Ты – ошибка в моём сердце

За девятнадцать, почти двадцать лет существования можно успеть многое повидать: предательство близких, сложности в подработках и учёбе, выгорание или, что похуже, одиночество. Беспредельное. Когда ты совсем один. Совсем. И не знаешь, как иначе. Стоило Арсению появиться в его бренной жизни, осознание того, насколько безумные есть люди, осветило, как яркая вспышка. Даже от такого человека невозможно было ожидать столь внезапного абсурда. Кто знал, что ему придётся надеть на этот идиотский «спектакль» костюм? И, блять, парик? Парик с длинными волосами. К качеству претензий нет, всё вполне себе престижно, как и полагается их университету, однако, по невероятному стечению обстоятельств, Антон должен надеть наряд с цветами «вырви глаз». Конечно же, он никуда не планирует идти в этом виде. Хоть убейте. И да, он уже его надел. — Отпусти, — слишком капризно выдаёт и, охуев, замолкает. — Ну правда.. Арсений держит крепко, тащит, как нашкодившего кота. Пользуется, падла, высоким ростом. Смиряет строгим взглядом, но снова сыпется из-за нелепости картины. Хорошо, что он всё-таки взял костюмы из гардероба театрального кружка. Без спроса только. Эту деталь он обязательно Антону расскажет, но чуть позже. Честно, белоснежные длинные локоны ему определённо к лицу. Шастун слышит ржач и пытается снять парик, но его руку ловко ловят, останавливая. От стресса он и не замечает, сколько раз дал к себе прикоснуться. — Ты уверен, что мы будем выступать без костюмов? Разумеется, Антон кивает. Хмурит брови, снова вспомнив, как пару дней назад Арсений написал ему и попросил что-то там выбрать. Теперь понятно, что именно. Он вздрагивает, потому что выдёргивают из мыслей безжалостно и резко: — Другие команды.. — твёрдо произносит совсем рядом с ухом. Антон отодвигается. Задолбал он со своей тактильностью. Или что это, чёрт возьми, такое? — Будут петь и танцевать. Думаешь, прокатит, если мы тупо расскажем простенький диалог? Снующие туда-сюда студенты иногда косятся на них. Антон делает такое суровое лицо, что Арсений невольно залипает. Какие-то необычные фетиши. — Почему я с таким, блять, париком? — Другого нет. — А у тебя почему короткие волосы? Старшекурсник фальшиво улыбается и отворачивается, буквально приказывая молча следовать за собой. Антон ещё от прошлого инцидента (когда чёрт дёрнул отомстить недругу его же выходкой) не отошёл и, на удивление, послушно топает рядом, хоть и бурчит себе под нос. Всё же, стоит прислушаться к Арсению. Он ведь, получается, помогает. Для него эти оценки вообще не важны. И всё равно зачем-то трудится. Откопал вот костюмы, а мог и не париться. Заботится, что ли? Теперь Антон не шугается, подумав о заботе с чьей-то стороны. Будто на кону вся жизнь, ей-Богу. Наоборот, складка меж бровей разглаживается и, глядя на их ладони, — Арсений вцепился и не отпускает, боится, что убежит — реагирует поспокойнее. Словно.. привык. Наверное, правда уже привык. Слегка. Радоваться или ужасаться этому доводу? — Сценарий выучил? — Арсений улыбается. Задаёт вопрос, на который наверняка знает ответ. Они же вдвоём репетировали. Проводили столько времени вместе. И не ссорились. Он слишком мягок. Надо что-то менять в своём отношении к этому человеку. Так не хочется. Антон отвечает запоздалым кивком, замирает ненадолго у двери аудитории, и Арсений по инерции поддерживающе хлопает по плечу. Он недовольно фыркает после этого жеста, но успокаивается. Снова кивает, на этот раз самому себе, и заходит. Помещение встречает их шумом и гамом. Многие перед выступлением переживают, готовятся со своими парами. Кто-то в одиночку — такие же счастливчики, которым попались всякие дебилы. Ребята, что давно забили на проект, весело переговариваются. Они плюхаются почти синхронно на стулья, и пока Арсений копается в телефоне — чего ещё можно было ожидать? — Антон сразу же хватает листик. Читать свои реплики, естественно. Хотя может уже показать их на языке жестов, как шутил его «любимый» сокомандник. — Если так боишься, просто напиши на руке, и будет тебе счастье, — сидит довольный, будто спас кому-то жизнь своим оригинальным лайфхаком. — Так нечестно. И я не боюсь. — В этом весь ты, — и если раньше подобные фразы были с упрёком, сейчас в них сквозит странное восхищение. Чем восхищается-то? Чрезмерными педантичностью, занудством? Обладал бы Арсений телепатией, обязательно ответил: «Справедливостью. Восхищаюсь твоей справедливостью». А Антон, конечно же, снова на время забыл бы свой же образ безэмоционального робота. И раскраснелся, неловко отворачиваясь, потому что слов таких никогда не слышал. Когда наступает их очередь, Антон вдруг начинает конкретно нервничать. Ему всегда было плевать на такие задания. И стихи в школе рассказывал нормально — с каменным лицом, как всегда. Теперь недоверчиво поглядывает на преспокойного Арсения, выходит за ним в центр аудитории и.. Теряется. Теряется от безупречной игры. От того, насколько комфортно человек может ощущать себя перед публикой. Одного взгляда голубых глаз, на которые так кстати падает солнечный свет, хватает, чтобы хотя бы ненадолго взять себя в руки. Арсений надевает маски профессионально, проживает свою роль, будто всю жизнь был человеком, которого сейчас играет, и умудряется оставаться искренним. Даже Антон, который плох в актёрском мастерстве, не обходится без притворства, являясь безумно прямолинейным. Как ему удаётся? Аплодисменты – всего лишь вежливость и уважение других студентов. Можно сказать, понимание. Но в конце сценки, когда Арсений по привычке кланяется «зрителям» с сияющей улыбкой, Антон улыбается тоже. Широко и по-настоящему. Внимание других людей никогда ему нравилось. Но с Арсением оно вдруг стало легче восприниматься. Арсений в этот день научил его чему-то новому. Дал пример для подражания, сам того не подозревая.

***

Могло ли разве произойти столько всего хорошего без каких-либо проблем? Ответ очевиден: нет. Нет, нет и ещё раз нет. Потому что вместо того, чтобы купить костюмы или, в конце концов, попросить Антона скинуться, Арсений, блять, взял и украл их. Какими бы замечательными у него не были отношения с актёрами из театрального кружка, забрать дорогостоящие парики и наряды без гарантии на возврат в первоначальном виде, нельзя даже самому авторитетному из команды. Это же гардероб съёмочной группы. Каждая пылинка здесь важна. Но доступ у Арсения в «священную комнату» есть, о чём этим доверчивым людям стоило бы задуматься — идиот Попов воспользовался собственными привилегиями, знатно очернив Антону совесть. Позор. Ужас. Кошмар наяву. Знал бы, ни в жизни не стал носить что-то «на время украденное». Да ещё и на важный проект. Вдруг кто-то бы понял? И если мозги отсутствовали тогда только у Арсения, отдуваться приходится обоим — Антона тупо заставили помочь отнести костюмы, надавив на жалость. Подозрения появились с самого начала. Когда вся история была пересказана без вранья, ему захотелось провалиться под землю от стыда. Но всё. Он уже стоял с закинутыми на плечи костюмами и париком в руке, пока второй покоился на макушке. Которая совсем скоро взорвётся от количества поступившей в нее информации. Пол скрипнул. Антон, зажмурившись, почти рявкает на Арсения: — Вдруг сюда кто-нибудь придёт? Он, весёлый с какого-то хуя, шагает в полумраке вперёд, протягивает руку, чтобы забрать парик, и успокаивающе произносит: — Спасибо за помощь. Как можно быть настолько бессовестным? — Помощь? Ты благодаришь меня за.. Где-то за дверью раздаётся мягкий женский голос. Неторопливые шаги всё ускоряются и ускоряются, и Антон спрашивает почти отчаянно: — Что нам делать? — глаза, не привыкшие к темноте, еле разглядели довольное лицо. — Арсений? Названый не откликается, но без колебаний хватает чужую, вспотевшую от волнения ладонь и буквально роняет тушку на себя. Растерянный Антон не успевает даже пискнуть и, во время своего полёта, судя по звуку, ломает что-то сбоку. Может даже спину. Он задевает ногой чёрную кнопку с длинным проводом и переворачивает её. Кристаллики начинают светиться, как новогодняя гирлянда. Антон оказывается вплотную к Арсению и судорожно пытается вызволить себя из так называемого плена — его злодей впереди и совсем близко. Сзади многочисленные вешалки с одеждой, висящие на металлических подставках. Дверь открывается с неприятным скрипом. — Быстро бери и погнали, я пиздец как кушать хочу, — устало говорит какой-то парень, обращаясь к девушке, которая заходит внутрь и скрывается в неком «проходе» между несколькими рядами. Когда Антон делает глаза по пять рублей, мысленно Арсений называет его оленёнком Бэмби. Взглянув на собственное отражение в грязном зеркале — зачем его сюда только повесили, если не пользуются? — осознает, с какой улыбкой смотрит на лицо перед собой. Ярко-фиолетовый цвет мерцает, делая его особенно привлекательным. — Она же нас увидит! Арсений не слушает, в странном порыве щипает его за покрасневшую щеку — вовсе не больно, только чтобы поиздеваться чуток. И потрогать. — Блять, ты.. — Ничего не будет. Мы же их просто одолжили. — Одолжили?! И почему «мы», я не участ.. Как зачарованный, щипает теперь за ухо. Главное, чтобы незнакомка не решила вдруг проверить, что за звуки раздаются за горой одежды. И, желательно, не включила свет. Он не боится попасться, но спрашивает нарочно с волнением: — Будем умолять нас простить? — отпускает чужое ухо из цепкой хватки, и Антон, насупившись — правда, видимо, испугался — трёт его пальцами. Так и замирает, вкопанный. Сегодня Арсений определённо сходит с ума. Сходит с ума, потому что останавливает внимательный взгляд на чуть-чуть блестящих от слюны губах. Наклоняется, выдыхает прямо в эти самые губы и борется с ярым желанием их поцеловать — страстно, в какой-то степени даже жадно и грубо. Впиться в них, прижаться тесно к теплому телу и не отпускать этого парня до тех пор, пока не нагрянет ещё одна парочка, чтобы взять что-то из гардероба. А Антон.. Антон в ахуе. Он не напуган, не чувствует отвращения, нет. Просто стоит, как статуя, в одной позе и не может остановить происходящее. Но Арсения останавливать и не надо — он никогда не станет делать что-то подобное против воли Антона. Если застыл, будто неживой, значит, не хочет. — Ты же купил билеты в кино? — интересуется громко девушка, наконец подходит к выходу. И захлопывает с силой дверь. Неловко. Настолько, что в голову, в которой обезьянка стучит тарелками, приходит только дешёвый трюк — сделать вид, что хотел шепнуть что-то на ухо. У Арсения с Антоном практики с шептанием в ухо достаточно. — Давай тоже сходим в кино? Ещё, блять, лучше.