Hey, Sharpshooter

Сириус абсолютно, полностью, всепоглощающе проебался. Сначала он вообще не хотел приходить на игру. Каждый грамм его энергии был исчерпан на дневной тренировке, длившейся три с половиной (три с половиной!) часа. Они отложили декабрьскую программу на потом и прокатывали короткую программу для небольшого соревнования через несколько недель. Также Сириус выразил свое недовольство, когда Минни под конец тренировки сказала ему делать кардио вне льда. Домой он плелся без настроения, и все, чего он хотел, это драматично упасть на кровать и спать двенадцать часов. Но вместо этого он обсуждал с Питером его лекции по праву на долбаной баскетбольной игре, именно здесь, из всех возможных мест.  Было шумно. Было ярко. В воздухе витал острый, энергичный университетский дух. Это было самым худшим из всего, что он мог себе представить.  Его раздражительность растворилась в воздухе, когда Лили вытянула его из разговора с Питером и показала на своего друга из группы, который играл в команде. Комментатор назвал его имя и номер: «атакующий защитник, номер тридцать четыре, Римус Люпин!», — боже, это худшее, ужаснейшее имя, которое он когда-либо слышал, какой бедолага — и Лили снова показала туда, откуда он выходил, улыбаясь и щебеча: «Это он, это он!» И тогда все мысли в голове Сириуса резко прервались и, откровенно говоря, просто исчезли. Сириус, как правило, не любил спортсменов. Определенный тип гипермаскулинной энергии, постоянно настаивавшейся в раздевалках, всегда вызывал у него отвращение, но неприметно идущий по площадке парень, склонивший голову и выглядевший так, словно он предпочел бы быть поглощенным деревянным полом, не был так похож на тех спортсменов, которых Сириус обычно представлял в своей голове. Друг Лили, Римус, состоял из длинных, долгих линий и широких плеч, кожи, на которой еще задерживался летний загар, и немного завивавшихся светло-коричневых волос. Да, он был объективно милым, но Сириуса застало врасплох то, как тихо он держал себя, та почти застенчивая манера, с которой он появился, когда он стукнулся кулаком с Гидеоном Пруэттом (которого Сириус знал благодаря Фабиану, его очень гейскому близнецу, спасибо) и отделался от попыток другого мужчины взъерошить его волосы. Он занял свое место слева от корзины, слегка покачиваясь вперед-назад с руками на талии, и смотрел на противоположную часть корта.  Милые, застенчивые баскетболисты не входили в его планы на сегодняшний вечер. — Ну не очаровашка ли? — слишком в точку подметил Питер. Сириус пожал плечами, пытаясь сделать вид, что ему все равно, и откинулся на спинку сиденья — когда он успел подвинуться вперед? — Да, — без особого энтузиазма согласился он, подперев рукой подбородок и натягивая безразличное выражение лица, когда его взгляд снова вернулся к Римусу.  — Не знал, что всякие спортсмены в твоем вкусе, — добавил Питер. Сириус за это шлепнул его по руке и еще глубже опустился в сидение.  — Ни за что, Пити. Питер бросил в ответ выразительный взгляд, заставивший парня почувствовать себя открытой книгой, поэтому он решил его проигнорировать. Всю игру Сириус находился в трансе, глаза были прикованы к парню, без особого труда перебегающего площадку снова и снова, с легкостью закидывающего мяч издалека и, кажется, специально раздражающего блондина-защитника с лягушачьим лицом из другой команды.  Всю неделю Сириус сомневался, стоит ли ему написать Лили и откровенно попросить её выдать всю информацию про этого Римуса. Вместо этого он игнорировал свой телефон и тратил всю энергию на то, что заставлял первокурсников из группового проекта начинать финальную презентацию, и еще он втиснул в свое расписание дополнительную тренировку в воскресение. Это была долгая, долгая неделя. Сейчас было уже 5:30 утра понедельника и Сириус хотел просто, блять, умереть. Его будильник агрессивно вытянул его из глубокого сна, и он защемил палец дверью, когда искал в темноте что-то, что не дало бы ему замерзнуть на отвратительно холодном пути в спортзал. Он лениво приплелся в фитнес-центр из кампуса в абсолютно небожеский час и проклял Минни за то, что она предложила ему найти время побегать. — Просто бегай несколько раз в неделю, Сириус, — пробормотал он под нос, пока тащился вверх по металлической лестнице из холла фитнес-центра на второй этаж, где в конце короткого коридора находился зал для кардио и беговая дорожка в том же углу. — Ты будешь кататься лучше, если начнешь бегать, Сириус. ты слишком сильно устаешь в конце своей программы, Сириус, — продолжал он, быстро огибая угол и доставая наушники из кармана. — Вставай черт знает во сколько утра со всеми этими стремными парнями из спортзала и пожилыми людьми и иди на… Он врезался в другого человека, не пройдя и двух шагов по коридору к дорожке, и почти уронил наушники на пыльный пол, что было бы достаточно неловко, чтобы он немедля сбежал. Он сделал пару шагов назад и был на грани того, чтобы пробормотать извинение, когда он поднял взгляд и его живот упал до, блять, самого ядра Земли, потому что это был Римус. Друг Лили, Римус. Баскетболист, который наклонял голову, чтобы скрыться от каждого грамма внимания, направленного на него, но который смеялся в лицо озлобленному защитнику из команды противников, Римус. Человек, которого Сириус днями не мог выкинуть из головы, Римус, стоял перед ним в фитнесс-центре на кампусе в 5:30 утра понедельника, и он очень, очень очевидно узнал Сириуса. Сириус готов был убежать в противоположном направлении и притвориться, что они никогда не встречали друг друга, хотя он знал, что Римус видел его на игре на прошлой неделе, но Римус замер на месте, когда поднял взгляд, бормоча тихое «прости». На его лице — оно восхитительно вблизи, просто пиздец — было написано, что он узнал его, и его зеленые (зеленые!) глаза быстро замерли на его собственных. Его волосы были немного растрепаны, однозначно скорее волнистые, чем вьющиеся, и скорее медовые, чем темно-коричневые, какими Сириус увидел их на игре на прошлой неделе. Тонкий шрам шел от левой брови до горбинки на переносице, которую сонный мозг Сириуса советовал избегать, но, Боже, блять, пиздец, у него были веснушки на носу, щеках и, снова, Сириус хотел умереть.  — Ты друг Лили, — быстро выпалил Сириус, похоже, полностью теряя контроль над своим ртом, и уголок губ Римуса приподнялся. — Да, — просто ответил Римус теплым, на удивление мягкий голосом, его глаза все еще бегали по лицу Сириуса так, что у него скрутило живот. — Римус. Сириус кивнул, продолжая в открытую пялиться и забывая о всех ужасных мыслях в его голове. Улыбка, тронувшая уголок рта Римуса, стала чуть шире. — Ты друг Лили, — попытался он с забавляющимся блеском в глазах, и мозг Сириуса подсобил ему одно слово и ни капли сомнений. — Сириус. — Прости? — брови Римуса вопросительно приподнялись. — Мое имя. Сириус. — Как прилагательное или как звезда? — спросил Римус, и Сириус находился в чертовом свободном падении. — Как звезда. Теперь Римус пристально смотрел на него своими красивыми, зелеными, цвета мха, глазами, неотрывно сверля его собственные, и Сириус почувствовал, как жар поднимается к его шее. Он никогда не терял хватку; его, как известно, было трудно взволновать, трудно застать врасплох, но сейчас он чувствовал себя так, словно он плывет по долбаному Атлантическому океану, и все внимание Римуса Люпина сосредоточено на нём. — Ты, — начал Римус, показывая большим пальцем туда, откуда он вышел. — Бежать, — Господи, мозг Сириуса разбивался и горел с такой скоростью, что мог выдавать только односложные ответы. Это было похоже на какой-то инсульт. — Бегаю. Я… эм, собираюсь бегать. — А, — выдал Римус, слегка кивая и разворачиваясь, чтобы посмотреть назад за плечо. Боже, у Сириуса не было даже возможности пожать плечами: он действительно был не в себе, — я оттуда иду. Сириус кивнул и надеялся, что его глаза не были настолько широко раскрыты, как он чувствовал. Он попытался вспомнить, как выглядел в зеркале, когда выходил из дома: волосы собраны сзади во что-то похожее на хвост, все то же древнее худи свободно сидело на его фигуре, то, которое он носил еще на игру на прошлой неделе; под глазами образовались темные круги. Какого черта Римус выглядел настолько хорошо после пробежки в 5:30 утра? — Ну, э.. —  Римус снова повернулся, чтобы посмотреть назад, одна его рука потянулась вверх, чтобы почесать шею, и от этого колени Сириуса почти подогнулись, когда он наблюдал, как тот пропустил волосы через свои длинные пальцы. Он опустил руку и встретился взглядом с Сириусом. — Я, эм, — он помотал головой, опустив и снова подняв взгляд, и неуверенно улыбнулся Сириусу: — увидимся, Сириус. Увидимся, Сириус. Увидимся, Сириус. Сириус. Сириус. Сириус. Воздух в его легких полностью закончился. Когда в последний раз кто-то так произносил его имя? Когда в последний раз звучание этих трёх слогов оставляло в нем ощущение свободного падения откуда-то извне? Такое вообще когда-либо случалось? Мозг Сириуса вернулся в рабочее состояние, когда Римус начал уходить, и он развернулся, чтобы поймать его, прежде чем он уйдет.  — Ага, — ответил он, перекладывая наушники из одной руки в другую и чувствуя жар на щеках, когда Римус снова посмотрел на него, одаривая его той маленькой, возмутительной, очаровательной улыбкой. — Увидимся, Римус. Он улыбнулся шире и посмотрел на него еще секунду, затем слегка кивнул, и Сириус резко развернулся и быстро зашагал в конец коридора в направлении беговой дорожки, прежде чем его выдал смущающе очевидный румянец, подбирающийся к челюсти. В его мозге немедленно, резко нарисовалась картинка с блеклыми веснушками, рассыпанными на переносице Римуса. Даже отсвечивающие голубым лампы в этом темной коридоре не вымыли золотой блеск с его кожи, это что, какая-то идиотская шутка? К концу своей трехкилометровой пробежки он убедился, что вселенная определенно была против него, и решил, что эта неурядица могла быть исправлена только снисходительной, приторно сладкой остановкой в любимой кофейне Джеймса около дома. Хотя это решение совершенно не помогло ему избавиться от нарастающего интереса к одному конкретному другу Лили, и, честно говоря, все стало только хуже, ведь теперь у него были целых двадцать пять минут на раздумья, и он чертовски сильно заслужил маленькое вознаграждение за взаимодействие с людьми (издевательство) в такой отвратительный час дня. На улице все еще было совершенно темно, когда он спустился по лестнице в холл, но теперь здесь было больше снующих туда-сюда людей, чем когда он только пришел полчаса назад. Его телефон завибрировал в кармане, и он разблокировал его, найдя сообщение от Джеймса.  Джейми ( ♥‿♥)♡ Сегодня 5:58 Ты все еще в зале? Я внизу, иди сюда Сириус остановился в конце лестницы и быстро осмотрел комнату, ища своего самого любимого и прекрасного Джеймса. Они всегда были несколько слишком привязаны друг к другу, слишком телепатически соединены, поэтому ему понадобился всего один быстрый, инстинктивный взгляд вправо, чтобы найти Джеймса, говорящего с администратором у входных дверей.  Его старая серая сумка была закинута через плечо, и широкая улыбка освещала лицо, когда он активно жестикулировал руками, как делал всегда, когда был особенно рад или взволнован, и подходя к нему Сириус усмехнулся.   — Джейми, — выдохнул он, закидывая руку ему на плечи и налегая на другого мужчину больше, чем в общем-то нужно.  Джеймс широко улыбнулся и сжал плечо Сириуса:  — Я так и думал, что ты будешь здесь! Это Минни отправила тебя? — Да, — он отстранился и прислонился к столу на ресепшене, встречая взгляд Джеймса, чтобы подчеркнуть весь ужас ситуации, в которую эта жестокая, жестокая женщина поставила его. — Она убьет меня. Помяни мое слово, в один день я умру и причиной этому будет она.  — Я обязательно сообщу главному детективу в твоём деле, не волнуйся.  — У тебя тренировка? — спросил Сириус, смотря по сторонам в поисках кого-то из команды Джеймса, проходящего мимо. — Сегодня просто разминка, а завтра уже полноценная тренировка.  Сириус промычал в ответ. — Кстати, я только что встретил друга Лили, когда заходил! Сириус замер, переводя взгляд обратно на Джеймса и проклиная то, как перевернулись его внутренности. — О? — и мы вернулись к односложным ответам, Господи Боже, Сириус, возьми себя в руки.  — Ага, тот, который играет в баскетбол, — Сириус кивнул, что, как он очень, очень надеялся, выглядело отстраненно. Если Джеймс и заметил что-то, то он это проигнорировал.  — В любом случае, я пригласил его на наши еженедельные посиделки по субботам, он сказал, что на выходных у него нет тренировок, и он будет свободен… В ту же секунду каждая шестеренка в мозге Сириуса остановилась.  Он совершенно не был расслабленным человеком. Его увлечение поглощало его полностью, не так, как других людей. Раньше он говорил об этом с Джеймсом, но его понимание слова «поглощающий» заканчивалось на чем-то таком незначительном, как песня. Интересы Сириуса, его хобби, его эмоции были настолько сильными, что иногда он чувствовал, будто они съедают его заживо. Обычно это поддавалось контролю, но проблема была в том, что человек, незнакомец, еще никогда не возбуждал в нем такой интерес. Он знал себя, знал, как работал его мозг, и он знал, что будет думать о Римусе каждый день и каждый час, вплоть до самых выходных.  Это было чем-то новым. Это, блять, пугало.  — …и еще, на этой неделе, вместо того, чтобы куда-то идти, мы собираемся просто встретиться у Лилс. Я знаю, ты хотел пойти в то место в Брайтоне, но, обещаю, мы сходим туда на следующей неделе… Он снова вернул свое внимание к Джеймсу, начавшему длинную тираду из извинений и объяснений. Парень всегда слишком старался никого не обидеть, убедиться, что все довольны и что каждый голос был услышан, и он часто забывал про самого себя. В последнее время над этим с ним работала Лили, аккуратно пытаясь привести его мысли в менее тревожный баланс, но его старые привычки имели тенденцию снова возвращаться, когда дело касалось Сириуса. — Все нормально, Джейми, я не против, — оборвал его Сириус, поднятой в воздух рукой останавливая поток слов Джеймса. — Правда, я рад, что мы идём к Лилс. У неё там моё любимое кресло.  Плечи Джеймса опустились, когда он выдохнул. —  Ты уверен? — Да! Честно. — Хорошо. Ладно. Но мы точно пойдём на следующей неделе, клянусь. — заверил Джеймс, затем взглянул на часы на стене над ресепшеном и почти подпрыгнул. — Черт, одна минута осталась, — он обошел Сириуса и направился к тренажерным залам. — я весь день буду на лекциях, так что увидимся вечером, как закончишь тренировку.  — Поторопись, любовь моя, — кинул Сириус, направляясь к дверям. — я собираюсь купить тебе что-то очень секретное и очень приторное из твоей любимой кофейни.  Джеймс издал восхищенный вздох, кладя руку на сердце и пятясь к тренажерному залу. — Вот подлец. Я расскажу Минни! — У тебя не хватит смелости, — кинул Сириус через плечо, распахивая входную дверь и отправляясь на поиски чего-то, что сделало бы это ранее утро понедельника менее похожим на раннее утро понедельника.  И кощунственное количество сахара и кофеина стало бы вишенкой на торте, помоги оно направить его мысли хоть куда-то, лишь бы не к одному баскетболисту с красивым, внимательным взглядом и откровенно неприличными плечами. * * * Римус был в панике. Он был в панике из-за того, что не мог сформулировать ни единой полноценной мысли с того момента, как он в начале недели столкнулся с Сириусом в спортзале.  Он был в панике, потому что Сириус был красивым, и он не мог перестать о нем думать. Он был в панике, потому что был на сто процентов уверен, что Сириус ненавидел его, блять.  Только этим можно было объяснить то, как он вел себя тем утром, и то, как ведёт себя сейчас, сидя в противоположном конце комнаты в квартире Лили и общаясь со всеми, кроме Римуса. Из-за их случайной встречи в понедельник, мозг Римуса напрочь отказался работать исправно. Всю неделю он не мог забыть тот крохотный диалог, воспроизводя его в голове снова и снова и заново прокручивая каждую секунду, когда внимание Сириуса было обращено на него. После того, как он покинул зал тем утром, Римус осознал, что никогда прежде не встречал кого-то с серыми глазами: светлые в середине, с темной каемкой по краю радужки, обрамленные черными ресницами и с едва заметными почти фиолетовыми темными кругами под ними (их будто нарисовали нарочно). Вблизи его черты лица были еще мягче, еще красивее, но гармония деликатного изгиба рта и переносицы нарушалась острыми скулами, выраженным подбородком и изогнутыми бровями.  Красивые андрогинные мальчики с острым взглядом и идеальными волосами не совсем подходили под обычный типаж Римуса, но, Боже, его красоту невозможно было описать словами. Он просто, блять, не мог перестать смотреть на него. Он не мог перестать думать о нем.  Сейчас он краем глаза наблюдал, как Сириус парил по комнате Лили, останавливаясь поболтать с Доркас и ее девушкой — Марлин, затем с Питером, и с Джеймсом, нарочито избегая угла, где они с Лили играли дружескую партию Верю-не-верю. На нем была поношенная футболка не по размеру с изображением какой-то группы, о которой Римус никогда не слышал, поверх чего-то черного, сетчатого и длинного, почти непристойно облегающего его руки. Музыка из проигрывателя за ними была достаточно громкой, чтобы заглушить разговор Джеймса и Сириуса, но дыхание Римуса прервалось, когда Сириуса что-то рассмешило. Он моментально забыл о картах в руках, наблюдая за тем, как Сириус закинул голову назад, и звонкий смех перекрыл музыку. Он заметил целую кучу пирсинга в ухе Сириуса, когда Лили перекрыла ему обзор. — Римус, — засмеялась она, очевидно зовя его уже не в первый раз и с восторгом наблюдения, как он выпал из своего вызванного Сириусом транса и изо всех сил старался следить за ходом игры. — твой ход. Он кашлянул и просмотрел свои карты, затем выкинул первую из своей колоды.  — Бита, — тихо сказал он, откидываясь на спинку кресла и желая, чтобы его взгляд не покидал маленький столик между ними и не перемещался Лили за плечо.  Она тихо наклонилась вперед и перевернула карту, которую он только что положил, показывая на четверку треф и поднимая брови: — Это слишком просто. Римус откинул голову назад и вздохнул, затем забрал в свою колоду стопку карт со стола: — Обычно я играю гораздо лучше, клянусь.  — Кажется, кто-то отвлекает тебя, — с легкостью ответила Лили, оглядываясь назад. Когда она осматривала комнату в поисках кого-то, кто зацепил его взгляд, его живот скрутило. Настоящая причина отвлеченного внимания Римуса сейчас подошла к дальнему концу комнаты, где на небольшом столике из дерева стоял проигрыватель, и перевернула играющую пластинку, начав просматривать коллекцию альбомов рядом. Римус наблюдал, как Сириус легко качнулся в такт музыке, наклонил голову в сторону и пробежался по ряду пластинок Лили.  — Только не говори мне, что ты запал на Питера, — Лили развернулась с насмешливой улыбкой. Римус усмехнулся и покачал головой: — Нет, не на Питера. Хотя ты права, он очень милый.  — Да, это точно. Я, честно, удивлена, что он вообще терпит тех двоих, — и снова взгляд Римуса мелькнул за ее плечо. — хочешь верь, хочешь нет, но раньше они были просто невыносимыми.  Он с трудом сохранял спокойное выражение лица: — Они такими не кажутся. — Тебе повезло, что ты не был знаком с ними пару лет назад, поверь мне... Девятка, — она потянулась вперед и положила свою карту. — я была на курсе информатики вместе с Сириусом на первом семестре в девятом классе, и большую часть времени мне хотелось разбить его бошку об стену. — От воспоминаний она вздрогнула и поморщилась. — И Джеймс…  — Почему? — перебил Римус, слишком поздно осознавая, что это совсем не звучало так безразлично, как он хотел, и вытянул свою карту: — Десятка. Лили покачала головой, снова разворачиваясь, чтобы взглянуть на Сириуса, стоящего рядом с проигрывателем. К перебиранию пластинок присоединилась Марлин, с которой Римус еще не успел познакомиться, и, как ему показалось, они спорили, какой альбом будет играть следующим. — Он просто… его всегда было слишком много. Королева, — Лили положила еще одну карту. Римус перевернул ее, и когда вместо королевы он увидел семерку пик, Лили вздохнула и забрала все карты в свою колоду. — Он не мог усидеть на месте, все время говорил. Лили, я видел свою работу на выставке в Мете , а что там с твоей? Я забыл ланч дома, Лили, можно твой виноград? Лили, у меня после этого тренировка, но у меня типа болит колено, может, мне не идти? Римус впитывал каждое ее слово. Только он собирался спросить, на какую тренировку нужно было идти Сириусу, когда у нее за плечом появился Джеймс. Он всегда куда-то спешил, и сейчас не было исключением: Римус уже начинал верить, что его волосы вечно выглядят так, будто он постоянно их взъерошивал, и, возможно, его очки с тонкой оправой всегда немного соскальзывали набок. — Я сейчас на кухню, — объявил Джеймс, — вам еще налить? — он так настойчиво переводил взгляд между Лили и Римусом, что, даже если он не хотел выпить, все равно бы согласился. — Да, пожалуйста, — прощебетала Лили. — Мне сидр. Джеймс вернул взгляд к Римусу. — То же самое, только сидр. Спасибо, Джеймс. — Два сидра, отлично, сейчас принесу, — он скрылся в кухне, и Римус увлеченно взглянул на Лили. Она покачала головой и вздохнула с искренней улыбкой: — Он прекрасен, — сказала она, следя за ним взглядом, и Римус не мог не согласиться. Его взгляд снова предательски вернулся в противоположный конец комнаты, где Сириус, откинувшись на спинку дивана, оживленно разговаривал с Доркас. Она увлеченно кивала в ответ на что-то, что он рассказывал, затем широко улыбнулась и рассмеялась, потянувшись за его рукой. Что-то сжалось у Римуса в животе, когда он увидел, с какой легкостью Сириус общается с кем-то, кого он так хорошо знал. Он был знаком с Доркас дольше, чем с Лили: они встретились на парах по науке об окружающей среде на втором курсе и начали учиться вместе, когда она перевелась на факультет английского языка и литературы. Она была одной из тех, кого Римус любил больше всех на Земле: до ужаса умная и страшно наблюдательная, она была лучшей писательницей на их курсе. Он застал то время, когда она впервые встретила Марлин, видел, как она краснела, изнывала и расстраивалась, что было совсем не в духе Доркас, прежде чем она наконец призналась и они вскоре начали встречаться.  Видя, как легко она говорила с Сириусом, — он, опять же, был смертельно красив и скорее всего ненавидел его — что-то в его животе перевернулось. — Вот, держите, у нас закончился обычный сидр, поэтому принес вам грушевый, — Джеймс вернулся и протягивал им две стеклянные бутылки. — Если не хотите, могу принести что-то другое… — Все отлично, Джеймс, — убедила Лили, гладя его по руке. — спасибо. — Конечно, конечно, — с застенчивой улыбкой он отмахнулся от благодарности, затем немного выпрямился: — о, Марлин хочет начать игру в Фан-Тан, хотите с нами? — он переводил взгляд с Лили на Римуса. — Я уже спросил, она сказала что мы все можем играть, так как нас не так много.  — Я за, — ответила Лили, вопросительно смотря на Римуса: — может, проиграешь и там, или ты все еще хочешь вернуть свои шансы в нашей игре? — она рукой указала на смущающее количество карт в колоде Римуса и он непроизвольно открыл рот:  — Как ты смеешь, — выдохнул он сквозь смех. — у меня был план. Я собирался отыграться, — уверял он, параллельно складывая свои карты в общую колоду.  — Утешай себя сколько хочешь, — снисходительно сказала Лили. Она взяла свой напиток и быстро перебралась на диван, прежде чем он мог объяснить суть своего ненастоящего плана.  — Меня она тоже всегда обыгрывает в Верю-не-верю, если тебя это успокоит, — подбодрил его Джеймс, когда они вместе шли в центр комнаты.  — Принесите кто-нибудь стул, мы начинаем! — крикнула Марлин с дивана. Доркас расположилась рядом с ней на диване, и Лили поставила стул из столовой рядом с ней. К несчастью, из-за того, как расположились все остальные, Римус остался сидеть прямо напротив Сириуса, под прекрасным углом для наблюдения за ним не поворачивая головы, чем он и занимался все время, пока Марлин объявляла правила игры. Римус не видел Марлин уже несколько месяцев, встречался с ней всего два-три раза, но заметил, что она покрасила кончики волос в розовый с последнего раза, когда они виделись. Оказалось, что в Фан-Тан он играет так же отвратительно, как и в Верю-не-верю, но если быть честным, ему было тяжело сконцентрироваться на игре. По прошествии десяти минут он поднял взгляд после своего хода и обнаружил Сириуса смотрящим на него. Его живот свело, и он быстро опустил взгляд, делая глубокий вдох и прикладывая неимоверное усилие, чтобы отвести взгляд от человека, сидящего через кофейный столик от него.  Он бы списал это на случайность, или, возможно, Сириус лишь взглянул на него, но это случилось снова. И снова. И снова. Следующие несколько раундов каждый раз, когда он поднимал взгляд, Сириус уже смотрел на него. Заметив, он сразу же переводил взгляд на стол, или шептал что-то Марлин, сидевшей рядом с ним, но затем, несколько минут спустя, он сразу же возвращался к своему. Римус начинал волноваться. То, как Сириус пристально смотрел на него из-под своих ресниц смущало просто ахуеть, как сильно, и он не понимал, что значил его взгляд: то, что он хотел с ним переспать (очень маловероятно), или что он тихо ненавидел его присутствие на их еженедельной встрече (очень вероятно).  В конце концов Питер выиграл большинство партий, и Лили от него недалеко ушла. Римус едва ли мог вспомнить хоть что-то из игры: каждую минуту каждого раунда он провел в метаниях между мыслями «не смотри!» и «подожди, а что если он смотрит?».  Это все становилось невыносимым.  Он хотел уйти после окончания игры, но Доркас поймала его, прежде чем он смог. Римус убедился, что у нее было выработано шестое чувство на людей, собирающихся уходить незамеченными, и в данный момент он ненавидел ее за это. — Выйдем к Марлс, — приказала она, схватила его за руку и потянула за собой, не давая Римусу спорить. К сожалению, она знала его достаточно хорошо, чтобы не давать ему выбора. — Веселитесь? — спросила она, когда они вышли наружу. Балкон Лили оказался просторнее, чем он ожидал, он расположился тремя этажами над уровнем земли с тусклыми лампочками, прикрепленными к потолку, и несколькими пустующими подставками для растений. Марлин опустилась на скрипучий подлокотник садового кресла Доркас и попробовала её вино, в то время как Римус занял свободное место рядом с ними.  — Ага, — он улыбнулся, надеясь, что не звучал так неуверенно, как чувствовал. — Вы, правда, замечательные.  — Не могу поверить, что ты никогда к нам сюда не приходил, — добавила Марлин, отдавая бокал Доркас, и потянула рукава своей кофты вниз, защищаясь от холода. — Его кучу раз приглашали, — прямо сказала Доркас, бросая на него взгляд, — но он почему-то всегда занят. — Я правда занят, — ответил Римус. Она неубежденно подняла брови, когда он выдохнул и закатил глаза: — А еще, в этот раз у меня не хватило времени придумывать отговорку. — Вот именно. — Честно говоря, у меня суббота — единственный свободный день недели, — сказал он в свою защиту. — И что же ты обычно делаешь по вечерам своей свободной субботы? — Сплю. Доркас немного наклонилась вперед, подставила ладони ко рту и монотонно произнесла: — Скукотень! — затем она снова упала в кресло и передала бокал с вином Марлин. — Тебе двадцать один, это твой последний год в университете, ты должен веселиться! Знакомиться!  Римус не веря усмехнулся:  — Я знакомлюсь. — Это не считается, если ты параллельно учишься, — быстро вставила она. Римус секунду подумал, и только он открыл рот, как Доркас выставила вперед руку и перебила: — И если это баскетбол, тоже не считается. Римус выдохнул и сдался:  — Хорошо, ладно, но сейчас же я здесь, — он рукой указал на балкон. — Разве это не считается? — Это не считается, если ты не придёшь на следующей неделе, — влезла Марлин, сладко улыбаясь, когда он прищурился в ответ. Дверь балкона отворилась, и вышел Питер с бутылкой пива в руке, а за ним Лили.  — У них там какие-то любовные размолвки, так что мы мигрируем, — объявила Лили, выдвигая себе желтый пластиковый стул и пододвигаясь к Доркас и Марлин. Римус обернулся на стеклянную дверь, чтобы рассмотреть гостиную, сквозь занавески едва замечая, как Джеймс и Сириус что-то оживленно обсуждали. — О, что на этот раз? — пробубнила Марлин. — Только не говорите, что один из них сказал «Я люблю тебя», а другой не ответил достаточно быстро? — Понятия не имею, — Лили покачала головой, поднимая руки в знак поражения. — Я научилась не задавать вопросов, когда они ведут себя так. — Они поругались? — спросил Римус, не в силах унять любопытство, и Питер отрицательно промычал: — Нет, они скорее, — начал он, быстро отпивая пиво и поглядывая в гостиную, прежде чем вернуть внимание на Римуса, — просто очень громко и агрессивно любят друг друга. Римус еще раз взглянул в окно, увидел, что Джеймс и Сириус жестикулировали значительно меньше, и решил, что ему стоит прекратить подглядывать. Впятером они пустились в оживленную дискуссию о лучших барах рядом с кампусом, Лили и Доркас не могли перестать говорить о месте рядом с рекой под названием «Магазин Париков», в то время как Питер упорно стоял на своем любимом баре — «Биллс», — где, как он утверждал, играли «самую лучшую живую музыку в городе». — Пит, в Биллс ходят только те, кому за шестьдесят, — настаивала Марлин, — и твою музыку у них играют мужчины среднего возраста на акустических гитарах. — Ну реально, — Доркас скривила лицо: — Биллс — ужасное место.  — У вас просто вкуса нет, поняли? — Питер прискорбно покачал головой. — Это же атмосфера. Тут дверь на балкон распахнулась и Джеймс вытолкал наружу раздраженного Сириуса.  — Какая атмосфера? — спросил он, перенося стулья из угла балкона поближе к группе. — Пит пытается убедить нас, что в Биллс не так уж и плохо, — сказала Доркас, и Питер недовольно выдохнул.  — О, мне нравится Биллс! — улыбнулся Джеймс, потому что просто потому. — Мы ходили туда несколько месяцев назад. Там отличная живая музыка. Доркас и Лили обе вздохнули с недовольством. Они продолжили делиться мнениями насчет баров, и Римус аккуратно поглядывал на Сириуса, который снова начал расслабляться. Он сидел в противоположном от Римуса углу, поэтому наблюдать за ним стало труднее, очевиднее, но он все равно продолжил.  Прошло немного времени, и когда Сириус снова полностью успокоился, и Доркас с Марлин ушли внутрь, Сириус передвинулся с металлического высокого стула туда, где они сидели — параллельно Римусу, по направлению к улице. Теперь смотреть на него стало слишком легко, слишком просто взглянуть направо и изучить его профиль, и хотя он пытался отвести взгляд, его словно магнитом притягивали к Сириусу еще с прошлой недели. Проблема была в том, что Сириус снова смотрел на него, так же, как он делал, когда они были внутри, но теперь он не пытался это скрыть. Когда Римус поймал его взгляд снова, он уже не отворачивался, и это ужасно его нервировало. Его кожа покрылась мурашками и сердце уже готово было выпрыгнуть из груди.  Еще и Лили оставила его.  — Я пошла, здесь слишком холодно, — сказала она, кутаясь в свитер и спеша войти в квартиру. Джеймс улыбнулся, проводя ее взглядом, и поднялся: — Я пойду возьму еще бутылку, скоро вернусь, — быстро сказал он и исчез, оставляя Римуса и Сириуса одних на балконе. О, это выглядело пиздецки трагично. Казалось, тишина надолго повисла между ними, настолько, что Римус начал считать удары своего сердца, чтобы не накручивать себя, и неловкое напряжение в воздухе стало настолько явным, что, ему казалось, он мог протянуть руку и ощутить его. Сириус ненавидел его. Сириус правда, искренне ненавидел его. Римус думал, сможет ли он вернуться назад незамеченным, получится ли у него проскользнуть во входную дверь и сбежать домой, перевестись в другой университет за ночь, чтобы больше ему никогда не пришлось снова встречаться со всеми этими людьми… — Какая твоя песня в караоке? Его внутренний монолог резко оборвался и он передал взгляд направо:  — Извини? — Какая твоя песня в караоке? — Сириус смотрел на дорогу, его профиль был освещен уличными фонарями внизу, и прикусил нижнюю губу, пальцами крепко сжимая подлокотники. Римус наблюдал за ним, искал подтверждение того, что он шутил, но ничего не нашел.  — Моя песня в караоке? — не веря спросил он, и Сириус, кажется, еще глубже утонул в кресле. — Да, — выдохнул он. Ну нахуй. Все не могло стать еще хуже. — Это, эм… «Knowing me, Knowing you», — неуверенно ответил он, взгляд все еще прикован к Сириусу, когда он быстро повернулся к Римусу. — Это ABBA. — Моя «Gimme! Gimme! Gimme!», — ответил Сириус, маленькая улыбка тронула его губы. Он снова развернулся к дороге, затем выдохнул и неожиданно легко посмотрел на Римуса с насмешкой: — Как ты мог подумать, что я не знаю ABBA?  Римус застыл. Он не был не совсем уверен в том, что это были не галлюцинации. — Это твоя любимая их песня? — он поспешил спросить, желая, чтобы тот продолжал говорить. Сириус промурлыкал что-то невнятное и, прищурившись, оглядел улицу: — Нет. Я думаю, моя любимая — «The Winner Takes It All», — он сделал небольшую паузу, склоняя голову набок. — Напоминает мне о моем брате. Римус сразу понял, что за этими словами кроется какая-то история: он заметил каплю меланхолии в глубине голоса Сириуса, которой раньше не было, но она исчезла так же быстро, как и появилась. — Когда был последний раз, когда ты пропускал уроки? Очередной взгляд на его профиль подтвердил, что нет, Сириус не издевается, и да, Римус действительно должен ответить. — Я… честно, не помню. Не то чтобы я прогуливаю без необходимости… Я обычно хожу на все пары. Сириус что-то промычал и склонил голову набок, и у Римуса внутри все перевернулось от вида на длинный изгиб его освещенной шеи, на его глаза и едва заметную улыбку, трогающую левый уголок его губ. — Так ты один из тех, кто всегда сидит в первом ряду на лекциях, да? Римус засомневался, и Сириус это заметил — Это что, двадцать вопросов? — недоверчиво спросил он. — Да. Отвечай. Римус тяжело вздохнул, глядя в потолок, и закрыл глаза, мысленно говорясь к безжалостным издевательствам со стороны Сириуса. — Да, я один из тех, кто сидит в первом ряду.  Сириус засмеялся, и Римус издал стон, прикрыв глаза рукой. — О, только не пытайся придумать оправдание по типу «так лучше видно». — Так реально лучше видно! — попытался он, и это снова рассмешило Сириуса. — Я, бля, так и знал. — Что знал? — Я за километр вижу тех, кто сидит в первом ряду, — улыбнулся Сириус, снова глядя на Римуса, и он не мог разозлиться или расстроиться из-за его насмешек, потому что, ебать, Сириус правда смотрел на него. Что-то светлое и прекрасное затрепетало у него в груди при виде этой яркой, живой версии Сириуса, за которой он наблюдал весь вечер. Он уже начинал думать, что ему никогда не удастся увидеть его таким, что он вечно будет получать только односложные ответы и холодные взгляды с противоположного конца комнаты. Римус начинал подозревать, что перемена в настроении Сириуса произошла после их с Джеймсом пылкого разговора, но он тут же отогнал эту мысль. Теперь, к счастью или несчастью, он отлично знал, какого это — быть тем, кому Сириус улыбается и с кем смеется. Уличные фонари под ними отбрасывали идеальные мягкие золотые тени на его лицо, зажигая в его глазах теплое, мерцающее серебро. У Римуса сбилось дыхание, и он знал, что бесстыдно смотрел на Сириуса, но тот не отводил взгляд. — Твоя очередь, — наконец сказал он, отворачиваясь и позволяя Римусу свободно дышать.  — Моя очередь задавать вопрос? — Сириус положительно промычал и закинул ноги на маленькую свободную подставку для растений на краю балкона. Он передвинул ноги мягко соприкасаясь носками черных конверсов, и Римус вспомнил, что Лили раньше говорила, что Сириус не может сидеть спокойно.  Он взглянул на пустынную улицу и попытался придумать хоть что-то, что могло бы хоть немного заинтересовать человека рядом с ним.  — На кого ты учишься? — спросил Римус спустя несколько секунд, и он тут же поморщился. Какой трагичный, блять, вопрос. Сириус выдохнул, смеясь, и не стал показывать своей реакции на вопрос, вместо этого складывая руки на животе и перебирая пальцами. Римус мельком увидел, что с большого пальца его левой руки немного отошел чёрный лак. — Музейное дело и кураторство, а еще французский язык.  — Оу, — выпалил Римус. — Это… я не это ожидал услышать. Сириус повернулся к нему, свел брови на переносице, и скептически взглянул на Римуса:  — Почему нет? — Не знаю, — он сделал паузу и сказал первое, что пришло на ум в отчаянной попытке стереть этот осторожный взгляд с лица Сириуса: — Честно, ты выглядишь так, будто учишься на музыканта, или художника, или еще на что-то такое.  О, Римусу повезло, что уже стемнело, ибо он чувствовал, как медленно краснел. Он мысленно проклял свой мозг за то, что тот не работал тогда, когда было очень нужно. — Я просто не ожидал что-то такое… Сириус смерил его холодным взглядом:  — Скучное? — Нет, конечно нет. Научное, скорее? —Римус, ты говоришь, что я тупой? — Нет, — он широко распахнул глаза и быстро помотал головой: — нет, боже, нет, извини, я не имел в виду…  Губы Сириуса изогнулись в едва сдержанной улыбке, и Римус остановился, внимательно оглядывая его, и вздохнул: — Ты надо мной издеваешься. Сириус попытался кивнуть, поддавшись приступу смеха, затем вытер фальшивые слезы с глаз и выдохнул: — Да, именно. — Сучонок, — сказал Римус, смеясь. — Жесть. Я начал думать, что задел тебя. — Я знаю, — Сириус наклонился вперед и взял свой напиток с пола. — Почти все думают так же, как и ты. Насчёт специальности, — сказал он, наклоняя голову назад и изучая взглядом темное, затянутое облаками небо. — Согласен, это немного неожиданный выбор. — Тебе нравится? Сириус взглянул на него на него краем глаза: — Теперь моя очередь задавать вопрос. — Ладно, — Римус не мог сдержать улыбки, что, к черту, с ним происходит? — Спрашивай. — Откуда ты? — Колорадо Спрингс. — О, я там был, — Римус повернул голову и обнаружил Сириуса, уже смотрящего на него, одной рукой подпирающего подбородок. — Правда? Когда? — Где-то шесть лет назад, — отмахнулся Сириус. — Мы были с Джеймсом и его родителями. Я почти ничего не помню, кроме того, что было ебать как холодно. — Зимой там холодно, да, — предложил Римус. — Хотя остальную часть года нормально. Сириус хмыкнул, и они снова замолчали. С каждой секундой тишина между ними становилась легче, комфортнее, и Римус получил сокровенную возможность изучить профиль Сириуса краем глаза. — Я вырос в Нью-Йорке, в самом городе. На всякий случай, чтобы ты не спрашивал меня то же самое. И, черт возьми, Римус не мог оторвать от него взгляда. От него с легкостью захватывало дух, когда он смотрел на небо и постукивал ногой, сплетая и расплетая свои длинные, тонкие пальцы. Римус заколебался, не поддаваясь тревожному звоночку в своей голове, который подсказывал ему, что он делал слишком много или недостаточно. Он понял, что при разговоре с Сириусом ему стоило выражать уверенность и бесстрашие, которых у него не было, но ему очень хотелось ими обладать. Поэтому, вместо того, чтобы подмечать каждую деталь в своей речи, он решать говорить не думая дважды, возможно, впервые в своей жизни. — Как ты отключаешь мозг? — спросил Римус. Сириус взглянул на него, переставая перебирать пальцы. — Ну, знаешь, когда ты в стрессе или перегружен.  Тишина длилась несколько секунд, достаточно долго, чтобы Римус подумали что случайно задел его.  — Я читаю, — предложил он. — Когда я напряжен или пытаюсь не паниковать, мне помогает перечитывать части моих любимых книг. Это уменьшает шум, наверное. Сириус молчал, затем внезапно посмотрел вперед и его пальцы вновь зашевелились. — Я гуляю, — сказал он. — Поздно вечером большую часть времени. Когда я ухожу с тренировки, я обычно иду домой длинным путем и прохожу районы по другую сторону реки. Мне нравятся деревья и дома, и там обычно довольно тихо, и люди редко попадаются на улице.  — С тренировки? — спросил Римус. Этот вопрос мучал его еще раньше, с того момента как Лили упомянула это, когда они играли в карты. Сириус склонил голову набок — Римус уже понял, что тот часто так делал, и его брала злость от того, насколько чертовски мило это выглядело — и рассмеялся: — А, да, — он снова откинул голову на спинку кресла. — Я занимаюсь одиночным фигурным катанием.  Живот Римуса сжался. О, это было настолько логично, что ему стало плохо. Все, что Сириус делал, было под его полным, идеальным контролем. Его притягивающие движения, походка, переплетения пальцев рук: все излучало такое легкое равновесие, быстроту и маневренность — конечно, он был фигуристом. Даже что-то такое незначительное, как поднятие ноги или наклон головы, в его исполнении становилось таким изящным и элегантным, как Римус никогда ещё не видел у другого человека. Вот почему Римус не мог не смотреть на него всю прошлую игру в зале в понедельник. Весь сегодняшний вечер его взгляд был прикован к Сириусу, и теперь он знал причину. — О, — единственное, что он смог произнести. Он проскользил взглядом сверху вниз по телу Сириуса: большая часть его длинной, стройной фигуры была скрыта под свободной одеждой, но Римус все равно мог себе представить рельефные мышцы плеч и ключицы, обтянутые кофтой-сеткой, выглядывающие из широкого воротника его кофты. — Ты фигурист, — и это не было вопросом; сейчас все было абсолютно очевидно. Римус вспомнил, что ему, возможно, стоит перестать съедать Сириуса глазами, если он не хотел быть пойманным, поэтому он заставил себя вернуться к изучению его профиля. — Как долго ты этим занимаешься? — Двенадцать или тринадцать лет, с промежутками, — просто ответил Сириус. — Ты хорошо катаешься? — Римус знал ответ, знал, что каждая мельчайшая замеченная им деталь в Сириусе указывала на то, что он был не просто хорош, но невероятен. Но он все еще хотел услышать это от него самого. Сириус повернул голову к Римусу и смерил его взглядом: — Сейчас моя очередь. — Я знаю, но ответь на мой вопрос. — Ты нарушаешь правила. — Знаю, но ответь. Тогда выражение лица Сириуса переменилось, стало самодовольным, дразнящим и почти что высокомерным, улыбка тронула уголок его губ и он все смотрел, и смотрел, и смотрел на Римуса. — Да, — сказал он. — Очень хорошо. Римус едва ли успел скрыть то, с какой скоростью понеслось его сердце при виде этого откровенно говоря непристойного взгляда, прежде чем Сириус вернулся к их игре. — Что ты собираешься делать после этого? Римусу казалось, что он уже был в секундах от утопления. Вести диалог с Сириусом оказалось гораздо, гораздо сложнее, чем он себе представлял. Он прочистил горло и удобнее сел в своем кресле, пытаясь разогнать туман в голове. — После чего? — Университет, выпускной и все такое, — Сириус снова смотрел на него, и о, очевидно, не мог больше этого выносить, поэтому он развернулся к улице в попытке сформулировать свои мысли. Хотя, он все еще чувствовал его обжигающий кожу взгляд на стороне своего лица, пока он пытался думать. — Я еще точно не знаю, — начал он, хмуря брови при мысли о том, каким количеством тревожности из-за окончания учебы ему стоит делиться с человеком, которого он только начинал узнавать, с человеком, от которого он ожидал, что тот его оттолкнет в любую секунду. — Я подал документы на аспирантуру в несколько университетов, так что, думаю, пойду туда следующей осенью. Возможно, поработаю ассистентом преподавателя, пока буду учиться, а потом… я не знаю, — он провел рукой по затылку, возвращаясь к своей тревожной привычке водить круги в том месте. — Я всегда хотел публиковаться, потому что мне нравились книги и писательство, но сейчас я не знаю, хочу ли идти в этом направлении. Думаю, мне больше подойдёт работа преподавателем, или что-то в этом роде.  — Почему ты так думаешь? — спросил Сириус. — Это мне нравится больше, — он усмехнулся и покачал головой. Между ними снова опустилась тишина, и он понял, что Сириус ждёт, когда он начнет говорить. — Я начал работать в писательском центре в кампусе на втором курсе и это изменило мои планы. Я просто… мне нравится помогать людям учиться, наверное. Помогать первокурсникам писать сравнительные эссе приносило больше удовольствия, чем любой из моих проектов с курса публицистики. Сириус положительно промычал, все еще изучая его профиль, и они снова погрузились в тишину. Когда он говорил об этом Сириусу, все внезапно стало гораздо проще.  Каким-то образом за последние несколько минут их совместного нахождения на балконе, барьер, стоящий между ними, полностью разрешился, и Сириус правда смотрел на него, правда слушал его. Обычно с незнакомцами было не так легко общаться, довериться им, и это его немного пугало. — Никакого баскетбола? — спросил Сириус спустя какое-то время, слегка удивленный тон в его голосе, и Римус по-настоящему рассмеялся: — Нет, — сказал он четко. — Никакого баскетбола.  — Ты довольно хорошо играешь для того, кому это не очень-то нравится, — подначил Сириус, и сердце Римуса пропустило удар. Он вспомнил тяжелый взгляд Сириуса на себе в ту игру, и задумался, видел ли Сириус, как он забивал свои трехочковые, или сделал хороший блок в первой половине, или как ловко стал в защиту перед финальным свистком. Он хотел, чтобы тот видел. — Я играю только ради стипендии, — тихо объяснил Римус, всегда немного сомневающийся, когда речь заходит о финансовой поддержке, и еще более, когда о баскетболе. — Я бы никогда сюда не поступил, если бы не баскетбол. Утонул бы в долгах за секунду после выпуска. — Так тебе совсем не нравится? — Римус повернулся к Сириусу, встречаясь с ним взглядом, и заметил, как тот распылился в улыбке. — На прошлой неделе я видел парочку моментов, когда ты, кажется, был очень даже увлечем всем этим. — Иногда там весело, — сдался Римус, позволяя себе маленькую улыбку в ответ на то, что однозначно ощущалось как комплимент. — Это то, чем я всегда занимался, там мне не нужно сильно много думать. Мне нравится сама рутина и нравится, что я могу типа… отпустить все накопившееся, если так можно сказать. Это отдушина, и в то же время это пиздец, как утомляет.  — Понимаю, — Сириус почти прошептал. — Тренировки в добавок к парам это уже много, не говоря о соревнованиях, — он махнул рукой в направлении Римуса, — или играх, неважно. Это утомляет, и, я знаю, это еще хуже, когда твое будущее совсем с этим не связано.  В точку. Абсолютно в точку. Небольшая часть груза упала с плеч Римуса. Его университетская жизнь и спорт никогда не пересекались: его друзья, Лили и Доркас и их маленькая группа с курса английской литературы понимали всю тяжесть их курсов и напрягались по поводу одних и тех же работ и планов на будущее, но они не совсем понимали то давление, приходящее с привязанностью стипендии, помимо оценок, еще и к баскетболу. Его сокомандники в свою очередь понимали тяжесть спорта, но их жизнь всегда будет связана с ним: все четырнадцать из них учились на спортивной медицине, физической терапии, на спортивном вещании или менеджменте. Они понятия не имели, почему Римус хотел ограничить себя от спорта по окончанию сезона. И в первом, и во втором случае жизни его друзей полностью вращались либо вокруг учебы, либо вокруг спорта. До этого самого момента, никто никогда не понимал сложность того, что его в его жизни должно было присутствовать и то, и другое. Но внезапно появился рядом кто-то, кто просто понял. Римус почувствовал себя замеченным так, как никогда раньше, и он не был уверен, что ему нравилась появившееся от этого чувство уязвимости и незащищенности. — Чем ты хочешь заняться после? — наконец спросил он Сириуса, вздыхающего и смотрящего ему прямо в глаза. — Римус, если ты продолжишь задавать мне такие же вопросы, какие задаю тебе я, то нам станет очень, очень скучно. Он рассмеялся. Он не сдержался. Поэтому он спросил его о чем-то другом, и их игра продолжилась. Какое-то особенное чувство вертелось у него в подсознании, когда он слушал Сириуса, на данный момент активно рассказывающнего о пранке над учителем математики, который они с Джеймсом пытались провернуть в старшей школе в Нью-Йорке. Римус улыбался, пока слушал, и попытался унять бурлящую в венах энергию, не поддаваясь панике. Спустя какое-то время он осознал, что был бы счастлив часами сидеть на балконе Лили, освещенном фонариками, и слушать Сириуса. Это было странным осознанием — и, возможно, немного пугающим — но все еще правдивым. Римус часто находился где-то в себе. Ему нравилось одиночество, нравилась тишина во всех ее проявлениях, и у него была вредная привычка мысленно абстрагироваться от разговоров, затягивающихся на слишком долго. Его мозг, кажется, никогда не переставал думать, но он всегда аккуратно подбирал слова и иногда вообще не говорил. Сириус был громким, смелым и экспрессивным, и абсолютно полной противоположностью Римуса. Он — тот самый тип людей, на которых оборачиваются на улице и при появлении которых все замирает; яркая, ослепляющая притягательность и лёгкая уверенность, которой Римус так хотел завидовать, но не мог, потому что она так, так подходила Сириусу. Как же ему шло имя звезды, подумал он. Римус был очарован, не знал как не быть, но он не ощущал присущего ему желания быть ближе, протянуть руку и коснуться, которое обычно приходило с этим чувством. Сейчас ему было достаточно просто смотреть, но он начинал волноваться, что это не продлится долго. — Почему ты так рано бегал в понедельник? — наконец спросил он. Они долго спрашивали друг друга, то один то другой, так долго, что музыка внутри уже утихла. Сириус только закончил шутить над ним из-за его скромного появления в школьной газете в старшей школе. Он периодически забывал об этом и все еще смеялся, когда вспоминал, и находил это крайне комичным. Вдруг Сириус перестал смеяться и застонал, откидывая голову назад и накрывая лицо руками: — Мой тренер ждёт моей смерти, вот почему. — Что ты имеешь в виду? — удивленно-заинтересованно спросил Римус. — В общем, у меня соревнования в декабре, — начал он, не задумываясь сдирая черный лак, облокотившись на подлокотник. — Это будет в Нью-Йорке, и оно реально большое и важное, или по крайней мере я так думаю, и мы тренируем новую хореографию, на которой я, наверное, помешался, она мне очень нравится, но мой тренер, — презрительно сказал он, слегка хмурясь, — Минни, думает, что мне нужно добавить кардио к моим тренировкам вне льда, чтобы выступить лучше. Что, конечно… — Сириус помотал головой и вздохнул, — глупо, и по-идиотски, и очень нужно в то же время. Я слишком устаю под конец программы, и это помогло бы, но боже мой, я, хоть уебись, ненавижу бегать, Римус. Я так это ненавижу. Римус попытался скрыть улыбку, пытающуюся расплыться по его лицу, когда Сириус пожаловался. — Почему ты ненавидишь бегать? — Это скучно, — протянул он, отчаянно глядя на Римуса. — Просто… — он вскинул руки в воздух, выводя пальцем небольшие круги, — бегать кругами по дорожке, или кругами вокруг кампуса. Ненавижу это. — И это отличается от фигурного катания, потому что…?  Сириус ахнул и подался вперед, устремив на Римуса взгляд, выражающий одновременно ужас и восхищение: приподнятые брови и широко раскрытые глаза. — О, иди к черту, — выдал он, смеясь на выдохе и качая головой, опускаясь обратно в кресло. — Хорошая шутка, но иди к черту. — Я все время бегаю, — сквозь улыбку сказал Римус. — Музыка мне не помогает: как ты и сказал, это скучно — но я слушаю подкасты и аудиокниги, и это действительно приятней. — Боже, Римус, — простонал Сириус. — Если бы я слушал гребаную аудиокнигу, пока я бегаю, то я бы там загнулся и умер от скуки.  Римус безуспешно попытался удержаться от смеха, и Сириус смерил его взглядом:  — Я не шучу! Что с тобой не так? Слушать подкасты, пока бегаешь, — проворчал он, неудовлетворительно качая головой. — Возможно, тебе бы понравилось бегать с кем-то другим, чтобы ты мог пожаловаться, — предложил Римус, шутя. Сириус открыл рот, чтобы сказать что-то грубое в ответ, но остановился. Он помолчал и наклонил голову набок (Боже, ему правда пора прекращать так делать), и его взгляд метнулся к Римусу.  — А это хорошая идея, — протянул он, задумчиво выглядывая на улицу, затем возвращаясь к Римусу. — Когда ты бегаешь? Римус чуть не задохнулся. Это была шутка. Полностью, абсолютнейше всего лишь шутка. Если по какой-то причине Сириус правда захотел с кем-то бегать, то, очевидно, это был бы Джеймс, да? Сама мысль о том, что именно Римус будет ходить на пробежки с Сириусом, заставляла все внутри болезненно перевернуться. Он ни за что не сможет сконцентрироваться, не сможет держать темп рядом с Сириусом, ворчащим и стонущим, переводящим дыхание с собранными назад волосами, с пирсингом в ушах, с залитыми румянцем щеками от нагрузки. О боже, Римус правда, правда не мог это сделать. Он попытался объясниться: — О, я просто… — Ты обычно бегаешь вечером или утром? Римус открыл рот в поисках отговорки и на секунду всерьез задумался сбежать внутрь и незамеченным выбраться через входную дверь, возможно блокируя номера Лили и Доркас, но блять. Блять, блять, блять, Сириус был идеален: он практически сиял под оранжеватыми лампами над ними, с энтузиазмом глядя на него в ожидании ответа — и Римус был абсолютно безнадежен. — Большую часть времени — рано утром, — сдался он. — В те дни, когда у меня нет тренировки в шесть. — Как рано? Римус пожал плечами: — Где-то между пятью и шестью. — Возможно у тебя получиться бегать где-то между пять тридцатью и шестью?  Сириус смотрел на него, и его глаза были яркими, и его дразнящая, прекрасная улыбка появлялась в уголках его губ, словно он знал, что получит то, что хочет. Даже если бы хотел, Римус не мог ему отказать.  Какое-то ужасное, яркое чувство образовалось у него в груди, что-то, что было однозначно слишком поглощающим, слишком мягким, слишком большим для первого разговора с Сириусом. Он не был слишком рад этому чувству: он хотел его выдернуть, разорвать на клочки и выкинуть с балкона, прежде чем оно бы поселилось между его ребрами и неизбежно выкарабкалось оттуда снова. Он знал это чувство, знал, что единственное, к чему оно вело — это к разрушению, и к сожалению, и к боли в груди, которая могла никогда не исчезнуть полностью. Это было неожиданно знакомо и полностью ново одновременно. Это было захватывающе, пугающе, но ничто, ничто на этой мрачной, умирающей планете не имело значения. Метеорит мог сжечь термосферу и приземлиться на улицу под ними, он мог унести собой целое здание, и Римус бы не шелохнулся, потому что Сириус был красив, и он улыбался.