Фанат Моцарта

      Арсений возвращается через несколько минут, оповещая о своём присутствие громким сухим кашлем, приглушённым сгибом правого локтя.       Антон поднимается на ноги, отряхивая заднюю часть пижамных брюк. Кто ж его знает, на чём он тут сидел, а лишние действия и напускная суматоха позволяют отсрочить возвращение в кипящий котелок, а, если точнее, голову. И нет, резкое озарение не приходит, и всё на свои места не встаёт, решая мигом все его проблемы. Добавляется жуткая озадаченность и несколько десятков вопросов, на которые ответы найти пока не получается. Ну, или не хочется, ладно. Он ещё даже зубы не чистил, какая речь про активную мозговую деятельность? Да, пробуждение выдалось, что надо, но с жутким сушником во рту решать проблемы мирового масштаба - сущий ад.       Поэтому, когда Арсений отворяет дверь, являя парню свои нервно поджатые губы и нахмуренные брови, Антон неловко теребит подол футболки, выходя за пределы ванной комнаты. Больше здесь находиться не уютно. Вся атмосфера сдулась по щелчку пальцев. Да так, что теперь приходится настороженно оглядываться на дверной проём, боясь выпрыгнувшего из него хача или, чего ещё хуже, Моцарта.       - Наверно, у тебя есть ко мне вопросы, ты же слышал, о чём мы говорили, - хрипло произносит Арсений, и, в какой-то то степени смирившись, опускает взгляд, мрачно пялясь куда-то в Антоновы ключицы.       - Ничего я не слышал и вопросов у меня к тебе нет, - скороговоркой выдыхает омега, быстрыми шажками покидая давящие стены логова вампира, пьющего из его молодой и молочной кожи алую кровь, заставляя голову кружиться, а ладони потеть, выливая всю попавшую воду в организм.              Есть. Слишком много вопросов, на которые ответов нет. Даже на те, что слишком явно касаются его самого. Всё, сказанное Моцартом - правда? Или глупая, ничего не значащая шутка? Реакция Арсения на слова друга - фальшивка, пустышка или живая, ничуть неподделанная мимика встревоженного и спалившегося парня, чьи чувства нагло и неумышленно раскрыли объекту воздыхания? Его эти поджатые губы, нервный и в какой-то степени виноватый взгляд - они, что значат и значат ли вообще? Имеют ли хоть одну крупинку того самого, чего так не хватает нежному сердечку омеги? Являются ли тем самым важным и отзывающимся трепетом в груди чувством, превосходящим всё остальное? Та приятная до головокружения симпатия или ненавистный ком в горле, от которого избавиться хочется? Что бы на это сказал сам Арсений? Оправдывался бы, убеждая, что это бредятина шаловливых друзей, или сказал бы правду, признался в самом сокровенном и трепетном где-то в груди, под рёбрами, неуверенно заглядывая в глаза мальчишки, а после и, получив удивлённые искорки из расширившихся зрачков, оставил бы несмелый, совсем невинный и детский поцелуй на распахнутых обветренных губах?       Антон мотает головой, стряхивая наваждение. Не должно быть это всё так... вожделенно. И неважно, что сердце в груди отбивает чечётку, а пальцы сами тянутся к мокрым от слюны губам, с которых срывается рваный вдох, совсем невесомо прикасаясь к ним, как будто впервые ощущая тонкую кожицу под нежными подушечками пальцев. Неважно, что затуманенное сознание продолжает разогревать выдуманный сюжет событий, рисуя сильные и венестые руки Арсения на тонкой талии омеги, а после и на прогнувшейся в порыве набравшего страсти поцелуя пояснице, мягко надавливая пальцами, чтобы притянуть к себе ближе, вжать в собственное горячее и крепкое, хорошо сложенное тело, мокро скользнув языком в податливо раскрытый рот и переместив жадные большие ладони на круглые подтянутые ягодицы мальчишки.       Антон жмурится, рвано выдыхая. Давит пальцами на закрытые веки, выкидывая горячую и такую правильную картинку из головы, идеально вписывающуюся во все его непристойные хотелки поплывшего мозга. И нет в них ни одного противного или неприятного момента, отдающего холодными мурашками по всему телу, отрезвляя лучше любого разряда тока. Только горящие щёки, замыленный взгляд ярко зелёных, подрагивающие пальцы на собственной часто вздымающейся груди и горячий, будоражащий каждую частичку тела узел, плавно сворачивающийся внизу живота, напоминая те самые «бабочки в животе» в самом сильном их проявлении.       Антон бьёт себя по щекам, тщетно стараясь прийти в себя. Нельзя, нельзя, нельзя. Нельзя о таком думать! Нет, Антон, нет, думай о хомячках. Милых таких, полненьких, рыженьких с гладкой шёрсткой и бусинками глазками. Нет, обратно, пожалуйста, он течёт от хомяка! Фу, блять, отмена!       Холодный контрастный душ приводит в себя намного лучше бессмысленных отводов мыслей в другое место, - что парень клянётся себе больше никогда не делать. Мокрые прядки падают на лоб, белое полотенце на бёдрах еле держится, а босые стопы шлёпают по тёпленькому полу к собранному ещё с самого подъёма дивану, заправленному пастельно жёлтым пледом.       Собирается ли он в универ? Пфф, нет, ещё чего? У него в соседней комнате умирающий больной, не способный самостоятельно поднять свою попу и прополоскать больное горло, что уж тут говорить про лекарства и питьё большего количества жидкости, чем обычно.       И Антон упрямо твердит себе, что заботится он о нём чисто из побуждений не быть прибитым родной матерью, пекущейся за здоровье даже не своего ребёнка, а не потому, что у самого сердце не на месте от одного только вида бледного Попова. Волнуется, чёрт возьми.              Поэтому пишет Диме в телеге, что сегодня пропустит день, прося замолвить за себя словечко у Добровольского на паре. Позов обиженно шлёт факи.       Всё лишнее, что лезет в голову, Антон в свои мысли не пропускает. Делает мощнейший фейсконтроль на входе в суматошную обстановку и отсеивает все действительно важные, но такие неподходящие сейчас для омеги мысли, и пропускает всякую чушь, активно отвлекаясь на неё.       Например, сейчас он заваривает чёрный чай, заливая тот молоком, в термосе с наклейкой любимого Рона, параллельно удивляясь включённому видосу на ютубе. Янчик в его беспроводных наушниках вещает о жизни животных и о устройстве их организмов, и факты действительно поражают.       Морская свинка может сама прекратить беременность, если ей это не нужно, просто убив плод внутри себя. Почему омеги так не могут? Когда устрицам необходимо размножаться, они могут менять свой пол. Че? Это тип они либо отрезают, либо выращивают писюн? В среднем, коровы какают 16 раз в день. Сколько они тогда едят, в два раза больше, что ли? Сердце креветки находится в голове. Людям бы так же. Самец – пингвин «предлагает» руку и сердце самке, даря ей камень. Если она принимает его, то кладет этот подарок в свое гнездо. Эх, романтика...       Видео ставится на паузу от пришедшего сообщения из мессенджера, Антон выдёргивает наушник из уха. «Тревл скидки 25%...» - не интересует, парень смахивает рекламу озона вправо. Не успевает и нажать на значок паузы, чтобы продолжить просмотр ролика, когда дверной звонок неожиданно дребезжит. Антон вздёргивает брови в немом удивление, выглядывая из кухни. Никто открывать не несётся, так что избежать встречи с кем бы то ни было не получится. Ключ в замочной скважине гладко проворачивается, дверь плавно распахивается. Антон растерянно отступает на пару шагов назад.       Им конец.              

***

      - Я не понимаю, как ты можешь быть таким спокойным?! Я же тебе повторяю, она меня видела! - взмахивает руками Антон, меряя комнату широкими шагами.       Арсений понимает, что не понимает ровным счётом ничего.       Сначала с лестницы слышится отборный мат, от которого уши так и вянут, потом громкий топот чьих-то ног, бегущих слишком быстро, а после и взлохмаченный и напуганный Антон просовывается в комнату без стука, с порога начиная беспокойно тараторить о термосе, звонке, Смирновой и о её ненавистливом визге на весь этаж, в том числе и на дядю Сёму. Остановить весь его словарный понос, в течение которого Арсений окончательно откладывает телефон в сторону, непонимающе хмурясь, приходится на третей минуте всех возможных и невозможных последствий неожиданной встречи, попросив секунду на переварить.       И Антон молчит. Правда, только секунду, после чего по-новой начинает тараторить всё подряд. Окей, он может подумать и под недоделанный рЭп.       Но внимательно наблюдая за тем, как нервничает омега, Попов всё равно не начинает вдуплять, что в этом такого. Ну пришла она и что? Да, ненавидят они друг друга - или что там у них, - но ведь они в универе видятся и ничего, нормально себе живут, а тут целый думский совет собирать надо для решения их общей проблемы. Какой проблемы - хуй знает, но главное, что общей, о чём Антон не перестаёт напоминать. Возможно, в других обстоятельствах Арсений бы и порадовался, что у них есть что-то общее, но явно не в этих. С приходом омеги пришло ещё и облако нагнетающей атмосферы и абсолютно пустых переживаний, которое Попов и собирается прогнать обратно, цыкнув, чтобы младший, наконец, замолчал и дал вставить хоть слово. Антон поднимает большие зелёные от пола, замирая у подножия двуспальной кровати.       - Ну поймут все, что мы в одном доме живём, и что с того?       - Да как это, что с того?! - возмущённо вскрикивает, - одни сплетни ушли, другие сейчас придут, да ещё хуже!       - Подожди, я не понимаю. Тебя волнует, что все подумают, что ты мой парень? Или что?       - Причём здесь это? Наши друзья! Мы же им ничего не рассказали, что они подумают? А Валера? Валера... Валера... Валера вообще во мне разочаруется!       Арсений жмурится, усаживаясь по турецкии. Имя собственного друга неприятно режет по ушам. А в добавок к этому - паникующий Антон, заставляющий альфу всё сильнее хмурится и уходить в дебри собственной головы. Что такого в том, что Валера об этом узнает? Это, разве, что-то криминальное, за что надо так сильно переживать? Мало ли, почему они вместе живут, - это же, в конце концов, даже не их решение! Он что, боится, что Моцарт подумает о них? Воспримет как пару, сьехавшуюся вместе жить в тайне от друзей, или ещё чего развратнее представит? Ну, блять, а что поменяется то? Скажет, что это измена и больше не захочет с ним на свиданки ходить? Да срать этому барану на омегу, он на Позова заглядывается!       Разве этот дурачок не видит, как тот с Димой общается? Совсем ослеп? Или...       - Тебе... Ты в него так сильно влюблён или что? Скажи, - изгибает брови домиком, напрягаясь всем телом.       - Хуже! Я в него не просто влюблён, - тянет Антон, пока Арсений замирает, тупо раскрыв рот, - я же его фанат! Ты что, забыл?! Если бы всё было так просто! Ты... Ты не понимаешь, у меня здесь жизнь рушится, а ты вообще! - слезливо вскрикивает омега, беспомощно хлопая себя по бёдрам и вылетая пулей за пределы комнаты.       Попов непонимающе хлопает глазами. Что-то под рёбрами с хрустом дребезжит, рассыпаясь на мелкие осколки, которые в очередной раз будут собраны и закреплены клеем моментом из рук самого же Антона, вернувшегося часика через пол с кружкой малинового чая с лимоном. Соберётся, но не вернётся в изначальный, первозданный вид, ведь будь воля омеги, Арсений не сомневается, тот убежал бы к Моцарту с такими подачками да заботой, кружащей и так нездоровую голову. И от этого всё внутри сжимается в один неприятный ком из необоснованной ревности - у Попова нет права ощущать хоть что-то подобное на неё в отношении Антона - горечи и мерзкого осадка, который появляется в нефильтрованной воде, прокипячённой в чайнике. И чтобы его убрать, придётся вылить жидкость полностью, промыть ёмкость, налить новой, чистой воды и только тогда, возможно, всё получится. Только Арсений так не умеет, цепляясь за одну единственную фразу, проехавшуюся по ушам с диким скрипом.       - Подожди! Фанат и влюблён - это совершенно разные вещи, объясни! - кричит вдогонку, надеясь быть услышанным за раскрытой нараспашку дверью.       Но в ответ слышится лишь громко хлопнувшая дверь в чужую комнату и что-то громко упавшее на пол, а после и болезненный скулёж вперемешку с матами.       Арсений подскакивает с кровати, мгновенно отключаясь от только что случившегося раздрая в голове и включая режим «Антону надо срочно помочь». Может, он там на пол грохнулся, запнувшись об ковёр, и теперь скулит из-за боли в ноге. Или свалил на себя что-то, что ещё хуже!       Но Антон тормозит его быстрее, чем он дотягивается до дверной ручки комнаты омеги, самостоятельно её открывая и уставляясь на него полными слёз глазами. Арсений обеспокоенно огладывает его с ног до головы, не замечая ни одного увечия на открытой коже парня. Одна рука спрятана за спиной, и альфа бегает глазами от неё к скукоженному лицу мальчишки. Повредил руку? Разбил вазу и порезался? Наткнулся на угол шкафа, кровати? Упал на неё? Вывихнул? Сломал? Да, конечно, он же мог об этом так сразу узнать, Арс, дебил, не тупи. Попов кивает головой на правую конечность, безмолвно спрашивая, в чем дело. Тянется уже к запястью пальцами, но Антон хлюпает носом, самостоятельно вытягивая руку вперёд. Арсений готовится увидеть рану, царапину, ушиб, осколок, любое повреждение на нежной коже, но в ладошке лишь ночник в виде белого кролика. Омега переворачивает того вниз головой, являя сломанное пластиковое донышко, а с ним и треснувшие снизу лапки.       - Починишь? - тихо спрашивает, смаргивая с глаз тонкую плёночку слёз, затуманевшую взор.       И столько в голосе надежды, что и не кажется, что эта простая игрушка, стоящая сущие копейки. Ощущение, будто ему открывают душу нараспашку, давая доступ к чему-то такому личному-преличному. И не просто посмотреть разрешают, а ещё и прикоснуться, потрогать, внести свои изменения, оставить отпечаток собственных подушечек пальцев, совсем крошечный и незаметный чужому взгляду. Но значительный для них.       Арсений глупо кивает в ответ, осторожно перенимая повреждённую вещичку в свои руки. Щёлкает по кнопке включателя, лампочка не загорается. Видимо, повредилась не только внешняя оболочка, но ещё и контактные провода, которые Арсений без понятия, как чинить. В жизни ничем таким не занимался - не было надобности. Можно же купить новую, в крайнем случае - отдать поломанную в ремонт. Но сейчас, неотрывно смотря в яркие малахиты, блестящие искренней верой в лучшее и благодарностью, поступать так безжалостно с хрупким кроликом - непростительно.              Поэтому, уже следующим утром на тумбочке парня, забавно оттопырив уши, сидит кролик, ярко мигая тёплым жёлтым светом, молча скрывая свои запаянные лапки и донышко. А в плечо Арсения утыкается чужой лоб, и благодарные слова слетают с пухлых губ, пока худые ещё не обвешанные металлом руки обвивают поперёк груди. И Арсений ничуть не жалеет о бессонной ночи, проведенной сгорбившись над вещицой и включенным роликом по правильности спаивания проводов, пока осторожно опускает руки на тонкую талию омеги.              Неожиданный прилив нежности Антон никак не комментирует, молча отлепляясь от тёплого местечка.       Стоять, уткнувшись покрасневшим кончиком носа в чужую грудную клетку, оказывается по истине хорошо. Просто мягко и уютно. И никаких объяснений Арсению не надо, судя по искривлённым в лёгкой улыбке губам и ласковому взгляду, заставляющему омегу внутри удовлетворённо урчать и сворачиваться в комочек, укрывшись мягким пледиком. Но Антон это чувство притупляет, упорно отмахиваясь от жгучего грудную клетку тепла. Лишь растягивается в очередной раз в благодарной и чуть смущённой последними событиями улыбке, кидает сотое за утро «очень сильно спасибо», и покидает пределы комнаты, напоследок напомнив про утреннюю дозу противовирусных таблеток.       Сказать, что у Антона горят щёки - не сказать ничего. Потому что горничные смеряют его красноречивым взглядом каждый раз, как натыкаются на непривычный облик лица сына работницы хозяина дома. Они ничего не говорят, но Антон и без слов видит, что ему хотела бы сказать Ольга, в немом презрение задравшая нос.       В прочем, его это волнует в последний момент, когда айфон в кармане разрывается от кучи новых сообщений. И это по-настоящему удивляет. Ведь Антон не может назвать себя человеком, окружённым большим количеством людей, с которыми он действительно общается или хоть как-то поддерживает это самое общение. С одногрупниками у него довольно нейтральные отношения - пара человек ежедневно здороваются и интересуются его делами, например, как Макар и его девушка Нелли, Наденька Сысоева с чистейшими добрыми глазами, ну и Димка, - но он больше вписывается в другой подразделительный столбец - друзья, - со всеми остальными ребятами - одобренный с двух сторон игнор. Моцарт, Матвиенко и Попов пока неизвестно, куда относятся, но точно присутствуют в его ежедневном ритуале - дарение приветливых улыбок у ворот универа. Павла Алексеевича он сюда не вписывает, так как этот дед принципиально ему не пишет - только звонит. Объясняется простым «ты на сообщения хуй отвечаешь, башка кучерявая, а на звонки со второго гудка!» и Антон с ним не спорит.       Шторка уведомлений пестрит двумя чатами, с одного из которых уведомления сыпятся без перерыва - парень переходит в него.       Позик ( ͡° ͜ʖ ͡°). 11:22.       «Почему о том, что ты живёшь с Поповым в одном доме, я узнаю от одной белобрысой шалавы?!».       «Вот это называется лучший друг, да?».       «Никогда ни с кем не встречался, и бамц! съехался с парнем!».       «Ещё и мне ничего не рассказал, ДРУГ».        «Предатель, блять».       «Я его на парах, значит, прикрываю, жопу его непутёвую вытаскиваю из пизды, а он с Жоповым в одном доме развлекается!».       «Ты когда мне собирался об этом рассказать? Когда на свадьбу свидетелем приглашать бы пошёл?».       «Антон, блять, кого спрашиваю?».       «Нет, если ты не хочешь отвечать сейчас, то через полчаса тебе всё равно придётся это сделать. Потому что я еду к тебе. И я не один тут, знаешь ли, обманутый собственным !лучшим другом!».       11:27.       Антон ловит приличный ахуй, как только дочитывает до последнего сообщения, пришедшего семь минут назад. Они потеряли семь гребённых минут! Вот теперь то им с Арсением пиздец. Необратимый и могущественный. И от осознания всей своей оплошности становится стыдно. Жутко стыдно от того, что не поделился раньше, не рассказал в самом начале. Врал и не краснел лучшему другу на протяжение недели, бессовестно умалчивая, кажется, о самой главной части своей жизни. И как оправдываться сейчас - банально не знает. Нет, то, что его глупые отговорки Дима слушать не станет - даже не обсуждается, но что тогда говорить? Что не хотел этим делиться, хотел всё оставить в тайне? Но ведь Дима - друг! А друзьям, как и положено, всё рассказывают и не скрывают банальных вещей, произошедших с ними. Друзья же для этого и нужны, чтобы помочь и выслушать в трудный момент, перетянув уголочек одеяла, накрывшего приятеля, на себя, облегчив его бренные скитания в собственных мыслях и переживаниях хоть на чуть-чуть. Друзья поддерживают во всём, что бы то ни было, они не осудят. И Антон об этом знает. Всегда знал и никогда не думал, что встретится с противоположной версией друга в Позове, знал, но не подтверждал своих убеждений своими же действиями и решениями.       И в груди всё мерзко жжёт, когда в гостиной появляются три недовольных силуэта. Дима подозрительно их оглядывает, не скрывая всего своего отношения ко всей ситуации, Моцарт смеряят нечитаемым взглядом, задумчиво жуя губы, Матвиенко веселится - хмыкает, улыбается как-то двусмысленно, и спокойно расплывается лужицей в мягком кресле.       Стыдно, обидно, отвратительно, - всё, что крутится в голове омеги, пока они с Поповым встают напротив рассевшихся на большом диване ребят. Арсений, кажется, почти не переживает по этому поводу, лишь слегка хмурится, раскаянно бегая глазами от Валеры к Серёге и обратно. Антон покусывает нижнюю губу, теребя в руках края лёгкой футболки с глубоким вырезом, открывающим вид на словно точёные ключицы парня. Выдавливает извиняющуюся улыбку, надеясь на хоть какую-то пользу своей живой мимики(хотя, тут можно поспорить: не она ли его всегда выдавала в самый ответственный и волнительный момент?), и, переглядываясь с более уверенными голубыми глазами, понимает, что начинать будет не он:       - Ребят, извините, что мы сразу не рассказали, что наши предки сошлись, - альфа ёжится посильнее в кофту, - просто всё как-то быстро получилось, мы сами не ожидали, и...       - И просто, ну, наши родители, может, ещё разбегутся, понимаете? А мы не хотели раньше времени об этом всем рассказывать, - подхватывает Антон.       - Ну, хорошо, - пожимает плечами Матвиенко, совершенно спокойно смотря по сторонам, - вот и чудненько.       Антон мысленно ставит галочку возле имени бородатого, помечая, что обиженных на один меньше. Хотя по лицу хача мало, что можно прочитать. Вроде улыбается, сам по себе расслаблен, но при этом брови у него густые, тёмные, скрывающие в таком состоянии, кажется, пол лица, намекают на совсем противоположные эмоции - недовольство, хмурость и проявление чистейшего негатива в сторону всей ситуации. И, нет, это не пугает, но точно заставляет задуматься: а что скрывается за этой густой копной волос? Милый ангелочек или испорченный демонёнок, а, может, и сам дьявол?       - Всё, всё? Все всё выяснили? - оглядывает их Матвиеныч, активно жестикулируя руками.       Антон тупит олений взгляд в горящие каким-то непонятным блеском карие глаза и с сомнением осознаёт, что ни один из предложенных вариантов. Здесь явно смесь погремучее.       - Ну, мир, дружба, жвачка? - походу, не один он на косичку смотрит так, что парень продолжает свою мысль, задорно хлопая в ладоши.       Выдыхают, кажется, все, по крайней мере Арсений, стоящий по правую руку от него - точно. Усмехаются как-то наигранно весело, неуютно переглядываясь. Голубые сверкают чем-то вроде смирения и принятия, так и говорящего, мол «чудака уже не изменить, не пытайся», пока зелёные с явным недоверием стараются перенять то самое «принятие», заставив своего хозяина сложить руки на груди в защитном жесте.       - Господи, я предлагаю просто закрыть эту тему и жить дальше, - добродушно ухмыляется Серёжа, откидывая декоративную подушку, что сжимал всё это время в руках, в Моцарта, - давайте, может, в клуб сегодня зарулим? Диме там понравилось, - подмигивает, заставляя очкарика чуть смутиться.       - Хах, да, - поправляет очки за толстую оправу, сконфуженно улыбаясь.       Антон ставит ещё одну пометку в своём выдуманном планере: «узнать, когда этот заядлый ЗОЖник успел пристроиться в компанию местных тусовщиков». Чтобы Димка да ещё и по своему - а это главное! - желанию пошёл в клуб, да ещё и с какой компанией! Антон отвечает, снег пойдёт, если это когда-нибудь повторится, даже если это «когда-нибудь» случится летом в самый разгар жары - июле.       Нет, против клуба и шумных посиделок он ничего против не имеет и сам бы согласился, будь у него и желание, и возможность, но сейчас - нет ни одного, ни другого. Ведь рядом всё ещё хрипящий горлом да шмыгающий носом Попов, которого отпускать в таком состоянии вообще никуда нельзя. Ему только дай разрешение - одни пятки будут сверкать, пока он в следующую же секунду сорвётся в «голубую лагуну».       И, кажется, ему стоит больших усилий сейчас стоять и выдерживать строгий, но одновременно такой заботливый взгляд омеги, согласно поджимая губы.       - Нет, сегодня точно нет. У Арсения... у него температура.       - Серьёзно, что ль? А чё ты тогда на ногах стоишь? Иди отдыхай, - мягко улыбается Матвиенко.       - Да, действительно, иди отдыхай, - спохватывается омега, вторя только что сказанным словам альфы.       Арсений жмёт плечами, оставаясь стоять на месте. Младший не препятствует, сразу же переключаясь на второй фронт его личных забот. И, как будто и не кажется он таким... волнующим? Неоднозначно всё как-то вышло, что парень и не знает, как из этого правильнее выкручиваться. Вроде и не нужно оправдываться в сотый раз, все ведь и так всё поняли и Антоновой вины, - смотря какой, конечно, - здесь нет, но и так просто оставить всю ситуацию на произвол судьбы - либо ужасно стыдно и гложуще, либо считывается мозгом, как фатальная ошибка, которую исправить уже не получится. Хотя, он уже сомневается, что сейчас всё ещё может это сделать.       Антон мнётся на месте, переводя взгляд на подозрительно щуришегося Моцарта, что и слова не сказал за всё время прибывания в доме Поповых, - а они здесь прилично - минут десять точно, - и выбирает, наверно, самый безобидный и, да чего уж греха таить, лучший вариант из всех возможных - начать сыпать извинениями.       Что? Что вы говорите? План - хуйня? Нет, вам кажется.       - Валер, ты прости, пожалуйста, что всё так вышло. Только ты ничего не подумай! Мы с Арсением теперь, ну, как, - оборачивается на озадаченного альфу, и рассеянно улыбается, крутя на языке тысячи разных слов. Кто они? Приятели, друзья, хорошие знакомые, второкурсник и выпускник университета, резко начавшие сближаться, или, может быть... как втюрившаяся омежка в красавчика альфача? - как брат и сестра! Только сводные, - торжественно воскликает, чуть ли не хлопая в ладоши. По лбу. И, желательно, себя.       - Хм, - приосанивается парень, - то есть я могу пригласить тебя на ужин, и твой брат не будет против? - кротко ухмыляется, не сводя цепкого взгляда с протестующе раскрывшиеся глазёнки друга, что едва ли не шипит на него за спиной радостно улыбающегося омеги.       - Да, конечно!       - Ты чё несёшь? - растерянно хмурится Попов, резко склоняясь ближе к Шастуну и понижая голос до громкого шёпота, - Тох, какой брат? Ты...       - Что такое? Ну, не мешай, - отмахивается Антон, увлечённый больше реакцией Моцарта, нежели Арсения, кажется, охуевши-удивлённо вскрикнувшего:       - Я мешаю тебе? - широко распахивая воспалённые глаза, тычет указательным пальцем в грудь, будто для подтверждения своих собственных догадок. Хочется протестующе замахать руками и загорланить, что «нет, дурак, я не то имел ввиду!», или хотя бы головой помотать из стороны в сторону и выдавить тихое «нет», да хоть что-то! Но младший лишь хлопает пушистыми светлыми ресницами, не в силах и двух слов связать в мгновенно опустевшей от мыслей голове. Арсений воспринимает их на свой счёт, не имея терпения ждать дольше пяти секунд, - прекрасно, хорошо, я больше не буду тебе мешать, извини! - взмахивает руками, любезно склонив голову набок. Глаза сверкают опасным блеском, за долю секунды превращаясь из кристально чистого озера в непроглядное для туристов море, потемневшее во время сильнейшего шторма. Завораживает. Смесью эмоций.       Попов буквально ураганом вылетает из резко затихшей гостиной, оставляя за собой лишь шлейф горечи собственного усилившегося запаха и сьедающей изнутри обидой старшего. Возможно, где-то здесь сквозит злостью, больше прикрывающей горькое для сердца альфы разочарование и больную кнопочку, на которую нажать Антону не составляет никакого труда - она сама срабатывает на его искрящийся детской наивностью голос.       - Вот честно, - роняет нервный смешок Антон, - только на минуту подумал, что человек нормальный, но, оказывается, нет.       Что на него вообще нашло? Нормально же общались все вместе, и вдруг, бамц! - казус. Он же чисто по-братски отмахнулся, попросил подождать, можно сказать, а этот козёл опять воспринял всё в штыки. И че он не так сказал?       - Жёстко ты с ним, - жалостливо кидает Моцарту Серж.       - Ему иногда полезно понервничать.       Каменное лицо Валеры настораживает. Он говорит это с такой лёгкостью, будто и правда проделывает подобные трюки на постоянной основе.       - Так, Антох, может, покажешь мне свою комнату, а? - заискивающе улыбается Позов, хватая рассеянного в последнее время друга за плечи. Видимо, больше не обижается. Либо хочет запереться в комнате и надавать лещей. Оба варианта пугают. Потому что, во-первых, Позов такое не прощает на раз два, а, во-вторых, лещи у него смачные, такие, что лоб ещё долго горит.       - Ну, комната, так комната, - жмёт плечами Антон, - ребят, вы тут как?       - Все нормально, не парься, мы здесь, как дома. Так что подождём, захочет - сам поднимется, - легко машет Матвиенко, наворачивая круги по комнате.       - Ну, если что, мы там, внизу.              - Класс! Тут ниче так!       - Да, мне тоже нравится. И дом, и дядя Серёжа, - разнеженно улыбается.       - А, это тот, с которым тётя Лена сошлась? Ну мне, с таким то дворцом, он бы тоже понравился.       Позов рассматривает всё. Переворачивает статуэтки, крутит-вертит картины, мягкость дивана проверяет и шершавость ковра. Антон по глазам видит - тот в восторге. Хотя че уж, сам таким же был, когда в первый раз увидел свои хоромы. По-другому их называть просто оскорбительно.       - Ну, я говорю про человека. Он очень добрый и заботливый. Мама бы кого угодно не выбрала.       Упирается плечиком в шкаф, мечтательно вздыхая. Дядя Серёжа и правда не «кто угодно». Антон заставал их пару раз скучными вечерами на веранде, смотрел, как те усаживаются на диванчике в обнимку, перекидывают через себя нежно розовый пледик и о чём-то тихо-тихо разговаривают, смотря на ночное звёздное небо. Антон не знает, о чём они говорят, не знает, что они чувствуют в этот момент, но у него внутри радость разливается за них. Ведь мама готовит завтрак, а дядя Серёжа моет посуду; ведь мама говорит, а дядя Серёжа её и слушает, и слышит; ведь мама тонет в проблемах семьи, а дядя Серёжа становится её свежим глотком воздуха, вытягивающим обратно, на сушу; ведь мама его чувствует, а дядя Серёжа чувствует в ответ; ведь они идеально друг другу подходят.       - Да ну, с твоим отцом это спорный вопрос, - не подумав, ляпает в запале Позов, моментально отвешивая себе оплеуху, - я, прости, я...       Весь настрой сбивается, а поплывшее лицо омеги возвращается обратно, принимая искажённую предыдущую маску. С его отцом это спорный вопрос, да, возможно, но блять! Их же нельзя сравнивать: папу и дядю Серёжу. Они совершенно разные. И отец ни капли не проигрывает Сергею. Он просто... потерявшийся. Брошенный посреди леса пёс, который лает на каждого ежа в страхе, что тот ему навредит, собьёт с верного пути обратно, домой, туда, где его любили и ласкали. Папе тяжело. Папе больно. Папе одиноко. Ведь у папы больше нет поддержки.       - Ну, знаешь ли, мой отец тоже не исчадье ада. Он просто запутался.       - А, прости, прости, я вообще не то хотел сказать! Просто... Слушай, ты определился, кого выберешь?       Резкий перевод темы делает своё дело - вводит в тупик, вышибая все предыдущие данные.       - Что значит выберу?       - В смысле - Попова или Моцарта? - брови удивлённо скачут вверх, - ну, я думаю, они оба на тебя запали.       Хищная ухмылка Димы и горящие пламенем щёки Антона - привычный дуэт, не разлучаемый с самого совершеннолетия.       - Ты не говори, пожалуйста, глупостей, никто на меня не западал.       Потому что никто на него не западал и выбирать просто не из кого. Только в голове всё равно настойчиво всплывают поджатые губы и нервный взгляд голубых, напоминающих самое настоящее небо. «А я думал, ты конкретно так на Антоху запал» посылается нахуй тут же.       - Так, ну всё же? Чисто теоретически, вот с кем бы ты пошёл на свидание? - перестраивает вопрос Позов, внимательно следя за реакцией омеги. И Антон действительно задумывается, улавливая настрой напротив.       Чисто теоретически, не более. Если бы его позвали на свидание и Моцарт, и Попов, он бы с кем, не раздумывая, пошёл? Прям не думая? Прям ни секунды не давая себе, чтобы найти истинно верный вариант? Но кому, сердцу или разуму? Если сердцу, беспокойно бьющемуся в грудной клетке за сотнями оков, не выпускающих наружу его чистые и благия намерения для всех и каждого, то... с Поповым. Антон бы без сомнений выбрал свидание с парнем из соседней комнаты. Отдал бы своё предпочтению альфе, что до сих пор является одной большой загадкой и проблемой номер один для омеги. Хотел бы выбрать его и разгадать окончательно, а не витать в догадках, где Арсений был настоящим собой, не скрывшимся за тысячью и одной побитой маской эгоистичного похуиста. Он бы взялся за руку Попова, чтобы в очередной раз ощутить тот самый удар током, тот самый щелчок внутри, тот самый вулкан из обострившихся органов чувств. Выбрал бы его, чтобы убедиться, что в следующий раз он тоже выберет его, и в послеследующий, и послепослеследующий, и всегда.       Но, если бы выбор делал разум, он бы сомневался. Колебался от одного к другому, явно перевешивая в сторону одной чаши весов. Чаши, которую никогда бы не выбрало сердце. Ведь сердце не думает, сердцу не важны обстоятельства, сердце само всё знает, потому что не смотрит по сторонам - оно смотрит на себя и в себя, никогда не позволяя себе врать. Разуму не важно, что оно чувствует, не важно, что оно думает, неважно, что оно считает по-настоящему нужным. Разум выбирает правильность, выбирает безопасность, выбирает предсказуемость. Выбирает то, от чего его самого коробить не будет, то, что его никогда и ни чем не заденет, не сделает больно. Разум выбирает Моцарта. Отбивается всеми силами от других, неправильных, неположенных факторов, влияющих на выбор слишком однозначно, переворачивающих всё с ног на голову в маленьком и шатком мирке, где безопасность - самое главное. Моцарт - безопасный. Моцарт - проверенный, понятный, предсказуемый. Моцарт - подходящий. Для разума всё очевидно с первых минут. Всегда.       Но сердце говорить не может, а разум умеет находить общий язык со всеми остальными враждебно настроенными против него органами. Разум умеет уговаривать самого себя, что так и должно быть, что он честен.       И Антон его покорно слушается, заглушая глухой стук в ушах своим же дрогнувшим голосом:       - Ну... Валера! Конечно Валера! Он же мне изначально нравится, ты же это знаешь.       Заглушает, но не знает, что точно так же делает кто-то за его дверью.