Неожиданные встречи и возрождение детства

      — Что ты имеешь... В виду... Эм... — Изуку боролся с желанием убежать, когда увидел ухмылку Очако и взгляды, которые Каччан получал от четырёх его друзей.         — Ну так что! — Ашидо пропела с конца дивана, качаясь взад и вперёд. — Куда вы, ребята, так надолго убежали? — в её голосе звучали нотки уверенности, что она имеет весьма специфические и неверные представления о том, что они делали.         — Делали что-то интересное? — добавила Очако, улыбаясь.         Изуку не мог в это поверить. Очако была его лучшей подругой, как она не поняла, что он буквально вернулся из ванной весь заплаканный? Он знал наверняка, что выглядел потрёпано после стольких рыданий, хотя, возможно, они предполагали это было из-за... Чего-то другого. Он не мог обо всём этом думать не бледнея.         — Заткнитесь к чёртовой матери, — Каччан прорычал позади Изуку, заставляя его подпрыгнуть.         Внезапно Тсую оказалась прямо перед Изуку, спрашивая его тихо:         — Ты в порядке, Изуку? Тебе нужно уйти?         Конечно, Тсую всегда знала, когда что-то было не так. Она взглянула на Каччана, который до сих пор агрессивно смотрел на своих друзей, затем снова на Изуку. Глаза Изуку расширились и он сразу же покачал руками перед собой.         — Ой, нет! Всё не так, или так, — он заверил её, не совсем понимая, что имел в виду под второй частью его фразы. — И спасибо, что спросила. Каччан и я просто... Поговорили кое о чём, — он мягко ей улыбнулся. Тсую была такой замечательной подругой, ему повезло с ней. — Всё хорошо, — правда хорошо.         — Окей, я рада это слышать, — она наклонила голову, а затем улыбнулась в ответ и кивнула.         — На что, мать твою, ты намекаешь, Дерьмолицый? — Изуку услышал рычание Каччана, который косо смотрел на своих друзей, которые сидели на диване.         — Прошу прощения, — сказал он Тсую, прежде чем направился в сторону Каччана, чтобы оттащить его, пока тот не убил своего друга.         Каччан был чрезвычайно раздражительным и полным ярости после того, как переживал что-то эмоциональное. А иногда и во время того, как он переживал что-то эмоциональное.         — Мы ни на что не намекали! — сказал Серо, подняв руки, чтобы показать свою невиновность, хотя его улыбка говорила о другом.         — А собачья еда на вкус, как «Скиттлз», — Изуку и Каччан одновременно пошутили с бесстрастными лицами.         Они оба переглянулись, а Изуку без всякой причины разразился звонким смехом. А затем он услышал рядом с собой знакомое, давно забытое хохотание и чуть не упал.         Каччан смеялся по-настоящему. Его настоящий смех, который он скрывал с детского сада. Его лёгкое, воздушное хихиканье, которое иногда сменялось фырканьем или даже пронзительным звоном, когда он действительно был увлечён. Сердце Изуку на секунду замерло от этого звука, а потом он оглянулся, и его мир замер на месте. Он забыл, как дышать.         У Каччана были закрыты глаза, а рот приоткрыт в улыбке, показывающей его зубы и естественную улыбку. Его волосы беспорядочно ниспадали на лицо, а нос и уголки глаз сморщились от смеха. Всё вокруг было в замедленной съёмке, а потом вдруг перестало быть таковым. Каччан положил руку ему на плечо и слегка толкнул назад, не отпуская, а затем мир вокруг него вернулся в обычное состояние. Каччан – единственное, что Изуку мог отчётливо видеть.         — Я не могу поверить в то, что ты, чёрт возьми, это помнишь! — он смеялся, снова открыв свои рубиново-красные глаза, всё ещё улыбаясь своей искренней улыбкой.         — Конечно я помню!         Изуку почувствовал головокружение. Когда они были маленькими, двоюродный старший брат Каччана убедил их, что еда, которой они кормили домашнюю собаку, – на вкус была как, эм, «Скиттлз». Они попробовали её, после чего Каччан разбушевался и повалил брата на землю, сражаясь, в то время как Изуку плакал и давился водой на заднем плане. Их посвятили в семейную традицию (Изуку, как почётный Бакуго). Это, конечно же, была традиция со стороны тётушки. Это также стало некой «внутренней шуткой», способом поиздеваться над кем-то. Судя по всему, и он, и Каччан продолжали использовать её на протяжении многих лет.         — Мидория, — внезапно сказал Киришима со своего места, глаза широко раскрыты, когда он поднявшись со своего места, наклонился к ним через край дивана с открытой улыбкой. — Сделай так ещё раз.         — Сделать что? — спросил Изуку, не понимая.         — Я не знаю, что ты сделал, просто сделай это снова.         — О чём ты, блядь, Дерьмоволосый? — огрызнулся Каччан. — Ты пьяный?       — Я так не думал, но, возможно, я вижу галлюцинации, так что вполне. Мне нужно, чтобы Мидория сделал это ещё раз, чтобы я убедился.         — Ага, мне тоже, — сказал Каминари позади него. Серо кивнул.         — Согласна, — высказалась Ашидо. Все четверо выглядели одновременно ошеломлёнными, потрясёнными и очарованными.         — Сделать что? — переспросил Изуку, ещё более растеряно.         Наконец Киришима наклонился к нему: «Заставь его снова смеяться, чтобы я был уверен, что правильно расслышал».         — Что? — Изуку запищал, но был заглушён возмущённым криком Каччана: «Какого хуя!?!».         — Он хихикал! — взвизгнула Ашидо, откинувшись так далеко назад, что Изуку забеспокоился, как бы она не упала. — Сам Взрывной Сын Тьмы хихикал!         — ЗАКРОЙСЯ, ИДИОТКА С МОЗГАМИ, КАК У ЖВАЧКИ! — Каччан вопил, а его лицо покраснело так, что Изуку счёл это весьма очаровательным. Какая-то странная мысль. — Я ПОКОНЧУ СО ВСЕЙ ТВОЕЙ ГРЁБАНОЙ РОДОСЛОВНОЙ!         — Бакуго хихикает! — повторила Ашидо, в то время как её друзья смеялись рядом. — Я знала тебя так долго, но я никогда не знала, что ты так умеешь! Это так очаровательно!         Каччан втянул в себя огромное количество воздуха, плечи приподнялись, а Изуку охватила паника. Здесь были и другие люди, и Каччан не мог сейчас сорваться, каким бы милым и счастливым ни был его потрясающий смех. В порыве инстинкта, не задумываясь о том, что за этим последует, он схватил Каччана за руку, переплёл их пальцы и сжал. Глаза Каччана расширились так, как Изуку ещё никогда не видел, и он замер, все нецензурные слова, которые он собирался выкрикнуть, застыли на его губах.         — Какого дьявола ты делаешь, Деку? — он тихо прорычал.         У Изуку на самом деле не было ответа на этот вопрос, поэтому он позволил детству взять контроль над его телом снова. Прежде чем он понял, что происходит, он наклонился вниз, чтобы оставить быстрый поцелуй на открытом плече Каччана, отпустил его руку и сбежал.         Он услышал крик Каччана и, не оборачиваясь, понял, что тот следует за ним, пробираясь сквозь удивлённых людей и выкрикивая извинения, рванул к входным дверям из красного дерева. Он с усилием распахнул их и слетел вниз по бетонным ступеням, заскользив по траве на улице.         Он крутанулся на месте, когда Каччан бросился на него, и едва успел увернуться в сторону, как оказался впечатан в землю. Вместо этого Каччан успел схватить его за ноги и повалить на землю. Пытаясь выкарабкаться, он понял, что действительно не продумал всё до мелочей, и вдруг почувствовал, как в груди забурлило хихиканье, от которого он разразился звонким смехом. Каччан уставился на него, но его губы искривились в еле заметной улыбке.         — Ты думаешь, это, мать твою, смешно? — он зарычал, улыбка подкрадывалась в его голосе. Изуку захихикал ещё сильнее.         — Ага, — выдавил он из себя, поднимаясь на ноги и продолжая сидеть на корточках.         Каччан расплылся в широкой ухмылке, нечто среднее между его маниакальной боевой улыбкой и настоящей, и снова бросился на него. Он повалил Изуку обратно на траву и прижал его коленом к груди, но Изуку обхватил Каччана за шею и всем своим весом повалил их обоих набок.         Они ещё секунду боролись на боку, пока Каччану не удалось упереться носком ботинка в грудь Изуку и отбросить его назад на спину. Каччан воспользовался моментом, чтобы перевести дыхание, и приземлился на него сверху, обхватив руками бицепсы и прижав к земле. Глаза Изуку расширились от давления на его шрам, и он издал короткий вопль.         — Ох! — В мгновение ока Каччан отшатнулся назад и отскочил от него, подняв руки, с обеспокоенным и извиняющимся видом. Изуку улыбнулся другу, но он ещё не закончил. Он схватил горсть травы, приподнялся, кинул её и бросился на Каччана, застигнув его врасплох и повалив на землю, руками прижал его запястья, устроившись на его талии и уперевшись стопами о его ноги. — Раздватричетырепять! — быстро проговорил он, сильно запыхавшись. — Я выиграл!  

✧✧✧

        Кацуки, зажмурив глаза, выплюнул траву изо рта. Вес Деку на его животе оказался намного тяжелее, чем он мог себе представить. Как этот маленький засранец посмел играться с ним вот так? Он думал, что действительно сделал ему больно!         — Пошёл к чертям собачьим! — он прокричал, открывая глаза, чтобы взглянуть на него. — Это, блядь... — он внезапно затих, а оскорбления забылись. — Жульничество, — он смог выдавить скорее как вздох, чем слово.         Деку был над ним, зажав его мускулистыми руками, зелёные волосы были непослушными и торчали в разные стороны, он ухмылялся и тяжело дышал. Его приталенная белая рубашка была измазана грязью и пятнами от травы, а сама она частично выбилась из джинсов, обнажив треугольник кожи над поясом. Его веснушчатое лицо сияло в лунном свете лёгким блеском пота, а изумрудные глаза сверкали. Он выглядел... Блядь, Кацуки не мог выразить это словами. А может, и вовсе не хотел, опасаясь, какими будут эти слова.         — Что? — Деку тяжело дышал, слегка склоняя голову так, что прядь волос упала ему на глаза. Его ресницы затрепетали и он попытался сдуть её из-за чего его нос сморщился.         Сердце Кацуки заиграло сольную партию ударных в груди, и дёргалось, как задыхающаяся рыба, которая вот-вот умрёт. Он забыл, как дышать.         Бля.         — Каччан? О нет, у тебя сотрясение или что? — спросил Деку, обеспокоенный, и милый, и горячий и чёрт возьми!         Деку наклонился к нему, щурясь так, будто это поможет ему узнать было ли у Кацуки сотрясение. Лицо Кацуки вспыхнуло, и он рывком поднялся, столкнув их лбами и опрокинув Деку назад.         — Ай! Каччан! — он всё ещё сидел на талии Кацуки, держась рукой за лоб, содрогая от боли.         Кацуки почувствовал толику вины с другими тупыми чувствами, появляющимися в его груди. Он попытался оставаться спокойным вместо того, чтобы сорваться. В уме он отсчитал от десяти и сделал глубокий вдох. Окей, Кацуки, скажи это. Это ерунда, терапевтка сказала начать с чего-то простого. Просто скажи это.         — Прости, — он наконец выдавил.         Зелёные глаза стали большими, как два блюдца, а рот приоткрылся. Его рука упала со лба.         — Я... Ты... Эм, всё... — он растеряно моргнул. Кацуки почувствовал, как вина ещё сильнее сдавила сердце. Неужели он действительно был таким плохим, что одно его извинение вызвало такую реакцию? Да, да он был. И тут, словно из ниоткуда, Деку расплылся в солнечной улыбке. — Всё в порядке!         Кацуки слегка тряхнул головой, чтобы вывести себя из транса под названием «улыбка Деку».         — Как скажешь, — он цыкнул, — лживый говнюк.         Деку пожал плечами, но продолжил улыбаться.         — Я не солгал! Абсолютно честный бой, — он вытянул руку и сделал хватающее движение. — А теперь давай.         — Очевидно, что у меня нет ни одной при себе, ботан, — Кацуки рыкнул на него.         — Тогда у тебя есть пять минут, чтобы найти.         — Изуку!! — послышался очень громкий голос позади них. Они оба испугались, а Деку подпрыгнул, соскакивая с колен Кацуки. Урарака подошла к ним, положив руки на бёдра. — Бакуго! Посмотри, что ты наделал! — она жаловалась, указывая на запачканую рубашку Деку. На ней даже был небольшой отпечаток обуви. — Я так старалась!         — Он это начал! — Кацуки сказал, звуча, как плаксивый ребёнок.         — Я не начинал! — Деку возражал. — Однако я закончил! Выигрышем!         — Потому что ты жульничал!         — Я не жульничал! Ты просто проиграл!         Кацуки набросился на него, и они снова сцепились на траве. Но тут случилось нечто ужасное. Когда они боролись, Кацуки оказался над Деку, и на мгновение их взгляды встретились. Что-то охватило Кацуки, он почувствовал, как нечто сверкающе-зелёное полностью поглощало его. Он замер. Деку смог легко перевернуть их обоих и прижать Кацуки к земле. Вдруг он оказался в том же положении, что и несколько минут назад, пялясь, как ошеломлённый, на, наверное, самого красивого человека в мире.         Засранец.         — Снова попался! — Деку смеялся, даже не подозревая, что Кацуки сейчас переживает настоящий кризис.         Он фактически позволил Деку сделать это снова. Что за чертовщина с ним творится? В животе было такое ощущение, будто кто-то взболтал кучу бабочек в бутылке шампанского и отпустил пробку. Жар от его шеи поднялся к щекам. Он весь вспотел. Как дышать? Блядь, блядь, блядь.         — Это какой-то вид безмолвного общения или они просто... — вдруг сказал Киришима, так и не договорив.         Внезапно Кацуки понял, что они с Деку просто лежали на траве и смотрели друг на друга. Глаза Деку расширились, и он снова вскочил с места. Кацуки, поднявшись, попятился назад, оглядывая всех своих друзей, которые, очевидно, вышли на улицу, чтобы понаблюдать за ними.         — Отъебись, Дерьмоволосый.         — Ой, извини, я что-то прервал? — спросил Киришима, приподняв бровь с невыносимо дразнящей ухмылкой.         Прежде чем Кацуки успел накричать на Киришиму, Деку наклонился к нему и сказал:         — Твои пять минут истекают, Каччан.         — Пошёл ты, Деку, — его глаза расширились от такой близости и от предупреждения. — Жди здесь, — он вскочил на ноги и побежал обратно в дом в попытках найти на кухне что-то похожее на конфеты. Наконец он нашёл миску с разными сладостями и с ухмылкой схватил две пачки «Скиттлз». Выбежав на улицу, он обнаружил, что Деку снова был на ногах, и всучил упаковки в его покрытую шрамами руку.         Деку уставился на конфеты и разразился смехом. От этого звука по телу Кацуки пробежали мурашки. Какого чёрта?         — Спасибо, Каччан, думаю, ты можешь оставить себе свой ботинок, — он взглянул на Кацуки, — пока что. — он снова засмеялся и бросил Кацуки одну из пачек. Затем он разорвал свою и высыпал конфеты на ладонь.         — Только не говори мне, что ты до сих пор это делаешь, — сказал Кацуки, смех пробирался сквозь слова наружу.         — А ты хочешь сказать, что ты так не делаешь? — сказал Деку, не поднимая глаз от «Скиттлз», который он сортировал по цветам на своей покрытой шрамами ладони.         Кацуки поджал губы. Разумеется, он всё ещё так делал, просто никому не говорил, почему. Впрочем, неважно, это ведь был Деку.         — Ладно.         Он разорвал свою пачку и рассортировал по цветам, а затем аккуратно переложил все зелёные шарики в другую руку. Потом он обменял зелёные шарики на горсть оранжевых. Деку улыбнулся ему, протягивая свою горсть конфет. Кацуки на это закатил глаза, но подставил кулак, словно они столкнулись стаканами, а затем стал есть свои конфеты-шарики.         Пока он ел, он поймал взгляд Деку, и внезапно они оба резко дёрнулись и засмеялись. И, черт бы его побрал, он ненавидел, что смеётся прямо сейчас, в восемнадцать лет, перед своими друзьями, от которых ему удавалось скрывать это четыре года, но он никак не мог остановиться. Не когда рядом был Деку. Даже когда он услышал шёпот Каминари «Он снова это делает!», он не мог остановиться. Потому что Деку вернулся, и он был здесь, и он помнил собачий корм, и то, как им приходилось есть разноцветные конфеты, и всё остальное.         — Каччан! — Деку хихикал, заставляя его сердце сходить с ума. — Ты помнил!         — А как же, задрот, — сказал Кацуки, толкнув его плечом. — Я никогда не ел зелёные конфеты, — он наклонился и понизил голос, чтобы их друзья его не услышали, — клянусь Всемогущим.         — А я не съел ни одной оранжевой, — Деку задорно улыбнулся ему.         Это было ещё одно правило из детства. Если в конфетах присутствовал зелёный или оранжевый цвет, Кацуки всегда получал оранжевые, а Деку – зелёные. Особенно это касалось «Скиттлз», потому что остальные три цвета в «Скиттлз» были цветами Всемогущего (если считать фиолетовый за синий).         — Так вот почему ты никогда не ешь зелёные «M&Ms»? — спросил Каминари.         — И почему ты никогда не ешь оранжевые конфеты, Изуку? — добавила Тсую.         Деку лишь пожал плечами, а Кацуки показал средний палец своим улыбающимся друзьям.  

✧✧✧

        Остаток ночи проходит быстро, и Кацуки не может перестать наблюдать за тем, как Деку улыбается и смеётся, просто находясь в непосредственной близости. Каждый раз, когда он видит его, всё вокруг как будто расплывается, и Кацуки никогда ещё не был таким растерянным. Не успел он и глазом моргнуть, как наступила полночь, и все они, пошатываясь, покинули здание и окунулись в прохладный ночной воздух.         Ну, все, кроме Кацуки, Деку и девочки-лягушки, пошатывались. Они втроём – единственные, кто не решил стать идиотами и пить всё, что им подсовывали. Кацуки был абсолютно уверен, что Половинчатый выпил одну или две рюмки, не зная, что это такое, и теперь Деку приходилось удерживать его на ногах. Легко напивающийся мудак.         — Уф, увидимся, Деку, — Кацуки остановился, когда они подошли к тротуару и собирались разойтись в разные стороны.         — А, да, конечно! — Деку с улыбкой посмотрел на него, затем наклонил голову. — Постой, ты же сказал, что я больше никогда не смогу тебя покинуть.         Кацуки напрягся, когда румянец проступил на его лице. Он сказал это, испытывая множество чувств. Впрочем, отчасти он это и имел в виду.         — Заткнись, Деку, или я это выполню, — прошипел он, защищаясь и напрягаясь.         — Рад это слышать, Каччан, — мягко улыбнулся Деку. Прежде чем Кацуки успел понять, что происходит, Деку сократил расстояние между ними, снова поцеловал его в щёку, после чего вернулся с Тодороки на плече и зашагал прочь. — Пока, Каччан!         В ответ Кацуки просто стоял, ошарашенный и с отвисшей челюстью. Он чувствовал, как его сердце бешено бьётся в груди, ладони потеют, а щёки горят.         Какого хуя?  

✧✧✧

        Весь следующий день он только и делает, что думает о Деку, пишет Деку, звонит Деку и едва не пробивает дыру в стене, потому что не может выбросить его из головы. Когда он просыпается в воскресенье утром и обнаруживает, что его первое желание – проверить телефон на наличие сообщений от Деку, то больше не может этого выносить. До завтрашнего дня у него не запланирован сеанс психотерапии, но ему нужно разобраться во всём прежде, чем он сойдёт с ума. И есть только один человек, кроме самого Деку, которому Кацуки доверяет настолько, чтобы рассказать об этом.         Когда он без предупреждения распахивает дверь одной из комнаты в общежитии, Киришима почти не вздрагивает. Вместо этого он просто поднимает взгляд со своего кресла-мешка на полу, где он ест хлопья и смотрит телевизор, и улыбается. Повторяю, он ест хлопья на полу.         — Что за хрень, Дерьмоволосый? — спросил Кацуки, глядя на него исподлобья. — Сядь за сраный стол или ещё какое-нибудь дерьмо.         — И тебе привет, Бакубро, — радостно сказал Киришима, ставя тарелку на ковёр. Ебучий ковёр. Кацуки не может поверить, что собирается просить совета у этого человека. — Чем я могу тебе помочь этим чудесным утром?         — Заткнись, — огрызается Кацуки, пинком закрывая за собой дверь. Он слишком напряжён, чтобы быть вежливым, но знает, что собирается обратиться за помощью, поэтому делает глубокий вдох. — Беру свои слова обратно. Извини, — извиняться перед Киришимой немного легче, потому что он уже делал это раньше.         Киришима бросает на него взгляд, и Кацуки понимает, что он знает, что что-то не так. Он выключает телевизор и жестом указывает на кресло-мешок напротив себя. Кацуки хмурится, прикидывая, сколько тарелок макарон с сыром или супа было на него пролито, но всё равно садится. Киришима, так долго имевший дело с Кацуки, не спрашивает его, в чём дело, и вообще ничего не говорит, просто сидит и ждёт, пока тот соберётся с мыслями.         Ладно, Кацуки, всё нормально. Это Киришима. Ему можно доверять, подумал он про себя. Глубоко вздохнув, он поднял голову и встретился взглядом с пристальными глазами Киришимы, открыл рот, но в последнюю секунду струсил и уронил голову на ладони. Блядь. Прекрати быть трусом!         — Ты когда-либо... Э... Был влюблён или типо того? — наконец спросил он. Уф, он звучит как двенадцатилетний ребёнок. Не его вина, что он никогда не задумывался об этом раньше! Он был сосредоточён на школе. «А Деку там больше не было», выдал его дерьмовый мозг.         Услышав, как Киришима заёрзал на своём месте, он поднял голову и увидел, что тот быстро сменил удивлённое выражение лица на улыбку.         — Ага! — отвечает он. — Несколько раз, на самом деле. Почему ты спрашиваешь?         В голове Кацуки было пусто. Он пришёл сюда без какого-либо плана.         — Как ты... Узнал? — наконец решился он.         — Как я узнал, что влюблён? — уточнил Киришима. Кацуки кивнул. — Хм. Может быть несколько видов влюблённости. Или уровней? Например, сначала ты просто видишь этого человека и думаешь: «Эй, он симпатичный», «Милый» или что-то в этом роде. А может быть, ты начинаешь нервничать рядом с ним. И ты понимаешь, что хочешь тусоваться с ним. А если влюблённость зашла глубже, ты можешь начать часто думать о нём. И ты замечаешь не только его внешность, но и чувство юмора, мужественность или...         Или его тупая, мать её, героическая самоотверженность и храбрость, из-за которой хочется убить его за то, что он попадает в опасные ситуации, дополняет список мозг Кацуки. Ох.         — ...и это то, что я бы назвал влюблённостью, — закончил Киришима, и Кацуки осознал, что пропустил часть того, что сказал Дерьмоволосый. Впрочем, это не имело значения.         — Но... — начал Кацуки, но тут же осёкся. В порыве гнева он хватает лежащую рядом подушку и с размаху швыряет её в стену. Подушка с тихим звуком падает на пол. — Бля. Прости. Блядь. — Гнев сдавливает его грудь, и он хватает другую подушку, на этот раз утыкаясь в неё лицом и пытаясь не закричать. Он не мог продолжать это делать. Он должен был держать под контролем свои глупые эмоции. Он издал негромкий полустон-полукрик в подушку, затем сделал несколько глубоких вдохов, досчитав до десяти, а затем обратно. Он снова посмотрел на Киришиму, который просто наблюдал за ним, зная, что попытка надавить не поможет.         — Извини за подушку. Я просто... Чёрт... Я не... Агх! — он снова уткнулся лицом в подушку и застонал. Он ненавидел неспособность правильно сформулировать свои мысли. — Это не имеет никакого смысла! Я будто бы какой-то подросток! — наконец сказал он.         Влюблённость заставляла его думать о дерьмовых подростках, у которых скачат гормоны, и головокружительном дерьме после первого поцелуя. То, что он чувствовал к Деку, было... Чем-то вроде этого, но это было нечто большее. Возможно?         — Что ты имеешь в виду?         — Когда ты... Блядь. Ладно, представь, что у тебя есть знакомый. Друг или что-то в этом роде, — сказал Кацуки, сам не совсем понимая, к чему он клонит. Киришима кивнул. — А потом... Всякий раз, когда ты его видишь, это как... Как, чёрт возьми! Как будто солнце снова засияло или типа того. — Он даже не может встретиться с Киришимой взглядом. Это звучит так глупо и по-дурацки, но это правда. — И ты, блядь... Чувствуешь себя таким счастливым рядом с ним, и тебя не волнует, что думают другие, кроме, может быть, него? И ты вроде как думаешь, что он... Милый или что-то в этом роде, и ты слегка нервничаешь тоже, — Кацуки почувствовал, что краснеет.         — И когда он гипотетически рассказывает тебе, что ему кто-то причинил боль... — он замешкался, вспоминая шрамы и выражение лица Деку, когда тот рассказал Кацуки о том, что видел, как хулиганы кого-то избивали. — ...ты злишься так, как никогда прежде не злился, потому что он постоянно бросается в опасность ради других людей или этой проклятой птицы, но никогда не думает о себе, потому что он слишком самоотвержен и храбр, и это выводит тебя из себя, потому что если с ним что-то случится, что, чёрт возьми, ты должен будешь делать, если с ним не всё в порядке? — слова вылетают из него так быстро, что он даже не успевает их обдумать. Он уже на грани гипервентиляции, поэтому, прежде чем всё вокруг превратится в сплошное гневное марево, он с силой проводит руками по волосам, чтобы успокоиться.         — Бакуго? — он услышал, как Киришима двинулся к нему, но протянул руку, чтобы остановить его.         — Я в порядке, просто дай мне секунду, — он потёр ладонями лицо, фыркая, затем вздохнул и откинулся на спинку кресло-мешка, уставившись в потолок. — Ты бы назвал это дерьмо влюблённостью? — закончил он. Киришима молчал достаточно долго, чтобы паника и гнев начали закрадываться обратно, но наконец он что-то сказал.         — Чувак. Это... немного больше, чем просто влюблённость.         Именно этого Кацуки и ожидал, но другого объяснения у него всё равно нет.         — Тогда, блядь, что это?         — Ух. Это звучит так, словно... ты любишь этого человека.         — Что!?! — вскрикнул Кацуки, резко вскочив на ноги. — Нет! — Это не... Я не... — отрицание умирает на его языке.         Он не может этого объяснить. Он вообще ничего не понимает. Но как только он это слышит, всё обретает смысл. Как будто последний кусочек головоломки наконец-то встал на место в его мозгу.         Я люблю Деку.         — Дерьмово.         — Бро, не будь таким! Любовь – это хорошая вещь! — сказал Киришима, пытаясь успокоить его.         Но в этом нет необходимости. Кацуки кажется, что сейчас он должен быть в ярости. Сходить с ума. Хоть что-то. Так он обычно и поступает. Но почему-то он просто чувствует... Принятие. И, может быть, лёгкую грусть. Маловероятно, чтобы он понравился Деку в ответ, не говоря уже о том, чтобы полюбить его. Не после того, как он был таким засранцем в их школьные годы. Он не издевался над Деку так сильно, как некоторые другие, но всё равно был большим придурком. Он цеплял его и бросался оскорблениями. Он всегда говорил Деку, чтобы тот перестал быть таким плаксой и смирился с этим. В те времена он злился на всё, и больше всего его бесил Деку, потому что он всегда был рядом. Он всегда пытался помочь, и это заставляло Кацуки чувствовать, что Деку считает его хуже других. А затем Деку уехал, прежде чем он смог разобраться в себе и извиниться.         Погодите.         Деку теперь здесь.         — Бывает ли слишком поздно извиниться за что-то?         Киришима моргнул и наклонил голову, удивленный неожиданной сменой темы. Он ненадолго задумался над вопросом.         — Я не думаю, что когда-либо бывает слишком поздно извиниться, но может быть слишком поздно, чтобы извинения были приняты.         — Но тебе всё равно стоит это сказать, потому что ты действительно это имеешь в виду, верно?         — Ага, — Киришима одарил его забавной улыбкой, быть может, мягкой.         Решимость взяла верх над грустью. Он должен был извиниться перед Деку. Не для того, чтобы заставить его влюбиться или что-то в этом роде – с этими чувствами Кацуки разберётся позже. А потому что ему следовало. На это уйдет сеанс или два терапии, но раньше это никогда не останавливало его. По крайней мере, с первого года старшей школы. А в качестве бонуса, если ботан в итоге примет извинения, Кацуки сможет не стесняясь флиртовать с ним. Он не смог сдержать ухмылки.         — Окей, — он снова плюхнулся на кресло-мешок, — спасибо.         — Конечно, чувак. Знаешь, это было чёртовски мужественно с твоей стороны, — Кацуки издал крошечный смешок из-за его слов. — Могу я, эм, спросить тебя о кое-чём?         — Конечно, — Кацуки приподнялся и вздохнул. После того, что он только что сделал, Киришима заслуживал того, чтобы узнать всё, что он хотел знать.         — Почему ты пришёл ко мне с этим вопросом?         Это было не то, чего он ожидал.         — Потому что я тебе доверяю. А у моего психотерапевта сегодня выходной, и мне действительно нужно было во всём разобраться.         — О! Я рад, что ты доверяешь мне, бро! Теперь ты не будешь против, если я задам вопросы другого типа? — Киришима улыбнулся ему.         По выражению его лица Кацуки понял, какие именно вопросы он хочет задать. Он хотел сказать «нет», но рано или поздно придётся с этим разбираться. Нет времени лучше, чем чёртово сейчас.         — Я приберегу своё право на молчание, — ответил он. Киришима усмехнулся.         — Кто это?         — Угадай, — теперь это было то, чего он ожидал.         — Мидория, — ответил незамедлительно Киришима.         Кацуки боролся с желанием зарыться лицом в подушку и просто ответил молчанием.         — Боже мой, бро, это так... Это как в кино! Друзья детства воссоединились только для того, чтобы влюбиться! — Кацуки зарычал на него в знак предупреждения, и Киришима немного успокоился. — Как ты это понял?         — Ты буквально только что наблюдал, как я это понял.       — Нет, нет! Я имею в виду, что заставило тебя прийти сюда? Так сказать, натолкнуло тебя.         — Тупая вечеринка, — Кацуки почувствовал, как потеплели его щёки.         — Вечеринка? — спросил Киришима, подталкивая его к объяснению.         — У нас, эм, был очень серьёзный разговор в ванной, а потом...— Кацуки уже вовсю краснел. — Он, блядь... Эээ...         — Прижал тебя к земле? — Кацуки запустил в Киришиму подушкой и попал ему прямо в лицо, но Дерьмоволосый только расхохотался. — Я не прав?         Нет. И снова Кацуки ничего не сказал, а лишь яростно покраснел, глядя на него. Это было всё, что было нужно Киришиме.         — Вау, Бакубро любит, когда его прижимают. Вот это да. Представь, что бы сказала Мина. Или Ками.         — Если ты им расскажешь, я тебя прикончу, — Кацуки мог представить, как много всего скажут на это Сладкая Вата и Тупица, поэтому он нахмурился на Киришиму.         — Даже не подумаю про это, бро, не в моём стиле. О чём вы говорили в ванной? — Кацуки вздрогнул от такого вопроса, и Киришима быстро отступил. — Подожди, нет, ты не должен отвечать на этот вопрос. Это личное. Я понял, — Кацуки кивнул, а Киришима постучал себя по подбородку, обдумывая новые вопросы. — Как долго ты... Любишь его, или типа того?         Кацуки на секунду задумался. Его первый ответ не заставил себя долго ждать, но он тут же понял, что это было не совсем так. Он вспомнил свои самые первые воспоминания о Деку: они с Деку сидели рядом на полу, читая один и тот же комикс, и Кацуки глупыми голосами изображал каждого героя, потому что Деку всегда выглядел таким впечатлённым. Они с Деку с восторгом рисовали себя героями, всегда вдвоём. Они с Деку боролись на траве в середине лета, а потом пошли за мороженым, улыбаясь всю дорогу, даже когда родители ругали их за то, что они так испачкались. Кацуки тренировался забираться на каждое дерево в округе, чтобы на следующий день отвести туда Деку и похвастаться своей «идеальной первой попыткой». Кацуки испытывал сильную привязанность ко всему, что было окрашено в зелёный цвет, несмотря на то, что всем говорил, что ему больше нравится оранжевый. Кацуки заставлял себя не спать, только чтобы поговорить с Деку до поздней ночи на ночёвке, прячась под одеялом с фонариком.         Кацуки был абсолютно готов прыгнуть под машину, чтобы отбросить Деку с дороги. Его тело само по себе двигается, чтобы спасти его.         Ох.         Ну.         — Бакуго? Прости, это был перебор?         — Нет, это просто... Слишком запутанно, — Кацуки поднял глаза на Киришиму, не уверен, что должен чувствовать. Возможно, он любил Деку и тогда. Но кто делает то, что он делал, и говорит то, что он говорил тем, кого любишь? Как можно утверждать, что любишь кого-то, причинив ему боль? — Я хочу сказать, что с тех пор, как был знаком с ним, но не знаю, имею ли я право на это.         — Право?         — Я... — Кацуки вздохнул, испытывая чувство вины при одном только воспоминании о том, как плачет Деку. Плачет из-за него. — Ты не... Ты не делаешь того, что я делал, по отношению к тому, кого любишь.         — Что ты имеешь в виду?         Кацуки тяжело сглотнул и положил подбородок на колени.         — Я проебался. Очень сильно. Я имею в виду, ты же помнишь, каким я был в школе, — Киришима кивнул. — Я был... Зол. Я и сейчас злюсь, но сейчас я хотя бы как-то справляюсь с этим. А в средней школе, до того, как Деку уехал... Я... Я не знаю. Ужасный человек. То есть я говорю, что люблю его, но я называл его бесполезным каждый день нашей жизни.         — Ты думаешь, что он бесполезный?         — Нет! — Кацуки вскочил на ноги, по какой-то причине оскорбившись. — Он не бесполезен, он... Блядь, он самый добрый, самый милый, самый яркий человек на свете, и он просто...  Я не... Я был озлобленным мудаком и доставал его каждый день в средней школе, но при этом он всегда был рядом. Каждый день после школы он был там, ждал меня. А когда я его игнорировал, он просто шёл за мной домой вместе с этой сраной собакой, а когда я упал в дурацкую реку, он пытался мне помочь, но я сказал ему, что он бесполезен и никому не может помочь. Я думал, что он смотрит на меня свысока, или думал, что я нуждаюсь в нём, и… — Кацуки чувствует, как на глазах наворачиваются слезы. — А ведь я действительно нуждался в нём, и я ненавидел это.         Он и раньше говорил об этом со своей психотерапевткой, но никогда не упоминал конкретно Деку. И, чёрт возьми, это было больно признавать.         — Его чуть не сбила машина, и я увидел, как моя жизнь пронеслась перед глазами, словно это я собирался умереть. Как будто если он умрёт, то и я тоже, и это напугало меня до ужаса. Он пугает меня до чёртиков. Блядь, — он думал, что уже избавился от этих чувств. Он думал, что принял это. Видимо, ещё нет. Внезапно его спину обхватила рука, и Киришима сжал его, обняв сбоку. Он был настолько перегружен всеми эмоциями, что позволил ему это сделать, даже несколько расслабился.         — Чёрт, — тихо выругался Кацуки. — Я слишком много на тебя свалил. Надо было подождать.         — Чувак, нет, всё в порядке. Я твой друг, я всегда приду тебе на помощь, — Киришима положил голову на плечо Кацуки. — Я очень рад, что ты доверил мне это.         — Ты, наверное, один из двух людей, которым я когда-либо доверился бы, — признался Кацуки.         В этот список не входила даже его психотерапевтка, потому что он знал её только последние шесть месяцев учёбы в колледже. Может быть, школьный психотерапевт, с которым он проработал четыре года, но даже она была недостаточно надёжной. Киришима же казался ему братом гораздо большим, нежели кровным. Именно благодаря ему Кацуки мог сидеть здесь и говорить обо всём этом вслух.         — А второй – это Мидория?         — Очевидно, — Кацуки шмыгнул носом.         — Для меня большая честь оказаться в списке людей, которых ты не ненавидишь, — пошутил Киришима, вернув себе обычную непринуждённость. Кацуки был благодарен ему за это. — На втором месте после родственной души. Мне кажется, я должен получить достойную награду.         Кацуки бросил на него взгляд.         — Заткнись нахрен, я – награда, — сказал он, не оспаривая утверждение о родстве душ. Об этом он мог подумать после того, как извинится. Киришима рассмеялся и отпустил его, вернувшись на свой собственный кресло-мешок и подхватив с пола свою тарелку с хлопьями. — Не могу поверить, что я доверил тебе это дерьмо, когда ты ешь хлопья, сидя на покрытом ковром полу, Дерьмоволосый. Никто и никогда не должен доверять тебе ничего.         — Я взрослый человек, я делаю всё, что захочу, — сказал Киришима, улыбаясь.         Кацуки закатил глаза, когда в его заднем кармане зазвенел телефон. Он достал его, чтобы посмотреть.  

Деку :/

  >> Каччан помоги

<< с чем

  >> я должен закончить это задание по математике перед началом занятия, но я совсем запутался

<< разве ты не поступил

с полной академической стипендией?

 

<< ты должен быть умным

  >> да, но есть две вещи. первая: математика   >> и вторая: "математика"   >> и третья: может быть, я просто хочу провести время с тобой, ты никогда не думал об этом?           Сердце Кацуки радостно заплясало в груди, и он не смог сдержать улыбку.         — Переписываешься с любовью всей своей жизни?         — Заткнись. Да, — Кацуки бросил на него взгляд. Киришима усмехнулся, но Кацуки, покраснев, вернулся к своему телефону.    

<< это три вещи, Деку

  >> только взгляни на это! я плохо считаю! считать – это математика! и я плох в этом!   >> пожалуйста помоги каччан, я знаю, что ты гений           Как будто Кацуки когда-либо скажет нет.    

<< ок ладно, я помогу с твоей

тупой математикой

 

<< сегодня?

  >> если ты можешь, сегодня будет замечательно!!! это нужно сделать до завтра и я свободен весь день

 

 

<< и я. могу зайти к тебе

в общежитие в обед

          Подождите, чёрт. Не слишком ли это прямо? Нет, они с Деку раньше делили постели, ради всего святого, они могут находиться в комнатах друг друга.  

 

>> звучит замечательно!!! юху спасибо каччан!! :D   >> моя комната 3А  

<< увидимся ботан

  >> ага, увидимся через пару часов!!           Он использовал так много восклицательных знаков. Чертовски мило. Кацуки снова убрал телефон в карман, продолжая улыбаться, но, увидев, что Киришима наблюдает за ним с совершенно искренним весельем, он смахнул с лица улыбку.         — Заткнись нахуй, — огрызнулся Кацуки.         — Я ничего не сказал!         — Ты думал.         — Так что хотел Мидория? — Киришима засмеялся.         — Я помогу ему с математикой или типа того.         — О-о, учебное свидание, — Киришима вздёрнул брови и улыбнулся.         — Это не сраное свидание, Дерьмоволосый, — поправил Кацуки.         — Да ладно, даже не попытаешься? Никакого флирта?         — Нет, пока я не извинюсь, — сказал Кацуки с серьёзным лицом.         — Чувак, это так по-мужски! Ты собираешься извиняться сегодня? — сперва Киришима выглядел потрясённым, но затем ухмыльнулся.         — Думаю, прежде чем это сделать, мне нужно поговорить с психотерапевтом.         Он действительно не хотел облажаться.         — Звучит отлично. Я горжусь тобой, дружище.         — Ага, как скажешь, — Кацуки потянулся и поднялся на ноги. — Я собираюсь пойти на пробежку. Развлекайся со своими дерьмовыми хлопьями, — Киришима рассмеялся, а Кацуки приостановился и повернулся на полпути к выходу. — Эм. Спасибо. Ты... Хороший парень, — он действительно говорил это не достаточно часто.         — Без проблем, бро. Хорошего дня, звони мне или врывайся в мою комнату в любое время, — Киришима радостно улыбнулся ему.