Год солнца: кулинарная академия

      – Дим, привет! – Антон сначала оживлённо поздоровался, а потом вспомнил, что теперь неплохо бы следить за проявлениями чувств, и, поймав на себе мимолётный взгляд кивавшего кому-то Полотенчика, немного скрал улыбку и уложил на сковородку распадающиеся рыбные филешки.       – О, привет, – Дима кивнул и занял ближайшую к Антону раковину, чтобы набрать воду в чайник.       Несмотря на решение держать себя в руках, сложно было не замечать Димину ответную улыбку и совершенно по-особому тёплый голос. Антон не смог бы дать ему точное описание: он был спокойный и ещё в нём как будто угадывалась приятная мягкость, и было непонятно: Дима действительно её вкладывал или это Антону чудилось. И ещё он излучал уют, – как ни парадоксально, как будто это не с ним они недавно странно столкнулись в душе, – и в этот уют хотелось кутаться – может, потому что была осень, а может, потому что Дима в последнее время слишком часто мелькал у Антона в мыслях, и теперь, когда он был рядом, вдруг почувствовалось, что последние три дня его не хватало. Что Антон скучал и даже, как оказалось, переживал немного – потому что они после той тренировки не списывались и не виделись, и Антон по утрам ходил на стадион один. Три дня всего – а он, как выяснилось, успел соскучиться.       – Что готовишь? – Дима оставил чайник у раковины и, подойдя ближе к Антону, прислонился поясницей к столу, сунув руки в карманы треников.       Антон пожал плечами:       – Да просто рыбу жарю, – немного смутился, – почистилась, правда, не очень…       – Ну, – Дима демократично кивнул, но утешить Антона не успел, обернувшись на каких-то весёлых парней с огурцом. – Так, стоять.       И как-то внезапно от Димы с его невысоким ростом явственно почувствовалась сила, и Антон невольно вспомнил о том, что там, под свободной футболкой, вообще-то, мускулы, пусть и не всегда выставленные напоказ, и проявляющиеся, только когда Дима прилагает усилия, но они есть.       И парни, несколько растерявшись, остановились. И все на кухне ненадолго прекратили разговаривать и обратили внимание на эту странную сцену.       Дима протянул руку:       – Это мне, сюда.       И его голос звучал так строго, что парень, державший огурец, уже почти отдал его, но получил тычок в бок от своего приятеля:       – Да пошли…       – Сейчас вот это мне отдадите и пойдёте, – невозмутимо удерживал их Дима.       Парень без огурца возмутился:       – Слышь, чё ты докопался?       – А если останется внутри? – Димино лицо оставалось бесстрастным.       – Да мы прост-…       – А если. Останется. Внутри? – спросил Дима максимально строго.       Антону смотрел на него в восторге, невольно испытывая осуждение к незнакомым парням, правда, сам не понимая, за что именно.       – Так их, Димон, – посмеялся собеседник Полотенчика.       Парень, ещё немного помявшись, в конце концов, нехотя отдал огурец.       – Дай нож, – Дима, не оборачиваясь на Антона, протянул руку.       – Э-э… – Антон невольно вытер ладони о джинсы и взял со стола свой нож. – Вот. Только он грязный.       За то, что нож, которым чистили рыбу, остался грязным, отчего-то стало стыдно.       Дима открыл кран и тщательно вымыл и лезвие, и рукоять, а потом взял прислоненную к стене деревянную разделочную доску – всеобщую, видимо, – местами почерневшую от регулярно ставленных на неё горячих сковородок. Лёгкой, набитой рукой порезал огурец сначала на узкие пластинки, потом порубил на красивые, одинаковые по размеру кубики и вернул хозяину:       – С салатом съедите.       Поскучневшие парни ушли с кухни под чьё-то «плак-плак» и под, в целом, уже возобновившийся гул разговоров: одних – вполголоса, других – вслух.       Антон так и не понял, что только что произошло.       – А что-…       Он уже хотел спросить, что Диму так возмутило, но Дима в это время сосредоточенно поглядел в его сковородку и негромко спросил:       – Слушай, а у тебя рыба не горит?       – А п-… Не-ет, – Антон протянул это даже немного обиженно. – Я её только поставил.       В доказательство он подковырнул одну филешку лопаточкой.       Тут-то в груди и ёкнуло. Ёкнуло очень нехорошо, заставляя снова скребануть лопаткой – теперь уже старательнее, – чтобы убедиться, что минтай намертво вцепился в сковороду.       – Е-е-еба-а-аться чайной ложечкой, – тихо протянул Антон, снимая сковородку с плиты и пытаясь как-то исправить ситуацию.       – Уже всё, – прокомментировал Дима с долей сожаления. – Ты на слишком сильный огонь поставил.       – Блин, – Антон убедился, что даже филешки, лежавшие по краям, безнадёжно сгорели снизу. Можно было, разве что, оторвать уцелевшие волокна верхнего слоя, но навскидку со всей сковороды набралось бы, разве что, на пару столовых ложек. – Я хотел запечатать сок, чтобы она сухой не была. Нам на пищевой химии рассказывали, что, чтобы была золотистая корочка, надо сразу сильный огонь делать.       – Ну, температура коагуляции рыбного белка какая? – всё так же тихо и без осуждения спросил Дима.       Антон взъерошил волосы на затылке, вспоминая лекцию, а потом сокрушённо закрыл глаза:       – Тридцать пять градусов.       – Тридцать, – всё так же спокойно поправил Дима. – Вдвое ниже, чем у мясного.       – Да… – Антон грустно цокнул.       Ну вот сам ведь дурак? Сам дурак. А ведь на таком вдохновении пришёл на кухню: представлял, что сейчас приготовит себе бюджетный и, при этом, вкусный обед – а в итоге так напредставлялся, что всё запорол.       Вздохнул, оглядывая результаты бедствия и пытаясь решить, что теперь есть.       – Пошли ко мне? – предложил Дима. – У меня мусака есть, хочешь?       Антон смущённо коснулся затылка:       – А я твоим соседям по комнате не помешаю?       – Сосед ушёл в ресторане обедать. Идём?       – Блин, – собеседник Полотенчика вдруг с полушёпота перешёл на полный голос: – У кого что-то сгорело?       – Идём, – Антон схватил всё ещё немного дымящуюся сковородку и спешно вышел из кухни.       – Погоди, – Дима от неожиданности не сразу поспел за ним в коридор. – Оставь сковородку, чё ты? Зачем она тебе сейчас?       Антон замялся:       – Ну, чё она на кухне будет…       Дима явно не понял проблемы:       – Ты же всё равно там оставил нож, доску и тарелку? Не переживай: никто не возьмёт. Потом, когда к себе пойдёшь, заберёшь.       – Ну… Ладно… – нехотя согласился Антон.       Он занёс сковородку обратно на кухню, где уже открыли настежь оба окна, и, не найдя, куда бы её поставить (жалко, кстати, что те парни с огурцом забрали деревянную доску – у Антона была пластиковая), вернул на одну из плит. Словив на себе пару взглядов, он виновато кивнул, бросив «извините», и, решив, что дожидаться ещё какой-то реакции уже точно не стоит, поскорее вышел в коридор.       В Диминой комнате тоже чувствовался уют обжитости, характерный для старшекурсников. Антону с Лёшей для такого не хватало банально личных вещей. Что там на первом курсе: переезжаешь из другого города, в чемодан бы впихнуть самое необходимое, тебе дают ложку, кастрюлю – чтобы в большом городе не тратиться, – достают с антресолей старый электрочайник – там уже молишься, чтобы вместились хотя бы сменные трусы, и едешь со всем этим скарбом. А вот чтобы всякие уютные штучки стояли на полочках, чтоб красивая посуда или вот гирлянда с маленькими жёлтыми лампочками висела по периметру окна, делая немного теплее пасмурный сентябрьский день, – для такого надо было сначала перестать охуевать от количества пар, потом подкопить деньги, понять, чего ты вообще теперь от этой жизни хочешь, – и вот потом, наверное, оно как-то постепенно появляется.       – Садись, – Дима пододвинул стул у своего письменного стола с середины ближе к краю, чтобы поставить рядом ещё один.       Антон с интересом разглядывал обстановку. Даже на кроватях вместо общажных покрывал лежали мягкие пледики.       – Как классно у вас, – о таком ну нельзя было не сказать. – Ого, а до вас, получается, здесь какая-то парочка жила.       – В смысле? – Дима растерянно глянул на него из-за дверцы маленького холодильничка.       Антон кивнул вниз, туда, где в линолеум впечатались следы от ножек когда-то сдвинутых вместе кроватей:       – Да вот. Это ж кто-то, получается, делал типа из двух односпальных кроватей одну двуспальную кровать.       – А-а… – Дима смущённо провёл кончиками пальцев сзади по шее, и Антон ещё больше уверился в том, что не надо к человеку лезть с своими непонятно откуда возникшими эротическими фантазиями: вон как человек даже с обычных отношений парня и девушки терялся. Оно и понятно: Дима был предан кухне и с ней же обручён, там уже не до любви.       Как-то сгладить неловкость Антон попытался, переведя тему с конкретной парочки на парочки вообще (ну и, честно говоря, любопытство взыграло):       – Погоди, а что, получается, в общаге могут вместе парня и девушку поселить? Или, типа, если попросят, тогда могут?       – Э-э… – Дима скрылся за дверцей холодильника и загремел там чем-то металлическим и пластиковым, и стеклянным. – Вообще, насколько я знаю, могут поселить вместе семейную пару… Типа, если вы покажете документы, что вы расписаны, тогда ок.       – Хм-м… – Антон задумался. – А я сегодня заходил в комнату к тому чуваку, который нашёл мои наушники, – он как будто бы живёт с девушкой. Он типа уже женился, что ли?       Дима поставил перед Антоном тарелку, включил чайник и сунул в микроволновку пластиковый контейнер.       – Не обязательно. Он, может, один живёт, а девушка к нему ночевать приходит. У нас многие специально договариваются. Например, знаешь, человеку, как иногороднему, полагается общага, а он где-нибудь в городе комнату снимает, ну, или квартиру. Вот общажные таких ищут: подселяют к себе в комнату «мёртвую душу», оплачивают их место – там деньги-то небольшие – и ещё обычно сверху сколько-то приплачивают каждый месяц.       – Ого… – Антон взъерошил волосы на затылке. – Прикольно.       Дима усмехнулся:       – На что только не пойдёшь, лишь бы потрахаться.       – Да, – с пониманием улыбнулся Антон.       Ему в тарелку положили умопомрачительно пахнущую еду. С овощами. С соусом. Это было куда круче жареной рыбы. Да чего уж там: это было круче даже Лёшиной курицы с картошкой. Это хотелось не просто съесть – это хотелось сожрать вместе с красивой, стилизованной под глиняную тарелкой, контейнером и всем, что ещё в нём оставалось.       – А ты не будешь?       Дима вернулся к подоконнику, чтобы налить себе чаю:       – Да я вот буквально только что поел. Ты ешь, я тебе с чаем составлю компанию.       – Ага, – Антон покивал, пытаясь сделать вид, что не стесняется есть один.       Дима сел рядом, развалившись на стуле и обхватив горячую чашку двумя руками:       – Ну, ещё некоторые «мёртвых душ» подселяют, просто потому что им удобнее одним. Типа, знаешь, соседи разные бывают: кто-то будет каждый день на шесть утра громкий будильник ставить, а тебе рано утром жесть как надо доспать последний час в тишине.       – Ну да, кстати… – задумался Антон.       С Лёшей им, к счастью, было вставать приблизительно в одно и то же время и попадать на одни и те же пары. Хотя всё равно, конечно, на практике выходило по-разному: три дня в неделю Антон поднимался прям рано, чтобы попасть на стадион, – Лёша тогда ещё спал, – а в остальные дни Лёша поднимался раньше, завтракал и собирался неспеша, а вот Антон по нескольку раз откладывал будильник ещё на пять минут, пытаясь ещё немного отоспаться. Но в целом, они как будто не сильно друг другу мешали.       – Слушай, – в памяти снова всплыло непонятное происшествие на кухне. – А зачем ты порезал огурец у тех чуваков?       – Ой, – Дима недовольно закатил глаза, – да это второкурсники, приколисты. Повадились в этом семестре совать спящим соседям по комнате в жопы огурцы.       От неожиданности Антон подавился баклажаном и закашлялся, неловко постукивая себя в грудь кулаком.       – Придурки, – продолжал ругаться Дима, – уже не в первый раз их ловим.       – А может, они не для соседа? – робко хихикнул Антон. – Может, для себя?       – Да какая разница, – Дима был явно возмущён. – Ну ладно ещё любой другой факультет – допустим, я могу представить, хотя и не хочу, – но кулинары? Ну неужели нет какого-то уважения к продуктам? Ну есть же для постели специальные вещи, столько всего придумали, неужели обязательно ебать огурцы?       – Ну да… – на такое возражений как-то не нашлось. Видимо, Дима и правда был обручён с кулинарией.       Еда была вкусная, как будто домашняя, но из романтичного фильма: и красивая, и с особым чувством меры окрашенная букетом незнакомых специй, и тающаая на языке. И ещё сытная, поэтому, к счастью, Антону не пришлось взывать к собственной совести в попытках побороть желание съесть больше, чем было у него в тарелке. Они болтали, и в комнате, освещённой жёлтой гирляндой, рядом с Димой Антон чувствовал себя до невозможности хорошо.       – Кстати, Антон, – спросил вдруг Дима.       Антон с охотой приподнял брови:       – Да?       – А мы ещё потренируемся?       И тело ответило на этот вопрос раньше Антона: радостно застучало где-то в груди, и оставалось только надеяться, что лицо не покрылось краской.       – Конечно, – не думая выдал он, замечая, что уж дыхание точно сбилось ко всем чертям. – А то уже скоро отбор. Давай завтра утром?       Вообще-то, Антон сегодня тренировался, и завтра бы стоило отдыхать, но это было сейчас маловажной мелочью. Тем более, скоро отбор: наоборот ведь будет не лишним побольше потренить.       Дима, как показалось, немного смутился:       – А может, сегодня вечером? А то вставать рано не очень хочется...       Антон замялся:       – Там просто вечером всё время занят стадион. Я поэтому утром и хожу.       – Наоборот, ты что, – Дима поставил на стол ещё одну чашку и налил Антону чаю. – По правилам, после восьми стадион никому нельзя официально занимать. Там после этого времени тренят просто все, кто хочет.       – А-а-а-а, – Антон приятно удивился. И замялся ещё больше, потому что всё-таки паузы между тренировками делать надо. А с другой стороны, восстановиться ведь всегда можно и после отбора. И здравый смысл тихонечко подсказывал, что вообще-то «можно», но лучше бы не нужно, но было уже, если честно, не важно. – Тогда давай, конечно.

***

      Сковородка стояла на столе в пустой кухне одиннадцатого этажа. Антон задумчиво ковырял лопаткой угольно-рыбное дно.       – Слышь… Антон…       Полотенчик появился как-то совершенно незаметно.       Антон обернулся:       – А?       – Слушай, – Полотенчик приобнял Антона за плечо и наклонился близко-близко к его лицу: – а чё этот челик с третьего курса от тебя хотел?       Антон смутился:       – Какой челик?       – Ну, этот… Который ещё на паре у Мягковой нам помогал. Как там его… Саша?       – Дима?       – Во, точно! Дима, – Полотенчик снова понизил голос. – Он, случайно, не выпытывал у тебя, что мы будем готовить на конкурсе?       – Чт… Не-ет… – Антон сначала даже не понял, а потом – понял и совершенно удивился. – Я просто пришёл готовить на десятый, потому что у нас тут всё было занято. А мы с ним вместе тренируемся для отбора в футбольную сборную – вот он и подошёл.       – А-а-а-а, – Полотенчик как-то сразу расслабился, и его голос вернулся к нормальной громкости. – Блин, – он отпустил Антона и хлопнул себя по лбу. – Ну, теперь ясно. А то я смотрю – чё-то, блин, чё-то непонятно, чё-то мутно: смотрит он на тебя как-то, прям чё-то как будто подкатывает – я думаю: ну, Антон же не лох какой-нибудь, он наши фишки сдавать не будет.       Антон почувствовал, как лицо начало покрываться густым румянцем:       – В смысле, как будто подкатывает? – спросил он и тут же подумал, что не нужно было, наверное, спрашивать. Так ведь и спалиться недолго. Но, вроде, Полотенчик ничего не заподозрил.       – Ну-у, – он надул щёки и положил на затылок сцепленные в замок руки, подбирая слова. – Ну вот… Ну, не знаю… Как объяснить… Ну, вот он на тебя смотрит прям… Ну, как будто, блин, трахнуть хочет! Вот как будто собака смотрит на бекон, а ей нельзя. Вот как будто, знаешь, мелкий пацан смотрит на трансформера, которого ему ещё не купили. Вот, ну… Не знаю… Ну… Вот как будто наш Лёша Павлов – на Машку смотрит…       – Что? – в конец смутившийся Антон попытался прервать этот поток сравнений.       – Что? – негромко спросил появившийся в дверях Лёша с кастрюлей.       Пауза длилась, может, с полминуты, а потом Лёша с абсолютно невозмутимым видом вышел из кухни, как будто так и планировал просто зайти, постоять немного на пороге и уйти.       – Э-э… Что? – растерялся Полотенчик, пытаясь постичь природу странной тишины, которую вдруг породили его рассуждения.

***

      – Блин, какой же кайф вечером тренироваться, – выдохнул приятно измотанный Дима.       К вечеру распогодилось, небо прояснилось, и, если отойти подальше от фонарей, освещавших кампусовский стадион, можно было увидеть звёзды. Антон шёл, задрав голову вверх и рассматривая яркие и более тусклые огоньки. Спине было жарко из-за олимпийки, рукавами завязанной на груди, как плащ.       Тренироваться вечером было действительно офигенно. Была совершенно другая, расслабленная атмосфера, чужие голоса и оклики заполняли собой промежутки, когда нужно было молча сосредоточиться, не позволяя повисать неловким паузам. Совершенно не нужно было идти в душ – потому что ведь после тренировки не надо было бежать по делам. Сегодня они отрабатывали пассы, и Дима, хоть и проседал в сноровке, очень старался и очевидно в удовольствие.       – Вот это просто, блин… – Дима тоже задумчиво смотрел в небо, пока они возвращались к общежитиям, где уже почти все окна светились жёлтым. – Это просто мечта. Выйти вечером развеяться, попинать мяч. Сейчас бы ещё зарулить на какую-нибудь заправку, как в американском фильме, купить газировку – и вот! И вот она, кайфовая жизнь.       У Антона невольно потеплело в груди. Он тоже любил вечерние тренировки. Они и правда были именно такими, как описал Дима: чтобы развеяться, проветрить голову, пошутить, пообщаться с ребятами. Забавно было то, что Дима, наверное, не совсем понимал, по чему в действительности он скучает, – зато Антону было не понять, как сильно Дима скучал. Так же, как Антон наверняка не знал, чему он завидует в Димином детстве, когда родители заставляли его заниматься кулинарией, а Дима его эту зависть мог понять, разве что, логикой, но не душой.       – Кстати, слушай, – Антон задумчиво нахмурился, – а вот ты говорил, что тебе не нравилось, когда тебя учили готовить?       Теперь вдруг вспомнилось, как сегодня днём он повенчал Диму с кулинарией, а ведь с его историей это как будто бы не вязалось.       – М-м, да вообще было по-разному, – Дима ответил неопределённо. – Но и что не нравилось, было, ага.       Антон немного смутился, неуверенный, хорошей ли будет идеей задать вопрос, который внезапно засвербил не то в голове, не то на языке, не то вообще где-то рядом с Антоном, вне тела, зато весьма ощутимо:       – А почему ты тогда пошёл в кулинарный? – И, только освободив звуки последнего вопроса с языка, испугался, что вот это-то точно было лишним: – Заставили?       К счастью, Диму это не задело:       – А-а, да нет. Кухню-то я люблю. Кондитеркой, конечно, меня долбили – вот с её, ну, так, не ссусь кипятком. А в целом, готовить-то классно, да и получается у меня неплохо. Я поступил, потому что хочу переучиться на горячий цех. Ну… в идеале, конечно, надо целиться на шефа, но начинать надо с чего-то. И потом, всё равно ведь каждый шеф специализируется на чём-то конкретном. А горячие блюда – это кайф. Там всякие нужно туши разделывать, применять силу… Ну, в кондитерке тоже, конечно, сила нужна, но тем не менее.       – А-а, – теперь паззл сложился. – Да, крутая идея.       – Ага.       Они поднялись на огромную, шириной во всё здание площадку-крыльцо перед общежитием.       – Слушай, – Дима залез в карман. – Не постоишь со мной? Я покурю.       Антон развязал рукава олимпийки и, несмотря на то, что после их тренировки всё ещё было жарко, всё-таки надел её и тоже расстегнул молнию на кармане:       – Я даже вместе с тобой покурю.       Дима приподнял брови, зажигая зажатую между губами сигарету, и прошепелявил:       – Ого. А я жумал, ты сфоршмен?       Антон затянулся, щёлкая зажигалкой, и язык щекотнул горьковатый вкус дыма. Этот вечер был действительно славным. Он медленно выдохнул и только потом убрал в карман сигаретную пачку со сложенной внутрь зажигалкой.       – Я спортсмен, но так, знаешь… – шёпотом усмехнулся на новом выдохе. – В меру.       – Понятно, – житейски улыбнулся Дима.       И они курили. И оттого, что на крыльце они стояли только вдвоём, было одновременно чудесно и неловко. Ветер трепал университетские флаги на флагштоках и путался в волосах, откуда-то с нижних этажей доносились негромкие звуки музыки. Антон вспоминал слова Полотенчика, о том, как, по его мнению, Дима на него смотрит, и навязчиво мельтешила мысль, что наверняка он ошибся. А с другой стороны, невероятно хотелось, чтобы это оказалось правдой. Потому что Дима… Дима был классным. Не только на кухне – вообще. Незаметно притягивал каким-то ненавязчивым комфортом, спокойствием… Но спокойствием не таким отстранённым, как у Лёши. Другим. Как будто Дима всё, о чём переживает Антон, уже знал, через всё это уже проходил и просто принимал – только без дистанции, не возвышаясь, а находясь вот так, поблизости, почти рядом.       Из размышлений вырвали внезапно накатившие мурашки осознания того, что Антон не заметил, как задумавшись залип на Диму. Они стояли и снова смотрели друг на друга почти так же, как три дня назад в душевой. И Дима как будто бы не то растерялся, не то колебался в намерении что-то сказать. И в этом замешательстве ещё отчётливее заметался даже не в мыслях, а, скорее, в чувствах вопрос: прав был всё-таки Полотенчик или нет?       На этот раз первым разорвал неловкость Антон:       – Будешь жвачку?       – Давай, – Дима подставил руку. – Мятная?       Антон действительно случайно коснулся его ладони кончиками пальцев:       – Виноградный лёд.       Дима взял жвачку пальцами и положил в рот:       – Кайфовая…