Парижская партия

⠀

«Если я не буду протирать звезды каждый вечер, — думал Ёжик, — они обязательно потускнеют…»

Pomme — anxiété

      С трудом переступая порог съёмной квартиры, Чимин бросает рюкзак на пол и хлопает дверью несколько раз — нормально закрывается та лишь с третьего. Даже на такое, казалось бы, элементарное действие нужно приложить определённое количество сил, но сегодняшний их запас беспощадно и подло иссяк: глаза слипаются, ноги ватные и жутко болят, а голова навязчиво трещит, не давая покоя. Чимин заработался, переучился и, честно говоря, просто по-человечески заебался за сегодняшний день.       Адски хочется спать, просто упасть лицом в подушку и стать с ней единым целым, но в ближайшие два-три часа сделать это вряд ли получится: нужно хоть как-то подготовиться к занятиям, закончить картину (за которую, на удивление, обещали неплохо заплатить) и поесть. Боже, если бы словами можно было передать, насколько Чимин голоден, то это была бы трагедия масштабнее «Ромео и Джульетты». Последний раз он ел утром, хотя и тот несчастный бутерброд, который он с трудом запихал в себя, едой назвать язык не повернётся. Сумасшедший график под названием «подработка-учёба-работа-дом-смерть» заставляет его вставать на три грёбаных часа раньше положенного, чтобы успеть дорисовать картину форматом пятьдесят на семьдесят сантиметров. Но не стоит спешить давать Паку подзатыльники за то, что тот не умеет распоряжаться собственным временем: получить нормальный заказ удаётся так редко, что от подобной перспективы отказываться никак нельзя.       На это есть много причин, думать о которых этой ночью хочется в последнюю очередь.       Чимин некоторое время сидит на полу около входной двери, чтобы разуться и дать ногам отдохнуть. Глаза так настойчиво прожигают дыру в плинтусе, что в какой-то момент хочется стать мышью и аккуратно спрятаться где-то за ним. Наверняка грызунам плевать на то, что испытывает кто-то вроде Чимина, и проблем у них, вероятно, меньше, как и требований к себе и к жизни в целом. А ведь огромному количеству людей повезло куда меньше, чем Паку, — интересно, как они ещё живы? Одно радует: мозг отвергает подобные мысли довольно-таки быстро в целях самосохранения, ведь лишний груз этому мальчику точно не нужен. Ему нужен кофе. И умыться холодной водой, потому что в данный момент он рискует заснуть на месте, если хоть на минуту закроет глаза. Приходится постоянно моргать и терпеть изношенные за день линзы, которые по ощущениям высохли ещё несколько часов назад.       Да уж, на завтрашних парах Паку придётся ой как несладко, его статус отличника наверняка в скором времени перейдёт в статус сонной мухи, которая вместо учёбы клюёт носом тетрадку с конспектами и пускает слюни на рабочий стол. Оказывается, школа действительно была достаточно беззаботным временем…       Спустя несколько коротких минут сомнительного отдыха Чимин всё-таки поднимает пятую точку с пола и волочится на кухню, чтобы поставить чайник и разогреть оставшийся с прошлой готовки рис с отварной курицей. За окном уже кромешная темень, до которой сеульский уличный свет не в силах добраться, — поспать получится от силы часа четыре, что в перспективе не так уж и плохо.       После нескольких незамысловатых действий и трёх минут ожидания микроволновка наконец издаёт громкий противный писк; Пак клянётся, что готов без стеснения отбросить пластиковую крышку и как голодный зверь наброситься на тарелку, но сил на это попросту нет — он еле как осиливает один кусок за другим, параллельно листая ленту в Инстаграме.       На верхней части экрана вдруг появляется уведомление о сообщении. kimtae: Привет, не отвлекаю?       Чимин издаёт нервный смешок и думает, что хуже уже не будет: он определённо обречён на тяжёлую бессонную ночь. И короткий разговор с Кимом положение не усугубит: спастись от недосыпа уже попросту невозможно. Он нехотя отвечает, доедая остатки риса, который кажется ему таким вкусным, что появляется желание сварить ещё кастрюлю и не отходить от неё минимум часа два.

parkjimin: Привет, ты что-то хотел?

kimtae: Разве я не мог написать тебе просто так?       Интересно, Ким Тэхён знает, что эта фраза является практически гарантом того, что собеседнику что-то нужно от тебя?

parkjimin: Когда ты хочешь написать «просто так», ты без привета скидываешь мемы или спамишь смайликами

kimtae: : 0 : ( 0-0 : P :) :) :) :) :) :) :)

parkjimin: Урыл…

kimtae: Не урыл, а закопал! Хах На самом деле я хотел позвать тебя дружно подеградировать с нами :)       Что и требовалось доказать…

parkjimin: По какому поводу?

kimtae: Неужели для этого нужен повод? :)

parkjimin: Нуу… Да?

kimtae: Аааащ. Неправильный ответ! Можешь считать, что мы отметим первый месяц учёбы:) Ну, что? Пойдёшь?       Так, умные тёти на Ютубе учили не поддаваться манипуляциям, а старших Чимин привык уважать и слушать.

parkjimin: Нет

kimtae: Эээээй! Почему?

parkjimin: Прости, я много работаю на этой неделе И вещи с переезда не разложил

kimtae: Тем более нужно пойти! После пар Погулять А потом ко мне домой Культурно выпьем с парнями и всё :)       «Кто бы сомневался», — думает Чимин и использует беспроигрышную стратегию:

parkjimin: Я хочу кого-нибудь убить и сесть в тюрьму на гособеспечение Как думаешь, стоит ли тебе рисковать и звать меня к себе?

kimtae: Ну Чимин-аааа Пожааалуйста :)

parkjimin: Хватит присылать эти дурацкие смайлики!

kimtae: Пожааалуйста (μ_μ)

parkjimin: Нет!

kimtae: Там будет Юнги-хён ;)       Чимин вдруг давится курицей и старательно кашляет, пытаясь прийти в себя и понять, что он только что прочитал. Как это понимать?

parkjimin: … И?

kimtae: И вам больше не нужно будет ждать совместных занятий, чтобы ворковать друг с другом: ’-D       Как много всё-таки Пак узнаёт за этот день…

parkjimin: Тэхён… Ты…

kimtae: Просто вы так мило смотритесь на задней парте (* ^ ω ^) Наушники делите Спите рядом Записочки друг другу пишете Оба такие сонные, ходите в одежде, которая больше вас в два раза У меня слёзы от умиления наворачиваются!

parkjimin:

Ты совсем с ума сошёл?

kimtae: Ну кто же знал, что вы так сблизитесь?! Вот мы с ним уже 4 года знакомы, а я его доверия так и не заслужил (μ_μ)

parkjimin: И вряд ли сможешь, если будешь скрещивать его со всеми подряд…

kimtae: Вообще-то ты первый :)       А вы знали, что ваши глаза могут жить отдельной, вполне самостоятельной жизнью? Чимин, вот, только что узнал и чуть не проебал линзу, которую успешно снимал до того, как Ким Тэхён устроил ему марафон по морганию и охуеванию от всего происходящего.

parkjimin: И с чего мне такая честь? В любом случае я не пойду

kimtae: А это мы ещё посмотрим (˙꒳​˙)       Да уж, сколько занимательного, оказывается, можно найти в чужой голове, если хорошенько поковыряться в ней. Тэхён, вот, сам напрашивается — даже стараться не нужно. Интересно, а в курсе ли Юнги об их конфетно-букетном периоде? Даже думать не хочется.

parkjimin: Лучше посмотри на свои долги по живописи :)

kimtae: … Ты невыносим!       Юнги, если быть честным, — последний человек, перед которым Паку хочется как-либо позориться.

***

      Вы когда-нибудь находились на еле заметной грани между страданием и искренним, вызывающим сладкую эйфорию наслаждением? Или, может быть, вы вовсе не верите в неё? Чимин лет так до тринадцати даже не задумывался всерьёз о её существовании, такие мысли если и посещали его детский, ещё гибкий разум, то всего на миг, с хитрой улыбкой заглянув, чтобы раззадорить открытого сердцем ребёнка на увлекательное познание мира. Сейчас Чимину восемнадцать, и экзистенциальные мотивы разжигают в нём костёр юности, который с появлением бесконечного количества проблем начинает тоскливо утихать под градом слёз, крови и пота. Время на все интересные вещи, которые тебе так любезно может предоставить жизнь, заканчивается, опечаливая мечтательного подростка внутри, которым Пак всё ещё является, несмотря на нарастающий с каждым днём груз на плечах. Он год за годом перестаёт видеть счастье в простых, всем понятных моментах радости. Оно стало для него жестоким, но душой любимым другом, иногда доводящим до слёз, но обещающим взамен ни за что тебя не бросать, пока сам не решишь уйти. Со временем этот друг становится самым близким, и ты прощаешь ему моменты гнева, теперь уже понимая, что все неидеальны, как бы ни старались казаться таковыми. То, что тебе не приходится жертвовать время и силы на распознавание чужого притворства, — уже огромное бесценное счастье.       Счастливый человек может быть совершенно разным.       Сидя сонным и уставшим за мольбертом в два часа ночи, Чимин правда чувствует себя счастливым, пусть его спина адски болит, голова идёт кругом от любого неосторожного движения, а проблемы и обязанности отказываются выходить из головы, как бы старательно их ни прогоняли. Он чувствует радость у себя на руках, в сердце, в глазах, а может быть, и во всех уголках квартиры, и это ощущение остаётся с ним, просто потому что он его когда-то уже нашёл и умудрился не потерять.       Но почему живётся теперь так тяжело? Будто все разом решили провести опыт и проверить, как быстро изнашивается эта модель человека с конкретным списком проблем, амбиций, установок и так далее.       Почему так тоскливо?       Чего-то до кричащей, страдающей тоски не хватает. И нехватка этого неизвестного вещества в крови настойчиво тревожит Чимина из минуты в минуту, когда внутри появляется хоть капля сил на размышления. Эта нехватка зачастую доводит его до слёз. Всё самое родное будто разом решило бросить его и уехать глубокой ночью к кому-то более достойному на устрашающем шумном поезде, за которым остаётся лишь на уставших ногах бежать без всякой надежды догнать, просто потому что поделать больше нечего.       Что же будет, если счастье тоже в один момент решит взять и уехать…       Нужно ли это вообще так называть? Возможно, Пак просто на голову больной: его не прикалывает рисовать по ночам в заёбанном, до конца не объяснимом состоянии — он в такие моменты чувствует себя, оказывается, счастливым. Экая глупость.       Но жертвовать собой ради этой картины кажется самым правильным решением из всех возможных, и неважно, чем именно вызван этот выбор: здравым смыслом или банальным порывом эмоций. Эта работа была силком вытянута из самых глубин души Чимина, он подарил ей огромное количество набросков, неоднократно представлял в голове, с искренней и чистой любовью рисовал, а когда наконец выложил миниатюру в свой профиль — получил на неё большеформатный заказ.       С тех пор навязчивая идея сделать из задумки искусство не покидает его.       Пока у Чимина есть лишь возможность чувствовать это — что тоже огромное счастье. Многие даже представить не могут, насколько больно терять его.       Что бы делал Чимин, если не ощущал страсть к тому, что занимает восемьдесят процентов него?       Что вообще чувствует человек потерявший?       Может, не стоит тревожиться, пока это не касается тебя и близких людей?       На картине поверх подмалёвка начинают появляться первые прорисованные цветом образы, и Чимин боится вспоминать, что творилось внутри него, когда те впервые возникли в его голове. Беззаботное, пусть в чём-то и тяжёлое время, ещё до того, как он переехал из Камчхона в Сеул. В родном доме Пак оставил не только родителей, но и спокойствие, возможность попросить помощи у родных и все свои нервные клетки в придачу. Это переходный момент был настолько травмирующим, что Чимин до сих пор вынужден разгребать завал последствий, но они как назло лишь накапливаются и накапливаются.       Не слишком ли велик Сеул для его амбиций? Стоит ли игра свеч?       Жизнь за пределами родного дома каждый день отрезает от него по кусочку, не объяснив причину, и гарантии отдавать тоже наотрез отказывается. Она выбросила мальчика прямо в Восточное море близ Пусана, где Чимин оставил девятнадцать лет жизни и огромную часть себя.       Всё ведь могло быть иначе, решив он остаться дома… Или хотя бы не уезжать так далеко.       Руки по непонятной причине дрожат. Чимин полюбит искусство, даже если то рождено путём боли, принесённой ему прошлым, которого он так явно опасается. Страшнее разве что — будущее.       Из разъедающих уставшее сердце мыслей его выводит рингтон телефона. Чимин со звонким стуком роняет кисточку на пол, пару раз мотает головой, пугаясь резкого шума, и крепко жмурит глаза, чтобы прийти в себя. Надоедливый звук отдаётся в висках ноющей болью; кажется, будто с минуты на минуты он вытащит из коробки поварёшку и начнёт стучать по батареям, устроит погром на кухне и сломает всё, что попадётся ему на пути. С каких пор простой рингтон вызывает в нём такой ужас? Глаза так устали, что всё перед ними мутнеет, кажется ненастоящим и страшным.       Неужели этот мальчик не знает, что за своевольные и тяжёлые мысли нужно платить?       Телефон до сих пор шумит. Чимин еле как отыскивает его среди огромного количества грязных банок, салфеток и кистей, второпях вытирая руки о влажную тряпку, и видит входящий вызов от мамы, как и время в углу дисплея, где начал свой ход третий час ночи.       Сложив два и два, Пак понимает, что ничего хорошего этот звонок не принесёт; ком, всё это время стоящий в горле, вдруг срывается и стремительно падает прямо в сердце с глухим звуком, наверняка оставив там огромный болезненный синяк. Но не ответить ещё страшнее, чем пытаться дать проблемам отпор, даже если шансы минимальные. Неизвестность нависает над ним опасным зверем, берёт в когтистую лапу маленький дрожащий пальчик этого мальчика и нажимает на кнопку принятия вызова, приказывая сделать голос чётким и уверенным.       — Чимин-а, это мама.       Он знает этот голос. Маленький Чимин всегда хорошо различал его среди всех остальных, даже если тот проскочит лишь на секунду в родительской речи, и до сих пор он не терял этот навык, приносящий больше вреда, чем пользы.       Чимин боится и ненавидит его до сих пор.       — Привет. — Это можно было понять лишь по взгляду, по пустым липким стаканам на кухне, от которых всегда пахло горечью и чем-то тошнотворным; по незаправленной кровати в спальне и по шагам, которые он слышал из своей комнаты, не ритмичным, глухим, громким, по следующим после звукам бьющегося стекла или упавшего стула. — Ты чего так поздно звонишь? — Лучше соврать. — Я спал, давай завтра тебе перезвоню.       Маме всегда было жалко будить его — есть только одно объяснение, почему она звонит ему так поздно.       — Ты где? — спрашивает она с интонацией, которую её сын знает наизусть, но до сих пор не может должным образом описать без стыда и пугающих чувств внутри. В такие моменты он себе совсем не нравится.       Чимин кривится, понимая, что его мать, в отличие от него, голос контролировать уже не может; им овладел пьяный бред, который Пак ненавидит до такой степени, что начинает проникаться гневом и злиться на себя за это ещё больше.       — Во сколько домой придёшь? — В каком состоянии должен быть человек, чтобы забыть, что его ребёнка больше нет рядом? Он далеко, в другом городе и вернётся совсем нескоро. Возможно, алкоголь и нужен был для того, чтобы хотя бы на день забыть об этом.       Но Чимин хорошо знает, что где один день — там и второй.       По щеке катится первая слеза, которую Пак боится смахивать: боится признаться себе в том, что спустя столько лет он всё равно не может противостоять алкоголю. Страшнее всего осознавать, что от одного лишь намёка вся его осознанность, самостоятельность и контроль бросают его наедине с истерикой, которая с годами пусть и становится тише, но всё равно ранит слишком сильно, чтобы терпеть её.       — Скоро приду, мам. — Только ложь помогает ему хоть как-то защитить себя. Маленький Чимин всегда знал, что не стоит выходить из своей комнаты, когда за дверью нет привычных звуков скворчащего масла, шума телевизора и обычных утренних разговоров. Ничего безопасного. Маленький Чимин понимал, что лучше посидеть тихонько у себя и почитать, увлечься чем-то до такого состояния, что забываешь о том, что тебе нужно выйти из безопасного места и поесть. Ни голод, ни жажда, ни школа, ни болезнь не были способны заставить его найти в себе смелость.       — Я так соскучилась по тебе, сынок. Возвращайся скорее, тут без тебя так пусто, так плохо. — Кажется, его мама всё-таки вспомнила то, что так хотела забыть. — Твоя тётя Исыль тоже бросила меня, мы с ней так поссорились, Чимин-и. Она ненавидит меня, я знаю. — Её голос дрожит всё сильнее, и виной этому уже не банальное опьянение, а начинающийся порыв слёз. — Так сложно без тебя, мне просто не хочется жить, сынок, никого у меня кроме твоего папы больше нет.       Чимин больше не может терпеть это, ему приходится зажимать свой рот и жмурить глаза, чтобы слёзы окончательно не свели его с ума. Ему нельзя терять контроль, так всем будем только хуже: и ему, и маме.       — Мам, зачем ты это говоришь? Я приеду в следующем месяце, обещаю.       — Да разве достаточно матери видеть своего ребёнка раз в несколько месяцев?! — После этих слов окутанная горем женщина начинает открыто и громко рыдать, неразборчиво выговаривая сыну то, что носила изо дня в день: — Это я виновата, я знаю. Нужно было рожать второго ребёнка, тебе я уже совсем не нужна, ты так быстро вырос, какой мне смысл теперь жить?       Пак в шоке открывает глаза, пуская по щекам солёные реки, бросает телефон на пол и отползает как можно дальше от него, громко рыдая в почти что вросшие в лицо ладони. Чимин не в силах сдерживаться. До ушей доходит звук плача, исходящий из динамика телефона, но закрыть их банально нечем: руки заняты.       Он знает, что его мать никогда бы не сказала ему таких слов, никогда бы не позволила себе так страдать и плакать, если бы не алкоголь, который не даёт ей взять себя в руки и успокоиться. Чимин не может ничем помочь ей, потому что боится. Разве он имеет право в такие моменты не любить своих родных? Разве он имеет право в такие моменты считать их чужими и опасными? Даже если его мама в дикой панике и не может спокойно жить без него?       Что бы она ни сделала, она остаётся его самым близким человеком, которого он не может поддержать, потому что не переносит её пьяного голоса и становится маленьким ребёнком, который не в состоянии ничего исправить.       И осознание этого не даёт ему спокойно жить в Сеуле и искать выход из тумана, в который он забрёл в поисках себя. Мысли не дают ему обрести свободу, потому что его жизнь принадлежит не только ему.       Он аккуратно подползает к телефону и изо всех сил пытается сбежать. Запереться от всех монстров, окруживших его. Они нашли его даже в Сеуле, от них вообще возможно спрятаться?       — Спокойной ночи, мам, ложись спать, пожалуйста, всё будет хорошо, я перезвоню. — Во сне не слышно этого голоса, не видно пьяного шага; во сне он не волнуется за маму, не находится совершенно один в чёртовой столице Южной Кореи без плана на дальнейшую жизнь. Во сне он в безопасности; как жаль, что ему нельзя спать вечно…       Пак сбрасывает звонок и валится на пол, начиная громко реветь, как напуганный ребёнок. Как маленький Чимин, который боится выходить из комнаты, потому что знает, что потерял свою семью и не увидит их в ближайшую неделю в нормальном состоянии. Эти люди — не его семья. Только вот Чимин, которому девятнадцать, уехал; сбежал, чтобы оградить себя от жизни, которой не хотел. Он бросил свою семью, которая искренне любит его, но временами поддаётся слабостям, принять которые сложно, а бороться с ними — бесполезно. Его голодным зверем пожирает чувство тоски и вины за то, что он такой чрезмерно чувствительный и не может укротить свой страх.       Телефон звонит ещё очень долго, но Пак трубку не берёт и не собирается; вокруг куча красок и кистей, в край измаравших всю его одежду. Он помнит, что именно в такой момент он полюбил рисовать, может, поэтому его счастье не может существовать без боли? Чимин чувствует себя Коралиной в стране кошмаров, которая сталкивается с родителями и видит пуговицы вместо глаз, и если сначала они кажутся безобидными, то позже пугают и уносят в мир страхов, из которого через слёзы и ненависть приходится выбираться и искать настоящих маму и папу. Для маленького Чимина алкоголь — пуговицы, за которыми скрываются чужие.       Что же будет, если в один момент ему тоже предложат пришить их вместо глаз?

***

Soundgarden — Black Hole Sun

kimtae: Юнги-хён, ну не будь ебланом: ( Приходи в уник!

suga: Нет. Ты уже большой мальчик, сам развлекайся

kimtae: Аааащ! Какой же ты… (＃＞＜)       Юнги усмехается и делает крупный глоток только что купленной колы. День сегодня на удивление ясный, что не особо радует, а вот утренняя прохлада и свежий воздух — вполне. Мин не скупился надеть ветровку и широкую футболку вместо тёплой худи, чтобы почувствовать, как кожа приятно покрывается мурашками от холода; кто знает, может, выражение «проветрить мозги» всё это время нужно было воспринимать в буквальном смысле? По крайней мере другой причины бесполезности этого метода Юнги не видит.       На самом деле он планировал пойти в универ, но после скандала с отцом настроение опустилось на дно, причём настолько глубокое, что люди до сих пор предположить не могут, есть ли там хоть минимальный шанс выжить. Наверное в скором времени Мин окончательно разочарует родителей и себя в придачу, сил не хватает не то что на личностный рост — на банальную учёбу, проблем с которой никогда не было.       И где Юнги теперь? На ебаной крыше какой-то невысокой пристройки, с которой его по великой удаче никто не сгоняет изо дня в день. Вместо учёбы у него в голове мысли о собственной ничтожности, музыке, чересчур холодной коле и немножко о Тэхёне, который своим присутствием в его жизни не даёт окончательно сойти с ума.

suga: Ты, знаешь ли, тоже не подарок Однако я всё ещё твой друг

kimtae: Как мило с твоей стороны

suga: Хён всегда поддержит Даже если ты совсем чокнутый

kimtae: Юнги!       Мин вымученно хохочет, следом поправляя наушник, норовящий выпасть из уха, жмурится от крупного глотка газировки и скачет взглядом то на любимые конверсы, то на тетрадь с черновиками, которая мужественно терпела всю горечь его творческого кризиса. kimtae: Ладно, если собираешься проебланить всю эту неделю, то мы всё равно за тобой зайдём и заставим ответить за предательство       Юнги на секунду хмурится в размышлениях, пытаясь вспомнить, что его друзьям нужно от него, но в голову ничего не приходит. Остаётся только задать вопрос:

suga: Зачем?

kimtae: … Как это, зачем?! Мы же хотели собраться у нас в субботу вечером! (」°ロ°)       Поздравляю, студент, ты вновь с треском проебался!

suga: Бля, точно… Извини, пожалуйста, я не в состоянии Только настроение вам испорчу

      Говорят, что сложные периоды жизни нужно проводить рядом с близкими людьми, но у Юнги от одной лишь мысли об этой всё внутри переворачивается и связывается в крепкий узел, душащий его до полной потери дыхания. kimtae: Да что за пиздец?! Почему все кидают меня в последнее время? Скоро я останусь совсем один (μ_μ)

suga: Какой же ты… Ладно, забыли Кто тебя там ещё кинул?

kimtae: Твоя Бонни, Клайд       Шестерёнки встают, соображалка пишет заявление об увольнении — и всё по одной причине. Кто-нибудь может объяснить, каким образом в голове этого человека развелось столько тараканов? Иначе Юнги не может объяснить, почему информация с таким трудом доходит из мозга Тэхёна до его же языка.

suga: Кто?..

kimtae: Твой Биба, Боба

suga: Чего?

kimtae: Твой Инь, Янь       Главное — глубоко дышать.

suga: Ты можешь нормально сказать?

kimtae: Да кто ж виноват, что ты такой тупой?! И вообще, я с тобой не разговариваю У меня пара началась       Ответа на свой вопрос Юнги, конечно же, так и не получает, но допытывать младшего разговорами нет ни сил, ни желания. Парень лишь повышает громкость в наушниках и возвращается к черновикам, уже который день мучающим его похуже Тэхёна. Минус уже готов, пусть и до сих пор корректируется время от времени, а вот с лирикой всё оказалось пиздец как плохо. Ритм выбивается из концепции песни; возможно, ему придётся бросить этот текст и оставить его на будущее, но вряд ли его хватит на ещё одну работу в ближайшее время.       А ведь он собирается посвятить этому делу лучшие годы своей жизни, а качество работы вдруг опускается до уровня «днище». Вот что ему с этим делать?       Кола наконец заканчивается; Юнги жалеет, что вообще решил её купить: ни капли удовольствия она не принесла, только деньги впустую. Он вымученно вздыхает и целится смятой банкой в мусорный бак под крышей, но по всем законам подлости промахивается и с раздражением шипит в ответ на свою неудачу. Такое ощущение, что сам дьявол сегодня против него и в доказательство серьёзности своих намерений даже сбивает несчастную жестянку на полпути. Мин падает спиной на бетонную поверхность пристройки, мысленно делая пометку «поднять банку, когда спущусь вниз», и всё-таки снимает наушники: чужая музыка только мешает сосредоточиться на тексте и вдобавок дразнит своей кричащей во все стороны идеальностью, напоминая Юнги, где его место.       С этими мыслями он лежит ещё пару минут, стараясь наконец освободиться от всех тревог и настроиться на работу. Если Юнги всё-таки собрался отлынивать от учёбы, то это время определённо нужно провести с пользой и никак иначе: в любом другом случае он будет чувствовать себя упрямым ослом, который в своей жизни ничего не делает и только жуёт любезно скошенную другими траву. Но в голову как назло лезут непрошенные воспоминания об утреннем скандале.       «Пора бы уже о будущем подумать. Собрался всю жизнь на родительской шее просидеть?» — нашёл повод спросить отец, когда мама так удачно завела тему о том, как там дела у их сына. Сначала мужчина тактично молчал, но, не услышав достаточно внятного ответа, решил напомнить, что категорически против такого расклада.       Юнги был, мягко говоря, в растерянности, но спорить не решился в угоду собственным нервам, пытался взять себя в руки и отмолчаться, на что получил: «Что, сказать нечего?».       Ещё одним неплохим вариантом было свести разговор на нет: «Не переживай, скоро я обязательно с неё слезу».       Но и это ему не особо помогло: «На какие шиши? Твои песенки — это ненадёжный вариант для карьеры. Нужно думать не только о собственном удовольствии, Юнги, но и о стабильном заработке. Без нормальной зарплаты у тебя не будет даже возможности спокойно жить, не то что развиваться».       Обида подкралась незаметно, ядовитой змеёй заползла за воротник и пригрелась под утренним солнышком, пробивающимся сквозь кухонные тюлевые занавески; Юнги больше не мог молчать: «Я уже ищу подработку, график везде слишком плотный, мне нужно ещё время».       «График ему удобный подавай, трепло, — мужчина не унимался. — Такому распиздяю работу никто просто так не даст. Чтобы зарабатывать, нужно либо вкалывать, либо нормальное образование получать, а ты, как видишь, — ни туда ни сюда. Мы уже смирились с твоим увлечением, но неужели обязательно получать музыкальное образование? Играл бы свои песенки сколько душе угодно, никто не против, но зачем тратить время на специальность, по который ты с большей долей вероятности не сможешь работать? Послушай меня хоть раз».       С большей долей вероятности… не сможет работать. С песенками.       В это отвратительное утро Юнги впервые за долгое время, не сдерживаясь, психанул и сказал отцу, что тот с такой речью на трепло похож куда больше него, за что чуть не получил подзатыльник в аккомпанемент с трёхэтажным матом. И вот, сейчас он сидит на крыше и слушает птичек, понимая, что ради любимого дела скорее глотку всем перегрызёт, но не бросит.       Но, как говорил отец, надолго ли хватит его энтузиазма?       Прокравшись в голову, эта мысль голодным ястребом кружила в сознании, не давая лишний раз пошевелиться без страха. Безденежье, не тратя силы на стеснение, душит Юнги каждый божий день, напоминая, как тяжело полностью зависеть от родителей, когда ваши взгляды на жизнь и амбиции так разнятся. В чём-то Мин понимает отца, однако решение пойти ва-банк и безрассудно отдать себя творчеству с неба не упало, этот путь тернистый, без указателей и протоптанных троп, но раз ты уже ступил на него — не бойся иди дальше.       Но есть ли в этом смысл, если ты теряешь то, ради чего шёл всё это время?

Love Story — Indila

      Случайный прохожий вдруг перебивает эти мысли своим шагом.       Здравый смысл закрывает сердце на замок и без промедления бросает ключ в мусорку, но — в отличие от некоторых — не промахивается. Всё это уже давно пройденный сценарий, показавший, что поддаваться влиянию тревоги ни в коем случае нельзя. Если все дорогие душе вещи решат разом сгореть, то Юнги будет спокойно сидеть на стуле в огненной ловушке и наблюдать, как у него на глазах умирает то, что он когда-то считал частью себя. Против пламени у простого человека шансов нет, остаётся лишь спрятаться внутри, где-то за рёбрами, и ждать, пока оболочка в виде человека найдёт выход из ситуации.       Шаги всё громче — кто-то вторгается в его около личное пространство.       Юнги с раздражением выдыхает, кое-как поднимается из лежачего положения и вертит головой, высматривая, кто же посмел нарушить его покой этим утром и есть ли риск, что с крыши придётся уйти? Сощуренные глаза в тот же миг обнаруживают удивительную картину, перетягивающую Мина из «дерьмового» состояния в состояние «заинтересованное».       Это же мальчик с глазами Бемби неспеша идёт вдоль дороги прямо в сторону пристройки и печатает что-то в телефоне, не обращая внимания на странного парня, который, в прямом смысле, смотрит на него свысока. На нём в этот раз большая чёрная футболка, поверх которой накинута приятного жёлтого цвета рубашка в клетку, рваные в коленях тёмные джинсы и уже знакомые конверсы.       Может, стоит забыть о проблемах хоть ненадолго?.. Как тогда.       Чимин, чересчур увлечённый телефоном, вдруг оступается и еле как успевает перебирать ногами, чтобы не упасть, отчего Юнги роняет лёгкий смешок, чудесным образом смягчающий угнетающую атмосферу, и решает немного подшутить над новым… знакомым, который вернулся к прежнему занятию и ничего дальше собственного носа не видит.       В глазах притаилось озорство, исподтишка наблюдая, что же будет дальше. suga: Не ушибся?       Юнги видит, как Чимин хмурится и пытается понять, что происходит. Это лишь раззадоривает его нахальные порывы, появляется неконтролируемое желание продолжить задуманное. suga: Карма всё-таки настигла тебя за прогулы... Твоя рубашка! Жёлтый — цвет скорби и смерти, знал?       Чимин в замешательстве оглядывается по сторонам, высматривая сокурсника то сзади, то где-то на другом конце двора, но, понятное дело — не находит. Он недоверчиво строчит ответное сообщение, пока Мин изо всех сил старается не выдать себя смехом.

parkjimin: Ты где?

      Мерзкий груз, лежащий на плечах, потихоньку растворяется в воздухе и улетает куда-то далеко-далеко — подальше от противно повеселевшего парня. suga: Сверху       — Что… — Юнги на Чиминово недоумение прыскает смехом, отчего тот мгновенно поднимает голову на шум и сталкивается взглядом с наглым шутником, смешно хмуря брови. — Твою мать…       Мин еле заметно улыбается, показывая Паку «знак мира» в качестве приветствия, и кивает на выступ из кирпичей, по которому можно легко забраться наверх, тем самым приглашая его сесть рядом. С мальчиком-Бемби они знакомы всего ничего, к тому же их объединяет лишь универ, песни из плейлиста и Тэхён в качестве друга — не самый богатый арсенал. Однако отпускать этого человека отчего-то совсем не хочется.       Это всё стресс… И самая малостью любопытства.       Чимин, не долго думая, соглашается на его предложение и уже начинает подходить к выступу, но вдруг замечает лежащуе рядом банку колы с парочкой грязных салфеток и останавливается, чтобы закинуть их в мусорку. Юнги мысленно накидывает ему пару очков уважения и опирается руками о поверхность крыши сзади себя. Хоть одной, пусть и такой маленькой проблемой меньше. После пары нехитрых действий Пак наконец забирается наверх и с неловкостью садится рядом.       Молчать хочется меньше всего.       — Почему прогуливаешь? — интересуется Юнги, больше от незнания, как начать разговор, чем от непонимания. Многим причины для прогулов в принципе не нужны, почти всех это устраивает.       Он аккуратно поворачивается и вглядывается в чужой профиль, ожидая любой реакции, но наблюдает лишь молчание и обнятые руками колени, и отчего-то этот вид навевает лёгкую, почти незаметную тоску.       Наверное, не стоило так начинать разговор…       — Да так, ерунда… — Чимин хорошо держится, не изменяет голос, не мешает его с тоской, которую человеку сложно должным образом скрыть, когда собеседник смотрит на тебя с вниманием, а не просто находится рядом для утешения собственного одиночества. Юнги обращать внимание на себя и свои желания в данный момент совсем невыгодно, так что пропустить мимо глаз чужую скрытность не удаётся. Интересно, в курсе ли Пак об этом и было ли вообще в его планах скрывать свою тоску?       — Понимаю, — отвечает Юнги. Он редко позволяет себе быть искренним с малознакомыми людьми, но отчего-то решается хотя бы попробовать. Совсем немного, только сегодня. — Куда шёл? Странно, что мы в один день прогуляли, так ещё и встретились на улице.       Скорее всего Мин просто дурак, чересчур чувствительный и подверженный романтике в любых аспектах жизни, искать во всём подтекст — это его внутреннее, неостановимое желание, которое уходить не собирается. Умом он понимает, что Чимин — простой парень с плохим настроением и хорошим вкусом в музыке, но что-то внутри заставляет разглядывать в этом человеке нечто большее, ведь повод наконец был найден, а энтузиазм никогда не утихал.       Искать в Чимине утоление собственной жажды «высоких чувств» не стоит, но Юнги всё же делает это.       — Ничего странного в этом нет, просто случайность, — возражает Чимин. Он, кажется, рад, что на его тоске не стали акцентировать внимание, и с радостью подхватывает следующую тему для разговора, устраиваясь поудобнее.       Что ж, это успех.       — А как же знаменитое «Случайности не случайны»?       — И да, и нет. По-моему у непредсказуемых событий такой же шанс случиться, просто на фоне остальных они слишком невзрачные. Если смотреть на это с оценкой, то, конечно, появляется большинство и меньшинство, ведь есть только группа «ярких» и «неярких» моментов, а бесконечно удивляться тому, что видишь изо дня в день — не так-то просто, — увлечённо рассуждает Чимин, между делом рассматривая собственные ноги, будто на них есть то, что подскажет ему, как лучше продолжить мысль. — Брось в мешок девяносто девять жёлтых шариков и один красный. Если смотреть на цвет, то вытянуть красный шанс один к девяноста девяти. Но в целом у всех шариков равный шанс попасться тебе под руку, независимо от цвета. Это ломает мне голову, — смеётся Чимин, цокая.       Любопытство ловко вылезает наружу и принимается с интересом наблюдать за новым человеком, которого у Юнги раньше не было возможности разговорить. Хочется вытаскивать из этого парня слово за словом, и как дрова подкидывать их в хиленький костёр внутри с еле живым огоньком, который разжигает в Мине хоть толику чувств.       — То есть вероятность того, что я завтра проснусь под Эйфелевой башней, а не у себя в комнате — всегда равна одной второй?       — В целом — да. Но не думаю, что всё так просто… — отвечает Чимин задумчиво и какое-то время молчит, после чего возвращает взгляд Юнги и неловко подсаживается ближе, забавно ставя в ряд две пары конверсов. — Но в твоей жизни может появиться человек, который сделает это возможным. — В голосе то ли смущение, то ли опаска, до конца понять которые Мин не может, но очень хочет, и всё же вежливо молчит в ожидании дальнейших размышлений. — Или это может быть какое-то событие, природное явление, предмет искусства — что угодно. Вероятность — вещь сомнительная, я ей не доверяю. Если бы всё подчинялось её законам, то жить было бы слишком просто, — продолжает Пак с уже более явным интересом к этому разговору, отчего у Юнги внутри вовсю веселятся его тараканы, которых он до этого момента терпел с трудом.       Юноша не помнит, когда в последний раз общался с кем-то на такие темы без особой на то причины или удачного повода. И это опасно, ведь вполне вероятно, что Мин после такого не захочет отлипать от этого человека, а со взаимоотношениями с новыми людьми у него в последнее время большие проблемы.       — Это как с новым плейлистом, куда ты добавляешь все песни любимой группы и ещё несколько других, которые просто подходят по атмосфере. Когда мешаешь их между собой, вероятность, что включатся именно они — меньше, но шансы у каждого трека одинаковые.       — И потом ты удивляешься, что включается всё, кроме той самой группы, — хихикает Чимин и опирается на заведённые за спину руки, в точности копируя позу Юнги.       Кажется, это теперь их фишка, как недавно подметил Тэхён.       — Просто продолжай хотеть проснуться под Эйфелевой башней, тогда, может, и тот всемогущий человек появится. И вообще, нет ничего удивительного в том, что мы встретились: рядом с этим местом находится единственный приличный художественный магазин этого микрорайона, куда я, собственно, и шёл.       — Я часто сижу тут по вечерам.       — Тем более, — подкрепляет свою теорию Чимин, приветливо улыбаясь, и Юнги этому тихо радуется, не замечая, как собственное настроение поднимается всё выше и выше. — Хотя я не думал, что ты живёшь так далеко от универа.       — Жить отдельно от семьи, так ещё и в центре города, слишком дорого.       — До переезда я жил в деревне рядом с Пусаном, знал бы ты, как дорого мне обходится жизнь даже здесь. Да и бедным это место у меня язык назвать не повернётся. Тут большие магазины, улицы чистые и ухоженные, дома очень аккуратные, и до метро идти минут десять-пятнадцать. Это очень круто. При этом большого скопления людей нет и хотя бы кусочек природы рядом. Меня это место в какой-то степени вдохновляет, а для учёбы на художественном это очень важно, так что не смей называть свой район бедным, — ворчит Чимин и слегка толкает Юнги плечом для убедительности.       Тема интересов, искусства, принципов, чувств и всего того, о чём Юнги предпочитает не разговаривать с посторонними, вдруг становится обыденной, и он готов так специфически откровенничать с Чимином.       Для кого-то это уже большое достижение.       Но занимает мысли не это. Засохшее от недостатка эмоций сердце вдруг оживает, видя, что человек рядом тоже говорит о жизни с любовью, несмотря на тоску и плохое настроение.       Юнги ведь помнит, что совсем недавно на лице Пака и намёка на улыбку не было, а грусть уж очень не к лицу этому светлому человеку. Мин бы согласился забрать себе чужую печаль, лишь бы мир не лишался счастья в этих глазах. Чем же в ином случае будут восхищаться люди? Без восхищения и жизнь в какой-то мере бессмысленна.       Так что пусть Чимин продолжает улыбаться.       — Извини, что много болтаю. Если я чем-то увлекаюсь, то уже не могу остановиться, — смущённо оправдывается Пак и смотрит на Юнги, проверяя, против тот его активности или нет. Ответ очевиден. — Знаешь, бывают моменты, когда ничего не хочется, ты просто сидишь, пытаешься работать, а потом все краски кажутся грязными, а картины какими-то бесчувственными! Кажется, будто мир пытается задушить меня, но всё равно внутри что-то заставляет чувствовать себя счастливым и просто продолжать делать то, что считаешь нужным. Меня раздражает система образования, как и система жизни в целом, но в какой-то момент они начали отходить на второй план, чему я очень рад. Но ведь другие аспекты жизни не исчезают, правда? Мне нравится это место, но в тоже время оно доставляет мне кучу неудобств; я рад, что переехал, но в то же время мне приходится расхлёбывать последствия. Мне нравится рисовать и заниматься искусством, но совсем не нравится отношение преподавателей к студентам и даже то, каким образом происходит распределение абитуриентов. Когда я подавал документы, например, произошла одна не очень приятная ситуация, из-за которой я мог вообще не поступить. Ничего, что я постоянно болтаю, так ведь? Не знаю, что со мной такое. — Чимин в смущении мотает головой и вновь ждёт одобрения от Юнги, а тот думает лишь о том, как заставить его продолжать.       — Ничего страшного, тебя приятно слушать.       Потому что тебе приятно говорить.       Юнги, кажется, разучился моргать и заодно дышать, потому что этот парень, не стесняющийся себя и собственной открытости, вдохновляет, показывает, каким может быть человек. Кто знал, что стоит лишь затронуть тему чего-то сокровенного — Чимин откроется самым прекрасным образом, заставив забыть всё, что тревожило с самого утра.       — Думаю, на сегодня хватит моих мыслей, — всё же отнекивается Чимин. — А почему ты не на парах? Всё хорошо?       Люди часто интересуются чужой жизнью из вежливости, их с детства приучают спрашивать «Как дела?» и «Как жизнь?», но Пак выглядит так, будто действительно хочет знать, что именно заставило однокурсника пропустить учёбу. И пусть Юнги всем сердцем ненавидит докучать кому-то своими проблемами, но всё-таки решается открыться этому человеку хотя бы чуть-чуть — самую малость. Хотя бы попробовать.       — Обстановка в доме не очень.       С детства общество учило, что плакать нельзя, доверять другим — глупо, а показывать эмоции — стыдно. Спустя некоторое время Юнги понял, что такие принципы мешают ему спокойно жить, и пытался абстрагироваться от них, но не смог. Вбитая в голову зажатость в себе никуда не делась, из-за чего Мин всегда предпочитал одиночество. И вдруг сидящий рядом Чимин пристально смотрит на него, видимо, ожидая дальнейших объяснений. Что делать в таком случае? Этот мальчик с добрыми глазами Бемби, пылающий чувствами, стоит только затронуть интересную тему, хочет знать, что с ним. Ждёт, когда ему тоже откроются. Что делать? Кажется, если он сейчас уйдёт, то заберёт с собой понимание, недостаток которого душит изо дня в день, и все краски этого дня вместе с собой. Но Юнги не может, его не учили правильно проявлять чувства, поэтому он до сих пор прячет их в музыке.       — Один день в универе всё равно ничего не сделает. Понимаешь, дэдлайны, все дела, у самого наверное ни раз такое было, да? Нет каких-то особых причин.       Говорят, если описывать своё враньё более подробно, то шансов, что в него поверят, намного больше. Юнги противно так поступать, несмотря на то, что он ничем Чимину не обязан.       — Хорошо, потом расскажешь, если захочешь.       Мин никогда не думал, что ему будет не по себе просто оттого, что кто-то собирается уйти, обычно это приносит лишь облегчение; но когда он видит, что Пак поднимается с места, отряхивает джинсы и поправляет съехавший с плеч рюкзак, ему хочется кричать. Умолять, чтобы тот не оставлял его одного на этой крыше, рассказывал о том, как его вдохновляет город, рассуждал о жизни и творчестве, знакомил со своим внутренним миром и вновь поделился наушником. Впервые одиночество кажется пугающим, ведь если Чимин уйдёт, то вновь вернётся тревога и переживания после ссоры. Не будет странных разговоров, которые уже так запали в душу. Это ощущается совсем не так, как обсуждение с Тэхёном нового сериала или вечерние посиделки с Хосоком и Намджуном. Пак говорит так, что его хочется слушать по-особенному внимательно, так красиво и поэтично, так искренне и пылко, что у Юнги внутри просыпается странное чувство, которое он даже назвать толком не может.       — Пока? Мне нужно купить краски и закончить картину сегодня. Ещё увидимся!       Чимин похож на человека, носящего в себе то, чему хочется посвящать музыку. Юнги кажется, что он увидел в нём то, что сам недавно потерял, и если Пак уйдёт, то унесёт вместе с собой это.       — Удачи, Чимин.       — Тебе тоже.       Юнги видит, как парень спрыгивает сначала на выступ, а затем — на дорогу. Видит, как он уходит и скрывается за стенами одной из многоэтажек. Чувствует, как внутри образуется пустота, былое вдохновение исчезает, а тараканы в голове дохнут от тоски.       Никогда одиночество не делало так больно.       Неважно, сколько людей будет рядом с ним, если то, чему он посвящает свою музыку, будет не с кем разделить; неважно, сколько у него друзей и какие отношения с семьёй, если всё, за что Юнги боролся, уйдёт, как ушёл Чимин несколько секунд назад.       Хочется посмеяться и сказать самому себе: «Ты совсем дурак? Неужели нельзя жить, как нормальные люди? Идти учиться, работать… Как папа сказал. Неужели нельзя выбросить из головы всю эту ерунду и просто пойти к Тэхёну, чтобы развеяться? Неужели нельзя просто уйти с этой крыши и продолжать искать работу, вместо того чтобы убивать время на лирику, которую ты даже не в состоянии дописать? Неужели нельзя перестать сходить с ума по Пак Чимину, который просто умеет красиво говорить? Это ведь естественно для кого-то. Нечему удивляться. Не к чему цепляться за такую ерунду, пусть она и всё, что у тебя осталось».       Неужели ты не можешь вести себя как нормальный человек, Юнги?       Разве нормальные люди плачут из-за такой ерунды?       Птицы затихли, ветер — тоже, и только звук входящего сообщения нарушает эту тишину.

parkjimin: Помни, вполне возможно, что ты завтра проснёшься под Эйфелевой башней

⠀