Фанат Моцарта

      Прохладный ветерок укутывает в свои объятия, разгоняет табун мурашек по всему телу, заставляя слегка ёжится, шевелить на автомате подрагивающими плечами, требующими хоть чуточки тепла от тонкой хлопковой ткани, обтягивающей такие крепкие конечности альфы, не верящего в реальность всего происходящего. Ведь зябнувшими частями тела шевелить не приходится, в этом нет необходимости, когда поперёк мерно, но периодически рвано вздымающейся груди обхватывают тонкие, тёплые руки омеги, что так и нежится в его широких объятьях, уложив голову на плечо.              Всё внутри клокочет. Не так, когда стоишь перед дверьми большой и страшной аудитории, в которой предстоит сдать устный экзамен по предмету, на который за семестр и разу не явился, не то, что не готовился, а даже конспекты одногруппников не открывал, лениво махнув рукой на огромный багаж знаний в и без того кипящей черепушке, пока нежился в мягкой и тёплой кроватке, так и манящей в свои объятия. Там всё переваливается тяжело в животе, урчит жалобно, тревожно, просит прекратить поток нахлынувшей паники и нервозности, взявшейся чёрт знает откуда, требует разгрузки максимально быстрой и точной, освобождающей от страха неизвестности за деревянными, нумерованными под тремя цифрами дверьми. Сейчас клокочет приятно. Взбудораженно. Бурлит внутри вулканом, взрывает самое его жерло горячей, не по-человечески жгучей лавой, такой яркой, огненной, что глаза жжёт, заставляет прикрывать и наслаждаться теплом, исходящим от неё. Заставляет плавится. Растекаться лужицей, вязкой и до безумия жидкой, и вовсе не похожей на недавно бывшее человеком тело.              Арсений плывёт.              С губ не сходит счастливая улыбка, пока пальцы пробегаются по тонкой талии, облачённой в тёплую ткань его кожанки, быстро стянутой с плеч альфы.              Арсений до сих пор не верит, отчаянно цепляясь за наполненные спокойствием и умиротворением зелёные радужки, что горят самой настоящей любовью, чистой и искренней, такой, о которой он лишь мечтать мог, строя в голове всё новые и новые события их счастливой жизни, в которой они вдвоём и больше никого постороннего - читать: Валеры. Смотрит и поверить своему упавшему на голову счастью не может, ищет подвоха в расслабленном личике мальчишки, что не отлипает от него с самого... Признания? Поцелуя? С того момента, как обхватил его лицо руками, подался вперёд, запечатал горячее, жизненно важное касание на чужих - родных? - губах и выдохнул два заветных слова, после которых жизнь Арсения больше никогда не будет прежней. Как бы это не звучало, не выглядело и не печаталось, всё есть именно так и никак иначе. Но подвоха то и нет.              В груди теплится маленький, едва ли не потухший огонёк страха. Страха, что это всё не правда, просто жалкое представление, над которым Антон посмеётся вместе с друзьями да обвертит со всех сторон, выставляя всё с наилучшей обзорной стороны. Страх, что поплывший на кудрявом мальчишке разум сам себе всё рисует, выдаёт желанное за действительное, и на самом деле не сидит он сейчас в саду на лавочке в объятиях любимого, а собирает растёкшиеся слюны с пола, закатывая губу приобретённой с недавних пор губозакаточной машинкой. Страх, что всё это не реальность, не он.              Но Арсений в его объятиях, в его ласке и нежности, в его по-искренни невинных поцелуях, переходящих легко, совсем невесомо на бритые щёки, покрывшиеся лёгким морозным румянцем, а после и на приподнятые уголки губ, совсем не позволяя испортить, опошлить пропитанные чувствами поцелуи, осторожные касания друг друга. Арсений в его любви.              Антон... любит его?              Антон любит... Его?              Антон любит Арсения.              И... Это душит дрожащими мелким тремором руками, заставляет воздух губами хватать, осознавая только сейчас, кто он, где и что творит. Нет, «это» не смерть с чёрной косой. Взаимность. Казавшаяся буквально мгновение назад невозможной, нереальной, той, которая к нему не придёт в лице миловидного омеги, сейчас стоит перед ним, удовлетворённо сложив руки на груди, едва ли сама не шепчет, что она сотворила и как собой довольна. И Арсений её благодарит, бодаясь так, как мечтал все шесть лет несправедливой разлуки, замершим носом в растрёпанные его же руками вихри, мягкие и пахнущие ярче всех сладостью нежного какао, возвращающего в самое детство, когда горячий напиток кухарка готовила чуть ли не каждый день на завтрак. Сегодня хватает лишь прижать к себе поближе чуть ли не мурлыкающего Антона да уткнуться в его шевелюру, в шею, за ушко и почувствовать это тепло, исходящее от как будто и в правда заваренного «Несквика», засыпанного мягкими зефирками - маршмеллоу. Но это по прежнему Антон - а не напиток - ласковый и нежный, смущающийся, рдеющий от собственных проявлений чувств, и весь такой его. Теперь его.              - Не верится, мне кажется, что я сплю, - Арсений тихо смеётся, счастливо выдыхая горячее облачко пара куда-то в висок омеги.       - Мне тоже, - глазки сверкают, а губы, зацелованные им же, не устают блестать перед ним совсем мальчишеской улыбкой так, что альфа ни на секунду не сомневается в правдивости его слов.       В это просто не верится, не укладывается в голове, что он и правда с сегодняшнего вечера имеет право на этого бойкого мальчишку.       - Ты не представляешь, как долго я мечтал о том, чтобы вот так с тобой сидеть, болтать, обнимать тебя, - и, соответствуя собственным словам, притягивает Антона ещё ближе, ласково скользя подушечками пальцев по его хрупкому плечику, - целовать, - характерный чмок остаётся точно в лобике омеги, и Арсению невероятно хочется, чтобы он там отпечатался, остался приятным напоминанием о нём, разморенном и разнежанном в любимых руках, - кричать на весь мир, что ты мой.       - Может, пока не будем кричать? Давай пока не будем говорить, что мы вместе? Тем более мне самому надо привыкнуть к этой мысли, - Антон смеётся тихо, сжимает его широкую ладонь в своей маленькой по сравнению с ним ладошке, льнёт ближе.       - Ладно, но даю тебе срок неделю, не больше, - наигранно хмурится, сторит из себя идущего на торг продавца, но ощущает себя всё равно именно им, не согласным на меньшее.       - Это ещё почему?       Любопытно вглядывается в его глаза, отрывая голову от удобно подставленного плеча. Арсений поджимает губы, пару секунд раздумывая над тем, стоит ли говорить об этом именно сейчас или, возможно, стоит повременить, не портить такой по-душевному интимный момент. С одной стороны, поделиться и высказаться язык чешется, да и голова требует разгрузки от навалившегося дерьма и поддержки от близкого человека. А с другой, более обеспокоенной реакцией Антона, хочется как можно дольше об этом не говорить, скрывать до последнего, когда уже всё само уляжется и разрешится. Арсений понимает, последняя сторона ни к чему хорошему не приведёт, но и за первую беспокоится, не в силах предугадать последующие действия омеги.              Антон пилит невозможными зелёными его задумчивые в ожидании ответа, и Попов сдаётся.              - Ладно, все равно узнаешь. Я тебе расскажу, но пообещай, что из самаритянства не пойдёшь до победного.       - Обещаю, - уверенно кивает, вызывая внутри у альфы очередной приступ милоты, от которой приходится на время оторваться, вспоминая события буквально часовой давности.       - В общем, Вика сегодня номер такой отколола...       - Подажи-подажи, Серёг, ещё раз и поспокойнее, пожалуйста, - голос парня в динамике телефона сбитый, запыханный, будто тот только что стометровку на время бежал, несясь со всех ног к первому месту в неизвестно чём.       Его звонок удивляет сильнее обычного, ведь а) они расстались буквально несколько десятков минут назад, разбежавшись кто куда - Матвиенко за Викой, Арсений - домой, и б) хач в принципе звонить не любит, ограничиваясь простыми смсками, голосовыми сообщениями и любимыми кружками длиной, вмещающей в себя лишь жалкую минуту, а не желанные десять. И помня сразу о двух фактах, Арсений озадаченно кликает на зелёный кружок, ставя громкую связь, и, поркуясь на ближайшей обочине, дабы избежать незапланированных неприятностей, пытается вникнуть в беспорядочный и непривычно обеспокоенный лепет друга, что, кажется, и не замечает молчания по ту сторону, активно продолжая тараторить, сбиваясь, запинаясь и, если альфе не изменяет слух, оборачиваясь на кого-то сзади себя, причитая смиренно ждать, пока он вернётся обратно.       - Я... Она... Под машину бросилась, веришь, Арс? Кричала, что некому её любить, истерила, а я, идиот, взял и признался, сказал, что я её люблю, и... Блять, я ее не удержал, прыгнула, дура, под колёса маршрутки, выскочила на проезжую часть. Я, кажется, никогда так быстро не реагировал, как в тот момент. Перехватил в последний момент, слава Богу, да и водитель быстро среагировал, по тормозам дал, отделалась девочка одним испугом да парой ссадин, но...       - Ты как, Серёг? - прерывает, выделяет интонацией обращение, понимая, что парня успокаивать надо, в порядок приводить точно так же, как и Вику, прыгнувшую под колёса спонтанно, резко, необдуманно. Но если о девочке сейчас все позаботятся, то о спасителе вспомнят позже, тогда, когда у него уже крышечка кипятильника поедет от жуткого стресса, окунувшего в себя альфу целиком.       - Я... Боже, я так пересрался, брат, до сих пор руки дрожат, вена на лбу дрожит, коленки дрожат, я весь, блять, трясусь!       - Всё хорошо, Серёж, с ней всё хорошо. Дыши глубже, присядь где-нибудь, успокойся...       - Она умереть могла! Умереть, Арс! Ты понимаешь?!       - Не важно, Серёж, не важно, что с ней могло случиться, если... Сейчас же с ней всё хорошо? - альфа угрюмо булькает в трубку, - значит, ей ничего не угрожает. Тебе незачем находиться на стороже, ты уже всё сделал, Серёг, дальше не твоя часть. Селин будет рядом, не сомневайся, она о ней позаботиться, как и ты сам, когда успокоишься. Слышишь, Серж? Всё хорошо.       - Да, да, я... Дышу глубже, да, я... Нормально. Вроде... нормально.       По ту сторону действительно раздаются глубокие вдохи и медленные выдохи, что громко щекочут чувствительный динамик телефона. Арсений сам расслабляется, откидывается на кресле, позволяя каменным рукам разжаться, прийти в естественную позу. Сердце колит от одной мысли, что Серёжа мог не успеть, мог не оказаться рядом в нужный момент и в нужное время, мог позволить одурманенной невзаимными чувствами девчонке испортить себе жизнь раз и навсегда, оставшись при лучшем раскладе инвалидом, а не разлагающимся под землёй покалеченным в мясо телом. Она дура. Полная дура, если ставит его выше себя. Дура, дура, дура.              - Арс... ты тут? - ровный голос друга заставляет разлепить веки и подать слегка хриплый ответ, - ты приедешь к ней? Мне кажется, она нуждается в твоём присутствии сейчас, как никогда, она же...       - Нет, Серёг, нет, - мотает головой, прекрасно понимая, к чему клонит друг, шебуршаший ветром в трубке, - я там сейчас буду не к месту. Ей прийти в себя надо, а не только сильнее распереживаться, я... Думаю, через пару дней она встанет на ноги с твоей помощью, - позволяет себе отпустить лёгкую ухмылку, чувствуя на расстоянии бурную реакцию альфы. Сейчас не до шуток да намёков с подколами, понятное дело, но разряжать обстановку всё же потихоньку надо, иначе перепуганный парень весь изведётся в своей трагедии - эту ситуацию можно так назвать?       - Я для неё всё сделаю, Арс, всё.       - Я знаю, Серёж, знаю.       - Этого можно было ожидать от расшатанной психики девчонки, что всю жизнь баловали, ни в чём не отказывая. И, наверное, я дядю Сёму понимаю, он же буквально один с мальньким ребёнком на руках остался да ещё и с девочкой, омегой, натурой нежной, хрупкой, воспринимающей всё гораздо чувствительнее, но... Со стороны Вики же тоже неправильно так пользоваться безотказностью отца, да? Я, честно, сейчас хочу лишь взять дурёху за руку да лично к психологу отвести, чтобы вылечили эту её... Одержимость.       Арсений смолкает, чувствуя, как пересохло за время монолога горло и теперь неприятно свербит, намекая не только на недостаток жидкости, но и тепла. Антон задумчиво молчит, опустив глаза на их соединённые в замок руки, и лишь губу жуёт, подавая признаки жизни. Попов ответа на ждёт, ведь и вопросов не задавал. Выговориться обо всём, что он думает насчёт глупости всего произошедшего, помогает и как будто позволяет выдохнуть, не окончательно, но точно удовлетворённо, спокойно. Больше не свербит так сильно, больше не терзает в одиночку, больше не требует к себе огромного количества внимания. Оно просто есть. Не на долго, но есть. И Арсений его держать внутри себя долго просто не планирует, не видит смысла, ведь он для себя уже всё решил, всё поставил на свои места и передвигать обратно ничего не собирается.       С Викой поговорить надо, хоть и не хочется от слова совсем, охота скинуть всё на плечи остальных причастных, но только не на свои. Не сейчас, не сегодня и, возможно, не завтра. Тогда, когда она будет в порядке не только физическом, но и моральном, в чём Арсений отчаянно сомневается, но всё для этого сделает. Отвяжет её от себя раз и навсегда. Он надеется, что отвяжет её раз и навсегда от себя.       И большие зелёные этой надежды придают, с сожалением заглядывая в самую душу, а не глаза.

***

      - Обожаю выходные! Не, честное слово, была б моя воля, я бы поменял местами дни недели. Два дня учишься, пять отдыхаешь, - Арсений блаженно разваливается на стуле, раскидывая конечности в разные стороны так, что Антон детально может рассмотреть каждую родинку и точечку на открытом теле парня, что сегодня щеголяет в спальной майке да шортах, преимущественно открывающих вид на крепкие мышци ног и рук, от которых у Антона глаза не отлипают, жадно впитывая в себя, запоминая картинку.       - Вот ты лодырь, конечно, - по-доброму усмехается, слегка качая головой, мол: «не ожидал я от тебя такого, Арсений, не ожидал», и тут же ёрзает на месте, стирая всякое веселье с лица. Если сейчас не спросит, будет мучаться целый день в неведении, летая где-то в своих шальных - в плохом смысле этого слова - мыслях да догадках, которые в нужную сторону его ни разу не приведут. Поэтому, напрягаясь всем телом, выдаёт причину своего беспокойства на протяжение целых ночи и утра: - Скажи мне, ты узнавал, как дела у Вики? Звонил?       - Да, звонил, с Серегой болтался по телефону, он же у неё, - крутит в руках стакан с соком, задумывается о чём-то на пару секунд, но задетым не выглядит, задиристое настроение не прячет и не выкидывает в мусорку после поднятой, не совсем приятной темы, - Ну, говорит, что пока лучше мне ее не навещать, чтобы рецидива не было.       Наверное, это правильно. Наверное, ей больно, чудовищно больно. Антон в делах любовных, а тем более невзаимных не разбирается, не плавал - не знает, как говорится, но представить эмоции омеги, безответно влюблённой в альфу, что уже занят кем-то другим - им, вообще-то - может. И отчаянная попытка обратить на себя внимание хоть и таким изощрённым, слишком травмоопасным способом это только подтверждает, огорчает своим присутствием. Он никогда не думал о том, что на самом деле чувствует Вика, змеёй шипя на каждую вторую подошедшую к Арсению омегу; что творится в её грудной клетке при взгляде, встрече, диалоге с выбранным чутким сердцем альфой.       - Я даже не думал, что она тебя так сильно любит.       Антон чувствует вину. Неопределённую, такую неравнодушную ему и слабую вину за то, что отобрал шанс на её красивое долго и счастливо с Арсением. Она любит сильнее, масштабнее, дольше. Она сама больше нуждается в любви, чем Антон, она её ждёт так долго и верно, надеясь на взаимность каждое божее утро, что парню становится неудобно, будто дискомфортно от того, что Арсений ему достался так легко, с самого первого их знакомства. Зарождается неприятное чувство, такое, словно Вика её заслужила сильнее, чем он, получивший всё на блюдечке с голубой каёмочкой. Словно не он здесь должен сидеть.       - Нет, - Арсений куксится, обрывая дальнейший ход мыслей уплывшего в себя второкурсника, - Это не любовь - это желание обладать и всё.       - Но она же...       Арсений не даёт закончить, прекрасно понимая, чем хочет возразить парень, перебивая:       - Нет-нет, понимаешь, ты просто Вику не знаешь, она... Она очень упёртая, она привыкла всегда получать, что хочет, а тут у неё... Случилась несостыковочка такая, - поджимает он губы, смешливо разводя руками в попытке развеять напряжённость момента.       Антон хмурится, ведя плечами.       - Ты говоришь довольно ценичные вещи, - сконфуженно делится мыслями, не представляя, как Арсений так спокойно говорит о себе, подразумевая вовсе не свою личность, а обыкновенную вещицу, за которую надо отдать определённую сумму бумажек, чтобы она оказалась в твоих ухоженных ручках.       - Я говорю, как есть. Слушай, она такой была с самого детства, - зелёные смотрят с недоверием, и Арсений подбирается ближе на стуле, хватая пальцами стакан, - Ну вот пример: она как-то в магазине увидела дорогую куклу, а ей тогда лет десять было - ну должна соображать девчонка, да? Вот, а у дяди Сёмы тогда денег особо не было, они с отцом бизнес только начинали, так она такую истерику закатила, что директор магазина прибежал.       Он замолкает, пережёвывая подхваченную с тарелки виноградинку, и Антон сгорает от желания услышать концовку, понять, как такая довольно обыденная для детей и их родителей ситуация относится ко всему происходящему сейчас. Догадка есть, но она звучит настолько глупо и абсурдно, что думать о ней не хочется. Ведь какая из Арсения кукла, когда он самый настоящий человек, имеющий свои потребности и желания?       - Ну, и... Чем закончилось?       - Они эту куклу с папой купили, но... Знаешь, что самое обидное? То, что эта кукла Вике надоела уже через два дня, понимаешь? Вот в этом она вся.       - Ну подожди, ты то не кукла!       - А я не думаю, что она разницу видит, - жмёт плечами и смотрит так, что Антону понятно сразу - он об этом думал не раз, возможно, не в этот период времени, гораздо раньше, но осмысление её поведения у него есть, и он его придерживается, делясь и с Антоном, что задумчиво грызёт губы, стараясь быстрее переварить услышанную, доступную ему информацию, - Да ладно, не переживай, всё хорошо будет.       Арсений улыбается шире, хитрее, придвигаясь ещё ближе, плечом к плечу, склоняется перед его лицом, сверкая яркими голубыми точно перед глазами, всего в паре сантиметров. Антон держать лицо кирпичом не может, смеётся смущённо до ямочек на щеках и чувствует, как внутри всё приятно растекается счастливой лужицей, не способной больше ни думать, ни двигаться, лишь смотреть и наслаждаться правильными чертами полюбившегося лица, что неожиданно быстро вклинилось в его кипящую студенческую жизнь, не дав и шанса на то, чтобы перед ним устоять. И шутка про личные границы больше не кажется смешной, когда их могут, оказывается, нарушать вот так.       - Да... Подожди, вдруг нас кто-нибудь увидит? - шепчет скорее для проформы(баланса вселенной, ага), приближаясь к ненасытным губам, что приветственно распахиваются, готовясь жадно ловить чужие касания, но сам же себя обрывает, резко вспоминая кое-что очень важное, имеющее быть в их сегодняшнем разговоре, и отстраняется от слегка разочарованного альфы, - Хотя я тебе могу сказать, мама уже моя знает. Ей вчера твоя крестная всё рассказала.       Опускает голову пристыженно, складывает ручки, как в первом классе на парте, на столе и закусывает со всей силы нижнюю губу в попытке сдержать рвущийся наружу смех. Видеть серьёзное выражение лица Арсения, которого буквально обламали на долгожданные лобызания, что поджидали омегу с самого пробуждения под дверью комнаты, а после, расстроенно не получив их там, в ванной за чисткой зубов, за подниманием сонного тельца по пустой лестнице, за готовкой завтрака, а теперь ещё и за самим приёмом пищи, до жути смешно.       - Так... И как моя тёща отреагировала на эту новость? - осторожно подступается, пытается прощупать дно, но ещё даже не догадывается, какое впечатление произвёл на «будущую тёщу».       - Довольно... - Антон тянет, строит грустно - задумчивую мордашку, поглядывая боковым зрением за реакцией альфы. Подбородком уткнулся в кулак, брови в ожидание нахмурил, губы зацелованые вчерашним вечером поджал - приготовился к самому ужасному исходу событий, дурачок, - ...Позитивно, - смеётся тихо, и складочки на лбу Арсения разглаживаются сами, - Но, всё зависит от твоих дальнейших действий. Нет, ты не переживай, я про твои выходки ей ничего не рассказал.       Ещё бы, иначе сам бы себе разрыл могилку, признавшись, что столько молчал об выходках одного поганца, что выдыхает нагло в самые губы:       - Премного благодарен.       И тянется вперёд, заглядывая в поплывшие счастливые глазёнки мальчишки, что краснеет едва заметно, смущённо улыбается припухлыми губами, но несмело, точно боясь, что может поспешить, приближается ближе, давая немое разрешение на дальнейшие действия, которыми, Арсений уверен, сегодня управляет альфа, наконец дорвавшийся до любимых, маячущих перед глазами даже во сне губ. Мягких и податливых.       - Тоже мне, хозяйка медной горы нашлась! Наши уставы ей, видите ли, не по нраву!       Антон слегка дёргается, отстраняясь от хихикнувшего Арсения над ворчливой кухаркой, что вихрем влетает в кухню с горящими от возмущения щеками и бушующими в разные стороны руками, и, прикрыв рот ладошкой, любопытно оглядывается на застывшую у кухонного островка женщину.       Оборвала такой момент, даже не предупредив, что собирается обломать альфу в пятый раз за утро, выбив добычу из рук, потянувшихся к долгожданному запретному плоду, но сделала это так вовремя, что Антон искренне ей благодарен. Ведь кто знает, кто мог бы зайти сюда на секундочку позже и узнать то, что они обусловились держать в секрете ближайшие несколько дней, спонтанно и, возможно, нежеланно?       - Тёть Мар, чего ворчишь? - Арсений веселится, ухмыляется ничуть не зловеще, хватается за почти опустошённый стакан с сладким напитком и стреляет хитрыми глазами в тихонько улыбающегося Антона, что смущённо отводит глаза в сторону, замечая пристальное внимание объекта, совсем недавно бывшего заклятым врагом номер один, а сейчас ставшего... Его парнем. Бойфрендом. Да, точно, ему так больше идёт.       - Да есть там одна! Ведёт себя как хозяйка! Нет, чтобы как все нормальные люди на кухне покушать, так ей в столовой накрывай! Загоняла меня с утра с этими салфеточками, приборчиками, - кривится, машет маленьким полотенцем и вовсе не стесняется своего положения пред младшим хозяином дома, что радует Антона больше накрытых на завтрак панкейков, - Не дай бог наш Сергей женится на этой Селин! Уж лучше бы Елену повёл в ЗАГС.       Она замолкает, задушенно переводя дыхание, и Антон, будто очнувшись от долгого сна, спохватывается, подскакивая со своего места.       - Вы садитесь!       Марта кивает, благодарно улыбаясь, и Антон уточняет у неё, какой лучше чай ей заварить, получает в ответ: «Давай на свой вкус, Антош» и делает очевидный выбор в сторону чёрного с чабрецом, ведая, что успокаивает он хорошо, расслабляет нервную систему, от чего Марта наверняка не откажется. Антон за всё время проживания в доме Поповых так и не понял, откуда в слабых на первый взгляд домработницах столько сил и энергии не только на все дела по дому, но и на вежливое, участливое общение с его жителями да гостями. И идея, что где-то в кладовке у них установлена социальная и физическая зарядка больше не кажется такой глупой.       - Теть Мар, не переживайте, папа никогда с тёть Сели не сойдутся, они друзья просто, - уверенно успокаивает её Арсений, легко пожимая плечами на очевидную глупость, которую работница таковой не считает, но согласно кивает, благодарно принимая чашечку чая из окольцованных рук омеги.       - Ох... одни нервы, - удручённо вздыхает, прислоняясь губами к тонкому белому фарфору, - Как я Елену понимаю, у меня на фоне этого стресса тоже скоро давление начнёт скакать!       Антон ободряюще задирает уголок губ, упирая подбородок в ладони. Давление у мамы и правда последние дни скачет, заставляя принимать таблетки да отлёживаться в постели, благоразумно решив дать себе пару дней на отдых от работы. И Сергей ей это спокойно позволяет, подстраивая график по иному, так, чтобы лишней перегрузки не было у любимой женщины. Эх... Романтика.       - А что вы сегодня делаете? - Марта переключается быстро, скидывая всякий намёк на недавний срыв и вновь одаривая их доброй и заботливой улыбкой, от которой так тепло, будто и не чужие они друг-другу люди, - Целый день дома торчите? Может, поможете мне на чердаке поубирать?       - А, да-да, только если вечером, потому что днём мы должны проведать бабушку Антона, - серьёзно кивает Арсений, настроенный бежать в гости к Антону ещё со вчерашнего вечера, когда парень мимолётно обмолвился, что хочет навестить выписавшуюся из больницы старушку на днях, но боится, отсрочивая день встречи как можно дальше, а через секунду получил безапелляционное: «Я поеду с тобой». На сегодняшней дате сошлись спонтанно, по крайней мере для Антона, что там было в мыслях альфы - неизвестно, да и вряд ли когда-то станет известно с его то «скрытностью».       - Ну это дело благое. Дайте мне двадцать минут, и я ей вкусняшек соберу!       И почему окруженный неподдельной заботой Попов всё ещё не превратился в зефирку? Антон бы и на костре пожарится успел, растекаясь ванильной маршмелкой по деревянной палочке.