Фанат Моцарта

      Антон тупит глазами в полную тарелку с едой, которая - удивительно - ещё не успела остыть за то время, пока они все вместе усаживались за накрытый стол, «знакомясь» и улыбаясь, как в первый раз, и тупит головой. Всё смешивается в непонятную вязкую кашу, в которой неясно совершенно ничего, начиная с безобидного «Какого хера Попов здесь забыл» и заканчивая «С какого, опять же, хера они не знакомы». И если на первый вопрос Антон находит ответ спустя всего несколько минут, проведенных в компании дяди Серёжи, что готов выложить всю подноготную своего сына - того самого «Хорошенького мальчика» - прямо сейчас на стол, то на второй - не может. Хотя бы в силу сложившихся обстоятельств, которые мальчишку, с обнурежением новых фактов, вычеркивающих нахер спокойствие из его жизни, не устраивают всё больше. Чего только стоит одно лишь понимание того, что, согласившись на помощь альфы, а не мамы, он оказался бы точно на этом же месте, в этом же доме.       Поджарая картошечка с золотистой корочкой и наложенный салат с брюквой, которую мальчишка изначально не планировал добавлять в готовый рецепт, но на которую наткнулся на верхней полке холодильника и переобулся, не вызывают прежнего аппетита, что полчаса назад, за добавлением финальных штрихов в блюда и красивой сервировкой. Антон ковыряет нарезанные кусочки овощей вилкой, перебирая её в мокрой от вспыхнувшего тика нервоза ладони, и в который раз ловит себя на желание исчезнуть, провалится под землю на этом чертовом стуле, к которому его пригвоздило, лишь бы скрыться из-под прицела его глаз.       Арсений, словно намеренно усевшись напротив потерянного мальчишки, не сводит внимательных, пробирающихся в самую глубь голубых глаз. Ухмыляется дьяволом, наблюдая за малейшой его реакцией на слова Сергея и мамы, жуёт нарезанную в его тарелке мясную грудку, плавно орудуя вилкой с ножом, которым омега, не привыкший к такому уровню этикета дома, пользуется с затруднением, неловко откладывая тот поодаль от себя и оставляя одну вилку в руках, когда получалось откровенно скверно, на что альфа сразу же усмехается, подмечая такую мелочь, и отрезает кусочек мяса, наглядно демонстрируя (выпендриваясь), как надо. Антон тогда зыркнул на него зло, поджав губы, и Арсений, словно застыдившись, отвёл глаза в сторону, даруя студенту облегчённый выдох победы, и вернул тут же обратно, задрав уголок губ, мол, рано булки расслабил, малыш.       - Так ты, значит, на Ин.язе учишься? - любопытно интересуется Сергей, мечаясь взглядом от тарелки, в которой разрезает запеченную говядину таким же, как и у мальчишки ножом, только гораздо легче и ловче, к лицу Антона. Мальчишка заторможенно переводит взгляд от наглой морды Арсения к дяде Серёже, отвлекаясь от мыслей.       - Да, на втором курсе, - спокойно, не взирая на непонятное волнение внутри, отзывается он. Говорить, когда на тебя смотрят аж две пары внимательных голубых глаз, непривычно, оттого и жутко волнительно, ведь к такому вниманию к себе мальчишка не привык.       - А мой оболтус четвёртый курс заканчивает, - переметая стрелки на молчащего весь ужин сына, хмыкает весело Сергей. - Экономический. Значит, вы в одном университете? И что, не встречались? - удивлённо вскидывая густые брови вверх, догадываясь за несколько секунд, откуда корни растут, он откидывается на спинку стула, и для полноты картины «Типичного бати» не хватает разве что сложенных на выпяченное пузо ладоней. Антон медленно переводит на Арсения язвительный взгляд, словно растягивая паузу на подольше, чтобы сделать её в конец неловкой для парня, и искренне готовится наслаждаться театром одного актёра, с какого то помидора решившего, что знать не знает, кто такой Антон Шастун со второго курса педагогического. «Сам впутал нас в это, сам, значит, и выгораживай - я врать не собираюсь», - твёрдо проговаривает у себя в голове мальчишка, мстительно задирая уголки губ.       - Пап, университет большой, мы в разных корпусах учимся, - видимо, реально считывая очевидный посыл загоревшихся глаз мальчишки, отзывается Попов-младший, окидывая наигранно-скучающим взглядом отца, будто и не переживая за свой бессовестный блеф. - Если бы я раньше увидел такого очаровательного омегу, то обязательно бы его запомнил, - и больше на альфу не смотрит, возвращая всё своё внимание хитрых глаз мальчишке.       Антон краснеет, чувствуя, как резко запекло бледные щёки в районе скул, и сцепляет зубы, упрямо не уводя своего взора от тяжёлого Арсеньевского. Он так просто не сдастся. Даже если сгорит от пожара на горящем месте предательства - на своем лице.       - О, притормози, сынок, - огребёшь, - смеясь, выразительно протягивает Сергей, намекая на сидящую рядом с Антоном Лену, что упёрла подбородок в ладони, отложив еду на второй план, ведь первый - дети, куда интереснее.       - Не наезжай на человека, - тихо смеётся она в ответ, окинув босса мягко строгим взглядом, Сергей усмехается, поняв, что эта игра будет не в его пользу, и возращается к салату. За столом образуется тишина.       Антон еле слышно выдыхает. Кажется, вопросы на сегодня закончились. Но нервозность никуда не ушла. И Антон догадывается, что дело даже не в Попове, что не сводит с него немигающих синих глаз весь вечер, словно пытается взять измором, до дыр засмотрев его, только когда, вынув айфон из кармана брюк на втором «Дзинь», видит в шторке уведомлений одно отвратительное: <Tab>Готовься завтра встречать гостей, принцесса ))       И в этот же момент хочет заскулить, скрутившись в креветку, спрятавшись под стол. Хочет и дальше позволять себе наивно верить, что, если она его не увидит, не заметит выглядывающей макушки из-под столешницы и пушистых тапочек, то скроется прочь, глубоко обидевшись, что Антон не встретил её с распростёртыми объятиями, и не явится ни через день, ни через неделю, ни через месяц. Больше никогда.       Но она так не поступит - она верна ему как никто другой. Она не отступит, она не сдастся, пока не добьётся своего - Антовой боли. Она - настоящая садистка, любящая доставлять омегам жуткую боль. И об этом не беспокоится, не боится кармы с Верха, не боится, что её покарает судьба-матушка. Она ни-че-го не боится. Ведь она работает на саму природу-матушку. Течка никогда Антону не нравилась и сегодняшний день не исключение. Она проситтребует слишком много его внимания, времени, болезненных стонов и завываний в подушку от нестерпимой боли в самом низу живота. Она проситтребует большого запаса сил, которые не позволяет тратить на что-то - учёбу, домашку, нормальное существование - что не «плюшки», привезённые с ней на все три дня гостевания у омеги. Она просит познакомить её с хорошим - сильным-широплечим-большехуевым-ебакой - альфой, что обеспечить Антон ей не может и не хочет, и расстраивается, получая отказ, начиная отчаянно топать ножками по полу, который в мальчишке даёт трещину. А теперь, являясь с чемоданами боли-таблеток-сиропов-прокладок, она может заподозрить его во вранье. И будет абсолютно права. Ведь поблизости несколько зрелых альф.       - Арсений, а ты не мог бы Антона все эти дни в институт повозить? - нежно окликая альфу по имени, спрашивает мама, и Антон резко выплывает из отчаянных мыслей о побеге на окраину мира, распахивая глаза и переводя умоляющий-отказаться-от-идиотской-идеи-раньше-чем-она-воплатится-в-жизнь взгляд на Попова. Тот заинтересованно выгибает бровь. - А то автобусов здесь нет, на такси не наездишься, и потом... Такие таксисты бывают, что и в машину не сядешь, - морщаясь, продолжает говорить Лена, перебирая в пальцах столовую салфетку.       Антон не знает, чего Попов ждёт, пока делает паузу, медля с ответом, но глаз не отводит и, кажется, напрасно, потому что эффект получает совсем не тот, которого добивался. Арсений расплывается в самой милой улыбке из своего арсенала улыбок, а не ухмылок, и, игнорируя пинок мягкого тапочка по коленке, с нежностью в голосе отвечает:       - Тёть Лен, конечно. Можете полностью на меня положиться, - заверяет он её, разве что не положив руку на сердце, и Антон больше не жалеет силы, вдаривая по твёрдой коленной чашечке самой пяткой. Какого черта он соглашается?.. Так хочет поймать лишний момент, чтобы поиздеваться? Так вот он, бери - не хочу, зачем так усложнять?       - Ты ж мой мальчик... - с теплотой шепчет Лена, одними глазами обласкивая расплывшуюся довольным котом морду Попова. Антон забывает донести вилку с наколотым помидором черри до распахнутых в удивлении губ.       - Твой мальчик?.. - кривясь, переспрашивает мальчишка, с претензией поворачиваясь к растаявшей от козла напротив Антона маме. Да они все сговорились! Как можно смотреть на это и видеть крылышки ангелочка за его спиной, но не замечать ебучих дьявольских рогов в густой шевелюре? Он их гипнотизирует, точно. - Вы уже так сдружились, да? - тише, чем до этого, язвит он, и отголоски жгучей ревности проскакивают в его голосе.       - Ну а что? - мягче улыбаясь, словно стараясь успокоить взбунтовавшегося омегу, спрашивает Лена и окидывает сына босса взглядом, но новым. Оценивающим. - Чудесный молодой человек, кстати, рекомендую, - выносит она вердикт, подмигивая сыну.       - М-м-м, - понятливо мычит мальчишка, растягивая плотно сжатые губы в саркастической улыбке, лишь бы преодолеть желание сморщится, и мастерски игнорирует нервный тик матери. - Чудесный... - протягивает, словно смакуя, и, не выдержав, кривит губы. Переводит взгляд на Попова, задерживаясь на таблете задумчивым взглядом, будто поддавшись влиянию матери и присмотревшись к «хорошей» кандидатуре, и всё равно кривится - это не Поповское прилагательное. Антон бы подобрал ему другое. Например... Отвратительный, эгоистичный, козелоподобный.       - Ну я бы с этим поспорил, - влезает в разговор дядя Серёжа, смеряя сына хмурым взглядом. - Будь с ним поосторожнее, никто не знает, что он выкинет, - понижает голос до мягкого шёпота и наклоняется чуть вперёд, доверительно заглядывая в зелёные глаза, что и так согласны с каждым его словом насчёт Попова-младшего. Кажется, Антон нашёл ещё одного прозревшего от красоты Хуесения.       - Не наговаривай на человека, - весело журит его мама, откровенно забавляясь с возникшей перепалки.       - Ой-ой-ой, - ёрничает Сергей, передразнивая мимику Елены, и активно машет руками, делая крест и указывая им на сына, когда та отворачивается за бокалом, словно и правда знает о всех чертях «чудесного» мальчика, и Антон болванчиком кивает, поддерживая каждый его жест. Он с Арсением - ни за что.       - Хоть кто-то в этой семье меня защищает, - наблюдая за всем творящимся за спиной женщины, протягивает Арсений, обращая на себя внимание - куда ещё больше? - и гордо выпрямляя спину. - Пап, имей ввиду, я в случае развода останусь с мачехой. Она ко мне относится более лояльно, чем ты, родной отец, - ухмыляется, упрекая мужчину, и самостоятельно затыкает себя сладкой булкой, пока Антон лупит во все глаза на стушевавшуюся после слов Арсения маму, не понимая... Не понимая, начинать ему радоваться или закатывать истерику о том, почему он, родной ребёнок, узнает о таком контексте её с боссом отношений от, какое удивление, Арсения. Сергей закатывает глаза, видимо, привыкший к выкидонам сына, а Лена неловко прокашливается.       - Арсюш, следи за языком, - кивает она ему спустя пару секунд молчания, глядя с лёгким укором. - Это у него такое чувство юмора, - улыбается она Антону, что недоверчиво усмехается, кривя губы в фальшивой улыбке. То, что у Попова ужасное чувство юмора, Антон знал и до озвучивания этого факта мамой, и то, что этот козёл смотрит на него уверенными глазами, давя насмешливую ухмылку, Антон тоже знает, что значит. И это вводит его в смятение. Пугает, но не отталкивает. Просто...       Всё новое всегда охватывает тело противным холодком - страхом. Страхом, что не выйдет, не получится, раскрошится на мелкие кусочки и больше не склеится. Особенно после всего того, что случилось с мамой. Антон живой, Антон эмоциональный, Антон боится за маму и её хрупкое сердце. Ведь она не заслуживает такого отношения, которое проявляет к ней отец, и она это тоже понимает, убегает из дома, из абьюза. И делает правильно. Но что, если... Если Сергей окажется таким же, как и Андрей, и сделает только хуже?.. Антон переживаетбоится, что мама второго раза не выдержит. Закончит то, что начала, но не смогла завершить, лишь благодаря Сергею. Боится и позволяет страху мелкими мурашками охватывать его тело.       Антон мелко ёжится в своей тонкой хлопковой ткани рубашки, передергивая плечами. Об этом просто надо перестать думать. Мама не глупая, не слепая. Мама знает, что делает. Мама не позволит обтирать об себя руки. Не в случае с Сергеем. Мальчишка смотрит ещё раз на циферблат телефона, подмечает позднее время «20:37» и, виновато улыбнувшись взрослым, выходит из-за стола. Мама обеспокоенно ловит за запястье, и Антон отмахивается большим количеством домашнего задания. Она кивает, приняв за правду, но Антон точно знает, что она зайдёт проверить, всё ли хорошо, перед сном, и с закусанной до боли губой проходит мимо арки.       Просто. Перестать. Думать.

***

      Арсений подрывается вслед за ним, убеждая всех, - тёть Лену и отца - что объелся до отвала и ему срочно надо в комнату, где умирает компьютер и глючит котёнок, спасенный им сегодня на проезжей части, и... Бла-бла-бла. Взрослые переглядываются озадаченно, но молчат, выпуская и второго из-за стола, делая выводы по меньшей мере о том, что старший просто сошёл с ума, и Арсений спешно благодарит за ужин, подрываясь с места. Антон, словно заглючив, как тот самый котёнок, стоит к нему спиной у самой лестнице и не двигается, будто боится шагнуть и узнать, куда его приведёт эта дорога. Попов хмурится, не понимая причины сбоя в процессоре, и подходит ближе, одними лишь кончиками пальцев докасаясь до его напряжённой спины. И Антон отмирает, вздрагивая и переводя затуманенный взгляд зеленых на него, перезагружаясь, как по команде, а после, запустившиь до рабочего состояния, осознав, кто перед ним стоит, стряхивает чужие пальцы с себя, мило морща ровный носик. Арсений лишь больше убеждается в том, что ему здесь не рады - и не важно, что это его дом, - и поджимает губы, глуша желание жмакнуть по этому самому носику с родинкой на кончике. Он наверняка мягкий.       Антон смотрит со злостью и тоже поджимает губы, словно останавливает себя, запрещая говорить. На самом деле губы нервно подрагивают, ведь картинки стоящей матери на мосту из головы не уходят, и Антон прилагает усилия, чтобы утихомирить стук собственного сердца. Страшно. Но он умело скрывает страх за злостью, которая возникает в нём от одного взгляда на озадаченного альфу, из-за которого его кровеносная машина делает кульбиты, и кивает на лестницу, предлагая «пройтись». Арсений смотрит с сомнением, словно боится, что мальчишка его столкнёт с неё, но послушно спускается и тормозит сбоку от ступеней, ровно посередине между их комнатами. Антон не отстаёт и тут же встаёт напротив, складывая руки на груди, обнимая себя ими, лишь бы успокоить шалящие нервы.       - Что происходит? - тихо выдыхает он, на всякий случай оборачиваясь на проход и убеждаясь, что никто их разговор подслушать не сможет. - Как ты здесь очутился и откуда ты знаешь мою маму? - не контролируя скорость речи, тараторит, от нетерпения хмуря светлые брови. Арсений открыто забавляется с него, насмешливо задирая брови ко лбу, и упирается правой рукой в боковую часть ступени. Чуть склоняется, чтобы быть на уровне лица мальчишки.       - Я не знаю, заметил ли ты, - так же понижая голос до вкрадчивого шёпота, тянет он. - Но я здесь живу со своим отцом и твоей мамой. Они, походу, сошлись, - спокойно, даже скорее радостно добавляет Арсений, будто совсем не беспокоится о возможных последствиях их этого «сходства», а Антон мгновенно меняется в лице. Удивлённо лупит большими от неожиданности и испуга глазами на парня, приоткрывая уже не такие яркие после частого облизования губы, и сильнее сжимает свои же плечи, лишь бы не поддаваться панике, проскальзывающей мерзкими щупальцами по спине.       - Врёшь, - он старается придать голосу твёрдости, но лишь тихо пищит, всё стараясь высмотреть в глазах напротив насмешку, очередную глупую шутку. Несерьёзность слов. Но Арсений смеётся только с его вылупленных глазок и резко севшего голоса, безразлично пожимая плечами на выпад младшего.       - Не веришь - спроси у неё. Я их сегодня лично застукал в постели утром, - расплываясь в широкой улыбке, шепчет Попов ещё тише, чем до этого, намекая только на один возможный контекст застуканный картины, в которую мальчишка не верит. Не хочет верить. Парень врёт. Врётврётврёт. Арсений же всегда над ним издевается, любит смотреть, как он кипит от злости и краснеет перед толпой людей, вот и сейчас решил не упускать хорошего шанса полюбоваться сметённым с толку лицом омеги. - Мы теперь с тобой типа... Родственники, - тем временем продолжает говорить Арсений, ухмыляясь, пока, видимо, прогоняет возможные сюжеты их «Родственной» жизни. - Если наши предки поженятся, то я стану твоим сводным братом, - продолжает давить, задирая уголок губ в издевательской манере, и даже не знает, какого размера лезвием проезжается по нежной коже Антона.       - Нет, - твёрдо обрывает мальчишка его дальнейшие фантазии, впиваясь короткими ногтями до боли в скрытые тканью предплечья, лишь бы отогнать мерзкий ком в горле. - Только через мой труп.       - Я понимаю, - кивает Арсений, делая серьёзную морду, словно читая мысли или догадываясь о том, что тревожит мальчишку, и хочет помочь. - Ты в меня безумно влюблён, поэтому не хочешь, чтобы я становился твоим братом... - нет, всё же не знает.       - Попов! - всё ещё шёпотом шипит по слогам Антон, округляя и так огромные глаза до больших размеров, не боясь, что те выпадут из орбит, не понимая, откуда только в его голове появляются настолько безумные мысли (идеи для издевательств). - Что ты несёшь?.. Твоим самомнением можно пол города отапливать, ты понимаешь? - не останавливаясь, язвит, вываливая всё своё негодование от подобных «выводов», и задушенно хватает воздух сквозь распахнутые губы, почему-то чувствуя, как мешок с кровью внутри сделал «Бульк». Попов лишь весело задирает брови, наслаждаясь чужими, хотя бы такими - негативными - эмоциями, которые Антон при нём себе позволяет проявлять, и поддерживает кивком головы, мол, продолжай-продолжай, я слушаю. Но омега резко меняется в лице. - Кстати, - перескакивая на другую, не столь болезненную для себя тему, произносит он, заинтересованно вскидывая голову к верху, к Поповскому лицу. - Почему ты наврал, что не знаешь меня?       Арсений тут же теряет свою фирменную ухмылку, чуть хмурит брови и напряжённо вглядывается в его глаза, словно сомневаясь в том, можно ли ему доверять ту «Важную» информацию, которую выдаст.       - У предков и так сейчас много проблем, что их нашими тёрками грузить? - неопределённо отвечает он, как будто увиливая от прямого ответа, и слабо усмехается, заставляя Антона, смутившись, отвести глаза в пол. Здесь темно, ведь всё так же нет света, и всё, что он может рассмотреть - поблескивающий от падающих с лестницы лучей света пол. Антон не отрицает - это логично и, может, даже добродушно со стороны эгоиста-Попова беспокоится о «Предках», но с другой, более правдивой стороны, подыграть которой мальчишке не составило бы труда, он мог сказать, что они пересекаются в университете на перебежках в столовую и к автомату. Не общаются, не дружат, не, не дай бог, встречаются, а просто... Видят друг-друга в коридорах и знакомы чисто визуально, как и половина всего универа, - без имён, а не плести им прямую нитку вранья в отношениях с родителями, а особенно с мамой, с которой у омеги секретов нет. Которая в этом «Ангелочке» души на чаит, возвышая до статуса «Чудесного молодого человека». Которая советует его со всей серьёзностью рассмотреть, как потенциального партнёра. Которая...       Антон резко вскидывает голову, выраваясь из мыслительной цепочки, и упирается всё ещё слегка задумчивым, но посветлевшим от собственной догадки взглядом в не отрывающиеся от него ни на секунду вопросительные голубые.       - Я, кажется, понял... - тихо тянет он, объясняя свою резкость, и кривит губы в гордой улыбке. - Ты просто боишься, что мама узнает, как ты надо мной издеваешься... И свернёт тебе шею, - елейно, не соответствуя словам, что с удовольствием шепчет, улыбается, наслаждаясь тем, как Арсений плотно смыкает губы, бегая больше не смеющимися глазами по его лицу, и понимает, что да, чёрт возьми, попал в точку. - Точно! И от отца тебе тоже попадёт... А мама тебя вообще в бетон закатает, да? - Арсений не отвечает, молчит, и Антон впервые, кажется, чувствует такую сладость внутри от захлопнутого рта парня, что его натурально несёт - невиданными силами, конечно - продолжать-продолжать-продолжать говорить. - Хорошая идея! - щёлкает пальцами у чужого приплуснутого носа. - Пойду-ка я им всё расскажу!..       Мальчишка круто разворачивается на скользких пятках тапочек, собираясь стартануть с места прямо в этот момент, пока кровь возбуждённо бежит по венам и желание мести бурлит внутри, но не успевает. Сильные руки резво, транслируя всю отличность реакции хозяина, обхватывают точно поперёк тонкой талии, зажатой теперь не только ремнём, и возвращают, как тряпочную куклу, на прежнее, но видоизменённое место - носом к носу Попова, что горячим дыханием обжигает нежную кожу щёк, оказываясь в непозволительной близости от его распахнутых на выдохе губ.       - Никуда ты не пойдёшь, - протестующе выдыхает он, еле слышно хрипя. Рука сжимается сильнее, и предательские мурашки, реагирующие на властность чужого голоса, бегут по бёдрам.       - Отпусти меня... - рвано просит Антон, брыкаясь, но слабо, словно резко обессилив, пихает зажатыми между их телами ладонями в чужую часто вздымающуюся грудную клетку и наконец вскидывает потерянные зелёные вверх. Здесь всё ещё темно, но темноту синих глаз напротив мальчишка ощущает переносицей. - Иначе я... Я буду кричать!..       - Кричи, - легко шепчет Арсений.       - Ма..!       И Антон затыкается, потому что ему не дают продолжать говорить. Попов резко подаётся вперёд, накрывая его распахнутые в крике губы настойчивым поцелуем. Мальчишка даже не сразу понимает это, а потому смотрит перед собой широко раскрытыми глазами, а на губах ощущает тепло чужих губ. Арсений целует его грубо, прихватывая то верхнюю, то нижнюю губу, перемещает одну ладонь на острые лопатки, а другой, оставленной на талии, давит на поясницу, заставляя прогибаться и подаваться навстречу, отвечать. И тогда до Антона доходит, что происходит.       Перед глазами зажмуренные веки Попова, в голове белый шум, сквозь который задушенно пробирается громкий крик о том, что не так он должен был потратить свой единственный первый поцелуй по-взрослому, а губы неумело, совсем слабо и неуверенно поддаются грубым ласкам чужих, не реагируя на вспышки красной лампочки в голове. Арсений, чувствуя ответ, отрывается так же резко, как и присосался, распахивая потемневшие глаза, и Антон делает первый рваный вдох за последние несколько секунд.       Он целовался.       Он целовал Попова. Сам.       Щёки начинают гореть невыносимо сильно, а язык заплетаться, не в силах сплести и пары оправдательных слов, которых в голове больше нет, - Арсений все выбил одним лишь поцелуем.       - Пожалуешься маме, я скажу, что это ты за мной бегаешь, - тяжёло дыша, хрипло выдыхает альфа. - Ещё и в гостиницу меня привёл сам, ловушку мне устроил... - Антон растерянно хлопает дрожащими ресницами, пока Арсений мечется взглядом от его глаз к блестящим от слюны и помады губам, словно боясь рискнуть во второй раз, и совсем беспомощно шелестит последними:       - Но это же не правда...       - А ты докажи, - нахально ухмыляется Арсений, обжигая верхнюю губу горячим дыханием. - Мне показалось, или ты целоваться не умеешь? Это, случайно, не твой первый поцелуй был? - хитро улыбается он, фиксируя хитрый взгляд синих на его зеленющих смятённых глазах. Попадая в самую цель.       - Да пошёл ты... - смущаясь, отвечает омега и совсем слабо стукает сжатыми пальчиками в кулаки по крепкой груди альфы, предпринимая попытку оттолкнуть от себя самоуверенного парня. Арсений бежит пальцами по пояснице, властно, словно имея на то право, удерживая на месте, и мальчишка роняет рваный вдох. Чужие руки на ямочках Венеры впервые ощущаются так правильно.       - Ты просто... - оправдывается он, чувствуя непонятное желание доказать обратное, но... Как же это глупо. Глупо пытаться взять себя в руки, когда находишься в чужих. - Застал меня врасплох!       - А-а-а, - понятливо хрипит Попов, расплываясь в дьявольской улыбке, и склоняется ближе, губами к губам. - То есть следующий поцелуй будет...       - Попов! - шипит, скаля омежьи клычки, Антон, выраваясь из хватки резко забывшего парня о том, что они, чёрт возьми, враги, а не герои-любовники американской подростковой драмы. - Никакого следующего раза не будет, ты понял? Я никогда... Никогда сам тебя не поцелую! - его голос дрожит, но он договаривает, смотрит чётко в глаза и видит ебучую серьёзность, а не плотоядную усмешку, которая поставила бы на место каждый жест, каждое слово, каждое действие Попова. Но у Арсения в глазах серьёзность. У Арсения на губах грустная ухмылка. Арсений был готов к такому.       И Антон теряется, пугается. Чувствует, как быстро машина в груди разогналась, боится, что та сейчас начнёт финты крутить, скрипя колесами об асфальт, и сбегает. Прячет глаза в пол и позорно сбегает в свою комнату, за дверь, за стену, через которые Арсений не почувствует, не услышит скрипа летней резины об асфальт. Потому что Антон сам впервые его слышит. Позволяет себе слышать.       Он киношно скатывается вниз по захлопнутой с глухим стуком двери и подтягивает колени к груди, вздымающейся так часто, так громко, что пульсация чувствуется на той самой Венерной ямочке, к которой несколько секунд назад прикасался он. Антон медленно тянет подрагивающие пальцы к горящим от грубых, резких прикосновений губам, совсем легонько дотрагивается до них, словно впервые касаясь нежной кожицы губ. Губ, которые несколько минут назад целовал Попов.       Антон резко одёргивает руку, агрессивно отряхивая её, будто стараясь избавиться от его вкуса, и обречённо стонет - не получается. Перед глазами лицо Попова, на губах вкус Поповских губ, внутри, на чувствительных рецепторах, запах Попова.       - Кажется, я сошёл с ума... - шепчет и роняет подозрительно лёгкую голову на коленки, прячась от комнаты, от мыслей, от Попова, от всего мира в тонкой ткани брюк. Он так не может. Он с таким не справляется. Арсений - враг номер один, Арсений - тот, кто портил жаркие летние дни, забавляясь и играясь, как с дешёвой игрушкой, Арсений - подлец. От Арсения не должна в животе зарождаться жизнь - пресловутые бабочки. От Арсения не должна машина внутри нарушать правила ПДД. От Арсения не должны чесаться зацелованные губы. Но Арсений - наглец. Арсений всё постоянно портит, идёт на пролом, не заботясь о чужих чувствах. Арсений - ебучий эгоист.       - Я так хотел, чтобы мой первый поцелуй был с Валерой, а не с ним... - всхлипывая красным носом, обречённо шебуршит куда-то в колени и чувствует, как самому себе не верит. Больше не верит.       Хотел, очень хотел. Представлял, как это будет, где он случится, через сколько после знакомства и будет ли сам Антон к нему готов. Хотел до сворачивающегося волнением комка в животе. Очень. Сильно. Хотел.       ...Пока не столкнулся в один день с Поповым у входа в Санкт-Петербургскую филармонию.

***

      - Если честно... Я сама не знаю, как назвать наши отношения, - тихо, с легкой хрипотцой от усталости в голосе говорит Лена, запуская ладонь в мягкие волосы сына и задумчиво их перебирая, разделяя мокрые прядки на мелкие волнушки. Антон лежит на её коленях, лицом к двери, и макушкой почти упирается в живот, когда ластится к протянутой к голове руке. Она пришла совсем недавно, буквально пару минут назад, оторвав Антона от бессмысленного залипания в стену, и подверглась бесконечному количеству беспокойных вопросов мальчишки, у которого сердце, кажется, начало успокаиваться только сейчас, в её руках и на её коленях. - Всё так быстро случилось... - оправдываясь, слабо усмехается Лена, уперев уставшую за рабочий день голову в подставленную ладонь. - Ты меня осуждаешь, да? - рука в волосах замирает, и Антон закусывает губу, сдерживая порыв вскрикнуть. Нет, нет, ни в коем случае! Разве он может осуждать её за то, что она... Ничего не сделала? Она просто... Встретила своё счастье. Возможно, и любовь всей своей жизни.       - Нет, мам, я тебя не осуждаю, - так же тихо выдыхает он, нарушая молчание. - Особенно после всего того, что произошло. Знаешь, что? - оборачивается лицом к маме, не меняя своего положения, и та вопросительно выгибает бровь, всё ещё с опаской наблюдая за реакцией. - Каждый имеет право на своё личное счастье, а особенно ты, - вкрадчиво, чтобы убрать каждую мелкую крошку сомнения в его принятии нового расклада, шепчет Антон, растягивая покусанные губы в улыбке.       Каждый.       - Спасибо, что ты меня понимаешь, - нежно улыбается Лена, возобновляя ласковые поглаживания кожи головы, и мальчишка довольно мурчит, укладываясь обратно. - Как так быстро ты повзрослел, сын? - Антон тихо смеётся каждый раз, когда слышит этот наигранно удивлённый голос мамы, и чувсвует, как тепло разливается внутри. Ведь он всё ещё ощущает себя малюткой в её руках. - Сергея, конечно, с трудом можно назвать личным счастьем, но... - вдруг тянет Шастун-старшая, коротким смешком намекая на чудовищный характер альфы. - Вообще-то, он не плохой, - вдруг тихо, смущённо улыбается она, руша все свои претензии в его сторону, и Антон даже оглядывается, не веря, что мамин голос может звучать так. Как?.. Мечтательно. Влюблённо.       - Ма-ам? - Лена тихо угукает, не отрываясь от любимых кудрей. - А тебе дядя Серёжа прям сильно нравится? - мальчишка стреляет плутовым взглядом в чуть смущённое лицо омеги, приподнимая бровки, и Лена на секунду переводит взгляд на его светящиеся лицо.       - Почему? - бархатисто смеётся она.       - Ну, потому, что, когда ты говоришь о нём, улыбаешься, - заметливо поясняет Антон, лукаво задирая уголок губ. Кажется, они поменялись ролями.       - Да, улыбаюсь, наверное... - тихо, задумчиво соглашается Лена, и улетает на пару мгновений куда-то в свои мысли, вылетая лишь тогда, когда мальчишка уже снова лежит на её коленях, подложив соединённые ладошки под голову. - Может, это у меня нервное? - запоздало отвечает она, чуть выгибая тонкую бровь. Антон закатывает глаза на отмазку вроде взрослой женщины.       - Мам...       - М?       - Я очень хочу, чтобы ты была счастлива.       - Я счастлива, - не задумываясь ни на секунду, уверенно шепчет Лена, покрываясь лёгким румянцем. В её мыслях он, в её комнате он, в её жизни он. И она счастлива. - Когда ты рядом со мной, я счастлива. И больше ничего мне в мире не надо... - Антон улыбается, глаза прикрывает, поддаваясь желанию опустить тяжёлые веки, и гонит мысли о Попове прочь.       Об Арсении думать было запрещено на этапе производственных настроек, которые удачно стёрли данные шестилетней давности из галереи воспоминаний, но так же удачно вернули их на место, стоило только один раз не так посмотреть на Арсения.       Но Антон ломает настройки к чёрту. Он о нём думает.       Он его губы на своих вспоминает, когда дотрагивается подушечками пальцев до мелких ранок, которые не сам себе нанёс, пока думал о нём, на губах. Он его близкое-близкое лицо у своего видит, когда глаза закрывает. Он дыхание сбитое, хриплое над ухом слышит и шарахается в постели, подскакивая, но никого возле себя не находит, кроме темных теней дерева у окна. Он руки сильные, властные на ямочках Венеры и пояснице ощущает, когда кутается по уши в одеяло, сворачиваясь в комочек, словно стараясь почувствовать их вновь на тех самых чувствительных местах. Он думает, вспоминает, представляет, анализирует. И приходит к единственному верному выводу, который не переубеждают ни руки, ни глаза, затемнённые дымкой вожделения, ни губы, жадно целовавшие его. Арсений с ним играется, как с ненужной страшной куклой из советского детства матери. Вновь играется.       Развлекается, пока экспериментирует с тональностью голоса и наклоном головы при неожиданном, подлом поцелуе, который так нахально украл и не извинился. Играет как тогда, когда фотографией шантажировал, заверял, что срок «рабства» уменьшит, но уменьшил только надежду на то, что такие, как Попов, меняются, в тот же день всё слив. И Антон гонит прочь мысль о том, что тогда Арсений, если верить его же словам и глазам, не игрался.       Арсений не мог целовать его потому, что хотел. Арсений не такой. Арсений над ним издевается, издевался и будет издеваться и дальше, если Антон позволит ещё хоть раз себя провести вокруг пальца. Если вытеснит Моцарта из головы.

***

      Летняя шина колёс приятно шелестит о разбросанные по дороге золотые листья, тормозя большую черную коробку у самого входа на территорию университета. Через этот проулок редко кто-то ходит, чаще всего из-за ненадобности такого прохода, который не ведёт ни к остановке, ни к другому корпусу, поэтому Антон почти не переживает, когда оглядывает через окна машины большое учебное здание. На часах восемь утра с помехой, и солнце плавно, не торопясь, встаёт, подсвечивая золотистую красоту ещё и своими ласковыми лучиками, которых так не хватало после вчерашнего шторма с ливнем. Теперь там сказка, а не улица, и мальчишка не отказался бы по ней прогуляться, а не жадно смотреть через окно, жалея, что не уговорил маму на отказ от помощи Арсения.       - Хорошо, что здесь остановился, - тем не менее благодарно выдыхает он, отстёгивая ремень безопасности и на всякий случай ещё раз осматривая двор. Никого. - Не хочу, чтобы нас видели вместе, - зачем-то поясняет вслух, объясняя свою положительную реакцию остановки раньше времени. Арсений на эту реплику никак не реагирует, будто намерено игнорируя её, как и Антон их вчерашний «Казус», и всматривается в зеркало заднего вида, стараясь разглядеть в нём хоть что-то и поправить тёмно синий галстук, затянутый на нём так, словно Арсений придушить себя таким образом пытался, а не солидности добавить.       Он сегодня в принципе выглядит непривычно и в какой-то степени странно. В своём строгом костюме двойке, о наличие которого в шкафу «пубертатного подростка» Антон бы поспорил, галстуке и, это всё ещё «пубертатный переростыш», кроссовках. Антон не слепой и не импотент, поэтому строгость костюма воспринимает неоднозначно - косит глаза на облепленные пиджаком руки всю дорогу, залипает, за собой того не замечая, на венистые большие - огромные - ладони на руле, подставляя на место последнего свою талию, и молча краснеет, когда натыкается на встречный оценивающий взгляд голубых глаз, что скользят и по ногам в брючных шортах до колена, и по открым, благодаря расстёгнутой на несколько пуговиц рубашке, ключицам.       - И кто только придумал эту удавку, - тихо рычит Арсений, оттягивая «удавку» ниже, под воротник белоснежной притальной рубашки. Антон, не сдерживаясь, смеётся тихо, наблюдая за мучениями Брюса Всемогущего.       - Тот же садист, что и каблуки, - Арсений невзначай кидает взгляд на соседний коврик и только, замечая начищенные найки, что вытесняют из образа каблуки, усмехается. Антон, проследив за реакцией, вскидывает подбородок, мол, «А я про что тебе говорил?», и подхватывает рюкзак с коленей, потянувшись к спасительной от духоты ручке. Окна у Попова закрыты, и запахи цитрусовых из ароматизатора и горького шоколада от самого Попова успели приестся до подступающего к горлу кома.       - Позвони, когда тебя нужно будет забрать, - не отвлекаясь от поправки своей петли, кидает Арсений, видимо, замечая, что тушка студента намеревается бежать. Антон удивлённо оборачивается.       - Зачем? - Арсений аж поворачивается, кажется, впервые за сегодня прямо, не исподтишка, смотря на него, но при этом делая это так, что хочется попросить больше на Антона не смотреть вообще. Никогда. - Я на такси доеду, - под натиском твёрдого взгляда, оглашает мальчишка, и Арсений расплывается в понятливой ухмылке, беззвучно протягивая «А-а-а».       - Ты на такси, а я потом перед тётей Леной глазами хлопать? Нет уж, так не пойдёт, - он качает головой и, поджимая губы в сарказмной улыбке, отворачивается к боковому стеклу. Антон возмущённо раскрывает рот, собираясь опрокинуть на Попова целый тазик претензий по поводу «Ты просто эгоист!», но так и не находит нужных слов, чтобы выразить всю степень своего непонимания, смыкая губы воедино. Хочется разложить "Аналитику" по полочкам, почему он может не приезжать и не беспокоиться о том, что Антон его нагло сдаст, растрепав о халатности «Отличного молодого человека», но слова в горле застревают, не разрешая произнести даже любимое «Ты больной!». - Не позвонишь, я сам приеду и заберу тебя на глазах у всех. Так что, выбирай, - строго чеканит Арсений, надавив, в который раз, на нужную точку, и в который раз, черт возьми, попав в неё. Антон возмущённо, даже скорее удивлённо ахает, откидываясь на спинку сиденья, и недовольно складывает руки на груди в попытке скрыть открытую часть тела от холодных глаз Попова.       - Такое ощущение, что ты оставил мне выбор, - бурчит он с сарказмом. - Ты просто не выносим, - и измученно стонет в ладони, понимая, что Арсений не шутит. Ни капли. На полном серьёзе возьмёт и приедет к главным воротам университета, опозорив перед всем, всем, коллективом и учащихся, и преподавателей, которые языки за зубами держать не станут, - змеям то не характерно - растрепав в каждый уголок о новой сплетни под кодовым названием. Например... «Кража влюблённой в музыканта нищенки».       - Стараюсь, - любезно улыбается Арсений.       - Хорошо, я тебе позвоню, - быстро, не давая себе передумать, отзывается омега, неожиданно бодро вскидывая голову. - Но у меня одно условие! - вытягивает указательный палец, неосознанно демонстрируя количество удивлённо вскинутым бровям, и подскакивает в кресле, усаживаясь боком. Так, чтобы Попову в его глазища смотреть. - Ты никому не расскажешь, что мы с тобой вместе живём, - Арсений мгновенно меняется в лице, стирая всякий намёк на удивление, и смеряет его нечитаемым взглядом, заглядывая в самую зелень возбуждённых малахитов. Но молчит. И, кажется, отвечать не собирается, раз губы плотнее смыкает. Антон закатывает глаза. И, не понимая, с каких пор он подражает повадкам Попова, быстро выдыхает:       - Иначе, я всё расскажу маме про тебя! - и срабатывает. Попов удивлённо ухмыляется, слабо качая головой, и хрипло, пробираясь шёпотом в самую черепушку, шепчет:       - Это шантаж, детка, - подаётся вперёд, совсем чуть-чуть, приближаясь на жалкие пару сантиметров к лицу мальчишки, и не спускает сверлящий глаз, наблюдая через чур внимательно за дёрнувшейся нижней губой омеги, что тут же её поджимает, стараясь скрыть пробежавшую по шее дрожь, и медленно сглатывает, не отрывая распахнутых глаз в ответ. Арсений давит, и Антон, словно замороженный, не двигается, замирает под его взглядом и... Боже... Глаза быстро отводит, вздрагивая, выбираясь из оцепенения, и ладони на живот перемещает, надавливая, пока упорно старается скрыть льющийся по щекам румянец.       - У меня просто очень хороший учитель, - задушенно выдыхает он, растягиваясь в неестественно милой улыбке, и плавно отъезжает по кожаному сиденью назад, к дверце, в которую и так уже вовсю вжимается лопатками, стараясь скрыться, уйти из-под метнувшегося к рукам взгляда. Низ живота стягивает, сводит новым спазмом, и Антон со всей силой закусывает нижнюю губу, лишь бы не вскрикнуть от боли, пронизывающей до самых кончиков пальцев.       - Другой бы гордился, что живёт с таким шикарным парнем, как я, а ты... - Арсений отворачивается, спускает настороженный взгляд с одновременно бледнеющегося и краснеющего в лице студента и поджимает губы, разочаровано качая головой на свои же выводы. Антон тихо, насколько может, пока прижимает дрожащие ладони к скрытому рабушкой животу, выдыхает, прикрывая глаза. Сейчас пройдёт... - У тебя точно проблемы со зрением, - тише, грубее озвучивает свое «врачебное» заключение Арсений, нарушая повисшую тишину, в которой мальчишке находится сложнее, чем в гомане студентов.       - А у тебя с головой, - огрызается, не оставаясь в долгу, Антон и тащит из-под спины портфель, укладывая тот на пульсирующее место, придавливая тяжестью, и, не кинув на альфу и последнего взгляда, нашаривает трясущимися пальцами ручку, открывая себе доступ к свежему воздуху, который тут же задушенно хватает распахнутыми в немом крике губами. Боль прорезает, грозясь скрустить его в три погибели на этом самом асфальте, на который он ступает ватными ногами, медленно, аккуратно выбираясь из салона, и Антон жмурится, не слыша брошенного напутствия Попова, и захлопает дверцу, ещё пару секунд держась за ту, лишь бы выстоять, не упасть.       И отпускает, отшагивает назад, когда машина трогается с места, и слепо нашаривает рукой позади себя бетонную стену, упираясь в неё, как в последнее, что оставит его на плаву. Прикрывает глаза, бесшумно шевелит губами, умоляя её уйти, отпустить его из своих ручек, оставить хотя бы на пару минут, пока он добежит до аптеки и купит обезболивающее, которое по глупости с собой не взял, посчитав, что, раз с утра всё обошлось слабым спазмом в низу живота и мокрым нижним бельём, то и последующий день пройдёт так же лайтово, как... Никогда больше.       Но она держит. И Антон жмурится до белых звёздочек перед глазами, сгибаясь пополам, пока сползает по стенке, тонкой рубашкой скрипя о неровности, и оседает на асфальте, сжимаясь в беспомощный комочек непрекращающейся боли, который сейчас хочет лишь закричать во всё горло и заползти на эту чёртову стену, лишь бы сбежать от рези, от неё.