упрямый или бесстрашный

Как ни странно, за весь конец октября и весь ноябрь все стало как прежде. Словно они и не испытывали того чудовищного напряжения и недосказанности. Каждый вечер они как ни в чем ни бывало прощались на перекрестке, Иваизуми каждое утро ожидал Ойкаву у порога дома, они ходили в школу, готовились к экзаменам вместе с Матсукавой и Ханамаки, завтракали и обедали, приходили на тренировки, играли с удовольствием и легкой грустью, что скоро придется покинуть младших товарищей.Казалось, Тоору это положение вещей и атмосфера полностью устраивала и Хаджиме не смел нарушать этот покой. С приходом декабря поменялось многое. Впервые за свою семнадцатилетнюю жизнь Иваизуми чувствовал, что ему не радостен предстоящий новый год, в воздухе не витает дух праздника и все эти акценты окружающих на скором особенном дне только выводили из себя.   — Слушай-ка, Ива-чан, — окликает его Тоору, пока сам Иваизуми боролся с чертовой мастеркой, у которой замок заело.     Сломался он еще давно, Хаджиме планировал поменять замок, но все не находилось времени из-за отборочных на национальные, а позже и чинить не было смысла, все равно через несколько месяцев он расстанется со своей формой Аобаджосай навсегда. Да, этот замок его нервировал каждый день, но Иваизуми упорно делал вид, что ему все равно. Хотя, кажется, сегодня настал день вырвать этот ржавый замок из белой ткани и со всей силы швырнуть его в мусорку. Его так заняли мысли об этом, что он не слышал своего друга.   — Иваизуми, ты в норме? — к ним присоединился Матсукава, одергивая его за плечо.    — Иваизуми Хаджиме, — грозно прозвучал Ойкава. Он его так называл всего пару раз, — Перестань мучать свою мастерку и собирайся домой, мне обязательно включать капитана?! — пригрозил Тоору, упираясь о кабинки в раздевалке.   — Да меня, блять, уже задрала эта ёбаная мастерка и ёбаный замок! — прокричал Иваизуми, со всей силы швыряя форму на пол,— Нет смысла её чинить! Все равно скоро она мне будет не нужна, — протараторил себе под нос он.    — Подозреваю, ты сейчас не просто о замке говоришь? — Ойкава наклонил голову вбок, чтобы вглядеться в тяжело дышащего Иваизуми.   — Придурок, не делай вид, будто читаешь меня, — отмахнулся Хаджиме, отталкивая друга от себя, — Идите без меня, я разберусь с замком и догоню вас.    — Иваизуми, ты выглядишь так, будто эта несчастная кофта с замком разрушили тебе жизнь и ты с особой жестокостью разделаешься с ними и похоронишь во дворе школы, — прокомментировал Матсукава, вскидывая брови, — Ты ведешь себя как придурок, успокойся, ладно?   — Наш дорогой «пока еще капитан» расскажет тебе, как я веду себя, когда мне дают непрошенные советы, Матсун, — Иваизуми поднял с пола мастерку, закидывая себе на плечо. Он раздраженно взъерошил себе волосы, отправляясь вглубь раздевалки.    — Матсун, вы с Маки можете идти домой, я тут разберусь, — холодно произнес Ойкава, невесомым касанием кончиков пальцев толкая Матсукаву в грудь. Он направился к лучшему другу.    Дверь раздевалки громко захлопнулась, единственным источником света осталась старая пыльная лампа в потолке, которая светила противным оранжевым светом. Ойкава тихо подсел к другу, украдкой всматриваясь в его лицо.    — Прости. Я не хотел тебя задеть теми словами про капитана, — произнес Иваизуми.   — Знаешь, Ива-чан, я люблю в тебе это качество, — серьезно начал рассуждать Тоору, — Ты всегда справедлив. Ты бы мог просто побить меня или Матсуна, но ты всегда умеешь адекватно понимать, где ты ошибся. Я уверен, ты и к Матсуну найдешь подход и вы снова будете друзьями. Я люблю в тебе это честное сердце, которое никогда намеренно не ранит близких, — на последних словах связующий улыбнулся, встречаясь глазами с его асом. Пока еще его асом.   — Какая сопливая, розовая, телячья нежность, — фыркнул Иваизуми, возвращая улыбку другу в ответ.   — Я и сам перегнул. Я же знаю, как ты не любишь, когда я начинаю говорить так серьезно, — дурачится Ойкава, имитируя ребячество.   — Все нормально. Ты прав, — вздыхает Хаджиме. Тело почему-то стало ватным, а в глазах стало щипать. Сердце Иваизуми от чего-то окунулось в тревогу и печаль, — Это просто замок, который я никак не починю.    — А теперь и смысла чинить нет, да? — договорил за ним его друг. Иваизуми кратко кивнул, опуская голову вниз.    — Ты как всегда бесишь больше всех.    — Помнишь, после матча Карасуно с Шираторизавой я спросил тебя, есть ли у тебя еще что-то, о чем ты жалеешь?   — Я помню.    — Мне кажется, ты не был до конца честен со мной. Но я, кажется, понимаю почему. Ты не хочешь, чтобы я парился насчет сказанного, да? — Ойкава позволил себе опустить голову на плечо друга, закрывая глаза. Он так все время делает, но Иваизуми стало физически плохо от чувства Ойкавы на себе.   — Ойкава, я никогда ни о чем не жалею, — бросил Иваизуми, теребя замок.    — Нет, серьезно, Ива-чан, разве ты не можешь рассказать все своему лучшему другу?! — Ойкава состроил обиженное лицо и надул губы. Эти чертовы губы, которые он мажет своей гигиеничкой. От лучшего друга пахнет свежим шампунем с клубникой,легким парфюмом, а его пушистые ресницы вновь и вновь щекочут шею Хаджиме.    — Ты верно понял, что я не хочу забивать тебе голову, но в этих мыслях нет ничего стоящего, — попытался сказать как можно осторожнее.    — Какой же ты благородный засранец, — фыркнул Ойкава, поднимая голову.   — Чего сказал?! — рявкнул Иваизуми, но тут же охладил пыл, ведь ему становилось все сложнее находиться здесь. Тело хотело упасть, а веки закрыться навсегда. Он так устал.    — Для меня нет никого и ничего важнее тебя, — ровно произнес Ойкава, словно сообщил повседневную новость. Он поднялся со скамьи, попутно снимая свою мастерку, — Дарю, — отрезал он, совершенно серьезно имея это в виду.    Иваизуми смотрел на друга снизу со скамьи. Лицо друга загораживало свет от лампы, так что его черты лица были смазаны, но его блеск в глазах Хаджиме запомнил навсегда.   — Чт…    — Нет, нет, нет!!! Бери и всё тут, — тыкал Тоору мастеркой в лицо Иваизуми, отмахиваясь.     Хаджиме не нашел сил ответить ни на слова о том, что он самый важный, ни на подарок друга. Он молча взял мастерку друга,поднимаясь следом. Они вышли из раздевалки в тишине. Погасили свет пыльной лампы, сложили мячи за младшими, убрали сетку и закрыли спортзал. Зимний ветер окутал их двоих по дороге домой. Ойкава истерично отказывался от предложения своей же мастерки, уворачиваясь и возвращая ее обратно другу.    — Тогда накинь мою, — приказал Иваизуми, самостоятельно накидывая на Тоору мастерку со сломанным замком, — Еще раз увижу, что ты ходишь без куртки зимой, закопаю живьём, понял?   — Идёт, — ухмыльнулся Ойкава, — Кстати, пока ты не вышел из себя из-за куска ткани, я намеревался спросить у тебя, —вспомнил Тоору, — Тебе, кажется, вообще все равно на новый год?   — Как же ты бесишь тем, что все про всех знаешь, — закатил глаза Хаджиме, — Да, мне как-то безразличен этот праздник.Впервые.    — Было не так сложно догадаться об этом, как ты думаешь. Ты игнорировал все наши беседы о подарках. А еще ты сильно обидел свою маму! — повысил тон Ойкава.   — Чего?! Откуда ты знаешь?!    — Она позвонила мне, вся расстроенная и обиженная. Ты нагрубил ей, когда она завела разговор о новом годе и что тебе подарить, — Тоору скрестил руки на груди.   — Да ты наш маленький подлиза, — фыркнул Иваизуми.     По правде говоря, его мать просто неудачно оказалась рядом, когда его раздражение этим праздником было на пике. Он любит и уважает свою маму, позже он извинился перед ней, но, кажется, Хаджиме понимает, почему она жаловалась именно Тоору.Потому что только этот идиот имеет влияние на него. Это даже смешно, что все вокруг об этом знают. Даже жалко звучит как-то.   — Веди себя с женским полом как подобает мужчине, Хаджиме, — Ойкава резко приблизился к уху Иваизуми, опаляя его своим горячим от холода дыханием. Он моментально засиял в улыбке, сверкая глазами, но Иваизуми чуть не расшиб себе мозги, теряя гравитацию. Этот парень доведет его когда-нибудь.   — Да, точно, забыл, что ты у нас специалист в женщинах. Как там Мия-чан? — подколол он друга, прекрасно зная, что с ней тот расстался.    — Ива-чан! Грубо!   — Ладно, ладно. Все равно хоть завтра новую девушку заведешь, любовничек хренов.    — Вообще-то, — Ойкава остановился, серьезно посмотрев на Иваизуми, — У меня уже есть человек,  которого я люблю, —Хаджиме остановился следом. Было странно слышать такие серьезные вещи про отношения от него, ведь тот всегда легко относился и к самим девушкам, и к расставанию с ними, несмотря на всю наигранную драму, которую он разводил.   — Серьезно? Я рад, — ответил Иваизуми с искренней улыбкой, — Наверное поэтому ты такой спокойный в последнее время. Мы и не видимся особо вне школы и тренировок. Теперь я понял, почему. Я ее знаю?   — Что за допрос? — ухмыльнулся связующий, — Она не знает о моих чувствах, — Ойкава посмотрел куда-то в пустоту, грустно улыбаясь. А вот это уже невероятно. Хаджиме в первый раз видел, чтобы Тоору так грустил по девушке.    — О, прости, — произнес Хаджиме, подходя ближе, — Пойдем, простудишься, — он похлопал его по плечу, набирая скорость шагов.    Отлично. Теперь у Иваизуми появилась еще одна головная боль. Его лучший друг тайно влюблён в какую-то девушку и, вероятно,страдает из-за этого. Он ведь всегда встречался с теми, кто ему хоть немного нравился. Но, кажется, этот случай другой. Видимо,он изменился и теперь любит по-серьезному. А Хаджиме сможет вот так же полюбить девушку по-серьезному? Это чувство беспомощности и загадки догоняло его, останавливаясь где-то у горла, начиная душить. По какой-то причине Иваизуми стала ненавистна эта девушка, кем бы она ни была. Он был уверен, что она не достойна Тоору. А как помочь ему справиться с этим —не знал.   — Попробуй признаться, ты же, типа, популярен у девушек, — как-то коряво попытался взбодрить друга Хаджиме. Ойкава сильно рассмеялся, кивая.   — Все хорошо, Ива-чан, я ей точно не нравлюсь, — он улыбался, но Иваизуми видел связующего насквозь.           Больше они не разговаривали об этой загадочной девушке и чувствах Ойкавы. Иваизуми надеялся, что скорый отъезд откинет мысли Тоору об этом. На следующий день после того вечера Хаджиме появился в спортзале в мастерке Ойкавы, но он даже не подозревал, что это заметит каждый, кому не лень. Иваизуми отличался особой чистоплотностью, как и его друг, но никто из них двоих не постирал мастерку друг друга. Они не раз менялись вещами или случайно забывали отдавать после ночевки футболки друг друга. Мастерка Ойкавы с эмблемой Аобаджосай пахла порошком, который всегда покупает его мама, сладким парфюмом,которым Тоору пользуется, наплевав на стандарты «мужских духов», а еще, когда Хаджиме застегивается и прячется в мастерке на половину своей головы, в нос пробивается едва уловимый запах самого Тоору. Он у него особенный и родной. Иваизуми часто ловил себя на мысли, что с этим запахом ему даже комфортнее. Стирать эту мастерку совсем не хотелось. Ойкава носил мастерку Иваизуми с особой осторожностью, не застегивая на молнию. Хаджиме даже задумался, не мог ли он сам просто… не застегивать ее? Разве было обязательно все время бороться с этим чертовым замком? Он все чаще не понимал себя и все чаще отмахивался от этих неприсущих ему мыслей. Но в сердце образовалась теплота от мысли, что он сможет сохранить эту мастерку навсегда. И даже когда они будут далеко друг от друга, напоминание о лучших годах с лучшим другом будут унимать его тоску. Он очень надеялся, что что-то будет способно унять.    — Хаджиме-кун, а зачем вы поменялись мастерками? — спросил Ханамаки, присаживаясь рядом, пока Ойкава отрабатывал подачи с кохаями.    — Ну, мой замок сломался, так что он заставил меня взять свою, — ответил Хаджиме, — И, кстати, я все слышу.   — А? О чем это ты? — влез в разговор Матсун, который только переоделся.    — Да все ваши шептания за километр слышно. В этом нет ничего удивительного, так что перестаньте. Ведете себя хуже первогодок, — Иваизуми обратил взор на смеющегося Ойкаву, который участливо разъяснял младшим свою подачу и их ошибки.   — Иваизуми, тебе пора заметить важную вещь, — продолжил Матсун, присаживаясь рядом.    — Что? О чем ты?   — Ну, мы же друзья, да? — серьезно произнес Матсукава.   — Конечно. Кстати, извини за вчера, я был тем еще козлом, — Иваизуми улыбнулся Матсуну, хлопая по спине, — С меня пять булочек.   — Дружище, ты вчера меня не обидел. Но нашего «пока еще капитана» — да, — улыбнулся он в ответ.    — Мы с ним все уладили, не зря же мы лучшие друзья, — отмахнулся Хаджиме.   — Иваизуми, а что, если тебе одному кажется, что Ойкава в норме? — произнес Матсукава, прожигая взглядом Ойкаву на площадке.   — О чем ты?    — Матсун, заканчивай, — подает голос Маки.    — Да, хорошо. Это ваше с ним дело. Но вчера Ойкава звонил мне и просил узнать у тебя, что тебя беспокоит. Разве лучшие друзья не должны сами делиться этим друг с другом?   — Эй, а меня он ни о чем таком не просил, — заявил Маки.    — Не парься, я и так отказал ему. Проще попасть на национальные, чем заставить Иваизуми признаться в чем-то, —засмеялся Матсукава, ероша волосы Хаджиме.      И с этими мыслями друзья оставили его сидеть здесь. Звук мяча, который вбивался в пол от чудовищной подачи Ойкавы отзывался в висках, а сердце стало чаще биться. Ойкава часто узнавал через Маки и Матсуна разного рода вещи. Например,каждое четырнадцатое февраля он «незаметно» узнавал через Маки, сколько шоколада подарили ему девушки, а потом, словно сверяя, задавал этот вопрос напрямую Хаджиме. Иваизуми всегда знал об этом, но продолжал отвечать на этот вопрос каждый год.А когда Ойкава слышал то же число, которое назвал ему его шпион Маки, довольно кивал. Иваизуми всегда было интересно, что будет, если назвать неверное число. Но никогда не делал этого.  Хаджиме задумался, подходит ли этот случай под подобные, когда любопытство и непонятные игры друга оставались проигнорированными. И что вообще имел в виду Матсун, когда говорил о том, что Иваизуми единственный, кто думает, что Ойкава в норме? Хаджиме единственный знает Ойкаву полностью. Он замечает все перепады друга и сейчас у связующего очень даже спокойный период. Да, он тише обычного, но ведь и экзамены скоро, и отъезд… Скоро.   Вскоре Иваизуми решил понаблюдать за другом. Проходила одна неделя за другой, пока не настали праздничные дни.    — Ива-чан, тогда встретимся уже в следующем году? — Ойкава одарил Иваизуми нежной улыбкой, старательно смахивая пушистые снежинки с челки. На его каштановых волосах эти белые крапинки смотрелись очаровательно. Хаджиме стоял так близко к другу, что мог даже разглядеть снежинки на ресницах связующего. Они по-волшебному обрамляли его шоколадные глаза. Его друг действительно хорош собою.    — Что? Почему? Мы не придем друг к другу в новогоднюю ночь? — искренне удивился Хаджиме. Они ведь каждый год проводят это время вместе.   — О, я подумал, что лучше тебя оставить в покое в этом году. При упоминании нового года у тебя мрачнеет взгляд, — отшутился Тоору, заботливо поправляя шарф Иваизуми.   — Во-первых, перестань трогать мой шарф, — он попытался убрать руки друга, когда дотронувшись до них, он сильно удивился их температуре. Они были просто леденющими, — Во-вторых, мне уже все равно, — отрезал Иваизуми.       Он взял руки связующего в свои, слегка сжимая и опуская вниз. Ойкава не ожидал такого, так что его глаз немного дернулся, а на щеках появился едва заметный румянец.   — Ива-чан, ты что делаешь? — Тоору старался натянуть улыбку, но выходило плохо.   — Снег только выпал, да и не так холодно, но твои руки ледяные, Дерьмокава, — Хаджиме решил потянуть еще немного времени,еще сильнее сжимая ладони друга, — Если заболеешь, я тебя убью, — он переплел их пальцы, сам не зная зачем. Но эти движения казались правильными и удобными. Помнится, они делали так в детстве. Держались за руки, скрепив пальцы в замок, ведь Тоору было страшно ходить через кусты с жуками. Иваизуми поднес их сплетенные руки к уровню своих губ и одарил горячим паром изо рта их ладони, прикрыв глаза.   — Ив-ва… Ива-чан… — мямлил Ойкава, пытаясь одёрнуть руки. Его лицо стало еще краснее.    — Мерзляк, — Хаджиме открыл глаза, расцепляя ладони, — Нос и щеки красные, пора домой.   — Да, пожалуй, — Ойкава выглядел ошарашенным. Он шмыгал носом, неловко переминаясь с ноги на ногу, — Тогда… Я зайду за тобой перед новым годом.   — Идёт, — кивнул Хаджиме, ероша волосы Тоору, которые уже полностью были в снежинках.   — Ради всего святого, Ива-чан, хватит портить мне прическу. Я же даже выше тебя, это я должен так делать! — возмутился Ойкава.   — Такая шпала, а толку?! — рявкнул Иваизуми, разворачиваясь, — Пулей домой, — пригрозил он, разворачиваясь, — С наступающим, Ойкава, — Хаджиме чуть улыбнулся, ловя взгляд Тоору.   — Да, и тебя.          Иваизуми потратил почти весь день, помогая по дому. Управившись с делами, он заперся в своей комнате, плотно прижимаясь к свежей кровати. Нега спокойствия окутала его тело и он зевнул. Да, он бы так и проспал этот чертов новый год, но обещание другу выполнить дороже. Он посмотрел на часы и убедившись, что осталось пол часа, взял телефон, отписываясь Ойкаве. Тот ответил сразу же, заявив, что скоро будет.     С Хаджиме что-то творится последнее время. Слишком много вещей его начало расстраивать или бесить. А ведь раньше это был только Ойкава и Ушивака. Забавно, что именно эти двое оказались в его списке раздражающих людей. После проигрыша на отборочных все неумолимо подходит к концу. Школа, друзья, волейбол, национальные, родной дом, Тоору. Да, он осознает, что справится со всеми трудностями, научится и адаптируется, но этот новый год знаменует собой конец старого и начало совсем другого мира. Именно поэтому было так противно слышать восторженные речи о празднике,  ободряющие слова родни о том,какой Иваизуми стал большой и как его жизнь скоро изменится. И самое тяжелое в этом всем — признаться себе, что терять Тоору чертовски больно. Он не сможет позволить себе быть эгоистом и навешать на Ойкаву эти переживания, ведь он точно знает, что тому гораздо тяжелее. Его стремления к новым успехам и опыту не могут встать на второе место из-за просто дружбы.Как бы ни хотелось попросить остаться — Хаджиме никогда не посмеет проявить такой эгоизм к Тоору. Но как же быстро шло время, а сердцу не становилось легче от смирения и принятия.     Когда на часах оставалось пятнадцать минут, в дверь постучали. Ойкава завалился весь красный от холода, но пахнущий той же самой клубникой, которую Иваизуми обожал, чистотой и уютом. Ойкава, слава Богу, не стал наряжаться, ведь Хаджиме был в простой домашней одежде. Но все же лицо и волосы Тоору были, как всегда, роскошны. Интересно, сколько кремов он намазал,чтобы его кожа так сверкала?   — Ива-чан, я успел, — хихикнул связующий, падая на кровать друга. Тот упал к нему следом, зевая.    — Это наш последний новый год вместе, — озвучил свои мысли Хаджиме, совершенно не пытаясь нагнать грусти, но по итогу сделав именно это. Ойкава поднялся на локти, хмурясь.    — Что это за депрессия, Ива-чан? Будто помирать собираешься, — возмутился Ойкава, тревожно рассматривая лицо друга.    — Не собираюсь я умирать, тупица, — хмыкнул Иваизуми, закрывая глаза, — Да, не знаю, зачем ляпнул. Забудь, — отмахнулся Хаджиме.   — Эй, что-то мне не нравится эта смена ролей. Где же наш мистер «все будет хорошо» Иваизуми? — Ойкава говорил это с улыбкой, но и в его голосе звучала печаль.       Хаджиме не мог позволить себе быть эгоистом. Не мог. Но, по крайней мере, он может хотя бы сегодня немного забыться.          «Дай мне забрать у тебя еще немного тепла»       Иваизуми, не открывая глаз, подвинулся ближе, утыкаясь носом в плечо Ойкавы. Чуть приподняв голову, он вдохнул родной запах, цепляясь за простынь всеми силами, чтобы не обнять этого придурка. Он шумно выдохнул, опаляя кожу связующего и уши.Это чувство было так сладко и давно забыто, что он позволил себе зарыться в каштановые волосы, щекоча себе нос и щеки. В память Иваизуми врезались воспоминания о том, как часто он так делал, когда им было по пять, по семь, по девять лет. Он действительно любил дышать Ойкавой, наполнять свои легкие его запахом и ощущать тепло внутри, которое медленно разливалось в нем. Оно рождалось где-то глубоко в сердце, проникая к желудку и ниже, щекоча нервы, отдавая током на кончиках пальцев. Почему-то мысль о том, чтобы накрыть друга руками, обнять и прижаться ближе пугала его в этот момент,хотя они обнимались уже бесконечное количество раз до этого. Казалось, что между ними проведена четкая, пылающая огнем линия, которую опасно пересекать. И Хаджиме всегда придерживался этих границ. Он отстранился от связующего, крепко сжимая челюсть. Открыв глаза, он встретил взгляд, полный боли и непонимания. Неужели Иваизуми слишком много себе позволил?   — Извини, я что-то размяк, — сказал Хаджиме, не в силах оторвать взгляда.    — Ива-чан, ты невыносим, ты знаешь это? — глухо произнес Тоору, хмурясь.   — Да, прости. Я просто… — тяжело вздохнул Иваизуми, не в силах подобрать слова и оправдаться. Зря он сделал это. Зря он позволил себе этот эгоизм.    — Я не знал, что ты бываешь мямлей, — хмыкнул Ойкава, первым прервав их зрительный контакт. «Пока еще капитан» бросил взгляд на часы. А ведь осталось три минуты до нового года. Это так по-идиотски, что все время они потратили на прихоти Хаджиме. Он ударил себя по лицу мысленно, резко встав с кровати.    — Держи, — Иваизуми вручил маленький пакет, немного переживая. Ойкава просунул руку в пакет, краснея. Он достал оттуда коробку с парфюмом, которым он пользуется.    — Это…   — Да, твои закончились, ты говорил. Без этого зловония я не узнаю тебя в толпе. Если воняешь сладкой чертовщиной, не изменяй себе и будь придурком до конца, — Иваизуми состроил издевательское лицо.   — Ива-чан, ты хоть знаешь, что этот аромат сняли с продажи, а кроме как в Японии его нигде не купишь?! — проскулил Ойкава,смахивая слезу, — А еще это было очень грубо!    — Знаю. Пусть в твоей чертовой Аргентине все знают, какой ты смазливый и как ты воняешь, — улыбнулся Иваизуми, разводя руки для объятий. Ойкава кинулся в объятия Хаджиме, со всей силы вжимаясь в его тело.    — С Новым Годом, Ива-чан.    — С Новым Годом, Тоору.       Ту ночь они провели под светом уличных фонарей, сквозь которые парили снежинки. Предаваясь детским играм в снежки и догонялки, время ушло за  полночь. Иваизуми шел рядом, чтобы проводить Ойкаву до дома. Снег хрустел под ногами.    — Удивительно, что так много снега выпало. Мы что, в Хоккайдо? — причитал Тоору, переминаясь с ноги на ногу.    — Или как в России, — соглашается Хаджиме, — Но снег красивый, — замечает он, посмотрев на друга. Тот выглядел волшебно в этой снежной сказке. С каждым взмахом его ресниц падали новые снежинки, наверняка застилая Ойкаве взор. Было увлекательно смотреть на это.    — Да, я очень счастлив сейчас, как-то по-особенному, — признался Тоору, улыбаясь, — А еще вот, — он приостановился, нервно шарясь в карманах пальто. Ойкава достал оттуда маленькую бархатную коробочку, вручая Иваизуми.   — Это еще что? — недоумевал Хаджиме, осматривая улицу на предмет непрошенных глаз. Ойкава молча поднял крышку,демонстрируя в середине аккуратное тонкое кольцо.     — Не бойся, это не предложение, — нервно отмахнулся Тоору, — Ну, мой подарок тебе, — голос Ойкавы дрожал, немного похрипывая. Иваизуми принял подарок, тщательно всматриваясь. Оно было серебряным, тончайшим и совсем как Ойкава —изящным. Хаджиме аккуратно достал кольцо из бархата, вертя его в разные стороны, пока не увидел на внутренней части кольца гравировку. Мелкую, едва заметную, но очень лаконичную. Было написано всего два иероглифа.        «一徹» — сочетание имён Хаджиме и Тоору, что образовывало слово «упрямый» или «бесстрашный»    Эта игра слов всегда забавляла Ойкаву, он обнаружил эту связь в младшей школе, все время напоминая своей матери, насколько сильно он связан с Иваизуми.   — Мам, это невероятно, мое имя означает  «доводящий до конца», а его имя значит «начало», мы и правда выбраны звёздами, —говорил Тоору, когда ему было девять. — Да, мам, конечно мы поступим в одну школу, мы же «一» и «徹», что  значит «упрямый» и «бесстрашный», мы всегда будем с ним вместе, — отвечал Тоору, когда ему было пятнадцать. — Мам, не кажется ли тебе, что это все нечестно? Будто судьба так и твердит нам: «Разлучиться вам не суждено», эти глупые,идиотские кандзи, которые связывают мне руки. Нам суждено было стать «бесстрашными и упрямыми»? — рассуждал Тоору,когда ему было семнадцать.         «Да, мы определенно связаны невидимыми нитями судьбы»     В ту новогоднюю ночь Иваизуми поблагодарил его, сильно заливаясь краской. Вроде, друзья, даже самые лучшие, не дарят такие вещи. Но Хаджиме списал это на чрезмерную сентиментальность друга. Да, его связующий иногда был до жути сентиментален,но Хаджиме нравилось это. Словно эти минуты слабости Ойкава позволял себе разделять только с Иваизуми. Хаджиме никогда не смог бы отказаться от этой стороны Тоору. Не смог бы отказаться ни от одной из сторон.   Они неловко обнялись, вдыхая зимний запах друг друга и попрощались, обещая, что завтрашним  утром соберутся всеми выпускниками в храме.  «Давай, не сиди допоздна» — произнес Хаджиме, скрываясь в свете фонарей и снега.      Утром Иваизуми встал с первыми лучами солнца, собираясь на пробежку и храм. Он твердо решил, что пора положить конец драме внутри себя, перестать искать смыслы и находить глубоко в себе тени сожаления. Настало время сделать все возможное для своего будущего. И для будущего Ойкавы.     Он обожал свою форму для пробежки — черные термо-лосины, белые шорты, термо-водолазка и олимпийка. Он завершил подготовку, накидывая шарф и кепку, предсказывая, что его друг наверняка выйдет к храму полураздетый. Иваизуми не за чем было кутаться в шарф, но он точно знает, что Ойкава забудет свой. Так что под маскировкой раздраженной сиделки связующего,он напялит шарф на друга. Боже, да Хаджиме делал так постоянно. Но все это шло неосознанно.     Снег подтаял к утру, так что было немного скользко, но для пробежки по центру улиц было приемлемо. Иваизуми пробежал около двадцати километров, наворачивая круги возле дома Ойкавы и своего. Свет в комнате Тоору всё не загорался, так что Хаджиме забеспокоился, что тот проспал. Или, что хуже, простыл.      Написав ему «Ты встал?! Почему свет не горит в комнате?!», он направился в сторону храма навстречу к Ханамаки и Матсукаве.Ойкава так и не ответил на сообщение, но на середине пути Хаджиме встретился глазами с грозным взглядом, красными щеками и все так же идеально уложенными волосами, которым был ни по чем ни ветер, ни бег. Ойкава тоже бегал. Он был одет в почти такое же обличие: термо-лосины от той же фирмы, что и Иваизуми, волейбольные белые шорты, олимпийка и… Никакого шарфа.Иваизуми ухмыльнулся, подбегая ближе. Кажется, он прервал раздумья друга, тот высунул наушники, меняясь в лице. Так было всегда. Иваизуми бесконечное количество раз был свидетелем этого взгляда и сосредоточенности, которое исчезает, когда Ойкава замечает Хаджиме. На уроках, на площадке, по пути домой. И сейчас. Тоору заулыбался, приветствуя друга жестом. Добравшись до него, он попутно снял шарф, накидывая на шею связующего, словно как на трофей, мягкую ткань.    — Урод, я кому сказал не болеть? — произнес Хаджиме, завязывая шарф. Когда Иваизуми управлялся с шарфом, Тоору бросил взгляд на левую руку друга. На безымянном пальце красовалось то самое кольцо. В груди Ойкавы разлилось тепло.   — Боже, Ива-чан, что бы я без тебя делал? — отшутился Ойкава, помогая другу.    — Да, именно. И что ты будешь делать без меня? — ответил Иваизуми, пристально вглядываясь в Тоору.     Ойкава ничего не ответил, хмыкая. Кажется, это говорить было лишним, но Иваизуми все равно сказал. По правде, Хаджиме написал бы другу пособие о здоровью, правильной еде, режиме и уроках по выживанию, чтобы тот не умер в своей Аргентине,но, конечно, он понимал, что пора отпустить его Тоору. Пора отпустить?     Ханамаки с Матукавой ожидали их у храма, уже где-то добыв булочек с мясом.    — А вы что, даже бегаете по утрам вместе теперь? — изумляется Маки, жуя.   — Мы случайно встретились и оказалось, что бегали в одно и то же время, — отрезал Хаджиме, нагло крадя из пакета булку.    — Надо же, судьба и правда не хочет вас рассоединять, — комментирует Ханамаки, восторженно хлопая в ладоши, — Как же вы будете порознь?   — Буду наслаждаться жизнью, — отмахивается Иваизуми, наворачивая украденное.    — Да, так мы и поверили, — смеется Маки, хлопая друга по плечу.      Ойкава молчал, внимательно вслушиваясь в диалог друзей, словно сейчас он наблюдал со стороны разговор, которого не должен был слышать. Матсун и Тоору шли сзади них, и Иссей замедлил шаг.    — Эй, Ойкава, ты в норме? — спросил он, на что связующий повернулся, вскинув брови.    — Все отлично, Матсун, а что? — произнес он нежно, поправляя шарф.    — Я имею в виду, ты собираешься признаваться Иваизуми?   — А? В чем? — он состроил непонимающее лицо, дуя губы.    — Ясно, — хмыкнул Иссей, улыбаясь, — Да вы просто невыносимые идиоты.      Тоору не ответил и на это. Он продолжил свой шаг,  сильнее натягивая шарф.        — Ну что, ты попросил что-то крутое у Бога, да? — интересовался Ханамаки, одергивая Ойкаву за плечо.     Они уже успели помолиться, достать свои предсказания и попросить у Бога одну вещь. Они делали так всегда.    — Ничего особенного, — улыбнулся Тоору, разводя руки в стороны.    — Эй, что с тобой-то? — выгнул бровь Маки.    — Ох, а что не так? — Ойкаву уже порядком надоели эти расспросы о его состоянии. Он еле держался, чтобы не выдать кислую мину.    — Ну, обычный ты загадал бы кучу молочного хлеба или, ну не знаю, выиграть Ушиваку? — посмеялся друг, приобнимая связующего за плечи.   — Хорошие желания. Может, я это и загадал, но молчал, потому что говорить о них вслух нельзя, когда просишь у Бога?! —крикнул Тоору, смеясь в ответ.   — Да, парни, вы оба очень странные. И уже давно, кстати, — бубнил Ханамаки, вздыхая, — Знаешь, Иваизуми отчаянно делает вид, что его не заботит твой отъезд, но, думаю, ты и сам видишь это. Ты же у нас анализируешь людей.    — Мы в норме, вы можете оставить свои попытки с Матсуном играть в психологов.    — Да уж, и тебе тоже трудно дается это время?   — Да ты вообще слушаешь?!     Да, Иваизуми точно парился насчет этого дерьма. И Ойкава это знал. Хаджиме выдавал это всем своим видом, но Тоору не пытался копаться в этом, ведь их связь может треснуть раньше времени, если не подождать хотя бы до марта. А эти оставшиеся два месяца он хочет провести в иллюзии, где ничего в их жизнях не менялось. Хотелось остаться в этом маленьком мирке, Сендае.Там, где все не идеально, но прекрасно и тепло. И там, где Ойкава Тоору всё так же нежно, преданно и горько влюблён в Иваизуми Хаджиме.