Hey, Sharpshooter

— Значит Сириус. Римус вздрогнул и непонимающе уставился на Доркас. Она откинулась на спинку стула, крутя в руках кулон на серебряной цепочке, ее темный взгляд с широко распахнутыми глазами можно было бы счесть за невинное любопытство, если бы Римус не знал, что она имела в виду. В их углу библиотеки было тихо, слишком тихо, чтобы она говорила такое, устроившись за многочисленными книжными шкафами рядом с окном, пропускавшим в помещение вечерние лучи солнца. Доркас смотрела на него так, будто поймала его с поличным, и он хотел бы притвориться, что не расслышал ее, но с каждой секундой ее взгляд принимал все более вопросительное выражение. — М? — уклончиво промычал Римус. Он молился Богу, чтобы жар, подбирающийся к щекам, не был так заметен, как ему казалось. — М? — повторила она и расплылась в улыбке, когда Римус кинул на нее невыразительный взгляд: — Не делай так. — Я ничего не делаю! — она цокнула и прищурилась, бездумно перебирая кулон. — Ты слишком чувствительный… — Я не чувствительный, — отрезал Римус. — Прекращай, дописывай уже свое эссе. Не верю, что ты уже закончила. — Ох уж этот учительский тон, Римус, — она посмеялась, подпирая рукой подбородок. — Чувствительная тема? — О боже мой, — вздохнул он, отодвинул свой ноутбук и закрыл лицо руками, в надежде, что они охладят горящие щеки. — Да не чувствительная это тема.  — Кажется, тебя это очень даже волнует. — Да что с тобой, блять, такое? — Римус поднял голову и нахмурился, глядя на нее. Она тихо посмеялась, что все ещё было слишком громко для библиотеки, что еще больше раздражило Римуса. — Что плохого я тебе сделал? — Я просто указываю тебе, — сказала она все еще улыбаясь, — на то, что ты, кажется, проводишь довольно много времени со своим «просто другом», — она вскинула руки вверх в знак поражения: — вот и все. — Мы виделись всего лишь, типа, раз пять или шесть, — брови Доркас недоверчиво изогнулись и она закатила глаза. — Я просто иногда бегал с ним утром, когда у меня не было тренировок. Мы и так бегали почти в одно и то же время, не то чтобы я подстраивался под него, — он бездумно смотрел перед собой, вытягивая нитку из кромки свитера под столом, по всему его телу разливалась тревожность, и в груди просыпалась готовность защищаться. — Просто ему не нравится бегать, он сказал, что ему бы помогло, если бы с ним был кто-то, кому можно пожаловаться. — Да, Сириус любит пожаловаться, — добавила Доркас, и Римус не смог удержать смех. — Да, — он улыбнулся, пытаясь скрыть это рукой и отвлеченно печатая что-то на ноутбуке. — Да, это точно. Сириус очень много жаловался. В утро их первой встречи три недели назад, Сириус недовольно плелся по лестнице в 5:31 с самым злым, раздраженным, очаровательным лицом. Он хмурился, уголки розовых губ были опущены вниз больше, чем обычно, и он встретил Римуса с самым отчаянным, жалким вздохом, когда дошел до конца коридора.  — Я хочу умереть, — пробормотал он в знак приветствия, прикрываясь глаза и немного покачиваясь вперед-назад, и дыхание покинуло легкие Римуса. Кончик его носа покрылся светлым, розовым румянцем от утреннего мороза, его волосы были завязаны сзади, несколько прядей выбивались и обрамляли лицо, остальные же вились сзади, открывая обзор на серебряный пирсинг в ушах. Он стоял слишком, слишком близко к Римусу, чтобы тот мог нормально дышать, настолько, что он с легкостью мог рассмотреть блеклую родинку под левым глазом и еще одну рядом со скулой, ближе к уголку рта. Он практически тонул в очередном темно синем худи, на несколько размеров больше его самого. Взгляд Римуса проскользил к открытой бледной шее и наткнулся на еще одну родинку прямо над пульсом, и, кажется, ему стоило остановиться немедленно… — Пойдем, — быстро сказал он, с слишком явным напряжением в голосе, чтобы вообще об этом беспокоиться, и так они начали их первую пробежку. Сириус держался неплохо, лучше, чем Римус ожидал от него, и бежали они в относительной тишине, прервавшейся презрительным ворчанием Сириуса где-то около третьего километра и внутренним криком Римуса «черт черт черт» каждый раз, когда он смотрел налево. Но чем чаще они встречались, тем больше Сириус заявлял о своем крайнем отвращении к их утренним тренировкам. Прошло всего лишь десять минут на их третьей пробежке, как он начал выражать недовольство, впопыхах выразительно проклиная все вокруг себя. С каждым разом, когда Римус на него оглядывался — что, признаться честно, он делал часто — Сириус хмурился все больше и больше. — Я сейчас спрыгну с этой долбаной дорожки, — выдохнул он после трехминутного монолога с угрозами в сторону своего тренера. — Я лучше переберусь через ограждение над баскетбольным полем, спрыгну и сломаю ноги, чем еще хоть раз побегаю здесь… — Сириус, — Римус прервал его. — Что? — Пожалуйста, — начал он, глядя налево и осуждающе качая головой, несмотря на колющее обожание в груди при виде хмурящегося Сириуса. — Заткнись. Римус ждал, что Сириус съязвит, или снова пожалуется, или выдвинет целую тираду о том, как его достал бег, но вместо этого он рассмеялся. Это не был один из тех коротких, громких смешков, звучавших на балконе Лили: это был восторженный смех с оттенком удивления. — А то что? Римус замялся, с утра совсем неготовый к подобному стебу, и вспомнил, что с Сириусом его сомнения были под запретом. — Или я сам столкну тебя с этой дорожки. И вот он снова смеялся: этим легким, певучим тоном, очевидно слишком ярким и милым для их времени суток, и его щеки теперь полностью покрылись румянцем, и он был таким ужасно невероятным. С того момента каждая их пробежка была одинаковой: Сириус жаловался, Римус шуточно-грубо отвечал, и Сириус смеялся.  — Если честно, мне с трудом верится, что ты справляешься с его нытьем, — сказала Доркас, вытягивая Римуса из одного приятного воспоминания, где Сириус днем ранее схватил его за руку в середине третьего километра, настаивая на том, что он был «в секундах от смерти, Римус, черт побери, остановись». — Я не возражаю, — легко признался Римус, слишком поздно замечая блеск издевки в глазах Доркас. — Ты не возражаешь? — повторила она, снова опираясь на стол, широко улыбаясь и кидая на него удивленный взгляд. — Тебя раздражает буквально всё, но ты не возражаешь, когда дело касается Сириуса? — Меня не раздражает все. — На прошлой неделе ты двадцать минут жаловался нам с Лили на то, что кто-то кашлянул дважды на твоей лекции по истории. — И? — он запнулся, пожимая плечами — Я имею в виду… он прервал преподавателя прямо в середине предложения, когда она говорила что-то, чего не было на слайде, и я никогда не узнаю, что она говорила, потому что он выбрал именно этот момент, чтобы… — Римус, — остановила его Доркас, поднимая руки и сдерживая улыбку, будто она пыталась утихомирить сумасшедшее животное и находила всю эту ситуацию невероятно смешной, — расслабься. Все нормально, если он тебе нравится. — Не говори так, — умолял он, встречаясь с ней глазами и смеривая ее тяжелым взглядом. — Я серьезно, не надо. Она улыбнулась: — Ты серьезно?   — Отвали, — прошипел он, — Боже, отвали нахрен… — Это мило! — улыбнулась она. — Правда, Римус, это так очаровательно, что ты запал на… — Я не запал, — умоляюще произнес он. — Я просто… я знаю его всего несколько недель! — Это не важно! Он может быть тебе интересен, и тебе не должно быть за это стыдно… — О боже мой, Доркас, пожалуйста, — Римус снова накрыл лицо руками, — умоляю тебя, остановись. — Хорошо, слушай, — приказала она. Он выглядывал на нее, терпеливо ожидая ее следующих слов, — я знаю, что ты отвык от этого, и что у тебя есть определенные сложности с парнями из команды… Римус предупреждающе посмотрел на нее, и она подняла руки вверх в жесте защиты: — Просто говорю, что я знаю. Но хочу, чтобы ты знал, что ты тоже можешь наслаждаться чувствами, приходящими с влюбленностью, без страха или вины на твоем пути. Если ты не хочешь, ты не обязан начинать с ним что-то серьезное, главное, чтобы тебе было хорошо. — У нас с ним ничего не будет, — посмеялся он без капли юмора. — Почему ты так думаешь? Он смерил ее невыразительным взглядом и опустил руки: — Доркас, как ты вообще себе это представляешь? — Только не говори, что ты сейчас критикуешь себя.  — Я не критикую, просто это правда, — на это Доркас закатила глаза, откинулась обратно на спинку стула и тяжело вздохнула, глядя в потолок. — Ну честно. Я только сейчас начал формировать полноценные предложения в его присутствии, и я не собираюсь испортить все, убеждая себя что когда-нибудь… я имею в виду, он… — он показательно повертел рукой в воздухе: — он. Поверь мне, у нас ничего не будет. — Иногда я думаю, что ты безнадежен, Римус. Правда. Либо это, либо ты абсолютно не знаешь себе цену, — вздохнула она, прежде чем выпрямиться и пододвинуть ноутбук ближе к себе. — Я не собираюсь тебе потворствовать, или пытаться переубедить, чтобы ты сделал первый шаг, или пытаться свести вас… — Спасибо? — резко оборвал ее Римус. — Но, — продолжила она, демонстративно выгнув бровь, — я просто хочу тебе сказать, что Сириус обычно не такой тихий и осторожный, каким он был в ту ночь у Лили, — она подняла взгляд на Римуса, следя за его реакцией: он замер на своем месте, потому что что это сейчас вообще значило? —  и снова вернулась к ноутбуку. — Сам думай, что это значит, но будь я на твоем месте — приняла бы это за комплимент. Римус сидел неподвижно. Теперь он не мог сказать ни слова. Доркас засмеялась, когда он открыл рот и тут же закрыл его: — Что? Мозг сломался? — Доркас. Зачем ты, блять, мне это сказала? — Я ничего такого не говорю! — защищаясь сказала она, пожимая плечами. — Я увижу его через два дня, и сейчас я не смогу выкинуть это из головы, о боже мой… — Римус, я просто говорю тебе, что бы я подумала, если бы была тобой. Я не говорила с ним о тебе напрямую, поэтому не воспринимай мои слова слишком серьезно, я просто делюсь своими наблюдениями…    — Не обсуждай меня с ним, — быстро перебил Римус, наклоняясь ближе к ней и смеривая ее строгим взглядом. — Не обсуждай. — С кем тебя не обсуждать? Лили возникла словно из ниоткуда и приблизилась к ним, огибая край одного из стеллажей, с привычно собранными в пучок волосами, в свитере, определенно принадлежавшем Джеймсу. Она опустила сумку на стол и отодвинула стул рядом с Доркас, с интересом глядя то на нее, то на Римуса. — Ни с кем, — отрезал Римус, когда Доркас ответила: — С Сириусом. Глаза Лили тут же округлились, и она перевела взгляд на Римуса, хитро улыбаясь: — О? — протянула она, и ему резко захотелось провалиться под землю. — Нет, — быстро сказал он, останавливая дальнейшие вопросы поднятой вверх рукой. — Нет. Лили, это ничего не значит. И это не обсуждается.  — Что-то не похоже, — протянула она, садясь рядом с Доркас и широко ей улыбаясь. — Он не хочет с нами делиться, — просто бросила Доркас. — О боже, я пошел, — Римус уже потянулся за ноутбуком, чтобы очень некрасиво сбежать, когда Доркас взяла его за руку: — Нет, стой, мы больше не будем, — засмеялась она. Римус скептически взглянул на нее, когда Доркас пожала плечами: — Все, тема закрыта. Давайте закончим нашу работу. Мне нужно, чтобы ты просмотрел мои последние две страницы. Римус с сомнением опустился обратно и заметил, как девушки переглянусь: это определенно означало, что позже они еще вернутся к этой теме, но уже без него. Если потом Лили и Доркас все же обсуждали причину его нервного состояния и отвлеченности, то они никак этого не показали. Ему не переставали напоминать о «свиданиях» с Сириусом, и он не мог не думать об этом всю следующую утреннюю тренировку, и мысли о нем не покидали его до конца дня. Это уже почти вошло в привычку: нетерпеливое ожидание и отсчет секунд, минут и даже часов до заветных 5:30.  Доркас не преувеличивала: прошло действительно много времени с того момента, как Римус проявлял к кому-то хотя бы интерес. Переезд в Бостон больше трёх лет назад с только-только разбитым сердцем привел его к «затворническому» образу жизни, и на протяжении всех лет учебы он был намерен не повторять своих ошибок, приведших его к данному состоянию: после длительного периода привязанности к одному человеку ему пришлось начать жизнь с чистого листа, по кусочкам собирать раненое в Колорадо Спрингс сердце в страхе, что у него никогда не получится завершить начатое. Перестраиваться означало не выходить лишний раз из дома, игнорировать флирт в тех редких случаях, когда кто-то проявлял к нему интерес, и давать всем однозначный отказ на любые предложения, имеющие хоть малейший намек на отношения. Не то чтобы он привлекал к себе много внимания: всего несколько быстрых интрижек в течение второго курса, когда он позволил себе чаще ходить на вечеринки, интрижка длиной в месяц со старшекурсником из команды по гребле и неловкое полу-расставание в середине весны с парнем из театрального, который думал, что если у них был секс один раз — можно было считать, что они уже встречаются. За время нахождения в Бостоне в какой-то момент Римус снова почувствовал себя человеком, будто он мог продолжать жить без постоянного отчаяния из-за неразделенной любви, как было в восемнадцать. Он ходил на лекции, учился и играл в баскетбол. Эта рутина казалась безопасной, предсказуемой, и у него все получалось легко. До определенного момента. Даже несмотря на то, что он совсем не хотел этого признавать, Римус был напуган. После долгих лет одиночества и лишения себя компании, его резкая заинтересованность Сириусом ощущалась сочетанием чего-то пугающе знакомого и абсолютно нового. В первые секунды, когда он увидел Сириуса, его жизнь выбилась из привычного ритма: в осторожно выстроенной стене между ним и окружающим миром появилась трещина, и она грозилась вот-вот разрушиться.  Быть уязвимым было неприятно, и чувствовать, что его знают, было ещё неприятнее; поэтому Римус убеждал себя в том, что Сириус ему не интересен: не важно, что его к нему магически тянет и что он такой прекрасный. Проблема в том, что Римус терял контроль над собой в присутствии Сириуса. Каждое утро он шел в зал с намерением держать с ним дистанцию, говорить только про необходимости, быстро собирать вещи и так же быстро возвращаться домой — в безопасность и одиночество. Но вот Сириус тяжело поднимается по ступенькам, всегда сонный, и мягкий, и злой из-за раннего подъема, и Римус тот час же забывал обо всем, кроме него. Всю ночь после «ссоры» в библиотеке он провел, обдумывая слова подруги. «Он может быть тебе интересен, и тебе не должно быть за это стыдно.» И она была права. Он напуган и даже спустя года ощущал странное чувство преданности к человеку, разбившему его сердце. Половину детства и всю старшую школу он потратил впустую, отчаянно влюбившись в мальчика, которому было на него в лучшем случае все равно и противно — в худшем. Мальчик, ставший его первым поцелуем, первой любовью, всем первым, но который постоянно лгал, изменял и имел плохую привычку ломать его снова и снова, каждый раз возвращаясь, как только ему становилось одиноко. С их последнего разговора прошли годы: и, если честно, Римус не планировал когда-либо связываться с ним снова: в нем осталось лишь чувство отвращения и легкой злости. Но, несмотря на это, его не покинуло чувство вины. Вина — последнее, что связывало его с человеком, когда-то любимым им, с тем, кто забрал эту любовь и уничтожил без капли сожаления. Осталась только вина. И Римус хотел бы, чтобы она исчезла вместе со всем остальным. Поэтому он уставился в потолок, разглядывая каждую трещинку в штукатурке слева от окна до самого утра, и решил не рассказывать Доркас о том, что она все таки права. Ему правда может быть кто-то интересен. Ему можно с нетерпением и тревожностью ожидать заветные 5:30, отсчитывая секунды до встречи с Сириусом. Ему можно наслаждаться присутствием человека, к которому тянуло его заплатанное сердце, и ему можно не чувствовать вину за это. Кроме того, как и сказала Доркас, его встречи с Сириусом и чувства к нему могли просто осветлять его дни, быть чем-то, чего он с нетерпением ждал, не более. Это не должно становиться чем-то большим.   * * *  В ту пятницу Сириус впервые пришел раньше. Римус завернул за угол коридора на втором этаже спортзала, и застыл на месте при виде Сириуса, сидящего на полу у стены, прижав колени к груди и листая что-то в телефоне. На нем был слишком большой чёрный худи, волосы собраны сзади, и только несколько непослушных прядей обрамляли его лицо. Его лицо было закрыто рукой, но Римус все же рассмотрел мягкую линию переносицы и поочередно постукивающие по щеке пальцы: на этот раз с синим лаком.   Римус правда, правда пытался радоваться странному чувству в животе.  Сириус услышал его шаги и поднял взгляд наверх, тяжело вздыхая и убирая телефон. — Не хочу, — протянул он, опуская голову на сложенные на коленях руки, наблюдая за Римусом, когда тот облокотился о стену напротив. — Может пропустим? — Сириус, ты говоришь так каждый день, — ответил Римус, пытаясь скрыть улыбку, появляющуюся при виде искреннего презрения на лице парня. Широко распахнутый грустный взгляд, сведенные к переносице брови и опущенные уголки губ сформировались в его типичную хмурость. Неизвестно, по какой причине эта эмоция становилась очаровательной, когда появлялась на лице Сириуса. — И каждый день я отвечаю одинаково. — Да, но сегодня это другое. — Почему это? — Потому что я очень, очень не хочу. — Разве это не то же самое, что ты говорил в среду? — Нет, нет, — он отрицательно покачал головой, — в среду я сказал что я очень не хочу. Сегодня я очень, очень не хочу.  — А, — Римус кивнул, сдаваясь перед Сириусом только потому, что его глаза казались чем-то невероятным в полутьме коридора, и он пытался найти предлог, чтобы подольше удержать его взгляд, — значит между ними есть разница? — Большая разница, — серьезно кивнул Сириус. — Огромная. — Да? — Римус наклонил голову набок и прищурился, глядя в конец коридора. — И какая же разница между очень и очень, очень? Сириус засомневался, на секунду теряясь, что случалось нечасто. Он долго смотрел на Римуса, будто ответ должен был появится в пространстве перед ними, и он стал чувствовать, как загораются его щеки, когда Сириус сдался и коротко вздохнул: — Я не знаю, — протянул он. — Просто не хочу. Не заставляй меня.  — У тебя уже лучше получается, — попытался подбодрить Римус, но Сириус сердито взглянул на него: — Как ты смеешь так говорить, — проворчал он, но Римус не сдержался и рассмеялся: — Как я смею говорить, что у тебя получается лучше? — Я не хочу хорошо бегать. — А я и не говорил, что ты хорошо бегаешь. От услышанного Сириус в удивлении раскрыл рот: — Это было грубо, — выдохнул он, после нескольких секунд тишины. — Ты слишком грубый, Римус. — Разве ты не сказал, что не хочешь хорошо бегать? — Да, но я не хочу, чтобы ты говорил, что я плохо бегаю. — Я не говорил, что ты плохо бегаешь. — Ты это подразумевал. Римус не смог удержаться от улыбки:  — Ты тянешь время.  — Именно, — Сириус попытался сохранить равнодушное выражение лица, но при виде его с трудом скрываемой улыбки, грудь Римуса наполнилась легкой, воздушной радостью, и ему пришлось прикусить щеку, чтобы не расплыться в улыбке. Сириус издал раздраженный звук, когда понял, что его разоблачили: низкий и жалобный, он сразу нашел укромное место в памяти Римуса, и тот непременно воспроизведет его в голове ещё несколько раз после тренировки. Римус являлся примером невероятной силы, стоя, облокотившись о стену, и игнорируя резкие тени от лампы, подчеркивающие щеки и челюсть Сириуса. — Пойдем, — позвал он не терпящим отказа тоном, кивая в сторону беговой дорожки, и Сириус тяжело вздохнул, закатил глаза и вскинул руки в воздух. Римус наблюдал за ним несколько секунд, когда осознал, что он должен помочь ему подняться, и он правда заслужил хоть какую-то награду за то, что смог сохранять достаточно нейтральное выражение лица, в то время как в его голове зарождался хаос. Способность оставаться спокойным, разговаривая с Сириусом, — это единственное, что у него нормально получалось, спасибо, — а вот касаться его однозначно не входило в планы Римуса сегодня или вообще когда-либо, и он не думал, что в данный момент сможет сформулировать хотя бы одну полноценную мысль, как бы он ни пытался. «Я просто возьму его за руку, только и всего,» — думал он, подходя к Сириусу. «Это не так сложно, боже, Люпин… соберись.» Когда он подошел ближе, что-то внутри живота неприятно потянуло от следящего за ним взгляда Сириуса, от того, как он приподнял подбородок и чуть улыбнулся. Пиздец, это совсем не то, на что он рассчитывал ранее утром. Он протянул руку, и пальцы Сириуса обвили его ладонь: они были холоднее, чем он ожидал, но все равно красивые — длинные и тонкие. Естественно, даже его руки были идеальны, он должен был догадаться раньше. Он быстро отвел взгляд, когда бледные с синим лаком пальцы коснулись его кожи, от чего его сердце забилось пугающе быстро. Эти мысли на задержались в его голове надолго. Через секунду он уже тянул Сириуса вверх, и теперь тот стоял слишком близко, ближе, чем когда-либо до этого. И блять, внезапно Римус осознал, что макушка Сириуса доходила точно до уровня его носа, и он мог бы с легкостью протянуть руку, коснуться подбородка прямо над едва заметной родинкой, не покидавшей его мысли, наклонить его голову назад, и ему понадобилось лишь податься вперед… — Давай покончим с этим, — слегка высокомерно произнес Сириус, отпуская руку Римуса, проходя мимо него и направляясь к дорожке, отчего Римусу пришлось на секунду остановиться. У него, кажется, закружилась голова. Он не мог забыть ощущение касаний холодной тонкой руки Сириуса. Как бы он ни старался, он не мог избавиться от картинки его серых, подобных холодной стали и светлым штормовым облакам, глаз. — Римус, — кажется, позвал его Сириус, идя спиной вперед и призывающие улыбаясь: — я все еще не против уйти, если ты хочешь. Римус выдохнул, покачал головой, пряча руку за спину, когда ему пришлось избавиться от легкого покалывания, и последовал за ним.  — Даже не думай. На этот раз Сириус пробежал полтора километра, прежде чем начать традиционную жалобную тираду. Сначала он продолжительно вздыхал каждые несколько минут, затем стал неоднократно рассыпаться в ругательствах, отправлениях кого-то куда-то подальше и новых, интересных оскорблениях. — Ты в курсе, что ты придурок с садистскими наклонностями? — сказал он задыхаясь, когда они закончили, останавливаясь, чтобы перевести дух. — Страшный, противный, отвратительный придурок-садист. Его щеки покрылись розовым румянцем, и еще несколько прядей упали ему на лицо, и утро у Римуса было действительно очень, очень тяжелым. — Такого я от тебя еще не слышал. Интересно. Сириус передразнил его высоким, с ноющими нотками голосом, отчего Римус непроизвольно засмеялся. Сириус выпрямился и снова согнулся, держась за левый бок и морщась. — Все нормально? — быстро спросил Римус, на что тот кивнул: — Да, — на этот раз он выпрямился медленнее, сосредоточенно потирая больное место и потягиваясь из стороны в сторону. — Вчера потянул мышцу.  — Ты уверен, что это просто растяжение? — скептически уточнил Римус, наблюдая за тем, как Сириус изменился в лице, потянувшись направо. — Не сломанное ребро или что-то такое? Сириус отмахнулся:  — Просто потянул мышцу. Раньше такое уже было. Римус положительно промычал в ответ: — Все равно лучше сходить к врачу. — Римус, это уже миллионный раз, причем одна и та же мышца. Я это чувство наизусть выучил, — он выпрямился и расправил плечи. — Я не падал на спину или что-то в этом роде, просто неудачно приземлил прыжок. И снова Римус ощутил жгучее желание увидеть, как катается Сириус, и он снова отогнал эту мысль. «Сейчас не время, соберись.» — Я однажды сломал ребро и думал, что потянул мышцу, — с этими словами Римус вернул к себе внимание парня. — Несколько лет назад, неудачный прыжок в самом начале. Потом я ещё неделями играл со сломанным ребром и даже не догадывался об этом. Терапевт случайно заметила, я шел к ней по другому вопросу.  — И оно даже не болело? — не веря спросил Сириус. Римус пожал плечами и коротко улыбнулся: — Мне казалось, что это растяжение. Сириус смерил его продолжительным взглядом, прежде чем со вздохом развернуться в сторону коридора. — Боже, окей, хорошо, ладно, я схожу к врачу. Римус улыбнулся, глядя в пол, и по привычке последовал за Сириусом. Что-то теплое и искреннее, похожее на благодарность, расцвело у него в грудной клетке, обосновалось между ребер и с легкостью наполнило его таким счастьем, какого он уже долго не ощущал. Он не был до конца уверен, откуда у него взялись такие чувства, но это был первый день, первый момент, когда он по-настоящему, честно мог назвать Сириуса своим другом, не чувствуя при этом вины за избегание правды. Для него это значило больше, чем он хотел бы, но одновременно он ощущал слишком много нежных и теплых вещей, чтобы подавлять их — потому он выбрал погрузиться в это чувство с головой. Это тепло сопровождало его обычно скучное, однообразное медленное утро. Не прошло и трех часов, как он уже сидел на последнем ряду лекции по прозе девятнадцатого века и не отвлекаясь писал Сириусу, притворяясь, что делает заметки. Сириус Сегодня 8:43  римус  мне нужно тебе кое-что сказать  Он с трудом удержался от улыбки и спрятал телефон под маленький, узкий стол, чтобы ответить на сообщение. Сириус Сегодня 8:43 римус мне нужно тебе кое-что сказать  О боже Что? во-первых я сходил к врачу и ты неправ (!!!) это как раз таки просто растяжение  Это хорошие новости перестань я пытаюсь сказать что я же говорил  О, окей, подожди. Ах, как жаль что у тебя не перелом я тебя ненавижу  А что во-вторых? омг  в общем я провел исследование Господи заткнись прочитал очень интересную статью о том что долгие прогулки имеют такой же кардио эффект как и бег что означает, спасибо что спросил теперь я могу просто ходить, что я очень очень очень люблю, гораздо больше чем бегать черт знает во сколько утра! Сердце Римуса тут же замерло.  Сириус, кажется, стал человеком, встречи с которым Римус ждал на протяжении всей недели, буквально постоянно: на лекциях, на тренировках, дома, в библиотеке — похоже, какая-то часть его сознания беспрерывно вела обратный отсчет до встречи с ним, медленно сменяя часы минутами, минуты и секундами, доходя до момента, когда он снова увидит его. Он долго не мог отвести взгляд от телефона. Что, черт возьми, он должен ответить, чтобы не выдать страх, камнем лежащий у него на груди? Как он должен написать хоть что-то, что не кричало бы «пожалуйста, не избавляй меня от единственного повода увидеть тебя» или «моменты, проведенные с тобой, были самыми счастливыми в моей жизни за долгое время»? Сириус что означает, спасибо что спросил: теперь я могу просто ходить, что я очень очень очень люблю, гораздо больше чем бегать черт знает во сколько утра! Это хорошие новости.   Это звучало ужасно. Тупо, жалко и так, будто он себя жалеет, но Сириус был рад, поэтому Римус не хотел оставлять его сообщения без ответа, не важно, насколько ужасен он был. Он только спрятал телефон в карман и тяжело вздохнул, раздумывая, стоит ли ему прогулять следующую лекцию и не будет ли это слишком драматично, когда он почувствовал вибрацию телефона.   Сириус так когда ты свободен? В смысле? мы идем гулять, римус желательно не в 5.30 утра  А А. Римус пустым взглядом смотрел перед собой, его сердце заметно участило ритм. Сириус все еще хотел его видеть. Черт, Сириус хочет его видеть. Что это значит? Это что-то значит?   Сириус А не спеши Извини  У меня тренировки по понедельникам и средам, матчи обычно в четверг или в пятницу вечером И каждые пару недель я уезжаю на игру в другой город супер тогда давай во вторник в 6.30?   Каким-то образом, как это обычно было с Сириусом, все оказалось очень просто. Теперь главной проблемой Римуса стало абсолютное отсутствие свободного времени. Его вообще практически не существовало в расписании, начиная со второго курса. Но он точно знал, что наверняка найдет время для Сириуса, он обязан был найти. Он бы достал его из воздуха, если бы потребовалось, стал бы спать на пару часов меньше или проверять домашние задания два раза вместо пяти — но он нашел бы время. Сириус тогда давай во вторник в 6.30? Отлично.   Поэтому сейчас Римус пытался не выдать волнения в ожидании Сириуса, стоя под фонарем у здания библиотеки в 6:28 четверга вечера (когда, вообще-то, он должен был заканчивать свое эссе на «Джуд Незаметный») и наблюдая за скрывающимися лучами осеннего солнца, выглядывающими из-за корпуса юридического факультета через дорогу. Всегда, когда он ждал кого-то вот так, в глубине души поднималось нервное чувство, вызывающее напряжение в плечах, дрожь в руках и покалывание в животе. Обычно оно улетучивалось в секунды — что удивительно, — но всегда наступал тот момент, когда Римус хотел развернуться и убежать в обратную сторону. Этот момент наступил прямо сейчас: он наблюдал, как Сириус вышел из-за угла здания студенческого сообщества, и дыхание вдруг будто кто-то перекрыл, оставляя его в тяжелом ожидании. Однако, ему пришлось тут же выдохнуть, ведь Сириус посмотрел на него и улыбнулся, и это было так нечестно. Нечестно то, как холодный оттенок заходящих лучей освещал его лицо, как даже с такого расстояния было заметно голубоватое сияние, мелькающее в его глазах, окрашивающее их в цвета такие, словно он вышел из сна. «Пиздец, — подумал Римус. — Он такой красивый, что это, честно, просто пиздец». Он старательно сохранял выражение лица, стараясь не выдать нетерпение, когда Сириус подошел ближе, поведя плечами от холода, чем вызвал у Римуса смешок. Он тяжело выдохнул, останавливаясь рядом, и, наклонив голову вбок, молча оглянул его: — Я уже начал думать, что ты существуешь только до шести утра. Римус прищурился:  — Ты и вечером меня видел несколько раз. «Я уже начал думать, что нравлюсь тебе только до шести утра,» — подумал он, но, естественно, промолчал. — Но это было… — он пожал плечами, — месяц назад? Я уже начал думать, что мне это приснилось. — Сириус, месяц — это не так уж и долго. — И это говоришь ты. — Куда мы идём? — спросил Римус, пытаясь взглядом найти путь, который мог бы выбрать Сириус для, кажется, очень, очень долгой прогулки. — В общем, вон там напротив реки район, где я обычно гуляю после тренировок, — его настроение заметно улучшилось, как только он начал говорить. — Там очень красиво вечером, и тихо. Машин почти нет, можно пройтись по дороге. — Ты гуляешь там после тренировок? — с некоторым удивлением спросил Римус, следуя за Сириусом, когда тот сделал несколько медленных шагов назад в направлении моста, соединявшего их кампус с Кэмбриджем на другом берегу реки. — Для меня это отдых, — он свернул на узкую дорожку по краю моста. — Не знаю, чем после тренировок занимаетесь вы, спортсмены, — последнее слово он произнес с шутливым высокомерием, — но мне после них часто нужно время для размышлений. Интеллектуальность и все такое.  — Интеллектуальность? — Да. — То есть ночью после тренировки ты ходишь вокруг домов ничего не подозревающих людей, и это делает тебя интеллектуальным? — Именно, — высокомерно бросил он. — Повторюсь, я не понимаю, чем вы, люди, занимаетесь после тренировок, но лично я предпочитаю проводить свои вечера с капелькой изящности и элегантности. — Боже, ты невыносим, — тяжело вздохнул Римус, но не смог сдержать улыбки.  — Просвети меня, — ответил он. — Какими же такими «высокими», наталкивающими на размышление деяниями вы занимаетесь после тренировок, а? — Домашняя работа, — подчеркнуто сказал Римус. — Буквально, нет ничего более наталкивающего на размышление, чем домашняя работа. — Я бы поспорил, что написать какой-то доклад больше наталкивает на мысли, чем прогулка в одиночестве по историческому району, Римус. — Черт, ты невыносим, — он засмеялся, в основном с надеждой услышать смех парня в ответ, и они повернули в сторону Кэмбриджа вдоль реки. По пути Сириус указывал на места, для Римуса еще значения не имеющих: например, угол дома, где его чуть не сбила машина, когда он писал Джеймсу; или бордюр, где он сидел, когда наблюдал за парой, ссорящейся в окне кофейни напротив. Они миновали его ледовую арену: кирпичное двухэтажное здание с стеклянными дверьми и с рядом аккуратно высаженных кустов по обе стороны от них. Обогнув квартал, они направились вниз по тихой жилой улице, состоящей из домов из темного кирпича, разделенных желтыми фонарями и возвышающимися деревьями. «Это идеальный маршрут», — осознал Римус, когда они проходили мимо домов по дороге, укрытой сырыми листьями самых разных теплых оттенков. Было тихо, но не одиноко — красиво оттого, что жизнь на мгновение застыла. Спустя время он уже не имел понятия, где они находились, потерявшись в звуке стука обуви по асфальту, в попытках заглянуть в ярко освещенные, широкие окна, стремясь узнать, какие люди жили в таких замечательных, иногда причудливых маленьких домиках; в неустанном желании взглянуть на Сириуса, который шел рядом. Одна тема разговорами плавно перетекала в другую, периодически прерываясь недолгим молчанием в тишине. Время от времени Сириус комментировал здешние пейзажи, рассказывал, как увидел пожилую женщину, живущую «здесь за углом», держащую в руках тридцать воздушных шаров «как минимум», но большую часть времени они просто шли, смотрели и думали. Римус никогда прежде не находил себя в такой комфортной тишине с другим человеком. К тому моменту, когда они решили возвращаться обратно к университетскому кампусу на другом берегу реки, он не понимал, почему они раньше не начали просто гулять вот так. Зачем вообще нужно было бегать черт пойми во сколько утра, в зале, залитым офисным белым светом, когда можно было просто ходить как сейчас: бесцельно бродить, говоря обо всем и ни о чем, периодически сталкиваясь плечами под золотым светом фонарей, отливающим тени на лице, волосах, руках Сириуса… — О боже мой, — внезапно протянул он, резко останавливаясь и разворачиваясь назад в сторону библиотеки. Он схватил Римуса за руку, останавливая его, и осторожно выглянул из-за его плеча.  — Что ты делаешь, — спросил Римус, очевидно веселясь, и повернулся лицом к Сириусу, когда его сердце внезапно замерло: парень обеими руками сжал его плечи, прямо над сгибом локтей, и держал его так, чтобы тот не двигался. Он, спотыкаясь, сделал полшага вперед, но Сириус стоял не шелохнувшись.  — Короче, — начал он, указывая взглядом куда-то за спину Римуса. Он прикусил губу: ужас, ему нельзя так делать в присутствии Римуса — и снова выглянул из-за его спины, прежде чем тяжело вздохнуть: — в общем… вон там идет парень, с которым мы несколько раз встречались в прошлом месяце, — быстро объяснил он, и у Римуса неприятно скрутило живот. — Он мне не нравился, но я нравился ему, и я пытался мягко дать ему это понять, но теперь он абсолютно уверен, что мы должны начать встречаться в ближайшем будущем, чего я делать, естественно, не собираюсь, — Римус вопросительно посмотрел на него с нескрываемой улыбкой, на что Сириус твердо ответил: — Нет, определенно точно нет. — Я полагаю, он идет сюда? — Ага, — выдохнул Сириус, поднимаясь на носки и выглядывая из-за плеча Римуса. — Да, именно, идет к нам. — Окей, — Римус хотел развернуться обратно и посмотреть: ему было крайне любопытно узнать, как выглядит бедный парень, которому так ужасно не повезло оказаться отвергнутым Сириусом, — когда Сириус сильнее сжал его плечи и тихим, тонким голосом протороторил:  — Нет, нет, нет, не смотри! — Боже, — протянул Римус.  Сириус удивительно крепко держал его на месте, и Римус хорошо держался, игнорируя реакцию своего тела на прикосновения. «Сейчас не время.» — Почему ты так странно себя ведешь? — не отводя взгляда спросил он, наслаждаясь видом взволнованного Сириуса, отчасти недовольный тем, что не он был причиной такого состояния. — Я не странный, это ты странный, — прошипел он в ответ, и Римус не смог не засмеяться. — Заткнись. О боже мой, у нас мало времени… — В чем дело? Просто пройдем мимо него, и все будет… — Нет, нет, он захочет остановиться поговорить, — тихо и настойчиво проговорил Сириус с широко распахнутыми глазами, — а я не хочу с ним говорить, Римус, мне нужно, чтобы ты помог мне. — Как я могу тебе помочь? Сириус резко пожал плечами и быстро помотал головой, глядя на Римуса с паникой в глазах: — Я не знаю, блять, просто… веди себя как-нибудь странно, или что-то такое. — Вести себя странно? — Сириус зажмурился и нетерпеливо простонал ответ. Римусу показалось, что это не должно казаться ему таким смешным, как он подумал.  — Я не знаю! — протянул Сириус. — Странно так, как ты ведешь себя сейчас?  — Римус, я сейчас волосы тебе повыдираю… — Ладно, ладно, — он засмеялся, на секунду останавливаясь на мысли о руках Сириуса в его волосах и тут же отгоняя ее подальше в подсознание, чтобы еще вспомнить об этом позже. Он медленно взял руки Сириуса и убрал их со своих, испытывая свою удачу и держа на несколько секунд дольше, чем полагалось. Сириус все еще смотрел на него как прежде, только теперь он был сосредоточен только на нем.  Римусу на секунду показалось, что это было чем-то большим, чем просто неловкое столкновение с недо-парнем Сириуса. — Все будет нормально, — убедительно сказал он, — мы побудем странными, и он даже не захочет с нами говорить, и мы просто уйдем, — Сириус отрывисто кивнул, резко останавливаясь, когда Римус наклонился к нему и заговорил тише: — Но если он пройдет сейчас мимо нас и услышит, что мы говорим про него, разве он не подумает, что у него ещё есть шанс? Поэтому давай просто пойдем дальше. Сириус снова кивнул. Его плечи немного расслабились, опустившись, и Римус нехотя, но все же отпустил его руки. Они были холодными: он хотел бы и дальше держать их в своих, теплых, чтобы согреть каждый аккуратный тонкий палец. — Ладно, — выдохнул Сириус. Он расправил плечи и вернулся к той бесконечно самоуверенной и непоколебимой версии себя, к которой так привык Римус, и они продолжили свой путь. В такое время они редко встречали людей, идущих навстречу им, но «бывшего» Сириуса он бы узнал из толпы: это был четртов Бен. Римус встречал его несколько раз в прошлом году. Он был одним из друзей Лили, или Доркас или еще кого-то, и он был одним из самых невыносимых людей, которых Римус когда-либо встречал. Он никогда не забывал упомянуть о своих летних стажировках в инвестиционных компаниях, о своем портфеле акций и о долбаной криптовалюте — в общем обо всем ужасном, раздражающем и отвратительно скучном. Римус не просто не общался с Беном: у него едва хватало терпения находиться в его компании, и сейчас оно медленно иссякало с каждой секундой, когда он приближался к ним с лицом, озаренным улыбкой при виде Сириуса. Страшное собственническое чувство охватило Римуса, мышцы челюсти и плеч неприятно свело, и он быстро отогнал это чувство. «Нет», — подумал он. Сириус не его. Он это знал. Но это не запрещало ему испытывать раздражение, когда Бен улыбался Сириусу, странное удовольствие, когда улыбка немного искривилась при виде Римуса. — Привет, Сириус, — слишком громко позвал Бен, замедляя шаг и подтверждая опасения Сириуса о том, что он остановится и начнет разговор. — Привет, Римус, — быстро добавил он с натянутой улыбкой, и Римус боковым зрением заметил, как Сириус повернулся к нему лицом. — Привет, — равнодушно ответил Римус, внезапно желая сделать именно так, как изначально хотел Сириус: развернуться и уйти. Бен переминался в ноги на ногу. В тот же момент стало очевидно, насколько ему нравился Сириус — здесь Римус не мог его винить, — и он, очевидно, искал причину, по которой Сириус гулял вместе с Римусом вечером четверга, без сумок и книг, которые были бы у них, если бы они шли из библиотеки или с лекций. На секунду все эти предположения можно было прочитать с его лица, но Бен быстро взял себя в руки: — Что вы здесь делаете? — спросил он Сириуса, все ещё пытаясь придать голосу уверенный тон. Римус едва сумел не скривить лицо, хотя ему очень хотелось. Однако обещание Сириуса вырвать ему волосы не очень хотелось исполнять в жизни.  Сириус натянул улыбку: — Просто гулям. — Куда-то идете? — снова задал вопрос он, на секунду глядя на Римуса, отчего Сириус нервно зашевелил пальцами. — Просто, эм… мы… — он беспомощно взглянул на Римуса, но тот сам не знал что делать в такой ситуации: Бену бы точно не понравилось, скажи он хоть слово, поэтому он просто нервно пожал плечами. — Да никуда, в общем то. Это типа тренировки, ну, знаешь… кардио. Для фигурного катания. Эм… это моя тренер предложила. В эту секунду Римус осознал, что еще никогда не слышал, чтобы Сириус запинался. Он подавил старающийся вырваться наружу смех, и очень кстати, ведь за это ему могло бы влететь прямо там, где они стояли сейчас.  — О, — Бен кивнул, все еще пытаясь скрыть свое негодование. — Это правильно. Я думаю, выходить на улицу полезно. О, вся эта ситуация выглядела печально. Римус физически не мог больше на это смотреть, поэтому он стал по чуть-чуть обходить Бена. Парень снова пустился в свой монолог о чем-то не имеющим смысла, вроде важности занятия спортом вне дома, и не заметил, как Римус развернулся и направился в сторону, откуда Бен пришел. Сириус панически взглянул на него, когда тот уже был за плечом их общего «друга», видимо решив, что его оставляют с ним одного, и едва заметно покачал головой. Римус поймал его взгляд, остановился и кивнул на тротуар за Беном: он не хотел, чтобы Сириус думал, что тот действительно уходит, слишком растерявшись, чтобы выйти из этой ситуации с достоинством. «Давай, — подумал он, — ты сможешь». Бен все продолжал говорить: единственное, что Римус в нем уважал, так это способность развивать мысль, — а Сириус мялся с ноги на ноги, пока не последовал примеру Римуса и тоже начал понемногу отходить от него. — Так… — перебил он, — мы тогда пойдем, но, эм… — Сириус указал на дорогу перед ними и резко взял Римуса за руку, разворачивая его и махая рукой через плечо: — Рад был увидеть тебя! — закончил он высоким нервным тоном, будто задавая вопрос, а не прощаясь. — Да, эм… я тоже! — крикнул Бен, поднимая руку вверх, и Римус приложил нечеловеческое усилие, чтобы тут же не засмеяться, когда Сириус вернул взгляд вперед, в панике широко раскрыв глаза. — Пока, Бен! — крикнул Римус, и, внезапно, все показалось ему до ужаса смешным, и Сириус кинул на него пристальный взгляд. Он подождал пару секунд, обернулся назад, и, убедившись, что их не слышно, толкнул Римуса в плечо. — Твою мать, ты знаешь Бена? — спросил он, и Римус не удержался от тихого смеха: — Я не знаю Бена, — легко ответил он, — просто пересекались с ним пару раз. — Как? Где ты его встретил? — он буквально чувствовал интерес Сириуса: тот уже шел ближе, чем раньше, поглядывая то на Римуса, то на дорогу впереди. — Я не помню, — ответил он. — Наверное, как-то через Лили? Где-то год назад. — Ты знал Бена целый год? — Сириус, ради бога, я не знаю Бена. Я даже не хочу его знать.  — Он тебе не нравится, — не спросил, а сообщил Сириус. Он широко улыбался, ярко и ослепительно. Римус засомневался: — Не то чтобы он мне не нравился.  — О боже мой, да ты ненавидишь его. — Я не ненавижу его! — Ты так сильно ненавидишь его! — Сириус схватил его за локоть — господи, он слишком часто так делал, — потянув его с достаточной силой, чтобы тот наклонился в сторону. — Неправда! — засмеялся Римус, скидывая руку Сириуса и восстанавливая равновесие, к сожалению замечая, что он бы хотел вернуть его руку обратно. Его мозг совсем не кстати подкинул мысль о том, что ему нравилось ощущать прикосновения холодных пальцев Сириуса к коже, нравилось то, как крепко они сжимали руку Римуса, возможно, до такой степени, что оставляли после себя белые следы в доказательство того, что он жив и реален — а не фикция, рожденная его воображением. — Почему ты ненавидишь его? — весело спросил Сириус. — Из-за его криптовалют, да? Скажи, скажи, скажи, Римус, ты обязан сказать мне. Римус тихо рассмеялся и прикоснулся к руке Сириуса, от чего его живот сильно скрутило, но, когда он понял, что Сириус все еще с нетерпением во взгляде ждет его ответа и ничего страшного не произошло, то решил, что хотел бы коснуться его снова.  — Ну, в прошлом семестре он пытался объяснить Доркас, что такое невзаимозаменяемые токены, и она ужасно разозлилась.  — Не может быть, — Сириус ахнул, широко раскрытыми глазами смотря на Римуса, в предвкушении сплетен, и он не мог не рассказать ему, особенно если это избавляло его от нужды объяснять, почему ему было все равно на Бена пару минут назад. Он мрачно кивнул: — Да. Она начала объяснять ему про спекулятивную жадность и неэтичную торговлю… оказывается, эти токены негативно сказываются на окружающей среде? В общем, он быстро заткнулся. — О, я люблю ее, — мечтательно произнес Сириус, — я так ее люблю. — Я… — он остановился: возможно, то, что он почти сказал, могло перейти черту между ними, выдать его секрет — поэтому он резко замолчал. — Что? — Сириус тут же все понял: естественно, он все понял. Римус принял безразличное выражение лица, краем глаза взглянув на него: — М? — Говори, — настойчивым тоном произнес Сириус, все еще, блять, улыбаясь, очевидно наслаждаясь каждой секундой момента, когда кто-то говорил ужасные вещи про Бена. — Что ты хотел сказать? Что-то грубое, да? Римус неопределенно хмыкнул, наклонил голову сначала вправо, а затем влево, и только тогда выдохнул и ответил: — Я просто… не могу поверить, что ты с ним встречался, — его желудок сжался в узел: это было слишком близко. «Не могу поверить, что кто-то настолько красивый, и прекрасный, и замечательный, как ты, тратил свое время на кого-то такого простого» — было как раз то, о чем он думал с того момента, как Бен появился из-за угла и подошел к ним. — Подожди-ка, — Сириус резко выпрямился: выражение его лица сменилось на что-то, что могло бы показаться чистым высокомерием, если бы Римус не заметил, как он пытается не улыбаться. — «Встречаться» — слишком неуместный термин. Я просто гулял с ним три раза, и все на этом. — Что, он тебе надоел, да? — дразняще произнес Римус. — Да! — воскликнул Сириус, вскинув руки к лицу, и откидывая голову назад. — О боже мой, он был отвратительно скучным. Типа, все было нормально… он вел себя абсолютно нормально, и у меня не было причин не любить его, но под конец третьего свидания я уже думал над тем, чтобы просто разбить стакан об пол и сбежать оттуда.  — Не самая надежная стратегия, Сириус, — легко сказал он, на что Сириус возмущенно выдохнул и слегка толкнул в плечо. Черт, ему немедленно, сейчас же стоило перестать трогать его. — Ну, будучи вовлеченным в такой до смерти скучный диалог, я не мог ясно думать, Римус, — с ноткой наигранного раздражения ответил он. — Не помню ни единой вещи, что он тогда говорил. Я просто выпал из разговора. — И он не заметил? — Сириус отрицательно покачал головой, и внезапно Римус действительно возненавидел Бена. — Неа. Он просто продолжал… — Сириус разочарованно вскинул руку в воздух, — говорить. Безостановочно. За целый час, не думаю, что я сказал больше пяти полноценных слов. — Всего час? — он сдавленно засмеялся: если бы не смех, он бы уже развернулся, догнал Бена и стал требовать объяснений, почему кто-то, тем более настолько обычный, как он, смел сидеть напротив Сириуса — ослепительной сверхновой звезды в виде человека, — и при этом умудриться не заметить, что тот не обращает на него никакого внимания. — Да, — Сириус повернулся лицом к Римусу и немного улыбнулся: — И если я не хочу где-то быть, меня там не будет. Сказал он это поразительно просто, но то, как его взгляд задержался на Римусе, показалось ему важным, словно в этот момент Сириус произнес что-то молча, отчего у Римуса перехватило дыхание. Оказываться во внимании Сириуса было страшно: время полностью исчезало, и все окружение теряло свои краски, большинство вещей переставали иметь значение; а что имело значение, так это Сириус: его взгляд на нем, его мысли, занятые им.  Оказываться во внимании Сириуса было страшно, но неведомым ему самому образом Римус часто становился его центром. Снова, и снова, и снова. Например сейчас, когда они шли по устланному опавшей листвой тротуару, или по извилистым, залитым желтым светом фонарей улицам; или на освещенном нитями фонариков балконе у Лили; или через пятнадцать наполненных людьми рядов на баскетбольной игре. Раньше этот взгляд мучил его, но сейчас он согревал. Римус учился существовать с ним, ценить его. В отличие от Бена он достаточно хорошо осознавал, кто перед ним находится, и не собирался терять ни минуты. — Рад слышать, — ответил он, потому что он действительно был рад. * * *    — Ты что, опаздываешь? Вечером среды Римус пытался незаметно проскользнуть в раздевалку, планируя кинуть сумку на ближайшую скамейку, переобуться и выбежать ко всем на площадку, но Гид поймал его на входе, когда остальная часть команды уже вышла. — Я не опоздал, — проворчал Римус, протискиваясь мимо него и по пути к своему шкафчику роясь в сумке. — Подожди секунду. — Ага, — протянул Гид, стоя у двери, — извини, но я не хочу, чтобы на меня накричали из-за тебя. Петли заскрипели, когда он отпустил дверь, кинув на прощание «удачи!», прежде чем она снова закрылась. Римус мысленно послал ему несколько проклятий, настолько спеша, что его пальцы едва не заплетались, пока он завязывал шнурки, после чего быстро выбежал из раздевалки. За все три года в команде он опаздывал всего дважды: и оба раза как сегодня, когда он забыл поставить будильник на выход и засиживался над домашним заданием, — но Хуч была помешана на пунктуальности. Он толкнул двери, ведущие на площадку, когда Линк сказал всем делать разминку, и надеялся, что его тренер не заметила, как он проскользнул мимо нее, пока та говорила с Кингом и несколькими форвардами.  Только Римус кинул кофту на скамейку и направился к Линку, Хуч резко крикнула: — Я вижу тебя, Люпин. Он застыл на месте, пытаясь не скривить лицо. — Извините, — сказал он, хотя знал, что извиняться бесполезно: его судьба уже предрешена. Кинг, стоящий за плечом тренера, мрачно покачал головой и тихо цокнул, и Римус боролся с желанием показать ему два средних пальца: остановил его тот факт, что Хуч могла подумать, что они адресованы ей, и это бы привело его к верной смерти прямо там, на баскетбольной площадке. — Три круга в конце тренировки, — приказала она, изогнув бровь, и Римус кивнул в ответ. — Понял, — кинул он, в спешке удаляясь от нее, вспомнив, что обычно она давала двадцать. Тренировка сегодня казалась легче, чем обычно. Линк сказал сыграть несколько старых игр, затем объяснил новые тактики. Во второй половине они сыграли по ним с несколькими исправлениями Хуч. Римус с нетерпением ждал окончания тренировки, в частности потому, что сегодня среда, а значит он увидит Сириуса, и сейчас он ощущал волнение всем телом. В последнее время их общение изменилось, и это ужасно пугало. Теперь, когда Римус мог с уверенностью назвать его своим другом, Сириус стал чувствовать себя гораздо комфортнее в его компании; Римус тоже привык к нему, настолько, насколько это было возможно. Это было слишком быстро, возможно потому, что обычно ему требовалось около двух лет, чтобы называть кого-то своим другом, но с Сириусом все было по-другому. С ним всегда все было по-другому. Они постепенно начали становиться друзьями, а затем все пошло стремительно быстро. Сейчас, когда они были вместе, Сириус сначала мог тихо и внимательно слушать, а в следующую секунду снова быть шумным и оживленным, громко смеяться и, в последнее время, еще и прикасаться. Это было чем-то новым: казалось, теперь Сириус только и делал, что касался его. Иногда он тянулся, чтобы со смехом толкнуть в плечо, или мог схватить за руку, когда ему в голову приходила важная мысль. Еще с того вечера у Лили Римус знал, что для Сириуса это было типично: черт, когда он увидел его в первый раз, Сириус повис на спине Питера — это наводило на мысль, что непринужденно проявлять привязанность к друзьям было для него в порядке вещей. В его действиях не должно было быть чего-то особенного, но когда Сириус прикасался к нему, у Римуса словно отнимали способность говорить и двигаться, но боже, как же ему это нравилось.  Теперь он осознавал, что ему нравится абсолютно все, что делал Сириус. Возможно, Сириус даже слишком сильно и быстро понравился ему. Однако, если быть честным, с ним тяжело было не окунуться в эти чувства с головой, особенно когда Сириус всегда смеялся, и улыбался, и смотрел, и наблюдал, и трогал… — Люпин, десять кругов, вперед! — крикнула Хуч, как только Линк объявил конец тренировки, вытягивая его из раздумий. Честно, в последние дни Римус стал до ужаса часто витать в облаках. Не теряя времени, он начал первый круг. Как обычно, они должны были задержаться и помочь Линку навести порядок в зале, поэтому тренер лишь освободила его от перетаскивания мячей в подсобку.  Его сокомандники закончили уборку ровно в тот момент, как он добежал последний круг. Кажется, он так часто ходил на пробежки, что, к его огромнейшему счастью, смог совершенно спокойно сделать семь-восемь кругов без остановок, и у него еще осталось уйма времени собраться с мыслями на пути в библиотеку к Сириусу. Внезапно он почувствовал прилив энергии, натянул кофту, которую ранее кинул на скамейку, и направился к выходу. Он встряхнул руками, толкая двойные двери, ведущие наружу, взглянул направо и резко остановился. Сириус стоял прямо перед ним. Пиздец. Сириус здесь. Он стоял всего в нескольких шагах от входа в раздевалку, спиной облокотившись о стену, листая телефон в наушниках. Сегодня он был с распущенными волосами, вьющимися у плеч, и Римус, похоже, лишился кислорода. Лишился мыслей. Но то, что у него осталось, бездумно вело его в направлении Сириуса, и заставляло улыбаться, когда тот поймал его взгляд.  — Привет, — сказал Римус, с трудом восстанавливая дыхание и пытаясь сохранять спокойствие, когда все его тело словно пронзило молнией. Сириус достал один наушник и улыбнулся: господи, его улыбка хранила все секреты мира в идеальном изгибе уголков губ, и Римус хотел бы прикоснуться, ощутить и запомнить их, выжечь в подсознании и навсегда остаться в этом моменте, когда жизнь стала слишком невыносима для него.  — Привет, — повторил Сириус, немного наклоняя голову вбок и поворачиваясь к Римусу, отчего тот готов был упасть ему в ноги. — Когда ты пришел? — спросил он, пытаясь растянуть момент и сформировать имеющее смысл предложение, длиной, желательно, больше пяти слов; надеясь, что тепло, расплывающееся в груди, не было заметно на его лице. — Пару минут назад, — Сириус пожал плечами. Его улыбка снова вернулась в уголки рта, и свет каким-то неизвестным образом подчеркивал родинку под глазом отчетливее, чем обычно — и Римус в милионный раз задумался, как он мог ни разу не встретить Сириуса до их знакомства месяцем ранее. Возможно, Вселенная посылала ему знаки, когда он шел по кампусу и вдруг чувствовал покалывание в затылке, или бегущую вверх по спине дрожь. Возможно, каждый раз, когда он внезапно менял свой маршрут на лекции, или ходил в новую кофейню, вместо привычной около библиотеки, он находился где-то рядом с Сириусом, даже этого не осознавая.  — Что ты слушаешь? — в конце концов спросил он, осознав, что тишина между ними слишком затянулась. Сириус еще пару секунд смотрел на него в тишине и протянул ему наушник. О. Римус внутренне сжался, его пульс на секунду остановился и, как всегда, он был безнадежен.  Он подошел, облокотился о стену рядом с Сириусом и взял его наушник, позволяя их пальцам соприкоснуться и разрешая себе насладиться тем, как сердце пропустило удар. Сириус повернулся к Римусу, наблюдая как тот берет наушник и несколько секунд слушает: у него играла темная, атмосферная мелодия с тяжелым ритмом, сопровождаемыми легким, плавным голосом.  — Что это? — тихо спросил Римус, так, чтобы его слышал только Сириус, хотя в коридоре было пусто. Последние лучи вечернего солнца пробивались сквозь окна слева от них, ярко-оранжевые, окрашивая Сириуса в золотой, вместо привычного серебряного. Честно говоря, Римус отдавал предпочтение холодным оттенкам на нем: бледному сиянию кожи под белыми лампами, холодным серым глазам, нежно-розовому румянцу на щеках, появляющемуся, когда Сириус замерзал, но боже, как прекрасно он выглядел в золотом. — Это музыка из моей программы, — так же тихо ответил он, прислоняясь к стене виском и внимательно наблюдая за Римусом. — Для соревнования в декабре. Я сам выбирал. Раньше его взгляд заставлял нервничать. Это все еще было так, однако теперь его грудь разрывалась от слов, которые он хотел сказать, но пока не мог, а пальцы нервно подрагивали. Это пугало, но не до ужаса. Это казалось странным, новым.  Красивым.  Римус наблюдал за Сириусом, наблюдающим за ним, и слушал нарастающий ритм гитары, представляя, как бы могла выглядеть его хореография. Он не много знал о фигурном катании, не знал особенностей и движений, но четко видел его длинные, стройные руки, без труда рассекающие воздух, пальцы, неизменно начинающие и завершающие каждое новое движение, изгиб его талии — все это во время того, как он кружил по льду. Боже, Римус хотел увидеть, как он катается. — Эта часть классная, — почти прошептал Сириус. Римус поборол желание наклониться ближе, придержать его голову рукой, прижаться губами к его губам и заставить его произносить слова прямо в рот Римусу, чтобы они не потерялись. — Почему?  — Здесь много прыжков, — ответил он, бездумно крутя на указательном пальце провод от наушников и снова раскручивая. — Мне нравится прыгать. — Тебе нравится прыгать? — Римус улыбнулся, с не сдержавшись, но он не был уверен, что хоть один из них четко осознавал, о чем они говорили. — Ага. Нравится. — Эта часть — твоя любимая? — спросил Римус, получив в ответ утвердительный кивок. Где-то в подсознании он понимал, что мимо них проходили люди, что его парни из команды все еще оставались в раздевалке за стеной и в холле за ними, и вероятность того, что они видели, с каким неподдельным желанием Римус смотрел на Сириуса была очень, очень высока. Но сейчас ничто не имело значения, потому что музыка в левом наушнике не заканчивалась, исполнительница пела про seeing her baby swinging, глаза Сириуса загорелись янтарными лучами солнца, и Римус ни за что не готов отводить взгляд. Никогда в жизни он еще не видел, чтобы солнце освещало кого-то так же, как Сириуса в тот момент: он блестел под заходящим солнцем, казалось, внутри него скрывалась целая солнечная система. Римус не мог произнести ни слова: боялся развеять момент, вывести их из транса, боялся, что, если Сириус отведет взгляд, то никогда не посмотрит на него снова. — Мне нравится, — в конце концов сказал он, когда закончился припев и начался очередной куплет. Как долго они уже здесь стоят, смотря так друг на друга? — Да? — в этот момент Сириус выглядел так молодо; словно для него имело огромное значение то, что Римусу понравилось. Что-то невозможно мягкое, умопомрачительно сладкое, словно мед, обжигающе потекло по венам Римуса, и он почувствовал крайнее желание протянуть руку и прикоснуться. И о боже, Римус вдруг серьезно засомневался, будет ли приемлемым в их не-романтических-отношениях прикоснуться к его щеке и заправить выбившуюся прядь темных волос, возможно, задеть пальцем пирсинг, каждый по очереди, пока тот… Череда громких, резких выкриков последовала из раздевалки и вытянула его из мечтаний.  Звук заставил его встрепенуться, и теперь его сердцебиение ускорилось совсем по другой причине: Кинг, Док и несколько других парней группой вышли из раздевалки и прошли в сторону выхода, прямо мимо них с Сириусом. Он с облегчением выдохнул и почувствовал, как Сириус потянул провод наушника. Он наклонил голову, улыбнувшись, выгнул бровь и снова потянул наушник, пока тот в конце концов не выпал.  — Иди забери свои вещи, — сказал он, кивая в сторону раздевалки за плечом Римуса. — Нам пора идти, уже темнеет.  — Хорошо, — выдохнул Римус, внезапно обнаружив, что он не способен говорить громче, когда его сердце билось, кажется, где-то в горле — и поспешил вернуться в раздевалку. Никто нас не видел, — твердил он себе, толкая дверь и практически подбегая к своему шкафчику. «Никто нас не видел, никто не знает.» Не то чтобы они не знали о его ориентации: это было известно всем. Знали и его школьные друзья, и семья, все, кто были ему важны, знали. Хотя он не был уверен насчет Сириуса, но сегодня точно не тот день, когда он собирался это выяснять. Сегодня Сириуса слишком красиво залило золотом, а Римус был слишком полон мягких, искренних чувств; он был слишком близок к тому, чтобы сказать «пошло все нахуй» и выплеснуть все необдуманные слова обожания и привязанности, разрушив их только зародившуюся дружбу. Нет, сегодня он должен был следить за языком и, на всякий случай, руками: вдруг они окажутся слишком близко к Сириусу и выдадут его тайну?  Сегодня был не тот день, когда он обсуждал бы все трудности, с которыми он столкнулся, будучи геем в спортивном сообществе. В основном, Римус доверял своим парням из команды: где-то глубоко внутри он знал, что даже если бы они узнали о нем, то отношения к нему не изменили бы. По крайней мере, ему ничего не угрожало. Но Римус вырос в раздевалках, слушая разговоры мальчиков про одноклассников, братьев или игроков из других команд, и он знал: если бы они узнали, ничего хорошего его не ожидало. Чувство секретности и страха преследовали его с детства. Теперь ему уже сложно представить себе ситуацию, в которой сокомандники нормально бы отреагировали, увидев его с Сириусом в такой личный момент. Нет, сегодня он точно не станет разбираться с этим. Сегодня Сириус ждал его в холле, а Римусу нужно было к нему вернуться. Позднее этим вечером, после прогулки, превратившейся в двухчасовой маршрут по тихим улицам, сопровождающейся сплетнями из школы Сириуса (однажды в Нью-Йорке пропала лодка с тремя парнями из старших классов, и этот случай вызвал большой резонанс), Римус смотрел на трещины в подоконнике над кроватью и проигрывал в голове моменты с Сириусом: когда тот внимательно смотрел на него с улыбкой, слушая музыку из своей программы — и представлял, что в этот раз он не отводил взгляд.