Сделай мне больно

— Сделай погромче, — попросил Чонгук, осторожно поправив колпак так, чтобы не задеть его перчатками. Санитарные нормативы въелись в подкорку. Хеджин послушно прибавил звука, отложил пульт на подставку и шагнул назад, чтобы лучше видеть. Остальные продолжали заниматься своими обязанностями: шинковали овощи, дробили орехи и семена, обжаривали мясо и рыбу, пассеровали, варили, вынимали шумовкой сварившиеся манду. Только Чонгук и Хеджин внимательно следили за выгибающимся на сцене Намджуном и слушали, как он проникновенно выводит берущие за душу рулады о загадочном омеге с глазами цвета золота и ароматом корицы. — Не корицы, а сдобы, дебил, — буркнул Чонгук, вернувшись к занятию. Лосось сам себя не расслоит на тончайшие прозрачные ломтики, не замаринует в сложносочиненной смеси из слабоферментированного соевого соуса, каперсов, васаби, капельки кинзы, табаско, вустерского соуса. — Что ты сказал? — рассеянно спросил Хеджин и, не дожидаясь ответа, напел: — Оу, мой златоглазый, оу! Круто поет! Только чего ж он такой размалеванный? Как Мик Джаггер в молодости. — Звезды все красятся, — уклончиво ответил Чонгук, раскладывая ломтики аккуратными полосками в низкобортной стеклянной форме. — Он не исключение. — Ну не все же настолько густо! У него сейчас тушь потечет, — возмутился Хеджин. — Мне кажется, альфам не пристало сильно малеваться. Омеги — куда ни шло, а альфы должны выглядеть соответственно. Иначе получается существо среднего пола, тьфу! Чонгук неохотно скосился на экран. Мечтавший о большой сцене Хеджин попросту завидовал. Игравший тугими мускулами под вспотевшей гладкой кожей, демонически жравший зрителя накрашенными глазами Намджун смотрелся вполне по-альфьи, ничего омежьего или бесполого в нем не наблюдалось. Перла яркая мужественная харизма, хорошо чувствовавшаяся даже на расстоянии. Наверняка омеги текли при виде него, сжимая дрожащие коленки. Намджун выстрелил-таки. За последние полгода каждый получил то, чего добивался. Намджун — растущую популярность и известность. Чонгук — место в элитном ресторане в Каннаме. Только вот Тэхён остался не у дел: после удачного первого появления в рекламе шампуня ему доставались лишь низкопробные съемки мелких брендов, которые особого дохода и, тем более уж успеха, не приносили. И, что досадовало, Тэхён от Намджуна не ушел. С практической точки зрения было логичнее: зря, что ли, вкладывал в него инвестиции, чтоб уйти с пустыми карманами. Но то в Чонгуке говорила прежняя система координат, а новая система настоятельно требовала для Тэ счастья. А этот размалеванный — Чонгук мрачно зыркнул на Намджуна, запевшего вторую песню — счастья ему не давал. У них явно разладилось. Тэхён на редкие встречи приходил изнуренным с синими тенями под глазами, впадинки под высокими скулами стали еще выразительнее. Он скорее походил на модель, которой впору выступать примером анорексии, чем на успешную востребованную модель, за часы которой могут драться крупные бренды. Немудрено, что хороших заказов при его красоте не падало. Тому стоило заняться здоровьем, нормально питаться и высыпаться. Однако долбаный Намджун, вечно тягавший Тэхёна за собой на репетиции, на звукозаписи, на ночные выступления, не давал графику сбалансироваться, к тому же добавлял давления ревностью. Они адски ругались, а потом страстно мирились, — так понял Чонгук из сбивчивых пояснений Тэхёна. И на фоне турбулентных отношений и постоянно сбивавшихся биоритмов у Тэхёна пропал аппетит. Поскорее бы уже Намджун отдал долг Тэ, а тот ушел от него и занялся собственной жизнью. Хватит выступать музой истеричного, ревнивого мудилы, достаточно уже, что предоставил тому прекрасный старт, практически вернул его на музыкальное поприще. Где бы Намджун был, если бы не Тэ? По-прежнему бы орал свои песни в Хондэ под открытым небом в любую погоду или в ночных клубах средней руки и просаживал заработанные крохи на выпивку и гулянки. Тэхён задал его хаотичной жизни правильный вектор, оздоровил ее метафорическим озоном. А вместо благодарности Намджун впился в него жадной пиявкой и сосал, сосал энергию. Нет, Тэхёну не было хуже, чем в контрактный период с Чонгуком, когда он буквально потерял смысл жизни. Но и счастливым его больше нельзя было назвать. Он безусловно тяготился сложившимися обстоятельствами, однако продолжал поддерживать Намджуна, опасаясь, что без него тот вновь слетит с катушек. И, видимо, все-таки привязался к своему харизматичному бойфренду. Как бы до любви не дошло… Чонгук, закончив с разделкой лосося, дергано содрал плотные силиконовые перчатки, бросил комок в корзину непищевых отходов. То ли от жары, то ли от усталости, то ли от мелькавшего на экранах Намджуна нервы в последние недели сдавали. Казалось бы, нагрузка спала из-за досрочно оконченного училища, Тэхён стал чаще появляться на горизонте и больше доверять — радуйся. Но радость не торопилась приходить, зато нарастало нетерпение. Чем чаще он видел Тэ, тем быстрее рос аппетит. Хотелось большего с каждым разом — так сидящий на скудном пайке мечтает наесться досыта. Уже не хватало дружеских коротких посиделок над чаем или кофе, после которых Тэхён подрывался с места и мчался домой, а Чонгук скрипел зубами до ломоты, тоскливо провожая его взглядом. Хотелось сделать микроскопический шаг к их светлому прошлому — тому краткому доконтрактному отрезку — чтобы подхватить на чудесной ноте и, забыв об уродливом, повести правильно и гармонично к будущему. Чонгук чувствовал, что Тэхён смягчается, смотрит на него иначе: порой задумчиво, с потайной тревогой, словно тот взвешивал, может ли довериться ему. Если бы не докучливое присутствие Намджуна, то, может быть, Тэхён бы быстрее решился на жизненные перемены, ведь их раньше связывало нечто гораздо серьезнее и глубиннее, чем банальные симпатия и привязанность. Любовь. Сильная, властная, слепая любовь. Теперь они оба переродились, каждый из них стал сильнее и увереннее, сбросил шоры и путы. У них были все шансы на счастье, в котором они смогут учесть ошибки прошлого и не наломать дров. Чонгук не зависит от родных, не проходит через социальное насилие, требующее смещения агрессии. Тэхён не зависит от него, не проходит через его ментальное насилие и отторжение. Только чертов, паршивый Ким Намджун стоит между ними досадным препятствием! Руки ловко резали, натирали, перемешивали, пока Чонгук безостановочно думал, как же ему преодолеть дурацкую преграду. Страшно было поспешить и огорошить Тэхёна предложением встречаться, тот мог взять еще одну долгую паузу, за которую бы Чонгук умирал сотни, сотни раз. Нет, требовалось действовать осторожно и аккуратно. Сегодня они должны были увидеться на ночном сеансе кино. Намджун, на удивление, спокойно отпустил Тэхёна — у него самого намечался какой-то официальный прием, где восходящей звезде строго приказали явиться только в окружении группы. Невероятная удача, учитывая его ревнивое чутье: бывало, что он срывал их полу-свидания, сменив свои планы. Если кинопросмотр пройдет хорошо, а ночной перекус — еще лучше, то… Чонгук сглотнул ком в горле, то есть шанс, что Тэхён согласится заглянуть в его квартирку на бокал вина. Ведь чувствовалось, что Тэхёна к нему начинает тянуть. Вдруг все получится, вдруг!.. — Что, жарко? — Хеджин фыркнул, обдувая вспотевшее лицо. — Щибаль, на кухне нельзя экономить на кондиционировании. Мы скоро здесь вживую сваримся! — Жарко, да, — согласился Чонгук, пряча полыхающее краской лицо. Размечтался раньше сроку, идиот. Еще чуть-чуть и просигналил бы стояком. К кинотеатру Чонгук летел на всех парах. Успел смыть кухонные пот и запахи, побриться, переодеться, но вот примчаться к условленному времени из Сондэмунгу не успел. Щибаль, альфы не имеют права опаздывать! Железное правило. Хоть бы Тэхён не ушел, вспыхнув из-за опоздания. Тэхён его дождался. Заметив его расслабленно обмякшую в кресле фигуру, Чонгук с облегчением вздохнул, оправил футболку и, стараясь дышать ровно, пошел к нему. Тэхён подремывал, зажав соломинку губами. Это выглядело так трогательно, что хотелось отвести соломинку в сторону и разбудить соню поцелуем. Но было нельзя. Чонгук удовольствовался тем, что присел на корточки, с нежностью заглянул в утомленное спящее лицо и ласково погладил колени. Тэхён встрепенулся, разлепил веки, мужественно потер их кулаком и прошептал. — А, привет. Я что-то не выспался. — Хочешь, обойдемся ужином? — Чонгук продолжал наглаживать острые колени, еле сдерживаясь, чтобы не припасть к чашечкам поцелуем. Неподходящие место и час для нежностей: кинотеатр в COEX был слишком популярной и людной точкой. Здесь бывали общие знакомые из прошлой жизни, которые могли смутить Тэ неудачным вопросом «А вы снова вместе?» — Здесь слишком шумно и громко. Может… поедем в мой район? Я там нашел потрясающий ресторан вьетнамской кухни. Подают аутентичный фо бо, который ты так любишь. — Почему бы и нет? — Тэхён огляделся в поисках урны, чтобы выбросить полупустой стаканчик с колой. — Только я плачу сегодня, хорошо? Чонгук стиснул челюсти, не давая неверному ответу выскочить. Тэхён осторожничал, разделяя стоимость ужинов, чтобы не окрасить встречу в цвет свиданий, когда альфа платит за омегу. Жаль, но если он так хочет. — Хорошо, но такси на мне, — Чонгук вытянул из его руки стакан. — Пошли? Его квартира находилась весьма удачно над вьетнамским рестораном, и впрямь неплохим. Как только Тэхён вернулся в его жизнь периодическими всплесками, Чонгук выкроил из тающих сбережений аренду квартиры. Крохотной студии, размером меньше его бывшей гардеробной, зато стильной и минималистичной. Не в хостел же Тэ вести, если тот неожиданно выкинет белый флаг. Даже неприхотливый, демократичный Тэхён бы возмутился такому обращению с собой. Сам Тэхён теперь жил вместе с Намджуном в Каннамгу, рядом со студией. Это требование стало единственным исключением из правила, которое оговорил Намджун: обычно студийные музыканты жили в одном огромном доме, зовущемся в народе кораблем. На квартиру в Каннамгу у Чонгука сейчас пока не было достаточной суммы, но если через годик он станет су-шефом, то позволит и переезд. Выберут вместе с Тэ, если все получится так, как мечталось. Об этом Чонгук думал, пряча улыбку и выбрасывая стакан в урну. Развернулся, все еще прикусывая губы, и остолбенел: около бледного Тэхёна стоял рассвирепевший багровый Намджун. — Вот какой дружок у тебя, значит, — прорычал Намджун, стряхивая руки Тэхёна, пытавшегося его успокоить. — Ты лгал мне, Тэ! Крутил шуры-муры с бывшим любовничком! Ну, ничего, сейчас я его размажу, а потом с тобой разберусь. — Успокойся, Джун! — незнакомым режущим голосом процедил Тэхён. — Не смей во мне сомневаться! Я встречаюсь с другом, кем Чонгук и является! На резкую, громкую перепалку начали оглядываться прохожие, но Чонгуку уже было плевать. В крови запела древняя жажда боя, застилая зрение алым, сжимая кулаки. Этот гондон посмел оскорбить и пригрозить Тэ! — Заткнись, Тэхён! — Намджун засучил рукава, азартно встряхнул платиновым коком. — Что, обсос, по-прежнему на моего омегу дрочишь? После сегодняшнего дрочить будет нечем — обещаю! Чонгук полетел на него молча, не тратя энергию на запальчивые слова. Размажет эти наглые губы, заставит проглотить оскорбления! Первый удар скользнул по касательной, задев скулу. Чонгук втопил кулак в солнечное сплетение, второй — в челюсть. Намджун лишь покачнулся, здоровенная скотина, и обрушил град ударов. Боль вспыхивала белым то тут, то сям, сковывала движения на краткие мгновения. Но ярость, бешеная ярость защищающего своего омегу альфы гасила физические ощущения. Собравшаяся вокруг толпа вскрикивала, щелкала затворами камер, взывала к полиции, которой вечно нет, когда надо. Тэхён истошно вопил, силясь их растащить, и только его любимый голос держал на плаву, не дав сорваться в абсолютно звериное состояние. Намджун ловко подставил подножку, повалил навзничь, рухнул на него, сдавив шею железными пальцами, и оскалился. Воздух стремительно кончался, зрение расплывалось. Чонгук беспомощно молотил и пинал твердое тело, но было бесполезно — он проиграл. Тэхён схватился за руки Намджуна, пытаясь отодрать, звонко приказал: — Прекрати сейчас же, Джун! — и сорванно вскрикнул, отлетая вбок. Хватка на шее ослабла, Чонгук приподнялся, мотая головой, чтобы согнать одурь. Похолодел, увидев, как потрясенный Тэхён дотрагивается до разбитого рта, смотрит на окрашенные кровью пальцы. — Детка, — Намджун, похоже, мгновенно остыл при виде того, что наделал. — Я не нарочно… — Все, Джун! — Тэхён размазал кровь по лицу тыльной стороной ладони, с трудом поднялся, отмахнувшись от желающих помочь. — Это последняя капля в чаше моего терпения! Мы расстаемся, понял, козел? — Я не позволю тебе уйти, — Намджуна переключило с растерянности снова на ярость. — Я теперь известное лицо, у меня скоро будет куча бабла. А у этого обсоса что для тебя припасено? Горстка официантских вон? — Ты охренел? — Тэхён менялся на глазах. Возмущение переливалось в презрительное отторжение. Чонгук соскреб себя с пола, пошел к нему. «Пожалуйста, не оттолкни меня, Тэ, не останься с ним». — Плохо же ты меня знаешь, Джун! Деньги не имеют значения! — Имеют! — запальчиво крикнул Намджун, надвигаясь враскачку — все-таки Чонгук хорошенько его приложил. — Я скоро стану миллиардером, как был он. Ким Намджун — единичный экземпляр, а не кухонная крыса, как этот обсос. У него величие в прошлом, у меня в настоящем. Слышишь?! — Это Ким Намджун! — ликующе воскликнул кто-то. Камеры защелкали с феноменальной частотой, ослепили вспышки. — А второй кто? — Чон Чонгук, — зарычал Намджун в ответ. — Паршивая овца в семействе Чонов! Бестолочь, променявшая кресло владельца компании на официантский передник! — На шеф-поварский, дебил. И не на передник, а на Тэхёна, — сухо сообщил Чонгук и вложил все оставшиеся силы в жесточайший удар. Намджун покачнулся, густо накрашенные узкие глаза потеряли осмысленность, и он медленно повалился на подхвативших его прохожих. — Пойдем, Тэ. Сейчас же, не то нагрянет полиция, — Чонгук осторожно погладил окаменевшее плечо, вытер ладонью капающую кровь с любимых губ. — Пойдем, милый. Фо бо еще подают, вечер не окончательно испорчен. Смотревший на Намджуна с бескрайним презрением Тэхён очнулся от ступора, хмыкнул после паузы и надтреснуто, истерично рассмеялся. — Фо бо важен, согласен. Побежали! — дернул неожидавшего рывка Чонгука за руку и сорвался в бег. Бежать с ним окровавленными и дикими под высоченными потолками COEX в его люксовых коридорах, полных благополучных, прилично одетых людей было до безумия весело и радостно. Будто прежнее счастье, до этого робко скребшееся запрещенным гостем в двери, хлынуло в двери, окна, щели и осветило. Согрело душу, запустило сердце на полную катушку и закрыло все плохое, что было. Фо бо взяли на вынос и мирно пошли к нему домой. Надо было обмыть раны, налепить пластыри и остаться вдвоем. Обсуждать важное не хотелось. Все чувствовалось по взглядам, по крепкому пожатию рук. Чонгук судорожно вздыхал, задыхаясь от сумасшедших чувств, и отчаянно надеялся, что он не спит. Он не спал. Это ему донесла спиртовая салфетка, ожегшая скулы, порванную губу, длинную ссадину на шее. Это ему донес ласковый, полный признания поцелуй, вливший в него аромат свежей сдобы, по которому он бесконечно, бескрайне скучал. Тэхён прижался лбом к его лбу, помолчал, останавливая рванувшиеся руки. — Я ничего не обещаю, Гуки. Но… могу попробовать. — Пожалуйста, Тэ! Давай! Попробуем. Я не буду давить и требовать, я… — Чонгук жалко лепетал, с трудом повинуясь повелению не трогать, не превращать чудесные мгновения в физическое. — Поедим, пока не остыло. Надо же проверить твое шеф-поварское чутье на хорошую кухню, — Тэ слабо улыбнулся, стараясь не тревожить опухший рот, содрал пластиковую пленку с контейнеров, расчехлил палочки. Чонгук повторял каждое его движение, наполняясь внутренним светом и веря наконец: случилось. Бросал в горячий бульон тонкие пластики сырой говядины, ростки сои, овалы острого перца, листья мяты. Перемешивал, давая говяжьему белку чуть свернуться. Выжимал лайм. Засовывал лапшу в рот, жевал. Пил бульон. И любовался, любовался, любовался. Может быть, перед ними чистый лист бумаги, которого Тэ жаждал, и они на нем напишут все, что захотят. Прямо, честно, на равных.