Небо в груди

      Шэнь Цинцю представления не имеет, как его занесло в преподаватели. Ещё меньше он имеет представление, как туда занесло недоразумение по имени Шан Цинхуа — он ведёт психологию и периодически бегает к Шэнь Цинцю за материалами по высшей нервной деятельности. Но этот псих в прямом и переносном смысле вообще история отдельная.       То есть, нет. Представление он, в принципе, относительно имеет — о себе, разумеется — но не то чтобы его это представление устраивало. Тем не менее… да. Теперь на его совести естествознание у первых курсов и ботаника с основами экологии у биофака. А ещё анатомия и физиология у них же и у медиков. Какая прелесть.       Когда-то бывает по четыре-пять пар в день, когда-то окна. Но даже в «свободное» время он вполне способен найти, чем заняться. Разбирать препараты и плакаты, например, потому что юноша, который сейчас замещает лаборанта, справляется из рук вон плохо. Составлять задания для студентов — для каждого курса и группы индивидуальные. Проверять самостоятельные работы, на которые нельзя тратить время на парах, иначе его не останется для учебного материала.              На факультете Шэнь Цинцю ненавидят.       Да что уж там говорить, его ненавидят во всём университете.       Его характер, язвительный, резкий и ядовитый, можно выдержать без пререканий, только если представлять собой неодушевлённый предмет. Он со всеми общается с оттенком высокомерия и презрительности, придираясь к каждому слову, а студентам до бесконечности занижает оценки и никогда не ставит автоматы.       Он остаётся на рабочем месте исключительно потому, что действительно крупных скандалов с его участием ни разу не было. Только мелкие постоянные разборки по поводу «я пересдаю Шэнь-лаоши уже пятидесятый раз». Если, конечно, не считать того инцидента, полтора года назад… когда один нерадивый студент пытался дать ему взятку. Но, собственно, Шэнь Цинцю деньги и не взял, а студент по его же заявлению в полицию угодил в тюрьму.              А ещё он действительно хороший преподаватель. В плане того, что, несмотря на все свои особенности, объясняет понятно, и студенты после него хоть что-то удерживают в голове. Объективно. Без всякого хвастовства. И в группах находятся-таки один-два человека, которые умудряются сдать у него с первого раза и на хорошую оценку.       Исходные данные таковы.       Исходные данные предназначены для того, чтобы использовать их при выполнении миссии.       Шэнь Цинцю с утра, как обычно, готовится к парам: раскладывает на столе конспекты лекций, перепроверяет расписание. Сегодня у него факультет иностранных языков, окно, потом химики, потом пара у медиков. Это будет довольно… энергозатратно.       Медики обеих групп второго курса, вопреки представлениям о них как о своеобразной элите университета, максимально аморфные создания, единственной задачей которых является конспектирование лекций чуть ли не слово в слово. Говорить без остановки и видеть абсолютно пустые глаза в ответ (эти студенты явно не получат у него больше «удовлетворительно») утомляет.              С химиками попроще, но проводить с ними лабораторные — смерти подобно. Есть там один студент — кажется, его фамилия Се — судя по спискам, поступивший по второму кругу. Теорию отвечает довольно неплохо, но в его руках, кажется, даже абсолютно безопасная дистиллированная вода становится оружием массового поражения, вполне способным кого-нибудь убить. А доверять ему концентрированную азотную кислоту для проведения ксантопротеиновой реакции, к примеру… лучше даже не думать о подобном варианте.       Шэнь Цинцю, наученный горьким опытом, попросту отстраняет его от лабораторных работ, заставляя наблюдать со стороны и теоретически конспектировать.       А что касается факультета иностранных языков — это один из тех факультетов, которым естествознание в принципе не очень нужно. Но Шэнь Цинцю позицию, согласно которой оно в принципе может быть кому-то не нужно, принимать отказывается. И среди малозаинтересованных студентов там есть один, который ему даже нравится. Ло Бинхэ, если он правильно помнит.       Хороший юноша.       Не пропускает ни одной пары, всегда садится на первой парте перед преподавательским столом, ведёт невероятно аккуратные записи с цветными выделениями и множеством стикеров, безупречно отвечает на практических занятиях, выполняет все задания и часто задаёт вопросы. Раньше делал это прямо на парах, сейчас старается подходить на переменах. И вопросы, что интересно, не глупые, материал он явно понимает, только хочет залезть глубже, чем следует по программе.       В общем, если бы все студенты были такими, работать стало бы стократ проще и приятнее.       Первокурсники понемногу стекаются в аудиторию, её наполняет тихий-тихий гул голосов: громче, чем полушёпотом, никто говорить не осмеливается. Шэнь Цинцю смачивает тряпку в раковине и протирает доску, абсолютно не обращая внимания на их присутствие. Пока не началась пара, лично для него аудитория абсолютно пуста.       В какой-то момент голоса начинают доноситься как будто из-под воды. В ушах нарастает глухой пульсирующий гул, как от пролетающего самолёта, голову обкладывает ватой. А потом — резкий всплеск боли в груди, распускающимся цветком из середины в стороны, а вместо лепестков трещины, рассекающие тело на части. До темноты в глазах и ярко-алых кругов, которые вспыхивают в этой темноте.       Шэнь Цинцю даже не удивляется. Шэнь Цинцю эти симптомы уже до боли знакомы — он только замирает на мгновение, стиснув пальцы поднятой руки на тряпке, которая сейчас прижата к доске. Капля холодной, грязной воды, смешанной с мелом, соскальзывает по ладони к запястью, очерчивает кость — шиловидный отросток кости — и тонкой-тонкой струйкой уходит ниже, за манжету рубашки. Оставляет чуть светлый след.       Это заставляет кожу покрыться мурашками и возвращает в реальность. Шэнь Цинцю делает шаг в сторону, ведя тряпкой дальше, используя занятую ей руку как опору, и словно выныривает из-под толщи какого-то тёмного омута. Первый раз он испугался и едва не потерял контроль над собой. Теперь уже проще, хотя привыкнуть к таким приступам до конца он всё равно не может.       Они стали чаще, чем раньше. Раз в два дня вместо раза в три.       Плохо.       Однако, когда звенит звонок и он поворачивается к студентам, вскочившим на ноги и сложившим руки перед грудью для малого поклона, то абсолютно ничем не выдаёт того, что только что произошло. Шэнь Цинцю никогда не учился актёрской игре, но за прошедшие три недели её пришлось прокачать до максимума. И это не тот случай, когда можно ускорить прогресс с помощью сторонних ресурсов.       Он начинает с переклички и устного опроса по списку — части занятия, которую студенты ненавидят. Как, собственно, и любую другую часть его занятий. На самом деле, образ придирчивой сволочи поддерживать неожиданно легко, нужно только не забывать, что ты — та самая придирчивая сволочь.       — …для того, чтобы проверить теорию образования коацерватных капель, были проведены эксперименты… — отвечает Ло Бинхэ на вопрос о теории «первичного бульона», когда очередь доходит до него.       Дверь в аудиторию вдруг открывается.       Шэнь Цинцю оборачивается, готовый высказаться в сторону опоздавшего, но Ло Бинхэ замолкает, а остальные студенты вскакивают на ноги повторно для поклона. Потому что это вовсе не опоздавший. Более того, это вообще не человек, в сторону которого стоило бы хоть как-то нелестно высказываться. Если, конечно, ты не Шэнь Цинцю.       Юэ Цинъюань — глава отделения светлых заклинателей. Ему тридцать, у него прекрасные магические способности на самом пике и явные лидерские качества, лучшего применения которым, чем руководящая должность, придумать сложно. Он каждый день является на работу в классическом чёрно-белом костюме, даже галстук повязывает и подкалывает воротник рубашки булавкой, а ещё, в отличие от многих заклинателей своего поколения, делает короткую стрижку.       Юэ Цинъюань — это имя одной из тех причин, почему Шэнь Цинцю на работу попал и почему на ней остаётся. Имя, которое иногда предпочёл бы забыть, сделав вид, что с этим человеком знаком никогда не был, потому что от того, как миролюбиво он общается с объектом всеобщей ненависти, почти физически тошно. Особенно теперь.       — Садитесь, садитесь, — мягко говорит Юэ Цинъюань, махнув рукой в сторону студентов. — Шэнь-лаоши, зайдите, пожалуйста, ко мне. Я хотел бы обсудить с вами один вопрос.              — Сейчас? — уточняет Шэнь Цинцю, вздёргивая подбородок. Он даже с Юэ Цинъюанем разговаривает так, будто тот вовсе не глава отделения.       — После занятия. Насколько я понял, у вас следующей парой окно? А нам, полагаю, понадобится немало времени.       Если сердце Шэнь Цинцю и пропускает удар от этого «немало времени», он делает всё, чтобы никто не смог понять. Кивает медленно и холодно, не сложив поклона, а, когда Юэ Цинъюань с улыбкой покидает кабинет, моментально возвращается к занятию. Даже воду из стоящего на столе стакана отпивает так, будто у него не в горле пересохло, а срочно понадобилось смыть с языка вкус единственного произнесённого в адрес главы слова.       Он с трудом может сосредоточиться, но ему приходится сосредоточиться, особенно когда он видит на лицах некоторых студентов злорадное выражение. Этим самым студентам достаётся вдвое, а то и втрое больше дополнительных вопросов, Шэнь Цинцю сдирает с них по несколько шкур на одном только начальном опросе и только после этого немного успокаивается.       Ему положено быть змеёй.       Он змеёй и будет.       Синалойской королевской, успешно мимикрирующей под кораллового аспида, но будет.       Ло Бинхэ снова хочет остаться после пары с каким-то вопросом, но Шэнь Цинцю, голова которого сейчас забита совершенно не этим, в этот раз отсылает его подальше. В кабинет Юэ Цинъюаня он идёт с отчётливым ощущением подвоха. Не то чтобы Шэнь Цинцю в этот самый кабинет редко вызывали — наоборот, чаще него, кажется, только сам хозяин там и бывает. Но на сей раз это сделали слишком вежливо и мягко. Так, как никогда прежде.       В коридоре кто-то особенно отчаянный открыл окно и, видимо, забыл его закрыть. Ледяным воздухом тянет по лопаткам и облизывает спину. Однако Шэнь Цинцю подавляет рефлекторное желание вздрогнуть, лишь поводит плечами, недовольно запахивает полы пиджака и сам захлопывает это самое окно. Студенты, стоявшие около него, шарахаются чуть ли не в противоположный конец коридора.       У бывшего главы отделения светлых заклинателей кабинет был завален какими-то бесполезными и бессмысленными безделушками, от которых рябило в глазах. Когда его занял Юэ Цинъюань, интерьер стал максимально минималистичным: светло-серые однотонные стены, тёмный стол, тёмное кожаное кресло на колёсиках, тёмный диван, лаконичный шкаф с папками и книгами, пара горшков с комнатными пальмами. Юэ Цинъюань удивительно вписывается в этот кабинет. Или, скорее, это кабинет вписывается в него.       — Что хотел от меня господин глава отделения? — с порога спрашивает Шэнь Цинцю, едва закрыв за собой дверь. Больше яда в голосе. Столько, чтобы с ним и вовсе разговаривать не хотелось.       — Долго ты собирался притворяться? — интересуется Юэ Цинъюань, переплетя пальцы и уперевшись в них подбородком.       — Не понимаю, о чём вы, — парирует Шэнь Цинцю.       Но руки начинают дрожать. Он не знает, куда их деть, чтобы не потерять заносчиво-уверенного вида, поэтому скрещивает на груди. Юэ Цинъюань чуть меняет позу, сильнее склоняется вперёд, локти скользят по поверхности стола, на пиджаке углубляются острые складки. Шэнь Цинцю почему-то цепляется сознанием за эту деталь, чтобы не думать о собственных мелко трясущихся пальцах.       Опасно.       Слишком опасно.       — Сяо Юань, — произносит Юэ Цинъюань мягко, почти ласково.       Этого хватает, чтобы в глазах потемнело, а сердце, как сумасшедшее, застучало в груди, отрывистым шумным пульсом ударяя в виски. Теперь он уже не готов. Теперь он на мгновение теряется в пространстве, радуясь, что его не повело.       «Сяо Юань».       Не «сяо Цзю».       Отзвук вколачивается в уши как острые раскалённые гвозди, пролетает насквозь подобно пулям, превращает в чёртово решето, потому что он не должен был подобного услышать в ближайшую бесконечность.       Даже если опустить тот факт, что Юэ Цинъюань в принципе употребил уменьшительно-ласкательное обращение — у него когда-то в самом деле было такое право. Было, потом частично прошло. Сейчас суть не в этом.       А в том, что он использовал другое обращение, другое имя, не то, которое должен был. Каким-то образом понял, что имеет дело не с тем Шэнь Цинцю. Не с тем из двух близнецов. То есть, вообще-то, сейчас они не то чтобы выглядят как близнецы, уже год как не то чтобы выглядят, но всё же, учитывая обстоятельства…       Он настолько плохо принял исходные данные?       Настолько плохо играл свою роль, что в нём не увидели брата и сейчас, вот прямо сейчас назвали другое, настоящее первое имя?       — Как ты догадался? — только ляпнув это, Шэнь Юань — да, именно Шэнь Юань — понимает, что сказал, и, вздрогнув, закрывает рот ладонью.       Непростительная ошибка.       — Значит, это правда, — медленно кивает Юэ Цинъюань. — Ты хочешь, чтобы я перечислил всё, что было не так?       Не то чтобы хочет, но у него теперь особо нет выбора. Шэнь Юань медленно выдыхает, глядя прямо на Юэ Цинъюаня, в тёмное серебро его глаз. В случае со студентами это обычно работает как приём, заставляющий их сжаться в комок и притихнуть, сейчас же просто придаёт чуть больше уверенности. Он уже так сросся с образом брата, что иногда перестаёт различать его и свои привычки. Неужели ему только казалось?       И много ли людей ещё смогли догадаться?       — Во-первых, твой брат никогда не делал вот так. — Юэ Цинъюань проводит пальцами по воображаемой прядке у лица, будто разглаживая и отводя в сторону. — А вот за тобой я неоднократно такое замечал. Во-вторых, ты, видимо, пытаешься копировать его манеру держаться и говорить, но он в принципе в университете ни с кем нормально не разговаривал. Он или сыпал через слово научными терминами, или шипел. И, в-третьих… я же видел электронный журнал. Стало чуть больше хороших оценок.              — Этого было достаточно? — напряжённым тоном спрашивает Шэнь Юань.       — Для меня — да. Периодически поговаривают, что у тебя — то есть, не у тебя, а у него — манифестирует какое-то психическое расстройство, потому что иногда ты выдаёшь неожиданное поведение. Но не более того. Вряд ли им придёт в голову правда.       Шэнь Юань отводит взгляд, больше не в силах выдержать чужое серьёзное, обеспокоенное выражение лица. Его мелко трясёт, пальцы приходится стиснуть на плечах сильнее, почти до боли, чтобы не было заметно пробегающей по ним дрожи. По всему телу холодная испарина, от которой рубашка липнет к спине под пиджаком. Он прекрасно скрывает, но успокоиться это, тем не менее, не помогает примерно никак.       Спокойно. Глубокий вдох и медленный выдох.       Знает только Юэ Цинъюань.       Только он.       Тот человек… не догадается. Он исчез, он залёг на дно, он не явится снова по его душу. По крайней мере, пока.              — А теперь объясни. Что произошло? — спрашивает Юэ Цинъюань. В голосе его звучит тревога. — Я так понимаю, вы поменялись телами? Сяо Цзю сейчас в твоём? Том, которое пропало? Вы сделали это, чтобы найти его?       А вот это — то, что ему хотелось бы делать меньше всего. Объяснять. Снова вспоминать всё, что произошло. Но это Юэ Цинъюань. Он дотошен и настойчив, он сделает вид, что не будет больше трогать его, если отказаться отвечать, а потом всё равно мягко выпытает правду.       — Нет, — тихо, сквозь зубы отвечает Шэнь Юань.       — Но тогда…       — Он умер, — резко отрезает Шэнь Юань, когда ему хватает смелости вытолкнуть из себя слова. — В моём настоящем теле сейчас нет души. Вообще. Никакой. А-Цзю в том числе. И это тело, в котором я сейчас, кстати… тоже не совсем принадлежит ему. — Молчит пару мгновений. Сглотнув, исправляется: — Принадлежало. Поэтому оно другое. А не потому, что он пластику делал, как многие думают.              В кабинете повисает гробовая тишина. Шэнь Юаню кажется, что стук его сердца могут услышать и Юэ Цинъюань, и все, кто находится за пределами выкрашенных в сдержанный серый цвет стен. Глаза внезапно начинает печь, и он прерывисто втягивает воздух, сжимает задрожавшие губы. Снова сглатывает, пытаясь избавиться от вязкого кома в горле.       Да.       Его брата больше нет.       Нет уже почти месяц, и Шэнь Юань пытается примерять на себя его место, его жизнь, его тело, его должность, его всё, одолженное взаймы, отданное последним предсмертным подарком, чтобы защитить от того человека. У Шэнь Юаня ни секунды не было ни права, ни возможности носить траур — только стены квартиры, холодные и пустые, слышат каждый вечер его крики, заглушённые прикушенным ребром ладони.       Теперь он — тот самый из двух Шэнь Цинцю, которого ненавидит целый университет. Тот самый, брат-близнец которого, совсем недавно устроившийся лаборантом, пропал без вести. Это же так просто. Даже их вторые имена звучат одинаково — Цинцю — и отличаются всего несколькими чертами, которые от одного иероглифа перекинули к другому, разве может он не справиться с тем, чтобы притвориться братом? И никто не должен знать, что всё иначе.       Что лаборантом устраивался он. Что это его тело сейчас неизвестно где. Что его душа должна быть не здесь.       — Сяо Юань… — подаёт голос Юэ Цинъюань.       — Ты хочешь, чтобы я объяснил, верно? — выпаливает Шэнь Юань, по-прежнему не глядя на него. Шкаф с папками и книгами безопаснее выражения чужого лица. Стена безопаснее выражения чужого лица. Что угодно безопаснее выражения чужого лица.       — Пожалуйста?.. — надтреснутым голосом подтверждает Юэ Цинъюань. — Я совсем ничего не понимаю.       — Если скажу, что я тоже, поверишь?       Этот вопрос остаётся без ответа.       Чувствуя внезапную слабость в ногах, Шэнь Юань медленно доходит до стоящего в кабинете дивана и практически падает на него. Мнёт рубашку и пиджак, больно впечатываясь в спинку позвонками и лопатками — уже всё равно. Дышать тяжело, но он, вроде бы, справляется.       А потом решает вместо слёз использовать слова.       — Я объясню, — говорит он, вдохнув, как перед прыжком в ледяную воду. — Только тебе вряд ли понравится.