Комната триста двадцать четыре

Саша шумная и яркая. Такая же яркая как её рыжие мягкие кудри, выразительные голубые глаза и бешеная энергия, что исходит за километр. С ней рядом просто хочется сидеть, не обязательно даже разговаривать, потому что абсолютно всегда комфортно и приятно.  И Соне тоже рядом с Крючковой находиться очень нравится, даже когда она просто делает вид, что спит, или втыкает в телефон, бессмысленно пролистывая ленты соцсетей, а Саша рядом, за письменным столом, заучивает свои конспекты, боясь запустить все до сессии. Кульгавая давно подметила, что, несмотря на свою взбалмошность и согласность к любым действиям, её новая соседка старалась все университетские задания делать в сроки и ничего не запускать. Её эта чужая привычка забавила по-детски, заставляя прятать легкую усмешку в кулак, потому что образ прилежной ученицы Крючковой ну никак уж не подходил.  Саше подходили сигареты без капсулы, упаковки от которых всегда валялись в мусорном ведре, запах чего-то лесного и глубокого, древесного. Подходили её улыбки во все тридцать два, подходили дурацкие маленькие шапки и мешковатая одежда, что прятала под собой худющее тело. Ей подходили правдивые разговоры на кухне, черный кофе без сахара, что она так любит. Крючкова будто сошла с экрана фильма про американскую подростковую жизнь, где все только пьянствуют и разжигают пылкие романы в школе, ведь ощущалась настолько же нереальной и слишком идеальной, чтобы просто так взять и переехать в комнату номер триста двадцать четыре по совершенной случайности, как снег на голову Сонечке свалиться и перевернуть все её мировоззрение.

***

Саша искренне не понимает, почему Кульгавая от нее теперь чуть ли не в ужасе шугается. Соня только и делает, что нервно помалкивает, утыкаясь носом в учебные пособия или телефон. А ещё больше не начинает первой разговор, укладывается спать в двенадцатом часу, что по меркам общения непозволительно рано, и её максимум – открыть рот и почти прошептать еле разборчивое «Спасибо» за то, что Крючкова ей традиционно заварила чай, даже не спрашивая. Да, это может показаться странным, но Саша не изменяла привычкам, устоявшимся за такое короткое время совместного проживания.  Большую часть времени им приходится проводить вдвоем и Саша, откровенно говоря, не понимает, как Кульгавая к этому относится, рада ли. Все потому что  Оксана, приехав от родни, к которой ездила повидаться на выходные в честь дня рождения брата, долго не могла усмирить свои бушующие эмоции, что были ещё слишком пылкими и яркими, чтобы успеть улечься за день. Она ровно один понедельник ходила жутко нервная, с воплями и криками реагировала на каждое неосторожное действие и раздражалась от всего. А после шустро успокоилась и свинтила на недельку-другую к своей Лейле, с которой опять удалось помириться после очередной громкой ссоры. Все последствия времени с родственниками сняло как рукой и теперь она довольно собирала самое важное, чтобы не бегать в общагу из личной квартиры Ключевской.  Соня на капризы подруги только глаза закатывала устало и старалась дальше не реагировать, потому что за этими спектаклями наблюдала уже миллион раз. И каждый из них заканчивался тем, что Нецветаева мирилась со своей девушкой и ненадолго съезжала, чтобы вместе зализать нанесенные друг другу раны. По крайней мере, Кульгавая называла это именно так.  Саша же была в шоке, когда увидела Оксану такой впервые. Соня прямо таки видела, как неподдельный ужас застывает в чужих глазах от непонимания, что вообще делать в такой ситуации. Нецветаева же обычно язвительно шутит, по-доброму улыбаясь, подкалывает, рогочет и крайне редко, но все же иногда ворчит из-за учебы.  — Не парься, это её нормальное состояние, — находу шепчет Кульгавая, царапая горячим дыханием ухо и все ещё усмехаясь из-за озабоченного лица Саши и раздраженной Окс.  И Крючкова коротко кивает, давая понять, что услышала, как Соня впервые за долгое время сама пошла на контакт, заговорив. В глубине души очень надеется, что это сделано не из-за жалости к многострадальческому лицу, а благодаря искреннему желанию. Может, появилась надежда, что она наконец перестанет шарахаться Саши. 

***

Когда Оксана все же временно съезжает, в комнате уже как две недели совсем тихо и спокойно. Никто больше не начинает выкрикивать песни в рандомный момент и галдеть посудой посреди ночи. И Соня рада этому импровизированному перерыву, потому что в тишине ей лучше думается. Пусть она и собирается пользоваться такой возможностью не для учебы, а для очередного сеанса самокопания, как ей думается. Саша же особо никак не реагирует, видно, способна приспособиться в любых условиях, потому продолжает жить в том же ритме, где между ними ежедневные попытки разговоров с её инициативой, что Кульгавая умело игнорирует. Крючкова громко хлопает старой дверью в блок, которая никогда не закрывается с первого раза из-за поломанного механизма в замке. Она все ещё слегка дрожит, перебирает промерзшими окаменевшими ногами, наконец оказавшись в теплом помещении после улицы, где бушует суровая январская погода. Там сейчас снегопад, отчего Саша с ног до макушки оказывается усыпана пушистыми хлопьями, что тают почти мгновенно, оставляя после себя лишь потемневшие влажные пятна на одежде. У неё нос и щеки багровые из-за минусовой температуры и пальцы неприятно покалывает, а Соня, когда наконец видит соседку в проеме дверном, тайно отмечает для себя, что это выглядит очень мило, ведь она вся красная и мокрая, но молчит, не подавая ни одной эмоции на красивом лице.  — Не знала, что ты поешь… — Саша, стягивая промокшие ботинки, удивленно пялится, не скрывая даже, ведь девушка сидит на своей кровати со старенькой гитарой в руках, легко перебирает пальцами струны. — Я и не пою, а играю, — Кульгавая отчего-то улыбается и дальше продолжает по грифу скользить рукой, нашептывая что-то себе под нос.  Саша с осторожностью наблюдает, как струны податливо отвечают мелодичным звуком на каждое невесомое прикосновение тонких пальцев. Тон приятно разрезает застывшую тишину, когда Кульгавая опять задевает их. Эта картина жутко завораживает, врезается в память полотном. Она сама не замечает, как тянется к чужой кровати, будто околдованная, садится на другой край аккуратно, чтобы не спугнуть интимный момент и саму Соню, что может привычно отстраниться опять. — А я вот пою… —  Крючкова все еще гипнотизированно наблюдает, когда девушка сама теперь удивленно на неё пялится. — Научишь? — она кидает взгляд на инструмент в сильных руках, движется ближе к застывшей Соне, одними глазами умоляя. И Кульгавая несмело кивает, уже сама пододвигаясь ближе. Со всей осторожностью перекладывает гитару в чужие руки, показывает, как правильно её держать и пытается максимально сжато и понятно рассказать об основных аккордах. Саша слушает её чересчур внимательно, ловя каждое вылетающее слово и изредка тормозя, от того что засмотрелась на чужое сосредоточенное лицо, которое сейчас находится непозволительно близко.  Рассказав о всех тонкостях инструмента, Кульгавая предлагает наконец попробовать в первый раз самой зажать струны. Но каждая из этих попыток с треском ломается, потому что протезом это сделать слишком тяжело. Кончики металлических пальцев не хотят её слушаться, то и дело соскальзывая с грифа и скрипя по лакированному дереву.  — Давай попробуем по-другому, — сдается Соня, продвигаясь ближе и буквально всем телом прижимаясь к Саше, отчего у той дыхание на секунду замирает.  Крючкову собственная реакция как-то пугает и удивляет одновременно, потому что она явно была не из тех, у кого от невинных случайных прикосновений будут щеки розоветь. К счастью, краснота, застывшая на лице от уличного морозца, скрывает все проступающие эмоции.  Соня же со всей возможной нежностью прикасается к чужому телу, почти обнимая и укладывая свои ладони поверх чужих. Аккуратно переставляет холодный металл и Крючкова готова поклясться, что сейчас даже через протез фантомно ощущает на себе эти прикосновения, пропуская сквозь кожу электрическим разрядом, позволяя табуну мурашек бежать по телу.  И Кульгавая постепенно показывает каждый аккорд, перебирает пальцами и почему-то намеренно так плотно прижимается к чужой спине. Они разбирают простенькую песенку Цоя, пытаясь раз за разом сыграть хоть отрывок. 

Солнце светит, и растет трава, но тебе она не нужна.

Все не так, и все не то, когда твоя девушка больна, 

У-уу-у когда твоя девушка больна,

У-уу-у когда больна...

И спустя множество попыток у них все же получается, отчего Саша даже подскакивает и начинает радостно прыгать на месте, потому что у нее наконец получилось. Кульгавая по-доброму громко с этого смеется, откладывая измученную гитару в сторону.  Смех замолкает через пару минут, когда Саша возвращается на свое место, все ещё улыбаясь до ушей и радуясь своей маленькой победе. Образовавшаяся в один миг тишина непривычно бьет по ушам, заставляя обеих смутиться. Крючкова думает, что сейчас самый подходящий момент, чтобы спросить: — Почему ты меня боишься? — Соня в ответ на это отводит глаза и пытается прикрыться улыбкой, делая вид, что Саша шутит, но та продолжает: — Я серьезно.  И Кульгавая все же замолкает, нервно гладя себя по рукам. Понимает, что это сейчас серьезно.  — Кто сказал, что это страх?  — Почему тогда молчишь все время? — Крючкова решает, что это самый подходящий момент, чтобы докопаться до правды. Она все еще плывет в ухмылке, стараясь не создавать напряжения и не показывать, что внутри неё бушует азарт вперемешку с волнением. — Девки говорят, что ты вообще не такая обычно.  — А ты говорила с ними обо мне? — парирует, стараясь не дать понять, что её целиком и полностью раскрыли сейчас, оголяя как провода накаленные.  — Да, а ты против? — Саша все ещё лыбится, как будто ей совсем не стыдно за это.  — Почему? — эта игра в вопросы звучит забавно, разжигая азарт между обеими. И Кульгавая готова что угодно ставить на то, что способна сейчас его потрогать, потому что тот буквально делится в воздухе на молекулы, заменяет собой кислород. — Потому что понравилась, — ни секунды не медлив, отвечает Саша и почти теряется в пространстве, потому что чувствует, как её за ворот кофты тянут на себя.  А потом ощущает пухлые губы на своих обветренных, что смело сминают её собственные, страстно, горячо и нетерпеливо. Сонины руки так правильно размещаются на плечах, поглаживая и гуляя к волосам. Там шелковистые кудряшки перебирает, зарывается в них глубже. Тянет и наматывает на пальцы. Саша от неожиданной близости издает тяжелый выдох прямо в губы и прижимает Кульгавую на себя, падая спиной на её кровать. Держится за изящную талию, что обычно скрыта слоями одежды, обводит бока. Сонечка робеет, вздыхает так, что веки дрожат. Кажется, сердце отбивает удары прямо в горле, потому что на поцелуй так активно отвечают. Саша первая язык запускает, ведет по нижней губе, прикусывая, обводит ряд зубов, когда сталкивался с чужим таким же настырным. Она чувствует подушечками пальцев горячую кожу, буквально пылающую и крышу сносит ещё больше. Они целуются влажно и развязно, льнут ближе друг к другу, играясь.  И в самый пик Соня все же отрывается, пытаясь дыхание восстановить и мысли в порядок привести, но не пытается отпрянуть, только как дурочка улыбается, дыханием опаляя Сашины губы.