Комната триста двадцать четыре

Соня громко выдыхает прямо в шею чужую, опаляя кожу и легонько щекоча её этой струей воздуха горячего. Ощущает под пальцами как наяву мурашки, что по молочной коже Крючковой пробегают табуном. А ещё чувствует совсем не робкие губы, что скользят по изгибам косточек, выцеловывая каждый миллиметр свободный. Там все уже в пятнах багровых из-за острых зубок и засосов, которые Саша беспощадно раскидывает по чужому телу.  Кульгавой кажется, что она бьется в агонии чувства как мотылек в спичечном коробке, которой выбраться не сможет ну никак, пока кто-то другой ему этого не позволит. По всему телу ощущает пылкий жар, спускающийся волнами, окутывающий теплым одеялом шерстяным. Оно тоже немного колется, как и сама Саша изредка, но только не в моменты их коротких взаимодействий.  Сонечка чувствует, как волосы, влажные уже полностью, липнут ко лбу, как кости ломаются от того наслаждения сахарного, что уже просто невозможно выдерживать. Голова предательски кружится от духоты, образующийся из-за трения двух тел, а ноги бы точно её веса сейчас не выдержали, если бы она не лежала на кровати, ворочаясь как шальная.  Соня подпрыгивает в своей постели, доставая макушкой чуть ли не до потолка от зверского испуга. На коже не остается и фантомного следа чужих согревающих прикосновений, и теперь она лишь ежится от мерзкого холодного пота, что ведет по всему телу, царапая и проникая под самую футболку спальную. За голову хватается, только сейчас понимая сонно, что её воображение сотворило, сыграв с ней злейшую из шуток. И как вообще такое могло случится, чтобы Крючкова приходила к ней даже во снах? Причем в каких. Во влажных, до боли в зубах сладких и чертовски неприличных снах.  Нет, Соня уверена, что это полное сумасшествие. Она для себя Крючкову уже называет «Рыжая бестия», потому что та пустого от мыслей места в голове не оставила, задушила собой все, перекрыв кислород. 

***

После вчерашнего внезапного поцелуя Соня до сих пор не знает, что чувствует. Не может описать порыв, который её заставил притянуть Сашу ближе и впиться своими губами. И ещё сложнее было описать ту химию, что между ними возникла. Она готова поклясться, что в тот момент их электроны атомов будто образовали химическое соединение, начав работать как единый организм.  Но как и в прошлый раз, дальше ничего не пошло. На жарких поцелуях, осыпающими как лепестками цветов все тело, на обжигающем языке, что вел длинную влажную дорожку по коже, на руках, отлаживающих каждый изгиб, все остановилось.  И ситуация стала только хуже после слишком сахарного, но будто ночного кошмара. Потому что во снах Соня себя контролировать не может никак, а ещё потому что её пугают чувства, которые она от него испытала. Точно соврет, если скажет, что после ещё как минимум час тупо лежала, пялясь в побеленный потолок и пытаясь уложить все то, что произошло за этот вечер и ночь. Она вспоминала ту сладость на кончике языка, когда он бежал по чужим губам, вспоминала мягкие прикосновения и щекочущие лицо кудри.  Эти чувства к Саше были словно ком в горле. Они там погрязли и не давались пройти дальше, вглубь. А ведь этого хотелось настолько, что дыхание перехватывало.  Сонечка решает, что одна такое переварить не сможет, ведь и так все три пары просидела, тупо пялясь в стену и пропуская мимо своих ушей все слова преподавателя, что эхом по аудитории разносятся. Крючковой рядом нет, но из головы она все равно не вылазит. Будто фантомно сидит рядом, безбожно своим видом отвлекая. А у Кульгавой мозг закипает, ведь что делать не знает. Её подружки-одногруппницы бесятся с такого, что-то недовольно цокая, когда Соня опять как в вакууме, не слыша никаких посторонних звуков.  И только на последней на сегодня паре Шестерикова сдается, потому что сил мириться с чужой отстраненностью и физиономией непонимания уже нету. Тихонько тычет Кульгавую в бок, потому что эта преподша жуть какая строгая, а они не на последних рядах:  — Сонь, — Женя тянет чужое имя, пока его хозяйка даже не думает отзываться с первого  раза.  А когда наконец слышит, то дергается немного и неразборчиво бурчит «Чего тебе?». — Ты что как будто не спала неделю? Вообще не здесь находишься, — у девушки в глазах сплошное беспокойство.  И Кульгавая думает, что доброй и заботливой Женьке точно можно все накопившееся на душе вывалить, потому аккуратно рассказывает о всех последних событиях своей жизни. И о первом поцелуе, и о втором, и даже о последнем странном сне, но говорит крайне аккуратно, шепотом, ведь получать замечание от стервозной преподавательницы не хочется.  Шестерикова в ответ на это только все больше выкатывает глаза, нервно сглатывая и имея силы выдавить из себя только жалкое: — Да уж… Соня на это кивает, внутри радуясь, что хоть кто-то кроме неё и Оксаны теперь знает все подробности, потому что вторая рядом сейчас почти не ходится, вечно пропадая у Лейлы.  — И не ебу я, что с этим делать.  — Знаешь, — Женька сново нервно сглатывает, понимая, что от нее сейчас ожидают советов и хоть какой-то помощи, — я думаю, что к черту эти муки твои. Забей хуй, Сонь. Пусти всю ситуацию на самотек, если тебя это настолько тревожит, и будь как будет.  Кульгавая внимательно прислушивается, меж пальцев ручку перебирая и раздумывая над только что сказанным, пока Шестерикова продолжает:  — Сашка классная девчонка, тем более вчера ты сама к ней полезла. Тебе нужно просто со своими тараканами допиздеться, по полочкам все разложить. А пока не еби себе мозги, не трясись так над этим. Судьба сама всё по местам расставит, нужно время, — Соня в ответ кивает задумчиво, внутри себя прекрасно понимая, что одногруппница вообще-то права сейчас, а Женя в этот момент продолжает: — У нас, вон, с Гелей тоже не все гладко было и ничего сейчас. Счастливо трахаемся как по расписанию, — улыбается теперь во все тридцать два, косясь левее, где сейчас Терехина носом сопит, удобно устроившись на трибуне лекционной аудитории.  Кульгавая себе в кулак от такого прыскает, шепчет Жене тихое «Спасибо» и снова начинает копаться в мыслях, окончательно осознавая, что больше самобичеванием заниматься не станет, по крайней мере в ближайшее время. 

***

Теперь с Крючковой живется гораздо спокойнее, по крайней мере для вечно озабоченной Сонечки. Она на ура справляется с тем, чтобы расслабиться и лишний раз мысли по голове не гонять понапрасну, пусть и далеко не с первой попытки это выходит. Теперь они себе позволяют разговоры по вечер, когда раньше в то же время просто молчали по разным концам комнаты. Сашенька немного рассказывает о своей жизни и учебе, о любимых предметах и личных завалах там же. Соня тоже с ней чаще делится, и не всегда даже по поводу универа. Теперь может просто позволять словам изо рта литься, не думая, чтобы как-то их контролировать и не боясь, что потом по слогам каждое сказанное слово разбирать, ругаясь на саму себя.  Они за время, а именно неделю, с того ночного сладкого кошмара даже разок снова пробуют играть на гитару по инициативе Саши, но в этот раз стараясь не жаться друг к другу, потому что от прошлого такого случая все еще немного стеснительно, по крайней мере Кульгавой точно.  У нее все равно щеки розовеют от радости, когда Крючкова любезно заваривает чай на две кружки и зовет за стол, когда предлагает готовить на двоих, чтобы они обе у плиты не толпились. И даже в полудреме, когда она так аккуратно натягивает плед на плечи Сонечки, чтобы та не замерзала ночью, случайно раскрывшись.  Правда, тему их внезапных любовных порывов так и не обсуждали ни разу. Но Соня была только рада от такого, потому что пока все шло как нельзя лучше. Мерзкий червячок тревожности ковырять черепную кость перестал, впуская на свое место полное успокоение. Да, от такой резкой смены настроений все ещё с непривычки покалывало кончики пальцев, а какие-то глупейшие корни нервов пытались проникнуть в мозг, но Кульгавая предпочитала гнать их куда подальше. Ведь сейчас главное, что все тихо и спокойно, с редкими моментами краснеющих щек и смущенных улыбочек. 

***

Девушки за последние две недели так удачно сжились, что иногда пускали шуточки о том, что выглядят они будто только помолвленная семейная пара. Без Оксаны в комнате они и правда походили на людей, у которых полная любовь и идиллия, хотя у этих пока была только дикая химия и электризация между телами в моменты случайных, почти невесомых прикосновений.  В один из дней Саша, совсем заебавшаяся с учебой и прожужжав Кульгавой все уши о том, что до летней сессии не доживет, предлагает выпить вечером на двоих. Сонечка соглашается сразу, потому что сама без общажных тусовок не напивалась давно, пусть в голове и закрадывается не самые приличные и оттого чуть пугающие мысли.  Вечером того же дня Крючкова приносит пакет, от которого исходит звук предвкушения, проявляющийся через звон стеклянных бутылок. Соня радуется этому как ребенок почти, сразу доставая и открывая одну оттуда. А после они неспешно рассаживаются на одной кровати и привычно заводят разговоры, которые начинаются с новостей прошедшего дня, а перетекают в моменты откровений о личном.  Входная дверь заперта, из коридоров слышно только гуляющую тишь, на ноуте, за которым Саша обычно делает только универские задания и смотрит старые ситкомы, сейчас негромко играет плейлист КИНО, за окном уже давно темень, а парочка пустых бутылок  уже стоит под столом. Теперь тут только пьяный смех, совсем уж дурацкие шутки и чокание пивом. Соня и сама не понимает, когда они оказываются лежащими рядом на одной узенькой кровати и как её нос вообще оказывается где-то в чужом плече, а иногда даже в ямочке над ключицей, пока она от смеха звонкого сгибается. Саша рядом тоже лучезарно улыбается, снова изображая солнце со своими рыжими кудрями. И так тепло и хорошо здесь, что Кульгавая впервые отпускает все лишние мысли, находясь в такой непосредственной близости к до одури симпатичной ей девушке.  А Крючкова, наконец успокаиваясь и замолкая после очередной шутки, взглядом скользит за нежным лицом напротив. У Сонечки длинные ресницы оказывается, почти бездонные глаза, а ещё до сумасшествия красивые пухлые губы, на которые она засматривалась уже не раз.  Кульгавая замечает чужой взгляд и их глаза сталкиваются, но уже без возможности отвести взор в сторону. Резкая тишина приятно щекочет уши и нарушает её лишь два размеренных дыхания. Соне снова становится стеснительно, ведь от голубых напротив она буквально плавится изнутри, потому все же отрывается, начиная рассматривать свои руки и тихонечко спрашивая: — Что?  Саша, сглатывая, на автомате уверенно выдает: — Нравишься. И Сонечка от такой простоты краснеет ещё больше, буквально ощущая, как щеки горят, все-таки снова на Крючкову смотрит, будто объяснения этому написаны прямо на лице. А та лишь тянется к чужому личику, укладывая ладонь куда-то на затылок. Ногтями чуть проводит, отчего Кульгавая глаза прикрывает, и тянется ближе, к таким манящим губам, но за пару сантиметров останавливается, почти шепотом спрашивая: — Можно?  — Что? — Соня глаза распахивает, длинными ресницами хлопая и хмуря брови в непонимании. У неё голова и так кругом идет, а от алкоголя эффект ещё сильнее.  — Можно тебя поцеловать?  И опять же такой вопрос действует как спусковой крючок, потому что сразу после него внизу живота у Сони все переворачивается, начинает безбожно тянуть, пока она, наконец поняв, активно головой кивает, сама тянется к чужому лицу и, считай, уже в губы шепчет тихое «Да».  Поцелуй, даже несмотря на влияние опьянения, выходит по-детски нежным и аккуратным. Саша едва губы размыкает, боясь всю невинную сладость спугнуть. По волосам темным рукой гладит, прядки прочесывает, пока Кульгавая в ответ на это почти мурчит, жмет за шею к себе ближе. Так, что тела их полностью прижимаются и Крючкова готова поклясться, что через ткань чужой футболки ощущает кожей пару твердых бусин, впивающихся в неё.  Это сильно будоражит, разыгрывая сознание, потому Саша не стесняется поцелуй углубить, языком проводя по пухлой губе. Ведь видит, что Сонечка совсем не против, рукой зарывается в кудряшки, а другой за талию жмет к себе, будто надеется, что так часть накатившего возбуждения сможет передать Крючковой.  Оторваться приходится, когда Саша уже сама тяжелее дышать начинает от аккуратных поглаживаний по телу, а свободная рука почти оказывается под Сониной футболкой.  Кульгавая снова куда-то в шею утыкается и наконец бурчит:  — Ты мне тоже, — чмокая бархатную кожу в этой зоне.  И когда Саша в ответ на такое невинное действие глаза распахивает, тихо посмеивается и игриво целует шею снова. А после чуть облизывает, ведет мокрую дорожку и напоследок кусает едва. Крючкова вьется, издавая лишь один сдержанный стон, пусть за ним и кроется влага меж ног и подрагивающие руки. Она решается снова рискнуть: — Показать, насколько нравишься? — пялится теперь прямо в растерянные карие глаза, ведь Соня не подозревает, что та затеяла, но лишь аккуратно кивает.  И Крючкова, ни секунды не медля, хватается за чужую ладошку Сони, что совсем не сопротивляется, только с интересом наблюдая, резко и уверенно тянет вниз, проникая под резинку домашних шорт и прижимая к полностью влажному месту, накрывая своей рукой. Кульгавая от этого в моменте воздухом давится, совсем не ожидая такого, но руку не убирает. Наоборот, привыкает к теплу, опаляющему кожу там, чувствует мокрую ткань.  А после аккуратно проводит по складкам, из Саши выбивает вздох пылкий, вытягивает руку и пошло, совсем уж показательно медленно облизывает собственные пальцы, пялясь прямо в глаза чужие.  У Крючковой от этого, кажется, крышу сносит окончательно. Она моментально припадает к влажным пухлым губам, завлекая в новый развязный поцелуй и уже ничуть не стесняясь полезть под футболку Сонечки, пока та так самозабвенно на каждое прикосновение отвечает, ластясь.