Фанат Моцарта

      Воскресенье пролетает быстро. Совсем незаметно. Начинается медленными и нежными поцелуями в постели, продолжается долгими и душераздирающими раскопками чердака, куда Марта завлекает их сразу после позднего завтрака, памятуя о брошенном прошлым утром обещание помочь, а заканчивается жаркими поцелуями в шею и крепкой хваткой на бёдрах - заднице! - ерзающих по чужим, не пропустившим ни одного дня ног, бёдрам. Хитрая ухмылка Попова всё ещё стоит перед глазами, напоминая, что он вчера вытворял, заперев комнату альфы на два поворота ключа в замке, и это подкашивает коленки не меньше висящих перед ним листов информационного стенда университета.       Антон не может поверить. Сжимает лямки рюкзака вспотевшими ладонями сильнее, лишь бы понять, реальность или нет.       Глаза неверяще бегают по строчкам чёрных букв, ищут знакомую букву «П», цепляются в который раз за колонку везунчиков со вторых курсов, но натыкаются лишь на незнакомые фамилии других курсов. Фамилии Димы нет.       Ни справа налево, ни слева направо, ни по горизонтали. Его не внесли в списки, не засчитали, откинули вниз, в колонку с выбывшими по итогу студентами. И Антон был готов поддержать, убедить, что получится в следующий раз, что козлы они все в ректорате, выдающие путевки лишь за позолоченную ручку, что... Да в чём угодно! Но режущая глаза собственная фамилия в конце попавших, подошедших под их критерии везунчиков, затыкает рот, прилепляет язык к нёбу, не давая и слова вымолвить.       Такого не может быть. Не с ним. Не с Димой.       Это глупая ошибка. Опечатка. Загруженность преподавателей, пропустивших из-за усталости одного из высокобальников. Одного из лучших студентов факультета.       - Поздравляю, - неискренне, Антон слышит - не глухой, через силу севших голосовых связок, - Ты теперь будешь год целый учиться, работать за границей. Я в пролёте, да. Наверное, карма, карма...       Позов взмахивает запихнутыми в карманы джинсовки руками, глаза за стеклами очков прячет, разворачиваясь и стремительно ступая по бетонной плитке пола.       - Стой-стой! Подожди! - Антон цепляется дрожащими пальцами за плотную ткань рукава, перекрывает путь собой, обеспокоенно заглядывая в резко опустевшие карие глаза, - Это, наверное, какая-то ошибка. Почему там есть я, а тебя нет? У тебя же даже баллы выше, и меня пол года не было из-за семейных проблем, - тараторит, отчаянно цепляется за парня, боится, что если сейчас отступит - потеряет, - Так! Мы сейчас с тобой идём в ректорат и просто всё узнаём! - дёргается, тянет за собой брыкающуюся тушку, верит, что это ошибка.       - Всё, успокойся! - встаёт каменной статуей, срывает маску непричастности, - Мы не знаем, каким образом они отбирали. Видимо, мы теперь с тобой в разных лигах. Ты благодаря дяде Серёже в высшей лиге оказался, а я... Как был неудачником, так и остался, так что... Видимо, реально всё решают связи в этом мире, - горечь с языка слетает и презрительные карие пришибают к полу, тут же испаряясь.       Позов сбегает. Сбегает, оставляя невидимые следы на сердце друга.       Позорно прячет глаза, заглушая разрастающуюся внутри злость. Огараживает парня от самого себя. Глотает горький ком обиды, разочарования. Он Антону не друг, раз позволяет себе завистливо дышать в его сторону, грубо отталкивая мальчишку от себя.       И летящие вслед обеспокоенные слова парня легче не делают. Гложат, топят в собственном стыде. Напоминают, что он позволил себе сказать.       - Дим, подожди! Куда ты пошёл? Дим, какая лига, какой дядя Серёжа? Он никакого отношения не имеет...!       Дима глаза зажмуривает до мушек, до крови закусывая внутреннюю сторону щеки.       Не имеет, не имеет, не имеет.       Никогда не имел.       Тогда почему он здесь, в холодных стенах коридора прячется, проклиная день, когда подсобил друга вместе подать заявки на стажировку за границу?

***

      - Стажировка? На целый год?       - Да, - тихонько выдыхает, перебирая кнопки на чужой джинсовке в подрагивающих пальчиках, - Честно, я сам не ожидал, но так вот получилось. Я, конечно, хотел, но... - мотает беспомощно головой, поджимая обветревшиеся от холодного воздуха губы.       Стажировка - это что-то, выходящее за пределы мечтаний. Нет, она не требует каких-то необычайных способностей, вроде умения считать длинные примеры за несколько секунд в голове или переводить несколько абзацев иностранного текста, лишь пробежавшись мельком взглядом по буквам, да и про магические наследия речи не идёт. Но заучка каждого конспекта по иностранному языку, требующемуся в предполагаемой стране во время стажировки, регулярная явка на лекциях и парах, даже не имеющих отношения к твоей будущей профессии, дабы заработать приличную репутацию среди преподавателей, что будут составлять твою рекомендацию, - твои лучшие спутники на первые два года, которые возместить ты хочешь - заслуживаешь - пребыванием за границей, набираясь как знаний, так и опыта.       И Антон во всей этой шарманке не варился, не вынимая головы из учебников. В отличии от Позова.       Дима всегда рвался подальше из Петербурга, заверял себя, что здесь ему не место, причитал, что не держит его ничего в этом пасмурном и унылом месте, пропитанном семейными разборками и побегами в ночи из дома. И объявление о наборе студентов на стажировку в Лондон ему дало такой мощный глоток воздуха, надежду сбежать, вырваться хоть на год из адского круга угнетений и родительских пьянок, что спокойно занимать его место Антон не может.       Это не честно. Не справедливо. Отвратительно по отношению к Позову.       У него же баллы даже ниже, чем у Позова!       Это просто глупость.       И не важно, что сам Антон в Лондон хочет. В эти улочки, дома, университеты, в обычные кафешки у дороги - хочет до блестящих восторгом глаз. Но Позов заслуживает больше, сильнее. И возникшее ещё в коридоре университета желание рвануться в ректорат и поднять всех на уши, предъявив за невнимательность, никуда не пропадает, тихо напоминая о себе отсутствием под боком очкастого друга.       - А я тебя поздравляю, - не смотря на серьёзность Попова, Моцарт широко улыбается, - Это большой прорыв! Думаю, тебе понравится в Лондоне. Там скучать точно не придётся. Помню, когда мы там учились, мы тааак зажигали! - Антон заинтересованно поднимает на парня глаза, отрываясь от разглядывания разноцветной пайты Арсения, но и рта открыть не успевает, как Арсений протестующе цокает, обрывая лихие воспоминания на корню, - Хотя о чём это я, тебе же придётся сосредоточиться на стажировке. Никаких вечеринок, - и грозит пальцем, будто омега и вправду по клубам каждую пятницу шастает, отрываясь до самого утра понедельника, пока конечности не откажут, и деньги на выпивку не закончатся. Ну смешной, а, - А Дима уже знает? Наверное, он рад за тебя.       - Дима? - имя на языке жалит, пуская разряды грусти по лицу мальчишки, - Не думаю. Ну... любой бы на его месте расстроился, - отворачивается от непонимающих глаз парней, опуская свои в пол, - Вы просто не представляете, как он мечтал об этой стажировке... А отправили меня. Получилось как-то всё не честно.       - Понятно, почему он такой загруженный в последнее время, - шебуршит совсем тихо, задумчиво прикусывая губу. Антон прищуривает глаза не в силах разобрать, его ли мысли звучат в черепушки или действительно обеспокоенный лепет Моцарта доносится до его лопоухих ушей, - А ты не знаешь, где он? Мне надо с ним срочно поговорить.       - Он... - теряется, ведь разошлись (если побег Позова можно считать таковым) они без озвучивания друг другу своих предположительных координатных точек университета. Но ответ находится сам, проплывая в руках выходящего из дверей универа первокурсника, и озвучить его без мысленной запинки не выходит, ведь: а зачем Моцарту, собственно, к Диме, растроенному и сердитому на весь огромный не справедливый мир? - ...Вроде, был в столовой.       - Ага, спасибо! - и уносится так быстро, что и слов, брошенных на ходу, разобрать не получается.       Антон озадаченно хлопает глазами, переводя взгляд на ухмыляющуюся мордашку Арсения.       Он... Правильно понял? Моцарт печётся за состояние Поза? Срывается с места, только узнав о его местоположение, ибо серьёзный разговор у него к парню есть? И откуда же он взялся, если до озвучивания мнения Димы по поводу выигранной Антоном путёвки, у него и сил пойти прогуляться не было?       - Так, Арс, мне кажется, или...       - Лично я бы поставил на или, - многозначительно улыбается, пошленько играя густыми бровями, пока глаза омеги выкатываются из орбит, удивлённо-радостно загораясь.       - Да ладно! Валера и Дима? Серьёзно? - хочется смеяться в голос, ведь этих двоих вместе представить сложно. Они на грани сна и реальности. Это же как Матвиенко с музыкой свести, вручив тому в руки саксофон или за то же пианино посадив, - одно из в первую же минуту улетит на безопасные десять метров. И Антон поставить ставку, кто первый из парней даст дёру, просто не может, хватаясь в приступе смеха за руки Попова.       - Жизнь непредсказуемая штука, - жмёт лишь плечами он, хитро склоняясь к лицу мальчишки и опуская ладони на его спину. Заставляет смущённо хихикнуть и тут же заткнуться, впиваясь голодным поцелуем в его бледные и потрескавшиеся губы.       И правда. Такая непредсказуемая, что Антон, сейчас стоящий в крепких объятиях любимого парня и позволяющий жадно целовать себя в губы, месяц назад никогда бы не сказал, что руки и губы того самого бойфренда будут принадлежать Арсению Попову.

***

      - Можно?       - Да, валяй.       Дима сбрасывает капюшон с головы, являя внимательному взору парня покрасневшие от слёз глаза, и уныло опускает их в так и нетронутый полноценный студенческий обед. Пюрешка не привлекает, как и ароматная котлетка, приготовленная по фирменному рецепту теть Альбины. От них тошнит так же сильно, как и от самого себя.       - Чего, скучаешь в гордом одиночестве?       - Да так, депрессию заедаю, - потерю самого важного в своей жизни человека.       - Ну тогда лучше этим, - у него в руках поднос с пирожными, за которые омега душу продать готов. Ведь никаких денег не хватит, чтобы купить столько, - Ты сказал, что они тебе нравятся, я не знал, какие именно, поэтому взял все.       Как же легко он может приобрести то, на что Дима заглядываться себе запрещает.       Как же легко он может действовать.       - Спасибо. Мне никогда никто столько вкусного не покупал, - всхлип вырывается сам, заставляя позорно шмыгнуть носом, утирая лишнюю влагу с глаз. И улыбка расцветает тоже сама. И сердце колотится, как бешеное, тоже само.       - Ты из-за стажировки такой? - аккуратно подступается тот, руки складывает перед собой. Будто сдаётся перед ним, признаёт себя безоружным. И этот жест, какой бы посыл не нёс, становится катализатором дальнейшей откровенности.       - Не... Из-за себя. Моцарт, я себя разочаровал, - и не только себя.       - В плане учёбы? - хмурится, голову набок склоняет, будто правда интересуется. Его проблемами, его мыслями. Им.       - В плане дружбы. Я никогда не думал, что могу быть завистливым козлом, - теряющим друзей из-за встратой учебы.       - Ты? Ну не наговаривай на себя.       Да зачем ты меня защищаешь?       Разве ты не видишь, каков я на самом деле?       - А так и есть! Мы с Антоном столько лет дружим вместе. Он всегда меня выручает, всегда страхует, он был рядом даже тогда, когда было совсем не в моготу. От папки пьяного прятал, деньги давал, когда у самого вообще ничего не было, а я... Я завистливый петух.       Который не умеет держать язык за зубами и искренне радоваться удачам друзей.       Жидкость из глаз предательски льётся, заставляя ронять нервный смешок и утирать её быстрее, чем парень напротив обратит на это внимание.       При нём нельзя плакать. Нельзя быть в его глазах слабым. Только не при нём.       - Перестаём реветь, - и маскировщик из него ужасный, ведь Валера с места подрывается, подсаживаясь рядом, - Не ревём, а то ты мой имидж портишь.       - Какой ещё имидж? - и смешок срывается с пухлых губ.       О каком имидже может идти речь, если ты уже рядом со мной сидишь, приобнимая одной лишь рукой за плечи?       - Ну, скажут ещё, что я своего парня до слёз довёл.       - Я не твой парень.       Почему?       Почему я всё ещё не твой парень?       Не отвечай, я знаю, почему.       Я не пышногрудная брюнетка с глазами, как у куколки. Даже не высокий худенький мальчик с золотистыми кудрями на перевес. Я чытрехглазый карлик с ёжиком на голове.       Я не в твоём вкусе.       - Они то этого не знают. И... Не переживай ты так насчёт Антона, он, знаешь, тоже из-за тебя переживает. Поговори с ним, уверен, он тебя поймёт.       Его голос успокаивает. Как будто убаюкивает младенца в люльке, а не с взрослым человеком разговаривает. Внушает правду. Надежду, что таится и поджидает своего момента.       - Хорошо, я... Я поговорю, - кивает и точно знает, что выполнит обещание. Выполнит, но позже, а сначала... - А че ты со мной возишься? Ты ж как бы с Антохой общаешься.       Скажи, почему ты здесь.       Почему не с ним.       Почему со мной.

***

      - Целый год. Это так долго, - и правда, за год же столько всего произойти может, что и, отлучившись на месяц, не во все сумеешь вникнуть, по крайней мере, полноценно, а тут год. Двенадцать месяцев. Триста шестьдесят пять дней. И бог знает, сколько часов и секунд, - А может, ну её, стажировку, у меня и в семье проблемы, и... Маму одну оставлять не хочу.       Арсений перехватывает его ладонь, переплетая пальцы.       - Ну... У твоей мамы есть мой папа, - довольно тянет он, и улыбка при воспоминание обнимающихся на кухне родителей расцветает на личике омеги самостоятельно. Сколько бы он на них не смотрел, сколько бы не любовался, сколько бы не становился невольным подслушивателем вечерних разговоров, разгадать секрета их отношений всё равно не мог. Да и вряд ли сможет, если просто напрямую не спросит. Но... Может, никакого секрета и нет? Может, они с Арсением со стороны выглядят точно так же? О божечки кошечки, это что это он, краснеет, что ли? А ну стоп превращение в томат «Антонио»! - А что касается стажировки, ты езжай, но я поеду с тобой.       Вышибает весь воздух из груди. Точно хочет его смерти. Быстрой и скорой.       - Ч-что?       - Ты думал, я тебя одного куда-то на год отпущу? - фыркает Попов, утягивая его на деревянную лавочку, - Нет, конечно.       - А, подожди... - обескураженно мотает головой, глупо хлопая глазами на довольного произведенной реакцией альфу, - А как же твои жизненные планы?       - Мои жизненные планы никуда не денутся, - мягко журит Арсений, включая интонацию терпеливого родителя, - Работать я могу из любой точки планеты, был бы интернет. В остальном... Квартира в Лондоне у меня есть, там жить и будем. Но сначала распишемся, а то бабушку удар хватит.       Стоп, стоп, стоп! Остановите планету, Антон выйдет.       Это он так ему предложение, что ли, делает? Вот так просто? На раздолбанной лавочке подле университета с положанными руками на его голые коленки?       - Распишемся? И ты об этом так спокойно говоришь?       - А че, паниковать, что ли? - да, блять, да! - Мы с тобой рано или поздно поженимся! - тянет Арсений, невесомо касаясь его кончика носа своим, - Чего тянуть то?       - Ну, подожди, ты сейчас говоришь о свадьбе, но мы с тобой очень мало встречаемся! А ты говоришь о свадьбе... - запинается, слова путает, не сводя перепуганных глаз с серьёзных синих, - Не рано ли?       - Вообще то я тебя шесть лет ждал, - хрипло выдыхает альфа, и мурашки бегут по всему телу Антона.       Ждал...       - Ждал? - и ничуть не стыдно, что голос подводит, пискает едва слышно, а глаза наполняются такими не желательными на морозе слезами.       - Я в тебя влюбился с первого взгляда и уже тогда знал, что ты будешь моим. Что рано или поздно я тебя найду и уже никуда не отпущу, - Арсений заграбастывает его в объятия и шепчет хрипло в самые губы, которые в ту же секунду целует коротко, по-настоящему воруя поцелуй.       - Твоя решительность меня пугает, - тихо смеётся мальчишка сквозь лёгкий всхлип, зачесывая непослушную отросшую чёлку парня набок.       Антон свадьбы не боится. Его ЗАГС не пугает. Его пугает такое стремление в него войти и выйти уже настоящей семьёй, а не шебутной парочкой подростков. Они знакомы шесть лет. Да, не мало, но и не достаточно из них того времени, когда они действительно были рядом. Общались, виделись, узнавали друг друга. Да хотя бы жили вместе!       Антон любовь во времени не измеряет.       Но слова Попова всерьёз не воспринимает. Поведёт в ЗАГС - хорошо, не поведёт - и то лучше, успеют побольше друг о друге узнать, а там, может, и надоесть, разойдясь раз и навсегда.       Но сейчас Антон решения не принимает. Отпускает себя в горячих и больших ладонях Арсения, поддаётся мягким поцелуям в щёчки, губки, носик, покрасневший от холодного осеннего воздуха. Сам тянется к нему, зарываясь ладонями в растрёпанные угольные волосы, почёсывает затылок, словно пёсику, и сравнение это подтверждает, чувствуя кончик чужого языка у себя на горящей щеке. И оттягивает голову сопротивляющегося Арсения от себя, смущённо бурча от умилённых взглядов студентов, что пищат тихонько, одними лишь глазами посылая в Антона сердечки с фейерверками.       Попов смеётся с них, хитро подмигивая и переводя шальные глаза на мальчишку, что тут же уворачивается, пряча горящие уж точно не от холода щёки.       Почему все против него и за Попова?       Разве им не хочется пожалеть и спасти тонущего в своём смущение омегу?       Вот же... Безжалостные любители поулюлюкать.       Но спасают не они, как бы не хотелось, а телефонный писк в кармане утеплённой пайки.       - Да, мам. Мы с Арсом в универе, - смущённо улыбается мальчишка, теребя в пальчиках полюбившиеся кнопки от джинсовки альфы, что согласно угукает на фоне и не знает, что в следующую секунду подскачет на месте вслед за испуганным омегой, - Как бабушку госпитализировали?       Картинки, мелькающие за стеклами автомобиля, сливаются в одно целое. В мешанину из разных цветов красок. Слезы застилают глаза.       Не успел.       Не уберёг.       Не послушался совета своего альфы. Не сделал так, как просили взрослые.       Не уговорил. Не убедил. Не спас.       Больничные стены давят, душат своей идеальностью. Стерильный запах, пропитавший эти стены, губит. Подгоняет болезненный ком воспоминаний к горлу. Взволнованные лица мамы и дяди Серёжи встречают у регистратуры, перехватывают в объятия, крепкие и успокаивающие. Как в тумане до сознания доносятся их слова, тихие, неуверенные, но объективные. Бабушка жива. Находится в критическом состоянии, борется за собственную жизнь каждую секунду. Не просыпается, но рук не опускает, не сдаётся. Тёти Даши среди них нет. Лишь упоминания её имени, того, что она сделала, на что пошла ради собственного удовольствия, выгоды, денег.       «Она так уже делала. Травила своего богатого мужа на протяжении недели, подсовывая в еду противопоказанные ему таблетки. Пыталась угнаться за наследством».       И всё встаёт на места. И её отдышка, и нежелание есть. И резко ухудшееся состояние.       Состояние, которое он заметил. Увидел, как ей плохо. Но не помог. Не обратился за помощью раньше, наивно пологая, что так и бывает после инсульта, думая, что так и должно быть.       Почему они вчера её не забрали?       Почему не забили на её желания и нет, вызвав скорую помощь сразу же после созерцания её состояния?       Почему он не прислушался к словам Анны Николаевны, работающей последние недели в их квартире сиделкой? Она ведь видела больше, знала больше! Она вытаскивала эту гребанную банку с противопоказаными бабушке препаратами - сильными антибиотиками! - а он и глазом не моргнул, поставив комфорт старушки привыше её здоровья.       Дурак! Слепой идиот, не пожелавший портить отношения с родственницей!       Он мог её спасти!       - Не переживай, всё хорошо будет, - хриплый, успокаивающий шёпот раздаётся у самого уха, убаюкивая, окуная в теплую ванну с пенкой и уточками, - Она под присмотром лучших врачей.       - Какой я идиот, Арс... - веки жмурит, отчаянно глотая противный ком в больном горле, - Надо было вчера бабушку в больницу везти, как ты говорил. Почему я тебя не послушал?       Почему не сделал, как ты велел?       Разве ты мне когда нибудь врал? Нет, нет, нет...       - Потому что я не врач, - беспомощно шепчет Арсений и утыкается подбородком в его макушку.       Он не мог знать точно, что бледнота на лице старушки не естественна. Что её дрожащие руки - не норма. Что её бессилие - не норма.       Не мог, как бы не хотел.       - Вот они!       Голоса вырывают из себя, вытаскивают из глубины отчаянных «а если бы...».       - Антох! - Позов взволнованно подлетает, бегает глазами по его бледному лицу, слова стыдливо тараторит: - Ты прости меня, пожалуйста, я вообще не знаю, что на меня нашло. Я дурак! Просто... Дурак!       - Дим, Дим, всё нормально. Проехали.       Позов хмурится недоверчиво первые пару секунд, сканирует взглядом. Лицо бледное, глаза раздражённые, покрасневшие. Вид измученный.       За что ему столько в жизни дерьма?       Дима притягивает к себе за плечи, хватает крепко, утягивая в объятия. Гладит мягко по лопаткам, успокаивает. Антон выдыхает надрывно в висок, цепляется руками за спину, утопая в поддержке.       Он так ему был нужен.       - Как бабушка? - Дима отстраняется медленно, заглядывает мягко в глаза.       - Плохо, но хотя бы жива... Хорошо, что мама вовремя к ней приехала.       Она успела. Ещё бы час и бабушки больше не было бы.       Больше никто бы не стал нравоучительно ругаться, побуждая к лучшим поступкам. Никто бы больше строго не смотрел на его молодого человека, выпытавая информацию о нём не похуже, чем на настоящих партизанских пытках.       Никто бы больше так не дарил ему свою любовь, как она.       - Арс, слушай, может, если что помочь надо, у меня отец главврачом...       - Да не переживай, Моцарт, у меня батя договорился обо всём, - Арсений благодарно хлопает по плечу, и Моцарт кивает, задумчиво хмуря брови.       - Так а где тётя Лена? - обеспокоенно оглядывается по сторонам Дима, не переставая мягко гладить мальчишку по плечам.       - Она сейчас у бабушки, только её туда пустили просто, - шмыгает носом Антон, опуская взгляд на свои потрепанные кеды.       Если бы он мог хоть что-то сделать, чтобы здесь не стоять... Если бы мог вернуться в тот день, когда не поступил холодно и разумно...       - А, скажите, я один не понял вот эту историю с отравлением? - Моцарт настороженно оглядывает лица ребят, опасается реакции, боясь затронуть за самое больное, живое.       Антон хватает ртом воздух, зажмуриваясь на мгновение. Не верит. Уже во второй раз за день поверить не может, что всё оборачивается так. И слова произносит с трудом, отчаянно цепляясь холодными пальцами за ладони Димы, лишь бы согреться, прийти в себя.       - Мама и Анна Николаевна считают, что всё это подстроила тётя Даша.       - Вот стерва!       Антон с Димой согласен.       Бездушная, беспринципная стерва.       Плохой герой в их нисколько не киношной жизни.       Лицемерная сука, умирающая в последней серии сериала.