упрямый или бесстрашный

Ойкава Тоору не был гениальным связующим, выдающимся учеником старших классов или вундеркиндом. Он никогда не считал, что он может встать на путь избранного, но его гордость и воля к абсолютному превосходству заставляли вставать после поражения. Его тянула эта пучина желаний и гонка, его топило стремление к совершенству, его душили собственные призраки прошлого, но он никогда не посмеет остановиться. Словно гранит, обрамленный яростью, Тоору точил себя, терзал и превозмогал усталость, лишь бы добежать. Лишь бы угнаться, а после схватиться и не отпускать, пока не станет казаться, что он тоже достоин. Откуда эта неутолимая жажда? Он никогда не был способен понять.  — Не бойся, это не предложение, — произнес Ойкава, вручая кольцо, — внутри он дрожал как осений лист, но снаружи лишь троптиво вглядывался в очи друга. Так хотелось запечатлеть это выражение лица, эти красные то ли от холода, то ли от неожиданности, щеки, — Ну, мой подарок тебе, — он так старался выглядеть увренно, вручая такой подарок, но его хрипота подвела его.    Тоору не придавал вселенского значения этому кольцу. Его просто напросто победило желание оставить у Иваизуми что-то связанное с ним. Оттенки символизма и нежности, конечно, были основой этой гравировки, но первостепенно он желал наделить смыслом их отношения. Ойкава видел в этом одностороннем подарке точное выражение своих чувств, ведь Хаджиме никогда не подарит кольцо в ответ. Этого не случится в этой жизни. Ойкава точно знал, что происходило в голове его вице-капитана в этот момент. Он был смущен и обескуражен. Его ас не понимал, что истинно значит это маленькое украшение. И в этом Ойкава видел свою прелесть, находил свой смысл и нёс его внутри себя молча, прижимая. Его сердобольный Ива-чан слишком хорош для такого взбалмашного, чудоковатого и тяжелого Тоору. Ойкава не имел сожалений по этому поводу. Он давно принял чувство, растекающееся внутри него рядом с Иваизуми, тепло в солнечном сплетении и восхищение с нежностью при упоминании его друга.    Иваизуми Хаджиме глазами Ойкавы Тоору… Связующий всегда восхищался своим другом детства. Он был его опорой, братом, союзником, соратником, соседом по парте, одноклассником, сокомандником, товарищем, тем, кто примет его последний пас без сомнений, его асом Сейджо, его семьей и родственной душой. Тоору всегда шел вперед, не оглядываясь. Почему? Потому что точно знал, что где-то в районе лопаток его подтолкнет теплая сильная рука Хаджиме. Не позволит оступиться или потеряться на этом пути.     Но что-то туго стягивало Ойкаве горло. Что-то сильно тянуло его вниз. Иногда казалось, что он может обернуться, а Иваизуми там не будет. Куда он денется? Ойкава не знал. И поэтому он не смеет оборачиваться. Лучше оставить все как есть и со временем этот тяжкий груз и печаль на сердце исчезнет. Ойкава надеялся на это.    Не сказать, что Тоору страдает как в каких-то фильмах или книгах про невозможную любовь, но  с недавнего времени тяжесть чувств и самобичевания накрыли его с головой. Иногда казалось, что он перманентно живет в таком состоянии, все время цепляя маски.    Февраль. До выпуска остается месяц. Каждый день Ойкавы Тоору стал похож на один и тот же, повторяющийся раз за разом. Он привык к этому темпу. Он встает рано утром, идет в душ, укладывает волосы, производит уход за лицом и телом, обрабатывает травму на колене, делает зарядку, завтракает бегло, выглаживает воротник рубашки, берет с собой чистую форму, одевается и выходит. Часто Иваизуми уже стоит у входа дома Ойкавы, дожидаясь, а если приходит слишком рано, лежит себе на кровати Тоору, дремая. Ойкаве всегда было интересно, бесится ли тот от таких долгих и муторных сборов, ведь он сам знает, что Хаджиме лишь встает, моется, одевается, ест и выходит. Все его рубашки гладит его мама, готовит вкусный сытный завтрак, да и силы на этот завтрак у Иваизуми есть, он ест с аппетитом, насыщается и чувствует себя хорошо. Ойкава хотел бы тоже испытывать голод после пробуждения, но все тщетно. Его крутит, мутит и тошнит от утренней еды. Лишь в школе на обеде Иваизуми, словно мамочка, заставляет того есть, за что Ойкава ему благодарен, хоть и никогда не скажет об этом. Не то что бы Ойкава не любил есть или его мама не готовила вкусные завтраки — просто не хочется. Таков уж он. Хаджиме всегда приносит с собой двойной обед и двойные перекусы на тренировку, грозно размахивая кулаками, когда Ойкава хитро улыбается ему на это. Он грозится словами: «Да я просто много ем, но уже наелся, а раз ты ничего не ешь, то возьми мой обед». Да, так он и делал до средней школы. Каждый день. Но спустя какое-то время стало очевидно глупо отрицать, что эти обеды были для одного Иваизуми. Так что теперь они никак не комментируют это, Хаджиме лишь в приказном тоне говорит ему «Ешь», и Тоору говорит «Спасибо», с удовольствием уминая стряпню его мамы. Кажется, Ойкава совсем обнаглел и за всю дружбу с Иваизуми съел так много, что и представить невозможно. Но он был тихо благодарен этой семье. Каждый праздник или день рождения Тоору осыпал их подарками и поздравлениями. Это вошло в традицию.    Но, кажется, по-тихоньку все традиции заканчиваются. Этим утром Иваизуми не зашел за ним. Ойкава уже полностью собрался, но не обнаружив его внутри, был уверен, что тот за дверью. Ждет его, с красными от холода щеками, укутавшись в шарф. Но там никого не было. Тоору написал в чат: «Ты где?», но тот не ответил даже через десять минут. Одноклассники также не знали, где он, а тетушка, мать Хаджиме, не отвечала на звонки. Видимо, спала. Отправившись в школу в недоумении, Ойкава то и дело оглядывался, выискивая знакомый силуэт. Зайдя в класс, на задней парте мирно лежал Хаджиме, сжимая в руках книгу. Тоору механически нахмурился, вскинув брови, подошел ближе, забирая книгу у друга и легким шлепком корешка книжки пробуждает его, вопросительно всматриваясь.  — Ты охренел, Ойкава? — заспанно пробубнил Иваизуми, потирая макушку.  — Это моя реплика, Ива-чан, — Ойкава оперся о левое бедро, скрестив руки.  — Что такое? Учебник забыл? Тебе одолжить?  — Ива-чан, тебя не было у моего дома.  — А, это. Я очень хотел спать и решил дойти до школы и вздремнуть тут до занятий, — он зевал, потягиваясь. Потянулся проверять телефон. На экране была куча пропущенных, — О, ты даже звонил мне. — Конечно, звонил. Почему мне все сказали, что не знают, где ты? Я подумал, что ты заболел, но и тетушка не отвечала на звонки.  — Я не болею, успокойся. А мама спит наверняка. На кой ей твои звонки?  — Ну, тогда ясно, пока, — как-то больно резко обрубил Ойкава, стремительно выходя из класса. Он даже не заметил, как утащил книгу Иваизуми с собой, яростно сжимая страницы.    Он был уверен, что тот последует за ним. Ругаясь, обзываясь, беря за ворот рубашки, но догонит Тоору, все же объяснясь. Но за ним никто не следовал.   Такая мелочь не должна влиять на Ойкаву, но гнилое чувство, опасное и тягучее окутало все существо связующего. Благо, первый урок Тоору пропустил, умотав тренироваться, но второй пропустить не получилось бы.    Ойкава тихо зашел в класс на перемене, опускаясь на свое место. Конечно, оно было прямо перед Иваизуми. Они сидели так всегда: на правой стороне, крайний ряд, у окна, Ойкава на третьей парте, Иваизуми на четвертой. Раньше ощущение взгляда друга на себе было воодушевляющим, но сейчас было тяжело даже подумать о том, чтобы пошевелиться. Казалось, что если дрогнет хоть одна мышца, то Хаджиме заметит все метания и нестабильность друга. Успокоившись к середине занятия, Тоору остался на месте, не желая обедать. Весь аппетит был испорчен.  Весь класс вышел, торопясь поесть. В помещении стало так тихо. Было слышно тиканье часов. Взор устремился к окну. Погода была до омерзения хорошей. Солнце беспощадно слепило, плечи уже сгибались под жарой в классе. Тоору встал, потянувшись к шторам. Он дотянулся благодаря росту, но, потянув ткань в сторону, полетел вниз, запнувшись о ножку стола. Уже мысленно готовясь к расшибленному лбу, сзади его обхватывают сильные руки, удерживая и притягивая к себе. Родной запах сразу ударил в нос, окутывая все вокруг уютом. Почему-то стало моментально тепло и не противно от солнца, но сказать что-либо не удавалось, так что Тоору глотал воздух, тяжело дыша. Тело друга было широким, хоть тот и ниже, что казалось, что сейчас он полностью закрывает Ойкаву собой. Руки Иваизуми свободно расположились на талии связующего, все еще крепко держа сзади.    «Почему он ничего не говорит? Пусть хотя бы поругается? Не молчи ты, Ива-чан»   Видимо, Тоору все-таки упал и удар пришелся слишком сильным, что задело жизненно важную часть мозга, а потом он истек кровью и умер, даже не успев этого понять. По-другому он не мог объяснить все, что происходило далее.    Иваизуми прижался ближе, сильнее сжимая Ойкаву сзади, его ровное дыхание опаляло кожу шеи, Ойкава даже громко выдохнул. Хаджиме повернул голову набок, опуская ее на лопатки связующего. Ойкава клянется, что тот мог слышать биение его сердца. Руки аса медленно переместились выше, обхватывая Тоору всей длиной рук, притягивая к себе еще ближе.  — Слышь, Ойкава, — негромко пробормотал Иваизуми, — Не пропускай обед, пошли в столовую.  — Ива-чан, ты умираешь? — строго спросил Ойкава, пытаясь вырваться из объятий, но тот вцепился мертвой хваткой.  — Не дождешься.  — Тогда что за прилив нежности средь бела дня? — бубнел он.  — Ты же такой раздолбай. Кажется, тебя нужно все время вот так держать, чтобы ты не навернулся. Ты сволочь невнимательная, — он говорил такие грубые слова, но почему-то они искрились такой необъятной нежностью.  — Да уж, ну спасибо. И я не голоден. Отпусти уже, — не сказать, что Ойкава и сильно пытался вырваться.  — Но я идеально поймал тебя, признай.  — Ты лучше эти навыки приёма на плащадке применяй. Я тебе не мяч. — Иди поешь, я тебе купил, — на последнем слове он ослабил хватку, отпрянув от друга, — Давай шуруй, пока время обеда не кончилось. Или я уже не ловить, а подавать тобой буду. Буду отрабатывать силовую Ушиваки.  — Фу, Ива-чан, ну надо было портить все этим именем?! — закатил глаза Ойкава, вздыхая, — А ты не пойдешь со мной?  — Пойду, если нужно. — Нужно.    Когда занятия и тренировка закончились, Ойкава не стал задерживаться, ведь дома его ждала гора работы и подготовки к экзаменам. В этом и была доля стратегии. Он тихо попрощался с первогодками и второгодками, пока Иваизуми с Маки и Матсуном переодевался. Быстро выбежав из зала, он направился домой. Да, он проучит Ива-чана и в отместку не пойдет с ним домой. Пусть своим ходом ковыляет. План казался коварнейшим. Догадавшись, что Хаджиме, не обнаружив у входа Ойкаву, побежит следом, связующий решил пойти не прямой дорогой, а через дворы. Попутно он зашел в пекарню. Там он и посидит немного. Пока Иваизуми не потеряет след.  Но тот как-то обнаруживает его. — Ты, козел сраный, в прятки играешь? — ворвался Хаджиме, от чего Тоору подскочил на своем укромном местечке в углу.  — Э-э, Ива-чан… Ты что тут делаешь… — Как «что»? Тебя искал, — Иваизуми небрежно двигает стул к себе, присаживаясь, — Избегаешь меня?  — Нет, с чего бы мне это делать? — фыркнул Тоору, кусая пирожное.  — Пойдем домой.  — Ты иди, я еще посижу, — связующий не поднимал глаз, сосредотачивая внимание на еде.  — Что происходит?  — Ничего не происходит.  — Слышь, Ойкава, я тебя сейчас за шкирку вытащу отсюда.  — Попробуй, — Ойкава поднял глаза, и на его лице не читалось ничего веселого.  — Ты думаешь, я не смогу? — выгнул бровь Иваизуми, начиная закипать.  — Ива-чан, если ты думаешь, что всякий раз, когда я поддаюсь твоим командам и кулакам - это правда, то ты ничего, блин, не знаешь, — казалось, в этой пекарне сейчас начнется пожар, — Я и на половину не был серьезен, когда слушался тебя, а сейчас я не хочу идти с тобой, так что будь добр…   Иваизуми не дал ему закончить. Хаджиме резко встал из-за стола, схватил друга за ворот мастерки, которую он получил от Ойкавы в обмен на свою, притянув на себя, он заставил связующего встать следом, тот уронил ложку от резкого действия.  — Дерьмокава, ты нарываешься на драку прямо сейчас, — проскрипел сквозь зубы Иваизуми, он еще крепче сжал Ойкаву.  — Что, прямо ударишь? Давай, а то только словами разбрасываешься, а как сдержать обещание - убегаешь.    Иваизуми со всей силы перебрасывает Тоору через стол к себе, хватая его сумку. Направляясь к выходу, Ойкава попытался освободиться из этой мертвой хватки, но все было тщетно.  —Хочешь драки? Сейчас я тебя закопаю прямо на углу твоей любимой пекарни, скотина, — с больно спокойным голосом сказал Хаджиме.  — Отпусти меня! — связующий понял, что дело пахнет жареным.    Швырнув друга на углу пекарни во дворике с мусорками, Иваизуми громко вдохнул.  — Ты ведешь себя, как идиот, — добавил Хаджиме.      Ойкава не стал дослушивать. Он поднялся с земли, отряхиваясь. Медленно подошел к асу, тяжелым взглядом всматриваясь. Спустя долю секунды по правой части лица Хаджиме наносится удар кулаком, от чего его ноги подкосились и он, еле держа равновесие, не мог поверить, что этот придурок действительно хочет подраться.  — Ладно. Готовь свое милое личико.    Хрустнув пальцами, он невероятно быстро оказывается рядом с Тоору, припечатывая того к стене, нанося удары то справа, то слева. В попытках поставить блок руками от ударов, Ойкава ненароком получил еще пару раз по лицу. Связующий не был хорош в драках, ведь всегда прятался за Иваизуми, но теперь он жалеет, что не так складен в этом. Кровь хлестала из ручьем, пачкая белую мастерку друга со сломанным замком. Все же, Ойкава сумел просунуться к лицу Иваизуми, смачно ударяя его в челюсть. Хаджиме закричал в ярости, обзываясь, а изо рта текла кровь. Вкус железа окутал его полость.  На седьмой удар сознание Тоору стало мутниться. Зря он вообще ввязался в эту драку, ведь они оба понимали, что здесь Иваизуми одержит верх.    Так и случилось. Из глаз Ойкавы текли горькие слезы, он злобно хрипел и ругался, он упал на колени, отпихивая от себя друга.  —  Пошли домой, — прошипел Хаджиме, склоняясь над Тоору, невесомо прикасаясь к макушке.  — Пошел ты, — одергивает Тоору, хватая свою сумку, — Достаточно тебе? А теперь я пошёл, — он поднялся на дрожащих ногах, скрываясь за переулком.    Иваизуми не стал его догонять, лишь проводил его взглядом, а внутри все сжалось с удвоенной силой.    Он его сильно разозлил. Выбесил, вывел из себя. Это не снимает ответственности с Хаджиме за столь жестокие удары, хотя действовал тот наверняка. Хотелось запереться в комнате и не выходить. Иваизуми не понимал, что именно так разозлило его. Что двигало им в те минуты ярости. Не вымолвив ни слова, они поговорили на кулаках. Казалось, всё недовольство и скопившиеся эмоции с обидами дали себе право вылезти наружу.       Было бы проще, если бы они жили не так близко, не ходи они в один класс, не посещая одни и те же тренировки по волейболу. Или же если бы они распрощались навсегда? Их молчание длилось лишь до завтрашнего утра.     От синяков и ран ничего не помогало, только пульсацию на щеке удалось снять холодным мороженым. Тоору облепился пластырями, обмазался заживляющими мазями и взял баночку с собой на всякий случай, если вдруг они помирятся.      Ойкава не пришел на первый урок, бренно отводя душу в спортзале. Делал все на автомате, даже подачи были хоть и сильными, но ум он точно не вкладывал в свои удары. Когда уже приближалось время возвращаться, дверь в спортзал отворилась. Тоору мысленно закатил глаза, полностью уверенный в том, что это Иваизуми и сейчас он будет мириться в своей грубой манере. И Ойкава даже уже согласился на это примирение.    Но вошел совсем не он. Это был Матсун. Он одарил связующего осуждающим взглядом, приближаясь.  — Успокойся, Иваизуми в столовую ушел, — начинает Иссей, — Болванишь тут?  — Типа того, — хмыкнул Тоору, опускаясь на холодный пол. Его тело уже довольно сильно вспотело и требовался душ, — И мне все равно чем там он занимается.  — Уверен, это именно так. Не буду задавать вопросов по поводу ваших физиономий. Еще на уроке я понял, что лучше не трогать эту тему, — Матсукава остородно приземлился рядом, ероша волосы капитана.  — Ива-чан злился на расспросы? — Ойкава опустил голову.  — Еще как. Сказал, не нашего ума дело. Но я был уверен, что его синяки твоих рук дело. И, как вижу, Иваизуми твоего лица не жалел, да?  — Захотел разукрасить перед выпуском, — выдал смешок.  — Не похоже на него. Он бы не стал просто так трогать твое личико.  — Издеваешься? — вскинул бровь Тоору, — Вся эта каша на лице - его произведение.  — Я серьезно. Не говори ему только, но как-то давно он сказал мне, что в драке будет щадить твое лицо.  — Ха? — округлил глаза связующий, — Это что за странный разговор у вас был?  — Когда мы с ним вдвоём, я люблю задавать ему гипотетические вопросы. Это был один из них. Мне было интересно, как далеко он может зайти, если сильно разозлится на тебя. Вы же как женатики вечно.  — Он соврал. На последнем году средней школы он херакнул мне лбом по носу со всей дури, не помнишь? Да и до этого мы дрались до посинения в детстве, — шатен недовольно хмыкнул.  — Да, но он точно бережет твое лицо. Так что перестаньте это все и миритесь, — Иссей встал и отряхнулся, — Занятие через полчаса.    Его друг ушел, оставив капитана в опустошении. Мириться? Легко сказать. Да, он всё ещё обижен на Иваизуми, но больше всего выводили из себя собственные чувства. Ему хотелось убежать всё дальше, чтобы однажды забыть. И одновременно с этим он желал видеть его каждую секунду, пока сердце не разорвется от микса красок, разливающихся внутри до боли в костях.    В душе, смывая с себя пот плотной тренировки, он осознал: именно тот факт, что Хаджиме не пришел вчера к нему домой утром и спровоцировал эту череду недопониманий. Ойкава эгоистично положился на него, ожидая стабильности. И точно так же эгоистично принял за них двоих решение, что это все выльется в ссору и драку. Хотелось так сильно сбежать подальше.    Ойкава шел почти на цыпочках по коридору, будто он все равно не встретится с Хаджиме в классе. Он занял свое место, быстро отворачиваясь от входа и делая вид, что спит. Разбитую губу и скулу он спрятал за рукавом, прикрывая глаза. Солнце снова не щадило его, но  он был готов стерпеть это, лишь бы не пересекаться с другом. Через какое-то время начали приходить одноклассники. Связующий прекрасно слышал все перешёптывания. Так случилось, что он еще и староста своего класса и в последнее время примерным учеником быть не получалось. Он все время слышал сомневающиеся комментарии о его поведении, пропусках, а теперь еще и лицо разукрашенное.  — Слышал, с Иваизуми подрались, — шептал, кажется, Йоичи, их доставучий одноклассник.  — Что между ними стряслось, Боже мой, — подхватил другой их одноклассник, Минато.  — Не мудрено. Это было дело времени - когда же он достанет Иваизуми окончательно. Кажется, он не такой уж и идеальный, почему все девчонки так решили? Вот и Иваизуми устал терпеть его скверный характер, — не унимался Йоичи. Кажется, эти двое решили, что Тоору и правда спит, — Иваизуми со всеми дружелюбен, да и не дерется просто так. Значит, доконал совсем. Поделом ему, — Йоичи гадко хихикал.    Хорошо, что лицо Ойкавы было спрятано, ведь сейчас на нем появилась широченная ухмылка. Ему хотелось рассмеяться Йоичи в лицо. Но было интересно, что еще тот скажет. Его не задевали слова одноклассника, нисколько. Он привык к этому. Хотя, признаться, было неожиданно услышать настолько сильную неприязнь. А ведь Йоичи всегда мило улыбался старосте и даже хотел дружить. Что ж, Ойкава все равно не удивлен. Людишки все такие.    Йоичи разошелся. Он болтал еще какую-то чушь, тихо посмеиваясь. А в это время Ойкаве стало невыносимо жарко от палящего солнца. Хотелось подойти и зашторить окна, но он не мог.  — Весело вам?    Голос Хаджиме. Он зашел в класс? Он слышал Йоичи?  — Иваизуми-сан! — подскочили Йоичи и Минато.  — Весело, говорю, вам? — его голос казался очень серьезным. Тоору напрягся, желая испариться. И зачем он пришел сюда, прости Боже?! Что за ситуация такая!  — А? Ты о чем это? — Йоичи упорно делал вид, что не понимает.  — Вы как о своем старосте отзываетесь? И как наглости хватает еще и при нем это делать? Спит - значит можно болтать у него над ухом такие вещи? Давайте вы мне в лицо это скажете, — да, Иваизуми был чертовски серьезен и, кажется, зол.    Ойкава слышал шаги. Кто это? Йоичи? Ива-чан? Шаги приближались к нему и встали у окна, загораживая ненавистное солнце. Даже дышать стало легче. Послышался звук задвигающихся штор и тень окутала лицо Тоору.  — Чего молчите? — голос Хаджиме был прямо над Ойкавой.  — Да вы же в ссоре вроде, нет? Оба в синяках и не ходите вместе как обычно, — Йоичи, похоже, не особо стушевался.  — А тебе какое дело? — вибрации глубокого и максимально холодного голоса Иваизуми отдавались в Ойкаве в троекратном размере.  — Иваизуми-сан, не пойми неправильно. Я же тебя уважаю. Но он… Он ветреный парень, не так ли? Мы с тобой оба знаем таких, которых любят девчонки, но на самом деле они очень заносчивы. Уверен, твое терпение подошло к концу. Я больше удивлен, как это не произошло раньше. И вся школа говорит об этом. Нет нужды так защищать его, — Тоору даже возразить-то, в общем, нечем было. Эти слова являлись правдой. Тоору правда начало казаться, что Хаджиме достиг своей точки кипения.  — Вау, ничего себе, — ухмыльнулся вслух Иваизуми, — А ответить за эти слова сможешь? — Хаджиме сдвинулся с места, его шаг стал отдаляться от парты Ойкавы.  — Стой, стой, Иваизуми-сан, я же правду сказал, — замешкался Йоичи.  — Да ты нихрена не знаешь. Ты мой психолог или что-то типа этой чепухи?  — Ничего подобного. Но, знаешь, я ведь знаю вас двоих с первого класса. Мы все время в одной и той же школе и в одном и том же классе оказываемся. И я заметил кое-что. Он всегда ведет себя так, будто влюблён в тебя.  — Достаточно. Не продолжай для своего же блага. Я предупреждаю один раз.  — Я серьезно. Все эти его повадки и жеманничество перед тобой - ты никогда не задумывался? Его манерность и тебя бесит. Может, он и правда пидор? — засмеялся Йоичи.      Парта вдруг начала плавиться под жаром тела Ойкавы. Сердце колотилось как бешеное. Хотелось встать, взять за руку Иваизуми и убежать. Но что-то оставило его лежать на этой парте, сжавшись. Он так надеялся, что начнется урок и этот диалог прекратится.    Послышался быстрый бег, звонкий удар и крик Йоичи. Ойкава в ужасе поднял голову. Иваизуми со всей дури повалил Йоичи и бил того по лицу. Это совсем было не похоже на то, как он целился по самому Ойкаве. В тот раз у булочной Иваизуми четко целился по губам и скуле. На Йоичи же скоро не останется живого места. Тоору вскочил, чуть ли не падая на Иваизуми, со всей силы обхватывая и оттягивая от одноклассника.  — Ива-чан! Хватит с него! — кричал Тоору, пытаясь заглянуть в глаза друга, но тот был в абсолютной ярости. Ойкава впервые видел его таким, — Я прошу тебя, Ива-чан!.. — Ойкава зарылся головой в спину аса, мертвой хваткой держа его.  — Что за… — в класс вбегают Матсукава с Маки с круглыми глазами. — Ойкава, что опять случилось, ей Богу?! — воскликнул Маки, подходя ближе.  — Йоичи сам виноват, — Ойкава не мог отпустить Хаджиме, начиная дрожать.  — Сам виноват? Что-то на Иваизуми не вижу следов ударов Йоичи. Только твои, — вдруг подал голос Минато. Он все это время тихо отсиживался.  — А, так ты здесь, что ли? — тон Ойкавы сменился на скаркастично-издевательский, — Прости, думал, ты немой и у тебя ноги отказали.  — Прости, что?! — Минато вышел из себя.  — Мы уходим, — произнес Тоору, беря Иваизуми за руку. Хаджиме вышел из оцепенения и приостановился.  — Чтобы я больше не слышал того, что ты сказал, — холодно кинул Иваизуми, рассекая взглядом лицо Йоичи. Тот пробубнил что-то типа «Я понял», пока из его носа хлестала кровь, а глаза закатывались.     Ойкава держал руку Иваизуми так крепко. Его ноги бежали так быстро. Они скрылись с территории школы, заворачивая в безлюдные улицы.    Тоору завел их в задний двор круглосуточного магазина, переводя дыхание. Он чувствовал так много. Страх за будущий нагоняй от родителей из-за пропуска школы и побега, ужас от представления лица учителя, который найдет Йоичи избитого, и все обвинения лягут на Иваизуми. Злость на Йоичи и его тупость. Тяжесть на сердце, ведь от его слов так много правды. Что, если Иваизуми после них еще больше отдалится? Догадается о том, что Ойкава таит в сердце. Восхищение, ведь Хаджиме не дал в обиду друга. Но одновременно с этим жалость, ведь та драка не стоила того. Казалось, что Хаджиме зря потратил силы и попусту пропустит школу, еще и влетит ему дома и ждет наказание от директора. Хотелось заплакать, ведь Ойкава приносит только неудачи своему другу. Горечь и обида от драки у булочной полностью утихла, а заместо нее появилась тяжеленная ноша и отчаяние от драки с Йоичи.   Ойкава все так и стоял - крепко сжимая ладонь Хаджиме, колени дрожали, мозг плавился под напором мыслей, тело не слушалось и застыло в немой боли. В какой-то момент дыхание начало сбиваться, превращаясь в хаотичные попытки глотать воздух, от чего горло неприятно пронзала боль.  — Ты меня слышишь? — вдруг послышался голос Хаджиме.  — А? Прости. Я что-то… — было тяжело выдавливать слова.  — Снова грузишься по пустякам, да?  — Позволь угадать - снова читаешь меня по глазам? — Ойкава мягко улыбнулся другу, и в мгновение ока всё происходящее стало таким бессмысленным. Ни выговор, ни наказания, которые ждут их завтра не имели значения. Тоору был рад делить сбитое дыхание с Хаджиме, смотреть ему в глаза без страха и неловкости. Знать, что с ним все в порядке и, кажется, он даже не злится больше на Ойкаву. Хотя, об этом лучше узнать у него самого.  — Все еще злишься на меня, Ива-чан? — Тоору отпустил руку друга, прислоняясь к бетонной стене. Было неимоверно грязно в этом закоулке, но обо всем этом не было сил думать.  — Нет, — кротко ответил он, — А ты?  — Я не могу злиться на  защитника моей чести, — пролепетал Ойкава в своей манере.  — Так ты слышал его?   Ойкава пару секунд не мог решить: сказать правду или соврать для общего блага. Решил ляпнуть как есть.  — На самом деле я не спал, — хмыкнул Тоору.  — Ну и мудила же ты. Мог сам встать и втащить ему в таком случае. Почему спокойно слушал его оскорбления?  — Хах, ну, ты знаешь, Ива-чан, какой я. В какой-то момент я не мог сдержать улыбки и желания рассмеяться ему прямо в лицо на его слова. Он такой же глупый ничтожный человечишка, как и все остальные.  — О, забыл. Все кроме тебя - идиоты, точно, — закатил глаза Хаджиме, опускаясь к Ойкаве. Их колени на секунду соприкоснулись. Иваизуми вспомнил, что вчера он дубасил своего связующего. Глаза метнулись к лицу Ойкавы, бегло рассматривая.  — Дыру во мне прожжешь, Ива-чан, — Тоору с опаской посмотрел в ответ. Их лица были в сантиметре друг от друга. Капитан не мог понять, что написано в этих бездонных очах.  — Прости. Я за вчерашнее, — Иваизуми говорил очень серьезно, — Я не хотел такого.    Под «таким» он подразумевал лицо Ойкавы или что-то еще?  — Ну, как я понял по Йоичи-куну, меня ты еще пощадил. По-Божески, так сказать, побил, — хихикнул Ойкава, — Здесь, — Тоору взял руку Хаджиме, проводя по своей скуле под пластырем, — Ты постарался больше всего, но глаза и нос ты не тронул, я тебе благодарен.    Ойкава говорил на полушепоте, будто их могут услышать. Но никого на этой несчастной улице не было. Только они вдвоем, так близко сидящие рядом. Тепло руки Иваизуми успокаивало и Тоору поймал себя на мысли, что он мучительно желает, чтобы вся его ладонь сейчас легла на его щеку, а тот прижался бы, словно жаждущий котёнок. Конечно, такого Ойкава не делает.  — И здесь ты тоже прошелся знатно, — Тоору опустил ладонь Хаджиме к своим потрескавшимся губам с ссадинами. Кажется, он за эти минуты слишком много улыбался, так что затянувшаяся корочка треснула и кровь окрасила губы связующего в бардовый. — Ойкава, у тебя кровь на губах, — Хаджиме, кажется, с момента как тот взял его руку и начал водить по своему лицу, отключился. Иваизуми всю свою жизнь знает, что его друг красив. Но сейчас, так близко, он удивился, насколько его друг очарователен. Даже в этих ссадинах и ранах. И Иваизуми точно хирургически подошел к своим ударам вчера по этой мордашке. Он действительно целился в те места, которые быстро заживут. Те места, которые не изуродуют Ойкаву и он быстро оправится. Было бы преступлением стереть эту красоту. Он бы никогда не лишил мира этого смазливого лица.  — Ива-чан, да ты тоже весь в крови, хоть и не своей, — Тоору чуть надавил рукой на пальцы Хаджиме, создавая давление на свои губы.    Подушечки пальцев Хаджиме прекрасно рисовали в голове их владельца контур губ, мягкость и тепло. Машинально, совершенно не осознавая, Иваизуми провел по губам Ойкавы, ощупывая. Да, они были разбиты и кровоточили. Но еще Хаджиме ощутил на пальцах колющее чувство опасности. Это уже слишком интимно, разве нет? Да, он так и подумал, поэтому поспешил высвободить свою руку.  — Пройдет, раньше ты вечно разбивал себе губы на тренировках.  — И все же, ты правда целился, когда бил меня, — Ойкава вздохнул, закрывая глаза. Он придвинулся ближе, опуская голову на крепкое плечо.  — Чего не скажешь о тебе, — приметил Хаджиме, указывая на разбитую переносицу и челюсть. Она вся была покрыта пластырями.    Ойкава моментально распахнул глаза, хватая друга за плечи. Он рассматривал челюсть и нос, охая. Его лицо скривилось в грусти, после чего он виновато прижал Иваизуми к себе.  — Прости меня. Прости. Я же совершенно не умею драться, ты знаешь, — сетовал он, поглаживая затылок и спину аса, — Я хотел извиниться еще утром, даже мазь заживляющую взял с собой.  — Великодушно, — хмыкнул Иваизуми, обнимая в ответ, — Хоть и не умеешь, но было адски больно. Иногда я забываю, что ты тоже парень.  — Прости, что?! — воскликнул Ойкава, отодвигая Хаджиме, — Напомнить тебе, чьи подачи тебе руки отбивают?! — Тоору, кажется, был потрясен, что его очевидную силу списали со счетов.  — Да, ты прав. Не зря на площадке все боятся твоей подачи, — засмеялся Хаджиме, ероша волосы связующего.  — Если тебе не хватает во мне мужика, я исправлюсь. Ишь ты, «забываю, что ты тоже парень»! Немыслимо, Ива-чан. И очень грубо.  — Не надо. Оставь в себе все таким, как оно есть, — Иваизуми как-то по-особенному нежно произнес эти слова и так же нежно смотрел на друга. Ойкава Тоору запомнит этот момент навсегда, запрятав глубоко в полочки сердца.    Они отправились по домам еще не скоро, приводя их общение и дружбу в порядок. Они слонялись по улицам так долго, как могли. Обсуждали все, что у них накопилось. Иваизуми наконец понял, на что обиделся Ойкава. А Ойкава осознал, что не должен был так остро воспринимать то утро. Они пожелали друг другу удачи перед прощанием. И каждый из них ждал тотального выноса мозгов дома. Но оба чувствовали себя намного лучше и счастливее. Ведь, в конце концов, пока они вместе — ничего не страшно, так?    Остаток месяца они провели в кошмаре. Мать Ойкавы долго кручинилась над поведением сына, в итоге бросая брозды правления на самотёк, ведь ее сын всегда самостоятельно распоряжался судьбой, оценками, поведением, жизнью в целом. Он заверил ее, что это недоразумение. Отец и мать Иваизуми вели долие беседы с ним и только спустя неделю они перестали поднимать эту тему. В школе же все было не так радужно. Хоть Йоичи и стал ниже травы после весомого предупреждения Хаджиме, директор и учителя устроили конкретный разбор полётов. Они драили полы каждый вечер после уроков в наказание. Вернее, Иваизуми должен был это делать один, ведь Ойкава получил лишь выговор, но он не желал оставлять друга одного, так что пришлось вмазать кулаком по лицу Минато, чтобы их наказание было общим. Иваизуми был шокирован, как легко его связующий решился на это, словно ничего необычного тот не сделал. Всего-то поколотил одноклассника. Ради Ива-чана. В голове не укладывалось. Хаджиме долго отчитывал Тоору, но в душе сильно веселился от такой глупости. И все же, пост старосты у него отбирать не стали. Все-таки Ойкава Тоору оставался одним из лучших учеников и любимчиком учителей. Маки с Матсуном были в замешательстве с поведения своих друзей, но они приняли тот факт, что с ними двумя вечно что-то происходит. Тренировки посещались реже, ведь на носу были экзамены. И это заботило всех четверых до дрожи. Несмотря на это, дружба стала только крепче. Они стали чаще собираться дома у друг друга, чтобы позаниматься. Все четверо каждый день оставались выжатыми после мозгового штурма, ужиная в тишине. А между Ойкавой и Иваизуми… Все стало хорошо? Казалось, они преодолели этот неприятный этап в дружбе и сейчас все снова стало хорошо. Ойкава больше не истерил, а Хаджиме больше не думал о скором расставании. Наступил март. Вот и настало время выпуститься. Ойкава знал, что это начало конца.