Фанат Моцарта

      - Да отвали же ты, Попов, - шипит Антон, откланяя очередной звонок от парня. Поцарапанный экран телефона саднит палец, оставляя мелкий парез, и мальчишка сотый раз жалеет, что не сдержал силы и киданул с размаху так, что и тыкать в этот экран больше неприятно и не то, чтобы удобно. Приходиться зажимать кнопку выключения, мгновенно обрубая вызов, который через несколько жалких минут в очередной раз возобновляется, переходя все границы терпения.       На кой чёрт Антон ему сдался? Недостаточно поиздевался, хочет ещё? Ан нет, вы что, он же «не выкладывал» ничего, она сама в его профиле появилась! Пусть катится к чёрту со своими оправданиями. Зачем они ему нужны, если и так всё понятно? Хоть бы совесть имел больше не появляться и не заваривать ебучую шарманку на тему «это не я, оно само!». Он альфа или кто? Никто, блять.       Усердно старается переключить всё свое внимание на разложенные перед ним конспекты с последней пары Добровольского, всё ещё тая надежду на то, что подготовиться он успеет и сможет, не смотря на перевалившую стрелку часов за восьмёрку. Но никаких плодов это занятие, как и ожидалось, не даёт, потому что Антон перечитывает одну и ту же страницу по восьмому кругу, уплывает где-то на середине в свои мысли, пустым взглядом бегая по корявому почерку, а как только выплывает, понимает, что ничего он не запомнил из того, что прочитал. Внимание просто не переключается, отказывается фокусироваться на чем-то, что не Попов и не фотка, о наличии которой ему успела напомнить аж половина любопытного курса, не имеющего читать чёрным по белому «идите на хуй», хоть та и пропала почти сразу же со всех интернет ресурсов. Но не из сохранёнок чужих мобил, блять.       Начинает читать по новой. Сначала. Заодно переключает песню в наушниках, кривясь на очередной рэп. У него депресняк или как? «Rozhden» подходит отлично, напевая именно то, что близко ему.       Громкая трель звонка разрезает гробовую тишину в квартире. Антон вздрагивает, но не обращает внимания, надеясь, что откроет кто-то другой, к кому этот визит и адресован. Вон, к тёте Даше часто заглядывают её дружки, вселяющие настоящий страх своими лысыми лобешниками и маньячными ухмылками, которых мальчишка видеть хочет примерно... никогда. Ебари террористы продолжают трезвонить, нога нервно отбивает ритм и вполне хорошо заглушает все ненужные мысли, а из коридора слышатся шараканье тапочек.       - А что, больше открыть некому, да? - громко возмущается тёть Даша, - я вам тут прислуга?       Угу, прислуга, конечно. Где вы видели прислуг, целый день валяющихся на диване и уходящих под ночь «погулять»? Одна такая живёт в соседней от Антона комнате.              Она зло отворяет дверь, чуть не залепляя ею Попову по и так приплюснотому носу.       - А вам кого? - облакачивается она на дверной косяк.       Арсений крутит головой во все стороны. Внимательно осматривается, выискивая знакомую макушку цепким орлиным взглядом, но натыкается лишь на старинную мебель и того же года женщину, перекрывающую дальнейший путь.       - Антона позовите.       - А зачем нам Антон? Может, сначала со мной пообщаешься? - игриво отодвигая домашний халат, нападает на него омега, и это уже ни в какие ворота не лезет. Зато теперь понятно, что имел ввиду Антон, говоря, что прошаренная тётушка его вплела во всё это мракобесие.       Арсений смеряет ту нечитаемым взглядом, решительно переступая порог квартиры, и вбирает в лёгкие больше воздуха, крича так, чтобы даже с воткнутыми наушниками и музыкой на полную мальчишка его услышал:       - Антоха, выходи! Антох! Пока не поговорим, не уйду!       Антон резко дёргает наушники за провода, выдергивая те из ушей. Испуганно оглядывается на дверь, за которой громко кричит альфа, и проклинает день, когда обозначил ему своё место проживания. До квартиры не доходило, потому что это уже личные, блять, границы! И то, откуда он узнал номер и этаж, остаётся только быстро складывать в голове, приходя к одному выводу: бабкам у подъезда нельзя доверять.       - Тебя ещё тут не хватало, - измученно стонет парень, вскакивая с компьютерного кресла. Нашёл же время припираться к чужим в дом, когда на часах время смотреть «спокойные ночи, малыши» и валиться спать в обнимку с игрушками, а не встречать незванных (!) и не желанных гостей.       Голос за дверью не стихает и идея притвориться мёртвым больше не кажется гениальной, ведь Антон всё ещё сомневается в присутствии отца дома, и если окажется, что он уже за стенкой, то черной полосой жизнь обернётся не только Попову, но и ему. Отец чужих альф не жалует. Поэтому Антон быстро натягивает домашние тапочки и рывком открывает дверь, перед этим два раза повернув ключик в замке. Просто выйдет и выгонит. Сразу, с порога, чтобы повторный мысли появляться здесь не возникло. И, не смотря Попову в его ублюдское лицо, становится перед ним, сложив руки на груди. Вновь защищается от него на физическом уровне.       - Зачем приехал? - тихо, чётко и по делу.       - Надо поговорить, - рвано выдыхает Арсений, и Антон бесшумно усмехается.       - Не о чем, - безапелляционно качает он головой, так и не поднимая глаз от пола. Не хочет смотреть в глаза тому, кто нагло пользовался его беспомощностью, вертя в руках как послушную марионетку, которую, когда надоело играться, можно запросто выкинуть на растерзание дворовым собакам, - пошёл вон, - тихо выплёвывает, кивая головой на входную дверь, и губу закусывает. Нельзя при нём показывать свою слабость - засмеёт, обхохочет и всему универу разнесёт о том, как Шастун перед ним сопли утирал, жалко опуская голову.       - Антох, я не выкладывал эту фотографию, - в который раз оправдывается Арсений, всё стараясь заглянуть ему в глаза, поймать контакт, и Антона откровенно тошнит от напускной вины в его голосе.       - Конечно, - с сарказмом шепчет он, - она сама появилась в твоём аккаунте, да. Будь, пожалуйста, мужественным признаться в этом, - поднимает затуманенные пеленой слёз глаза и срывается на шёпот, сталкиваясь с яркими синими радужками, что не отрываются от него ни на секунду, твёрдо припечатывая к полу.       - Антон, это не я, понимаешь? - наклоняется ближе альфа, - ты пошевели мозгами, зачем мне это делать? Зачем? Я от этого всё теряю только! - яростно пытается достучаться Арсений, и Антон хочет громко рассмеяться. Что он может терять? Куклу?       - Ну как это? - кривит покусанные губы в широкой улыбке, - для развлечения. Я же твоя кукла, которой ты ради забавы жизнь сломал, - голос вновь подводит, срываясь на дрожащий шёпот, и ком мерзких слёз душит поперёк горла.       Арсений отчаянно качает головой, с ужасом осознавая, что сказать ему нечего, и Антон ничуть не удивлён. Аргументы в виде «это не я, оно само!» в который раз иссякли, а других слов, в роде банального «прости», Попов не знает. Лишь плотно сжимает губы в тонкую полоску, до складок у переносицы хмурится, тянет руку к его щеке в желании смахнуть скатившуюся по ней слезу, но быстро одёргивает себя, замечая явный протест в глазах напротив, и молчит. Смотрит и молчит, чего-то ждёт. Но у Антона сил так стоять больше нет, как и смотреть ещё хоть одну лишнюю секунду на того, кто не должен с этого момента вызывать что-то иное, чем ненависть, но... Ебучее, сука, но.       - Знаешь, что? - надрывно шепчет Антон, не выдерживая липкого взгляда альфы, - если есть в тебе хоть капля человечности, не создавай мне больше проблем. Уходи, - и сам же скрывается за дверьми комнаты, не дожидаясь той минуты, когда начищенные ботинки Попова переступят через порог его квартиры, вновь оставляя его один на один с дерьмом, что они отряхнули на входном коврике.       Обессилененно оседает на незаправленную кровать, стараясь глубоко дышать. Лёгкие давит тяжестью, от чего грудь вздымается чаще, быстрее, беспокойнее.       Нельзя убиваться из-за какого-то барана. Из-за безмозглова идиота. Простого, блин, эгоиста! Который даже не думал о возможных последствиях. Захотел поразвлекаться - нашёл себе беспомощную куклу, надоело - выкинул в грязную лужу во время ливневого дождя и прошёлся по ней своими дорогущими начищенными до блеска ботинками.       Ненавидит. Антон ненавидит этого придурка так, как никогда геометрию в школе не ненавидел, совершенно не разбираясь в точных науках. Питает с каждым часом всё больше жгучей обиды внутри себя, растит вспыхнувшую ненависть с тщательной обработкой и удобрениями, чтобы в конце получилось здоровье дерево с длинными веточками.       Но Антон не знает, что ему делать, за что хвататься в первую очередь. Как теперь появляться в университете, когда все видели его сфотошопленную обнажённую фотографию, что разлетелась охуеть, как далеко за пределы универа. Как ему оправдываться, что плести ректору насчёт этого безобразия, портящего всю его будущую репутацию педагога. Да он банально не знает, что будет дальше!       Антон уверен, фотография дойдёт и до его семьи, и если не самостоятельно, то с помощью чужих рук. Мама, может, и не узнает в силу своего отсутствия дома, но ведь бабушка и отец увидят!Старушка схватится за сердце раньше, чем взглянёт на картинку, и веры в то, что она будет отрицать его причастность к созданию этой похабщины, нет, как ровного пульса. Отец наверняка разозлится и, если не выгонит из дома со всеми его вещами, отказываясь от такого сына, то со стопроцентной уверенностью отпахает по заднице так, что ближайший месяц Антон будет залечивать шрамы и столбом стоять на парах. Отец такого не потерпит, Антон знает, всё, что связано с проституцией, в их доме не присутствует (почти). Тётя Даша, она... Да срать Антону на тётю Дашу. Кто, если не она, его во всё это ввязал? Она же его на эту фотосессию загнала, она же его отправила на «подработку» к своему сутенёру Эдику-педику, она же всю ответственность за то, что сама и устроила, свалила. Прикинулась феей крёстной и вернулась в свой привычный образ старухи мачехи, как только поняла, что ничем - деньгами - ей и не пахнет возле племянника. Так же она отношения с людьми строит?       Хах, вспомнишь солнце, вот и лучик. Даша дверь отворяет без стука, шуршит тапочками к его креслу и смотрит с таким ебалом, будто пришла обсуждать бумаги государственной важности, а не то, как в очередной раз ее племянник облажался.       - На-ка, выпей воды, успокойся и расскажи, что там у вас произошло.       Антон её намеренно игнорирует, пустым взглядом сверля деревянные половицы, что пора бы уже поменять на что-то более современное, линолеум там, ламинат, может, ковролин, а не оставлять доски времен Сталина.       - Ты видел его шмотки? А часы? Зачем ты его отшил? - строго допытывается женщина, и Антона тошнит при одном взгляде на эту меркантильную суку. Ничего ей неважно, кроме толстого кошелька - и не только - альфы. О личных качествах и душе человека с ней говорить бессмысленно, это ни к чему не приведёт, если ещё и в тупик не заведёт всей абсурдностью её мышления и ценностей.       - Тёть Даш, давай закроем эту тему, - устало просит мальчишка, стараясь сдерживать приступы агрессии при виде её наглого лица, ведь высказать и вылить всё дерьмо из черепушки на неё хочется неимоверно, и отводит глаза.       - Нет, мы ничего закрывать не будем, - твёрдо отказывает она, - этот парень явно в тебе заинтересован. Бери, пока горячий. Если этот мажор при деньгах, то это решит все наши проблемы.       - Не лезь. В мою. Личную. Жизнь, - тихо и с расстановкой проговаривает Антон, возвращая ей твёрдый взгляд исподлобья. В этом мире вообще хоть кто-то слышал про личные границы?       - А разве это жизнь? Это нищета, - кривится омега, - или ты считаешь, что тебя обязаны родители содержать до пенсии? Тебе отец уже сказал, что не даст тебе ни копейки. А мать? А ты знаешь, вообще, что она вчера приезжала? - упирается локтем в стол женщина.       - Вчера? - промаргивается Антон, - зачем?       - Она хочет свою долю квартиры, и я её, в принципе, понимаю. У неё сейчас новая жизнь, новый дом, новая семья, - размеренно перечисляет омега, смотря чётко в глаза, словно пытается его заставить поверить, - новый любовник, она с ним, кстати, приезжала. Может, она специально не хочет тебя с ним знакомить? - изгибает бровь Даша.       - Ты врёшь, - быстро кидает Антон, неверующе вглядываясь в спокойные глаза тёти, которой по хорошему вообще нельзя верить, - мама бы мне всё рассказала.       - Слушай, тебе не пять лет, да? - бесясь, подаётся вперёд женщина, - оставь её в покое и дай ты уже матери жить, слезь ты с её шеи, устраивай свою жизнь. Пока ты молодой, красивый. Ну не будь ты дураком, продай себя повыгоднее!       И всё резко встаёт на свои места. Вот оно что. Антон понятливо мычит.       - Забыл, - тихо усмехается он, - точно. Ты же у нас этот... главный спец по продажам, - криво усмехается омега, - оставь свои советы при себе. Не лезь в мою личную жизнь. Я в тебе не нуждаюсь, - качает головой парень, сглатывая подступающий ком в горле. Он не хочет в очередной раз давится слезами, не хочет чувствовать себя ничтожно, утыкаясь мокрым носом в солёную подушку, не хочет иметь ничего общего с тётей точно так же, как с Поповым, от которого даже в собственном доме не удаётся избавиться.       - Ну дурачок, - легко пожимает та плечами, - кому ты нужен, кроме меня? - риторически кидает женщина, вставая и уходя из комнаты, тихо прикрыв за собой дверь.              Никому, - хочется ответить ей, но мальчишка молчит, закусывая губу. Он всё ещё нужен маме. Она не могла его вот так просто бросить, не могла оставить одного. Но могла приехать домой, не предупредив, потому что знала, что одно слово и Антон сорвался бы с пар, уехал в ту же секунду, лишь бы оказаться вновь в её ласковых объятиях.       Антон хватает мобильник со стола срузу же, как дверь тётиной комнаты характерно захлопывается. Быстро клацает по кнопкам набора номера и прислоняет трубку телефона к уху, слыша в ответ лишь долгие гудки, а после и «абонент вне зоны действия сети, перезвоните позже». Занята.              Он не верит ни одному сказанному тетей слову. Не хочет верить. Потому что ей нельзя доверять, в её слова нельзя выслушиваться, надеясь разобрать истину. И не будет. Отвлечётся, переключит фокус внимания на другой объект и забудет нахер, что это разговор когда-то был. Готовится к тесту нет больше ни настроения, ни настроя, Антон сделает это позже, через несколько часов, вернувшись домой и утихамирив хоть на грамм то, что бушуется внутри. Он набирает номер самого родного человека, что сейчас выйдет на связь, ответит и без вопросов согласится на очевидно уебанскую идею мальчишки, поддержит, хоть и обзовёт дерьмом, на которое они время тратят впустую.       - Алло, Поз? Ты где сейчас?

***

                                                                      - Плохая. Очень плохая идея, - предсказуемо протестует Позов, неодобряюще глядя из-под стекл своих очков, но Антон к такому был готов уже когда запрыгивал в узкие джинсы и напяливал в попыхах зипку, лишь бы успеть к намеченному времени, так что строить умоляющую мордашку он начинал ещё со встречи Поза на остановке.       - Ну не в университете же мне с ним разговаривать, - взмаливается Антон, держась за плечо друга, и правда верит, что телесный контакт способствует вызову доверия, - а здесь меня хотя бы никто не знает.       - А его дружки?       - А вот поэтому ты мне и нужен. Пойдёшь первый, позовёшь его, он подойдёт ко мне, и я ему всё объясню! - разводит руками омега, жалостливо хлопая глазами, - Дима, миленький, прошу тебя, помоги. Мне всё равно на всех, кто и что обо мне думает! Я просто хочу объяснить Валере, что я не... Ну, - мальчишка запинается, не желая договаривать приевшуюся «проститука, обрабатывающая сразу двоих», и многозначительно замолкает, надеясь на то, что Позов и так всё поймёт.       - Ну ладно, хорошо, - удручённо кивает Дима, всем свои видом показывая, что затея ему всё ещё не нравится, - только из-за тебя. Как по мне, ты никому ничего не обязан объяснять, - угрюмо складывает он руки на груди, пока всё ещё пытается вразумить младшему, что это - не его проблемы. Но Антон уже хватается за его плечо, облегчённо выдыхая и загораясь тем самым благодарным светом, которым заражает, питает, даёт надежду на то, что то, что они сейчас собираются сделать, находится в порядке вещей и совершенно не выглядит странно и чудоковато.       - Спасибо, - негромко шебещет Антон, и Позов, в последний раз смерив мальчишку неуверенным взглядом, ступает на порог уже знакомого им клуба.

***

                                                                Арсений быстро клацает по кнопкам на клавиатуре компьютера, замачивая очередного мага во включённой на мониторе игре. Мышка звонко клацает при каждом нажиме на неё, но это не отвлекает, когда все мысли сосредоточены на одном. На мальчишке, что видеть его больше не хочет, на двадцать седьмом звонке заблокировав, а на первый и единственный приезд к самой квартире выгнав, так и не дав по-настоящему объясниться, оправдаться.       Хотя что бы он ему сказал, если бы Антон радушно принял его на входе и смиренно уселся ждать объяснений? Ничего. Потому что говорить нечего в его ситуации. Он понятия не имеет, с какого хуя фотография оказалась выложенной в аккаунт, если в это время он блаженно нежился под струями холодной воды, обдумывая в сотый раз, что и как будет говорить при встрече с мальчишкой у дверей универа.       Думал, выйдет, поймает того на одном из этажей и, выдумав дурацкую причину подвезти, утащит вниз к машине, по привычке вслушиваясь во всё новые и новые обзывательства в свою сторону. Но, видимо, плохо думал, потому что и волосы он высушить не успел, как за хлипкой дверью раздался громкий призыв вытащить свою жопу к обладателу надрывного голоса и выслушать поток неварящихся с истиной слов.       И что он в итоге поимел от своего плана? Ебучую ненависть в малахитах и блок во всех возможных средствах связи, которых и так не шибко много было.       Да, фотографию он удалил всего то через несколько минут после того, как она была выложена, и стёр нахер с телефона. Да только облегчения это не принесло. Сейчас каждый первый умеет делать скрин, тем более скрин голого студента на самой популярной страничке универа. Сомнений в том, что все несколько тысяч человек увидели фото, нет так же, как и доказательств того, что он её, блять, не выкладывал!       И всё, что он может делать сейчас, так это ждать звонка от дяди Сёмы, который только подтвердит догадку о том, что камеры в этот самый момент не работали, «случайно» перестав вести запись из коридора, ведущего к мужской раздевалке. Тот, кому это надо было замутить против Антона, наверняка не так глуп, раз знает и про наличие фотки, и про отношение Попова к ней, и про то, что безнаказанным он не останется, засветившись в объективе навороченных камер.       Нюансов куча, доказательств нуль. И это бесит до скрежета зубов.       Телефон на столе неожиданно громко вибрирует, заставляя вздрогнуть и отвести замыленный взгляд от монитора с яркой картинкой. Дядя Сёма? Арсений тянется за мобильником, пытаясь убежать от гномов, но фокус внимания уже на перевернутом экраном вниз телефоне, а не на игре, так что его за милую душу выпинывают из катки, отправляя на предыдущий левел к лохам.       Альфа разочарованно цокает и наконец жмёт энтер, делая перерыв, и тянется к «яблоку», с такой надеждой увидеть заветное имя вглядываясь в подсвеченный дисплей, что усталый рык срывается с губ, когда надпись гласит привычное «Армян». Арсений заранее знает, что тот ему скажет, и желание отвечать скатывается в самые ноги с пониманием, что тот может просто так занять линию и тогда уже никакой самый нужный крестный до него не дозвонится.       Вздыхает, ждёт, пока парень сам сбросит, отчаявшись дозвониться до него, домашнего старпера, но Матвиенко с детства слишком упертый, чтобы на такое надеяться, поэтому Арсений медленно смахивает трубку в зелёный кружок, отвечая на входящий.       - Да?       - Арс, - стараясь перекричать громкую музыку, тянет Серж, и Арсений недовольно выдыхает в трубку. Они опять в клубе, - ну че ты как пенсионер дома торчишь? Приезжай - оторвёмся! Сегодня вон, - динамик шуршит, видимо, тот крутит головой по сторонам, - диджеи новые, девчонки даже очень ничего.       - Не, Серёж, в этот раз без меня, - устало качает головой Попов, придавая тону как можно больше заебаности. Не то у него настроение, чтобы прыгать по танцполу и развлекаться, когда где-то в противоположной части города омега откровенно загибается, не понимая, как вытаскивать себя из устроенного фактически Поповым дерьма.       - Арсюх, ну с каких пор ты стал таким занудой? - возмущённо тянет хвостатый, и в динамике вновь что-то неразборчиво шуршит, - Ооо, даже твой пришёл!       Твой? Блять, блять, блять.       - Антоха? - напрягается Арсений, вслушиваясь в не очень то трезвый лепет друга, который, оказывается, не так слеп, как кажется со стороны, - Он что там делает?       - Слушай, да откуда я знаю, а, - лениво корчится Серый, и парень впервые готов его умолять включить хмельную голову и не спускать глаз с одного конкретного силуэта, которого там вообще не должно быть, - приезжай и сам спроси у него, окей?              Арсений сжимает телефон крепче, сбрасывая вызов. «Приедь и спроси». Ну конечно, это же так легко после того, как тебе ясно дали понять, что нахер ты не нужён ни сейчас, ни потом, когда эмоции поутихнут. Очень, блять, легко.       Он откидывает мобильник на компьютерный стол и трёт двумя пальцами закрытые веки, откинувшись на спинку компьютерного кресла. Пытается вытравить вполне реальную картинку из под век, из памяти, из... жизни стёр бы нахер, если бы мог.       - Какого чёрта он там забыл? - тихо шипит альфа и тут же роняет нервный смешок, - так, я то что парюсь? Мне вообще на него наплевать, пусть делает, что хочет.       Захотел в клуб пойти? Да пусть идёт, кто держит. Захотел выпить и развеяться? Он совершеннолетний, может делать, что хочет. Захотел оторваться по полной на танцполе среди пьяных потных тел? Пфф, да пожалуйста! Пускай трётся там об кого хочет, пока длинными конечностями в пьяном угаре вертит, крутит и протягивает кому угодно. Захотел подцепить альфу на ночь? Сами себе не льстите, эта стесняшка дальше неумелового флирта заходить не умеет, не то, что до постели и...       Утыкается глазами в горящий светом монитор, бегает глазами по экрану, но видит совсем не загруженную игру, а кудрявого мальчишку, что льнёт к рукам на своей талии, выгибается на встречу, развязанно улыбаясь не ему, тянется губами к губам белобрысого альфы, и...       И психует, откидывая мышку в сторону и зло рыкая на ебучую фантазию. Утыкается головой в крепко сжатый кулак, глубоко вдыхая через нос спасительный воздух, и считает до пяти, лишь бы успокоить разбушевавшегося внутри альфу. Продумывает план действий по вытаскиванию парня из заведения новых лёгких знакомств с горящими похотью альфами и приходит к выводу, что нахер ему план не нужен, когда где-то за барной стойкой может происходить такое непотребство, которое Попов боится у себя в голове представлять. А омеге, имеющей чёткий цикл течек, явно хочется именно того самого, на которое у Арсения нет ни прав, ни банального дозволения даже при затуманенном алкоголем рассудке, при котором он, разумеется, и не подумал бы намекать на подобное.       Но если у Арсения нет прав на Антона, значит, нет ни у кого. Арсений не позволит - разъебёт еблет каждому, кто хоть на метр приблизиться к его омеге.

***

                                           - Вон он! - указывая в сторону Валеры, кричит Антон Диме на ухо, стараясь перекричать долбящий в уши трек, за которым на вряд ли вообще что-то будет слышно, - я буду у барной стойки!       Позов кивает, просачиваясь сквозь толпу к столику Матвиенко и Моцарта, и Антон нервно закусывает щёку. Волнительно так, что в животе скручивается неприятный ком, обманчиво намекающий на хотелку в туалет, в который Антон ни под каким предлогом здесь не пойдёт. Он вообще не знает, какой реакции хочет добиться вот таким пируэтом, поэтому и правильных слов подобрать не может, топчась на месте без особого смысла. Бармен кивает в знак приветствия и в немом вопросе обводит его взглядом, но Антон отрицательно машет головой - напился уже, второго похмельного повторения не хочет.              - Антон, - тянет над ухом знакомый голос, и мальчишка от неожиданности вздрагивает, оборачиваясь, - ты ничего не должен объяснять, - мягко улыбаясь, заверяет Валера, но легче от этого не становится.       - Я ему про то же говорю! - поддакивает Дима, и мальчишка злобно зыркает в его сторону. Обсуждали же уже, зачем по новой начинать и воротить фиг знает по какому кругу?       - Я хочу тебе объяснить! - быстро перебивает Антон, затыкая Димин острый рот, - это не моя фотография, точнее, только моё лицо, остальное всё фотошоп! Я не имею отношения к эскорт услугам! - выходит, наверняка, эмоционально и глупо, ведь зачем он кому-то что-то пытается доказать, если все, кому надо было, и так сделали свои выводы? Как же, блять, глупо.       - Не переживай, - но альфа спокойно улыбается, перенимая наполненный бокал из рук бармена, - я, м-м-м, либерально ко всему отношусь. Каждый вправе жить, как он хочет. Просто, если бы это была твоя реальная фотография, я бы не стал тебя осуждать, - легко пожимает он плечами и, кажется, кладёт хуй на всю ситуацию, заботясь в данный момент лишь о том, как перемешать трубочкой тошнотворно яркий коктейль.       - Спасибо... за понимание, - озадаченно кивает головой Антон, хмурясь на неоднозначное поведение Моцарта. Это он так сказал, что ему всё равно, или реально считает себя либералом, не имеющим права выбирать, как мальчишке жить?       - Я пойду. Если хотите, можете к нам присоединиться, - кивает в сторону их столика, бегая глазами от одного омеги к другому, всё чаще задерживаясь взглядом на очкастом, и это, как ни странно, не вызывает ничего, м-м-м, препятствующего такому выбору фокуса внимания, просто... вводит в тупик? Да, именно так, Антон нихуя не понимает в поведение Валеры, и это неудивительно - читать людей он никогда не умел.       - Нет уж, спасибо, - протестующие бубнит Позов, - мы по домам, баиньки.       Моцарт улыбается, подхватывает стакан и, направляясь плавной походкой к Матвиенко, машет на прощание рукой. Дима быстро пересаживается поближе к Антону, занимая высокий барный стул, и, возмущённо оглядываясь на студента, фыркает:       - Тоже мне, либерал. Забей на него, друг! Видишь, ему на тебя всё равно. Зачем на такого тратить время? - риторически спрашивает он, не сводя глаз с упомянутого лица. Антон вопросительно вздёргивает брови.       - Почему всё равно? Он же с пониманием отнёсся.       - Вот именно, с пониманием, - кивает как ребёнку Позов, возвращая фокус внимания на мальчишку, - он тебя даже не приревновал. Если бы ты ему действительно нравился, он бы так спокойно не среагировал.       Антон задумчиво поджимает губы. То есть, Валере реально всё равно? И на фотку, и на образ на фотке, и на всё, что за этой фоткой последует? Чёрт. А нафиг они тогда на свидание ходили, если Антон ему даже банально не нравится, не вызывает интереса, как противоположный пол?       - Я что, настолько не привлекателен? - строит бровки домиком младший, конкретно зацикливаясь на единственном факторе, который мог повлиять на отношение Моцарта к нему.       - Да нет! При чём здесь это? Просто у каждого свои вкусы, - хмурясь, пожимает он плечами и вскакивает с мягкой сидушки, - так, всё, забей на него! И идём отсюда.       Легко сказать забей, когда тот из головы не вылезат, прописавшись на полноценное проживание со стабильным завтраком, обедом и ужином.       Позов тянет омегу на выход, расталкивая кучу пьяных и потных тел, среди которых даже на секунду не хочется затеряться, чтобы почувствовать что-то похожее на то, что чувствуют они, топчась и прыгая на месте под модную попсу, от которой у мальчишки уже уши сводит. Да, такого определения нет и быть не может, но кто запрещает жаловаться на нынешнюю музыку в своём стиле в двадцать первом веке? Сейчас как угодно можно, ведь... Антон резко тормозит, впериваясь в до боли знакомый силуэт ошарашенными глазами.       Она... Как... Чего, блин? Как она здесь оказалась?       - Ты чего? - оборачивается Дима.       Женщина, одетая в яркую разноцветную рубашку и обтягивающие синие джинсы, танцует сразу между двумя молодыми парнями, извивается змеёй, поднимая руки к верху, крутит бёдрами в опасной близости с чужим пахом и пьяно смеётся, сбрасывая светлые кудри с лица.       - Убейте меня валенком! - офигело восклицает Позов, как только разбирает знакомые черты лица в клубной полутьме, - это же не...       - Мама, - подсказывает Антон, не отрывая шаров по пять рублей от прогибающейся в спине омеги, и точно хочет, чтобы Димино желание исполнилось, прибив заодно и его, потому что...       - Моя жизнь никогда не будет прежней, - сдавленно комментирует Позов, и Антон как никогда с ним согласен, одновременно боясь и стараясь оторвать взгляд от тела матери, - я хочу это развидеть.       Женщина стягивает с себя шёлковую рубашку, оставаясь лишь в ярко оранжевом топе, задирает руки вверх, наматывая круги яркой тканью в воздухе, и заигрывающе улыбается светловолосому пареньку, которого буквально несколько дней назад цеплял сам, блять, Антон!       В голове мелькает недавний разговор с тётей и Антон, сопративляясь, начинает чувствовать горечь правды на языке. Когда их мама вообще в последний раз ходила развлекаться?        - У неё сейчас новая жизнь, новый дом, новая семья, новый любовник.       - Оставь ты мать в покое! Дай ты ей жить!       Наверное, тогда, когда сама ещё не была матерью, утопающей в каждодневной рутине и неимеющей и крошечки времени на саму себя, запущенную и оставленную без внимания.       Сейчас она совсем другая. Она в яркой одежде, с ярким макияжем и с новой дерзкой причёской, какую чаще увидишь на голове у пубертатного подростка. Раньше она, конечно, тоже не скромно одевалась, красилась и экспериментировала с причёской, но никогда не выглядела так. Сейчас она светится под ярким светом прожекторов, пускающих по её телу разноцветных зайчиков, не стесняется и не держится в образе примерного родителя, за которым орлиным глазом наблюдает бабушка советской закалки. Она отрывается по полной и, видимо, за все года своего материнства, за что мальчишка и слова ей в будущем не скажет, - она заслужила.       - Подойдём? - несмело предлагает Дима, хватаясь за его ладонь в виде поддержки, и Антон отрицательно машет головой. Ни к чему. Пускай отдыхает хотя бы здесь и сейчас, когда может забыть про все свои обязанности, давящие грузом на плечи.       Антон не маленький, справится самостоятельно.                                     

***

                    - Антох, не расстраивайся, - подбадривает Димка, шагая вровень с Антоном по аллее к дому мальчишки, - Могло быть ещё хуже. Прикинь, если бы он тебя оскорблять начал?       - Всё лучше, чем безразличие, - грустно усмехается Антон, задирая голову к небу. Сегодня безоблачно и пиздецки красиво из-за рассыпанных по чёрному холсту звёзд, которые в городе увидеть считается чем-то сравни сверхновой, - да-а, - тяжело вздыхает он, но и капли тяжести в груди не чувствует, - ладно, завтра с тобой увидимся, - улыбается он на прощание и Позов зеркалит улыбку, салютуя поднятой ладонью.       - Хорошо. Я забегу за тобой, - напоминает так каждый день перед расходом, хоть и знает, что мальчишка знает, что тот как всегда за тридцать минут до начала пары будет у арки во двор Антона, но мальчишка на брошенное предупреждение лишь кивает, разворачиваясь корпусом точно к вратам той самой арки.       Вокруг тьма-тьмущая, что невольно сердце в пятки убегает при каждом малейшем шорохе со стороны кустов или дорожки. Их двор спокойный, тихий и приличный, но Антон - омега, и переживать за свою сохранность в пол одиннадцатого ночи ему вполне нормально и почти привычно. На него ни разу не нападали, не угрожали в темном дворе и банально не приставали, что несомненно вселяет уверенности в том, что никаких педофилов и маньячин он не привлекает, но стрёма из крови это убеждение не вытягивает, заставляя дрожащими пальцами нашаривать в кармане ключи от квартиры.       До подъезда буквально пара метров, не больше, но фонари сегодня не горят, ярко освещая побитую плитку, а только изредка крякают тусклым светом, нагоняя в голову ещё больше ублюдских фантазий из подростковых романов.       Антон быстро переступает ступеньки лестницы, ведущей к их двору, искренне веря, что чем шире шаг, тем сложнее понять, кто он по вторичному полу, решающему за тебя, обкрадут тебя сегодня или пропустят своей дорогой, учуяв властные нотки в запахе. И Антон их, блять, чувствует, зашуганно ступая вдоль лавки, у которой крутятся два высоких обалдуя, что превышают широту его плеч вдвое.       Он инстинктивно замирает, испуганно задерживая дыхание, когда один из них свистит ему, перегрождая дорогу и заставляя поднять глаза вверх, на него.       - Стопэ, - нагло ухмыляется пацан в рыжей джинсовке, и его дружок хрюкает, в развалочку подходя ближе. И сердце шумом отдаётся в ушах, включаясь в работу так сильно, что дыхание учащается и адреналин из почек ускоренно бежит в кровь, высвечивая огромной красной кнопкой перед глазами команду «бежать». Но руки трясутся, а ноги совершенно не слушаются, и Антон врастает любимыми кедами в плитку.       - Че? - он пытается придать голосу больше уверенности, но вырывается лишь слабый писк котёнка, брыкнувшего на овчарку, и бугаи заливаются мерзким смехом синхронно, метаясь глазами по его худому туловищу. Ищут, че бы спиздить, - догадывается замыленной тревогой мозг, и мальчишка на всякий случай суёт руки в карманы запки, нащупывая тот самый острый ключ, о наличие которого он бы никогда не хотел вспоминать.       Парень с выбритыми висками вытаскивает из потрёпанной кожанки нож бабочку, перекидывая тот из одной руки в другую, и Антон посильнее вцепляется в защитный предмет, напряжённо следя за перелетающим лезвием, которое, вероятно, впишется ему в глотку, если он сейчас попробует драпнуть дрожащими ногами вбок, а не вывалить из карманов всё, что у него есть. И шутка про девственность больше не кажется шуткой.       - Оп, оп, - дразнятся, время тянут, запугивая хрипящими звуками ещё сильнее. Набивают себе цену, рассчитывая на выручку, но ещё не знают, что брать с него, кроме побитого айфона, нечего.       Нож вновь кочевает в другую руку, ближнюю к мальчишке, и Антон медленно ступает назад, перекатываясь на пятки так, что туловище отклоняется назад, подальше от острого лезвия, заманчиво блестящего в свете полной луны, и ебучий ток бежит по венам, когда бугай делает точно такой же шаг вперёд.       Ему конец. Сраный ебучий конец в подворотне у самого дома, до которого оставалось всего пару метров. Десяток шагов, которых теперь стоит его жизнь.       Антон готовится, дрожащими пальцами впивается в металл в кармане и неслушающимися пятками прощупывает плитку, об которую надеется не наебнутся, как только драпанет назад, туда, где начинается проезжая часть и всё ещё ездят машины, но парни рушат его план по щелчку пальцев. Одновременно стирают гадкие ухмылки с лиц, смотря куда-то поверх его в испуге замершей головы, и выбритый складывает бабочку, запихивая ту в кожанку.       - Ничего, мы мимо шли, - грубо кидает он и, подцепив пальцами дружка за локоть, убегает в противоположную сторону от пятиэтажки, до которой теперь и вправду всего пару спасительных метров.       Вздох облегчения срывается с губ, и Антон впервые начинает понимать тех омег, что носят огромные брелки на ключах с перцовками, сигнализациями и острыми предметами, которые с завтрашнего же дня станут верными Антоновыми спутниками.       Чтоб ещё раз он вышел за пределы людного места позже, чем в восемь часов вечера, и он сам себе разобьёт ебальник за халатность по отношению к собственной безопасности.       До подъезда всё ещё пара метров и их мальчишка готов пробежать, лишь бы быстрее оказаться в безопасности, но гложащее чувство присутствия кого-то за спиной давит на лёгкие таким грузом, что дыхалка скоро не выдержит и помашет на прощание рукой, уехав отдыхать, и Антон настороженно оборачивается через плечо, тут же жалея, что не драпанул секундою ранее.        - Та-а-ак, - устало тянет и отворачивается обратно, не желая сталкиваться лицом к лицу с ненавистной рожей, и наконец сдвигается с места, которое, Антон уверен, ещё не раз привидится в кошмарах, - а ты что тут делаешь?       - Ты чем думаешь, когда один по ночам шарахаешься? - без приветствия наезжает Попов, нагло пропуская вопрос мимо ушей. Мальчишка закатывает глаза и надеется, что они больше никогда не выкатятся, являя взору всё ту же хмурую морду альфы, - головой или другим местом?       - Я, вообще то, с Димой, - как бы между прочим вставляет Антон и увеличивает шаг, стараясь не думать о том, что да, сегодня он думает только задницей.       - Да? - взрывается Попов, рыкая, - Где твой Дима? Лично я видел двух отморозков с ножом! - а я собственную кончину, - Живо домой! - рыкает на самое ухо, становясь точно за спиной, и мальчишка вздрагивает, чувствуя, как властный голос пробивает до самых костей, добирается до живота и скручивается горячим клубком внутри, заставляя омегу внутри слушаться, подчиняться, покорно сколняя голову перед альфой.       Чего, блять?       - А ты чего командуешь? - насмешливо тянет он, стараясь скрыть за развязанным тоном дрогнувший от ебучего переворота внутри голос, и задирает голову к верху, высчитывая окна своей квартиры, как в первом классе, когда дома ждала строгая ба, а на улице мальчишки с сухим дошиком, и выбор падал в одну очевидную сторону. Все, вроде, спят. По крайней мере, свет везде выключен и шторы распахнуты, значит, бабушка видит десятый сон.       - Тебе помочь или сам пойдёшь? - вновь строго рявкает Попов, подталкивая легонько в спину, и мурашки по коже больше не бегут. Несутся водопадом мерзости от прикосновения альфы, чьи руки не знают, что такое нежность.       - Да пошёл ты! - шипит мальчишка и, не удостоив и взглядом, скрывается за громко хлопнувшей подъездной дверью. Нашёлся, блять, командир. Что ещё прикажет? На коленочки присесть и послушно язык высунуть, покорно ожидая, пока тот свое «достоинство» к нему приложит? Ага, Антон уже бежит и падает мыть полы до чиста.                     

***

                                                        Утром приходит сообщение от старосты группы с просьбой зайти после пар в деканат, ибо ректор - пожилая женщина со стервозным характером - очень хочет видеть его у себя на ковре и, желательно, как можно раньше, и Антон понимает сразу - гневной тирады от неё ему не избежать.       Поэтому сейчас, замерев в одном положение и понурив голову, как самый примерный ученик младшей школы, обеспокоенно вслушивается в её речь, боясь упустить что-то важное, решающее его дальнейшее существование не только в этом несправедливом мире, но и в стенах универа, из которого вылетать мальчишка не планировал ещё ближайший проплаченный год.       - Антон, - строго чеканит женщина, обращая на себя его внимание, и начинает мерно постукивать ручкой по столу, откровенно действуя на нервы, - Вы, очевидно, забыли, как называется специальность, на которой Вы учитесь. Так я Вам напомню! Вы педагог! - вскрикивает хриплый от возраста голос, и Антон закусывает губу, досадливо для себя подчёркивая, что уши заткнуть нельзя, - а это человек, который должен стать примером! Образцом для своих учеников! А это что такое? - ректор строго кивает на перевернутый обратной стороной файл и вскидывает его вверх, являя знакомую фотографию мальчишке, - вот это Ваш образец?       Антон оскорблённо поджимает губы, отворачивая голову к окну. Ну и что, что он учится на педагога? У него есть своя личная жизнь за рамками университета и он вправе делать с ней всё, что захочет, если та не предполагает уголовной ответственности. Медиков же не отчисляют за то, что они сигареты курят под окнами больниц, тогда почему он должен отчитываться за то, что универа ни коим боком не касается? Это полный бред.       Он часто моргает, прогоняя пелену с глаз, и слезливо оборачивается на женщину.       - Евгения Захаровна, - тихо тянет мальчишка, и женщина снимает очки с переносицы, внимательно вглядываясь его глаза, - это не моя фотография! Это фотошоп...       - Этот фотошоп, как Вы выражаетесь, был размещён на сайте эскорт услуг! - строго прерывает ректор, гневно отъежаясь на офисном кресле назад, скрипя колёсиками по полу, - и не надо мне ничего говорить! - возмущённо взмахивает руками, замечая открывшейся рот мальчишки, и твёрдо остается стоять на своём, - наши айтишники всё перепроверили.       Антон рвано втягивает воздух, вглядываясь в яростные глаза женщины, и по крупинке теряет надежду на то, что его оправдания в стиле Попова ещё будут кем то услышаны.       - Существует компетентное мнение, что не просто так там расположен, - вкрадчиво понижает тон голоса, догадливо ухмыляясь, - мы, конечно, проведём внутреннее расследование и поставим вопрос о Вашем... аморальном поведении, но... хотите честно? Вы в полушаге от отчисления.       Антон испуганно вскидывает голову, натыкаясь на ехидный взгляд женщины, и предыдущий год учебы уверенно крошится под ногами, намереваясь оставить мальчишку совсем без платформы. Он не глупый и не идиот, чтобы с самого начала не понимать, что последствия могут дойти и до такого уровня тяжести, если конкретно затронет деканат возможной проституцей, но отчаянные попытки не верить в такой откровенный бред успешно прикрывали мысли об отчислении.       Это глупо и по-детски, выгонять из платки - платки! - за малейший всплывший проеб, когда он даже не на последнем месте в рейтинге успеваемости стоит, портя репутацию универа не только похабщиной, но и оценками.       Это просто бред.              - Шастун, Вы свободны, - с нажимом произносит женщина, напяливая обратно очки и придвигая очевидно важные документы к себе, так и намекая, что мальчишке пора свалить из её кабинета.       Антон тихо кивает, кидая угрюмое «до свидания», и быстрым шагом выходит за большую деревянную дверь, надеясь, что через несколько он к ней не пожалует за бумагами об отчислении и личными документами. Потому что если да, то это полный фулл, который снесёт и его репутацию, с которой его больше никуда не примут, и всю жизнь нахер. Рвано вздыхает, сдерживая предательские слёзы обиды, и выковыривает себе в черепушке слова, ставшие девизом его последних дней:       Всё из-за ебаного Попова.

***

                                           Антон растерянно оглядывается, стоя на пороге собственной квартиры, которая, кажется, уже больше и не его. В коридоре тишина. Бабушка глотает слёзы, прислоняя руки к лицу, и всё бормочет что-то про опозоренную честь деда, тёть Даша безэмоционально крутится возле неё, стараясь создать видимость поддержки, до которой старушке сейчас как Антону до Поповских оправданий, и довольных чертиков в глазах тети мальчишка видит даже на расстоянии в два метра. Сомнений в том, что здесь происходит именно то, чего Антон боялся сильнее самого строгого выговора на ковре ректора, нет.       Отец выкатывает из его комнаты чемодан, на котором лежит спортивная сумка, забитая вещами доверху и наверняка ели затянувшаяся, потому что молнию с прошлой поездки за город мальчишка так и не починил. Он поднимает на Антона жёсткий взгляд, всем своим видом показывая: больше его здесь не ждут, и вручает тяжёлый багаж, брезгливо морщась на прикосновение дрожащих пальцев сына.       - Что всё это значит? - голос дрожит так же, как и руки, и сдержать нервной улыбки просто не получается, когда все три пары глаз уставляются на него, презрительно сужаясь.       - А ты думал, мы не узнаем? - язвит бабушка, пробивая надломленный голос сквозь водопад слёз, - нашлись добрые люди, пришли в дом, всё рассказали. Никогда не думала, что ты сможешь так низко пасть, - разочарованно качает она головой, и яростно машет головой, выставляя ладони вперёд, как бы стараясь задержать мыслительный процесс у всех троих, лишь бы успеть переубедить, доказать, что не правда.       - Н-нет, ты неправильно всё поняла! Это не моя фотография!       - Да?       - Да!       - И чужой мужик тебя на крутой машине ночью не подвозил? - с сарказмом выплёвывает старушка, и Антон жалеет, что когда-то узнал, кто такая баба Нюра и почему нельзя появляться у неё на глазах с кем-то, кто ей детально не знаком, но не уяснил, насколько её надо опасаться.       - Оказывается, ты такой же проститут, как и твоя мать! - не сдерживается отец, гневно раздувая ноздри и выпуская горчащий рецепторы феромон, - Оба святыми прикидывались, а на самом деле ваше место на панеле!       - Пап!       - Заткнись! - как не в себе шипит альфа, заставляя мальчишку испуганно шарахнуться спиной к двери, - не смей меня больше так называть! Я тебя... - он резко расстёгивает ремень на брюках, выдёргивая тот из шлёвок, - проваливай, пока я тебя не выпорол! - он дёргается в его сторону с ясными намерениями, но тётя Даша вовремя хватает его за плечи, отводя подальше от сжавшегося племянника.       - Ты опозорил имя деда! - надрывно кричит бабушка, взмахивая рукой, и Антон глотает противный ком в горле, взглядом побитого щенка проходясь по каждому из присутствующих «родных».       - Ну куда же я пойду? - слезливо шепчет мальчишка, хватаясь ходящими ходуном конечностями за ручку чемодана, лишь бы успокоить тремор, - у меня же, кроме вас, никого больше нет.       - Иди к матери, - пожимает и так дергающимися от плача плечами Нина Васильевна, и отец вспыхивает с новой силой:       - Зачем ему мать? У него же мужиков теперь полно, да? С твоей новой профессией выбирай любого!       Глаза застелает пелена обидных слёз, а губы начинают дрожат так, что приходится сильно их сжимать, лишь бы не разрыдаться при них, тех, за кого он отчаянно продолжает цепляться, надеясь услышать заветные слова о том, что они ему верят. Но...       - Что ты смотришь? Проваливай! Мне такой сын не нужен!       Антон быстро утирает влагу с щёк, рвано хватая губами воздух, и убеждает себя, что он был готов к такому, он знал, что всё случится именно так и надеятся на иной исход событий было идиотским решением. Учебный рюкзак впервые так больно давит на плечи, стараясь утянуть его на большее дно, в которое он и так скатился всего за несколько часов этого ебаного дня.       В лицах напротив осуждение в перемешку с презрением, и это отрезвляет лучше закинутого зимой за ворот куртки снега, включая мышцы в работу и разворачивая весь его корпус к так и незакрытой входной двери, у которой его больше не ждут.       - Это... - бессмысленно оборачиваться и пытаться доказать обратное тому, что они увидели и услышали из чужих уст, но Антон всё равно это делает, подавая слабый голос, - не моя фотография.        - Конечно, - тут же с сарказмом тянет Андрей, но желание произнести последние слова не отбивает - подливает в огонь масла.       - Я никогда не занимался проституцией, но... - растягивает губы в болезненно широкой улыбке, усмехаясь со знанием дела, - вы же мне всё равно не поверите. Вы готовы поверить любому, другому, чужому. Но не мне, - резко обрывает сам себя, чувствуя как перед глазами начинает плыть, размыливая картинку, - простите меня... за всё. Но вы мне больше не семья.       И выходит прочь за территорию некогда родного дома. Выкатывает тяжеленный чемодан, тихо шипя от сильной нагрузки на руки, и подтягивает сумку выше по скользкому пластику, чтобы можно было подхватить всё вместе и ебнуться с протоптанной за столько лет лестницы.       Дверь добродушно за собой прикрывает, слыша за нею всё новые и новые громкие ругательства отца, который больше то и не отец, получается, так, альфа, когда-то зачавший его плод в животе у жены, и всё.       Открыть подъездную дверь оказывается тяжелее, чем Антон себе представлял, спуская сумки с трёх этажей по ебучей лестнице, а не на лифте, которым и не пахнет в их старой пятиэтажке, поэтому бьётся лодыжкой об железного монстра, протаскивая через него, металла без датчика, и себя, и вещи.       Возле, на лавочке, как будто его и поджидая, сидят «знаменитые» бабки сплетницы, в число которых обязательно входит и предательница Баба Нюра, разнюхавшая информацию про него быстрее, чем сам деканат. Она сразу вскакивает, подбегая к нему на своих коротеньких и толстых ножках, не давая и скатить пластиковое нечто с порожка подъезда, включив тот самый приторно сладкий голосок, пытающийся убедить, что ничего она ещё не знает.       - Антоша, а ты куда-то собрался?       А Антошу тошнит от её голоса.       - А вы спросите это у моей бабушки, - он заёбанно смотрит на пенсионерку, четко давая понять: любезничать он с ней не будет, - она всё расскажет. Так сказать, сплетни из первых рук.       - Это на что это ты намекаешь?       Антон не отвечает, прокатывая чемодан по ступенькам и проходя мимо вылупевшей глазища бабы Нюры.       Очевидно же, что да, блять.       Припарковавшейся чёрный автомобиль приветливо мигает фарами, а её владец стремительно направляется в его сторону, заставляя верить в ебучесть этого проклятого на плохие события дня всё больше и больше. Потому что в том, что Попов над издевается, Антон не сомневается, устало закатывая глаза на приблизившегося виновника всего этого «торжества».       С хера ли он здесь вообще забыл?       - Тебя из дома выгнали? - звучит так возмущённо, будто ему есть дело до того, где мальчишка будет контаваться ближайшую... жизнь, - Из-за какой-то фотки? Это ж абсурд!       - Нет, - качает головой Антон, - абсурд будет, когда меня из института выгонят по твоей вине, - Арсений поджимает губы, - за аморальное поведение. Я же теперь для всех мальчик по вызову.       Ага, и лично для тебя проститутка, обрабатывающая сразу двоих. Рад?       Арсений пилит его своими синими глазами, будто быстро что-то взвешивает у себя в голове, прикидывая возможные ходы, и мальчишке с его серьезного еблета действительно становится смешно, потому что что он там может надумать, если сам Антон не знает, куда податься, если не в подвал к бездомным кошакам.       - Так, давай сейчас с твоей семьёй поговорю, объясню, что это недоразумение.       - Да, ага, давай! - с сарказмом кивает омега, отмахиваясь от длинных и сильных рук парня, что с нескончаемым энтузиазмом стараются выхватить тяжёлую ношу, - только они тебя даже слушать не станут. Единственное, что ты можешь сейчас сделать - это исчезнуть из моей жизни, - фальшиво мягко улыбаясь, чеканит он и вперивается в глаза парня острым взглядом. Ждёт, пока тот свалит, освободив дорогу.       Арсений кидает испепеляющий взгляд сверху вниз, играя желваками на лице, и резко подаётся вперёд, выхватывая чемодан из слабой хватки омеги, и, не давая и секунды на обдумывание произошедшего мальчишке, быстрым шагом направляется к машине.       - Эй, отдай! - очухавшись от шока, кричит Антон и торопливо догоняет наглую тушу Попова, что уже уверенно распахивает вертикальную дверцу багажника, с такой лёгкостью закидывая в него Антоновы вещи, что гнев медленно застилается осознаем, что и самого мальчишку он закинет так же запросто, не дрогнув и одним мускулом на лице, - Ну куда ты..? - совсем сдавшись, слабо стукает альфу по плечу, стараясь хоть как-то отвлечь его, чтобы прошмыгнуть и вытащить вещи обратно, что, честно, уже кажется дерьмовой идеей.       Арсений грозно зыркает на него, перехватывая запястья одной рукой и громко хлопая чёрной дверкой с запасным колесом, отгораживая все пути спасения личного багажа, который... да нахер он Попову сдался вообще?!       Парень оббегает его, открывает дверцу заднего сиденья и вновь строго зыркает, кивая внутрь салона, когда Антон продолжает тормозить, хмуро поглядывая на альфу так, что всё недовольство, бушующее у него внутри, уже должно было считаться альфой за вполне очевидный ответ: пошёл нахуй.       - Садись, - приказывает Арсений, и мальчишка куксится ещё сильнее. И вот его считают лучшим аналитиком экономического факультета? Брехня.       - Я с тобой не поеду.       - Окей, - легко соглашается Попов, и самодовольная ухмылка озаряет лицо Антона раньше, чем до него доходит, что парень ускоренно приближается к нему явно не с лучшими намерениями, потому что еблет Попова всё говорит за него, и рычаг, отвечающий за самосохранение, не срабатывает.       Альфа легко подхватывает его за бёдра и плечи, заставляя испуганно вжаться в своё тело и обнять за шею, цепляясь за единственную оставшуюся опору, которую таковой Антон бы в жизни не назвал, если бы не висел в опасной близости к падению нахер на асфальт.       - Нет-нет-нет!       Но Арсений терпеливо молчит и буквально заталкивает брыкающееся тельце на заднее сиденье автомобиля, не жалея силы и захлопывая дверцу так, что и мысли её открыть и удрать подальше не возникает, теряясь за сумасшедшим стуком сердца в ушах и ясным понимаем:       Арсений, мать его, Попов только что спиздил его.