцатилетней Мидории везло могильным холодом, убийственной яростью и отчужденным до колющей дрожи равнодушием.       И именно так сейчас выглядит Тодороки.       Мидории смутно начинает казаться, что все-таки чем-то его одноклассник на сестру похож. И когда подобная мысль начинает таиться где-то на подкорке сознания, то понимание больно простреливает затылок.

«Такими же ведь не становятся

просто так... Верно?..»

— Я не смог.       Он опускает голову. Прячет глаза под бело-красными волосами. — И не сдержал обещания.       Изуку хмурится взволнованно. Тодороки не стал пользоваться огнем, даже когда это было чертовски необходимо. Даже когда от этого зависела цена его.. победы.       В середине гонки, Тодороки украл повязку у Мидории. И в самом конце, когда у Изуку оставались считанные секунды, чтобы ее вернуть, то в их битву влезла команда Бакугоу.       Они выдали такой перфоманс, что почти все трибуны надрывно орали, срывая голос от сложившейся картины. Немалое количество людей задумывалось о том, все ли у них с головой в порядке, хотя ответ до банального очевиден.       Нет.       Нет, не в порядке. Это было ясно еще с того момента, когда Бакугоу сиганул со своей конницы, не страхуемый никем и никак. Не страхуемый, потому что все остальные «лошади», были заняты другим: Ашидо завесой кислоты отгоняла черную тень, Киришима отвечал за торможение Ииды. А Ведьма..       Она обезвредила Тодороки. Не всего, не полностью — она нейтролизовала всю его правую часть. Покрыла плотным, толстым слоем графена — усовершенствованного не через одно поколение, являвшимся сложной, но нереально действенной причудой. Ведьма зажала ему обе руки, но все что было ниже белых прядей оказалось полностью накрыто слоем защитного квирка. Лед обтрескался изнутри об слой горящего и твердого, неприятно оцарапав кожу, но дальше графена не прошел ни на миллиметр.       Это была чистая победа. Бакугоу рванул повязки с его шеи так сильно, что Тодороки едва не оторвало уши.       А Ведьма уже обгоняла их дугой. Она стояла по другую сторону и была готова Катсуки ловить. Да и, чего уж таить — поймала идеально. Словила так, что ни она, ни он и пальцем пола не коснулись.       Ни одного правила они не нарушили. И, по факту, являлись чистыми победителями, которые ради своей победы проявили ум, смекалку и техничность собственных причуд. «Да уж.. меньшего от Хиччан и Каччана вместе я и не ждал..»       Но Тодороки проиграл из-за этого. Он не смог вырвать руки из захвата защитной причуды. Не остановил Катсуки, когда мог сделать это.       Он был повернут к нему своей левой стороной. Тодороки мог Бакугоу ошпарить и обжечь, не допустить его наглой выходки.       Но не стал. Почему-то.       Изуку смутно догадывается, почему.       Однако, кажется, сейчас Тодороки волнует совсем не это. Изуку так кажется, потому что взгляд одноклассника не горит раздражением от проигрыша — о, нет-нет. В нем явно есть что-то другое — любопытство, холодное и расчетливое. Живой интерес, который Тодороки очень старательно прячет.       И ведь получается же. — Ни моя команда.. — левая ладонь вытаскивается из кармана. — Ни твоя и даже ни команда Бакугоу.. не смогли увидеть этого.       Левая сторона — проклятие. Это разъедающая злость, бесконтрольные всполохи гнева в ненужный момент. Грубый и слишком длинный язык в тот момент, когда тебе стоит быть холодным и вежливым. — В тот момент я понял. Хоть и был обескуражен. Ведь.. после того, как Мидория пострадала в USJ, нам запретили приближаться к Ному, но...       Его взгляд исподлобья блеснул нездоровой догадкой. — Все равно я единственный, кто видел всю силу Всемогущего.. — Что.. ты хочешь этим сказать..? — Я хочу сказать, что твоя аура очень похожа на него. А если еще и учитывать слова твоей сестры... — К-какие слова? — зеленые глаза округлились. — В автобусе, — разноцветные брови сошлись у переносицы. — Что-то вроде: «он не ломает себе кости, поэтому причуды не похожи».       Мидория округлил глаза. Он был уверен, что Тодороки спит, пока Хиччан нагрела себе место на его плече. — А.. эти слова, — рассеяно обронил Деку.       И повисла томительная тишина, пока Тодороки не спросил это серьезное, твердое: — Мидория... ты что, внебрачный сын Всемогущего?       В ребра жахнуло не по-детски. Удивление, испуг, волнение, негодование — все стрельнуло разом и за секунды. Тодороки смотрит тяжело и требовательно, Изуку вмиг теряется, из головы вылетело все здравое и цельное — получилось выдавить только что-то вроде: — Д-да нет, все не так! Знаю, внебрачный сын, наверное, так же оправдывался бы, поэтому скорее всего ты мне не поверишь, но я клянусь! Я правда не-! — Понятно, — сухо и холодно перебивает Тодороки. — Ты сказал «все не так». Значит между вами есть связь, о которой нельзя говорить..       Деку как язык проглотил. И как только открыл рот, в попытках оправдаться, его снова осадили: — Суть не в том, — серо-бирюзовые глаза цепляются за проход. — ...Мой отец. Старатель. Всегда был героем номер два. И если ты связан с героем номер один, то..       Прохладный взгляд опять проходится от зеленых кудрей вплоть до пят. — Я непременно должен тебя одолеть.       Изуку непонимающе жмет губы в полосу. Он ждет пояснений. — Мой отец делает все, чтобы улучшить свое положение в обществе. Он сделал себе имя своей несгибаемой волей. Вот почему Всемогущий всегда был для него, как бельмо на глазу. И так как он не смог превзойти его, он придумал план.       Деку хмурится.       Потому что Деку, на самом-то деле, все это уже знает.       Деку прекрасно знает, что у Шото есть мать в больнице. Деку знает, что Шото — идеальный проект, он даже не ребенок. Что его зачали нарочно, до этого создав брак по договорам, где не было никакой любви.       Деку все это прекрасно знает, но он не мудак говорить об этом сейчас.       Изуку выслушивает все от, вдоль и поперек, и все равно в груди у него безбожно сводит от несправедливости ситуации. Мидория внезапно понимает, почему Тодороки-кун и одиннадцатилетняя Хитока нереально друг на друга похожи.

      Вместе с тем приходит четкое понимание, что у Тодороки проблемы. У Тодороки проблемы с понимаем собственных эмоций, он отторгает свою же причуду — у Тодороки проблемы не меньше, чем у Хитоки, но вот только в отличие от Мии, Шото было поделиться этим буквально не с кем. «..впрочем, нихера нового»       Они слушают.       Они стоят и подслушивают. Катсуки — уперевшись глазами в стенку напротив. Хитока — прикрыв веки.       Они слышали. Слышали все от и до — на фразе о том, что Тодороки Энджи всегда был вторым героем, Хитоку пробрала едкая дрожь. Губы исказило кривой усмешкой, кулаки вновь зачесались — до одури захотелось выйти из собственного укрытия и вылить Тодороки на голову всю правду. Но это означало сдать с потрохами свое местоположение и заодно подставить Катсуки. А вот до последнего Мидория никогда бы не опустилась.       Мидория мысленно усмехается. И естественно вкривь.       Мидория на полном серьезе думает, что Тодороки — круглый идиот. Хотя вместе с тем у нее есть крайне четкое понимание:       Она сама ничем его не лучше.