Фанат Моцарта

      К предметам мебели, стенам, полу и всему, что хоть как-то - косвенно или напрямую - может коснуться рук, мальчишка старается лишний раз не притрагиваться, обходя угловой шкаф бочком и разглаживая складочки на покрывале дивана после каждого недолгосрочного прикосновения к нему. Находится в чужом доме не в роли друга хозяев или их детей (которых здесь может даже и не быть) максимально неловко, и Антон в который раз некомфортно ёжится в своей тонкой чёрной рубашке, оглядываясь по сторонам так, словно секундами ранее попал в комнату не через дубовую межкомнатную дверь, а небольшое пластиковое окно в стене напротив шкафа, в который, стесняясь и сомневаясь в том, что ему действительно можно в него заглядывать, Антон перекладывает вещи почти первой необходимости, занимая горизонтальные полочки слева и пару вешалок на штанге.       Циферблат телефона сообщает, что с его заезда во временное жилище прошло всего сорок с лишним минут и время возвращения мамы домой незаметно не подбежало, а лишь слегка придвинулась к обозначенной цифре «шесть», и Антон удручённо вздыхает, откидывая мобильник на подлокотник диванчика. Лохматит и так неуложенные волосы, что проскальзывают меж пальцев не привычным мягким одуванчиком, а смоченной в масле губкой, и сочувственно поджимает губы - придётся сегодня мыть, и, вспоминая слова из экскурсии по дому от Анны Николаевны, крутит головой в поисках названной душевой. В пределах комнаты второй двери мальчишка не обнаруживает, что весьма ожидаемо в связи с габаритами помещения, поэтому, неуверенно помявшись на пороге, он выходит в коридор.       Здесь темно, не смотря на раннее время для заката солнца, и свет попадает в отделенный уголок лишь благодаря лестнице, ведущей на первый этаж, где включен свет торшеров. Напротив дверь в комнату сына хозяина, а справа, как выясняет минутами позже Антон, - заветная уборная, совмещённая с санузлом.       - Окееей, - тихо протягивает он вслух, удовлетворённый результатом поисков, и прикрывает заветную дверь - он привык мыть голову вечером, перед сном, когда в пору завалится на кровать без задних ног и отключиться. И прогнозы ютубовских экспертов по волосам, твердящих, что подушка его обзаведётся плесенью, а шевелюра на голове превратится в лохмотья, не волнуют, когда на первом месте стоит собственный комфорт.       Брюки предательски сползают с талии, оправдывая недавние сетования Димки о его ужасном питании, в которое не входит три стандартных приёма пищи и перекус, а только жалкие пародии на перекусы в виде стаканчиков с чаем из кафешки и батончиками из автомата, и Антон потуже затягивает кожаный ремень, закатывая глаза. Надо лучше смотреть на числа в размерной сетке маркет-плейсов, - мысленно язвит он в ответ, и неожиданно для себя тормозит не у своей двери.       Мальчишка медленно озирается по сторонам, словно собирается совершить по меньшей мере ограбление ещё неизвестного помещения, и, не натыкаясь ни на одно заинтересованное в его персоне лицо, заносит сжатую в кулак ладошку к тёмному дереву, из которого сделаны дверь и наличники. Стучит костяшками по твёрдой поверхности, помятуя о правилах приличия в чужом доме и оставляя тихое эхо после удара, и запоздало думает о том, что в такое время ребёнок может ещё спать, досматривая сны тихого часа. Нервно закусывает губу - будить мальчишку не входило в его планы. Но за дверью раздаётся лишь звенящая тишина, и Антон, засомневавшись лишь на пару секунд, тихо жмёт на дверную ручку, приоткрывая себе доступ к чужому личному пространству. Была не была.       - Привет, - неуверенно тянет он и просовывает сначала одну макушку, но, убедившись, что здесь и впрямь никого нет, заходит целиком, тихонько прикрывая за собой дверь и позволяя себе рассмотреть коробку, в которую самостоятельно себя же и загнал. Высокие, покрашенные в белый стены, что у самого потолка превращаются в одну высокую ступеньку. Гладкий пол из тёмного дерева так же, как и в коридоре, отдаёт теплом в его ступни, обтянутые тонкой тканью носочков, и вывод о том, что полы утеплены наверняка везде - напрашивается сам. У самой дальней, находящейся напротив входа стены, выкрашенной в темно серый - что уже четко граничит с боковыми стенами - стоит огромная - реально огромная! - двуспальная кровать, на которой поместятся четыре не таких уж и маленьких Антона. По бокам от неё прикроватные тумбочки со светильниками и мелким барахлом, неубранным по своим местам. Над ними две большие яркие картины, висящие наперекосяк, видимо, специально, как будто как способ показать, что проживает здесь не мамин пай-мальчик, а самый настоящий бунтарь, воспитанный отцом (хотя, если вспомнить дядю Серёжу, можно сделать и обратные выводы).       - Наверное, он всё-таки подросток... - мямлит в пустоту Антон и наконец сдвигает себя с места, продвигаясь в центр попавшей под влияние скачущих гормонов пубертатника комнаты.       Слева от постели встроенные в стену раздвижные тёмные двери со стеклянными вставками, плотно сомкнутые меж собой. Видимо, гардероб, или что там обычно у богатых детей в личных апартаментах?.. Справа большой компьютерный стол, подсвеченный яркой клавиатурой и мышкой, со стоящим на нём включённым монитором, превышающим размеры Антонова ноутбука в два, если не три, раза. Мальчишка, не задумываясь, шагает к нему, желая рассмотреть новую модель гарнитуры поближе, вживую, а не через картинку поцарапанного айфончика, опирается руками на спинку кресла и не сдерживает удивлённого вздоха.       - Да ладно... Он тоже в это играет? - экран мигает приветственной заставкой игры, прогружая персонажа, - Да у него маг семедесятого уровня! - присвистывает он, склоняясь над картинкой, и уверенно кивет головой: - Надо будет позвать его в квест, - и, отрывая глаза от качественной графики, возвращается к интерьеру.       По левую сторону от двери широкий, обтянутый бордовой кожей диван с чёрными кнопками в подлокотниках, смахивающий на диванчики в клубах. Над ним длинные полочки из того же тёмного дерева, на которых расставлены кубки и дипломы в деревянных рамках, стекло которых отзрекаливает напечатанный текст бумаг, не позволяя мальчишке увидеть хотя бы имя всё таки преуспевающего в этой жизни пацана. В углу большие колонки и гарнитура для устраивания шумных рейвов с друзьями, которые, видимо, ночами не дома сидят, а успешно слинивают в «хоромы» одноклассника.       - Ну-у... Ему семнадцать?.. - ещё больше теряясь в обстановке комнаты, предполагает Антон, хоть и знает, что ответа не получит, пока не явится сам хозяин... вот этого.       Дверь неожиданно распахивается, вселяя в мальчишку надежду на то, что именно сейчас Антон и раставит всю информацию по полочкам, познакомившись и освободив себя от лишних оков неловкости и нервозности в роскошных стенах дома Сергея, и дыхание замирает. Но входит не надуманный шальной подросток с прыщавым лицом и подскочившим тестостероном в крови, а низенькая рыжеволосая девушка с аккуратно сложенными вещами в стопочку в руках и бледным, сливающимся с цветом стены, лицом.       - Здравствуйте, - улыбается Антон, обращая на себя внимание неожидавшей увидеть здесь кого-то, кроме владельца комнаты, девушки, и неловко подступает ближе, делая пару шагов вперёд.       Она замирает на месте и поднимает опущенную макушку, сканирует взглядом, стараясь вытащить скорее всех скелетов из шкафа, чем просто рассмотреть, и, чему-то своему качнув головой, смеряет мальчишку надменным взглядом, таким, словно, работая в этом доме, она имеет больше прав, чем Антон, находясь в гостях.       - А ты что здесь делаешь? - грубо спрашивает девушка, не спуская глаз с замершего на месте и в лице Антона, и проходит к постели, плавно опуская на нее принесённое бельё.       - А я Антон - сын Елены, - слабо жмёт плечами Антон, смущённый неоднозначной реакцией девушки, - Мне сказали, что это комната сына хозяина. Вот, пришёл познакомиться...       - Я Ольга - горничная. Младшего хозяина здесь нет, и не стоит здесь быть в его отсутствие, - строго чеканит милая на вид, но жёсткая внутри девушка, коротко кивая головой на дверь, намекая, что оставаться ему здесь больше нельзя.       - Да, Вы правы. Извините, - тихо кидает Антон, неловко опуская глаза на кончики белых носочков и выходя из комнаты, как можно быстрее удаляясь из-под прицела недовольных глаз, что бесстыдно сверлят в нём дыру до самого хлопка двери, оповещающего о закрытии комнаты на щелчок замка. Как-то потерянно оглядывается по сторонам, не понимая, можно ли ему и дальше свободно перемещаться по чужому дому, но ответа так и не находит, впериваясь взглядом уже в свою дверь, пропускающую лучики солнца сквозь щелочку у пола. По коже пробегаются неприятные мурашки. Ольга явно была не рада, что границы, очерченные хозяевами, Антон не соизволил соблюсти, не спросив даже о простейших разрешениях и правилах на её месте работы, но мальчишка ведь и не должен был?..       - Анна Николаевна? - несмело подаёт голос Антон, привлекая внимание сосредоточенной на готовке женщины лёгким постукиванием костяшек по стенке арки, ведущей в просторную светлую кухню, состоящую из мраморного гарнитура - кучи шкафчиков, островка, который больше назовёшь «островом», и круглого стола со стульями, находящимися поодаль от зоны готовки, как бы деля пространство на две комнатки.       - Да, Антон? - тут же отзывается Анна, откладывая в сторону острый нож для мяса и оборачиваясь на его застывший в проходе силуэт, - Что-то случилось? - неуверенно предполагает, слегка склоняя голову к плечику, обтянутому выглаженной тканью блузки. Антон испуганно мотает головой.       - Нет-нет, всё хорошо! Просто... - мальчишка закусывает губу, оглядывая место, кипящее работой, и сам себя же одёргивает, вновь мотая головой, - Нет, ничего... Извините, что отвлёк, я пойду... - разворачивается, желая поскорее сбежать к себе в комнату и спрятаться от этого месива неловкости и позора, накрывающего голову, как одеяло, но женщина его тормозит.       - Всё хорошо, Антон, не стоит так волноваться, - мягко улыбается Анна Николаевна и опирается бёдрами о раковину позади себя, - Я так понимаю, Вы пришли помогать? - заискивающе приподнимает бровь, по-доброму усмехаясь на его залившееся румянцем лицо, не ожидавшее такого быстрого разоблачения всех его намерений, и кивает на место рядом с собой, - Я не откажусь от Вашей помощи, - поясняет она свой жест, - Но... Вы уверены, что это подходящий для готовки образ?..       Антон непонимающе хлопает ресницами и опускает вслед за женщиной взгляд на свою одежду, все ещё не понимая, что от него хотят, оглядывает притальную рубашку и прямые чёрные брюки, и, не обнаружив того, о чём пыталась ему сказать Анна Николаевна, поднимает его обратно на работницу.       - Ну, да?.. - скорее спрашивает, чем утверждает мальчишка, послушно двигаясь к указанному для него месту у островка. Анна Николаевна тихонько улыбается, передаёт ему чистый нож для овощей и отлучается на несколько минут, шебурша чем-то в верхних шкафчиках, а возвращается с сложенным в несколько раз фартуком.       - Вот, возьмите, - протягивает женщина красивую ткань Антону, который перенимает её, а, разворачивая и натыкаясь на милую мордашку рождественского пряника, тихонько смеётся, повторяя недавний жест работницы в его сторону.       - Вы же в курсе, что Рождество ещё нескоро? - уточняет Антон, но фартук послушно натягивает через голову, завязывая за талией привычный бантик, удерживающий ткань на положенном месте. Анна улыбается, ничуть не обижаясь на шкодливость мальчишки, и встаёт рядышком, передавая миску с помытыми овощами и прося нарезать небольшими кубиками. Антон понятливо кивает.       - А Вы в курсе, что готовить в таких красивых вещах без защиты - неуважение к дизайнеру? - мягко журит женщина в ответ, стуча ножом о деревянную доску для нарезки мяса, пока Антон только принимается за разрезание картошки пополам, пополам, а потом ещё раз пополам...       - Извините, конечно, Анна Николаевна, но я так привык - готовить в том, в чём подошёл к плите. По-моему, это удобно и не так страшно, как Вы себе это представляете... - задумчиво тянет мальчишка, засучивая мешающие рукава рубашки на пуговку на локте, чтобы, как Анна и сказала, не запачкать красивую одежду. Женщина смеётся тихо и бархатисто, наблюдая за этой противоречивой картиной, но так ничего и не отвечает, подавая вторую, но уже пустую миску для нарезанных кубиков.

***

      - А Вы уверены, что именно эта камера в тот день не работала? - во второй раз переспрашивает Арсений, давя на расстоянии на собеседницу и создавая голосом ту самую лёгкую хрипотцу, которая в диалоге с девушками-омегами играет ключевую роль, ставя инстинкты природы выше человеческого фактора, заставляющего их молчать, наивно щебеча в трубку о непоправках.       - Извините, Арсений, но она правда не работала... - оправдывается тоненький голосок на том конце провода, чем-то шебурша в трубку, и Арсений поджимает губы, окидывая парней задумчивым взглядом.       Моцарт откровенно дурачится, ударяя клюжкой специально мимо лежащего в лунке мяча, и строит из себя мисс расстроенку, выпячивая нижнюю губу, когда, какое удивление, промахивается. Серёга, наплевав на рассказанные перед выходом на поле для гольфа правила поведения, опирается на свою «игральную палку» руками и выпячивает задницу, подмахивая Валере в качестве балельской поддержки, и ржёт как не в себя, когда очередной жалостливый писк срывается с губ еле держащего себя в руках Моцарта.       - А видео со смежных камер? - с минимальной надеждой на положительный ответ спрашивает Арсений, топча ровный газон под новыми найками, - Нет? - девушка отрицательно мычит, - Я понял.       Попов недовольно выдыхает и, не прощаясь, сбрасывает вызов, запихивая телефон в карман «шароварных», как бы сказал отец, увидь его в таком прикиде, джинс. Возвращается поближе к парням, что вместе высунули головы, как суслики, вперёд, наблюдая, насколько далеко отлетит пнутый Серым мяч. Тот плюхается ровно в лунку маленького прудика, закатываясь внутрь, и срывает победный рёв с губ Матвеенко.       - Видал, музыкант, как надо? - ухмыляется, закидывая клюшку на крепкое плечо, пока Валера устало закатывает глаза и, сдерживаясь от комментариев в его сторону, обращает внимание на подошедшего парня.       - Ну что? - любопытно интересуется он, наконец стягивая с потной макушки белую бейсболку.       - Ну что, «что»? - устало язвит Арсений, смахивая со лба несколько капелек пота, скатившихся с чёлки, - Нет видео - камера возле раздевалки в тот день не работала.       - Странное совпадение, - изрекает Моцарт, не задумываясь, и закидывает клюшку на плечо, молча останавливая их игру.       - Да-а... Слушай, может, это кто-то из наших? - непривычно задумчиво хмурится Серёжа, заправляя растрепавшуюся гульку под козырёк перевернутой задом наперед кепки гольфклуба. Арсений качает головой.       - Не думаю, - парни вопросительно смотрят, ожидая продолжения, - Я в душ последний пошёл, в раздевалке уже никого не было, - объясняет свою точку зрения Попов, не переставая перебирать в голове оптимальные варианты. Серёжа хмыкает, обращая внимание двоих на себя, и, поймав сощуренные взгляды, поясняет очевидное:       - Ну тогда это точно кто-то левый, - и опускает клюшку с плеча, устав просто стоять, поднимает последний белый мяч с поля и осторожно кладёт его в лунку, обозначая для двух умов, что он вышел из их умственно напряжённой игры.       - Причём кто-то, кому не нравится Антон, - заметливо добавляет Моцарт, становясь в недавнюю позу Матвиеныча с отклянченным задом, и зачесывает кудряшки назад - всё таки солнце в середине октября - та ещё подлянка после сентябрьских морозов.       - И кто знает про фотографии, - хмуро вставляет Арсений, добивая возможный список претендентов и получая злополучное «нуль», не сулящее ни о чём хорошем, - Но кто - ума не приложу, - может, и не надо его никуда прикладывать, чтобы понять, но Попов так не может, не в этот раз, - Я только крёстному рассказал, но... Не, крёстный не стал бы.       - Может, кто-то ваш разговор подслушал? - понижая голос до хриплого шёпота и нагоняя лишней скрытности, спрашивает Матвиенко, видимо, действительно рассматривая такой вариант разворота событий, о котором Арсений не то что знать, а даже проверить не может, запросив записи с камер, чёрт возьми!       - Не знаю, - хмуро опровергает идею Сержа Попов, уводя глаза, словно не желая, чтобы пацаны видели в них ту самую крошащуюся сталь при разговоре о нём, и зло сжимает губы в одну полоску, понимая, что с злополучного намеченного пол часа назад места они так и не сдвинулись, - Не знаю, но по любому надо что-то с этим делать. Нельзя это так оставлять.       - Но ты же уже что-то придумал, аналитик? - уверенно хмыкает и задирает голову Моцарт, опуская широкую ладонь на плечо друга и сжимая в качестве безмолвной поддержки, - У тебя всегда есть план «Б».       - У меня есть, - согласно кивает альфа, хитро щурясь на подсобравшихся на месте парней, готовых начать слушать его бредовые мысли, оказывающиеся чаще всего самыми правильными, прямо сейчас.       - Та-а-ак, - заинтриговано тянет Матвиенко, упирая руки в боки, Моцарт нетерпеливо хмурится, подсабляя вывалить на них мысль быстрее, чем она уйдёт в поток неудачных.       - Раз не смог найти провокатора, - ухмыляясь самым уголком губ, тянет Попов, - Хочу разобраться с первоисточником, - Арсений гордо задирает подбородок, скорее инстинктивно, чем осмысленно и намеренно, но серьёзности своим словам прибавляет. Парни одновременно присвистывают, переглядываются меж собой загоревшимися не хорошим блеском глазами и, не дав Арсению озвучить предложение самому, Серёжа опережает, растягивая на лице заискивающую ухмылку:       - Надеюсь, тебе понадобится наша помощь? - тянет он, склоняя голову к плечу, словно покладистый котик, просящий поощрения за необосанные ночью тапочки, и Моцарт, опознав знакомые черты поведения друга, подскакивает, прислоняя указательный палец к кончику носа.       - Чур, я на стрёме! - воскликает, бронируя себе место, - у меня через три дня концерт, и если снова собью костяшки, директор меня сам уроет, - смеётся Валера, оправдываясь под строгим взглядом Матвиенко, угрожающе приближающегося ближе к парню.       - Моцарт, блин, чё такой зануда? - тихо шипит недовольный альфа, пихая друга клюжкой в твёрдый бок. Арсений усмехается, закатывая глаза на дурачества парней, и, подхватывая свою так и не пригодившуюся клюшку, топает прочь с поляны.       - Парни, рассос, - кричит им через плечо, так и не оборачиваясь, но точно зная, что шкодливая морда Сержа сейчас закусит губу, приобретёт сосредоточенный вид, отправит финальный мяч мимо лунки, и, злобно рыча и кривляясь, побежит следом за Моцартом, лишь бы побороться с ним за переднее пассажирское в машине Попова.       - Попал! - орёт Матвиенко с расстояния в несколько метров, и Арсений цокает, досадливо качая головой. Не угадал.

***

      Матвиенко, не церемонясь на приветствия и любезности, хватает мужчину за рукав светлого пиджака большой ладонью, выдёргивая из людного коридора офиса, в котором на резкое исчезновение фотографа и бровью не ведут, и припечатывая спиной к стенке затхлой кладовки, обозначенной центром предстоящей потасовки. Моцарт послушно задёргивает за ними шторки, висящие заместо двери, и остаётся позади, закрывая широкой спиной проход в заваленное барахлом помещение. Мужчина дергается в цепкой хватке, размахивая наманикюренными ногтями перед лицом Серёжи, что злобно рыкает и заносит крепко сжатый кулак прямо перед его смазливым личиком, расширившым глазки, намереваясь лишь припугнуть ещё незашившими после последнего занятия по боксу костяшками.       - Эй, эй! - пытается вразумить его дрыгающееся тело, резко переставшее маячить ноготками у лица, - Только не по лицу, пожалуйста, я вас прошу! - Матвиенко дергается вперёд, Граф заслоняет напудренное лицо ладонями, опасаяясь удара, и зашуганно вскрикивает: - Я сделаю... Всё сделаю!       Серёжа расплывается в довольной улыбке, удовлетворённый ответом, отстраняется на шаг от скукожевшегося в один безобразный комок лица и оборачивается через плечо, молча кивая сложившему руки в карманы Попову на фотографа, донося плотоядной ухмылкой: «Готово». Арсений сдвигается с места, достаёт из кармана мобильник намеренно медленно, наслаждаясь нервозностью на лице афериста, и загружает приложение камеры, направляя объектив точно на его лицо. Бета кривится, осознавая, в каком положение только что оказался, и предпринимает очередную попытку слиться, задирая жалобные глазки на лица парней, словно веря в то, что сможет повлиять на их безразличие.       - Ребят, ну, может, не надо? - пищит он, дёргается от занесённой для шага ноги Матвиенко и громко сглатывает, начиная теребить воротник своего дизайнерского пиджака, - Это же конец моей карьеры... - Арсений качает головой, хмыкая.       - А раньше об этом надо было думать, - и кивает на зажатый меж пальцев и поднесённый на уровень лица мужчины айфон, намекая, что пора бы уже начать говорить свою речь до того, как угрожающе занесённый кулак Матвиенко опуститься ему на идеально ровный нос, руша не только карьеру за камерой, но и под её прицелом. Граф нервно кивает, как китайский болванчик, поправляет помятую руками Серёжи одежду, отряхивая не видимые пылинки так, будто сейчас это имеет большее значение, чем всё, происходящее вокруг, и слабо кивает в знак готовности, когда вытаскивает мобильник и возвращает привычное надменное выражение лица, состроив из себя ту ещё душку, тронутую бугаями посреди ночной улицы.       Арсений умело игнорирует резкую смену эмоций, не имея ни сил, ни желания на них зацикливаться, и жмёт на кнопку включения камеры, наводит объектив точнее, убирая смазанность, и возвращает жесткий взгляд голубых глаз к Графу. Запись пошла.

***

      - Ты зачем фотографа прижал? Энергию девать некуда? - в привычной манере родителя строго вопрошает отец, хмурясь до складочек меж густых бровей, которые лишь сильнее проявляют посторонним появившиеся с возрастом морщины. Он приехал несколько минут назад, подписал нужные бумаги, подложив под распечатку пару красных купюр, и с самым что ни есть усталым видом забрал из-за решётки, подгоняя быстрее к выходу из бомжесборника. И вот сейчас, разминая затёкшие из-за долгой неудобной позы мышцы, Арсений шагает вровень с отцом по каменным ступенькам вниз из здания участковой полиции и молчит, когда слышит вопросы. Не хочет обсуждать. - Хорошо, - резко выдыхает Сергей, кидая на сына обманчиво лёгкий взгляд, - Значит так, с завтрашнего дня работаешь у меня в аналитическом отделе, и попробуй хоть один день пропустить!.. - он не заканчивает фразу, оставляя угрозу неизвестностью витать между ними, и тормозит, наконец, у своего автомобиля, уверенно складывая руки в карманы строгих брюк.       - Пап, - насмешливо тянет Арсений, возращая отца с небес на Землю, и останавливается рядом, - Я студент... - Сергей плотно сжимает губы, пропуская желваки сквозь бледную кожу, обрамляющую острые скулы, и грубо обрабатывает, не имея желания выслушивать речь «студента» в таком тоне:       - Сказал бы я, кто ты, студент, - хмыкает он. Арсений смыкает губы, сдерживая себя от ответных колких грубостей, что куриным бульоном варятся в его котелке не первый день-неделю-год, намереваясь скоро дать по съёбам из-под металлической крышки, и задумчивым взглядом скользит по покрытым золотой листвой деревьям, словно пытаясь найти поддержку в их уродливо изогнутых ветвях.        - А если я откажусь? - с вызовом выплёвывает Попов-младший и вздёргивает подбородок, впериваясь в насмешливые синие такими же холодными глазами с без десяти двухметровой высоты, пытаясь давить разницей в росте, хоть и знает, что такие приёмы в разговоре с отцом бесполезны.       - Заблокирую твои банковские карточки и из дома выставлю. Сегодня же, - не задумываясь, чеканит мужчина и смотрит победно-твердым взглядом, уверенный, что смог поставить юношеские мозги на место простой манипуляцией, всё ещё имеющей вес среди «золотой» молодёжи. Арсений беззвучно хмыкает, ничуть не удивленный прозвучавшым словам, и сглатывает мерзкий ком злости. Хоть бы что-то новое придумал. Качает головой из стороны в сторону, и, не говоря ни слова на громкий вызов, круто разворачивается на подошве плоских кроссовок, желая скрыться, уйти из поля зрения и контроля отца как можно скорее. - И не смей по ночным клубам шастать, ты под домашним арестом! - останавливает его повышенным тоном голоса Сергей, заглядывая на пару часов вперёд и предугадывая, что первым делом после освобождения оков собственного дома парень отправится в ближайшее по комфорту место, и оно обязательно окажется клубом. Арсений замирает, слыша фразу, и ненавистливо сжимает челюсти, как только переваривает в голове прозвучавший бред. Оборачивается через плечо на застывший силуэт отца и, не скрывая льющейся из него желчи, несдержанно язвит:       - Ты уж определись, пап, я под домашним арестом или бомж, - грубо и громко. Сергей раздувает ноздри, выпуская воздух из рта одним резким движением, будто получив под дых удар, и кричит вдогонку, не фильтруя и не задумываясь о том, что улица - всё ещё многолюдная местность:       - Чё я тебе в детстве ремня не всыпал?..       Арсений затыкает уши невидимыми берушами и намеренно громко хлопает водительской дверью своей машины, когда садится в затонированный салон Гелика на водительское место и швыряет мобильник на соседнее кресло. Внутри разрывает от желания выйти обратно к ещё не уехавшиму туда, откуда приехал, отцу и высказать всё, что Арсений о нём думает, получая очередную порцию недовольства в протянутые собой же руки. Крикнуть вертящееся «Да потому что тебя дома не было!» на языке и осадить пыл неожиданно решившего поиграть в строгого родителя отца, которого Арсений даже не вызванивал из обезьянника, переживая о сохранности собственной шкуры, - тот сам приехал, сдав сочевственную морду Павла Савельича - заведующего отделением - с потрохами. Арсений в его помощи не нуждался, когда послушно садился в полицейскую машину с просьбой проехаться до участка и выяснить, кто кого припёр к стенке с угрозами и шантажом, потому что сам мог спокойно дать на лапу участковому и уйти восвояси, если бы имел с собой наличку, а не пластиковую карту, количество нулей на которой важных людей не волнует, пока они не превратятся в материальные суммы. И сейчас, заводя мотор и резво выезжая с государственной парковки, не нуждается, пока отец сам не определился, в какого полицейского хочет поиграть, - хорошего или плохого.       Арсений сжимает посильнее руки на руле, впиваясь пальцами до побелевших костяшек в жесткую кожу материала, отгоняя прочь неприятные мысли о предстоящем выполнении одного из условий наказания, которое в свои двадцать два года Попову кажется глупой шуткой, вышедшей за пределы юношеских границ. Не следит за маленькой красной стрелкой в показателях разгона скорости автомобиля, давит с силой на педаль газа и уверенно ловирует между рядами сонных мух-машин, которых сейчас, в разгар рабочего времени, лишь малая часть. В приоткрытое на маленькую щелочку, чтобы проветривалось в душном салоне с ароматизатором в виде стеклянной баночки на зеркале заднего вида, окно залетает прохладный ветерок, охлаждая разгорячённую от мыслей голову и растрёпывая неуложенную с утра в спешке копну смолинистых волос, откидывая те назад, со лба. Арсений щурится, словно от попавших в глаза лучиков солнца, но им здесь и не пахнет, как пару часов назад на Гольфстриме, - вечером точно нагрянет дождь, и плавно тормозит на загоревшемся красном свете, когда замечает боковым зрением вспышку экрана телефона, подхватывая тот в руки с беспокойно промелькнувший мыслью: «Антон».       Мальчишка, высадившись из машины у магазина тёти и дав одним взглядом понять, что никаких «Звони, если понадобится помощь, подвезу» не будет, о себе действительно не напоминал, замолкнув и по-настоящему залегнув на дно, не появляясь ни разу в сети с горящей чёрным надписью «Был в сети в 8:27», и потому сейчас, судорожно разблокируя телефон, стараясь успеть сделать это до того, как двинется поток машин, сердце предательски замирает, одновременно боясь и надеясь увидеть сообщение от него. Но лента уведомлений высвечивает одно сообщение от «Позитивные» и Арсений глубоко вдыхает, шумно выдыхая и опуская руку с крепко сжатым в пальцах айфоном на обтянутое чёрной джинсой бедро.       Этот мальчишка сводит его с ума, не задумываясь о том, что делает, и Арсений покорно развязывает ему руки, подпуская близко настолько, что впору задуматься о том, не погано ли всё его окружение, если вверить душу Попову хочется только ему, Антону, одному. Да, Антону, который сбегает от него, как рысь от направленного на неё прицела ружья охотника, оказавшись наедине. Именно тому Антону, который ему не доверяет, с застывшей в глазах паникой вглядываясь в его честные перед ним голубые глаза, забывая напрочь о существовании такого слова, как «Вера», рядом с Арсением. Конкретно тому зеленоглазому мальчишке, что его, Попова, ненавидит - за каждое лишнее грубое слово, за по-идиотски неудавшийся поступок, быстро превращающийся в глазах омеги в «проступок», за лишний вздох в его присутствии, которое Антон терпел, крехтя и пыхтя, только потому, что таковы были условия их «договора», за... Да просто за всё и ничто одновременно!..       Рёв мотора возвращает в реальность, находя поддержку в крикливо зажатом клаксоне позади себя, и Арсений, наконец, отрывает глаза от погасшего экрана телефона, который так и не загорается заветным, долгожданным именем, быстро ориентируясь в пространстве и зажимая педаль газа сильнее обычного, стартуя с места с истеричным скрипом летней резины колёс об асфальт трассы.       И, главное, как... Как Арсению из этого гремучего болота под названием «Ненависть мальчишки-со-второго-курса-педагогического факультета-с-невозможными-зелёными-глазами-и-ослепительной-улыбкой-на-губах» выбираться, если тот самый мальчишка-со-второго-курса-пед... его в нём топит с каждым днём всё сильнее и сильнее, не жалея сил на то, чтобы надавить длинными пальчиками на плечи, опуская ниже?       - Тёть Лен? - женщина в динамике шебуршит бумагами, наверняка перебирая новые отчёты, и мягко отзывается, протяжно мыча «М?», пока Попов резво выруливает на соседнюю с офисом, в котором она сегодня работает, улицу с гастрономическими заведениями. - Можем встретиться? Я, походу, немного запутался...

***

      - Ну, что скажите, тёть Лен? - нетерпеливо ёрзает на мягком диванчике Арсений, выдохнувший всё, что было в голове последние несколько смешавшихся в одну кучу дней, на убежавшую с работы в обеденный перерыв женщину, и теперь неимеющий сил наблюдать, как спокойно та отламывает кусочек медовика вилкой, задумчиво его рассматривает, словно пытаясь одними глазами определить, отравлен он или нет, и аккуратно отправляет его в рот, соблюдая правила этикета в общественном месте, в котором из людей, получается, только они и парочка засевших за ноутбуки человек, которым дело до них, как киту до выброшенной на берег жестяной банки.       - Не знаю, - наконец отвечает Лена и, поймав недовольный взгляд голубых глаз, прождавших мучительные несколько минут ответа, усмехается его нетерпеливости. - Но если бы на месте этого парня был мой сын, я бы тебя, стервица, прибила бы, - отшучивается, видимо, выбивая себе больше времени на подумать над содержащим ответа, и сама же смеётся, наверняка представляя, как бы именно устроила сыну босса стрелку. Арсений слабо задирает уголок губ и тупит глаза в стол. Перед ним самим стоит принесенный ещё десять минут назад шоколадный торт с вишенками на верхушке и посыпкой по бокам и до сих пор нетронутый за всё время, пока парень распинался в объясниях и переживаниях, с едва скрытым сочувствуем открываясь для тёти Лены и с неоднозначной стороны, которую Антон точно обозвал бы плохой, услышав первые слова повествования. О личной информации объекта симпатии Попов нарочно умалчивает, словно боится, что та услышит имя и всё поймёт, уходя и сочувственно маша ладошкой на прощание, запросто заменяя имя мальчишки на лаконичное «омега, который мне нравится». И Лена этой игре поддаётся, прислушиваясь к правилам. - Неужели так сложно признаться в своих чувствах? - недоумённо тянет она, выгибая тонкую накрашенную бровь и поднося фарфоровую чашечку к губам, когда Арсений уже и не ждёт от неё ответа, потупив глаза, но тут же вскидывает голову, слыша нежный голос, и замыленным взглядом упирается в её непонимающие зелёные глаза. Она не представляет, насколько...       - Да толку ему говорить, если я ему не нравлюсь? - неожиданно сменив прежнюю бодрость на пассивную грусть, без энтузиазма буркает парень в ответ, не разделяя гениальной идеи тёти, и подпирает голову кулаком так, словно больше не может держать её навесу благодаря одной только шеи. Лена качает головой, поджимая губы в умилённой улыбке.       - Откуда ты знаешь? - спрашивает она, подаваясь корпусом вперёд, чуть перегибаясь через круглую столешницу, - Вот откуда ты знаешь? Ты у него спрашивал? - продолжает давить женщина, смотря с вызовом и одновременно с снисходительностью, с которой смотрят родители на маленьких детей, утворивших откровенную глупость, и Арсений хмурится, распознавая её реакцию как невнимательность во время самого важного эпизода рассказа.       - Да я же говорю... Он меня иг-но-рит, - повторяется он по слогам, вновь возвращаясь к привычной позе - сложенным локтям на столе. - На дух не переносит, - Лена вскидывает бровь, мол «Совсем мозги отшибло?», и поясняет на обидчиво нахмуренные брови:       - После твоих выходок я бы на его месте делала то же самое.       - То есть... - Арсений сглатывает, переваривая в голове слова женщины. - Дело совсем гиблое?       - Ну не знаю... - Лена тяжело вздыхает, во второй раз за обед повторяясь в выданном Арсению вердикте, словно других для него не существует, и задумчиво ворошит вилкой пирожное, возвращаясь к привычному образу бизнес-леди. И озаряясь новой идеей, неожиданно вскидывает голову. - Попробуй сменить тактику! - и натыкаясь на озадаченный взгляд обращенных к ней голубых глаз, терпеливо разъясняет: - Ну, попробуй не шантажировать, не контролировать. Дай мальчику свободу, в конце то концов, пока к себе в постель не затащил и кольцом на пальце не обременил, - смеётся она, наблюдая за резво меняющимся в лице парнем. Арсений смотрит на неё с явным сомнением в глазах, даже не представляя, каким образом может организовать «свободу» мальчишке, если постоянное желание оберегать и заботиться о нём обхватывает поперёк груди, перекрывая кислород. - Узнай, может, ему что-то нравится, - продолжает намекать на верную линию его дальнейших действий Лена, промакивая испачканный белым кремом уголок губ сервированной салфеткой. - Может, у вас больше точек соприкосновения, чем ты думаешь, м? - складывает руки на стол, перенося вес верхней части тела на локти, и тянется за форфоровым чайником, в котором им принесли заваренный на травах чай, перенося его на свою половину столика и подливая горячей жидкости в кружечку. Арсений машет головой на предложение второй порции, ведь первую ещё не осилил, и Лена неожиданно громко фыркает, как ёжик, забывая о посторонних людях. - В конечном итоге, во всём этом виноват твой отец. Он что, не мог научить своего сына нормально общаться с омегами? - пассивно-агрессивно поясняет она на вопросительный взгляд парня, поджимая губы в недовольстве. Арсений весело усмехается, чувствуя, как понемногу напряжённость момента спадает, обретая всё более разболтанную, лёгкую атмосферу. - Хотя, ему самому поучиться бы надо.       Арсений роняет смешок, не сдерживаясь, когда вспоминает поведение своего отца «ловеласа» с омегами, а тем более омегами-девушками, и качает головой - Сергей тот ещё перевёрнутый дамский услужник. И тут же озаряется светлой в его понимании мыслью, которая спонтанно, но так вовремя пробегает в голове, мигая крошечной надеждой на «спасение», что Арсений весь подбирается, поддаваясь корпусом ближе, склоняясь над столешницей, к озадаченной Лене.       - Слушайте, а может, Вы... - он задумчиво облизывает нижнюю губу, замолкая, но тут же продолжает: - Сами всё это ему объясните? - Лена вопросительно выгибает бровь, не понимая, что именно она должна объяснить мальчику, который и так вполне умён, раз послушно прислушивается к инстинкту самосохранения, чтобы самому всё, что бы Арсений не хотел до него донести, понять. Для чего здесь она?.. - Ну, что там, типа, м-м-м... Детская травма, отец тиран, нехватка любви... - размеренно перечисляет Арсений, щуря глаза, пока старается выдумать большее количество причин. - Главное на жалость посильнее надавите! Может, он хотя бы тогда оттает... - и вздыхает так, жалобно-жалобно, чтобы оказать на тётю внушительный эффект, надавив на жалость к сыну нелюбимого босса, но, видимо, делает это не достаточно реалистично - Лена расплывается в широкой улыбке и, выпятив нижнюю накрашенную губу, сочувственно кивает головой, разбрасывая изящные кудри по лицу, давая понять, какую глупость он сморозил.       - Мозгов у тебя нехватка, а не любви, - просто кидает она, с сарказмом поджимая губы в улыбке, и возвращается к медовику. Арсений слабо закатывает глаза и мельком думает, что фраза про то, как влюблённые ворует фирменные жесты своих возлюбленных, не такая уж и откровенная чушь, когда находишься ничтожные короткие минуты рядом с ним, ловя каждый мимолётный жест.       - Ну тёть Лееен... - умоляюще тянет парень, по-длинее растягивая гласную в имени женщины, стараясь обратить на свою потерянную в этом жестком мире тушку внимание.       - Так, ещё раз, - не выдержав ни эмоционального, ни физического напора со стороны Арсения, наконец вскидывает голову Лена, откладывая столовые приборы на бортики крохотной белой тарелочки, и, смахнув пряди светлых волос с лица, взглядом, полным ненаигранной серьёзности, припичатывает альфу к месту. - Просто признаёшься ему в своих чувствах, - чётко проговаривает, выделяя паузы между словами интонацией, словно стараясь вбить эти слова на корочку подсознания Попова. Арсений натягивает неуверенную улыбку на лицо, как бы показывая, что он услышал и в повторе не нуждается, и отводит глаза на стеклянное, запачканное мелкой моросью дождя окно, боясь перебить решительный настрой, которому ему позавидовать надо, женщины.       - А если он меня пошлёт? - чуть хрипло спрашивает он, оглашая самую, возможно, больную часть «Их» плана.       - Ничего, - с лёгкостью руша сомнения, просто пожимает она плечами, расслабленно улыбаясь, понимая, что это - единственная причина, из-за которой Попов по-глупому боится начать действовать. - Пошлёт - прогуляешься, вернёшься с магнитами, - Арсений странно на неё косится, и Лена по-доброму закатывает глаза. - Ну в смысле с цветами. Мы, омеги, любим настырных, - мечтательно задирая уголок губ, поясняет она. - К тому же, он же не слепой - увидит какой ты, - обводит его рукой, как бы очерчивая его внешний вид и показывая, что да, мальчик, ты в высшей лиге, не сомневайся. - Ну, а если не получится, я сама с ним поговорю, - пожимает плечами, откидывая хитрый план Арсения на крайний - худший - случай, пока Арсений, расслабляясь от прозвучавших слов, выдыхает и восторженными глазами уставляется на неё, не понимая, за что она упала на их с отцом головы, озаряя буквально мрачный коридор свежими лучиками света, но точно благодаря того самого солдатика, что столкнул её на них.       - Тёть Лен, Вы самая лучшая... - с придыханием говорит Попов, и женщина согласно мычит.       - Поэтому сейчас мне закажешь ещё одну порцию медовика.       - Да хоть десять, тёть Лен! - соглашается парень, даже не пытаясь спрятать или стянуть с губ счастливую улыбку, пока подзывает официанта и просит повторить заказ, записав стоимость десерта на его счёт, прикреплённый к кафе.       Признаться. Просто рассказать о своих чувствах, не прося и не пренуждая ни к чему, чего бы мальчишке не хотелось. Звучит не сложно и как будто даже разумно с его - Арсения - стороны огласить свои чувства первым, сделать первый шаг по отношению к стеснительному по своей натуре омеге и, получив отказ, достойно его принять, уйти и вернуться с магнитами, когда пыл неверящего в его слова Антона поутихнет, угаснет и окончательно сольётся с землёй, завидив настойчивого, как сказала тёть Лена, парня. Но слова на то и слова, чтобы казаться лёгкими, совершенно ничего не значащими, поэтому иррациональный страх быть отвергнутым - что со стопроцентой вероятностью и произойдёт - хоть и утихает, приглушённый уверенной речью тёти, никуда не девается, напоминая, что Антон - не наивный щенок, попавший под ливень и промокший насквозь, который тянется к первому встречному, слепо доверяясь и не реагируя на тороливое «Кыш! Фу, кыш!», и после признания ему на шею не броситься, забывая всё, что между ними было из головы и принимая Попова таким, какой он есть.       - А... как... Как мне лучше ему признаться? - спрашивает Арсений, задумчиво хмурясь до склодочек меж густых бровей и закусывая щёку изнутри, лишь бы утихомирить быстро забившееся сердце в ушах. - Может, эсэмэс написать?.. - предполагает самый оптимальный для себя вариант, опасаясь реального живого диалога наедине с реальными живими малахитами. Лена тихонько смеётся, поднимая глаза на его загружающееся лицо.       - Письмо бумажное ещё напиши, - с сарказмом советует она, слабо качая головой на вновь проснувшуюся несмелость во взгляде напротив. - Наверняка.       - Вы думаете? - не распознавая насмешки в словах женщины, всерьёз воспринимает её слова Арсений, задумчиво уводя глаза в серое небо за окном, и действительно начинает обдумывать, как бы он его написал, как оформил, как передал, как...       - Угу, - издевательски улыбается Лена, заглядывая в задумчивые голубые, которые постепенно начинают от неё улетать, уходя в свои грёзы, и роняет тихий смешок, осознавая, что, кажется, сарказм распознавать не умеет вся семья Поповых, а не только старший из них. И, всё таки сжалившись над влюблённым чучелом, окликает его, кивая на айфон на краю столика: - Записывай...

***

      Домой Арсений возвращается только ближе к семи вечера. Заезжает во двор, перед этим маякнув светом фар охраннику в камеру и получив разрешение на въезд в открывающуюся металлическую дверь-забор, и, не имея желания возится с парковкой автомобиля, оставляет его так, как остановился - черным носом-багажником уткнувшись в основание гаража. Заглушает мотор, подхватывает телефон, спортивную и учебную сумки с соседнего кресла и буквально вываливается из прогретого салона Гелика на слегка морозный из-за наступления вечера воздух. Ноги сводит сладкой, но всё же болезненной истомой, когда он ступает вдоль мокрой плиточной дорожки, напоминая телу о прошедшей двухчасовой силовой тренировке на нижнюю часть тела, до которой он добрался всего спустя час после встречи с тётей Леной, желая дать себе время разгрузиться и подумать над словами женщины, звучащими всё ещё смутно убедительно в его относительно ужасном мире под названием «Голова», перед тем, как начать двигаться хоть в одну Болотную сторону.       Входная дверь с привычным хлопком закрывается, оповещая, если не весь дом о том, что кто-то из домачадцев решил вернуться в берлогу, то по меньшей мере весь первый этаж, вечно кипящий жизнью, и Арсений морщится - слишком громко для его пухнущей от мыслей головы. На громкий звук, услышанный со второго этажа, спускается отец, ещё не переодевшийся из офисного костюма и толком не разобравшийся из робота в обычного домашнего человека, и расслабленной походкой вышагивает к измученно ухмыляющемуся сыну. Сергей внимательно осматривает его, сканируя глазами, видимо, пытаясь определить на (не)наличие в организме спиртного, которым от Арсения и не пахнет, и довольно хмыкает, действительно не учуяв перегара.       - Всё таки решил остаться? - негромко хмыкает мужчина, складывая руки в карманы строгих брюк и наблюдая, как парень небрежно наступает носками на пятки кроссовок, сбрасывая те поочерёдно с задыхающихся в такой плотной обуви ступней около предверного коврика. Арсений выдавливает слабую ухмылку.       - Ну, а как иначе? - риторически спрашивает он, подхватывая кроссовки за язычки и приземляя те на полочку под банкеткой. - Я же у тебя избалованный, к комфорту привык, - сам же отвечает Арсений, издевательски хмыкая на скорченную морду отца, что прислоняется плечом к косяку, сложив руки на груди, и выжидающе смотрит на сына, пока тот выпрямляется и возвращает взгляд к его персоне.       - Чтобы завтра в десять был, как штык, в офисе, - наконец говорит мужчина, возвращая прежнюю строгость в голос, но оставаясь всё ещё выжатым в стаканчик лимоном в лице. Арсений просто кивает, мирясь с этим «наказанием» как с фактом, который таковым будет являться недолго - скоро осенняя сессия, которую, если опираться на прошлые удачные попытки, Попов бессовестно завалит и вернётся к беззаботной студенческой жизни, в которую отец его собственноручно выкинет, угрожая лишением денег с банковских карточек при повторном «Неуд.» в отчётке.       - Угу, я к себе, - безразлично мычит Арсений, натыкаясь на выжидающий взгляд Сергея, и успевает сделать пару уверенных шагов в сторону лестницы, когда отец преграждает путь, становясь напротив, как бы тормозя.       - Подожди, - просит он. Парень выгибает бровь, и мужчина, вздохнув, сколяняет голову к плечу и поясняет: - Сначала поздоровайся, - кивает куда-то в сторону столовой, не поворачиваясь и не особо то понимая, куда именно направляет сына. Арсений слегка хмурится, наблюдая за расползающейся на лице отца мини улыбкой, не понимая, с каких пор к ним в гости вообще кто-то приходит. Крёстный с дочкой не в счёт - они тут как родные.       - С кем? - коротко спрашивает парень.       - У нас какое-то время сын тёти Лены поживёт. Только я тебя умоляю... - действительно умоляюще тянет Сергей, выгибая брови домиком, когда замечает промелькнувший всего на миг шальной блеск в голубых глазах, - Веди себя вежливо. И соблюдай дистанцию, если ты понимаешь, о чём я, - недвусмысленно понижает голос, склоняясь ближе, отлично зная о всех похождениях сына и по клубам, и по барам, и по чужим одиноким омежьим койкам, которые ни разу в беспорядочных связях второй раз не повторяются, и, смерив многозначительным взглядом морду хитрого кота, разворачивается, намекая, что разговор окончен именно на этой положительной ноте. Но Арсений медленно растягивает губы в пошлой ухмылке, не желая подчиняться правилам отца, зная, как сильно мужчину бесят темы такого рода, и склоняет голову к плечу, хриплым голосом спрашивая:       - Он хорошенький? - Сергей, не оборачиваясь, громко цокает, и Арсений, не имея сопротивления, считывает его возмущенный ответ за «Да», опуская сумки на пол и шагая вслед за ним.       Они заходят в столовую, не разделённую с коридором дверью, а плавно перетекающую из него благодаря стене в виде арки, когда Анна Николаевна с тётей Леной увлечённо о чем-то переговариваются, пока расставляют посуду с приборами на овальном столе, сервируя его, и удобнее раздвигают блюда с приготовленной едой.       - О... Мы снова ужинаем в столовой? - удивлённо спрашивает отец, большими глазами рассматривая накрытый стол, пока Арсений, ни капли не удивляясь их резкому возращению к прежнему ритму жизни, в котором они едят в столовой и с просьбой к кухарке накрыть на стол, а не прямо на кухне, за столом для красоты, и собственными неотвалившемися руками, которыми спокойно могут сами наложить себе порцию, тянется к свежевыпеченным булочкам-улиткам, от которых заманчиво пахнет ванилью и повидлом, вкус которого на вид определить не получилось.       - Анна Николаевна, - отвечает Лена, но запинается, замечая протяную руку студента, и, укоризненно цокая, легонько шлёпает его по тыльной стороне ладони. Арсений сыто лыбится, успев подхватить маленький кусочек. - ...настояла, - спустя недолгую паузу договаривает она. Названная прежде женщина мягко улыбается, поднимая глаза на вошедших альф, приветствуя, и переводит взгляд к Елене.       - Ваш сын столько всего наготовил, обидно было бы есть всё это на кухне, - оправдывается она, окидывая тёплым взором карих глаз посуды с запечённой курицей с картошкой, овощной салат с любимой, как оказалось во время готовки, брюквой Антона, горячие, только вытащенные из духовки булочки с малиновым вареньем, и не может перестать улыбаться до лучиков-морщинок у самых глаз - омега-поворенок заражает своей непосредственной искренностью.       - М-м-м, - восторженно мычит Арсений, распробывая дрожжевое тесто с золотой корочкой и сладким-сладким повидлом. - Бать, вот это, - тычит в узорчатую тарелку, обращая на себя заинтересованный взгляд мужчины. - Прям как у бабушки в деревне... Попробуй, тебе понравится, - Сергей, окидывая взглядом выпечку, словно взвешивая в голове, хочет ли он сейчас есть, всё таки делает тихие шаги к столу, будто опасаясь, что его перемещение в пространстве вызовет негативную реакцию, и клюёт проворными пальцами в уже начатую Арсением булочку, не отставая от преуспевающего в проворстве сына. Лена, оборачиваясь на притихших альф через плечо, возмущённо меняется во взгляде и воскликает, включая режим строгого взрослого:       - Так! Отошли оба от стола, а то аппетит сладким испортите! - и отставляет тарелку на другой край стола, не веря в послушность ни одного из двух Поповых. Арсений тихо хихикает, словно боясь, что за лишнюю громкость в этот момент его осадят, и поднимает руки на уровне груди в примерительном жесте, сдаваясь под приказным взглядом омеги. Сложно перечить тому, кто заимел авторитет в первый же день пребывания в их холостяцком доме. Сергей лишь поджимает губы, сдерживая улыбку, и пожимает плечами, смотря на шкодливо улыбающегося ребёнка, мол «Прости, сын, я здесь не решаю. Больше не решаю».       - Тёть Лен, это официально, - нарушая повисшую на время работы женщин тишину, вполне серьёзно обращается к омеге Арсений, упираясь руками в высокую спинку стула, от чего вены на открытых предплечьях выделяются ярче, выпирая из-под бледной кожи, обтягивающей мускулистые руки. Омега угукает в знак того, что готова слушать. - Если Ваш сын всё так вкусно готовит, я готов жениться на нём прям щас, - и подмигивает, щурясь, как довольный котяра, когда Лена поднимает на него смеющийся взгляд зелёных глаз, наверняка не воспринимая его слова более, чем шутку. - Ну а что? Всё хорошее надо оставлять семье, - Сергей с Леной многозначительно переглядываются, одинаково приподняв брови внутренними уголками вверх, и не отвечают ничего, оставляя тему то ли незакрытой, но и не начатой, то ли недостаточно значимой для того, чтобы её развивать. Арсений тоже замолкает.       В столовой светло, не смотря на то, что солнце уже давно скрылось за грозовыми тучами, которых в прогнозе на сегодня, кстати, не было, как и дождя, прошедшегося по улицам всего пару часов назад и так до конца и незакончившегося. Арсений стоит у стенки, по которой идёт арка, и с такого удачного ракурса может спокойно рассмотреть ничуть неизменившуюся за несколько дней комнату. По левой стене белый шкаф с дорогим сервизом, фигурками и сувенирами из городов, в которых были отец с крёстным, и рамки с фотографиями совсем ещё молодых родителей и маленьких Вики с Арсением. Прямо напротив и справа от парня окна, зашторенные длинной светлой тканью, из-за чего свет из них совсем не просачивается, заменяемый «Икеивскими» торшерами по бокам от длинного углового дивана, который стоит боком к овальному столу, рассчитанному на шесть персон, и дорогим стульям с мягкой сидушкой и высокой спинкой. На потолке стеклянная люстра, и она тоже включена, как и торшеры, озаряя столовую дополнительным белым светом.       Со стороны кухни слышатся тихие шажочки, больше похожие на шарканье тапочек, владелец которых старается увеличить скорость передвижения недостаточно больших ножек, но создаёт лишь шебуршение подошвы о покрытые плиткой полы, а после раздаётся знакомый до боли голос, пропитанный улыбкой:       - А вот и суп.       И Арсений моментально выплывает из своих мыслей. Вскидывает опущенную вниз голову, пугаясь собственных чертогов разума, что предательски подкидывают в голову любимый звонкий голос, желая посильнее разворошить открытую рану, и несдержанно выдыхает, резко выпуская весь воздух из лёгких, будто получив мощный удар под дых от кулака бодибилдера, когда видит перед глазами его. Антон улыбается открыто, растягивая ярко-красные кончики губ, накрашенных, видимо, блеском, и держит в руках через полотенчико закрытую супницу, которую тут же аккуратно передаёт суетящейся тёть Лене. Развязывает быстро фартук с рождественским пряником за спиной, не поднимая глаз, и стягивает через голову, открывая ошарашенно-жадным глазам Попова вид на тонкую, хрупкую, как сервиз за стеклом шкафа, талию, обтянутую лёгкой чёрной рубашкой и кожаным, толстым ремнём с золотой вставкой, и, сложив тот в несколько раз, откладывает в сторону, на свободный - никем не занятый - стул. И поднимает сверкающие зелёные глаза на Арсения, сталкиваясь с его голубыми.       - Сына?.. - хрипло спрашивает Арсений, не отрывая жадного взгляда от меняющегося выражения лица омеги, глупо боясь, что тот исчезнет в ту же секунду, как парень внимательный взор отпустит. Антон удивлённо хлопает своими очаровательными глазками, отображая всем своим лицом загрузку внутреннего процессора, и Арсений медленно, словно не до конца осознавая, что делает, расплывается в улыбке, слегка склоняет голову к плечу в приветственном жесте и разом вышибает все сомнения мальчишки о том, кто перед ним.       - Да, - легко отзывается Лена, гордо улыбаясь, словно не замечая резкого изменения в голосе Арсения, и поднимает на них глаза. - Вы знакомы? - озадаченно спрашивает она, перескакивая взглядом с одного застывшего парня на другого. Антон крепко стискивает челюсти, не переставая прожигать в переносице Попова дыру, в которую наверняка поместилась бы задница слона, если бы его ненавистливый взгляд не метнулся к голубым глазам, сверкнувшим опасным, хитрым огоньком, не предвещающим второкурснику ничего хорошо, поймав который, Арсений больше не думает - не может.       - Нет. Первый раз его вижу, - быстро и хрипло отвечает он за двоих, затыкая резко открывшийся рот мальчишки, что, удивлённый таким ответом, не успевает ничего возразить - Лена переводит тему, замечая немое сражение взглядов между детьми, и Попов победно скалится, втискиваясь пальцами в твёрдую спинку стула.       Сердце делает кульбит в грудной клетке от осознания того, кто с ним будет жить ближайшее, пока неограниченное количеством, время. К кому Арсений теперь может спокойно, не имея чётких границ в своём же доме, вторгаться в личное пространство, не получая пендалей и посылов в ближайшее эротическое от Позова, караулещего омегу двадцать четыре на семь в университете и за ним. Кого альфа может прижать к стенке, огородив пути побега по обе стороны от головы, в любой удобный момент и выговорить всё, что накипело за гребные несколько лет, прошедших без любимого мальчишки, при первой же возможности, забив на все свои сомнения и страхи быть отвергнутым ещё больше, чем в этот конкретный промежуток времени. Кого Арсений, чёрт возьми, может засосать, перехватив на повороте и властно прижав к себе так, как хотелось все шесть чёртовых лет.