Отвергнутая

Помутненное сознание окутывало его, словно плотный туман. Тело казалось ватным, а конечности двигались с трудом, почти лениво. Он не мог говорить, не мог мыслить и даже не мог осознать, что происходит вокруг. В какой-то момент возникало ощущение, что этот юноша утратил способность чувствовать... Трепет по телу заставлял его вновь и вновь расправлять губы в слабой улыбке, отзываясь на блаженство, будто он находился на седьмом небе. Аромат, витавший вокруг, был настолько чудесным, что хотелось вдыхать его снова и снова, заставляя мурашки пробегать по коже. Но он был усталым. Усталым от того, что в руках держит двуствольный пистолет, уставшим от постоянного нажатия на спусковой крючок, уставшим от жизни, полной вечеринок, где он пытался запить свои печали и забыться. Ничто не помогало, кроме этих всеобъемлющих мгновений эйфории… Он страдал. Всю свою жизнь он мучился от насилия и боли. Ночами, когда его тело истекало кровью, лишь сестра могла утешить его, нежно гладя порезы и позволяя ему хоть на мгновение забыть о страшной реальности. Ее прикосновения были его спасением, глотком свежего воздуха в бездонной пустоте. Они были его опорой, а теперь, когда ее не стало, Даст чувствовал себя совершенно одиноким. Никто больше не мог понять его страдания или хотя бы разделить с ним тишину этой бездны. Сейчас он не знал, жива ли его Молли, его светлая надежда, которая когда-то наполняла его дни радостью. Он часто представлял, как они снова встречаются: переполненные эмоциями взгляды, недосказанные слова, которые обжигают как жара. Но реальность была холодной, и мысли о ней лишь накаляли его внутреннюю борьбу, добавляя в нее еще больше тоски. Всё вокруг него казалось серым и бессмысленным. Друзья, когда-то полные жизненной энергии, теперь были лишь фоном в спектакле, где он сам отыгрывал роль загнанного в угол человека, искалечного внутренними демонами. Каждый вечер, погружаясь в алкоголь, он надеялся на кратковременное забвение, но вместо облегчения сталкивался с тяжелыми воспоминаниями, которые лишь снова и снова вырывались наружу, как волны, накрывающие его с головой. Даст понимал, что без Молли всему этому не будет конца. Не будет ни света, ни надежды, пока не найдёт ее. Мысли о мести становились все более настойчивыми, но он знал, что путь насилия только усилит его страдания. Он хотел споткнуться о свои чувства и потерять все, что осталось, но в глубине души знал, что ради нее, ради той надежды, что однажды он снова сможет ее обнять, стоит встать на ноги и бороться. Внезапно он почувствовал, как что-то внутри него шевельнулось, как зажатая в кулаке птица, мечущаяся к свободе. Может, это был последний шанс, луч надежды. Даст собрался с силами, закрыл глаза и для себя нашел решение. Он должен начать с того, чтобы найти Молли, даже если путь кажется невозможным и полным опасностей. Возможно, это та единственная искра, которая способна разжечь огонь его душевного спокойствия. Он посмотрел на двуствольный пистолет, который все еще был в его руках, и принял решение. Если сегодня не удастся, он не останется в бездне отчаяния. Он должен найти способ вырваться из этого тумана, даже если ему придется столкнуться с тёмным прошлым, чтобы вернуться к жизни и к ней. Каждый шаг будет труден, но он знал, что ради любви готов пойти на риск. Совсем не из-за эйфории, которую ему приносил алкоголь, а из-за той самой надежды, которая, возможно, все еще была жива в его сердце. Каждое утро начиналось с мучительного желания вновь и вновь вдыхать заветный порошок, приятно щекочущий нос — это ощущение приносило ему истинное удовольствие. Если бы только можно было догнаться амфетаминовыми препаратами, его день стал бы действительно прекрасным… Затем наступала работа, тягостная и изматывающая. Она становилась тяжелой от ожидания новой дозы, которую можно было раздобыть только в том месте, куда идти совершенно не хотелось. Единственное, что утешало его, — мысль о том, что вскоре он снова сможет ощутить себя «счастливым» и полным сил, и это произойдет уже вечером… Когда он оказывался в огромном, просторном помещении, заставленном коробками, его взгляд моментально находил искомую упаковку, ведь он уже буквально чувствовал, как чудодейственное «лекарство от боли» вот-вот окажется у него в руках. Вначале Энджел страдал от страха, когда дело касалось грабежа склада своего отца. Он страшился его гнева и очередных увечных ударов, которые тот не отпускал, когда его сын делал что-то не так. Ранее Энджел никогда не принимал наркотики и даже не собирался этого делать, но его любезный «папочка» с самого раннего возраста считал, что пора открывать дверь во взрослую жизнь и заставить сына трудиться на свою организацию. Сокращенно – МН. Полное название Даст, его отец, не называл, но Энджел что-то догадывался. «Мафия Наркотиков»? Да, очевидно, у Даста старшего была богатая фантазия. Энджел размышлял об этом, пока его разум еще мог работать. Сейчас он не испытывал никаких моральных терзаний; все, что ему было нужно, — это снова ощутить те удивительные ощущения, и он был готов схватить драгоценную коробочку и опрокинуть все вокруг, забывая о мире. Парень с яростью бросился к коробке, разрывая упаковки и срывая крышки колбочек, охваченный тем захватывающим ощущением, что наконец-то сможет быть самим собой. Но кто же был настоящий Энджел? На этот вопрос он даже не знал, что ответить. Его личность собиралась и формировалась лишь в момент приема следующей дозы. После того как эффект проходил, память растворялась, как дым, оставляя только пустоту. По сути, жизнь без препарата больше не имела для него смысла, и он уже не мог представить, каким мог бы быть, если бы не зависел от вещества. Но эта вылазка обернулась неудачей. В порыве непрекращающегося поиска, вырывая из коробки все, что только мог унести, Даст погрузился в собственные думы. Он не слышал приближающихся шагов и не замечал, как железная дверь открывается. Все, что занимало его ум в тот момент, — это Ангельский порошок, который, казалось, окрылял его, втягивая в эйфорический полет. Мужчина, которого Энтони остро ощутил лишь с опозданием, внезапно резко откинул юношу от коробки ударом по лицу, от которого блондин отлетел к стене. — "О-о-отец..." — прошептал он, дрожащим голосом, превращаясь из взрослого молодого человека в маленького, провинившегося мальчика. — "Не смей звать меня так, шавка!" — раздался новый удары по его щеке, и он, молча сжав зубы, готовился к следующему — "Ты наркоман, зависимый от того, что здесь благодаря мне. Слушай внимательно: ты крал мои запасы, и теперь за это заплатишь. Будешь работать как носильщик, но я больше не позволю тебе входить на склад. Твои глаза никогда не увидят мой драгоценный порошок снова!" Сердце Даста сжалось от тяжелых мыслей. Какова будет его жизнь без этого препарата? Сможет ли он вообще жить без него? Он вернулся домой лишь глубокой ночью. Каждая кость в его теле ломила от усталости после долгого дня, полного тяжелой физической работы. Глаза слезились, веки тяжело опускались, но он знал: не сможет уснуть до самого утра. Эта мысль преследовала его, наполняя сердечную пустоту тревожным ожиданием. Зайдя в ванную, он опустился на колени перед раковиной и, подавленный, зарыдал. Истерику сдерживать было уже невозможно — он готов был биться головой об пол, но сдержал себя. Вместо этого, встав на аккуратные, длинные ноги, Энтони направился на кухню. Возвращаясь, он уже сжимал в руках лезвие ножа — темный блеск металла отражал его тёмные мысли. Сейчас он был готов вонзить его себе в грудь, избавиться от боли, от этого удушающего чувства бессмысленности. Руки дрожали, и на этом этапе он понимал, что остается лишь принять решение, которое может оказаться последним. Взмах... и внезапно лезвие вылетело из его рук, с глухим лязгом встретившись с полом. Юноша закрыл лицо руками, ощущая, как тушь для ресниц размазывается по щекам, смешиваясь с горькими слезами. Боль внутри него нарастала, будто невидимые оковы сжимали его сердце, не позволяя вдохнуть с облегчением. Он подумал, что рядом больше нет родного человека, чье сердце стучало бы в унисон с его, нет того, кто мог бы хоть на капельку сделать его счастливым. Слова оставляли его в одиночестве. — "Зачем теперь жить?" Эти мысли закружились в его голове, как черные воробьи, натыкаясь друг на друга, создавая хаос, который невозможно было утихомирить. Его жизни не осталось смысла, и эта пустота пожирала его изнутри. Он медленно опустился на пол, прижимаясь к холодной плитке. Слёзы продолжали течь, не оставляя ни капли надежды. В репродукциях из прошлых дней, когда всё казалось более простым и ясным, он чувствовал себя как будто в другой жизни — там было солнце, улыбки, смех. А сейчас — только темное пространство, наполненное отсутствием. Однако где-то в глубине души всё же зажглось маленькое пламя. Он вспомнил о тех, кто были рядом, о дружбе, поддержке, о том свете, что когда-то согревал его сердце. Люди, которые, возможно, не могли заменить утраченного, но могли стать опорой в трудные времена. Ему стало немного легче, несмотря на то, что грусть все еще оставалась. Постепенно, сквозь слёзы, пришло понимание, что жизнь продолжается, даже когда кажется, что она иссякла. Впереди ждали такие же шансы, возможности и, возможно, кто-то, кто сможет вновь подарить ему утраченную надежду. Он тихо выдохнул, ощущая, как вся боль, всю ту тревогу и страх можно выпустить в этот момент. Лезвие, упавшее на пол, оказалось не его единственным спасением, оно стало символом его борьбы, его выбора остаться. Он поднялся с пола, почувствовав себя немного легче. Теперь важно было не сдаться, а найти силы подняться. Он знал, что впереди его ждет много трудного, но он готов был встретиться с этим лицом к лицу. Возможно, жизни его еще не закончена, и даже если путь будет тернистым, он продолжит двигаться вперед, шаг за шагом, к новым возможностям и новым встречам. — "Спасибо большое! Ты знаешь, к кому обратиться, дорогой" — сказал Энтони, с игривым причмокиванием, глядя на смущённого юношу, который неловко стоял перед ним— "Ты принял мудрое решение" — добавил он, растрепывая волосы парня, в то время как второй рукой сжимал ключ-карту, которую только что получил из рук этого растерянного сотрудника, который переминался с ноги на ногу — "Моё обещание всегда в силе. Приходи, когда захочешь" — без тени стеснения произнёс блондин, намекая на то, что его услуги всегда доступны для этого застенчивого молодого человека — "Но что если меня в конце концов заметят?... Ты же сможешь обеспечить меня тем самым чудодейственным лекарством'" — стараясь изобразить наивные глазки, пролепетал Энтони. — "Да, конечно, мистер Даст..." — продолжил парень, всё ещё глядя в пол, стараясь избежать взгляда блондина, зная, что от этого сам смутится ещё больше. — "Вот и замечательно, милый! Жду тебя сегодня у себя, если ты понимаешь, о чём я" — с улыбкой произнёс Энтони. — "Давайте не сегодня..." — краснея, спешно произнёс работник склада Хенроина Даста, в который так давно не заглядывал Энтони. — "Хорошо, тогда я буду ждать тебя, дорогой!" — парень вздохнул, и, наконец, решил, что пора уходить. Оказаться в квартире бывшего коллеги, особенно в такой близости, казалось слишком рисковым решением. Ведь благодаря своим домогательствам и различным предложениям ему удалось соблазнить этого, не слишком преданного работе юношу. Он не хотел, чтобы Даст снова заставил его желать чего-то против собственной воли... Энтони не мог поверить, как легко ему удалось заполучить желаемый порошок. Он недоумевал, почему отец до сих пор не поймал его на камерах, а вскоре его удивило, что тот юный парень оказался настолько верным и продолжал приносить Ангельскую пыль, иногда даже без выполнения каких-либо соглашений, которые так смущали преданного брюнетку. Блондин ещё больше удивился, когда осознал, что его тело по-прежнему способно выдерживать огромное количество доз этого любимого препарата. Он продолжал недоумевать, почему еще не погиб, хотя порой задумывался об этом с тоской. Теперь не оставалось никакой необходимости ограничивать себя в приёме этого волшебного вещества, поэтому Даст младший буквально стал жить им, не выпускав приятно ароматную пыльцу из своих рук. Каждый день превратился в сказку: настроение было на высоте, хоть конечности порой казались не подруженными. Но что с того? Радоваться можно и лёжа, не имея значения, где именно — на мягком диване дома или в темном переулке, где вокруг него раздавались шаги прохожих. Энтони даже не заметил, в какой момент его жизнь стала достигать своего апогея. Он не осознавал её завершение, и теперь не понимал, каким должен был быть итог для Даста. Этот момент был для него неожиданным и вспоминать о нём было тяжело, так как помутненное сознание от воздействия препарата с трудом воспринимало реальность. Энджел, как теперь его называли, помнил лишь, что с каждым вдохом становилось сложнее, что его тело стало тяжелым, а удерживать себя в руках всё труднее. Он осознавал, что жить стало заметно сложнее... А дальше он уже ничего не помнил. Ведь глаза он открыл уже в совершенно другом месте, которое он видел впервые, но еще при жизни на Земле знал, что определённо попадёт сюда...