Ты – ошибка в моём сердце

Есть такие люди... Очень, падла, везучие. Не то что люди – это ведьмы и колдуны. Ходят зимой без огромного пуховика, в лёгкой летней куртке, а всё равно болеют раз в год. Высыпаются всегда, хотя обычно спят от силы часа три. Им плохие смертные (или просто заёбанные) завидуют чёрной завистью, а хорошие — белой. И если Арсений, сама скромность, не признавал этого, Серёжа с Оксаной готовы были от несправедливости рвать на себе волосы, потому что он попадал именно в эту категорию больно удачливых. — Блять. Как же хуёво-о-о, — подруга еле разлепляет опухшие глаза и, опираясь локтями, неловко приподнимает свою тушу. Им ко второй паре, к счастью. К первой она бы просто не проснулась — не обладала магической способностью оставаться полной сил при любых обстоятельствах как Арсений. Он лёг в чёртовых четыре утра. Так почему же сейчас улыбается, как ни в чём не бывало, а не помирает от сушняка в постели? Маячит перед глазами вечно ещё, о чём-то по телефону разговаривает — съезжать, что ли, собрался. Они снова напились, да. Прошло уже больше десяти дней, как Арсений и Антон не общались. Никак не контактировать было трудно. Но вполне возможно. Учёбы много, домашки тоже, однако он мог бы и забить — всё равно снова придётся оканчивать пятый курс. Бессмыслица какая-то. Друзья его понимали и старались поддерживать. Но это гадкое чувство никак вот не покидало. Находилась свободная секунда, и сразу же мысли овладевали разумом, по типу «я соскучился» или «хочу узнать как он». Дело даже и не в гордыне. Просто Арсений уже правда стал бы вести себя слишком навязчиво. Как какой-то сталкер. Раньше это вообще не волновало, а сейчас он вдруг решил быть правильным. Почему? Почему теперь он более добр? Ответ очевиден. До смешного. Но признаться самому себе в не дружеской симпатии... Для этого потребуется ещё кучу времени. Даже для Арсения, который к своей бисексуальности, осознанной ещё в подростковом возрасте, отнёсся, как к снегу в августе. Неожиданно, но... Ладно, с кем не бывает. — Ну Арс. — A? — он, вздрогнув, оборачивается и отвлекается от самоуничижения на уничижение Оксаны. Разумеется, он фотографирует подругу именно в таком шикарном виде: после пьянки, когда она в помятой одежде, с размазанным макияжем и отёкшим лицом. — Слушай, — он щурится довольно, абсолютно серьёзно выдаёт. — Улыбнись-ка. — Хватит ржать, — Арсений смеётся сильнее, делает последний, самый лучший кадр, где Оксана показывает ему фак, и кидает телефон на нижний ярус кровати. Спасти её от обезвоживания может только он — добрый Серёженька-пироженка грызёт гранит науки где-то в собственной студии, чтобы подготовиться получше к учёбе. У них задание какое-то важное, а Арсений даже не вникал в суть. Лучший студент, ничего не скажешь. Оксана уже совсем грустнеет, убирает нагло закинутые на столик ноги и хочет подняться с диванчика, чтобы пойти за водой. Он останавливает её и только интересуется невзначай: — Бутылку из холодильника? — О-о-ой, хороший мой, — протягивает она слащавым голоском, посылает ему воздушный поцелуй, снова ложится. — Любую. Лишь бы попить. Арсений хмыкает, послушно топает к мини-холодильнику, случайно в этой тесноте задевая чью-то разбросанную одежду. Даже сам ощущает жажду, когда смотрит за тем, с каким большим энтузиазмом Оксана пьёт, казалось бы, безвкусную воду. Он треплет её по макушке — или, если быть точнее, путает и так лохматые волосы — забирает бутылку и идёт набирать водички. Ледяная вода у них в комнате должна быть всегда, несмотря на погоду. Да и весна ведь, становится жарко и душно. Именно так Арсений успокаивает себя, когда ловит на мысли о переезде. Жить в жару втроём тяжело. Не хватает уже не только места, но и воздуха. Это весьма проблематично. А тут как раз вовремя друг расстался с девушкой, с которой делил арендную плату. Нужно быстрее думать и хвататься за эту возможность, пока никто не заселился. Но Серёжа с Оксаной ему не поверят. Такой импульсивный поступок он способен совершить скорее не из-за желания освободить другим людям комнату, а просто из вредности. Чтобы выполнить обещание и не пересекаться с Антоном нигде, даже у дверей. Будучи соседями никогда больше не видеться достаточно трудно. В его глазах переезд – более эффективный способ, нежели ранние подъёмы. Особенно учитывая нестабильный в последнее время график Шастуна. Недавно он вообще вышел за двадцать минут до пары, хотя считает, что это безумно поздно. Арсений ещё долго рассматривал его спину и боялся идти дальше по коридору — странно было осознавать, что минуту назад Антон проходил мимо двери их комнаты. В общем, поначалу соседство ему нравилось, он считал, что это – огромное везение, а сейчас... Сейчас даже столкнуться неловко. Будет ли это провокацией? Серьёзно ли Антон отнёсся к его обещанию? Арсений не знает и просто ищет различные варианты решения возникшей проблемы, но не хочет лишний раз заставлять близких переживать. Мама наверняка поймёт, что что-то случилось. И как тут объяснить эту ситуацию, своё детское поведение? Что сказать в оправдание? — Я... — Оксана прикрывает ладонью рот и жалостливо смотрит на друга. — Щас блевану... — Чего?! — очень вовремя она вырывает Арсения из депрессивных размышлений и, вздохнув, машет ладонью. Мол, всё хорошо, отмена. — Принести тазик? — Нет, не надо... — она кидает в него подушку и попадает в телефон с включённой камерой. — Мне вообще-то плохо. Может, хватит меня фотографировать? — она болтает ногой и осуждающе смотрит на Арсения, когда он с максимально счастливой и искренней улыбкой листает её убогие фотки. Уголки губ опускаются, сердце на секунду замирает и по ощущениям падает в желудок. Оказывается, видеть недовольное лицо Антона – так... привычно и обыденно. Мило. — Что там? Одна фотка получилось нормальной и тебе грустно? — несмешно шутит Оксана, но спустя несколько секунд неловкой тишины нервно кусает губу. — Что случилось-то? Арс? По собственной вине он, залиставшись, наткнулся в галерее на фотографию Антона. С париком. Ту самую, которую он сделал втихаря, без спроса. На память. Правда, он потом выложил это на страничку, добавил ещё глупые хештеги. Наверное, Антона это бы сильно разозлило. Он начал бы говорить что-то о правах человека, обиженно поджал губы, и Арсений, сдавшись, всё удалил, чтобы не разочаровывать его. Прислушался бы, хотя обычно дальше своего носа не видит. Просто это... Антон. К нему хотелось относиться более, что ли, справедливо. Палец замирает над кнопкой удаления. Оксана многозначительно молчит и ничего больше не спрашивает. Всё-таки, важное дело — решить, удалять фотографию или нет. Он разглядывает широко распахнутые, зелёные глаза. На свету они очень яркие, внутри радужки видны другие цвета. Похоже на лес. Невероятно красиво. Он удаляет, но понимает, что наверняка её через некоторое время найдёт в корзине и восстановит. Даже несмотря на то, что в его профиле есть точно такая же, которую можно тупо заскринить. — Да просто задумался о кое-чем. Ничего такого. Задумался о том, что хотел бы встретиться, помириться, разрешить всё. Разобраться в чувствах этих странных. Залип на прекрасные глаза этого придурка. Ничего такого, конечно. — Ты же знаешь, что я тебе не верю? Арсений грустно улыбается, усмехается. Кивает, когда слышит: — Но допрашивать не собираюсь. Она даже не лезет в душу, а всё равно поддерживает будто. Одним лишь взглядом, который полон понимания. — Спасибо, Оксан. «Меня бесит видеть тебя каждый Божий день!» Тоска – это официально одно из самых... неприятных чувств.

***

Возможно, дело в дизайне самой листовки? Или многие студенты, увидев предыдущие объявления, исписанные странными надписями «выбран Арсений Попов», просто-напросто посчитали предложение несерьёзным? Но не могли же, все до единого, учащиеся на дизайнерском факультете это заметить? Взять даже тех, кто в тот злосчастный день не пришёл. Всё это, конечно, очень круто, но уже к четвёртому курсу Антон планировал закончить свой проект. Где-то в глубине души у него теплилась надежда, что такой прекрасный дизайнер, как Арсений, захочет с ним сотрудничать. Даже несмотря на их «вражду» и взаимную ненависть. И вроде можно спокойно найти замену. Да и желающих достаточно, стоит просто поискать получше. Но на подсознательном уровне Антон хочет совсем не этого. Признать такое тяжело. Именно поэтому он, как какой-то местный сумасшедший, с надетым наизнанку чёрным свитером — если бы не ветер, он бы тут просто расплавился под палящим солнцем — упрямо расклеивает весь стенд своими непримечательными, белыми листочками, и ловит подозрительные взгляды окружающих. Все вокруг бегут на учёбу, громко переговариваются между собой, обсуждают проблемы или просто смеются. Одна девушка, сразу понятно, невероятно энергичная, шустро фотографирует номер с чужого объявления и, довольно улыбнувшись, также быстро убегает. Ещё долго Антон провожает её взглядом, наблюдая за прыгающими, как пружинки, кудряшками. Похожа чем-то на его сестру. И на Арсения. Мысль эту он старательно отгоняет и бредёт поскорее в универ. Сегодня вставать раньше за два часа стало очень лень и, забив на всё и вся, Антон пришёл прямо впритык. Когда он переступил порог нужной аудитории, буквально почувствовал на себе кучу пар глаз. Или сам чего напридумывал. Правда два парня, идущие сзади, точно обсуждали именно его. Одного зовут Егор — участвует во всех странных для Антона мероприятиях и вечно таскает с собой другого парня, который выглядит немного... пугающе. Ему не семьдесят лет, поэтому осуждать никого Антон не собирается, но себе такое количество татуировок не набил бы и под дулом пистолета. Слишком много внимания. И мнения частенько у всех складываются отрицательные. Для него это очень страшно — заметить на себе много лишних взглядов. Тем более, когда это повторяется из раза в раз. За пару минут, во время которых вместо того, чтобы слушать преподавателя, Антон бездельничал, он даже проникся уважением к совершенно незнакомому человеку лишь из-за его смелости набить себе татуировки. Вроде бы, Арсений с ним здоровался. Значит, они дружат? Снова эти доводы и мысли о том, с кем Антон якобы хотел отдалиться. Отдалиться-то отдалился, а вот перестать думать о чем-то постороннем... Почему-то это вдруг стало очень трудно сделать — переключиться на что-то и закончить дело до конца. Да и на паре с шутливым Василием Александровичем вдруг стало не хватать шумного Арсения, который всё ещё припоминал свою выходку с нарисованной бородой. Такой дурак он, конечно. И почему Антон думает об этом с непонятной нежностью и ностальгией? Сложно всё это. Хочется только скрыться от всего мира под одеялком в общаге. Поспать, в конце концов, а не слушать лекции и учиться. Вообще будто ничего больше не хочется. Без Арсения, оказывается, так тихо. Так грустно. С подобными мыслями проходят все лекции. С противной печалью на душе. Абсолютно все люди теперь кажутся невероятно счастливыми. И он один, потерянный в огромном мире, страдает. У преподавателей внезапно настроение доебаться или изучить какую-то странную тему, которую придётся зубрить после занятий, хотя сил не осталось вообще. День оказался безумно сложным не только морально, но и физически. Уже стемнело к концу последней пары. Ноги буквально отказывали, и разумный Антон, с рюкзаком, в котором валялись большие тетради и учебники, решил попереться за баночкой кофе. Пятнадцать минут, и он был бы уже дома, а там как раз таки коробки с этим самым кофе. Просто самоистязание какое-то. Но, по-детски загоревшись этой идеей, Антон упрямо шагает к автомату, пытаясь разглядеть хоть что-нибудь. Глаза устали и наверняка покраснели. Попадает он по кнопке «C2» не с первого раза и даже не осознаёт, что деньги-то, блять, не кинул. Он настолько устал от учёбы, что котелок не варит? Или дело в другом? Он тяжко вздыхает и хочет снова нажать на кнопку, но замирает: — Помощь нужна? Ира. Она слишком радостная, её слишком много. Но она, похоже, сильно рада пообщаться — улыбается широко и наивно ждёт ответа. Что такого особенного она в нём увидела? Какую цель преследует? Почему её глаза так странно блестят, хотя поблизости фонарей-то и нет? От автомата слабый свет, да и только. — Да нет... — мямлит Антон, но знакомая уже неуклюже наклоняется за упавшей баночкой, достаёт, протягивает с радостью ему. Смотрит на руку с кольцами. Завороженно. Видимо, даже забывает, для чего сама сюда пришла. Или пришла, только чтобы пересечься с ним? — А... Спасибо. Держи, — он отдаёт ей сотню наличными, кивает в знак благодарности, хоть и не понимает, для чего они тут вообще стоят и так мирно беседуют. — Так и знала, что ты всё равно отдашь деньги. Ты не меняешься, — звучит так, будто до этого Ира когда-то его знала. Кто-нибудь вообще его знал? Антон сам с собой словно не знаком. Зачем покупать кофе и удивляться, когда человек отдаёт тебе деньги? Она ведь не обязана ничего ему покупать. Даже Антон уже о чём-то догадывается. Неловко улыбается Ире и пытается отрицать очевидное. Неужели он вообще может кому-то... нравится? Ира пытается найти с ним встречи. Помогает ему. Ей интересно, по её словам, его слушать. Она вечно улыбается, смеётся, не отрывая от него взгляда. Краснеет, когда касается его, даже случайно. И вдруг Антона прошибает, словно током: Он тоже краснел, когда Арсений сильно близко наклонялся к его лицу. Он тоже помогал ему, когда чинил ноутбук. Просто так, к тому же. Арсения, как бы не было неловко этого признавать, интересно слушать. Встречи с ним были судьбой, но сказать, что это всегда ему не нравилось, было невозможно. Что бы это могло значит? Антон эту мысль так и не развивает, потому что отвлекается на тихий смех Иры. — Ты свитер наизнанку надел? — она поддевает этикетку пальцем, встав на носочки, чтобы достать до воротника, мило улыбается. — Я завтра тоже так надену, будет парная одежда, — химикает и немного нервно прикрывает ладонью рот. Она близко. Она довольна. И она... не тот человек, который заслуживает разбитого сердца. Никто не заслуживает. Антон немного отступает, поправляет свитер, оттягивая его чуть-чуть от шеи — просто чтобы занять чем-то руки. Поджимает губы и виновато смотрит, когда Ира о чём-то увлечённо рассказывает. Вот так, стоя вечером у автомата с ней, он вообще впервые задумывается о возможной симпатии. Какой же он глупый. И как же это нечестно по отношению к Ире. — Чёрт, — он ерошит волосы, ёжится от вечерней прохлады. — Прости. — Что? — отрывается девушка от рассказа своей увлекательной истории и заинтересованно переспрашивает. — Что ты сказал? Я не услышала. Что ему ответить? «Прости, что невзаимно»? Разве это... не ужасно? Антон не совсем разбирается, но понимает же, насколько это неправильно — так прямо всё выдавать. Вдруг она бы не хотела, чтобы он знал? Вдруг он ошибся? Он так на это надеется. — Ничего, — отнекивается Антон и на её улыбку может ответить только растерянным взглядом. Ужасно. Просто ужасно.