clint eastwood

            Когда Коноха защищает диплом на «отлично», внутри что-то обрывается.             Лёгкие заполняет чувство облегчения, дышать становится гораздо свободнее. Сначала Коноха думает, что у него оторвался тромб, что случилась мгновенная смерть, и всё остальное — просто последствия смерти. Знаете, когда попадаешь в некое чистилище, и ощущение, будто ты — невесомая пушинка, парящая в воздухе.             Но нет, Коноха дышит в реальном мире, сердце исправно бьётся (быть может, лёгкая тахикардия), фотография диплома и вымученного лица Конохи летит в чат к родителям, а Ямато уже вовсю думает над тем, чтобы устроить вечеринку, потому что повод по-настоящему крутой. Ситуацию спасает Бокуто, которого приглашают в какой-то коттедж на масштабную пьянку по случаю выпуска. Если идёт Бокуто — значит, идёт Акааши (потому что Бокуто отказывается воспринимать реальность без Акааши). А если идёт Акааши, то приглашается весь прошлый состав Фукуродани, в особенности третий год.             Коноха интересуется, что это вообще за вечеринка такая, и Бокуто охотно рассказывает, что многие ребята со старшей школы, так или иначе связанные с волейболом, хотят собраться, посмотреть друг на друга и пообщаться, как в старые добрые времена.             — Это как встреча выпускников спустя десять лет, только встреча волейбольных команд, сечёшь? — Бокуто широко улыбается.             Коноха «сечёт» и лишь кивает, потому что слабо представляет, какие команды могут быть приглашены.             Бокуто хорошо общается чуть ли не со всеми, но Коноха помнит только старшую Некома, потому что Куроо Тетсуро, бывший капитан команды, всё ещё остаётся лучшим другом Бокуто. Ещё Коноха помнит Карасуно, потому что они играли с ними и потому что Коноха до сих пор восхищается (и сильно раздражается) из-за того, как быстро они растут и учатся чему-то новому со скоростью света.             Потому что Коноха не может назвать себя каким-то супер выдающимся игроком. Он завязал с волейболом сразу после школы и подался в гуманитарии, но периодически слышит от Бокуто всякие интересные новости, связанные с волейболом, их товарищами и бывшими соперниками.             Ну… И Нохеби.             Коноха профессионально делает вид, что вообще не знает, что это за команда. Да и вряд ли кто-то станет приглашать на вечеринку ребят, которые всех достали из-за отвратительной манеры игры и которые даже у зрителей в печёнках сидят.             Не станет же?             Не всё же потеряно в этом мире, верно?             — Честно, я не помню, — мученически стонет Ямато, когда Коноха заваливает его вопросами. — Я знаю не меньше тебя. Спроси своего парня…             — Кого-кого мне спросить? — кисло улыбается Коноха, хотя и сам прекрасно понимает, кого Ямато имеет в виду.             Вспоминая тот треклятый день в кофейне, когда Коноха загрузил себе историю с Дайшо и подписал её, как свидание с бойфрендом, Ямато отреагировал почти мгновенно. Он не просто написал Конохе — он позвонил ему и заорал в трубку: «Ты на свидании с кем?». Конохе пришлось убавить звук, отодвинуть телефон от уха и посмотреть на удивлённого Дайшо уничижительным взглядом.             Когда Коноха наконец-то покинул кофейню, то спокойно всё объяснил, стараясь не думать о том, что, вообще-то, оставлять людей вот так — не очень красивый поступок. Даже если вы оставляете так Дайшо Сугуру. Коноха не какой-нибудь мудак, понимаете? Его воспитывали хорошо, его родители — ангелы во плоти, и Коноха, как минимум, должен был вернуться и сказать Дайшо: «Блин, прости, иди на хуй, хорошо?».             Но Коноха просто ушёл, даже не попрощавшись.             И не то чтобы ему стыдно, ладно?             Ему плевать, ладно?             С того самого дня они не разговаривали. Даже не переписывались на фейсбуке (потому что Коноха всё ещё не разблокировал Дайшо и не собирается). Даже не пересекались в метро. И на территории университета не столкнулись ни разу по несчастливой случайности. Как будто Дайшо Сугуру полностью исчез, растворился в воздухе, и вообще всё, что происходило до этого, было неудачным розыгрышем.             Так что, выдохни, Коноха, успокойся, порадуйся диплому, отправь красные сердечки в чат родителей и занимайся поиском классных вакансий.             Только сходи на вечеринку, расслабься.             — О! — Ямато останавливается на месте, и Коноха едва перестраивает маршрут, чтобы не упустить друга из виду и чтобы его самого не унесло толпой торопящихся японцев. — Мика-чан! Она же бывшая Дайшо, да?             — Я тебе кто, его мама? — закатывает глаза Коноха и выдыхает. — Или, не знаю, его страшная кошка, которой он жалуется на жизнь? Откуда я знаю?             — Она просто на вечеринку пойдёт, — Ямато утыкается в телефон и что-то агрессивно ищет, стучит пальцами по дисплею, и Конохе физически больно наблюдать за таким отношением к технике. — У неё новый парень… Какой-то Терушима. Лично с ним не знаком.             — Ну, и? — Коноха подходит к Ямато ближе и заглядывает в телефон. — А, этот… У него язык проколот вроде. Тоже не общались лично.             — Я думаю, твой Дайшо придёт, — Ямато двусмысленно двигает бровями, убирая телефон в карман. — Наконец-то повеселитесь вместе.             — Да почему мой Дайшо, блять?             В концов концов, Конохе ничего не отвечают — ставят перед фактом, пересылают геолокацию, пишут время сборов и прощаются, не забывая напоследок пригрозить, что если он не придёт, то Ямато в срочном порядке подговорит Бокуто принести Конохе ещё одну коробку котят. На этот раз — сфинксов (и неважно, как он найдёт целую коробку сфинксов, для Бокуто нет ничего невозможного).             А ему не особо хочется возиться с новой живностью, едва продравшей глаза, понимаете?             (К тому же, котята-сфинксы до конца жизни обречены быть лысым кошмаром и сниться ему в самых страшных снах).             Коноха буквально пару дней назад придумывает имя своему рыжему сожителю, когда к нему в моменте приходит осознание, что постоянно «кыс-кыс»-кать он тоже не может. Да и сам котёнок смотрит на него с толикой осуждения, что Конохе становится неловко, и он называет его Паркером Младшим.             Ноль оригинальности, никакого креатива, но фанаты бы точно оценили.             Тем не менее Паркер Младший никак не реагирует на новое имя и демонстративно игнорирует своего несчастного хозяина, оккупирует любые тёплые и мягкие поверхности в квартире, клавиатуру ноутбука, подушку Конохи и… Простите, конечно, но стоит ли говорить, что этот рыжий засранец каждый раз, словно по графику, сопровождает его в туалет, из-за чего Коноха испытывает смешанные чувства.             Где-то к четырём часам дня Коноха созванивается с родителями по видеосвязи, но, прежде чем ему удаётся сказать хотя бы слово, он пять минут слушает, как они им гордятся и какой же он всё-таки молодец. Коноха изо всех сил старается не краснеть, как рак, но кого он обманывает: ему приятно получать такую реакцию, пусть и ужасно неловко.             Про Паркера Младшего Коноха тактично умалчивает и выбирает такие ракурсы, чтобы родители ничего не заметили: ни новые кормушки, ни новый лоток, ни когтеточку, ни всякие прикольные игрушки. Рыжее недоразумение всё равно бессовестно спит под вентилятором и иногда дёргает ушами и усами, не обращая внимание на смущённый бубнёж Конохи.             После шести вечера Ямато отправляет Конохе фотографию с ящиком пива, затем присылает селфи на фоне жизнерадостного Бокуто, и Коноха узнаёт в окружающей их обстановке квартиру Акааши. Самая последняя фотография подтверждает его догадку: Акааши, будучи без очков, смешно щурится и держит в руках заметно подросшего котёнка, словно обезьяна в мультике держит Симбу. Об этом шутит Ямато, и Коноха прыскает в кулак, спрашивая, стоит ли ему заезжать за ними.                          В итоге, Коноха прощается с Паркером Младшим, заполняет кормушки сухим и влажным кормом и засыпает свежий наполнитель в лоток, чтобы наверняка. Котёнок жмётся к нему и мурчится, и Коноха даже прослеживает некоторую закономерность: когда он сидит целыми днями дома, то рыжее недоразумение играет в недотрогу и больше играючи кусается, но перед тем, как выходить куда-то, котёнок превращается в самого настоящего ангела, требующего внимания, любви и ласки.             Коноха мельком смотрит на себя в зеркало и расправляет помятую футболку со Скуби-Ду на плечах и животе. Выглядит он не слишком «тусовочно» — скорее как человек, которого выдернули на улицу посреди ночи, чтобы сходить до ближайшего круглосуточного, поесть лапшу на вынос и пожаловаться на жизнь.             На всякий случай, Коноха достаёт худи тёмно-зелёного цвета, закидывает зарядку для телефона вместе с кошельком в небольшой рюкзак и крутит связку ключей на указательном пальце, пока ждёт такси.             Паркер Младший напоследок проходит мимо него и оставляет пару рыжих шерстинок на чёрных джинсах, но Коноха этого не замечает и выбегает наружу, закрывая за собой дверь на ключ.

* * *

            Когда Коноха заезжает за Ямато, Бокуто, Акааши и ящиком пива, они встречают его поддатыми и весёлыми. Они — то есть Ямато и Бокуто, потому что Акааши, во-первых, хватает совести не пить перед началом торжества, во-вторых, Акааши почти не пьёт и, скорее всего, на вечеринку возьмёт с собой пару пакетиков чая.             (Приличия ради Акааши выпьет стакан пива либо бокал шампанского и снова вернётся к чаю).             Коноха закатывает глаза и вваливается в квартиру, оттягивая ворот футболки из-за жары и отбиваясь от крепких объятий со всех сторон.             Ему пришлось пробежаться через пару кварталов, потому что такси сломалось за четыре минуты до конца поездки и остановилось на самом проблемном пересечении улиц, а пересаживаться в другой автомобиль ни смысла, ни времени не было.             — Парни, я считаю, что мы заслужили провести этот вечер самым наилучшим образом… — бодро начинает Бокуто, и Ямато многозначительно «чш-ш-ш»-кает, прикладывая указательный палец к своим губам, после чего делает пару шагов в сторону Конохи и, думая, что говорит самым тихим голосом на свете, спрашивает на всю квартиру, не жалея ни свои, ни чужие барабанные перепонки:             — Так что, он придёт?             — Боже, отвали, — цокает Коноха, разувается и проходит вглубь квартиры, заворачивая на небольшую кухоньку и усаживаясь за стол. Ямато наступает ему на пятки, излучает пьяное любопытство и улыбается, как придурок. — Мы говорили с тобой об этом. Та ситуация ничего не значит, поэтому хватит меня стебать и спрашивать постоянно о грёбаном Дайшо.             — Кто-то сказал про грёбаного Дайшо? — подключается Бокуто, проходя на кухню и попутно надевая на себя футболку в расцветке тай-дай. — Кстати, Коноха, ты реально с ним встречаешься, что ли? Я видел ту историю в инстаграме!             — Бокуто, он просто пошутил, — вовремя успокаивает парней Акааши, и Коноха больше всех рад его присутствию: даже больше, чем Бокуто, хотя это за гранью чего-то реального и нереального, но Коноха уверен в себе и в своих способностях к радушию на сто процентов. — Может, вы оба не будете давить на него?             — Нет никакого давления, — канючит Ямато и отодвигается от Конохи, делая грустное лицо. — И вообще, Дайшо же бисексуал. Вдруг у него виды на нашего Коноху? Я просто переживаю за него!             — Кроме тебя, Ямато, — кисло улыбается Коноха, разводя руками в стороны, — здесь вообще натуралов нет. Но никто же не имеет на меня никакие виды, правильно? И да, твои дурацкие шутки не считаются, так что не утруждайся.             — Ну-у-у, вообще-то, я полиаморен… — задумчиво вклинивается в диалог Бокуто, и у Акааши дёргается левая бровь: перед глазами материализуется строка запроса в Гугле, и тот мысленно спрашивает у самого себя, во-первых, как избавиться от стресса, во-вторых, пять эффективных способов спрятать труп и не попасться полиции. — Ой, полиасексуа… Блин, Акааши, как правильно?             — Пансексуален.             — Спасибо, Акааши!             Акааши всё ещё смотрит на него убийственным взглядом, в котором читается: «О, не благодари. Мы ещё поговорим с тобой».             — И вообще, если бы ты по-настоящему за меня переживал, Ямато, — разбавляя возникшее напряжение в воздухе, продолжает Коноха, тычет указательным пальцем другу в плечо и кривит губы, — то просто перестал бы напоминать мне об этом и открыл бы мне уже грёбаную бутылку пива. Я для чего здесь сижу и потею?             — И, кстати, нам выезжать через полчаса нужно! — Бокуто откупоривает бутылку холодного пива и протягивает её Конохе. — Поэтому тебе нужно расслабиться… Перестань выглядеть таким хмурым. Ты, в конце концов, выпускник престижного универа!             — Который больше всех переживал и думал, что его отчислят прямо на защите, — смеётся Ямато, и Коноха на ощупь бьёт его локтем под рёбра. — Блин, чувак, хватит!             — Ты сегодня в моём персональном чёрном списке, — Коноха делает пару мощных глотков пива и зажмуривается от удовольствия. — А ещё я понятия не имею, когда мы закончим, но, скорее всего, уеду самым первым, либо в числе самых первых.             На вопрос, повисший в воздухе, он поясняет:             — Паркер Младший заскучает.             — Ты назвал своего кота Паркером Младшим? — Бокуто аж привстаёт со своего места и безудержно хохочет, разливая немного пива на стол. Акааши сразу бросает в то место сухие салфетки, которые мгновенно пропитываются влагой и прилипают к деревянной поверхности. — Блин, Акааши, давай поменяем имя нашему и назовём его Мистером Старком?             — Вряд ли нашему котёнку понравится такое имя… — осторожно начинает Акааши.             — Но почему? — расстраивается Бокуто.             — Как минимум, потому что это девочка.             — Ну-у-у, будет Миссис Старк! — всё ещё не сдаётся бывший капитан Фукуродани, но Акааши остаётся невозмутим и молча припадает губами к чашке с чаем. — А ты своего проверял хоть? Паркера Младшего…             — Ну, вот пару дней назад и проверил, — смеётся Коноха. — Так что имя менять не собираюсь.             — Если имя менять не собираешься, то, может, поменяешь своё решение и останешься хотя бы до двух-трёх ночи? — вклинивается Ямато, и Коноха показательно присасывается к бутылке, смотря в сторону. — Эй, ну чува-ак! Это нечестно…

* * *

            — Слушайте, я не совсем понимаю… — медленно начинает Акааши, и Коноха бросает рассредоточенный взгляд через плечо на заднее сидение такси, где пытаются уместиться Бокуто, Ямато и, непосредственно, сам Акааши. — Каким образом мы опаздываем на более чем два часа и везём на вечеринку пустой ящик из-под пива?             — В душе не ебу, — честно отвечает Ямато, утыкаясь пьяным взглядом в яркий дисплей смартфона, и таксист, пожилой мужчина в деловом костюме, морщится, но, тем не менее, отмалчивается.             — Знаете, а я вот считаю, что мы приедем к самому интересному моменту! — энергично отзывается Бокуто, и Акааши тяжело вздыхает.             Коноха думает, что этот пожилой мужчина в деловом костюме и Акааши общаются по какому-то особому каналу либо между ними образовалась крепкая ментальная связь, и они прекрасно друг друга понимают, потому что иначе никак не объяснить одинаковые эмоции на происходящее.             Коноха, честно говоря, тоже не понимает, каким образом полчаса растянулись на целых два, а одна бутылка холодного и вкусного пива превратилась в пять (или даже шесть) подряд. Он чувствует себя таким пьяным и расслабленным, что почти ни о чём не думает и просто смотрит на ночную дорогу перед собой, подсвеченную фарами и уличными фонарями.             В салоне достаточно прохладно из-за кондиционера, по радио крутят хиты девяностых, и Коноха достаёт телефон наружу, проверяя время. Почти одиннадцать, и они действительно прибудут к тому моменту, когда большая часть ребят напьётся и забудет первоначальную цель вечеринки: вспомнить прошлое и спокойно пообщаться в непринуждённой обстановке.             Навигатор женским голосом говорит повернуть налево, таксист выполняет команду и сворачивает на очередную ухоженную улочку спального района, застроенного дорогими коттеджами, и Ямато, будучи совсем нетрезвым и не особо воспитанным, открывает свой рот:             — Чувак, ты что, подчиняешься женщинам?             Коноха слышит, как ладонь Акааши встречается со лбом (жаль, что не с затылком Ямато), и мысленно говорит ему «спасибо», потому что собственные руки заняты тем, чтобы удержать телефон и не уронить его за сидение. Поверьте, Коноха не сможет достать несчастную технику обратно и просто купит себе новую, потому что его скорее вырвет себе под ноги, и спасительная операция обернётся для телефона ещё большим крахом.             Стоит проявить огромное уважение к пожилому мужчине: он продолжает ехать как ни в чём не бывало, разве что делает радио громче на пару единиц и наполовину опускает окно, чтобы впустить в салон свежий воздух.             — Ямато, ты тоже подчиняешься женщинам, — вступается за таксиста Бокуто, и Коноха слышит чьё-то выразительное цоканье. — Разве ты не встречаешься с той девчонкой?             — Она не отвечает на мои сообщения, поэтому нет, не встречаюсь.             — Вдруг она спит или занимается своими делами? А, ладно, хер с тобой, — отмахивается Бокуто, что-то решая для самого себя.             Например, то, что с людьми, которые не умеют пить, не стоит даже пытаться разговаривать. От куска гипсокартона пользы больше, чем от нетрезвого Ямато, и все пассажиры такси согласятся с этим без каких-либо сомнений.             Когда они наконец-то добираются до коттеджа и расплачиваются за поездку, то Коноха, пытаясь балансировать между небом и землёй, втягивает носом прохладный воздух и чувствует, как голова кружится от количества выпитого алкоголя. На помощь приходит Акааши: протягивает бутылку воды и просит Бокуто вместе с Ямато отправляться на вечеринку и ждать их там, в доме.             — Эй, ты в порядке? Выглядишь не очень, — с нотками беспокойства интересуется Акааши, когда Бокуто и Ямато послушно направляются ко входу в коттедж, и Коноха, осушая бутылку воды наполовину, показывает большой палец вверх.             А потом кисло улыбается и говорит:             — Меня сейчас стошнит. Посторожи кусты, пожалуйста, я быстро.                          Язык тоже не слушается, но Акааши более или менее понимает, о чём просит Коноха, и забирает у него тёмно-зелёную худи вместе с телефоном и рюкзаком, тактично отворачиваясь и делая вид, что вообще здесь не при чём и что любые странные звуки для него лишь звуки природы и не более.             Коноха обещает сказать ему «спасибо» столько раз, сколько потребуется, а потом вступает в интимную связь с ближайшими кустами, самозабвенно очищая желудок от алкоголя. Где-то на периферии сознания к нему приходит мысль, что такой исход чуть ли не самый лучший, потому что сейчас максимум, на который его хватит — это показаться ребятам, постоять в сторонке и уехать домой, сославшись на плохое самочувствие.             После того, как большая часть содержимого желудка становится отличным удобрением для кустов, Коноха покидает своё уединённое место, споласкивает ротовую полость и лицо остатками воды, зачёсывая вспотевшие волосы пальцами назад, и забирает свои вещи обратно.             — Надеюсь, в следующем году меня не вырвет на чьи-нибудь кусты, — улыбается Акааши, и Коноха закатывает глаза. Это единственное, на что хватает его эмоционального интеллекта в этот момент. — Ещё и в элитном районе.             — Хочешь напиться после того, как получишь диплом? — во рту всё ещё стоит противный привкус рвоты, и Конохе хочется скорее съесть что-нибудь, чтобы отвлечься. — В смысле… Ты вроде не пьёшь? Ну, либо очень редко.             — Скорее, я не особо хорошо переношу алкоголь, — поправляет Акааши. — Из-за чего не горю желанием напиваться. Но когда рядом Бокуто, я могу пить сколько хочу, потому что не буду беспокоиться или переживать о том, что меня не отвезут домой или, например, не проконтролируют мои действия.             — Ну, Бокуто вообще сложно напоить до такого состояния, чтобы он не отвечал за себя от слова «совсем», — соглашается Коноха. — Думаю, тебе очень повезло.             — Всё же спрошу… — вдруг останавливается Акааши, и Коноха молча склоняет голову к плечу, ожидая вопроса. — Ты уверен, что Дайшо не сделает тебе ничего плохого?             — А что плохого он может сделать? — выдыхает Коноха, и Акааши лишь кивает, понимая, что развивать эту тему нет ни сил, ни желания, да и время не самое подходящее для таких разговоров.             С учётом общего состояния Конохи (и с учётом состояния его несчастного желудка) — это самая неудачная тема перед тем, как заявляться на вечеринку.             — И то верно.             Они были правы, пожалуй, во всём. Точнее — прав во всём был Бокуто, потому что непринуждённая обстановка давно сменилась пьяным весельем, громким смехом и шумными разговорами.             Акааши почти сразу утягивают в толпу смутно знакомых лиц, среди которых маячит довольная физиономия Бокуто, и Коноха, осматриваясь по сторонам, отправляется в самое немноголюдное место — на кухню, совмещённую с обеденным залом.             Столы заставлены алкогольными напитками, упаковками из-под пиццы, полуфабрикатами и другой вредной едой, и, смотря на всё со стороны, очень трудно представить, что большая часть людей на вечеринке — это либо бывшие, либо нынешние спортсмены, которым, по-хорошему, нужно следить за питанием, чтобы оставаться в хорошей форме.             Коноха забирает со стола пластмассовую тарелку с остывшей картошкой фри и падает на полностью свободный диван напротив включённого телевизора. Он чувствует себя каким-то аутсайдером, которых обычно приглашают либо по ошибке, либо из жалости, но, тем не менее, никто Коноху не трогает, не донимает, а ещё ему не нужно бегать за пьяным Ямато и следить за тем, чтобы тот не натворил каких-нибудь глупостей.             Вся киношность ситуации подтверждается тогда, когда на Коноху смотрят два огромных парня и весело интересуются, кто он и за какую команду играл в средней и старшей школах. От таких вопросов ему становится не по себе, и Коноха равнодушно отзывается о том, что учился в Фукуродани и вообще пришёл сюда из-за Бокуто.             Это избавляет его от дальнейших разговоров, потому что парни переглядываются между собой и убегают в другую комнату. Скорее всего, чтобы отыскать Бокуто и поздороваться с ним.             — Ты когда успел напиться?             И тогда Коноха, не контролируя себя, роняет картофелину в томатном соусе прямо себе на футболку. На грёбаную морду мультяшной собаки, которая мало того, что разговаривает, так ещё и на паранормальщину всякую охотится.             Коноха ненавидит свою жизнь, но больше всего он ненавидит Дайшо Сугуру, который всё-таки приезжает на вечеринку и который не понимает ни намёков, ни прямого отправления куда-нибудь на хер. Или на чей-нибудь. Так корректнее.             — А тебя кто пригласил? — вяло спрашивает Коноха и тянется за сухими салфетками, чтобы оттереть кетчуп от футболки. Даже хорошо, что он захватил с собой запасную одежду, потому что иначе ему бы пришлось заимствовать чужие шмотки, лишь бы не светить голым торсом. — Или ты пробрался сюда через окно и теперь тоже отсиживаешься по углам, чтобы не выгнали?             — Сразу начинаешь со всяких гадостей, — закатывает глаза Дайшо и садится рядом с Конохой на диван, закидывая локоть на спинку.             Коноха бросает на Дайшо уничижительный взгляд, подмечает, что Дайшо выглядит гораздо спокойнее и податливее, и не нужно быть Эйнштейном, чтобы понять: тот тоже пьян, но не до такой степени, чтобы устраивать драки и нарываться на другие неприятности. Это та самая стадия приятного опьянения, когда ты даже любишь людей. Ну, знаете, самую малость, но тебя забавляют эти странные человечки.             — А с чего мне начинать? — вздыхает Коноха, возвращаясь к своему увлекательному занятию: оттиранию томатного соуса от головы говорящего пса.             — Ну, не знаю, привет, как дела, кстати, хочу поведать тебе, почему ты всё ещё в блоке…             — Ты и так на мой инстаграм подписан, в чём твоя проблема?             — Да, но мне не нравится общаться в директе, — Дайшо делает вид, что рассматривает свои ногти, и Коноха испытывает что-то между смехом и желанием скорчить такое лицо, чтобы оказаться в Цирке уродов без каких-либо собеседований. — К тому же, мне нравится твоя аватарка с Человеком-пауком.             — Ну, а мне твоя не нравится.             — Так сфотографируй, как нравится тебе, и отправь мне, я поставлю новую.             — Делать мне нечего…             — Ну, так и не манди тогда, — цыкает Дайшо и кивает на тёмно-зелёную худи, кинутую неподалёку вместе с рюкзаком. — Почему бы тебе не переодеться? Или тебе нравится раз за разом убеждаться, что сухая салфетка — это не стиральный порошок, чтобы избавить тебя от этого ужасного пятна?             — Блять, — ругается Коноха и отбрасывает салфетку в сторону, поднимаясь со своего места и прихватывая чистую одежду. — Вот пойду и переоденусь.             — Хороший мальчик, — криво улыбаясь, кивает Дайшо и внимательно на него смотрит. — Можешь прямо тут, я посторожу.             — Знаешь, когда меня нужно было сторожить? — Коноха оглядывается по сторонам в поисках двери, напоминающей ванную комнату. — Риторический вопрос. Когда меня рвало минут пять в кустах, потому что я выжрал половину ящика пива. Кстати говоря, отменные кусты в элитных районах, мне понравилось!             И происходит то, о чём Коноха никогда бы не подумал (у него бы не хватило ни воображения, ни фантазии): Дайшо начинает смеяться.             Самым обычным и самым распространённым смехом на свете. Каждый второй парень так смеётся, но Коноха почему-то замирает на месте, буквально застывает, не может сдвинуться, потому что всё его внимание направлено в сторону смеющегося придурка.             Коноха подмечает и чужие ямочки, и морщинки вокруг глаз, и ровный ряд зубов с небольшими клыками по бокам, и выступающие венки на висках, и слабый румянец на щеках из-за выпитого алкоголя, и растрёпанные волосы, ниспадающие на лоб.             — Прекрати смеяться, — почему-то вырывается у Конохи, и он отворачивается. — А знаешь, я переоденусь прямо здесь. Нечего же стесняться, верно? Уверен, что большая часть парней сейчас ходит почти голышом и сравнивает, у кого круче бицепсы.             Дайшо перестаёт смеяться почти сразу.             Он прочищает горло, зачёсывает волосы пальцами назад, и поза, в которой он сидит, становится более расслабленной. Даже развязной.             — Устроишь мне стриптиз, что ли?             Коноха, ужасно сутулясь, молча снимает с себя футболку через голову и бросает её в сторону Дайшо, молясь, чтобы стопроцентный хлопок впечатался ему в лицо ровно тем местом, на которое пришлась картофелина, вымазанная в кетчупе. Но, увы, футболка долетает только к чужим ногам, обутым в кроссовки, и повисает на самом кончике над полом.             Дайшо приподнимает бровь, заинтересованным взглядом проходясь по оголённому торсу Конохи, и хмыкает. Больше смеяться ему не хочется.             Тем временем Коноха надевает на себя худи, закатывает рукава до локтей и возвращается на диван, чтобы доесть оставшуюся картошку фри и уповать на то, что хотя бы эта вещь останется нетронутой и чистой.             Во всяком случае, пугать до глубины души Коноху больше некому.             Да и нечем. Он ведь теперь выпускник, защитивший диплом на «отлично», не так ли?             — Зря я тебе предложил раздеться, — кисло улыбается Дайшо и медленно встаёт с дивана. — Но зато я убедился в самом главном.             — И в чём же? — без особого интереса спрашивает Коноха, стараясь не думать о том, что Дайшо смеётся очень заразительно и… привлекательно. Чей-то смех вообще может быть привлекательным?             — К сожалению или к счастью, ты в моём вкусе, — Дайшо смотрит на Коноху сверху вниз и задумчиво проводит большим пальцем по своим губам, высовывая кончик языка наружу и облизываясь. — И на этот раз я не могу сказать, что просто шучу.             Коноха смотрит на картофелину, зажатую между указательным и большим пальцами, откусывает немного и снова откладывает пластмассовую тарелку в сторону, просто чтобы надеть на голову капюшон, затянуть шнурки как можно туже и соскользнуть по спинке дивана вниз с мученическим стоном.             Знаете, это самая худшая вечеринка в честь окончания университета.             Полный отстой.             Больше Коноху Акинори не приглашайте.