Hey, Sharpshooter

Если возвращаться в самое начало, все дело было в чувствах. Впервые Сириус Блэк понял, что влюбился в фигурное катание, в поездке в Центральный парк в начальной школе. Что-то яркое и красивое проснулось у него в груди, когда он впервые ступил на лед, пустилось в цвет от ощущения неподходящих ему арендованных коньков, от движения и приятного растяжения мышц так, как они еще никогда прежде не тянулись; от ощущения резких вдохов и выдохов при каждом неудачном прыжке и почти-падении. Ему никогда не разрешали так смеяться, размахивать своими длинными, неуклюжими конечностями в разные стороны в лихорадочной попытке устоять на коньках. Дома громкие чувства превращаются во что-то запретное, демоническое – в темном, насквозь продуваемом таунхаусе в Ленокс Хилл, где он провел все свое детство повинуясь приказам, тихо сидя и прикусывая язык. Внезапно в одно пасмурное январское утро в Нью-Йорке появилось место, где он мог бы выплеснуть всю свою накопившуюся энергию, свою радость, свои страхи. Место, где он мог надеяться осуществить свои слишком большие, слишком громкие мечты. Уже в девять Сириус занимался с лучшими тренерами. Его родители, всегда готовые поругаться и избавиться от своего ребенка на время, носились по всему городу, угрожая своей империей адвокатов и картотекой влиятельных людей каждому, кто отказывался брать его в ученики. Под абстрактными и вдохновляющими инструкциями своего первого тренера, Иридессы Лавгуд, он быстро преуспел и перешел на личные занятия под руководством ее мужа, Дюранте. Бывший олимпийский чемпион с гремящим голосом, поврежденным коленом и вниманием к мельчайшим деталям, он на протяжении следующих шести лет толкал Сириуса вперед, оттачивал его навыки и превратил его в яркую личность и сильного спортсмена. Дюранте сразу же увидел все места, где одиннадцатилетний Сириус был небрежен и неидеален, и еще быстрее заметил те, в которых он преуспел. Они тренировали растяжку, включали строгий график силовых тренировок и на протяжении многих лет неустанно трудились, развивая гибкость и невероятно изящную быстроту, с которыми не мог сравниться ни один из конкурентов Сириуса. Сейчас же, двенадцать лет спустя и всего три месяца после того, как он занял второе место на Чемпионате США по фигурному катанию среди колледжей, Сириус все еще прислушивался к чувствам. Эта неделя была адской: прошло всего три недели осеннего семестра, а до экзаменов уже оставалось всего ничего, в свободный вечер субботы он сидел дома в ужасном настроении, пока Лили и Джеймс в конце концов не оставили его одного, а Бен не переставал. ему. писать. — О боже, я выкину тебя на долбаную улицу, — прошипел он телефону по дороге на вечернюю тренировку, выключая звук уведомлений и засовывая телефон глубоко в карман, вместо того чтобы заблокировать номер Бена, что он очень, очень хотел бы сделать. Сириус распахнул стеклянные двери, ведущие на ледовую арену с большим усилием, буквально мчась по темному коридору прямо к разминочным залам. Он встряхнул руками и сделал глубокий вдох, подавляя абсолютный взрыв энергии, текущей в его венах, молящей о выплеске. Он был рад, что в здании никого не было: один взгляд в зеркало на всю стену подтвердил, что он выглядел так же замечательно, как чувствовал. Его волосы были слегка растрепанны после уличного ветра и он немедля собрал их в подобие пучка. Темные круги под глазами не сильно украшали его и так недовольное выражение лица, но он нехотя расправил плечи, прежде чем демонстративно отвести взгляд от своего отражения, снимая пальто и роясь в сумке в поисках теплой кофты, которую ему точно придется надеть поверх компрессионной рубашки перед выходом на лед. Он опустился на светлый паркетный пол и начал свою типичную растяжку для разогрева.  Только он собирался закончить, как открылась дверь. — Я надеюсь, ты пришел раньше, чтобы подольше растягиваться, — решительно сказала Минни, заходя в комнату. Тренер метнула в его сторону взгляд, выразительно поднимая бровь. Она, как всегда, несла в одной руке свою привычную чашку эрл грэя, пока другая была сложена на груди. Ее седеющие волосы были туго затянуты в низкий пучок над объемным красным клетчатым шарфом, обернутым вокруг шеи. — Я пришел раньше, потому что я ну очень хочу поработать над своей новой программой, — попытался Сириус, одаривая ее, он был уверен, очаровательной улыбкой и вставая, чтобы начать следующую часть растяжки, теперь уже у станка. Минни промычала в ответ и посмотрела на него поверх своих очков. — Ты начнешь кататься в семь сорок пять. И выйдешь отсюда только тогда, ни минутой раньше. — Минни, — заныл Сириус, кидая ей умоляющий взгляд, — я закончу с этим через пять минут! — Семь сорок пять, — приказала она, попивая свой чай, не удивившись, когда Сириус издал недовольный стон. — Сегодня был худший день в моей жизни, Минни, пожалуйста, — запротестовал он. — Обещаю, я не буду спешить с растяжкой, я сделаю ее полностью и потом... — Сириус, — упрекнула она, цокая языком и отрицательно мотая головой в отражении зеркала, — ты катаешься в семь сорок пять. Если я увижу тебя на арене до семи сорока пяти, то на следующих трёх тренировках ты будешь заниматься только своей физической подготовкой, — она снова отпила чай и развернулась назад к двери, игнорируя вздох Сириуса из-за ее предательства, чтобы снова напомнить ему «а теперь растягивайся!», прежде чем исчезнуть в темном коридоре. Сириус откинул голову назад и выдохнул в потолок слишком драматично даже для самого себя сейчас, прикрыл глаза и задумался, какой хренью ему вообще заниматься оставшиеся двадцать пять минут растяжки. Он, скрипя зубами, продолжил заниматься на станке, наклоняясь вправо, чтобы поднять левую ногу вверх и сделать шпагат стоя. Его разум был беспокоен, пробегаясь по прошедшему дню и делая остановку на полном абсурде — групповом проекте по курсу истории, который он пытался закончить. Он не мог понять, почему на этой умирающей зеленой планете ему в голову пришла прекрасная идея оставить все свои общеобразовательные предметы на последний год. Она казалось отличной, когда ему было восемнадцать и ему не терпелось начать изучать предметы своей специальности, но двадцатилетний Сириус хотел впечатать себя восемнадцатилетнего в асфальт за то, что тот заставил его работать с тремя незаинтересованными первокурсниками над презентацией, стоящей четверть от их итоговой оценки по предмету, на который ему было абсолютно плевать. Его тело напрягалось только от мысли об этом проекте, и он попытался отвлечь себя размышлениями о другом. Делая следующую растяжку, он мысленно пришел к своему скорому дню рождения и напрягся из-за миллиона других причин. Джеймс настаивал на вечеринке в честь дня рождения под прикрытием Хэллоуина, хотел собрать всех их друзей и знакомых вместе, что непременно перетекло бы в шумное празднование. Сириус любил вечеринки, любил милого, чудесного Джеймса Поттера за то, что тот организовывал все это и вызывался быть одновременно сертифицированным барменом и успокоительным для Сириуса на вечер, несмотря на строгое расписание его хоккейных матчей. Но ему не нравилась мысль о том, что там будет Бен, и еще меньше нравилось то, что ему придётся объясняться перед Джеймсом. Огромное недовольство Сириуса Беном Фенвиком появилось относительно недавно. В начале семестра Бен позвал его на свидание, после того как они случайно познакомились через кого-то из друзей Лили. Бен был милым, в нем было все: высокий рост, светлые волосы, пронзающие голубые глаза, сначала так нравившиеся Сириусу, но позже начавшие нервировать его все больше и больше с каждым разом, когда Бен смотрел на него, не сводя взгляд. Проблема была в том, что не было проблем. Бен был мил, уважителен, он понимал тяжелое расписание Сириуса, постоянно забитое тренировками, у них уже были общие друзья. Он был идеален. Он был неплох. Он был скучен. Сириус быстро потерял интерес. Он даже мог вспомнить тот самый момент: это было в середине их третьего свидания, когда Бен начал углубляться в свое портфолио и то, как он собирался быть «довольно финансово стабильным» после выпуска. Сириус помешал свой напиток в стакане, мысленно пробегаясь по своей новой программе, глаза затуманились, пока он слушал Бена. Где-то по прошествии пяти минут, когда он дважды мысленно прорепетировал свою новую программу и выбрал поворот, который он мог бы улучшить на следующей тренировке, он вскочил и отчаянно остановил Бена от объяснения криптовалюты, иначе он бы действительно упал замертво в самом центре бара. Легко было притвориться, что он и Бен не подходили друг другу, что их короткий, неудачный роман был просто маленькой смешной историей о парне, который сводил его на три свидания в университете и ни разу не поцеловал. Легко было сказать, что это ничего не значило, ровно до того момента как он пришел домой и смотрел в потолок часами, чувствуя себя невероятно одиноким, настолько, что ему пришлось убеждать себя, что все это было шуткой, просто чтобы пережить ночь. Правда в том, что Бен был последним из всех тех многих, на первый взгляд идеальных, парней, которых Сириус пытался, действительно пытался полюбить, но по неизвестной причине не мог. Правда была в том, что Сириус чувствовал, что одиночество определяет, кто он такой, точно так же, как и его фамилия, и если бы он не превратил это в шутку, он бы погрузился в бездну глубокого отчаяния. Он начинал думать, что, возможно, с ним что-то не так, что эти постоянные перемены между нуждой в близости и отталкиванием всего, что с ней связано, являются побочным эффектом того ужасного дома, где он вырос, с родителями, презирающими все, что он любил.  Возможно, ему не стоило так драматизировать. Возможно, ему просто было суждено желать, мечтать и хотеть, но никогда не иметь. В конце концов, он же скорпион. Сириус скривился от одной только мысли о непрочитаных сообщениях Бена, которые ждут его после тренировки, и отчаянно попытался найти хоть что-то другое, что-нибудь, за что можно было бы мысленно зацепиться.  Групповой проект? Нет. День рождения? Нет. Бен? Блять, нет. Экзамены? Не совсем то. Рождественские выходные? Слишком близко к экзаменам, вызывает панику. Нет. Регулус? Потенциальная куча неприятностей. Нужно позвонить завтра. Мысленные перепрыжки с темы на тему помогли легко скоротать время, и как только часы на стене показали 7:44, Сириус оттолкнулся от станка и стянул кофту, кидая ее к сумке и хватая коньки, прежде чем почти выбежать из комнаты в коридор.  Люминесцентные лампы над ареной грозились головной болью, и его еле держащийся пучок слишком сильно тянул где-то у виска, но он быстро зашнуровал коньки, надел наушники и потом… уже ничего не имело значения. Весь сегодняшний день, его день рождения, Бен — ничего из этого не имело значения. Как только он заскользил по льду, он почувствовал, что находится в настоящем раю, немедленное облегчение отставило на задний план головную боль, тянущий пучок, напряжение в плечах. Внезапно, как только он сделал несколько кругов по пустой  арене, весь застоявшийся воздух покинул его легкие, и он снова смог дышать. Это было чувство, которое он не мог испытывать нигде больше, чувство, за которым он гнался и о котором мечтал каждую секунду вне ледовой арены.  Первые песни из его плейлиста, которые он поставил для разминки, прошли, и он сделал несколько кросс-роллов и пируэтов, пару выпадов и затем прыжков, разогревая мышцы для кантилевера в его новой программе. До этого он практиковал его множество раз, ещё в десять раз больше он тренировал тело, чтобы защитить колени и торс при наклоне ко льду, но он выглядел просто блядски шикарно выполняя его, и кантилевер быстро стал одним из его самых любимых движений.  Наконец началась музыка из его программы, и он встал в начальную позицию посреди арены. Громкость в наушниках была достаточной, чтобы полностью перекрыть все посторонние звуки: он быстро проникся музыкой, прикрывая глаза и начиная первую половину программы. Это были длинные движения, изящные повороты шеи и рук, а также приятные растяжения мышц, чтобы свести воедино все движения, которые он проделывал, кружась по льду, прежде чем перейти к резким барабанам и гитарным рифам в следующей части. Сириус выполнил все три прыжка идеально в такт музыке, сердце билось от возбуждения и адреналина и от чистой, поглощающей радости, которую он ощущал только когда выступал так хорошо. Затем быстрая пауза и еще больше плавных движений длинных рук, после чего он набрал скорость и помчался по льду в дальний конец арены. Чувство от катания по гладкому льду было его любимым: ему нравилось мягкое скольжение лезвий коньков и лёгкая вибрация от скорости, ощущение каждой ямки и мельчайших кусочков льда увеличивалось в разы. Он аккуратно начал выравнивать коньки и сгибать колени, наклоняясь назад и мысленно благодаря Минни за то, что она заставила его делать больше растяжки, а затем он окончательно вытянул шею и плечи назад, при этом пальцы касались льда всего пару секунд, прежде чем он снова поднялся почти без труда и начал вторую часть быстрых вращений: винт, заклон, либела. Он знал, что улыбался, знал, что облегчение и всепоглощающее чувство того, что он здесь и сейчас, отражались на его лице так, что будь здесь кто-то еще, он бы наверняка смутился. Музыка закончилась, оборвавшимся инструменталом вместе с вокалом, накрывая его с головой, когда он сделал финальные спирали и закончил медленным глубоким выпадом. Сириус несколько секунд оставался недвижимым, открыл глаза и глубоко задышал, переводя дух. Эта программа отдавала на сердце больше, чем предыдущие, но она также была самой абстрактной, свободной, как и он сам. Он полюбил ее, полюбил хореографа Минни, которую нанял, полюбил музыку, которую выбрал. Программа была будоражащей, идеальной, она была невероятна. Минни вырвала его из приятных размышлений, окликнув парня со стороны входа. Он только сейчас заметил, что хореограф уже здесь, и не знал, зашла ли она, когда он еще разогревался, или видела только часть программы. Он встал и достал один из наушников, когда началась следующая песня, все еще переводя дыхание, и покатился туда, где Минни оперлась на ограждение в противоположном конце арены. — Гораздо лучше, — сказала она, кажется, уже второй раз, судя по изгибу ее рта и поднятым бровям. — Я смотрю, ты не забыл про тот поворот, прямо перед заклоном, я хотела напомнить тебе о нем после прошлой тренировки. — У меня было время подумать об этом, — Сириус улыбнулся, наконец чувствуя себя устойчивее, когда он остановился перед ней и поставил руки на бедра.  — Ты хорошо поработал, выглядит намного лучше, — заверила Минни. Она наклонилась, поставила свой чай на пол и снова встала, кладя руки на ограждение, когда на ее лице отразилась критика. Уголок ее рта приподнялся и она прищурилась так, что на щеках и между бровей стали видны морщинки. — Хотя еще есть, что исправить, — начала она, доставая из кармана куртки свой печально известный голубой блокнот и быстро листая страницы. — О, ну конечно. — Я хочу, чтобы ты сначала еще раз сделал те прыжки, они все еще выглядят неаккуратно. Еще я хочу прогнать начало пару раз. Думаю, я заметила новые изменения в первых нескольких вращениях, но хочу убедиться.  — Понял, — Сириус кивнул и покатился на середину льда, чтобы повторить прыжки. — О, и не делай снова кантилевер, пока мы не прогоним все до конца! — крикнула она. — Нам стоит поберечь твои колени, согласен? Сириус застонал и развернулся, чтобы увидеть ее: — Это моя любимая часть! Вы правда хотите забрать у меня все, что мне нравится? Она возмущенно посмотрела на него: — Я знаю, что ты любишь его, Сириус, и именно поэтому говорю, чтобы ты не переусердствовал. Если не остановишься, то разорвешь ПКС. Сириус снова раздраженно застонал, теперь полушутя, перед тем как они начали тренировку с Минни. Ему нравилось ее руководство: оно напоминало ему о Дюранте, если бы только тот был немного добрее и не настаивал по неизвестной причине на изучении немецкого вместо французского.  Они еще раз прокатали программу целиком, и в конце тренировки она ощущалась лучше. Даже после почти двух часов катания, когда дыхание уходило и возвращалось к нему с легкой головной болью, когда волосы липли к вискам и задней части шеи, даже тогда возбуждение и радость ощущались в кончиках пальцев Сириуса. Он вышел со льда и поплелся к разминочным, желая Минни спокойной ночи, когда она направлялась в тренерскую в противоположном конце коридора; его разум стал намного спокойнее, и контроль над телом быстро вернулся к нему. Сириус сел на пол, развязал коньки, вытирая воду с лезвий, перед тем как накрыть их, и кинул их в сумку. Он проверил телефон, мысленно содрогнулся от пяти непрочитанных сообщений от Бена, быстро переходя в группу с Джеймсом, Лили и Питером. Он пробежался глазами по сообщению Лили об их планах выйти куда-нибудь в четверг и решил оставить это на потом, когда он придёт домой и сможет обсудить все с Джеймсом. Он натянул конверсы и встал, снова надевая кофту и заглядывая в зеркало, оценивая ущерб от тренировки. Его подозрения подтвердились: темные волосы прилипли к шее и вискам и слегка завились. Он стянул резинку с жалкого подобия пучка и собрал волосы уже лучше, большая их часть оказалась наверху и он посчитал это успехом. Сириус задержался перед зеркалом на несколько секунд, вновь оценивающе скользя взглядом по своему отражению, на этот раз в лучшем настроении, пробегаясь глазами по розовым щекам и по такого же цвета с опущенными уголками губам. Кончики ушей и нос тоже порозовели: сегодня на льду было чертовски холодно — и он решил, что несильно темные круги под глазами, которые раньше ему не особо нравились, вообще-то очень шли ему сейчас. Он показал язык отражению, прежде чем взять пальто и сумку, выключая свет на обратном пути и слишком громко прощаясь с Минни.  Он усмехнулся, когда услышал ее крик — или просьбу — быть потише, толкнул плечом стеклянную дверь и взял телефон в поисках хорошей музыки для прогулки. Это было всего лишь пятнадцатиминутное хождение к кампусу по жилому кварталу Бостона через реку, с живописными в это время года видами, под оранжевым светом ночных фонарей и маленьких фонариков у домов, окрашивающих покрытые опавшими листьями дорожки в тусклый, теплый свет. На этих прогулках Сириус обычно думал о тренировках, о советах Минни, слушая музыку из своей программы снова, и снова, и снова. Он уже пять раз переслушал одну и ту же песню, заметил, что кусочек черного лака отстал в какой-то момент на тренировке, когда уловил боковым зрением знакомую фигуру, заставившую его остановиться. — Бен? — выдал он, замирая в двух шагах от двери, когда Бен оттолкнулся от кирпичной стены, у которой стоял, прислонившись спиной, прямо перед ним. Бен улыбнулся ему доброй, милой улыбкой, оранжевый свет переливался в его светлых волосах, что должно было быть красиво, но лишь заставило внутренности Сириуса перевернуться, доставляя дискомфорт. Болезненное ощущение закрутилось глубоко в животе, когда Бен притянул его и обнял сбоку, рука скользнула по плечу Сириуса и осталась на нем тяжелым грузом, и он зашагал вперед. — Я знал, что у тебя тренировка сегодня, поэтому решил встретить тебя здесь, ты же был занят последние несколько дней, — объяснил он, снова улыбаясь Сириусу и, кажется, находя в его лице что-то, что заставило его убрать руку с плеча и отступить на пару шагов, хотя он был все еще близко, от чего Сириусу стало нехорошо.  — Извини, — начал Сириус, совсем не чувствуя вины, и посмотрел на свои руки, избегая взгляда Бена, когда его попытки избегать его стали очевидны, — я правда был очень занят в последние дни,— попытался оправдаться он. — Я знаю, — он слегка толкнул Сириуса в плечо. — Ты мог хотя бы написать мне. Сириус сдержался, чтобы не показать на лице все, что он чувствовал, тяжело сглатывая и мирясь с тем, что, во-первых, его мирной прогулке уже не свершиться, и, во-вторых, ему нужно было прямо сказать Бену, что тот ему не интересен.  Бесконечная вселенная, подумал он, если ты меня слышишь, скинь мне наковальню на голову и спаси меня от этой жалости. — Я знаю. — Что-то не так? — по-доброму спросил Бен, и Сириус выдохнул и приготовился к удару. — Бен, я не думаю, что нам стоит продолжать встречаться, — выпалил он, осмеливаясь посмотреть направо, чтобы найти Бена со сведенными от замешательства бровями.  О боже, он не мог так с ним поступать. Он правда не мог так поступать... — Я просто очень занят в этом семестре,— быстро объяснил он. — В смысле, ты же знаешь, у меня сейчас много тренировок. И пар столько же, я просто… у меня нет времени начинать что-то новое, понимаешь? Так лучше. Сказать, что ты занят, лучше, чем сказать, что он тебе не нравится, так ведь? Бен секунду помолчал, устремив взгляд в асфальт, затем перевел взгляд на Сириуса. Он улыбнулся, на этот раз печально, и слегка кивнул. — Я понимаю. Сириус наконец выдохнул и прикусил губу, пытаясь проглотить жалостливую горечь не только от того, что его любимая прогулка оборвалась, но и потому, что теперь атмосфера была настолько, блять, неловкая, что он хотел выйти на встречную полосу дороги.  — Прости меня, правда, — попытался он. — Я бы хотел, чтобы у меня было больше свободного времени, но в течение семестра все станет только хуже. — Я правда понимаю, Сириус, — Бен снова широко улыбнулся ему. — И ты меня прости. Может, когда у тебя появится больше свободного времени, мы можем попробовать снова? Абсолютно точно, блять, нет.  — Да, конечно, — Сириус ответил улыбкой и они какое-то время шли в тишине. Атмосфера между ними стала настолько напряженной, что он искренне захотел смеяться и тихо надеялся, что Джеймс сейчас дома и они смогут попробовать не засмеяться вместе. Вскоре после того, как они впервые встретились в средней школе, Сириус понял, что Джеймс выглядел умопомрачительно, когда сдерживал смех: губы сжаты так крепко, что они практически исчезали с его лица, темные глаза широко открыты и взгляд направлен на что-нибудь неприметное, по типу пола, или потолка, или на Сириуса, который тоже сдерживался от смеха. Он скоро привык к этому его выражению, когда они стали неразлучны и неустанно работали над тем, чтобы раздражать своих учителей всю среднюю и старшую школу.  — Ну, — Бен начал после недолгого молчания, вырывая Сириуса из его беспомощной нужды в Джеймсе и неловко прочищая горло. — Тогда я отпускаю тебя. Он замедлил шаг и остановился, и сердце Сириуса действительно затрепетало, черт возьми, от мысли, что ему все-таки удастся прогуляться в одиночестве, но он сделал более приличное выражение лица.  — Нет, не стоит, — попытался неубедительно Сириус, и Бен помотал головой, доставая телефон. — Все нормально, Сириус, иди. Мне еще нужно зайти к другу, он живет здесь, через улицу. Сириус начал отходить, надеясь, что он не выглядел таким счастливым, как себя чувствовал, и попытался снова улыбнуться. — Хорошо. Увидимся, Бен. — Ага, увидимся. И тогда, господи, спасибо, Бен перешел дорогу и Сириус практически помчался домой, в нетерпении желая рассказать Джеймсу о своем ужасном невезении. Он снова достал наушники, снова ставя на повтор музыку из своей программы и чувствуя себя легче, чем весь этот день. Сначала он подумал, что ему следует почувствовать хотя бы каплю сожаления и печали из-за того, что он отказал Бену, но голос Лили в его голове сказал, что мы не чувствуем вины после отказов мужчинам, которые объясняют нам криптовалюту, Сириус, мы просто так не делаем, и, боже, она была так права. Дверь в квартиру рядом с кампусом, которую он делил с Джеймсом, открылась, когда Сириус вернулся домой где-то после десяти. Джеймс и Питер распластались на несочетаемых по цвету диванах, играя в какую-то игру, которую Сириус раньше никогда не видел, на древнем XBox, опасно свисающем с полки. Джеймс был в своем заношенном темно-бордовом хоккейном свитшоте, который он носил еще с первого курса, черные волосы как всегда торчали во все стороны, и очки были немного перекошены, пока он щурился в телевизор. Сириус был уверен, что Питер проигрывал в чем-то, во что они играли, если, конечно, широко открытые глаза и удивленное выражение лица что-то значили. Они оба пробормотали неразборчивые приветствия, когда Сириус с хлопком закрыл дверь и кинул свою сумку на все-ловящую вешалку около двери, на которой также можно было найти обувь, почту, кружки и, на данный момент, неисчислимое количество разнообразный мешков для Хэллоуина. — Вы ни за что не поверите, что только что случилось, — начал Сириус, направляясь в сторону темной кухни и забирая с верхней полки холодильника миску с виноградом. Он встал рядом с телевизором, чтобы Джеймс и Питер могли видеть его боковым зрением, и выпрямился для предстоящей истории.  — Угадайте, кто только что появился прямо перед ареной и прервал мою прекрасную одинокую прогулку до дома. Джеймс свел брови и продолжил смотреть на экран. Казалось, что он мысленно пробежался по списку людей, которые имели смелость появиться возле места его тренировки без предупреждения.  — Лилс работает, а Доркас и Марлин только что написали, что они дома, — он подумал вслух, прищуриваясь. — Не Регулус? — Нет, не Регулус. А, сука, Бен. Джеймса передернуло и Питер быстро втянул воздух через зубы: — Разве ты не избегал его в течение, типа, недели? — спросил он. — Да! — И он не понял намека? — Джеймс одновременно застонал и стал агрессивно нажимать кнопки на джойстике. Сириус прислонился к стене и пораженно вздохнул. — Походу нет. Я не отвечал ему днями, Джейми. Днями! — Он просто пришел? — недоверчиво спросил Питер, когда его брови резко взлетели и он вздрогнул и нажал несколько кнопок на джойстике в быстрой последовательности.  — Да. Я вышел на улицу и он стоял прямо передо мной, поджидая. Боже, кто знает, сколько он там простоял. Мы прошли, может, пару секунд, и потом мне пришлось вытащить его из этого жалостливого состояния и все закончить на месте. — О-о-о, — протянул Джеймс, — и что же он ответил? — Ну, я сказал ему, что я буду занят, поэтому он все нормально воспринял. Джеймс цокнул и, наконец, перевел взгляд на Сириуса, хмуря брови: — Ты солгал ему. Сириус вздохнул и закатил глаза: — Да, я солгал, почтенный джентльмен. Маленькая ложь во благо, дабы сохранить его честь. — Сириус, ты должен был сказать ему правду. — Все нормально. Я лишь хотел спасти его от смущения, когда он услышал бы, что я считаю его неимоверно скучным. — Для тебя все скучные. — Не начинай! Я не думаю, что ты скучный, — Сириус взглянул на Питера, кусающего нижнюю губу и крутя джойстик так, будто он был приделан к машине. — Питера я не считаю скучным. — Ты знаешь, что я имею в виду, — стал отчитывать Джеймс, откладывая, наконец, свой джойстик, и вставая. — Ты печально известен как разбиватель сердец, — отчитал он, указательным пальцем показывая на Сириуса, пока обходил диван по пути на кухню. Сириус последовал за ним, кое-как обратно накрывая пленкой миску с виноградом. — Я не разбиватель сердец. Я вообще едва ли с кем-то хожу на свидания! — это было наполовину правдой. Он действительно не так много выбирался с кем-то на свидания в последнее время: не из-за того, что он не пытался или не хотел, но потому, что вселенная с ее бесконечной силой абсолютно настаивала на том, что он должен быть одинок.  Джеймс взял миску со столешницы и грациозно поставил ее назад в холодильник: — Да, да, конечно. В любом случае, он мне не нравился, поэтому это можно считать победой. — Вот это я понимаю! — улыбнулся Сириус. — Теперь никто из нас не станет жертвой его криптовалютных схем. На самом деле, я всем нам помог, Джеймс. Пожалуйста. — О, конечно, спасибо тебе за твою жертву, — признался Джеймс и щелкнул Сириуса по подбородку по пути в свою комнату через гостиную. — У меня в пять тренировка, так что я пошел, — сказал он с важным видом и отсалютовал Сириусу и Питеру, когда был уже у двери.   — Ты быстро, — протянул Питер с дивана, прощаясь с ним в ответ. Сириус только поднял руку к брови, когда Джеймс показал на него пальцем. — Во вторник мы идём на баскетбол. В семь вечера. Лили знает, что у тебя нет тренировки, поэтому ты обязан пойти. Сириус разочарованно выдохнул, и его рука драматично упала: — Баскетбол? — Да. В команде будет один из ее друзей. — Я не знал, что у нас здесь вообще есть баскетбольная команда, — вслух  подумал Сириус, недоверчиво смотря на Питера в ожидании поддержки. — Они играют за Бостонский университет? — Именно. И мы все идем! — Джеймс поднял два больших пальца и широко улыбнулся им обоим. — Будет классно! Лили говорила, что ее друг отлично играет. — Я ни хрена не смыслю в баскетболе, — проворчал Сириус. — Я тоже! Но будет весело! И никаких возражений! Сказав это, Джеймс развернулся, и дверь в его спальню закрылась, оставляя Сириуса тяжело вздыхать в потолок и выразительно смотреть на Питера.  — За что он так с нами поступает? Питер медленно покачал головой, встал и поплелся в коридор, забирая свои вещи с вешалки: — Не знаю. Нам стоит отстаивать свое мнение время от времени. Сириус промычал, соглашаясь, лег на подлокотник дивана и закрыл глаза, усталость разлилась по его телу, когда он вспомнил сегодняшнюю тяжелую тренировку: — Нам пора организовать восстание. — Ему повезло, что мы любим его, —согласился Питер. — Мне нужно возвращаться, чтобы подготовиться назавтра. Ебучая история. — Мы оба живем в общеобразовательном аду, Пити, — промычал Сириус, поднимая голову, чтобы посмотреть на Питера, когда тот надел туфли и перекинул сумку через плечо. — Мы придурки, раз поступили так сами с собой. — Остался всего семестр, — вздохнул Питер, — и мы будем свободны. Мы справимся. — Мы справимся, — повторил Сириус, отсалютовав Питеру, когда он подошел к двери и устало попрощался. Сириус выдохнул и упал назад на диван, уставившись на блеклые движущиеся тени с улицы. Его тело устало, разум жужжал гораздо приятнее, чем днём, но все еще слишком быстро, чтобы заснуть. Он мысленно возвращался к Бену, несмотря на нежелание вспоминать о нем, заново проигрывая их заторможенный диалог и три свидания за последние несколько недель. Свидания были хорошими, правда, только немного скучными. Они были нормальными. Бен был нормальным. В этом и была проблема, все было просто нормально. Сириус не мог вспомнить последний раз, когда он чувствовал что-то больше, чем «нормально» по отношению к кому-то. Он не хотел чувствовать себя нормально, он хотел быть очарован: хотел, чтобы был кто-то, о ком он мог думать ночью, когда не мог заснуть, кто-то, кто мог заставить его чувствовать себя так же, как могло фигурное катание; возбужденно, страстно, неустанно и до невозможности спокойно одновременно. Его надежда на то, что он найдет это в ком-то, постепенно угасала с каждым днем, и, о боже, это было ужасным осознанием в двадцать один год.  В тот вечер он зашел в душ и кинул одежду в стирку, прежде чем пойти спать, и ему уже не терпелось поработать над тем новым вращением, которое добавила Минни, но пристающее чувство одиночества неизбежно возвращалось к нему перед сном. ——— Моментов, когда Римус не понимал, зачем он вообще занимается этим богом забытым спортом, становилось все больше. Моменты, такие, как сейчас, когда он согнулся пополам и пытался перевести дыхание на тренировке в шесть часов утра, после заслона, выбившего воздух из легких и сжавшего челюсть, отчего незамедлительно заболела голова. Моменты, когда он моментально, за двенадцать секунд, опустошал весь термос с зеленым чаем в раздевалке, умоляя усталость, оставшуюся после проведенной за учебниками ночи, уйти. Были моменты, когда баскетбол оставлял неприятный привкус во рту, когда он считал дни до окончания курса весной и он мог выпуститься из университета и забыть о спорте. К сожалению, были и моменты, когда он любил баскетбол больше, чем что-либо в своей жизни. Хотя сейчас, когда он все еще пытался сделать хоть глоток воздуха и не хотел ничего, кроме как уйти с тренировки на час раньше и спать три дня подряд, он не мог вспомнить, но знал, что где-то они существовали. — Все норм, Люпин? Римус поднял взгляд, щурясь от света люминесцентных ламп, и снова выпрямился. — Нормально, Гид,— прохрипел он, уворачиваясь, пока другой парень не ударил его по затылку. — Уверен? — усмехнулся Гидеон, широкая улыбка появилась на его веснушчатом лице, когда он положил руку на плечи Римуса и сильно толкнул его. — Выглядишь помято как-то. — Отъебись, — проворчал Римус, отталкивая его руку и кидая недоброжелательный взгляд, прежде чем потянуть за край футболки, чтобы стереть пот со лба. — Сейчас слишком рано, чтобы такие заслоны делать, идиот. Всего двадцать минут прошло. — О, люблю твое утреннее ворчание, — улыбнулся Гид, будучи все еще на несколько раздражающих сантиметров выше, позволяющих ему обвить плечи Римуса и потрепать его волосы, прежде чем он смог высвободиться из захвата. — Я так скучать по тебе буду в следующем году. — Этот год только начался, а я уже просто невъебически хочу тебя убить,— бросил Римус с интонацией, которая, он надеялся, выражала необычайное презрение, показывая средний палец, когда рыжеволосый притворился, что падает в обморок. — Люпин! Пруэтт! Давайте! Тренер Хуч была маленькой, устрашающей женщиной, которая проводила тренировки, словно сержант в строю. Она рявкала «играем!» и кричала угрожающие инструкции во время схваток у мяча, пока ее ассистент, Линк, тихо наблюдал в стороне. Линк был высоким, тонким мужчиной с зорким глазом на оборонительные стратегии. Большую часть тренировок Линк рисовал на небольшой доске разные варианты игр и позиций. Римусу он нравился, нравились его игры, но над ним часто прикалывались. Гид и еще два форварда любили смеяться над ним втихаря, так, что он, кажется, и не замечал этого. Римус всегда воздерживался от подобного. Хуч сказала делать броски еще пятнадцать минут после финального сражения в конце тренировки. Большая часть команды застонала вслух, но Римус почувствовал такое облегчение, что был готов заплакать от счастья. Голова пульсировала и он хотел даже вырубиться, чтобы затем вернуться в раздевалку к обезболивающим, ожидавшим его в рюкзаке. Большую часть игры в баскетбол Римус ни о чем не думал. Это было место, где он мог отключить мозг и действовать инстинктивно. Вне зала его было легко не заметить. Непроблемный, тихий, наблюдающий, и, стоит признать, скучный. Но как атакующий защитник, он должен был быть методичным, быстро двигаться между защитниками противника и атаковать их так, чтобы они либо упустили его, либо нарушили правила игры. В зале его работа — быть запугивающим, быстрым, смертельно последовательным. В теории, он был создан для этого. Баскетбольная площадка была единственным местом, где он никогда не чувствовал, что его слишком много или, наоборот, недостаточно. Он был достаточно хорош, чтобы получить дополнительную премию поверх его академических заслуг, достаточно хорош, чтобы три года играть в команде, хорош, чтобы на их игры приходили посмотреть другие люди. Однако «в теории» не упоминалась та тревожная энергия, которая не покидала его тело часами перед игрой, тот беспорядок в его голове, когда он пропускал бросок или блок, который казался легким. Не упоминались осколки страха, скользящие вниз по позвоночнику, когда он неизбежно вспоминал, что самый страшный момент в его жизни произошел всего на четвертой минуте школьной игры в баскетбол. Он никогда не знал, разозлился ли тот одиннадцатиклассник из соседней школы из-за того, что Римус выше прыгнул и увел мяч в схватке, или он затаил неизвестную месть, или же это действительно было случайностью. В любом случае, под видом блокировки кулак парня влетел в лицо Римуса с такой силой, что его нос оказался сломан в двух местах, кожа на лице порвана и покрыта шрамами, а на площадке было столько крови, сколько он не видел никогда в жизни. Он постоянно думал об этом, пятна крови на полу мелькали перед глазами во время тренировок и игр. Он получал травмы после этого: десятки растяжений, порванная связка, из-за которой он пропустил половину сезона на первом курсе и которая все еще периодически беспокоила его, слишком много сломанных пальцев и подвернутых лодыжек, чтобы он мог сосчитать. Из недавнего, его плечо решило заклинивать с резкой болью каждые несколько недель, достаточно непостоянно, чтобы его терапевт, доктор Помфри, не могла найти причину. Незнание было страшным, и когда боль накрывала, она всегда была невыносимой, но ничто не могло даже близко подойти к той игре в старшей школе. Ничто не могло когда-либо сравниться с той болью, или с тем страхом. Когда он закончил с бросками и Хуч отпустила всех в душ, Римус полетел прямиком к шкафчику. Его руки слегка тряслись, когда он вынул обезболивающие из своего рюкзака и насухо проглотил их, прислоняясь лбом к холодному металу на несколько секунд и глубоко вдыхая. Он достаточно бегал в последнее время, и броски не утомляли его, но в раздевалке было жарче, чем в зале и пот мгновенно выступил на его шее сзади. — Решил вздремнуть, Люпин? Римус поднял голову и прищурился в сторону Кинга, их разыгрывающего защитника и капитана команды, когда тот открыл шкафчик и достал свой нессесер. Кинг был ниже, чем большинство членов команды, но быстр и проворен настолько, что даже Римус с длинными конечностями не смог бы повторить. — Голова болит, — ответил Римус, пытаясь убрать напряжение из голоса и посылая Кингу сжатую улыбку.  — Боженька с тобой, — пошутил он, громко закрывая шкафчик и хлопая Римуса по плечу, направляясь к душевым. — Кстати, красивый блок. Маленький ЛюЛю вышел поиграть. Римус посмеялся над прозвищем и скинул руку Кинга со своего плеча:  — Да, да. — И вправду красивый блок, — добавил Гид, внезапно появившийся в углу, и поднял бровь. — Ты же знаешь, нет ничего, что я люблю больше, чем подъебать Дирборна.  Римус сел на скамейку под своим шкафчиком и начал развязывать кроссовки, чтобы потом сменить их на поношенные адидасы, закинутые в сумку утром.  — Я прекрасно знаю, что ты его ненавидишь, — ответил Римус. — Думаю, ты говоришь это по десять раз каждый день. — Ну, он редкостный долбоеб, разве нет? Должен же кто-то его ненавидеть, поэтому я слежу за его эго. — Это бесполезно, — сказал Римус. — Ты слышал, как он говорил о том, что собирается прийти за Линком? — Да, слышал, — Гид покачал головой, пересекая комнату, чтобы сесть напротив Римуса. — Мне нравится думать, что твой нетипично агрессивный блок был актом мести за нашего маленького Линка. Римус сложил обувь в сумку и пожал плечами, надменно улыбаясь.  — Возможно. — Римус! — воскликнул Гид, кладя руку на сердце. — Ах ты негодяй! Ты правда любишь его! — Ой, завались, — засмеялся Римус, встал, натянул свое худи и взял телефон, прежде чем закрыть шкафчик. — Если ты скажешь это ещё раз, я буду продолжать говорить «нет». — Я знаю. Не волнуйся, твоя секретная любовь к Линку будет в безопасности со мной.  Римус специально слегка толкнул Гида по пути к выходу, выводя его из равновесия достаточно, чтобы тот хлопнул рукой по шкафчику в попытке не упасть на скамейку.  — Мне еще нужно зайти к Помфри, — кинул он, когда Гид ругался через смех, плечом открывая дверь раздевалки и надевая наушники для быстрой прогулки до дома.  Время было раннее и улицы только просыпались, поэтому он смог избежать столкновения с людьми. Он мысленно произнес свою ежедневную светскую молитву за то, что ему повезло жить без соседей, когда он, заходя домой, кинул сумку, худи и обувь на пол. Ему нужно было как-то убить целый час до терапии с Помфри, поэтому он начал с душа и постоял под горячими струями подольше, чтобы облегчить боль в плечах. Около двадцати минут спустя, его телефон завибрировал с раковины, нарушая его мысленное повторение эссе, которое нужно было закончить к конфу недели. Он повернул кран, немного сомневаясь, и вышел с полотенцем на талии, чтобы проверить телефон. Лили отправила ему пять сообщений в короткой последовательности, и Римус вытер запотевшее зеркало обратной стороной ладони, прежде чем прочить сообщения. Его волосы уже начали виться от влажности в ванной, прилипая к ушам и шее, вода все еще стекала на плечи. Жар залил его щеки красным цветом, выделяя тусклый белый шрам, проходящий по переносице и разрезающий бровь. Он сжал челюсть и быстро отвел взгляд от отражения, когда кровь мелькнула перед глазами в раковине, решая прочитать сообщения от Лили.    [07:33]  Привет! Я вчера вечером ничего не сделала по эссе, поэтому нам срочно нужно позаниматься вместе на этой неделе.  Ты обязан прийти, мне все равно, если ты уже все написал Мне нужна твоя помощь [07:34]   А еще! Джеймс сказал, что все придут! Мы будем на игре завтра :) Римус издал смешок и быстро напечатал ответ, соглашаясь на очень нужную учебную сессию и отправляя расплывчатое принятие того, что её друзья придут завтра. На прошлой неделе она была на игре с их общей подругой Доркас, и ей настолько понравилось, что она не могла перестать говорить об этом на лекции на следующий день. Римус улыбнулся и кивнул, когда она пообещала, что приведет с собой не только Джеймса, которого он встречал всего однажды, но и его соседа по комнате и их друга Питера. Хотя Римус не ожидал, что она правда придет с ними: он думал, что она сказала это из вежливости — и почувствовал тревогу от мысли о том, что еще больше людей придут посмотреть на него.   Лили, должно быть, была послана ему Богом, когда они встретились в прошлом семестре во время тяжелых иследовательских работ. Их распределили в одну группу для финальных проектов — тогда на встречах они стали чаще осуждать профессоров, чем действительно работать над презентацией. Лили была хорошей напарницей и еще более хорошей подругой. Она быстро стала той, кому Римус мог пожаловаться, кому мог довериться и на кого положиться. Она была бесподобна в облегчении его тревожности и стала первым человеком из Бостона, кроме группы его друзей с факультета английского языка, кому он смог открыться. Она всегда была хорошего мнения о нём, всегда слушала и заставляла его говорить, когда что-то беспокоило его разум, и она всегда осуждала с ним тех, кто действовал ему на нервы. Лили сделала его лучше, счастливее, и поразительно быстро стала одной из его лучших друзей.  В прошлом семестре она несколько раз настаивала на том, чтобы Римус встретился с Джеймсом и их друзьями, но Римус всегда находил отговорки для этого. Честно говоря, он боялся встречать их. Он только открыл этот спокойной, простой мир дружбы с Лили. Если он не понравится ее парню или друзьям, он не знал, останется ли всё по-прежнему. Он случайно столкнулся с Лили и Джеймсом на пути с вечерней тренировки несколько недель назад, спеша вернуться домой пораньше и не имея возможности сказать что-то большее, чем быстрое «привет», но все прошло на удивление хорошо. Джеймс был высоким: не выше Римуса, но близко — с широкими плечами и до невозможности растрепанными волосами. Его улыбка ослепляла добротой и его голос звучал тепло, когда он сказал: «Ты, должно быть, Римус!», — прежде чем помахать ему, когда он сказал о спешке, настаивая на совместных посиделках позже. Эта встреча не уняла в нем тревожности, но Лили настаивала, что ее друзья замечательные. Когда несколько дней спустя она упомянула, что они хотят прийти на завтрашнюю игру, у него не было готовой отговорки, чтобы остановить их. Все будет нормально. Он выйдет и сыграет и, возможно, даже не увидит их до самого конца, или же после.   Он выйдет. Он сыграет. Он уйдет. Все будет нормально. Его мантра, возможно, только усугубила ситуацию, когда следующим вечером он вышел на арену. Его руки весь день подрагивали и концентрация была на пределе, когда он зашел в раздевалку. Римус уклонился от попыток Гида поднять ему настроение и приложил смущающее количество усилий, чтобы не язвить каждому, кто подходил к нему более чем на метр, когда он переодевался и быстро заминал плечи так, как посоветовала Помфри днем ранее. Она также сказала носить компрессионные легинсы и повязку на правой руке, а также упомянула, что ему нужно заклеить тейпом беспокоящее его колено, так как уже холодает. — Идем, сейчас будет разминка! — позвала командный менеджер где-то из угла возле шкафчика Римуса, пробуждая его от уже умеренной паники, в которую он погружался. Он встряхнул руками, размял плечи и надел теплую спортивную куртку, хватая бутылку с водой и подбегая к остальной части команды. — Теперь ты с нами? — Гид хлопнул его по спине и осторожно взглянул на него, когда они проходили по туннелю через раздевалку к площадке. Римус закатил глаза, снова повел плечами и кивнул: — Ага. Я здесь. — Прекращай витать в облаках, Люпин, — позвал Кинг, идущий несколько впереди их. Он развернулся и пошёл спиной назад, щурясь и показывая на Римуса пальцем: — Сегодня Гейтс на тебе, ты нужен нам.  — Я здесь, здесь, — повторил Римус, тревога в животе стала постепенно перетекать в предвкушение.  — Гейтс пиздецки ненавидит тебя, — посмеялся Гид после того, как Кинг развернулся лицом к площадке. Римус почувствовал, как в уголках губ появляется улыбка, руки налились уже совсем другой энергией. — Естественно. Когда они вышли, половина мест уже были занята. Римус не собирался искать Лили: он не думал, что они бы пришли за двадцать минут до начала и еще больше сомневался, что он вообще сможет их увидеть, даже если они были здесь. Он поставил бутылку около ряда стульев в стороне, как обычно, на семь мест ниже от Хуч и Линка. Он минуту посидел, разминая лодыжки и натягивая компрессионный рукав на левую руку.  Гид перепрыгнул через ряд стульев и сел слева от него, разминая ноги и несколько раз прихлопывая. Они наблюдали за тем, как их оппоненты, штат Мичиган, выходили из раздевалки для гостей. Взгляд Римуса сразу же остановился на Карсоне Гейтсе, атакующем защитнике, с которым он уже играл пять раз за последние несколько лет и всегда с нетерпением ждал очередной игры. Гейтса было легко вывести из строя, легко вывести из себя, слегка толкнув или сказав пару ласковых слов. Он становился неуклюжим, когда злился, и был печально известен тем, что вылетал из игры к концу второй половины и пропускал легкие броски из-за своей же злости. Римус сдержал улыбку. — Легкая победа, — сказал Гид, хлопая Римуса по плечу, когда они вместе поднялись и направились к площадке. Линк собрал всех четырех атакующих защитников и форвардов на начальной позиции на линии ожидания, сделал несколько бросков и перешел к дальним. Линк поставил Римуса и Гила на правую сторону трехочковой линии, затем поменял их местами, снова сделал бросок и перевел их на левую сторону. Отсюда они начали выполнять упражнения на растяжку и вернулись на линию ожидания, когда арена наполнилась людьми. Толпа загудела в ушах Римуса, негромкие разговоры сменили острую трель, которая звучала где-то на заднем плане часами до начала игры. Он мельком подумал, что Лили уже, должно быть, пришла, когда команда и тренеры вышли на корт и ждали на боковой, но один взгляд на противоположный конец арены, откуда Гейтс уже сверлил его глазами, заставил адреналин зашуметь в ушах и все ненужные мысли испариться.  Всю церемонию приветствия он переминался с пятки на носок: показ флагов, национальный гимн в исполнении какого-то выпускника с тонким голосом и тяжелым вибрато — и затем гремящий голос объявил начало игры. Сегодня вечером место было заполненным и громким, все места были заняты, и Римус поднял взгляд, когда назвали его имя. Гид любил внимание, любил крики и аплодисменты, усиливающиеся, когда его имя звучало из колонок, и он выделывался перед толпой как только мог, что пугало Римуса до невозможности. Ему нравилось забывать о тысячах наблюдающих за ним людей, о том, что его родители тоже смотрели игру на их простом небольшом телевизоре дома в Колорадо Спрингс и, скорее всего, снимали его.  Римус прикрыл глаза, когда игроки занимали свои позиции, делая глубокий вдох и задерживая его на пару секунд, затем медленно выдыхая. Его руки были наготове, мозг блаженно затих, и он прогнал мелькающие пятна крови перед глазами, пока они не успели отпечататься на веках и начать мучить его подсознание. Гид вышел вперед, чтобы начать схватку за мяч с коренастым форвардом Мичигана, раздался свисток, и игра началась. Разыгрывающий защитник Мичигана, Лоувел, оказался быстрым. Он мчался между их форвардами со страшной точностью, дважды забил в краске, когда еще не прошло и минуты. Римус наблюдал за тем, как Лоувел предсказуемо избегал его части корта уже в третий раз, оставляя Римуса проноситься мимо Гейтса, чтобы следить за мячом. Лоувел снова подобрался к штрафной линии, оставаясь недосягаемым для Гида, чтобы обойти его и передать мяч их центровому, Доку. Римус последовал за Гейтсом, когда стороны поменялись, затем быстрым движением перешел на противоположную часть корта и принял мяч от Кинга. Он остановил взгляд на открытом Гидеоне и передал мяч прямо ему в руки, отбегая назад, когда Гид забросил их первые два очка и арена взорвалась аплодисментами.  Гейтс все еще был на трехочковой линии и Римус держался близко к нему, даже когда мяч был на другом конце площадки. Он хотел сразу вывести его из себя, разозлить в первой половине и выкинуть его к концу игры. Лицо Гейтса чем-то напоминало жабу, морщившуюся в очередной раз, когда Римус задержал его движения, тяжело дыша и закатывая глаза, мяч снова перешел к Кингу, и он набрал еще два очка Бостонскому университету. Первая четверть продолжалась с раздражающе частыми пасами, из-за чего приходилось слишком много, блять, бегать. Римус даже близко не устал, хотя Гейтс уже сдавался. Ближе к концу первой четверти, Римус держался близко к нему, действуя на нервы, несмотря на то, что мяч находился далеко от них, и Гейтс намеренно задел его плечом. — Держись подальше, Люпин, — рявкнул он, его брови были смешно сведены к переносице, когда свисток обозначил конец тайма.  — О, не думаю, что у меня получится, — кинул Римус в ответ, возвращаясь к команде и всю оставшуюся часть перерыва слушая объяснения Линка про тактику нападения. Атака была их целью на оставшиеся три минуты первой четверти и Кинг проложил путь двумя жестокими атаками. Центральный Мичигана упустил его и он забил дважды со штрафной линии. Еще одна потеря, и Кинг оглядывал площадку, направляясь к центру. Римус обошел Гейтса и вскинул руку вверх, наблюдая за тем, как Кинг быстро пасовал Доку и крикнул, чтобы тот кидал в угол. Мяч прилетел прямо в руки к Римусу прежде, чем Гейтс смог понять, что он двинулся, и он легко закинул трехочковый без единого препятствия на пути. Арена взорвалась из-за их первого трехочкового за сегодняшний вечер, и Гейтс снова толкнул его плечом по пути на свою позицию. Лоувел сделал неуверенную передачу центральному Мичигана, который две секунды сканировал площадку в поисках свободного игрока, и кинул мяч в направлении Гейтса. Римус оказался рядом, как только тот поймал мяч, заставляя его отойти назад и предвкушая его движения, будто они находились в замедленной съемке. Гейтс несколько раз развернулся, громко разочарованно вздыхая, и Римус улыбнулся. — Давай, пасуй, — подначивал он, блокируя Гейтсу обзор на левую часть корта и разворачиваясь вместе с ним. — Давай, Гейтс, пасуй. — Отъебись, — проревел Гейтс, наконец неудачно пасуя прямо в руки Дока. Док кинул мяч Гиду, и он заработал еще два очка из-под кольца с самоуверенным вращением так, как он пытался сделать на тренировке.  — Следи, сука за тем, что происходит за твоей спиной, Люпин, — позвал Гейтс и сильно толкнул его в плечо на пути к боковой Спартанцев, когда свисток ознаменовал окончание первой четверти. — Обязательно, — отмахнулся Римус, возвращаясь на скамейку и хватая бутылку воды, когда его команда начала собираться вокруг Хуч и Линка. Он пробежался глазами по заполненному первому нижнему уровню рядов за их скамейкой, прежде чем опешить при виде знакомой рыжей макушки. Лили не смотрела на него, но его сердце все равно ускорилось. Она сидела рядом с Джеймсом, наклонившись через него и что-то говоря. Джеймс кивал ей в ответ, бегая глазами между ней и маленьким блондином с взъерошенными волосами. Римус узнал в нем Питера, основываясь на описании Лили. Он посмотрел на них еще пару секунд и собирался кинуть бутылку на пол, когда перевел взгляд на человека справа от Питера и замер.  Он, очевидно, был одним из друзей Лили, об этом свидетельствовало то, как он наклонился к Лили и внимательно слушал ее, несмотря на весь шум. Римус никогда его не видел, а если бы увидел, то обязательно бы запомнил, и его мозг стал лихорадочно вспоминать, говорила ли Лили о ком-то подобном. Он не мог вспомнить имя, но знал, что это скорее всего сосед Джеймса по комнате, и он мысленно отругал себя за то, что не слушал Лили внимательнее, когда она рассказывала ему о своих друзьях. Его иссиня-черные волосы были наполовину собраны, некоторые локоны спадали на плечи. У него были изящные черты лица: вниз смотрящие уголки губ и заостренный нос, и черные, изогнутые брови, и, о боже, Римус хотел рассмотреть это вблизи. Его щеки покрывались розовым румянцем из-за духоты помещения, и пальцы Римуса сжались на бутылке, когда этот человек улыбнулся, полной, перехватывающей дыхание улыбкой, заставившей что-то в животе Римуса упасть даже в пятнадцати рядах от него. Он смеялся, прислонившись к плечу Питера, и с энтузиазмом отвечал на что-то, что сказала Лили. Сразу же, незамедлительно, Римус был очарован. — Люпин! Пошли! Римус подпрыгнул на месте и развернулся, ловя на себе острый взгляд Гида, прежде чем кинуть бутылку воды назад на пол и подбежать к команде на совещание. Гид сказал ему о плане на следующие таймы и звонок ознаменовал окончание перерыва. Римус встряхнул головой, руками, попытался выкинуть из головы того человека и снова направился к Гейтсу.  Конец первой половины был жарким. Защитник Мичигана сразу же нарушил правила, и спартанский тренер потерял терпение, и пока он спорил с судьей, Кинг дважды забросил мяч со штрафной линии и игра продолжилась. Гейтс был раздражен, снова оттолкнул Римуса несколько раз за одну игру, когда он не мог видеть мяч, чтобы получить пас. К середине тайма, Гейтс накопил три фола и стрелял взглядом в Римуса каждый раз, когда мог. Римуса позвали на перерыв в начале второй половины, он быстро скользнул взглядом по группе Лили, прежде чем сесть на скамейку. Она говорила с Джеймсом и смотрела туда, где сидели Спартанцы, пока Питер разговаривал с темноволосым человеком слева. Римус посмотрел на него и его живот перевернулся, потому что взгляд этого человека замер на нем. Он быстро повернулся и сел, потянулся за бутылкой воды и свел лопатки, пытаясь прогнать легкую дрожь в пальцах, прежде чем он выйдет на корт. БУ был на десять очков впереди и оставалось всего пять минут игры, поэтому Гейтс уже почти потерял терпение. Римус не спускал с него глаз весь вечер, и он коснулся мяча всего дважды и ни разу не закинул его. До конца оставалась всего минута, и Римус засмеялся, когда Гейтс снова попытался обойти его и открыться для мяча. Гейтс внезапно резко оттолкнул Римуса назад обоими руками и встал перед его лицом, когда он пошатнулся.  — Харэ хуйней страдать, Люпин, — грозно сказал он, будучи на пол головы ниже Римуса, которому на таком расстоянии пришлось наклонить голову. — Съеби, пока я не сделал тебя! Римус улыбнулся, оттолкнул Гейтса с достаточной силой, чтобы вывести его из равновесия. — Ты сделаешь меня? — посмеялся он. — И как ты собираешься меня сделать? На лице Гейтса появилась презрительная усмешка и он снова толкнул Римуса в плечо, на этот раз ему не удалось сдвинуть его с места.  — Я тебя, сука, вы.. Римус не смог сдержать смех, развеселенный раскрасневшимся от гнева лицом другого парня и реакцией трибун. Наконец подбежал судья, расталкивая их обоих и крича «прекратить!», когда они еще даже не начали драку. Гейтс закипал. Римус не мог перестать улыбаться. Тренер Спартанцев наконец-то позвал Гейтса и, к его недовольству, вызвал их второго атакующего защитника. Он ругался, пока уходил с корта, и получил невероятно приятную желтую карточку от судьи. Гид встретился взглядом с Римусом с другого конца корта и показал ему средний палец. Ничто не могло сравниться с наблюдением за Гейтсом, краснолицым и гневным, когда он дулся на скамейке и грубил другим членам команды.  В такие моменты Римус очень, очень любил баскетбол. Игра закончилась быстро и легко, БУ впереди на четырнадцать очков, и это была уже их третья победа подряд с начала сезона. Гид и Кинг потрепали волосы Римуса на пути к скамейкам, отмечая ранний выход Гейтса из игры и шестнадцать очков, которые Римус принес команде благодаря ему. Римус скользнул на скамью, быстро давая пять Линку, и он не мог еще раз не взглянуть на группу Лили. Они все поднялись, начиная выходить с ряда, и глаза Римуса незамедлительно заметили того незнакомца. Теперь он видел, что он был высоким и стройным, это было заметно лаже несмотря на черное оверсайз худи и джинсовую куртку поверх него, он учтиво держал Питера за плечи, медленно продвигаясь к выходу. Боковым зрением он заметил движение где-то рядом, и Римус оглянулся влево, чтобы найти широко улыбающуюся и махающую рукой Лили. Затем все четверо посмотрели на него и его сердце остановилось. Он отказался отводить от взгляд от Лили, даже когда отчетливо почувствовал на своем лице взгляд того парня. Римус едва ли смог распознать голос Лили, когда она сказала «хорошая работа!» с ряда сидений. Джеймс тоже улыбался, показывая два больших пальца вверх в знак согласия. Римус поднял одну руку вверх, что, он надеялся, выглядело как небрежное приветствие, и попытался сдержать улыбку, которая хотела появиться на его лице. Лили взяла телефон и показала на него, по ее губам Римус прочитал «я напишу тебе» и кивнул в ответ. Джеймс помахал ему, когда они начали уходить, и Питер отсалютовал, чему он посмеялся и ответил тем же. Его взгляд снова мелькнул к незнакомцу, который все еще виснул на спине Питера и не махал ему, а долго, долго смотрел не моргая. Римусу пришлось перевести взгляд и сделать глубокий, рваный вздох. Он позволил себе посмотреть назад всего один раз, несколько секунд спустя, и его плечи опустились, когда он удостоверился, что они ушли.  Он взял воду и куртку и в трансе поплелся в душевую, наполовину в восторге от результата игры и наполовину в страхе, что он, кажется, не понравился первому человеку, заинтересовавшему его с первого взгляда, даже раньше, чем они успели поговорить. Тот взгляд был выжжен на обратной стороне его век, когда он был в душе, переодевался, шел домой. Он не мог перестать вспоминать его лицо, когда он смеялся, то, как он наполовину лег своей стройной фигурой на спину Питера, спадающие короткие вьющиеся локоны, обрамляющие его лицо.  Вместо того, чтобы написать Лили и попросить ее рассказать ему все об этом парне, он вежливо ответил на ее сообщение-поздравление, почистил зубы, не глядя в зеркало, и упал на кровать, целый беспокойный час морально подготавливая себя к неизбежному дню, когда он встретится лицом к лицу с самым чарующим человеком, какого он когда-либо встречал, и которому не было до него никакого дела.