Мне не лучше и не хуже. Мне — никак

Когда живёшь обычной жизнью, тоска

пропитывает всё: желтеющие страницы книг, зубную щётку в ванной, сообщения в мобильном телефоне.

«После всего, что было, я все равно люблю тебя» — написала мне девушка, с которой я встречался три года. И дальше, мы с тобой тысячу раз обменивались письмами, но наши сердца сблизились едва ли на сантиметр.

Печаль окутывает с головы до пят. Она пробирается в закутки души, разъедая подобно кислоте. Отхватит лакомый кусочек, ту часть, в которой горит радость. Нельзя вдохнуть, знаешь — перережет горло. Что мы вспоминаем, когда оглядываемся назад? Островки надежды на то, что когда-то станет лучше. Завтра точно будет: сдадим, переживём, перетерпим, договоримся. И как больно становится, когда завтра не происходит. Хоть в этом есть своё облегчение... и нет смысла. Смысл пропадает, когда не находишь ценность серых дней. Они промчатся, а ты остался один — гнить без воды и солнечного света, пока не станет совсем худо. Находишь себя в петле, плотно повязанной вокруг шеи. Выхода нет? Или же есть?

***

Оледенелые пальцы стукают по противно слепящему экрану телефона. Сенсор работает через раз, отчего так и хочется выругаться. Брови невольно сводятся к переносице от того, что напряжение уже выливается через край. Короткий вдох, а на выдохе пар из рта. Сегодня снова холодно.

Вы:

Может объяснишь, куда ты делся?

Не игнорь

Ди: я снял квартиру. тебе же лучше, больше места оставил. На последнем Ло нервно перебирает ногами и меняет позу: стоит, спиной уперевшись в ограждение. Затылок тут же обдаёт порыв ветра, заставляя сильнее вжаться в воротник куртки. Кажется, на его лице эмоции сменяются одна за другой: то искреннее возмущение, то проблески злости и негодования, то конечная грусть.

Вы:

Отчислили?

Ди: да.

Вы:

Мог бы сразу сказать, ну и где живёшь?

Если бы ему давали доллар за то, как часто стал игнорить Дилан, то Лололошка бы стал миллионером. Взгляд мечется со строки активности собеседника до своего сообщения, оставленного без ответа. Ло невольно кусает губу, пытаясь избавить себя от лишних тревог. Старательно игнорирует тот мандраж, разливающийся внутри от собственной мысли и строк, что пишутся скорее не мозгом, а чем-то, прячущимся за рёбрами.

Вы:

Я хочу тебя увидеть

Ди: ладно. А потом уже ничего не становится важным. Как только он получает заветный адрес, ноги сами несут, не без поддержки ветра, конечно. Ло понимает — соскучился. И не так, когда просто надолго разлучаешься с человеком, а когда есть мысли, что его больше не увидишь: вычеркнет, сменит обстановку и людей вокруг, откажется, не ответит. Но ему ответили. И так, что внутри ещё теплится надежда о том, что ты нужен. Ты идёшь к этой своей звёздочке, боясь, что отвергнет, но когда она теплеет и падает на землю, прямо к тебе — делаешь всё, чтобы сохранить ей жизнь: дорожишь, любишь. Эта любовь совсем не про похоть и что-то плотское, а про искреннее желание побыть рядом, дожидаясь в ответ короткого слова и приподнятых уголков губ. Когда тем вечером Дилана не оказалось в комнате, а все его вещи бесследно пропали, Ло много-много думал, оставшись наедине с собой. В голову лезло одновременно всё — и ничего стоящего. Написать или позвонить казалось непосильной задачей, а зерно сомнений уже посеяно. Соседи отреагировали, к счастью, неоднозначно. Ричард порывался ворваться к бывшему соседу без спроса, прихватив с собой Тима. Правда, все попытки были прерваны последним, который понимал, что это не стоит того — войти в чужую жизнь, позабыв, что раньше до неё не было дела. Особенно, когда остатки уважения к бывшему другу не вытравить из души.

***

Минуты, тянущиеся возле чужой двери в многоэтажке кажутся вечностью. Сомнения, что Ло пришёл куда надо так и вертятся на языке, но когда трухлявая дверь напротив распахивается, а за ней показывается высокая фигура с чересчур отросшими, убранными в низкий хвост волосами — взгляд не оторвать. Дилан выглядит ужасно не выспавшимся, будто работает на заводе сутками, а его нутро так и давит, веет необъяснимым чувством, которое ты наверняка знаешь, но никак не можешь вспомнить. Ло тушуется, но всё же поднимает глаза. Они молчат всего пару секунд, пока Дилан, облокотившийся на дверной проём не решается прервать неловкую паузу. Он пару раз кашляет в кулак, а глаза уводит куда-то под ноги. — Ну, как там кошка? Ты вообще водил её к ветеринару? Как только взгляд падает на чужие глаза, полные радости и лёгкого смущения на пунцовых щеках, Дилан не успевает даже открыть рот. Так и зависает, пока чужое лицо придвигается ближе и чувствует лёгкое прикосновение к спине даже через плотную ткань. Обнимают. Лололошка утыкается куда-то в районе шеи и чуть спускается, укладывая подбородок на чужое плечо. Шумно дышит. Будто только что пробежал марафон, хотя стоит уже достаточно, чтобы успокоиться. Дилан не знает куда деть руки. И не понимает, почему ничего не чувствует. Почему не получается разделить радость вместе с Ло? Наверное, он должен быть счастлив и тоже приобнять друга, они же расстались не на самой лучшей ноте. И конечно, собственная рука всё же укладывается на чужую спину, даже слабо поглаживает. Отчего-то хочется провалиться под землю. Прям под эту восьмиэтажку, чтоб никто точно не нашёл. — Я скучал. Чужое дыхание щекочет шею. Дилан даже не смотрит на него, знает — Ло улыбается. И точно сжимает ткань его футболки, перед тем как отдалиться и смотреть безбожно умоляющими глазами, от которых ком в горле собирается и трясутся кисти. — Я... Тоже. Отчасти правда. Миллионы молоточков стучат по черепушке. Кто-то запретил радоваться, а теперь чувство вины подкралось незаметно. Да и не сказать, чтоб прям незаметно: подошло и огрело по голове, аж искры в глазах пляшут. Ему медленно кивают, улыбаясь глазами. А пока Дилан так и остаётся на пороге — уходят без следа. Как будто здесь никого и не было, кроме него сумасшедшего, напридумавшего всяких людей. Тяжкий вздох и брови, нахмуренные сильнее обычного. Когда он вообще перестал чувствовать? А что, если никогда и не умел?

***

Ричард предлагает справлять Новый год у Дилана. Эта идея кажется неказистой и хардкорной, учитывая спорный характер бывшего соседа. — А Дилан в курсе? — Ло не может сдержать неловкую улыбку. — Не думаю, что он обрадуется, когда к нему завалятся три взрослых мужика. Вы не думали, что у него маленькая квартира? Мы как все поместимся? В этой компании только Тим думает о последствиях чаще других. И Лололошка подозревает, что он просто боится показаться перед тем, с кем давно перестал общаться. И ладно, если бы они с Ди были просто знакомы, но их связь была немного глубже, чем на первый взгляд. На последней фразе Тим специально давит голос в попытке отвлечь от своего отвратительное актёрского мастерства. Ричард и Лошка переглядываются, а когда Тим палит их за перешёптыванием, взрывается как пороховая бочка, отчитывая дураков. — Мог бы сразу сказать, что боишься к нему подойти, — выпаливает Ло в ответ на нотацию. От энтузиазма в начале разговора не осталось и следа. Тим скромно убирает взгляд и серьёзнеет уже по-настоящему. — Попробуй поговорить с ним на Новый год, — вступает Ричард. Лололошка даже не смотрит на них. В каком-то смысле он переживает за Дилана больше всех. — Я чую, что на это ещё будет шанс. Сейчас, наверное, не время... — Тим крепче сжимает кулаки. Волнуется. Видимо, его действительно задело. — Ну раз жопой чуешь, тогда ладно. Ричи пытается смягчить обстановку и скоро преодолевает расстояние между ними, закидывая руку на плечо друга и ободряюще приобнимая. Он улыбается и, как всегда, заражает улыбкой другого. Тим заметно расслабляется под натиском объятий.

***

Подбирается конец года. На числах календаря вот-вот стукнет тридцать первое число, а декабрьские морозы всё никак не угомонятся. Правда, мороз и сугробы всё равно создают праздник, позволяя вылепить снеговика или устроить бой снежками. В этом году Лололошка в первый раз познает, что такое Новый год. Точнее, наверняка он и раньше познавал, отмечал, может даже с кем-то другим, помимо мафии. Только вот не помнит, сколько бы не пытался. Обрывки прошлого всё же врезались в создание, особенно после встречи с Марло, но праздники он не помнил. По рассказам мафиози, до отъезда в Ривердейл, Ло часто присутствовал на праздниках в их кругу. Наверное, он пил так, что до сих пор не может это вспомнить. Обычно под конец года все спешат: надо убраться так, будто не мыл хату целый год, наготовить столько, чтобы хватило салатов ещё на неделю после Нового года. На улицах много народа, в особенности молодёжи, которая либо отпускает все дела и просто наслаждается праздником, либо спешит выкупить весь продуктовый, ведь завтра будет много желающих. С чем у людей ассоциируется Новый год? Наверняка это вкус мандаринов, живая ель, любимое оливье, звук стеклянных шаров и ожидание чего-то нового: будто число сменится на первое и жизнь повернётся на триста шестьдесят, обязательно ввязав в такие перемены, которых ты бы сам хотел. Ло не понимает, с чем его сознание связывает этот праздник. Когда ты начал жить пару месяцев назад, всё кажется в новинку, будто ты никогда этого не проходил, но ловишь устойчивое дежавю. Новый год у Лололошки будет ассоциироваться с разговором под взрывы салютов. Он прекрасно понимает, что Дилан будет не в восторге от их компании. Или проворчит это под нос, а на деле останется рад, что не провёл праздник так уныло. По словам соседей, прошлые года у них проходили по-разному: в основном все уезжали к семье ещё с тридцатого, а когда у Дилана не осталось семьи, а Ричард и Тим не могли не поехать к родным, Ди справлял один. Ну, как справлял, возможно переключил пару передач на «Иллия 1», дожидался полуночи и шёл спать. Когда они с Ричардом наготавливают еды на будущий стол, Ло пару раз режется ножом, в спешке нарезает не так ровно, как бы хотелось, и в некоторые моменты остаётся на грани словесной перепалки с Ричем. По его словам, с самого утра всегда приходится спешить, видно, если не успеешь докромсать шубу — полночь не наступит и день откатится заново, как по сохранению в игре. Тим сегодня мотается в супермаркет и обратно, ведь проклятый майонез постоянно кончается, а потом они вовсе забывают про покупку алкоголя. Лололошка, по своей части, редко пьёт — за свои сознательные полгода притронулся только пару раз и сугубо в компании. Тем более хотелось, пока есть возможность, в коем-то веке запомнить этот день. Особенно когда в нём будут дорогие тебе люди. Когда бесконечная готовка прекращается и мыть уже нечего — всё равно справлять здесь не будут, а на часах стукает девять, они едут по новому адресу. За все дни, с момента, когда Ло встретился с Диланом, временами они всё-таки поддерживали связь. Правда, как и ожидалось, на все предупреждения о том, что справлять будут вместе, Дилан каждый раз ругался текстом (звонить он не любил), но никогда не отнекивался и не запрещал. Наоборот, когда друзья стояли у него под дверью, и он, не спавший последние сутки, почти сразу впустил, перед этим показательно закатив глаза, создавалось впечатление благодарности за хоть какое-то внимание. Квартира действительно была маленькой. По крайней мере, для четверых взрослых мужчин точно: одна спальня, кухня, сдвоенная с подобием гостиной и санузел. Кто-то сразу примостился на диванчике, расположенном ближе к стене и включил телек, дабы не создавать лишней неловкости. Кто-то помогал распечатывать тщательно упакованную еду, которая из-за холодов и долгой ходьбы до метро становилась будто полежавшей в морозилке. На деле квартира была заставлена множеством пустых коробок и прочего хлама, наверняка оставшегося от хозяина, что визуально делало её меньше. Видно, дел было столько, что Ди принялся убираться только сегодня — его выдавали пару набитых мусорных мешков в прихожей. От таких мыслей почему-то становилось не по себе, а в груди отчаянно скулило. Весь настрой сбивался атмосферой и друзьями, что пытаются играть в таковых рядом с Диланом. Когда перевалило за одиннадцать вечера, все собирались за столом. Гнетущая атмосфера, что априори не должна быть на празднике постепенно смягчалась. Кажется, что под чужими разговорами Ло иногда видел слабую улыбку у бывшего соседа, и порой, он даже вставлял свои пять копеек. Единственное, с таким же холодом глядел на Тима, который прекрасно распознавал чужие сигналы и старался как можно меньше выскакивать. Между ними всё ещё была большущая пропасть, которая могла разрастись от любого лишнего слова. Стук стеклянных бокалов. Дорогое вино лилось рекой, что добавляло весёлости и заставляло всё больше себя отпускать. По крайней мере, так и было с Ричи и Тимом. Эти двое, по ощущениям, вообще не могли сидеть просто так и ждать тем для разговора, так что до полуночи выпили пол бутылки. Дилан вовсе не прикасался к спиртному, активно отнекиваясь и повторяя, что не хочет. А вот Лололошка согласился под своим же моральным гнётом. В глазах соседей проглядывались мольбы о поддержке, отчего приходилось идти на поводу. Только выпитого было слишком мало, что позволило адекватно осознавать себя и, следовательно, вести. Весело не становилось. Ло являлся как раз тем типом людей, которые от повышенной концентрации спиртного в организме скорее уйдут в тильт, чем начнут плясать на столе. Время подходит к концу. Весёлая программа на ТВ поздравляет с началом нового года, пестрит новогодними песнями и танцами, что уже рябят в глазах. Кажется, остальным более чем весело. Ло подхватывает эти настроения только отчасти, внимательно наблюдая за Диланом, который к полуночи становится ещё более спокойным и расслабленным. Единственное, под активным поеданием всего с новогоднего стола и вовлечённости в веселье Тим задевает собственный бокал, заполненный наполовину. Тот стремительно падает в сторону Дилана. Содержимое тут же льётся на тёмную ткань его толстовки, пока Тим только-только ловит злосчастный бокал. — Прости! Это вышло совершенно случайно! Щёки, что и так были розовыми от выпитого краснеют ещё гуще, только от стыда. Он тут же хватает ближайшее кухонное полотенце и с отчаянием трёт образовавшееся бордовое пятно. Лошка с Ричардом сначала застывают, ожидая, что Дилан начнёт его материть, а когда этого не случается, переглядываются между собой. — Ничего, — отвечает Дилан, сидя с таким нахмуренным лицом, будто ему сделали пакость похуже. Он останавливает чужую руку, пытающуюся своим способом впитать жидкость с рукава. — Я пойду покурю. Парень резким движением встаёт из-за стола и спешит к выходу. На миг начинает казаться, что праздник испорчен. — Ну и куда он пошёл? — спрашивает Ричард, который помогает Тиму убрать пролитое со стола. Кажется, он не сильно удивлён. Как будто такой исход и следовало ожидать. Только Тиму это не объяснишь — некогда отпустивший себя друг сейчас сидел загруженный, явно винивший себя во всём случившемся. — Я за ним, — Ло тут же подорвался с места и подбежал к входной двери, напоследок кинув умоляющий взгляд, кричащий: «не идите за нами». Ричи тяжело вздохнул и коротко кивнул, все видом показывая, что надеется на него. Тим остался в компании единственного друга, что позволило говорить в полной мере. Слова лились вслед за приходящими в голову мыслями. Естественно, такой поступок задел и так шатающиеся отношения, что сводило к рефлексии. Вроде пришёл дабы сблизиться, но так облажался, что создавалось впечатление, будто это конец и стоит тоже уйти. Что-ж, с такими мыслями его останавливал и заземлял Рич, заставляя остаться и буквально давя на плечи, дабы тот не вскочил. Не стоит устраивать показушных сцен. Лололошка бежит. Он вылетел из квартиры друга, осматривая всё на свете и выискивая глазами знакомый долговязый силуэт. Точно не знает, куда именно пошёл Дилан, но понимает, что стоит искать общий балкон. Главный минус этой квартиры — нет своего балкона. И если действительно куришь, то приходится искать общий, по крайней мере, остаётся надеяться, что он вообще существует. И вообще, с каких пор Дилан курит? Если, конечно, курит и это не было хорошей причиной для того, чтобы сбежать. Он мечется так пару минут, пока в голову не приходит мысль, что Дилан мог уже уйти обратно. В последний момент замечает дверь на этаже ниже, что открыта нараспашку и вгоняет ледяные порывы ветра. В ту же секунду Ло жалеет, что не взял шарф, а наспех натянул куртку и шапку, уже сползшую на брови. И если куртку можно застегнуть, то шарф не создать из воздуха. Коротко вздыхает, нервно теребит рукава и робко идёт к входу. Когда попадает на обширный балкон, ищет знакомую фигуру, и находит — стоит, уперев локти в ограду и смотрит прямо на него. Совсем без сигарет, только выдыхает клубы пара. Когда Ло подходит — прячет взгляд в серых панельках напротив. — Не холодно? Дилан начинает первым. Довольно редкое для него явление. Лошка подходит окончательно и прячет руки в карманы, не в силах перевести взор на друга. Нос потихоньку замерзает. — Пару минут можно потерпеть. Отчего-то улыбка сама натягивается на лицо. Кажется, они за долгое время говорят. Без напряжения, обязательств или неловкости. На балконе светло, пусть совсем нет нормального освещения. Город настолько светится, что вкупе с лунным светом, синим оттенком обрамляет чужое лицо и только подчёркивает усталость в кругах под глазами. От такого зрелища непроизвольно поджимаются губы. — Не заболей только. Некому же теперь лечить тебя, — Дилан слабо улыбается, наблюдая за пустынной улицей. — Дилан... Как ты? Челюсть сжимается сильнее. Ло поворачивает голову, открывая нахмуренные брови и чересчур сосредоточенный взгляд. — Серьёзно? Чужая улыбка превращается в кривоватую, а Дилан почти полностью зеркалит друга, вскидывая брови, смотря с недоумением и какой-то непонятной глубиной в синей радужке. — Ты пришёл только для того, чтобы это спросить? Я ожидал, что мы поговорим по душам, – раздался нервный смешок. Ло меняет позу, наваливаясь на перила. — Ну раз ты так хочешь... — пауза, в которой Ло что-то тщательно обдумывает. — Как тебе Новый год? — Странно. Это первый Новый год, который я так хорошо помню. Когда матери не стало, я позабыл многое. Сейчас Тим и Ричард пытались восстановить связь, — тяжкий вздох. — Где-то глубоко внутри я ценю это, но не хочу признавать. Может, они прошлое, которое стоит отпустить, как ты думаешь? — Если бы ты был моим другом в прошлом и сейчас пытался восстановить со мною связь? Честно тебе скажу, я бы на руках к тебе прибежал, — Ло неловко смеётся, но выражение лица Дилана заставляет быть серьёзнее. — Знаешь, я ведь тоже не помню свои прошлые года. Из-за памяти это первый осознанный праздник. Я бы не советовал делать поспешных решений. И всё же они не так плохи, чтобы полностью вычеркивать из жизни, — замечает чужой мыслительный процесс. Когда ветер вновь обдаёт по щекам, Ло начинает потряхивать. — Просто мне хочется уйти от них всех. Даже от людей, которые пытаются иметь со мной какие-либо связи, — опускает подбородок на сложенные на ограде руки. — Даже от меня? — Ло строит щенячьи глазки. Дилан поворачивает голову в его сторону и улыбается. Даже не так, начинает тихо хихикать. — Нет, — перестаёт смеяться и смотрит прямо на чужое погрустневшее до чёртиков лицо. — От тебя не хочется. Пожалуй, за собой этого не замечал. — А как же игнор моих сообщений? — Это другое! Социальная батарейка садится, да и переписываться я не сильно люблю. Повисает трёхсекундная тишина. В один момент они оба взрываются, смеясь и в шутку толкая плечи. Ло рассказывает, как кошка, которую он приютил спит в смешных позах или как мешает ему спать, устраивая ночные тыгыдыки. Дилан даже предлагает назвать её Абилкой, ведь не может вынести то, что бывшая бродяжка до сих пор именуется банальным: «кошка». Лошка даже не осмелится спросить, как друг придумал кличку, наверняка взял из компьютерной игры. Он рассказывает как проводит время, и как ему не нравится собственная специальность в университете. О том, с кем общается и как ему одиноко без Дилана в общаге. Говорит, как выполняет что-то важное, что скоро должен закончить, но не может пока описать в подробностях. Сообщает, что Тим хочет разрушить толстую грань с Диланом и последний обещает обдумать это ещё раз, наблюдая истинную искренность чужих слов. — Тебе вообще нравится эта квартира? Ло выглядит свободным: он стоит в расслабленной и мягкой позе, переводя взор то на друга, то иногда рассматривая редкие компании, наверняка подростков, что идут гулять в ночь. Дилан отражает яркую противоположность — весь подбирается, становится хмурым и донельзя холодным, будто отдирает каждое сказанное слово от сердца. — Не нравится. Она до ужаса маленькая, холодная и мрачная. Когда я был в общаге, одиночество не так душило. Взгляд синих глаз тускнеет. Голос местами вздрагивает, будто что-то так и готово вырваться наружу. Ло больше не может терпеть. — Так как ты? — Мне не лучше и не хуже. Мне — никак. В конце голос стихает насовсем. Дилан мечется, пытаясь отвлечь себя хоть чем-то. Это видно в его попытке сменить позу: то нервозно опускает голову на сложенные руки, то опять поднимает, не зная куда себя деть. Лошка молчит — выжидает, правда внутри сирена горит красными мигалками. Дорвался. — Я не знаю, как мне. Знаю одно — одиноко и до ужаса тоскливо. Я тоже скучаю, но скучаю по себе прошлому! Когда всё действительно было хорошо. Меня отчислили, я снял квартиру на последние сбережения и теперь приходится брать в долг, чтобы до банального не умереть с голоду. Мне стыдно за своё существование и эту немощь! Я не могу сказать об этом даже тебе! Хочется закрыться и уйти, — голос срывается и глухо хрипит. — Уйти куда-то далеко, где не найдут. Больше никто и ничего не будет ждать от меня... — прячет лицо в сложенные руки. Его тёмные пряди свисают, прикрывая самый пик истерики. Хочет спрятаться, подобно черепахе в панцире. Ло даже не может подобрать слов. Сирена внутри вопит, обжигая языками пламени. Он тихо подбирается всё ближе и ближе, словно ещё касание — и сломает, как фарфоровую куклу. Перекидывает руку через чужую спину, приобнимая. Подбородок кладёт на свою вторую, прижавшуюся к перилам. Чувствует... Дилан кротко прижимается в ответ. Не поднимает головы, не меняет позы, а просто подстраивается под прикосновения, ближе и нежнее, будто маленький котёнок, так сильно изголодавшийся до ласки и заботы. Горло сжимают в тисках, а душу в ежовых рукавицах. В моменте становится невыносимо от мысли, что в человеке может быть столько боли. Её ощущаешь в горько поджатых, истерзанных до засохшей корочки губах и дрожащих руках. Ло убирает тёмную прядь с родного лица, заправляя за ухо и открывая себе обзор. Дилан смотрит. Только как-то пусто и глухо, будто рядом никого нет.

Слова поддержки так и не идут, а может они и так написаны на лице?

Они резким движением поднимают головы, когда слышат громкий звук где-то сверху. В ночном небе взрываются краски салютов: золотистые, красные и зелёные расползаются по тёмному холсту кругами, отражаясь в глазах разбитым зеркалом. За первым следует второй, третий и четвёртый фейерверк. Люди уже справили праздник дома и наконец выходят на улицу, чтобы продолжить новогоднюю традицию. Множество пятен гуляет по небосклону, освещая его и западая мурашками куда-то под кожу.

Упустил. Что-то важное упустил, когда Ди пришёл в себя и они, наконец, пошли обратно, замёрзнув до мозга костей. В нём что-то поменялось. Он не стал радостным, благодарным или ближе к Лололошке. Дилан что-то для себя решил.

***

Со временем здесь всё стало знакомо. Лололошка выучил каждый поворот и уголок, все машины, что днём и ночью стояли возле неприметного сооружения. Он запястьем вытирает капельки слёз — реакцию на кусающийся мороз. Глубокий вдох. Лёгкий мандраж так и пробегает по коже, заставляя рассредоточиться. Ло ходит сюда уже как в общагу, то есть, как во второй дом. Естественно, привычка всегда быть на чеку быстро улетучилась. Сегодня всё другое: и Дилан не отвечает, и Марло как-то по-особому пригласил на встречу. Точнее, в сообщении написал больше слов, чем обычно. И если с Диланом всё понятно и не в первой, то загадочное: «Надо кое-что тебе показать» от Марло не то, чтобы заинтересовало... Скорее, от такого внутри смешался коктейль из тревоги и искреннего, до наивности детского интереса, который заставлял мысль крутиться бесконечной плёнкой на пути к мафиози. Вход в ресторан ужасно дешевил звук стука длинных бусин, что слегка напоминали звон колокольчиков. Каждый раз, когда Лололошка входит, он думает, как бы незаметно сорвать эту безделушку с двери. Больно режет уши! Он проходит дальше, когда его с удовольствием пропускает парень за барной стойкой. Слишком уж привыкли к нему все эти лица, что провожают его до кабинета босса. В каком-то смысле даже полюбили. Добрый мальчишка на побегушках. Сделай то, сделай это, принеси и подай, там прикрой, а тут убей — вылитый Лошка в глазах мафии. От улыбающихся взглядов, обращённых на себя самого, честно говоря, тошнит. Все три месяца пребывания в "шайке", которая когда-то тебя приютила, оказались тем ещё испытанием. За всё время, данное на убийства и полное погружение в дела подпольного отродья, Ло только сильнее предавался отвращению. Отвратными были сами миссии, испещрённые и запачканные до самых рукавов кровью, свинцовыми пулями и нескончаемым страхом за собственную жизнь. А всё из-за маленькой надежды. Надежды на собственного отца, что с лёгкостью отдал в руки таким же зверям, каким являлся сам. Ло ведь пытается узнать свою жизнь получше! Но стоит ли всё это удару по психике, которая спустя года вновь окунулась в непроглядное болото смертей и грязного криминала? Проходит к глубоко запрятанному в длинных коридорах кабинету. До скрежета в зубах уже знакомый силуэт сидит к входу спиной. Марло утопает в своём кожаном кресле, попутно затягиваясь очередной пухлой сигарой и выдыхая клубы серого дыма. Ло даже непроизвольно морщится — хмурит брови, в ожидании очередного безумно интересного задания, где обязательно нужно прикрыть чей-то зад. Брэндо, не отрываясь от насиженного начинает первым, перед этим с силой прочистив горло: — Знаешь, я не был до конца уверен, что смогу их надыбать. В низких нотках его голоса впервые можно разглядеть такой же мандраж, как и у своего подопечного. Это заставляет сердце бухать с тяжестью и, по ощущениям, намертво прилипнуть к позвоночнику. Скользкое ожидание поселилось внутри — Ло начинает понимать, о чём идёт речь. Чужая рука показывает конверт. Уже такой потёртый от течения времени и надписью каллиграфическим почерком с обратной стороны. Глаза прикованы к Марло, который неспеша поворачивается в кресле и выдаёт опечаленную физиономию. В глазах его будто поселилась тоска и какая-то вселенская грусть, даже выдавленная улыбка не спасает. — Поздравляю тебя. Конверт с едва слышимым шорохом падает, ложась идеально ровно к подошедшему ближе Лололошке. — Ты, дорогой мой, выполнил всё, что от тебя требовалось. Твоё вознаграждение — свобода и то, чего ты желал, — временами он срывается на радостные нотки в голосе, которые больше похожи на явный сарказм и лёгкий привкус истерики. Как говорится, кушать подано. — ...Я больше на тебя не работаю? Было произнесено после продолжительной паузы. Кажется, внутри свалился такой по тяжести груз, который ненароком сдавливал очень часто в последнее время. Руки чесались взять и распечатать конверт, что ему так яро вручили, однако, уважение к собеседнику превыше всего. — Больше не работаешь, — Марло глянул на сложное, явно намекающее лицо напротив. — И не смотри так. Теперь не потревожу, обещаю. Никогда в жизни. Так сказать, выпускаю птенца из гнезда уже насовсем, — мафиози многозначительно смеётся, уводя взгляд, на что по-Дилановски охота закатить глаза. — Давно бы пора, — уже не так встревоженно отвечает Ло. Кажется, Марло ещё раз улыбнётся ему, пытаясь запечатлеть образ приёмного сына ещё хотя бы раз. Эту своеобразную «родительскую любовь» удастся понять ещё не скоро. Особенно когда от неё до сих пор в жилах стынет кровь. Старик докуривает сигару и не в силах больше показывать свою тоску, мешанную с осколками радости, крутится в кресле назад. Он коротко прощается, стараясь не выдавать свою великую грусть-печаль. Лошка только весело хмыкает, разворачиваясь на пятках и постепенно подтягиваясь к выходу. Свобода! — Пока, — выдаёт Лололошка, а когда уже поворачивает дверную ручку, резко каменеет на месте от слов Марло. — И кстати, твой папаша действительно мёртв. Теперь уже точная информация, — слышится где-то позади. Сердце вновь заходится, сжимается и с болью отдаёт куда-то в закутки души, заставляя на секунду промедлить у двери. И действительно, теперь и Марло сделал всё, что от него требовалось. Голова начинает пухнуть от мыслей, скачущих одна за другой, что с силой приходится заставить себя подумать о чём-то другом. Кажется, в это время он на автомате проходит мимо остальных в самый последний раз, так и не ответив на чужие прощания. Занятый собой, Ло очнётся только на полпути к общаге. — Теперь точно никого нет, — его глаза устремляются в небо, как будто в гуще облаков найдётся ответ. И действительно находится, только не в собственных родных, а в одном конкретном человеке. Ло уже порывается написать ему, но вспоминает про благополучно забытый конверт, вложенный в руку. Красная печать с инициалами и старательно выведенная надпись на обороте... В груди разливается целое море с волнами грусти и послевкусием отпитой горем тоски.

«Я и сынок. Первые шаги»

«Садик. Лололошке три года»

Он оказывается посреди толпы в самый час пик. Ло распечатывает конверт и смотрит — всего две фотографии: цветные, идеально подходящие под размер и на вид не младше самого конверта. Некоторые толкаются плечом и уже матерят, лишь бы пройти. Правда, всё становится не важным, когда глаза находят лицо отца и свою маленькую физиономию рядом. Маленький Ло делает первые шаги навстречу к родителю. Насколько же они похожи! Такие же, слегка вьющиеся волосы и вечно сосредоточенный взгляд, одни на двоих черты лица. В этот момент кажется, что душа растворяется, мечась диким зверем. На второй фотографии отец держит маленького Ло на руках. Отчего-то они выглядят счастливыми. Он не знает, откуда Брэндо достал эти фотографии, но остаётся до конца благодарным ему: воспоминания живой рекой проносятся в черепной коробке, меняя кадры один за другим. Оказывается, достаточно лица, чтобы вспомнить мутный образ папы, который уже не кажется столь жестоким. Он всё ещё покрыт туманной пеленой, который развеешь в лучшем случае до конца жизни. В какой-то момент Лошка не может собраться, так как мыслей становится слишком много. Хочется рассказать, поделиться откровением и какой-то частью себя, которую он наконец разгадал. Только один человек всплывает среди урагана мыслей — Дилан, отчего пальцы сами печатают заветные строки:

Вы:

Скоро буду у тебя с новостями

Ставь чайник. Я надолго

Только никто не отвечает. Ни через пять минут, ни через десять, когда Лошка остаётся на середине пути к чужому дому. Естественные периоды игнора у Дилана казались не в новинку, но отчего-то потряхивало руки. Приятное волнение покалывало, заставляя невольно задуматься о друге. Когда Лошка освободился от метафорических кандалов, сковывающих не первый месяц, он был готов вновь восстановить связь. Окунуться в самое первое их знакомство, проводить больше времени хотя бы с тем, кто рядом. После откровения Дилана той ночью на холодном балконе хотелось помочь ему. Хотя бы потому, что это был явный крик о нескончаемом одиночестве, которое Ло собирался заполнить собой... Снова увидеть его, рассказать о своей жизни и попытаться сблизиться хотя бы на сантиметр... Улыбка так и лезет на лицо, утопая в мечтаниях и ложных надеждах. Ди не отвечает весь день. И хочется напрячься насчёт этого, но предвкушение затмевает всё, ложась бессвязными мыслями на протяжении всей дороги. Он выходит из метро, совсем скоро приехав на нужную станцию. Под ногами скрипит снег. Даже ветер оказывается приятным, совсем не леденящим, словно в момент переносит в лето. Лошка долго думает, заходить ли в продуктовый под домом друга, чтобы купить чего-нибудь к чаю. Или, хотя бы, чтоб не приходить с пустыми руками. Наверняка Дилан как всегда сидит с пустым холодильником и голодает в своём репертуаре. Вероятнее, будет ругаться, мол, зачем ты так много накупил или вовсе что-то не будет есть. Ло долго копошится у витрины с разнородными сладостями. Торты, пирожные и пончики с розовой глазурью весьма соблазнительно смотрят в ответ. Прежде всего выбирает то, что понравилось бы его бывшему соседу. Он останавливается на шоколадном торте, напоминающем Прагу. Когда не знаешь что выбрать, выбирай что-то шоколадное и, возможно, не прогадаешь. Ло мысленно ставит галочку на пунктике: "спросить, что же больше нравится Дилану". Лифт в многоэтажке работает, на счастье, исправно. Лошка поднимается на знакомый восьмой этаж, стукает низким каблуком ботинок по плитке и уже скоро оказывается у двери. Медлит, то поднимая руку, дабы постучать, то убирает обратно. Отчего-то скручивает живот. Ло думает, что это лёгкое волнения, но потупив ещё пару секунд, понимает — такое ощущение у него впервые. Словно ожидание чего-то, что нельзя объяснить. Становится настолько тихо, что даже когда он собирается с мыслями и стучит, наступает такая тишина, что слышно собственное сердцебиение. После второго, более настойчивого стука никто так не открывает. Чем занят Дилан, что не может открыть? А может, его и вовсе нет дома? Об этом Лошка не подумал. В голове варится запутанный ком из сомнений. Он уже хочет уходить, ведь, очевидно, что никто не откроет. Только обернувшись к лифту резко останавливается. Что-то не то. Вдруг Дилан сидит в наушниках и не слышит? Ло подходит ещё раз, но уже решительней. Пробует дёрнуть ручку двери. Поддаётся. Лололошка пытается остановить резкие подозрения и чувствует, как что-то настойчиво тянет в груди. Челюсти сжимаются крепче. Очень тихо. Не слышно даже жужжания холодильника. Только скрип старой двери разрезает воздух. Лошка входит неспеша, оказываясь в длинном коридоре в прихожей. В квартире мрачновато, но не настолько темно, чтобы пришлось включать свет. Он тихо разувается, лишь изредка шурша лентой, повязанной вокруг торта. Пальцы холодеют и покрываются холодным потом. Боковым зрением он замечает что-то большое впереди, на кухне. Он поворачивает голову прямо в сторону кухни. Из рук летит торт, что с треском падает на пол и рвёт упаковку. Застывает на месте, не в силах тронуться. Не верит глазам, в которых тотчас плывёт.

Тело прошивает электрический заряд, когда он видит полузакрытые, до жути уставшие глаза.

Видит, как тугая верёвка стягивает чужую шею до синяков, намеривая разорвать молочную кожу.

Его будто оглушают по затылку, приказывая сердцу разорваться.

Лололошка осознаёт то, на что так долго не мог найти ответ. То, что крутилось на языке и не было настолько явным.

***

«я понял, что счастье

мне не видать.

оно скрыто за горизонтом

и каждый раз, когда мне казалось,

что это оно,

счастье уходило из-под ног.

сейчас оно кубарем скатилось

в самые недра преисподней»

Он закрывает первый попавшийся блокнот, дописывая строку и откидываясь назад в кресле. Ручка летит куда-то на пол, на чём Дилан задерживает взгляд и тяжело вздыхает. Пусто. Всё, что ощущается — бескрайние островки пустоты, будто невесомость и космос. Космос, который затягивает тебя с каждым днём всё больше, сжирая тебя без остатка, подобно чёрной дыре. С каждым разом и подобием своего существования мир отягощает тебя, заточив в кандалы бесцельных дней. Всё перестаёт иметь смысл, когда ты остался совсем один. Четыре стены и эхо в квартире, которая тебе совсем не нравится. Тянутся один за другим попытки жить, но ты опускаешь руки, даже не встав с постели. Вернее, даже не в силах встать с неё. Собственная жизнь стала похожа на обыкновенный шарик. Когда-то ты был целым, наполненным жизненными амбициями и всем, что было дорого: увлечением, семьёй, друзьями и поддержкой. Тебя разорвали, ткнув маленькой иглой и всё вмиг ушло под воду. Сдулся и сдался, ведь воздушный шар нельзя восстановить, если его уже проткнули. Даже если его пытались залатать обыкновенным медицинским пластырем, то он всё равно не закрывал мелкие пробоины. Шар вновь сдувался. Дилан ценил то, что у него оставалось. Даже если казалось, что больше ничего в этом мире нет. Он видел Лололошку, знал, что ему пытаются помочь. Возможно, он пытался тянуться к помощи, на мгновение позабыв о всём. Но из толщи воды не вынырнуть просто так. Чужие руки подталкивали к истине, обнимали всем своим существом, но каждый раз Дилан падал больнее. Собственное сознание закрывало все двери, не давая даже попробовать повернуть ручку. Оно угнетало, заставляя даже не пытаться подняться вновь. Поначалу мысли о собственной кончине приносили душевную боль, заставляя пожалеть себя и близких. Ужасно хотелось сделать хоть что-то, чтобы не было так невыносимо. Когда время перевалило за долгие полгода впереди, Дилан уже начал задумываться о датах, а когда они наступали, так и не мог решиться. Утекло много воды, прежде чем он осознал, что больше не видит выхода. Каждодневные попытки на улучшение своей жизни скатились к закрытым дверям, которые невозможно открыть. Нет больше выхода, кроме как закончить свои страдания и облегчить чужие. Может, если бы он смог покончить со всем, бывшим друзьям не пришлось бы ломать голову о том, как бы с ним подружиться? Дилан оказался совершенно один. Один среди остального, большого и красочного мира. Остался слепым, который не мог понять прежний вкус жизни, растворившись в самом себе. Он не видел чужих сообщений. Ночь выдалась бессонной, а глубокие мешки под глазами уже не вызывали ничего, кроме желания не видеть своё отражение. Спутанные отросшие волосы превращались в колтуны, которые сам он не в силах распутать. Дилан всё решил, когда откинувшись в кресле, взглянул на шкаф с спрятанной тугой верёвкой. Все мысли как будто пропали, когда уже становился и накидывал её на шею.

Я не в силах нести это бремя. Я сдаюсь.

А дальше только боль. Физическая боль, которая удушает, заставляя отключиться от собственного страха. Оказывается, ты не настолько бесстрашный перед смертью, которую так долго ждал.

***

Пазл складывается. Ло понимает, насколько был слепым и не видел того, что было на поверхности. Он понимает, насколько был нужен тому, кого похоронил. На тело впереди невозможно смотреть. Ло еле сдерживает рвотный позыв, пока в голове сирена кричит лишь об одном. Он подбегает к телу, что было ему дороже всего. Дороже себя. Всё происходит за доли секунд. Он поднимает Дилана вверх, пытаясь снять с петли. И когда не получается, Ло прижимается к чёрной ткани чужой толстовки и сильно зажмуривает глаза. Кричит. Беззвучно и так тихо, что кажется, будто он сам рушится на глазах. Не может ничего поделать, когда боль заползает в каждую клеточку его тела, заставляя прижаться крепче к тому, что неизбежно. К тому, кого уже не спасти. Его выдёргивает стойкое шевеление. Он не может поверить глазам, когда Дилан резким движением бьёт его по плечу одной рукой, а второй держится за основание верёвки. Его глаза широко распахнуты, а губы поджаты не в силах вдохнуть и капли кислорода.

***

Он потерял сознание почти сразу, когда верёвка слегка сжала тонкую шею. Правда, резкий подъём собственного тела заставил вынырнуть из непроглядной тьмы. А когда глаза нашли кого-то дорогого, кто в панике пытался тебя спасти, Дилан думал, что сейчас умрёт скорее от всепоглощающего стыда. Когда Ди думал, что его жизнь прервалась, друг пришёл вовремя. По крайней мере, настолько вовремя, что сейчас Дилан, лежащий на полу, не чувствовал, что шея сломана. Ло аккуратно положил его на пол, когда смог вытащить друга и на каких-то внутренних силах смог быстро набрать номер скорой. Кажется, его губы беспомощно подрагивали, а сам он готов был разреветься на месте. Они смотрели друг на друга, не в силах вымолвить ни слова. Когда эмоции Лошки переполнили сосуд, он взорвался. Прильнул к Дилану, легонько ударяя того кулаком и временами всхлипывая. — Еблан ты такой, я так напугался... — его ругательства только сильнее заставляли провалиться под землю. Дилан не мог пошевелить головой, оттого только положил руку на чужую спину, пытаясь аккуратно приобнять. Через какое-то время он замолчал. Минуты ожидания съедали, да только ответить было нечего.

***

Некоторое время Дилан находился в реанимации. Когда состояние стабилизировалось, он оказался на обычной больничной койке. Тогда Ло смог навещать его. Решался вопрос о его лечении. Предлагали запихнуть в психиатрическую лечебницу, как и бывает с многими горе-суицидниками. Правда, Дилан ещё не понял, насколько ему повезло. Лололошка смог отговорить от такого решения и долго-долго разговаривал с врачом, который отвечал за лечение Дилана. Ло понимал, что больше не хочет видеть ужасов в своей жизни. Он натерпелся достаточно, чтобы ещё раз позволить допустить горе. А ещё прекрасно осознавал, что за этого человека он готов на многое. Дилана прикрепили к психиатру, который мог бы действительно помочь. Какое-то время он даже жил вместе с Диланом, чтобы следить за его состоянием. Сам стал увлекаться психологией и был буквально нянькой, следя и помогая в самых обыденных делах, которые не были под силу другу. В терапии Ди стал пить антидепрессанты, за приёмом которых вёлся контроль со стороны Лошки. Поначалу результаты были неутешительными. Психиатр говорил о том, что реабилитация займёт не меньше полугода. Желание увидеть друга здоровым заставляло терпеливо ждать. Естественно, были периоды спада и роста, но это только сильнее укрепляло их связь.

***

Первые три месяца прошли настолько бесследно, что казалось, будто их и не было вовсе. Ло перестал жить вместе с Диланом, ведь ему стало немного лучше. Единственное, навещал того каждый день. Несколько раз в неделю они регулярно проводили время вместе, посещая какие-то места или просто разговаривая по душам. На глазах Ди становилось лучше. Он оказался таким цветком, который раскрылся в глазах по-новому. Иногда Ло думал, что таким он и был задолго до знакомства: несколько открытым и внимательным к близким. Естественно, он не поменялся кардинально или по щелчку пальцев. Возможно, просто стал жить. Жить без настолько сильного груза. Антидепрессанты делали своё дело, когда выдавали поначалу заторможенную реакцию и не всегда яркие эмоции. Дилан стал ещё более сдержанным, но с каким-то блеском в глазах. С ним он выглядел живым. Он начал планировать многие вещи. Вновь устроился на работу, но не так, как в прошлое разы, беря на себя слишком много заказов и не вылезая днями. Обещал себе поступить с нового учебного года снова, несмотря на то, что отчислился на середине. Ближе к третьему месяцу рассчитался с долгами и снял квартиру получше. Всё действительно начало налаживаться, пусть эти двое по-прежнему могли ссориться. Дилан стал считаться со своим мнением и учить тому Лошку. Наконец-то полноценный вдох. Даже сейчас, когда они сидят в новом жилье Дилана, шуточно препираются, решая, кто пойдёт за попкорном к фильму в мрачную кухню. — Ты ваще в таком криминале участвовал, так что не боишься. Иди давай! — Ди тыкает того в бок, ближе к рёбрам, заставляя отпрянуть назад от щекотки. — То, что я прикрывал кого-то на перестрелке, не значит, что смогу вмазать монстру! Обиженный тон Лошки пробивает на смех. Он думает ещё пару секунд, а потом выдаёт: — Ладно, но если я не приду через пять минут, то меня сожрали. Дилан прыскает в кулак от смеха и улыбается. С недавнего времени улыбка стала не настолько редким явлением на устах, к чему Ло ещё не совсем привык. От такого невольно теплело в груди, заставляя смело идти за попкорном. Какие-то странные звуки стали доноситься из спальни друга, похожие на тихое перебирание струн. Ло слегка прислушался, но решаясь не медлить, взял пакет попкорна подмышку и поспешил к Дилану. Он застал того... С гитарой? Челюсть Лошки почти отвалилась. Та самая красная гитара, что бесцельно пылилась в их старенькой общаге. Ди обернулся на того, в полумраке отводя взгляд. Кажется, всем стало неловко. Попкорн и фильм резко отошли на задний план. — Я решил... — он промедлил, убирая правую руку с струн и посматривая куда-то на пол, пытаясь пересчитать все узоры на ламинате. — В общем то, начать снова играть. Желание появилось, — выпалил на одном дыхании. Лололошка пытался не так сильно пялиться на него, ведь чувствовал: одно неверное движение и всё испортит. — А, ну... Это же очень хорошо! Неловкость повисла в воздухе. Он присел на постель, где располагался Дилан и в какой-то момент они встретились взглядами. — А ты... Можешь что-то сыграть? Дилан многозначительно выдохнул. Он будто перебирал в голове все песни, которые знал и когда-то умел играть. Наконец остановился у струн, отсчитывая, когда начнёт. Объёмный звук заполонил пространство вокруг. Отчего-то взгляд был прикован только к нему, не в силах сосредоточиться на чём-то ещё. Дилан тихо пел. Это первый раз, когда вообще можно было услышать его тихий, хрипловатый голос. Он как будто стеснялся, но это было настолько очаровательно, что строки сильнее западали в душу. Последовал тихий звук электрогитары. Ди играл неспешно и явно не в своей манере, что заставляло только восхититься. Звук лился приятной рекой, захватывая нежностью и чем-то вроде любви.

I love your skin

[Мне нравится твоя кожа]

Oh so white

[Такая белая]

I love your touch

[Мне нравится твоё прикосновение]

Cold as ice

[Холодное, как лёд]

And I love every single tear you cry

[И мне нравится каждая твоя слезинка]

I just love the way you're losing your life

[Мне даже нравится то, как ты ушла из жизни]

Woah-oh oh-oh-oh, my baby

[О, моя милая]

How beautiful you are

[Как ты прекрасна!]

And woah-oh oh-oh-oh, my darling

[О, моя дорогая]

Completely torn apart

[Ты разрываешься на части]

Песня лилась, застывая улыбкой на лице и до жути приятным чувством. Кажется, так зачарованно Ло ещё ни на кого не смотрел. Он не был уверен, что строки посвящены ему, ведь Дилан вряд ли что-то чувствовал во время терапии антидепрессантами. Но знал точно — он ещё никогда не хотел так утонуть в чужом взгляде, растворившись и отдав себя без остатка. Когда друг слегка фальшивил и пел громче, Лололошка старался усмирить умиление и странное чувство. Сердце билось чуть ли не в горле, а кровь отчего-то приливала к щекам, делая их пунцовыми.

Дилан пел для него. В полумраке комнаты его пальцы легонько ударяли по струнам, взгляд иногда метался, а иногда задерживался на друге. Голос пел в унисон, а ближе к концу Ло сам стал напевать пропитанные светлым чувством строки, прикрывая глаза. Мир вокруг перестал иметь значение, когда он рядом.