Небо в груди

      Вэй Усянь, в принципе, не удивлён, когда Хуа Чэн спрашивает, можно ли ему прихватить с собой на помолвку ещё и Се Ляня. Вэй Усянь вообще не против Се Ляня — и янцзе не против вместе с ним, поэтому список гостей довольно легко пополняется ещё одним именем.       Он, в принципе, не такой уж большой. Во-первых, семья Лань, потому что с ней относительно хорошие отношения у семьи Цзян. Лань Сичэнь сразу сказал, что их дяди не будет, потому что он никогда не посещает такие мероприятия, считая их бесполезной тратой времени, и немного чудо, что их двоих всё-таки отпустил.       Во-вторых, семья Вэнь, потому что с ней относительно хорошие отношения у семьи Цзинь (по крайней мере, между отцами, потому что они учились на одном курсе и даже в одном классе, насколько Вэй Усяню известно). В списке — Вэнь Чао, его отец и кто-то из его двоюродных братьев. Вэнь Цин с Вэнь Нином хотели тоже пригласить, но она, к печали Вэй Усяня, отписалась, что занята в этот день постоянным пациентом, а младшего брата одного не отпустит.       И, в-третьих, существует ещё так называемый «свободный список друзей». Состоящий из Не Хуайсана (потому что ни одна пьянка не проходит без Не Хуайсана, а это непременно выльется в пьянку), Хуа Чэна, который прихватил с собой Се Ляня (потому что не пригласить Хуа Чэна было бы преступлением против братства соседей по комнате), а ещё трёх близких подруг янцзе, которых Вэй Усянь толком не знает, и пары одногруппников Цзинь Цзысюаня.       Когда, взглянув на предварительные записи, Цзян Чэн пошутил, не пригласить ли им заодно половину преподавательского состава вместе с ректором университета, Вэй Усянь смеялся минуты две. Или даже три.       Но, на самом деле, по сравнению с семьёй Вэнь, он был бы удовлетворён даже присутствием ректора.       У них тоже, можно сказать, юридическая династия, как у Ланей. Только, если те поголовно (кроме Лань Сичэня, решившего отличиться со своим филфаком) идут в прокуратуру, то Вэни работают в полиции. Кроме Вэнь Цин и Вэнь Нина, но эти двое и их ветвь вообще история отдельная. Не очень многие заклинатели решают избрать путь целительства, потому что там совершенно особенные техники, с которых потом вряд ли свернёшь и переучишься.       Вэнь Чао прекрасно осознаёт, кто его отец, поэтому, похоже, вообразил себе статус неприкасаемого божества. С самомнением таким, что им можно небеса пробивать и удивлять богов. И его на самом деле все боятся трогать: а вдруг папочке нажалуется, и в полицию потащат ни за что ни про что?       Тьфу.       Обычно разного рода твари ведут себя как змеи: не кусают, пока ты их не трогаешь. Но не Вэнь Чао. Этот если и змея, то особо агрессивная. Семью Лань он, однако, относительно не трогает, потому что те, во-первых, на его подначки реагируют примерно никак, и это, наверное, скучно, а во-вторых, себе же дороже трогать прокурорских детей, даже если ты сын полицейского с каким-то там высоким званием.       С семьёй Цзинь он ведёт себя как заискивающий шакал — видимо, сказывается папочкина дружба и то, что у них куча денег. А вот с семьёй Цзян, которые всего лишь экономисты, а значит, и бояться не надо, и взять нечего, у него сложились отношения на уровне стабильного плевания ядом.       Ничего серьёзнее он никогда не делал. Мелкие подлянки в школе типа змей или воды в рюкзаке, затуплённого меча и каких-то там компроматных фотографий, которые не компроматные ни разу — детский сад, да и только. О, ещё он однажды сжёг тетрадь янцзе, за отсутствие которой она заработала наказание от учителя. И один раз подпалил ей волосы — и вот за это уже был наказан сам. И получил потом меж глаз от Цзян Чэна. И больше не совался.       В общем, не смертельно, но глотнуть и отравиться вполне можно. Особенно если учесть, что ни Вэй Усянь, ни Цзян Чэн молча слушать и спокойно отряхиваться от всего летящего в их сторону, как Цзян Яньли или братья Лань, не могут.       Вэй Усянь подозревает, что всё из-за зависти. Среди крупных заклинательских семей всегда огромную роль играет конкуренция. Вэй Усянь этот факт ненавидит, но подтверждению внимает чуть ли не каждый день в лице янму. Если ты представитель династии (даже приёмный), будь добр быть лучшим из лучших, иначе тебе и преподаватели, и родители раз по пять напомнят, кто ты такой и почему не должен получать плохие баллы.       И Вэнь Чао как раз-таки напоминают. Потому что самомнения в нём намного больше, чем способностей. По словам янцзе, которая, к сожалению, училась с ним в одном классе, он даже на выпускных экзаменах из школы кое-как смог показать уровень, достойный того, чтобы ему хотя бы минимальные баллы выставили.       Как прошёл вступительные, история уже умалчивает. Наверное, так же, как сдал выпускные. Исключительно благодаря авторитету семьи.       В его «замечательных» навыках Вэй Усянь убедился, когда наконец поступил в университет и увидел воочию. Потому что в школе делят на группы по возрасту, и они с Вэнь Чао никак не пересекались на субботних занятиях и пересечься не могли. А вот здесь… Пару раз он даже демонстративно утирал Вэнь Чао нос, на что получал яростный взгляд и порцию словесного яда, а ещё цзянчэновское «ну и какого демона ты нарываешься».       Ну да, может быть, и нарывается. Но ему страшной грозной полиции бояться нечего, он закона не нарушает. Что ему сделаешь, в очередной раз дерьмом обольёшь? Так Вэнь Чао уже столько раз это делал, что Вэй Усянь дерьмом давно обмазался с ног до головы и сделал из него защитный слой. Куски которого даже иногда обратно отправлять может.       Порой Вэй Усянь думает, что Вэнь Чао похож на этих мелких собачек, которые могут уместиться в сумочке. Лают громко и считают себя центром вселенной, но на деле — лишь маленькое трясущееся нечто, которое ни шагу без хозяина ступить не в состоянии.       В старшей школе эта сволочь даже пыталась подкатывать к янцзе. Но, к счастью, Цзян Яньли достаточно красноречиво игнорировала, чтобы Вэнь Чао быстро забил, перекинувшись на какую-то более легкодоступную девчонку из классов помладше. Хотя периодически подступаться всё равно не перестал. С одним и тем же успехом — никаким. Да и его отец, вроде бы, пару раз обращался к Цзян Цзыюань по поводу хотелок своего сыночка, да только та заявила, что им такие родственники даром не нужны.       «Если хочет быть с моей дочерью — пусть находит другие способы привлекать внимание. До тех пор нам разговаривать не о чем».       Надо ли говорить, что Вэнь Чао так и не нашёл?       Но каких-то там фантазий заиметь связи с семьёй Цзян, видимо, не оставил. Междинастионный брак — пережиток прошлого, но пережиток вполне ещё в заклинательской сфере актуальный, а янцзе, в принципе, могла выбрать кого угодно. Среди наследников крупных семей она была единственной девушкой. То, что ей приглянулся именно этот пернатый — в принципе, совпадение, но совпадение с точки зрения укрепления связей удачное. Как бы Вэй Усяню ни было отвратительно это признавать.       Семья Цзинь в любом случае лучше, чем семья Вэнь.       После того, как Цзян Яньли начала встречаться с Цзинь Цзысюанем, Вэнь Чао будто с цепи сорвался. Где-то в середине октября он подкараулил янцзе в не захватываемом ни светом, ни камерами закутке коридора после пар, когда она задержалась у своего научного руководителя, и попытался… Вэй Усянь предпочитает не думать, что он там попытался. Янцзе говорит, он напрямую признался, что хотел, чтобы семья Цзинь её не приняла.       Непорочность до свадьбы — тоже пережиток прошлого, но тоже пережиток вполне ещё в заклинательской сфере актуальный. Иногда создаётся впечатление, что они застряли где-то в веке десятом и оттуда никак не вылезут.       У Вэй Усяня до сих пор кулаки чешутся. Не то чтобы Вэнь Чао ожидал, что где-то посередине процесса докапывания до янцзе за его спиной вырастут он и Цзян Чэн, как раз обещавшие её дождаться, чтобы пойти потом по магазинам. И поднявшиеся на этаж, потому что она задерживалась. И уж тем более, наверное, не ожидал, что они оба попытаются начистить ему морду лица.       Цзян Чэн разбил себе в кровь костяшки — а Вэнь Чао нос. Вэй Усяню не так повезло в плане ударов, потому что он больше был занят тем, чтобы загораживать собой янцзе, которая — странно — выглядела спокойной. Словно это не ей только что пытались расстегнуть рубашку и задрать юбку. Смотрела на происходящее с почти расслабленным выражением лица.       — Да я вас засужу! — сплюнул Вэнь Чао, вытирая кровь — по сути, ещё больше размазывая её по лицу.       — Ещё кто кого засудит! — выпалил Цзян Чэн, зажав здоровой ладонью разбитые костяшки. — Ты нашу сестру чести лишить пытался, и ещё засудить угрожаешь. Не слишком смелый?       — Честь? — усмехнулся Вэнь Чао. — Семья Цзян, подбирающая бездомных собачек, ещё помнит, что такое честь? Ваша сестра с такой внешностью и такими родственничками должна быть благодарна, что на неё вообще кто-то запасть способен.       Вэй Усянь почувствовал, как у него сдавило горло. И всплеснуло внутри, стало набирать обороты, как стремительно разогревающийся механизм. Он привык, что его самого называют бездомной собакой, он и был бездомной собакой, пока не попал в семью Цзян, и ладно бы Вэнь Чао оскорбил только его. Ничего, плевать. Но позволить говорить такое о янцзе — самой лучшей, самой красивой и самой великодушной янцзе — он не мог.       — Ах ты су… — Цзян Чэн снова дёрнулся вперёд, сжав кулаки.       И Вэй Усянь дёрнулся тоже, прикидывая, куда можно будет ударить так, чтобы было посильнее и побольнее. Но неожиданно они оба оказались остановлены мягким, плавным движением со стороны Цзян Яньли. Которая неуловимо оказалась не позади Вэй Усяня, а сбоку от него.       — А-Чэн, а-Сянь, — улыбнувшись, произнесла она. — Не нужно. Поберегите руки.       И сделала ещё шаг. Встала напротив Вэнь Чао, сложив ладони на уровне талии в почти традиционном сдержанном жесте. Она была ниже больше чем на голову, и Вэнь Чао выглядел перед ней огромным жутким маньяком с размазанной по лицу кровью и запачканной красно-бурым рубашкой. У Вэй Усяня перехватило дыхание. Он замер, мелко дрожа от напряжения и гнева — и Цзян Чэн замер тоже, неотрывно глядя на сестру.       Захотелось одновременно, чтобы кто-то явился в этот тёмный закуток, какой-нибудь случайный студент или преподаватель — и одновременно чтобы ни одна живая душа даже не думала пролетать мимо, потому что им же самим достанется.       — И чего ты вышла? — осклабился Вэнь Чао. — Продолжения захотела?       Цзян Яньли снова улыбнулась, мягко-мягко, почти ласково. Поправила помявшийся воротничок рубашки, разгладила ладонями складки на юбке, неторопливо, словно прихорашивалась дома перед зеркалом.       А потом со всего размаху залепила Вэнь Чао пощёчину.       Она, видимо, ещё и вложила немного духовных сил, потому что он грохнулся на пол и проскользил по нему. И, сдавленно охнув, зажал щёку, на которой наливалось красное. Его глаза были такими огромными и такими растерянными… как у пса, у которого вырвали из-под носа кусок мяса, пока он ещё не успел понять и разозлиться. У Цзян Чэна, впрочем, они были не меньше, но скорее с выражением «с-ума-сойти-она-на-такое-способна». Потому что…       С ума сойти, она на такое способна?!       Вэй Усянь, конечно, всегда знал, что янцзе умеет постоять за себя, но ещё ни разу не видел, как она кому-то настолько смачно заезжает по лицу.       — Ты… откуда ты… — забормотал Вэнь Чао. — Ты же слабая, откуда…       — Чао-гэ, полагаю, не объяснили, в чём заключается различие между мягкостью и слабостью, — тихо произнесла Цзян Яньли, снова аккуратно складывая руки. — Поспешу напомнить, что мои результаты на занятиях по заклинательству всегда были выше.       — Ты… ты вступаешься за этого выкормыша?!       Вот теперь Вэй Усянь увидел, что, хотя янцзе улыбалась, в глазах её горела ярость, делая их как будто темнее, из медовых в почти чёрно-карие. И эта разница между общим выражением лица и выражением глаз была по-настоящему жуткой, пробирала до мурашек по спине. Вэй Усянь невольно порадовался, что так янцзе смотрит не на него.       — Я бы попросила Чао-гэ больше не употреблять по отношению к моим братьям подобных слов, — вежливо склонив голову, сказала Цзян Яньли.       — А то что? Снова врежешь мне? — усмехнулся Вэнь Чао, поднимаясь на ноги. — Ну давай, вперёд.       — Нет. Я больше не буду бить Чао-гэ. — Она мягко покачала головой. — Всего лишь смогу обвинить в попытке изнасилования.       Вэнь Чао внешне остался такой же самоуверенной сволочью, как и всегда, но глаза у него забегали.       — Интересно, как? — хмыкнул он. — Камер нет, свидетелей нет, твои родственнички не в счёт. Тебе никто не поверит.       — Мне — может быть, нет. Даже моим братьям — может быть, нет. — Она улыбнулась ещё более ласково. — Но Чао-гэ, полагаю, ещё и не объяснили, что в современном мире существуют диктофоны, которые можно включить одним лишь нажатием кнопки, и облачные хранилища.       На Вэнь Чао стало жалко смотреть.       Вэй Усяню захотелось расхохотаться в голос (потому что, о боги, эту функцию включения диктофона щелчком на кнопку увеличения громкости без разблокировки он ведь сам настраивал), но он не мог оторваться от развернувшейся перед ним сцены.       Смотрел на свою янцзе, уверенную и гордую, с приподнятой головой, в небесно-голубой рубашке и синей юбке, похожую на статуэтку. И на Вэнь Чао, с разбитым носом, с налившимся следом на щеке, в крови, беспомощно хватающего ртом воздух, похожего не то на рыбу, которую выбросило на сушу, не то на щенка, которого хорошенько избили палками.       Хотя, о, нет, Вэй Усянь вовсе не хотел оскорблять рыб и щенков такими ужасными сравнениями.       — Выражаю искреннюю надежду, — в конце припечатала Цзян Яньли, говоря всё тем же ласковым тоном, — что Чао-гэ услышал мои слова. Потому что в противном случае эта запись выйдет за пределы моих личных архивов. Полагаю, не узнать на ней голос Чао-гэ будет сложно. — Она повернулась назад и мягко коснулась плеч Вэй Усяня и Цзян Чэна. — А-Чэн, а-Сянь, пойдёмте. Один из магазинов работает только до пяти вечера.       Оставив за спиной Вэнь Чао, даже не плюющегося, как обычно, ядом — видимо, от шока — она снова стала той янцзе, которую Вэй Усянь всегда знал. Нежной, маленькой, со светлой улыбкой и сияющими глазами. Он же сам в первые минуты едва соображал, что происходит, и шёл за Цзян Яньли скорее по инерции, не в силах переварить и уложить в голове только что случившееся.       Не в силах поверить, что тот человек, которого он видит сейчас, и тот, которого видел несколько минут назад — одна и та же Цзян Яньли. Вэй Усянь впервые посмотрел на этот хрупкий, с виду беззащитный лотос совсем иначе. Нет, то есть, он и до этого знал, что Цзян Яньли вовсе не беззащитная, она мечом на занятиях иногда махала почище, чем они с Цзян Чэном, и с тварями справлялась прекрасно, но чтобы вот так…       Вау.       Просто вау.       С тех пор Вэнь Чао к ним не приближался. Вообще. Совсем. Цзян Чэн только говорил, что он явно был полон злорадства, когда случилась та история с разломом. Но, учитывая произошедший конфликт, Вэй Усянь не знает, чего от него можно будет ожидать на помолвке, поэтому пообещал себе глаз с этого животного не спускать. Цзян Чэн с ним оказался полностью солидарен.       Подготовка к помолвке проходила как будто в полусне, где-то в параллельной реальности. Они постоянно куда-то бегали, с кем-то договаривались, что-то покупали, а ещё надо было находить время на выполнение домашки. Когда Лань Ванцзи выписали из больницы, Вэй Усянь, к собственному огромному сожалению, не смог найти ни времени, ни сил, чтобы как следует пообщаться с ним. Кроме как редкими подскоками на субботних занятиях или в блоке общежития.       Украшением особняка, понятное дело, занимались Цзини. Янцзе взяла на себя разработку меню для гостей, когда список уже был утверждён, и большую его часть решила готовить сама, почти ничего не оставив на доставку. Цзян Чэн с Вэй Усянем пытались её отговорить, но… это же янцзе. Во всём, что касается еды, она полностью доверяет только себе.       Кучу времени они потратили только на то, чтобы найти подходящую одежду. Кто бы подумал, что в магазинах можно проводить по три-четыре часа подряд, пытаясь откопать именно тот галстук именно того оттенка. Янму и янфу покупками решили заниматься отдельно, только поставили условие оповестить о выборе цветовой гаммы. Вэй Усянь ещё тогда мысленно застонал: о боги, им придётся ещё и выискивать единую цветовую гамму.       Платье для янцзе нашлось в десятом по счёту магазине, когда, в отличие от неё, с неиссякаемой энергией отвергающей один вариант за другим, Вэй Усянь и Цзян Чэн были готовы не то застрелиться, не то повеситься, не то прыгнуть мимо эскалатора в этом проклятом торговом центре. То кожа кажется слишком бледной, то, наоборот, слишком красноватой, то некрасиво смотрится сзади, то слишком узкое в талии, то слишком широкое, то слишком длинные рукава, то слишком короткие…       Вэй Усянь боялся представить, как они будут искать платье на свадьбу и сколько для этого понадобится лет. Или даже веков. Он и раньше присутствовал при процессе покупок одежды у янцзе, но на сей раз она превзошла сама себя. Девушки чересчур… сложные. Девушки, которые хотят кому-то понравиться, видимо, сложные вдвойне.       Но в конце концов янцзе вышла из примерочной со счастливым одухотворённым лицом, в шифоновом сиреневом платье с ассиметричной юбкой, удлиняющейся спереди назад, с летящими полупрозрачными рукавами и тонкой чёрной вышивкой. И в сиреневых туфлях на каблуке. Она покружилась перед ними, тонкая, лёгкая и воздушная, похожая на цветочного духа, и довольно улыбнулась, когда они оба показали большие пальцы вверх.       Не потому, что задолбались (а они задолбались), а потому, что она действительно выглядела чудесно.       Вэй Усянь, который даже на выпускной в школе пришёл в обычной белой рубашке и чёрных джинсах, заставили впихнуться в костюм, который искали, разумеется, уже в другой день. И без янцзе, но с Не Хуайсаном и его утончённым вкусом искусствоведа. Вэй Усянь успел понять, что ненавидит костюмы всей душой, хотя, надо признать, выглядит в них круто. И Цзян Чэн тоже.       А всё почему? А всё потому, что брюки на высокой талии и удлинённый чуть зауженный пиджак ему подбирали совместными усилиями Вэй Усянь и Не Хуайсан.       Они хотели по цвету соответствовать платью янцзе, но потом выяснилось, что сиреневые костюмы можно найти только, наверное, в самом Диюе, и то не факт. А заказывать пошив в ателье, как предложила янму, Вэй Усянь отказался решительно. Ещё чего не хватало, и так кучу денег потратят ради одного дня. Так что остановились на том, что мужская часть семейства, включая янфу, будет в тёмно-синих костюмах с белыми рубашками, сиреневыми галстуками и сиреневыми платками в карманах пиджаков.       Если они одни так выпендрятся (ну, не считая Цзиней, те уж точно разоденутся как райские птицы), Вэй Усянь решил, что потом просто придушит себя этим самым галстуком, честное слово.       И вот оно, первое декабря. Суббота — очевидно, чтобы потом самые хорошие гости могли как следует отойти от похмелья перед учёбой и работой.       У Вэй Усяня с самого утра какое-то странное состояние, как будто это не янцзе на помолвку собирается, а он сам. На занятиях по заклинательству он не собран как следует, и Юэ-лаоши обращает на это внимание, делая ему замечание. Цзян Чэн даёт профилактический подзатыльник. Лань Ванцзи — как обычно, сама невозмутимость — бросает странный взгляд (как, впрочем, и все его взгляды), и Вэй Усянь, поймав его и рассеянно улыбнувшись, машет рукой.       Лань Ванцзи отворачивается, продолжая вырисовывать талисманы.       Как. Избавиться. От этого. Дурацкого. Волнения? Почему подобный вопрос нельзя забить куда-нибудь в поисковик и получить готовый ответ?       Вэй Усянь весь день ходит, ощущая, как внутри у него что-то дрожит — и медленно-медленно осознавая, что боги, его янцзе собирается выходить замуж. Такое ощущение, будто у него в мозге вместо крови и прочих штук всё залито тормозной жидкостью, и эта мысль туда доползала со скоростью миллиметр в год. Но он хотя бы знает, что Цзян Чэн нервничает тоже. Судя по частоте, с которой он сматывается курить на балкон общежития.       Спокойным в их комнате выглядит только Хуа Чэн. Но было бы странно, если бы он выглядел неспокойным. Это ведь Хуа Чэн.       Более-менее Вэй Усянь приходит в себя только ближе к шести вечера — помолвка назначена на восемь, и у них ещё два часа, чтобы собраться и добраться до особняка. Янцзе, уже одетую, родители забирают на укладку и макияж и вместе с ней же увозят кучу контейнеров с едой. А им двоим остаётся снаряжаться самостоятельно. Не забыть то, не забыть это, всё погладить, расправить и правильно надеть — заполняет мозг и немного отвлекает.       Как-то неуловимо Хуа Чэн, нацепивший красную шёлковую рубашку и чёрные брюки (куда же без его кожаных вставок), меняется комнатами с Не Хуайсаном. Тот сегодня кажется наследником семьи Цзинь — от золотистых узоров на его одежде чуть ли не рябит в глазах. Он, совсем как модельер с многолетним стажем, крутится туда-сюда, даёт ценные указания, колдует над их костюмами, помогает красиво сложить платки и повязать галстуки.       Что б они делали без него.       Вэй Усянь причёсываться решает даже не пробовать, потому что всё равно бесполезно, а вот волосами Цзян Чэна, опять же, занимается Не Хуайсан. Закусив кончик языка и немного сощурившись, что, вкупе со стрелками и золотистыми блёстками на веках, делает его взгляд совсем лисьим. Он сооружает аккуратный пучок, каким-то мистическим образом укладывая пряди и закрепляя шпильками. Цзян Чэн пару раз шипит, видимо, когда эти самые шпильки проезжаются по коже головы, но не дёргается.       Он становится как будто немного старше. Солиднее, изящнее, словно перед Вэй Усянем совсем другой, какой-то незнакомый человек. Вэй Усянь в костюме выглядит красиво, но как какой-нибудь актёр, который нацепил его на редкое официальное мероприятие. Цзян Чэн же смотрится как крутой бизнесмен, способный заключить кучу выгодных сделок за счёт одной только своей ауры.       — Чего смотришь? — спрашивает Цзян Чэн, поймав его взгляд.       — Ты шикарно выглядишь. Серьёзно, — отвечает Вэй Усянь.       Цзян Чэн, покраснев до кончиков ушей, привычно пытается съездить ему кулаком по рёбрам под выкрики Не Хуайсана: «Осторожно, вы же всю мою работу испортите!» Вэй Усянь хохочет, уворачиваясь, и чувствует себя почему-то очень счастливым.       Они не ждут Хуа Чэна с Се Лянем — потому что Хуа Чэн сказал их не ждать. И братьев Лань тоже не ждут — потому что Лань Сичэнь собирается подъехать на машине. А они — нет. Потому что кое у кого с машинами проблемы. Совсем небольшие.       Особняк семьи Цзинь, если верить картам, находится на одной из исторических улиц Сяньчэна, и основной минус в его расположении — то, что до ближайшей остановки общественного транспорта надо шагать пешком метров пятьсот. Вэй Усяню было бы неловко, заставь он всё своё семейство переться по холоду, так что хорошо, что с ним остался только Цзян Чэн. Ну и Не Хуайсан едет на автобусе за компанию, наученный горьким опытом прошлогодней истории с такси.       Вэй Усянь не обижается. В конце концов, он не мог знать.       Посередине пути янцзе присылает сообщение, что она с родителями уже подъехала и ждёт их. Сегодня, как назло, идёт снег, мелкий, но влажный, и Вэй Усянь мало того, что успевает немного замёрзнуть по дороге от остановки, потому что на рубашку и пиджак особо ничего тёплого сверху не наденешь под куртку, так ещё и оказывается обсыпан с головы до ног белыми хлопьями.       Впрочем, Цзян Чэн и Не Хуайсан выглядят не лучше. Это чудо со стрелками вообще чуть ли не трястись начинает и, кажется, искренне жалеет, что не поехало отдельно на такси. Вэй Усяню от этого почему-то смешно.       Особняк он прежде не видел, и его едва не тошнит в первую же минуту от количества позолоченных элементов, служащих, очевидно, в качестве украшения. У ворот уже стоит машина Лань Сичэня — её Вэй Усянь узнает из тысячи. Он был уверен, что птица нарядится тоже во что-то золотое, но нет, встретивший их в дверях со смесью снисхождения и недовольства Цзинь Цзысюань одет в белый костюм со светло-сиреневой, в тон платью янцзе, рубашкой.       И сама янцзе, как нежная цветочная фея, мелькает за его спиной. Подлетает к двери на своих сумасшедших каблуках, ждёт, пока они переобуются и снимут промокшие куртки и шапки (Не Хуайсан первым делом проверяет, не распался ли пучок Цзян Чэна), обнимает поочерёдно. И пахнет от неё тоже цветами и немного фруктами — духи подбирал Цзян Чэн. Вэй Усянь сразу же чувствует необыкновенное тепло, глядя, как у неё лучатся глаза.       А потом в шоке наблюдает, как она отходит в сторону с Цзинь Цзысюанем, и у того смягчается взгляд. Он смотрит на янцзе с нежностью, и аккуратно, бережно приобнимает за талию, пока разговаривает с ней. Вэй Усянь взъерошивает собственные волосы, наверняка превращая их в ещё большее гнездо, и толкает в бок Цзян Чэна, показывая на это зрелище. Тот неопределённо хмыкает.       Да, поистине бывают чудеса на свете.       Они разбредаются по огромному залу на втором этаже, где стоят столы с едой — фуршетные, потому что Цзян Яньли сочла, что так будет удобнее всего. Здесь тепло, даже жарко, очень светло, играет какая-то ненавязчивая лёгкая мелодия… и снова много золота. Боги, а можно ещё больше золота, а то его как-то недостаточно? Вот ведь сороки. Не Хуайсан улетучивается к столам. Янцзе с Цзинь Цзысюанем поднимаются по лестнице на третий этаж, скрываясь из виду.       Вэй Усянь выглядывает среди гостей семейку Вэнь — уже приехали, вот демоны, а он так надеялся, что их машина где-нибудь застрянет в снегу — которые стоят рядом с отцом и матерью Цзинь Цзысюаня, действительно разодетых в белое и золотое. Собственных янму и янфу, колдующих с бутылками алкоголя на столе — поймав их взгляды, он вместе с Цзян Чэном коротко кивает. Хуа Чэна с Се Лянем — ничего себе, у Се Ляня такая красивая бежевая рубашка. И несколько незнакомых лиц.       Высмотрев наконец братьев Лань, отошедших в дальний угол, Вэй Усянь чуть не ловит от них сердечный приступ. Вернее, по большей части от Лань Ванцзи, который выглядит ещё более идеальным, чем обычно.       Шёлковая рубашка глубокого синего цвета. Светло-серебристый костюм с приталенным пиджаком, светло-серебристые туфли, светло-серебристый галстук-бабочка — всё идеально подогнано по оттенку. Синий цветок в петлице — Вэй Усянь не очень разбирается, но, кажется, это орхидея. Синяя ленточка в волосах, не просто убранных на этот раз в хвост, а заплетённых в несколько плотных, соединённых вместе у затылка кос. И привычная лобная лента.       Это точно Лань Ванцзи?       Может, это какой-то слишком прекрасный пришелец с другой планеты?       Лань Сичэнь выглядит почти так же, только вместо кос у него замысловатый пучок на макушке, закреплённый серебряной шпилькой с маленькими украшениями-бусинами. Нет, серьёзно, невозможно выглядеть настолько безупречно. Сегодня здесь самый красивый не Цзинь Цзысюань, а братья Лань, честное слово.       — Лань Чжань! Сичэнь-гэ! — окликает Вэй Усянь, наплевав, что через ползала. И машет рукой, когда они оборачиваются.       Лань Сичэнь приветливо улыбается и тут же, поманив за собой брата, направляется в их сторону. Вэй Усянь мельком бросает взгляд на Цзян Чэна — тот как раз тоже поворачивает голову и коротко хмыкает, дёрнув уголком рта. Подошедший Лань Ванцзи смотрит странно. У Вэй Усяня создаётся ощущение, словно его сканируют взглядом от макушки до самых носков туфель. Поведя плечом, он сбрасывает это ощущение.       — Как дела, Лань Чжань? — радостно спрашивает Вэй Усянь.       Тот вновь просто смотрит на него — и молчит. Вэй Усянь, в принципе, привык, что Лань Ванцзи постоянно молчит и иногда игнорирует даже прямые вопросы, так что не особо расстраивается. Но Лань Сичэнь, взглянув мягко и понимающе, чуть касается плеча брата и как бы подталкивает к действию осторожным жестом.       — Много людей, — наконец отзывается Лань Ванцзи.       — О, — произносит Вэй Усянь, понимая, хотя это, вообще-то, мало похоже на ответ. Вряд ли Лань Ванцзи часто бывал на подобных мероприятиях, и вообще со своими жирнющими тараканами в голове он похож на истинного социофоба, избегающего скоплений людей. Но ведь пришёл! — Ну ничего. Если хочешь, просто держись поближе ко мне. Я никому не дам тебя в обиду!       Лань Сичэнь приглушённо смеётся — этот звук даже похож скорее не на смех, а на более громкий, чем обычно, выдох. И Цзян Чэн следом за ним издаёт это его дурацкое хрюкающее хмыканье. Вэй Усянь ожидает, что Лань Ванцзи в очередной раз проморозит его взглядом и уйдёт окончательно куда-нибудь подальше. Но тот — поразительно — кивает. И остаётся в их компании.       Этот день становится всё интереснее и интереснее с каждой секундой.       Может, они и правда теперь друзья?       Официальная часть, на которой присутствуют взрослые, длится не очень долго. Полчаса, наверное, если не меньше. Цзинь Цзысюань торжественно и с соответствующей музыкой, которую переключает кто-то из его многочисленных двоюродных-троюродных братьев, делает предложение янцзе и дарит ей кольцо. Родители обеих семей выражают свои пожелания и дают благословение на дальнейший брак, который «обсудят позже». После этого все «дети» остаются в особняке для своеобразного продолжения банкета, а взрослые улетучиваются в снятое кафе, чтобы отпраздновать отдельно.       Янцзе, в принципе, явно хорошо с Цзинь Цзысюанем. Она подходит пару раз, заметно разрываясь между тем, чтобы остаться с семьёй и чтобы посвятить всё внимание ему. Цзян Чэн заявляет, что ей нет необходимости стоять рядом с ними, если она хочет «провести время со своим женихом, ведь это их день». Заявляет мягко и с улыбкой, чуть пригладив сестре волосы. Вэй Усянь представления не имеет, сколько выдержки ему понадобилось, чтобы это сказать, но Цзян Яньли выглядит безумно счастливой.       И действительно весь вечер потом не отходит от Цзинь Цзысюаня.       Хуа Чэн тусуется с Се Лянем где-то в дальней части зала. Их хорошо видно: бежевое и красное пятна трудно потерять среди слепящего глаза золота. Не Хуайсан зависает в компании девушек, наверное, тех самых подруг янцзе. Братья Лань остаются с ними двумя. Все хорошие люди, которых стоило бы куда-то пристроить, куда-то пристроены, так что Вэй Усянь решает наконец расслабиться. В конце концов, это помолвка его сестры или что?       Конечно же, он пьёт. Не забывая прихватывать что-нибудь со стола время от времени, разумеется, и ограничиваясь на сегодня бокалами тремя. Его цель — не напиться, а повеселиться. От алкоголя слегка кружится голова, но если с Вэй Усянем и становится что-то не так, то только с координацией. Немножко. У него есть потрясающий талант пить и не пьянеть — в смысле, не иметь никаких последствий для сознания. Разум остаётся таким же кристально ясным, как и в трезвом состоянии.       Лань Сичэнь с Цзян Чэном (который тоже не пренебрегает вином) о чём-то тихо разговаривают в стороне. Хотя о чём и как можно разговаривать тихо, когда музыку зачем-то прибавили так, что басы почти физически давят на уши, Вэй Усянь искренне не понимает. Танцевать под неё тоже нереально, потому что музыкальный вкус у Цзиней явно отсутствует напрочь.       Лань Ванцзи, наверное, некомфортно. Когда брат отделяется от него, он стоит какой-то совсем несчастный, потерянный, пусть даже спина его остаётся прямой, а выражение лица — непроницаемым. Но Вэй Усянь замечает, как он сжимает пальцами краешек пиджака. Правда, тут же быстро отпустив, будто это была лишь мимолётная слабость. И как дрожат его ресницы, когда он прикрывает глаза, прячась от бликов.       Так что Вэй Усянь старательно развлекает его разговорами. И Лань Ванцзи — поразительно — теперь его слушает, внимательно слушает, в основном молча, но периодически даже вставляет какие-то фразы или уточняющие вопросы. На косах и на серебре пиджака Лань Ванцзи скользят пятна света от ламп сверху, неуловимо сглаживая острые холодные углы, из которых, кажется, он весь состоит. И в глазах его — кажется или нет? — на мгновение мелькает проблеск какого-то незнакомо мягкого выражения.       Вэй Усянь не ждёт большего. Вэй Усяня вполне устраивает так, и он ощущает собственное тело очень лёгким, а сердце — очень счастливым. Он двенадцать лет вообще никаким образом к Лань Ванцзи подступиться не мог, чтобы хоть немного подружиться, хоть немного расшевелить этого ледяного мальчика с ледяным взглядом. Так что подобное странное общение, которое и общением толком не назовёшь в привычном понимании — наверное, именно то, что в данный конкретный момент нужно.       Один раз он предлагает немного вина и Лань Ванцзи, но его мягко останавливает от этой идеи тут же материализовавшийся рядом Лань Сичэнь: «У Ванцзи непереносимость алкоголя, не стоит».       Что ж, непереносимость так непереносимость. Это не мешает Вэй Усяню хорошо проводить с ним время.       В какой-то непонятный час, когда гасят часть ламп, а музыка наконец сменяется на что-то без бьющих по ушам басов, к нему и Цзян Чэну решительно приближается Вэнь Чао со своим двоюродным братом. Вэй Усянь сразу ощетинивается. Быстро оглядев зал, он не находит в нём сиреневого платья янцзе и белого пиджака Цзинь Цзысюаня и немного успокаивается. Но, тем не менее, что этому придурку понадобилось? Весь вечер не подходил, а тут явиться на глаза решил?       Цзян Чэн, подойдя ближе, встаёт у его правого плеча, судя по выражению лица, готовый в любой момент пустить в ход кулаки. Лань Ванцзи, снова сжавший пальцы — Вэй Усянь замечает это боковым зрением — остаётся у левого. У них отношения с семьёй Вэнь не такие напряжённые, но всё-таки не образцовые. И Вэнь Чао, как обычно криво изогнув губы, словно у него один уголок рта навечно перетянулся выше другого, в принципе перманентно выглядит как человек, задумавший какую-то подлянку.       Но тот, протянув два бокала вина, вдруг спокойно предлагает:       — Семья Цзян не желает забыть старые обиды в такой знаменательный день?       Вэй Усянь в ту же секунду теряет дар речи.