Червивые яблоки

✧༝┉┉┉┉ 1 ┉┉┉┉༝✧

В центре Сиэтла располагалась не одна картинная галерея. Частные, мрачные, выставочные, просторные, светлые, темные, исторически-ценные, в стиле модерн, известные, секретные, нацеленные на зрелую и совсем юную аудитории. Из всех мест, которые Авентин успел посетить за время проживания в этом городе, своим родителям он рассказал только о двух. В их число входила маленькая, современная, светлая, с большими окнами галерея Харриса Харви. С белоснежными стенами, лишенными каких-либо деталей, с картинами без резных, объёмных, золотых рам, с мягкой подсветкой и чарующей акустикой. Авентин бывал в ней трижды: первый раз — ознакомительный, второй — на открытой лекции, третий — во время горького одиночества в большом городе. В этот день, который с самого начала обещал быть непревзойденным, он посетил художественную галерею Харриса Харви в четвертый раз, нисколько не жалея об этом. Его горячо любимая мать обеспечила ему посещение однодневного курса для художников, которого Эспер ждал последнюю неделю. Сам Авентин, чьи накопления начинали заканчиваться, не мог позволить себе подобную роскошь. Ему едва ли хватало на еду и утренний кофе с одногруппниками. Аве не покупал новых масляных красок, смешивая оставшиеся и обливал старые холсты дешевой белой краской, чтобы использовать повторно. Однако его чуткая мать, которой он посылал исключительно бумажные письма, сумела собрать некоторую сумму, чтобы отправить сыну. Теперь он сидел на курсе ранее неизвестного преподавателя, впитывая каждое слово, подобно губке. Эспер знал, что в кармане его осеннего пальто есть то, что обеспечит ему еду и жилье ещё на месяц. А дальше? Дальше ему придется что-то предпринимать. Продать хоть одну картину. Взять хотя бы три заказа, разместить объявления вроде тех, которыми довольствуются бедные художники. Аве рассчитывал, что сможет добиться успехов в Сиэтле, но учеба и дружба поглотили его полностью, отказываясь ослаблять хватку. Греку элементарно не хватало времени. Эспер сидел в группе из девяти человек, среди разноплановых картин, перед мольбертом и своим совершенно точным наброском. Слева от него висело два полотна Карен Косоглад «Линии и фигуры», справа — Кима Осгуда «Красное гнездо». Многим из представленных картин ещё не было и года, но они уже висели здесь, восхищая ценителей и привлекая богачей. Это впечатляло Аве. Он надеялся, что однажды галерея Харриса Харви повесит и его полотна. Перед Эспером скакал мастер группы, размахивая карандашом. Это был мужчина лет пятидесяти, с рыжими волосами, напоминающими солому. На нём была мешковатая черная одежды и пестрый шарф, обмотанный вокруг толстой шеи. Его круглые очки в бронзовой оправе все время сползали на кончик носа, но мастер поправлял их плавным жестом. Мимо десяти мольбертов проплывали официантки с розовым вином, красным виноградом и различными сырами. Авентин, как и несколько других посетителей курса, взял бокал, освежаясь и открывая разум для нового. — Искусство рисунка находится в основе любого творческого художественного произведения, — говорил наставник, подзывая миловидную официантку и беря один из бокалов. — Мы основательно засели за работой над наброском, но давайте признаем, что это далеко не самый простой этап. Он один из первых, верно, но от него зависит все остальное. Одна неровная линия, которую вы позже примите за идеальную или проигнорируете вовсе, может стать решающей. Она способна перечеркнуть все, на что вы рассчитывали. Все надежды, ожидания, мечты. Одна линия. Голос мастера приятно растекался по галерее, отражаясь от стен. Сегодня здесь играла приглушенная клавишная музыка, а количество посетителей сократилось до минимума. — Вам, непременно, известно, что набросок — это быстрый рисунок. Он играет роль как бы фиксации происходящего события, сцены, эмоции. В нём первичная идея, закрепление задумки, от которой художник отталкивается на протяжении всей работы. Набросок связывает ваши первые, самые яркие чувства с результатом. Это ли не важно? Авентин отпил из своего бокала, отставляя его на пол возле мольберта. Выбрав нужный ему карандаш из лежащих перед глазами, он крепко сжал его пальцами, концентрируясь на лекции и замечаниях. Его захватывало происходящее и факт того, что он может находиться на занятиях в галерее Сиэтла, и тем не менее, порой его мысли уносились прочь от полотен и художественности: этим вечером Одетта позвала его, Ориона и Ивори к себе, чего раньше не бывало. Аве, будучи порядочным другом, который не любит заявляться с пустыми руками, решил выполнить давно данное девушке обещание — он оформил для неё книги древнегреческих мифов. Купив самые дешевые, в мягких обложках, он расписал их, покрывая плотным слоем краски и не особо переживая из-за объемных мазков. Эта работа заняла у него четыре вечера, так что он хотел узнать мнение Оды насчет такого подарка поскорее. Вообще-то, он хотел многого. Например, узнать с помощью расписанных книг, такая ли Ода ценительница искусства, какой себя именует и какова будет её реакция на его обязательность и исполнительность. Быть может, на первый взгляд Вернер была не такой уж сложной личностью, всего лишь отстраненной и категоричной. Но всмотревшись, Авентин понял, что у неё тысячи лиц, причем каждое новое красивее и сложнее предыдущего. Аве, будучи любителем сложных задач и загадок, хотел открыть для себя все лица новой подруги. — Согласно моей тактике, мы перешли на второй этап, — продолжал мастер. — Сейчас мы должны выверить наши наброски портретов. Найдите место расположения головы по отношению к торсу, а после проведите ось, то есть центр головы, через торс. Проверьте точность ширины и высоты головы. А после сделайте тоже самое с шириной и высотой торса. Ведущий курса дал художникам минуту на выполнение задачи. Авентин послушано следовал советам, проводя все необходимые линии и вновь концентрируясь на бумаге. — Теперь нужно выстроить нужные складки и драпировки ткани. Следите за расстоянием между ними! — диктовал мужчина, поправляя очки и внося новые штрихи в свой набросок. — Отметьте на всякий случай центр торса, то есть ту же осевую линию. Проделав все эти действия, мы можем перейти на третий, уже более летальный и интересный этап. Художник стал давать дальнейшие инструкции, опустошая бокал розового вина. Он рассказывал о том, что нужно провести общую линию набросанных дуг и общую дугу лобных бугров. Подобные штрихи и детали создают ощущения большого кругового объёма. Далее мужчина рассказывал о трех равных расстояниях: от подбородок до носа, от носа до брови, от брови до края головы. За этим следовали аналогичные действия, но касающиеся расстояния от подбородка до нижней губы и расстояния от нижней губы до носа. — Из-за заданного нами ракурса, ось глаз не является серединой головы. Обратите внимание, что в таком случае нам нужно провести дугу от одного уха до другого. Данную дугу мы проводим через основание носа. Художник описывал шаг за шагом, этап за этапом. Проходящие мимо люди немного притормаживали, чтобы вслушаться в его слова, даже если ничего не смыслили в технике искусства, большая часть посетителей курса забывала про розовое вино, наблюдая за каждым лёгким движением руки маэстро. Картинка складывалась воедино, портрет сидящей возле преподавателя девушки становился всё чётче, а время бежало всё быстрее и быстрее. Прежде чем приступить к покрасу и подготовке акварельного фона, художников отпустили на перерыв. Кто-то тут же примкнул к лектору, задавая ему вопросы, кто-то отправился к уличной будке с кофе на противоположной стороне улицы, кто-то решил побродить по залам, а кто-то — интересующий нас Авентин, например — просто вышел из галереи, чтобы перекурить и подышать воздухом, отрезвляя мозг. Помимо Эспера таких было ещё несколько человек: два седовласых мужчины с густыми бородами, яркими шарфами и в тёплых костюмах, и женщина лет двадцати семи, которая значительно отличалась от остальных участников мастер-класса. Её короткие волосы были обесцвечены, отчего приняли жёлтый оттенок. Корни заметно отрасли, а пряди у висков были убраны заколками. Она была высокой, тучной, в розовой меховой куртке с длинным ворсом, который колыхался от каждого порыва ветра. Под курткой, которую она не снимала даже в помещении, скрывалось маленькое красное платье, огаляющее полные ноги. Конечно, она полностью соответствовала современному клише творческого человека, и тем не менее, выбивалась из общей чёрно-белой, официальной массы. Помимо внешнего вида незнакомки Эспера привлекло то, что она курила те же сигареты, а когда он отворачивался, глядя на машины и приобретающее яркие краски небо, начинала пронзать его взглядом, словно хотела что-то сказать. Докурив, Аве спрятал слегка замёрзшие руки в карманы, прислоняясь к бирюзовой стене галереи. Взгляд его был на конец улицы, где небо виднелось лучше всего. За домами и голыми, засыпающими деревьями, скрывалось крупное малиновое пятно, от насыщенности и спелости которого резало в глазах. Когда пятно стало несколько меньше, сменяясь какой-то искусственной синевой, незнакомая художница наконец заговорила с Эспером, чего он и ожидал: — Видела тебя за работой сегодня, у тебя талант, — начала она, безбожно сминая свой окурок о светлую стену галереи. Её реплика вызвала у Аве смешанное чувство и тихий смешок. Он избегал слова «талант», в каком бы контексте его не употребляли. Он, как обычно, ожидал большего даже от совершенно случайного человека. — Спасибо, — коротко отозвался он, разворачиваясь к художнице и замечая переливающиеся блёстки на её веках. — Мне тоже так кажется. — Нет, не кажется. Ты не выглядишь довольным, — покачала головой художница, да ещё и с таким видом, словно знала истину куда лучше. — Видно по движениям руки. И по взгляду. — Всегда есть к чему стремиться и ради чего становиться лучше. Может, я и не в восторге, но это ещё не конец, — вежливо ответил Аве, пожимая плечами. — И дело не в этой лекции, поверьте. Она великолепна. — Можешь не отчитываться передо мной, но ты прав, — улыбнулась собеседница, кутаясь в свою розовую куртку. — Ты не отсюда, верно? — Это тоже видно? — О, ещё как! — хохотнула она. — Приехал покорять город своими художествами? — Это вряд ли, — покачал головой Эспер, с горечью признаваясь самому себе, что ещё не так давно рассчитывал на это. — Зря ты так думаешь, — уверенно произнесла художница, глядя в ту точку, куда не так давно смотрел Аве. В её глазах отразился закат, отчего они приняли чудной розовый оттенок. — Это проще простого, просто нужно вдохновение. И изворотливость. Эспер пронзил её недоверчивым, но в то же время любопытным взглядом, что очень понравилось незнакомке. Вид у неё сделался такой, словно она хотела открыть ему тайну человечества или же знала то, о чём не положено было говорить. — В городах вроде Сиэтла очень просто чего-то добиться, но далеко не всегда это связано с завоёвываем авторитета и имени, — произнесла она простую истину. — К примеру, я. Не сочти за хвастовство, просто пример из жизни, но меня много где вешают. Просто никто не знает, что это я. Ты говоришь со мной с пять минут, но тоже не знаешь, кто я, но ведь это нам не мешает? Это я к чему. Как думаешь, сколько люди готовы отвалить за то, чтобы кто-то создавал шедевры за них? Авентин стал понимать, что она имеет ввиду. Эта девушка вполне себе могла прилично зарабатывать на своём творчестве — о чём и мечтал Эспер — хотя при этом не купалась в лучах света. Студент никогда не рассматривал такую дорожку до этого разговора. Конечно, вряд ли бы он решился на подобный заработок, но послушать о чужом опыте он никогда не отказывался. — Столько, что могу ходить сюда на лекции каждую субботу, — усмехнулась она, удовлетворённая тем, что Аве не промолвил ни слова. — И делать это потому, что мне скучно, и я не люблю бентли, казино, аукционы или что там ещё… — В вас говорит ваше самомнение? — решил уточнить Эспер, дивясь тому, как просто незнакомка делится с ним тем, как зарабатывает. Она буквально заявляла, что отлично рисовала без всяких уроков, да ещё и зарабатывала приличные деньги. — В тебе бы тоже заговорило, если бы тебя ударило тем же вдохновением, — заверила она Аве. — Но, знаешь, на твоём месте я бы не скрывала лица. С таким то, чёрт побери, профилем. Не ожидая никакого ответа, она словно что-то вспомнила. Распахнув куртку, достала из внутреннего кармана небольшой пакет, полный зелёных комков. Только идиот не знал, что там. Сглотнув, Авентин вскинул взгляд на двух седовласых мужчин, которые уже возвращались в галерею, громко смеясь. — Возьми. Может, взглянешь на ту работу по-другому, — пожала плечами она. — Для вдохновения. — Вы же это несерьёзно? — скептично переспросил Эспер. — Почему нет? Брось! Сделайся немного проще, — закатила глаза она, хватая его за ладонь и кладя в неё небольшой пакетик. Снова бросив взгляд на небо, она спустилась с низкого крыльца галереи, словно собираясь уходить. — Вы куда? — зачем-то спросил Авентин, не в силах найти других слов. — Домой. — Но ваша работа… — Плевать. Я нарисую ещё тысячу таких. Каждую субботу, помнишь? — равнодушно произнесла она, совершенно легко и непринуждённо уходя прочь, даже немного спеша. Всё это жутко контрастировало со всеми устоями и порядками, с которыми Аве пришёл в галерею Харриса Харви. Дождавшись, когда художница, которую Эспер знал семь минут, свернёт в ближайший переулок, он опустил глаза на пакет с травкой, спешно убирая в карман пальто и анализируя, следовало ли ему принимать подобный дар. Авентин был далёк от подобного, но не исключал, что мог бы попробовать марихуану. Скажем, в этот самый вечер, когда он собирался встретиться со своими полоумными друзьями, которые были готовы на всё, что угодно, оказываясь вместе. Этот разговор был коротким и вызывал смешанные чувства. Аве мог вовсе не воспринять его всерьёз, но поймал себя на том, что эти считанные минуты натолкнули его на определённые мысли, должен он был это сделать или нет. Эта художница… она — будто символ, знак судьбы о чём-то. Несерьёзный, неожиданный, мгновенный. В голове Авентина звучали её слова: «сделайся немного проще». Будь проще. Простым людям порой проще, ведь они открывают свой разум чему-то новому и мыслят шире. Он также думал о том, на что она так очевидно указала — в этом городе много путей и нет места отчаянью. Если только в самом мокром и тёмной уголке окраины. И Эспер, который с самого утра убивался от мыслей о том, что в Сиэтле он не достигнет высот, мгновенно отпустил эти предположения, пускай, быть может, и слишком рано. Стоило незнакомке исчезнуть, как он перестал считать её самомнение высоким. Он мгновенно осознал, что нужно оценивать себя по достоинству и не преуменьшать достигнутого. И размышляя о вручённом пакете Аве даже предположил, что порой искажённый взгляд правильнее, чище и объективнее трезво-критичного. Казалось бы, пустой разговор ни о чём. Неизвестная, сомнительная художница, которую Аве больше не увидит, но столько важных, своевременных мыслей для скорой дороги вперёд… Конечно, в Эспере могла всего лишь бурлить его жгучая южная кровь, но в это верилось куда сложнее. Только теперь Авентин принял пакетик не только физически, но и морально. Что-то тупое словно ударило его по затылку, заставляя обернуться на галерею. Бирюзовые стены показались более тусклыми, а еле различимая в окне модель вовсе непримечательной. В Аве проснулся долгожданный авантюризм, который он редко отдавал предпочтение, следуя практичности и расчётливости. Он подумал о грядущем вечере, о встрече у Оды, о новостях и расписанных книгах, каких он не видел раньше. Взглянув на наручные часы, Эспер отметил, что если поспешит, то успеет встретиться с Орионом и Ивори, чтобы поехать вместе с ними. И он, изменяя самому себе и своему творческому началу, сглотнул, сбегая с крыльца и с оплаченного курса вовсе. Запахнув на ходу пальто, он поспешил в сторону метро, параллельно набирая номер Талбота. Следующая измена состоялась тогда, когда он открыто улыбнулся сияющему экрану телефона. А он был и не против. Не против внести в жизнь каплю невинного хаоса.

✧༝┉┉┉┉ 2 ┉┉┉┉༝✧

После последних прожитых дней, Одетта была действительно воодушевлена. Работа над её вторым, студенческим романом, служащим ей индивидуальным проектом, шла эффективно и продуктивно. Так, что девушка верила, что данная работа может стать для неё прорывом. Вернер избавилась от привычки редактировать каждое слово, выискивая недостатки, отчего речь стала литься куда лаконичнее. И пускай в начале, на первых абзацах её нового произведения, текст казался кривоватым и колючим, далее он стал невероятно удовлетворяющим. Мало того, Ода смогла отдать свою рукопись профессору Друммонду, что стало для неё ещё большим прорывом. Глядя на себя в зеркало, она видела победителя, который уверенно шагает к успеху и к первому достижению. Она ждала его похвалы, жаждала её. И всё же самым значимым событием ушедшего дня было мимолетное обещание — обещание, что Ода станет первой, кто прочтет новую книгу профессора. Ни коллеги-литераторы, ни дети, ни жена. Она. Одетта Вернер, что так безжалостно ворвалась в аудитории, в его жизнь и в его творчество. Ода, несмотря на свою привычку глядеть прямо и игнорировать унылые выпады, никогда не считала себя счастливицей, любимицей, популярной личностью. Никто не давал ей таких поводов. Но став ученицей экспериментальной кафедры она наконец почувствовала себя особенной. Слишком уж хорошо всё складывалось. Конечно, не считая репутации. Каждый второй хотел уличить её в связях без разбора, грубостях и попытках развязать войну. Слишком амбициозно и мифично для человека, который старался держаться особняком или же общаться с критически ограниченным кругом людей. Ода, которая знала, что именно её рукопись профессор Друммонд листает по вечерам и именно ей дает обещания, не обращала внимания на ползущие слухи. Они были достойны старшей школы, она же — куда большего. В очередной день морозного, прохладного, покинутого и погибающего ноября Вернер решилась на новый шаг вперед, раскрепощаясь и являя окружающим, кто она есть, во что нужно верить, а во что — нет. В этот раз она позвала друзей к себе, в трейлерный парк, о котором раньше даже думала с содроганием. Случайный визит Ориона словно пробил некую стену, разрушая её. Осталась лишь пыль, которую Вернер разогнала рукой, чтобы четче видеть. И она пришла к мысли, что даже в такой дыре, как её трейлерный парк, им есть чем заняться. Встреча была назначена после занятий, уже на закате. Вернувшись домой, Ода успела прибраться, утеплиться и приготовить горячий глинтвейн. Прежде чем засесть в трейлере, если до этого вообще дойдёт, девушка хотела отвести друзей к воде. На небольшой полосе песка часто собирались люди, но под конец сезона их стало совсем мало. Вернер хотела добраться до туда, прежде чем станет совсем холодно и проводить время на улице станет губительно. Совсем скоро, выглянув в маленькое высокое окно, девушка увидела знакомый пикап, внутри которого расположились её главные три друга. Если Аве и Ивори, выйдя из машины, оглядывались, рассматривая обитель подруги, то Орион целенаправленно и уверенно двинулся к двери в трейлер Оды. Но стоило ему приподнять руку для осведомляющего стука, как дверь открылась сама по себе. Точнее, Вернер открыла её раньше, чем полагалось. Она осмотрела друзей. В свете фар она видела Ивори, завернутого в утепленное пальто и катастрофически огромный шарф. Его белоснежные волосы разлетались от каждого порыва ветра, пусть тот и не был сильным. Аве, по отсутствию опыта одетый несколько легче, держал в руках стопку книг, перетянутых жёсткой, слегка колючей бечевкой. Орион же стоял прямо перед ней, выдыхая мятных воздух и кутаясь в распахнутой дутой куртке. — Почему здесь так привлекательно? — вдруг вопросил Авентин, нарушая молчание раньше, чем кто-то заметил тишину. — Душу рвёт, как вдохновляет. Ода хмыкнула, полагая, что Эспера привлекала чужестранная угрюмость и серость, которой была лишена его родина. Эта часть Сиэтла особенно разнилась с теми землями, на которых привык жить Аве. — Добро пожаловать. — Произнесла Одетта, захлопывая дверь и спускаясь на землю. Одной подмышкой она зажимала стаканчики и термос, а другой удерживала два тонких шерстяных пледа. Орион, давший девушке спуститься, забрал их в руки. — Всё это ещё пустяки. У нас пикник, хотя бы десятиминутный. Вам понравится. — В такой холод? — скептично поинтересовался Аве. — Нет, это превосходно, — парировал Ивори. — Мы разведем костер. — Пообещала хозяйка, непривычно весело и открыто улыбаясь. — Как скажешь, мисс Вернер. Не хочешь оставить мой подарок дома? — предложил ей Эспер, который был не менее воодушевлен после курса и написания весьма недурной картины. Одетта вопросительно взглянула на парня, догадываясь, что речь идет о стопке книг в его руках. У неё были предположения насчет того, что это, но Вернер элементарно не могла поверить. Она не рассчитывала, что тогда, в ресторане, Аве говорил серьезно. Всучив пледы Ориону, она приблизилась к Аве, рассматривая предметы в его руках. Она не хотела трогать их раньше времени, уж тем более разрывать веревку с аккуратным бантиком. Ей хотелось сделать это потом, наедине с собой, когда никто не увидит того, что предназначалось для неё. Эспер действительно расписал обложки книг, которые Ода, несомненно, читала, но которые не имела в своей коллекции. Наклонив голову, она взглянула на корешки, находя «Метаморфозы» Овидия, «Легенды и мифы Древней Греции», «Илиаду» Гомера и его же «Одиссею». Помимо этого, в стопке лежала поэма Гесиода «Теогония» и ещё два тонких сборника, о которых Вернер не слышала раньше. Даже не зная данные книги, Ода не могла усомниться в их дельности и качестве, ведь принес ей их никто иной, как Аве — гений литературы, своей народной культуры и, как оказалось, кисти. Одетта, в совершенно непривычной и несколько вызывающей манере, приняла подарок, пылко обнимая студенческого товарища и оставляя отпечаток теплых губ на его щеке. В этом жесте не было ничего личного, интимного, особо значительного. Все присутствующие были взрослыми людьми, которые различали невинные поцелуи с настоящими. И тем не менее, для Оды и Аве это было чем-то великим. Вернер редко позволяла себе тактильные проявления эмоций, Авентин же вовсе редко выражал чувства. Тихо поблагодарив друга, девушка лишь на мгновение скрылась в трейлере, а Ивори в это время достал из пикапа вино и какие-то закуски. Убедившись, что никто больше не собирается ей что-то вручать, она направилась к воде, завлекая с собой парней. — Хочу выразить нашу общую благодарность за то, что вытащила нас и пригласила на встречу, Ода, — вежливо, как и всегда, начал Ивори, равняющийся с девушкой. — Знаешь, мы с Лолой так и не помирились. Она предложила встретиться сегодня и всё обсудить, но я счастлив, что мог уйти от этого, имея весомую причину за плечами. Одетта вскинула брови, с удивлением принимая, что этот пикник действительно может служить весомой причиной. — Тебе не стоило рисковать любовью, ради этого, Ивори. Что, если это был твой последний шанс? — предположила девушка, выражая искренне беспокойство, но все же имея некое ощущение удовольствия за спиной. — Мы просто перенесли эту встречу, ничего такого. Я знаю Лолу, она знает меня. Нам нужно время, чтобы встреча не была пустой, — говорил парень, активно жестикулируя руками и испытывая облегчение от того, что может обсудить с кем-то своим переживания. Ещё год назад он проживал их в одиночестве, сидя на кровати и терзаясь миллионами сомнений. — Как ваш день? — Я был на занятии по искусству, в центре Сиэтла. Это было не восхитительно и не парадоксально, но полезно. Эффективно и продуктивно, — пытался объяснить Аве. — Знаете, мне там кое-что подарили. Думаю, вам придется по вкусу. — Это дело стоит интриги? Вряд ли это клубника, ты бы не объявлял о её наличии, — спросил Орион, многозначительно глядя на Авентина и припоминая недавно забытые выходные с викодина. — Эта тьма стоит свеч, — задумчиво ответил он. — Игра. Игра стоит свеч. Разве так говорят? — Теперь да, мне нравится, — отозвался Эспер. Пройдя несколько рядов трейлеров, студенты добрались до небольшой пустоши, быстро прерывающийся водой. Чтобы добраться до линии песка, нужно было спуститься чуть ниже. Меж темной, влажной, недавно покошенной травы тянулась тропа из частично прогнивших, но все ещё светлых досок. Перила, сооруженные из тонких необработанных стволов все ещё казались скользкими после утреннего дождя. Улицу уже почти поглотил мрак, отчего природные черты едва различались. Если бы студенты пришла днем, то непременно бы осознала здешние просторы в полной мере. Они бы увидели, насколько темна вода, приобретшая почти кобальтовый оттенок. Увидели бы светлый, колючий песок, мерцающий на солнце искрами, с бесконечными линиями глубоких следов. Почва здесь была сухая, ведь наваленные валуны, вечно мокрые, грубые, бархатисто серые, разбивали малейшие волны, принимая весь удар на себя. Им бы открылось низкое, перманентно дымчатое небо, которое к вечеру стало безликим. Одетта даже пожалела, что её друзья не смогли приехать часом раньше, чтобы увидеть бескрайние, опустошающие просторы бесконечной воды, из которой вытекало озеро Юнион и формировалась бухта Эллиотт. Сейчас пришедшим приходилось полагаться на органы чувств. Они чуяли запах близкой воды, горящих вдали костров — вероятно, разведённых хиппи — увядающей травы. Вслушиваясь, они различали звуки едва шепчущей воды, скрип влажных досок под ногами, а после шуршание песка, который они проминали, оставляя глубокие следы. Ода выбрала место посреди песка. Такое, что студенты могли сидеть и у воды, и у камней, и у увядающей травы, и поодаль от единственного крупного костра. Девушка забрала один из пледов, что держал Орион, растягивая его и опуская на прохладный песок. Бросив на него термос с глинтвейном, она разогнулась, рассматривая облепивших её парней. — Найдите ветки и траву, — попросила девушка и Ивори, послушно положив свои вещи на землю, отправился на поиски, напрягая зрение, чтобы найти что-то стоящее. Орион, отложив второй плед, отправился следом. Ода и Аве остались на пледе, доставая напитки и стаканы. Эспер, поразительно уверенно стянув с себя тёплое пальто, всмотрелся в даль, различая воду, бурные барашки которой сверкали при свете восходящей луны. Оглянувшись на Ориона и Ивори, которые лениво перебирали ноги, склоняясь то над одной каргой, то над другой, вновь взглянул на Оду. Он и без всякого света мог разглядеть, что в этот день она источала поразительно много света и… необъяснимой чистоты? Возле неё все приятно трепетало. Вернер распространяла воодушевление и расслабление одним лишь опущенным взглядом. Впервые увидев подругу в настолько хорошем положении духа, он понял, что ей обязательно понравится принесенное угощение. Однако Эспер даже не догадывался, откуда у Оды такое расположение духа. Ещё четверть часа назад она держала в руках свою рукопись, чуть позже — подаренные Аве книги, которые уже мечтала рассмотреть. Любые страницы, исписанные от руки или же покрытые печатанными буквами, возвращали её к мыслям о разговоре с Друммондом. Поддаваясь светлейшим чувствам и ощущая рост амбиций, она думала о том, что завоевала авторитет и сумела добиться доверия у преподавателя. Она грезила о том, что вскоре Дэрил назовет её роман выдающимся и станет считаться с ней, как с равной. Как через пять лет они будут консультироваться друг у друга насчет новых книг и будут высылать рукописи почтой. Всё это были мечты, навеянные магическим, но недолговременным воздействием одного единственного разговора. Отдаленно Одетта даже сейчас понимала, что это всего лишь фантазии и элементарное вручение рукописи — простое достижение и удача. Как бы возвышенно она не относилась к профессору Друммонду и как бы не жаждала его оценки, ей почему-то не хотелось делиться случившимся с парнями. Это казалось слишком сокровенным, да и ей было достаточно безмолвно светиться. В любом случае, её ожидания ещё не оправдались, чтобы уверенно заявлять о чем-либо. Да и Дэрил не присылал ей своих рукописей. Решив не медлить, Аве вновь потянулся к своему пальто, погружая руку в карман. Он нащупал небольшой пакет, выуживая его наружу. Сжав в руке, он придвинулся к Оде, демонстрируя ей содержимое — хрупкие зеленые клубки и несколько листов желтоватой плотной бумаги. Ода отвлеклась от узора на пледе, который знала наизусть. Вернер подняла взгляд на поблескивающий пакет, всматриваясь в содержимое и удивленно взирая на Эспера. Её взгляд был лишен осуждения, неприязни. Конечно, общество Авентина она считала особо высококультурным, но всё же не возвышала его до мифического уровня. Такие вещи, как травка, появились в её жизни в начале старшей школы, и каждый день Ода видела студентов, уходящих на задний двор, чтобы поделиться марихуаной. К тому же, они уже имели дело с викодином, что нисколько не испортило их мировосприятие и взаимоотношения. — Откуда у тебя это, Авентин Эспер? — вскинула брови девушка. — Я же сказал, занятие в галерее прошло не так плохо, — сверкнул глазами Аве, улыбаясь одними уголками губ. Он опирался на локоть, тем самым оказываясь чуть ниже Одетты, отчего его взгляд казался ещё острее. — Мы разговорились с одной художницей. Выглядела она неординарно, уж поверь. Она решила, что мне не хватает вдохновения и красок. Может, вдохновимся? Не дожидаясь ответа, парень вскрыл пакет, невольно задерживая дыхания, чтобы не впитать прелый, травянистый, слишком едкий запах. В этот момент к двум студентам вернулись Ивори и Орион. Первый из них нёс несколько тонких, наиболее сухих веток, второй же тащил найденную корягу, напоминающую древесные корни, принесённые волнами и выброшенные на берег. Массивную, гладкую, лишенную коры, извилистую и непослушную. Оказавшись у пледа, Талбот бросил добытую древесину на безопасном расстоянии, громко отряхивая руки. Ивори, не жалея коленей светлых брюк, опустился на песок, аккуратно раскладывая ветви вокруг корявых корней. — Знаете, что мы обсуждали, пока вы, двое, сидели здесь без дела? — начал Орион, упирая руки в бока и устремляя взгляд к воде. — О нас с вами. О ценности нашей дружбы. Слова парня звучали до ужаса примитивно, но в них была одна особенность — до этого самого вечера они никогда не назвали себя друзьями всерьез. Талбот мог назвать Ивори «другом», Аве поблагодарить судьбу за людей, которых он встретил, Кингстон дрожал над столь сильным словом, которое раньше казалось пустяком, а Ода всегда назвала парней своими друзьями. Вот только делала она это исключительно в мыслях. Теперь же Орион смело и не задумываясь называл их всех друзьями, а никто и не собирался перечить. Это уже давно было решено. — О ценности того, что есть у нас. О жертвенности и отверженности, — продолжал Орион. — Если так задуматься, взять хоть этот самый вечер. Чем не пример? Кингстон оставил свою девушку горевать, чтобы побыть с нами. Я потратил бензин и полдня, чтобы собрать всех и привезти сюда. Авентин приготовил искусный подарок, а Ода впервые позвала нас к себе. — Всё действительно серьезно, — с серьезным лицом кивнул Аве, хотя в душе он чувствовал веселье. Вернер понимала, о чем говорит Орион и была готова подписаться под каждым его словом. Все это — микроскопические решения, незначимые движения и действия — она собирала, постепенно складывая в общую картину. Она обращала внимание на то, когда студенты предпочитают компанию друг друга делам, занятиям, заработку. Может, по ней редко было видно, но она ценила каждый подарок, каждую заинтересованную реплику, даже взгляд. А потому она соглашалась с Орионом, который знал, о чем говорит. — Что ты делаешь, Эспер? — вдруг отвлекся от своих проницательных высказываний светловолосый. — Это что, травка? — повернулся к ним Ивори, не отрывая глаз от музыкальных пальцев Аве, которые ловко закручивали подаренную марихуану в бумагу. Наконец в руках Ориона появилась зажигалка. Он отогнал Кингстона от собранной древесины, умело поджигая её и с замиранием дожидаясь, когда она достаточно разгориться, чтобы не потухнуть от первого же дуновения ветра. Недолго думая, он передал зажигалку Аве, который уже заканчивал с последней «самокруткой». Раньше Эсперу не приходилось заниматься подобным, к тому же, иметь такое количество наркотика столь близко. Он был счастлив, что получил такой подарок именно в этот день, когда мог отдать большую часть коллегам по учебе. Авентин раздал друзьям по скрученному экземпляру, сперва поджигая свой. Орион тут же забрал зажигалку обратно, повторяя движения парня и желая вкусить качество подаренной травки. Ивори пришлось отвлечься от нарезки персиков, а Оде — от разливания ещё горячего глинтвейна. Каждый попробовал свой «косяк» сначала делая невинный вдох, а потом слегка разгоняясь. Семена и листья конопли в измельченном виде могли добавляться не только в табачную бумагу, но и в тесто для изготовления кондитерских изделий. В виде пищи травка была несколько безопаснее, в то время как курение могло формировать зависимость. В результате воздействия тетрагидроканнабинола, ТГК, мозг погружался в состояние эйфории или же испуга, тревожности, паники. Действие беспощадного вещества было столь сильным, что полное восстановление мозга и психики наступало только спустя месяца после употребления марихуаны. В основном эффект от каннабиса наступал через тридцать, быть может, пятьдесят минут, после того или иного употребления. В полную мощь, беря под власть мозг и сознание, травка начинала действовать через два-три часа. Помимо блаженства, медлительности, притупленности и ни на что не похожего, словно плывучего удовольствия, происходило множество вещей. Волосы впитывали резкий травянистый запах, зрачки расширялись, порой слезились глаза. Двигаться становилось несколько тяжелее; всё выходило слишком медлительно, рвано или плавно. Расслабленность могла смениться безудержным весельем, а то поменяться местами с агрессией или полным безумием. Пространство, время и действительность больше не имели смысла, заключая покурившего в вакуум. Через поразительно мимолетные сорок минут четверка студентов ощутили это на себе, убеждаясь, что Авентину сделали действительно качественный подарок. Орион, приземлившись на клочок пледа, притянул к себе ноги, обхватывая и глядя на трескавший, пылающий и обдающий жаром костер. Он сидел ближе всех, согреваясь и наблюдая за шустрыми языками пламени, что умудрялись появляться также быстро, как и исчезать. Талбот наблюдал за огнем, чувствуя полное умиротворение и радуясь тому, что однажды подвез Оду домой. Теперь он мог быть приглашенным сюда, а не сидеть в тихой квартире, лишенной хоть какой-то живности. Ивори разлегся на втором пледе, отчего его волосы разлетелись по подушке. Держа руки над собой, он снова взялся резать персики, едва ощущая нож в руках. Крупные сладкие капли падали на его пальто, ни капли не смущая. Кингстон был рад тому, что мог нарезать фрукты для друзей, в которых внезапно проснулся волчий аппетит. Аве, разглядывая истоптанный песок, потягивал глинтвейн. Он отметил, что раньше не пил столь вкусный. Кисловатый, приторно сладкий, пряный, островатый от неизвестных специй. Было в нём нечто неповторимое, что Эспер пытался распробовать, но никак не мог. Ему приходилось делать все более крупные глотки, стараясь уловить что-то, известное только Вернер, но ничего не выходило. Приходилось вновь наполнять стакан, начиная все заново. Ода прокручивала в голове заявление Ориона касательно их взаимоотношений. Когда всё было озвучено, ей хотелось заявить об этом громче, сделать хоть что-то весомое и стоящее. Она уже добилась определенных обещаний от профессора, трепет к которому парадоксально нарастал с каждым часов, теперь же оставалось получить что-то весомое от друзей, которыми она начинала дорожить, причем с каждым месяцем все сильнее. Слегка пошатнувшись, девушка вскочила на ноги, чем привлекла внимание. Она обвела внимательным взглядом парней и остановилась на ноже, которым плавно орудовал Ивори. — Орион прав насчет нас. Насчет нас всех, — начала она. — Мы — это нечто ценное, жертвенное и необходимое. Есть ли у нас еще кто-то в этом огромном городе, кому мы можем довериться? Явиться поздним вечером и провести всю ночь? Попросить о помощи без стыда? Быть уверенным, что тебя никогда не оттолкнут? Нам нужны гарантии. Мне нужны гарантии, что это навеки. Что, проснувшись завтра, я не усомнюсь в том, правильный ли выбор сделала и могу ли на вас положиться. — Ты всегда можешь на нас положиться. Это даже обсуждать не нужно, — серьезно произнес Авентин. — Поэтому нам нужно обещание. Гарантия, символ, клеймо… что угодно! — возбужденно воскликнула девушка. — Нам нужна клятва. — Подсказал ей Орион, попадая прямо в цель. Своими словами он заставил померкнуть пыл Оды. Имея в жилах цыганскую кровь, слово вроде «клятвы» казалось ей чересчур серьезным и криминальным, опасным и рискованным. Но это было именно то, в чем нуждались студенты. Да, им определено нужна была клятва. Символическая, но незабываемая. Такая, какая не позволит им разлучиться и развязать крепкие узы. Страстный и радикально настроенный мозг Одетты, затуманенный наркотиком, посетила гениальная мысль. Пламя отразилось о металл походного ножа, швыряя вспышкой света ей в глаза и давая сигнал одобрения. Девушка, сосредоточенно поджав губы, добралась до Ивори, выхватывая нож из его рук и вскидывая вверх, словно своё победоносное оружие. — Нам нужна клятва, — повторила слова Ориона Ода. — О том, что всё это не просто студенческие мелочи, а настоящая крепкая дружба, которая будет становиться всё крепче с каждым днем. О том, что даже через десять лет мы будем видеться, пускай раз в год и где-то на краю света, где нас никто не знает. Что всё это платоническое и реальное. Никто не стал возражать, но скорее из-за того, что не до конца осознавал, к какой клятве ведет Одетта. Та, не дожидаясь реакции в стеклянных глазах смотрящих, бросилась к воде, чтобы омыть нож от сладкого, липкого сока, стекающего по поднятой руке в рукав пальто. Вернер уверенно и твёрдо преодолела пляж и насыпанные, теперь уже черные валуны, вставая на одном из них на колени. Склонившись над водой и чувствуя пресный запах в поразительной близости, она омыла толстое лезвие, вытирая о брюки. Одетта, согласно старым поверьям, которые она откуда-то помнила, но не могла вспомнить, откуда, хотела провести практически безобидную клятву на крови. Такую, которая врезалась бы в память и которую не захотелось бы нарушать. Вернер вернулась к месту осеннего пикника раньше, чем друзья успели спохватиться. Все сели в ряд, наблюдая на Одой, которая в этот день была сама не своя. По-хорошему, конечно. Та сглотнула вязкую, горьковатую слюну, зажимая лезвие ножа в кулаке и дёргая его, слегка рассекая плоть. Теплая кровь поструились по бледной охладевшей коже, даруя странное блаженство и расслабление. Орион вскочил со своего места, хватая девушку за локти и желая разжать кулак, но что-то остановилась его. То ли не взгляд, то ли непоколебимость. — Не знаю, как вы, парни, но я клянусь, что никогда не забуду свое обещание. Мы будем видеться, сколько бы времени не прошло. И плевать, что мы вместе всего пару месяцев, а впереди годы, — спокойно произнесла она, не ощущая ничего кроме удовольствия. Безумие. Полное безумие… Орион выхватил у неё нож, пытаясь смириться с тем, что этой ночью у костра они добрались до клятвы на крови. Это вовсе не стояло рядом с ночниками в Пылесборнике, пьяными костюмированными вечеринками, викодином Ивори. Это было нечто за гранью, чего он одновременно не хотел и понимал. Рассмотрев нож с тонкой полоской крови на лезвии, он, переглянувшись с Аве, полоснул себя по ладони, практически в том же месте, что и Ода. Слегка поморщившись, он сжал руку в кулак, чувствуя, как горячи края раны и как стекает медленный ручей. — Нет смысла противиться этому, — пожал плечами он, убеждая скорее себя, чем кого-то другого. Одетта, чью идею приняли, даже не обсудив и не осмыслив, забрала нож у Талбота, передавая Аве, а тот — Ивори. Двое парней сделали тоже самое, вскрывая ладони и выпуская кровь. В полном молчании, под звуки шуршащей воды, далекую игру на гитаре и треск быстро горящей древесины это казалось чем-то нереальным и сумасшедшим. Таким, какое снилось, а не происходило на самом деле. В моменты добровольного кровопускания, затуманенности разумов и творческой импульсивности всё казалось правильным, лишенным нравственности и стороннего мнения. Сидя у костра, на пляже за трейлерный парком, они забыли про то, что существуют ещё люди. Мысли путались в их головах, но одна звучала громко и чётко — как бы нереально то было, они клялись друг другу в вечной дружбе, будучи знакомыми три месяца. Одетта опустилась на колени перед парнями, а Орион последовал её примеру. Словно впав в транс, она взяла истекающую кровью ладонь Аве, легко касаясь губ, отчего непрошеные обещания сами посыпались из его уст. Выкуренная травка и интимность ритуала влияли на него, развязывая язык. Ода заглянула в глаза Ивори, находя в них испуг, ведь губы её были алыми и влажными. Руку Кингстона она взяла чуть мягче, повторяя тот же жест и получая одобрительный, медлительный, сонный кивок человека, который словно впал в транс. Девушка потянулась и к Ориону, касаясь его раны губами в знак принятия произнесенной клятвы и изначальной поддержки этой идеи, которая на самом деле была вызвана сомнениями. Отпрянув от парней, которые принялись пожимать друг другу израненные руки, она утерла губы от чужой крови, глухо посмеиваясь. Раскат густой тишины сменился задорным хохотом, снимающим забвение со студентов. Орион шуточно ударил по плечу Аве, отчего получил тоже самое в ответ. Ивори подбросил последний целый персик, ловко ловя его и даже не морщась от боли в порезе. Откусив сочный кусок фрукта, он потянулся к отложенным палкам, подбрасывая их в костер. Ода, достигшая пика эйфории за последние два дня, блаженно упала на плед, чувствуя, как в следующий момент Орион делает то же самое. Громко хохотнув, она взяла его под руку, кладя голову на плечо и глядя на звезды. Стоило ей немного повернуться, как она видела лицо Аве, его задумчивые глаза с сияющим в зрачках пламенем. Им было хорошо даже после крохотных безумий, которые они себе позволяли. Студентам нравилось, что вместе им весело и что они могут делать что угодно, не боясь осуждения. Группа из четырех друзей чувствовала свободу и, что важнее всего, доверие, искренность и вседозволенность. Что могло пойти не так, если им было блаженно даже резать ладони, клянясь в вечной дружбе? Если это сходило им с рук, то вместе они могли что угодно. Безбашенное, губительное, будоражащее, откровенное. Всё было ни по чем, когда они оказывались вчетвером. Вот. Это был он. Тот момент, когда завершался самый первый, главный и полноценный шаг в злостную, непроглядную мглу. Момент, ведущий алой нитью к безбашенному, губительному, будоражащему и самому откровенному.