Сквозь стены: Лондонская симфония

      Тони оставалось сдать всего два экзамена, но прежде этого требовалось пройти несколько недель практики, и не в светлых стенах больницы, а в бедных домах самых обычных рабочих людей.       Первым был экзамен по акушерству и женским болезням. Старку необходимо было посещать не менее трёх рожениц в день, а вызвать его могли в любое время суток. Оставлять маленького сынишку одного было страшно, и молодой человек просил присмотреть за ним миссис Гатри, разумеется, за дополнительную плату. Конечно, можно было бы поэкономить, да и вряд ли бы с Питером что-то случилось за несколько часов его отсутствия, но Тони панически боялся обнаружить по возвращении бездыханное тело своего мальчика.       Денег у Старка оставалось немного, но с частными уроками двум детям Филипсов и переводами с немецкого и итальянского, которыми молодой человек владел в совершенстве, он имел надежду продержаться до выпуска. К тому же в небольшой шкатулке, содержащей все его немногочисленные «драгоценности», всё ещё лежали серьги матери. Тони не решился вот так сразу закладывать их, и время от времени открывал шкатулку и брал их в руки, чтобы глядя них вспомнить радостное детство и короткую ветреную молодость.       Подарок Роудса Старк разделил на ближайшие три месяца и тратил исключительно на завтраки и ужины для Питера. Сам он в это время довольствовался только чаем, а полноценно (насколько это возможно было назвать полноценным приёмом пищи) ел только в обед. Джеймс, заглядывающий к ним время от времени, с болью отмечал, как всё более выделялись скулы на красивом аристократическом лице Старка, а одежда всё заметнее висела на нём, словно мешок. Сам же Тони пёкся только о благополучии сына, отказываясь замечать собственное плачевное состояние.       Наверное, именно из-за его совсем не вычурного внешнего вида, люди принимали его за своего. Тони и сам не чурался этих часто бедных людей: он был с ним приветлив, пытался ободрить роженицу и угрюмого отца, а, если выдавалось время, запросто беседовал с ними и акушеркой об их житейских хлопотах и нелёгкой судьбе. Это располагало людей к нему, и его часто просили выпить с ними чай или угоститься булкой с говяжьим жиром; возможно, эти нехитрые угощения помогали Тони держаться.       В тот раз его вызвали, как и в большинстве случаев ночью. Муж, почти ещё сам мальчишка, ужасно нервничал и нетерпеливо ожидал Тони во дворе дома, пока Старк одевался на вызов. Почувствовав неладное, Старк ускорил шаг, хотя от недостатка сна и плохой еды он чувствовал постоянную, досаждающую слабость.       Довольно быстро они очутились в нужном дворе и по тёмной узкой лестнице достигли маленькой комнатушки с одним единственным тёмным окном. На кровати, занимавшей почти всё пространство, лежала обессиленная девушка — было ясно, что пара ждала первенца. Вызванная немногим ранее Старка акушерка, подхватила молодого человека под локоть и шепнула ему, что позвали его сюда собственно, чтобы через некоторое время выписать свидетельство о смерти — роды длились уже предельно долгое время, а женщина всё ещё не могла разродиться, к тому же плод уже не подавал признаков жизни.       Тони отпрянул от акушерки, и решил сам осмотреть пациентку. Та приоткрыла глаза, когда он подошёл к ней, но тут же вновь откинулась на подушки с измученным выражением лица. Молодой отец безмолвно стоял у двери, предчувствуя трагичность положения его жены и ребёнка, но лишь ужасная бледность и крепко сжатые челюсти выдавали его отчаяние.       Старк произвёл тщательнейший осмотр и был вынужден признать, что ребёнок действительно погиб в утробе матери: по всей видимости молодая пара почему-то решила, что смогут справиться сами, но упустили, что плод находился в поперечном предлежании. Когда же они вызвали акушерку, положение уже было сильно запущенным — выпавшая ручка ребёнка посинела и сильно отекла. Акушерка не могла совершить поворот или хоть как-то помочь роженице, как впрочем и врач. Время было безвозвратно упущено.       Тони повернулся к мужу, чтобы сообщить ему, что его жена умирает. Но тот понял всё сам и, вдруг отвернувшись, привалился к косяку, так и не произнеся ни слова. Акушерка, тяжело вздохнув, отёрла лицо умирающей влажной тканью, неслышно шевеля губами, то ли причитая, то бранясь, то ли читая отходную. Старк повернулся к пациентке и, замерев на какое-то мгновение… вдруг бросился к своему чемоданчику, начиная порывисто доставать инструменты.       — Вы с ума сошли! — крикнула ему акушерка, поняв, что он собирается делать. Но Тони не слушал её: за тот миг он уже решил всё для себя. Женщина попыталась остановить его, но ей помешал муж.       — Пожалуйста, — произнёс он не слушающимися губами, — пожалуйста, если есть хотя бы малейший шанс…       Тони внимательно всмотрелся в его лицо, а затем кивнул и стал вынимать из чемоданчика последние предметы. Акушерка крикнула, что Старк помешался рассудком и ушла отправить кого-то за старшим акушером, а муж несчастной встал за спиной Тони, вцепившись в спинку кровати, неотрывно следя за его действиями, готовый бросить всё на алтарь этой последней надежды.       Когда пришёл старший акушер — опытный врач, под руководством которого находился этот район, — плодоразрушающая операция была уже проведена, но закономерно не принесла результата: женщина неизбежно умирала.       И всё же, даже зная о таком исходе, Тони решил рискнуть. Что-то такое было в глазах Старка, что заставило старшего акушера предположил, что не так давно молодому студенту самому довелось потерять очень близкого человека. В общем и целом он был прав.       Старший акушер, доктор Смиттер, беспристрастно осмотрел умирающую женщину, взглянул на чуть бледного и напряжённого Старка и скупо выразил сочувствие мужу. Последний не обратил на доктора почти никакого внимания, только по прежнему стоял в изножье кровати и неотрывно смотрел на свою жену. В его глазах, ещё сохранивших юношескую яркость, были одновременно и недоверие, и покорность неотвратимости, и даже как будто детская растерянность.       — В будущем, коллега, я бы не советовал Вам действовать так порывисто, — наставительно проговорил доктор Смиттер, когда они шли обратно. Из-за горизонта широко выглядывало рассветное солнце, так странно контрастируя с прошедшей ночью и темнотой жилья молодой пары. Тони, задержавший взгляд на просыпающемся небе, кивнул, но ничего не ответил. Взгляд его на какое-то мгновение стал глубоким и печальным, но быстро сменился на обычное выражение.       Распрощавшись со старшим акушером недалеко от дома, Старк позволил себе некоторое время постоять на тротуаре и послушать тишину утреннего Лондона. Люди ещё только начинали просыпаться, и улицы оставались непривычно пустыми и спокойными.       Прикрыв буквально на полминуты глаза Тони позволил себе немного расслабиться и позабыть о всех томивших его тревогах. Порой ему было просто необходимо отвлечься на минуту-другую, чтобы не сойти с ума от переживаний. Но не за себя — главным предметом его беспокойств была судьба его маленького сына.       Вновь открыв глаза, молодой человек встряхнулся и зашагал к дому, желая поскорее забрать у миссис Гатри Питера и поцеловать его в льняные волосы. Однако сердце отчего-то сдавило предчувствием чего-то неминуемого, и, как молодой человек не старался, не мог отделаться от этого чувства.       — Ах, мистер Старк, сэр, — любезно поприветствовала его хозяйка дома. Тони кивнул ей в ответ и насторожился: весь вид женщины говорил о том, что она хочет что-то ему сказать. — Вы знаете, мистер Старк, моей милой дочери, Лиззи, ну, я Вам о ней рассказывала, сделал предложение один прекрасный молодой человек. Ах, они вместе так прекрасно выглядят, если бы Вы только видели, сэр!       Тони не хотел никого сейчас видеть, кроме своего сына. Однако же он в известной мере зависел от этой пышнотелой и очень говорливой женщины, поэтому молча выслушивал восхваляющие дифирамбы в честь её дочери и жениха, ожидая, когда миссис Гатри перейдёт к сути.       — ...Так вот, свадьба состоится через месяц, а нам столько, столько нужно подготовить. Такие расходы! — всплеснула она руками, — поэтому мне придётся поднять плату за жильё. Вдвое. Вы будете в состоянии платить, сэр?       Тони не сразу понял, о чëм его спросили. Увеличение расходов вдвое было немыслимо для него, но лучшего, порядочного, варианта, чем дом миссис Гатри было не найти: ещё более дешёвые варианты можно было назвать трущобами, и это было решительно не то место, где стоило расти Питеру. Поэтому молодой человек заверил хозяйку, что он вполне способен платить за комнату, забрал сына и пошёл к себе, пытаясь отчаянно найти выход из тупикового положения.