Ещё один день

      Путь до университета проходит в тишине. Сандей отказался подвозить их, ссылаясь на сильную занятость, но Авантюрин прекрасно понимал истинную причину. Впрочем, ему всё равно. Одно огорчает — завязать диалог с Робин совсем не получается. Она сидит у окна, смотрит на мимо проносящиеся высотки, что бликами грусти отражаются в ярких голубых глазах, и совсем не обращает внимания на мир вокруг. Казалось бы, ему выпал такой отличный шанс, но лезть в чужую душу он не привык. Да и смысла не видел. Будто она ему расскажет. Даже у таких открытых людей есть предел.       Уже на подходе к стенам университета, Авантюрин останавливается у забора, чуть поодаль от калитки — эдакая курилка для студентов. Робин, на удивление, решает составить компанию, стоит рядом, забавно так отмахиваясь от летящего в её сторону дыма. Она всё ещё молчит, прижимает папку с документами сильнее к груди. Видно, что хочет заговорить, но не решается. — Что-то случилось? — всё-таки делает первый шаг. Робин опускает глаза, поджав губы. Надеяться на ответ глупо, но умных вещей Авантюрин не делает, а потому выжидающе смотрит. — Я просто понимаю, что адвокатура не для меня. Я не умею так хорошо проводить переговоры, настаивать на предоставлении нужных материалов. Смотря на брата, на тебя, на ребят… я понимаю, что не смогу так отчаянно идти к цели по головам. Авантюрин пару минут молчит. Понимает. Он ведь и сам совершенно не создан для этой профессии. Хотел быть справедливым, порадовать сестру, да только, сам теперь ничем не отличается от тех мудаков — карабкается наверх, хватаясь за других, и тянет их за собой, если оступается. — Почему тогда ты пошла сюда? — вопрос, который он должен задавать, в первую очередь, себе. Робин теребит пуговицу на рубашке, переминается с одной ноги на другую, так и не поднимая взгляд. — У меня не было выбора. Да и сейчас его нет, — слышится тяжёлый вздох. — Во мне нет хладнокровия, которое должно быть в подобной профессии. Я не смогу оправдывать человека, заведомо понимая, что он виновен. Так какой от меня толк? — она опускает руки, с горькой улыбкой рассматривает асфальт под ногами. — Не знаю, зачем говорю тебе это. Не забивай голову моими проблемами. Авантюрин незаметно хмыкает. Выбор? Забавное слово. Робин напоминает ему сестру. Говорит похожими фразами, переживает по пустякам, искренне веря в хоть какую-то справедливость этого мира. Совершенно лишённая алчности, такая чистая и яркая. Но наивная. Такими людьми пользуются — Авантюрин тому яркий пример. Таких людей презирают, вышвыривают на улицу, громко хохоча. Потому что таков мир. Он обгладывает кости, довольно щурится, наблюдая за тщетными попытками противостоять. Робин не станет исключением. Так всегда происходит. Это и пугает. — Справедливость делают люди, — ветер уносит остатки пепла куда-то в сторону. — Кто, если не мы, решаем что правильно, а что нет? — её слова. Робин удивлённо поднимает глаза, смотрит на Авантюрина, будто никогда прежде и не думала в таком векторе. Она слабо улыбается, легонечко кивает, как бы соглашаясь то ли со сказанным, то ли своим мыслям, а, может, со всем сразу. Слов благодарности он не ждёт, это и не нужно — глаза говорят за неё.

***

      Веритас устало трёт переносицу. Инициалы отца, подобно бельму на глазах, мешаются в самом низу страницы. Оправдать человека, который пьяным сел за руль? Верить не хотелось. Хоть, с последними событиями Веритас уже терял всякую веру в его добропорядочность, всё равно не мог полностью осознать, что столь уважаемый всеми человек будет опускаться до такого. Разве не этим он дослужился до судьи? — Что, по-твоему, я должен ему сказать? — вернуть самообладание оказывается тяжелее, но Веритас справляется. — Кажется, ты совсем не понимаешь всей ситуации, — Сандей складывает руки в замок перед собой. — Мы работаем над делом, в котором твой отец выступал судьёй. И всё, что мы нашли, буквально кричит о взятничестве. А теперь, представь, что будет с тобой, когда об этом узнают. Уже вижу эти кричащие заголовки новостей: «Всеми уважаемый человек оказался наглым лжецом! Что, если и заседание его сына было подстроено?» — жестикулирует руками. — Приговор мне выносил совершенно другой судья, моего отца там даже не было. К тому же, в таком случае, ты ставишь под сомнение работу профессора Янга. Как это связано с тем, над чем мы работаем сейчас? Сандей тихо усмехается, будто именно этого ответа и ожидал. Он тянет, медленно и аккуратно, нанизывая наживу на крючок. Признаться честно — Веритас ведётся, позволяет сеять семена сомнений, сам того не осознавая. — Скажи, что мешало твоему отцу дать взятку судье на твоём заседании? Учитывая его высокое положение, я совсем не вижу проблемы. Уверен, твоё обвинение могло очень сильно подбить его авторитет. — Ты вдруг стал переживать за чужой авторитет? — холод не трескается, голос всё ещё полон уверенности. — Я не собираюсь играть в твои игры. Ошибается. Он уже пешка, хоть и всячески отрицает очевидное. — Хорошо, — натянутая улыбка уже кажется даже симпатичной. — Можешь считать это угрозой, если твой недалёкий дружок не перестанет кудахтать рядом с моей сестрой. Я не настолько глуп, чтобы не понять, чего именно он хочет добиться. — Если тебя волнуют действия Авантюрина, почему обращаешься ко мне? — Ты у нас умный, Веритас Рацио, — проговаривает имя по слогам. От этого передёргивает. — Без моих пояснений сможешь догадаться, — Сандей поднимается с места и заглядывает через плечо, — Ах да, дружеский совет: не стоит прыгать выше головы. Веритас провожает его задумчивым взглядом, прикусывая внутреннюю сторону щеки. Действия Сандея ожидаемы. Только вот, почему, очередной раз, под удар попадает он сам? Очевидно, у Ханаби слишком много козырей в рукаве, к ней лезть бессмысленно — слишком уж она непредсказуемая. Но Авантюрин? Какие козыри у него? Робин лишь рычаг давления, в этом они с Веритасом схожи. Отличие в том, что он знает об этом. Тогда почему? Почему именно он? Найти смысл всего происходящего не получается, сколько бы Веритас не пытался. К сожалению, он лишь звено в этой затяжной партии. От его действий и доводов мало что поменяется.       Дверь открывается с шумом, привлекает даже внимание Ханаби, которая, кажется, успела уснуть за преподавательским столом. Робин прикрывает рот рукой, сдержанно посмеивается, пока Авантюрин активно жестикулирует — судя по отрывкам фраз, рассказывает какую-то смешную историю. Они подходят к кофемашине, её звук заглушает смех, и оставляет неприятный шум в голове, которая и без того, работает с перебоями. Сандей смотрит внимательно, стреляет воображаемыми лазерами из глаз, чего, конечно же, Авантюрин не замечает. Или просто игнорирует. Быть посыльным совсем не хочется, хоть и удавка уже демонстративно красуется на шее. С каких пор вообще Веритас стал таким жалким? Почему просто не проигнорирует всё, отдавшись полностью учёбе, как делал всегда? Кофемашина, наконец, перестаёт шуметь. Уши откладывает, но мысли всё равно собраны в кучку мятых бумажек. Взгляд постоянно натыкается на инициалы, даже если прикрыть их рукой. Разговаривать с отцом подобно казни — добровольно встать на эшафот и ждать, пока гильотина отсечёт голову. Она, конечно, успела порядком надоесть, но не настолько. Безысходность. Не важно, поговорит ли Веритас с ним сейчас или потом — итог один, и это печалит. — Что по итогу с вашим планом? — голос Ханаби звоном проходится по ушам. — Ах, я на радостях совсем позабыл, — улыбается Авантюрин, присаживаясь за кресло. Закидывает руки за голову и смотрит на Сандея, — Я оказался прав. Ханаби недовольно закатывает глаза, хочет уже сказать что-то колкое, но выставленная рука в жесте опережает. — На почту мне прислали подробное объяснение работы механизма подушки безопасности. И, как я и предполагал, сработать просто так она попросту не может. — А что ты скажешь на запись с камеры наблюдения? — прыскает Сандей, даже головы не поднимает. — В этом и суть, друг мой, — Авантюрин шумно вздыхает. — Либо каким-то образом это подделано, либо… — Подожди, — Ханаби вдруг хватается руками за край стола, пододвигаясь ближе к монитору, — Перемотай на момент столкновения. Видео по нескольку раз перематывается, в глазах рябит. Она задумчиво грызёт ноготь, сканирует пристальным взглядом. К ним подходит Робин, всматривается в небольшой замедленный фрагмент. — Вот, тут, — Ханаби указывает пальцем в монитор. — Если приглядеться к заднему плану, то видно, будто небольшую часть вырезали. Из-за плохого качества это сначала незаметно. Мне сразу показалось странным, что к делу прикреплён такой маленький фрагмент. — Но каким образом экспертиза это не заметила? — Сандей подходит следом, нагибается ближе, хмуря брови. — Если мы, обычные студенты, это заметить смогли, неужели квалифицированные работники настолько слепые? — Есть ощущение, — Ханаби прикладывает палец к губам, — Что этим работничкам дали на лапу. В таком случае, не удивительно, почему дело быстро закрыли. Веритас напрягается всем телом, утыкается лицом в документы, игнорируя цепкий взгляд Сандея. Но тот от чего-то молчит, не раскрывает находку. С какой целью? Возможно, даёт шанс оправдаться самому, да толку. Если уж это посеет сомнения — разницы нет, кто скажет первый. Радоваться или нет — непонятно. Когда каждый день наполнен сюрпризами — а Веритас их не любил, — странно не наблюдать очередной подножки. Интуиции он не доверяет, но и логики никакой не находит.

***

      Путь до дома тянется бесконечностью. Может, потому, что Веритас решил петлять дворами; может, потому, что долго сидит на скамейке у подъезда, рассматривая кучные облака. Они кажутся ему неким плацебо — смотреть на различные странные формы, ища в них что-то знакомое, и ни о чём не думать. Наверное, это одно из немногого, что действительно помогает не разбирать помойку в голове. Жаль, временно. Вся та стабильность, которую Веритас пытался восстановить, вновь рушится, снежным комом сметая всё на своём пути. И убежать не получится — он ведь пытался. Правда, по итогу по колено застрял посреди болота, что с каждым новым шагом только сильнее засасывало на дно. Он устал. Искренне устал. Весь здравый и холодный ум закончился ещё в прошлом году. Сейчас лишь его подобие, и то, визуальное. Внутри пустыня — бескрайняя и обжигающая до волдырей. Он совершенно один, лежит, засыпанный песком, не в состоянии двигаться. Некуда. Как же он устал. Хаос — так можно описать всё происходящее. Он падает в необъятную пустоту, такую холодную и манящую одновременно. Он не справляется. А справлялся ли? Вся та начитанность и ум абсолютное ничто. Все убеждения и принципы затерялись в бездне, что пуховым одеялом укрывает его сейчас. Одиночество. Ранее оно не казалось чем-то плохим. Да и сейчас таковым не кажется. Научиться ценить его — искусство. Но от чего-то всё равно так тягостно. Беспомощность вкладывает в руки незаряженное ружьё, направляет на висок. Её острые клыки так и норовят сомкнуться на шее. Сопротивляться? Бессмысленно. Приходится просто игнорировать и ждать злополучного часа, наблюдая, как медленно тускнеют краски вокруг.       Горечь сигаретного дыма щекочет нос. Поворачиваться не хочется, взгляд прилип к одной точке, так приятно размывает картину перед ним. Поворачиваться и не нужно, ведь запах сигарет слишком хорошо въелся в память и старые обои на кухне, за что Веритас регулярно ругался. Он неохотно переводит взгляд в сторону, наблюдая сидящего на другом конце лавки Авантюрина. — Заметил-таки, — смотрит вдаль, слабо улыбаясь. — Я уж думал, ты совсем потерял контакт с землёй. Отвечать сил нет. Да и нечего. — Это Сандей так повлиял на тебя? Сил удивляться тоже нет. Хотя, вполне очевидно, что Авантюрин догадается. Это было и не сложно, учитывая его наблюдательность. — Дай угадаю, — Авантюрин как-то слишком бодро разговаривает. Хороший день? Хоть у кого-то он такой. — Он пригрозил тебе чем-то, сказав, чтобы я держался дальше от Робин? — Ты ожидал иного? — Нет, — усмехается. — Что ты ему ответил? — Ничего. Авантюрин поворачивает голову, изгибает бровь. — Не похоже на тебя, — подмечает как-то сухо. — Даже обидно. Веритас не отвечает. Слова по странному пропадают в тумане мыслей. Искать их он не пытается. Не хочет. Они не помогут, не отсрочат неизбежное и не решат проблем. Авантюрин замолкает, больше не пытается вытянуть хоть что-то, смотрит на облака, даже дышит почти бесшумно. Они сидят в тишине, вслушиваются в редкое пение птиц где-то вдали по разные стороны лавки.       Вечереет. Огоньки, один за другим, освещают тёмную улочку. В руках медленно тлеет сигарета, дым которой уносит прохладный ветер. Веритас молча встаёт, приходится перевести взгляд, привыкший смотреть в одну точку. Он легонько машет рукой в знак прощания, скрывается среди ряда машин, неудобно припаркованных около тротуара. Авантюрин уходить не спешит, почему-то долго смотрит в темноту на другой стороне улицы, покусывая обветренные губы. Забавный рингтон мобильника, который упросила поставить Топаз, отвлекает. Авантюрин неуклюже пытается достать телефон из кармана куртки, попутно обжигаясь о недокуренную сигарету. — Не отвлекаю? — голос на той стороне трубки приятно греет. — Что за глупые вопросы? — улыбается, прикладывая обожжённый палец к губам. — Это называется вежливость. — Кто ты и куда дела Топаз? — Авантюрин ставит звонок на громкую связь, кладёт телефон рядом с собой, запрокидывая голову. — Не смешно, — слышно, как привычно дует губы. — Ты не отвечал мне на сообщения. Авантюрин смотрит на экран телефона не поворачивая головы и поджимает губы. Ответить нечего, потому что и правда игнорировал. — Что-то случилось? — она беспокоится, хочет помочь, даже если не может. Случилось слишком многое и разом свалилось на плечи. Рассказать хочется, но почему-то не получается. Топаз еле слышно вздыхает, даёт время расставить в голове всё по полочкам. — Не знаю, — на выдохе произносит, проводя рукой по волосам.

***

      Пальцы нервно сжимают руль, постукивают в такт тихой музыке. Она, к слову, совсем не помогает отвлечься, но выключить её Веритас не спешит. Хотя бы так получается избавиться от настойчивого шёпота, что голосом Сандея тянет слова по слогам. В лицо бьёт прохладный ветер через приоткрытое окно, совсем не освежает, только больше сковывает лёгкие в небольших спазмах при виде знакомых домов. Поворотник отстукивает ритм прямо в голову. Неприятно. Лёгкая дрожь проходится по телу роем насекомых, забирается цепкими лапками под футболку, когда Веритас останавливается на ближайшей парковке. Возвращаться домой странно. Хотя, можно ли назвать это место домом? В горле едкий неприятный ком, в груди рёбра мешаются беспокойному сердцу, в голове целый потоп, вынырнуть из которого просто нет сил.       Шаг. Ещё шаг. Надо нажать на звонок. Рука отказывается, застывает на половине пути. Глубокий вдох. Веритас соскребает остатки себя со стен черепа, хмурит брови и грубо жмёт на этот клятый звонок. Минуты отзываются шумом в ушах, мысли давно уже смыло водоворотом, и всё сжимается, когда на пороге виднеется силуэт отца. Гостиная такая же, какой была год назад. На полках стоят разные грамоты в рамках, блестят в свете лампы, привлекая внимание. Шкафы заполнены книгами, прочитанными от и до по нескольку раз. Диван всё такой же мягкий, с еле заметными пятнами кофе, который он часто проливал, будучи младше. Помнится, на него даже не ругались. Наверное, и не замечали эти самые пятна. — О чём ты хотел поговорить? — разрывает тишину отец, складывая руки в замок. Вся уверенность разом пропадает, оставшись где-то у порога вместе с грязью на подошве. Веритас ощущает себя там же, с силой заставляя не отводить взгляд. — Хотел уточнить один момент. Подумал, что будет лучше поговорить лично, — голос, на удивление, звучит ровно. Он протягивает папку, закусывая до боли щёку. — Это домашнее задание? — быстро пробегается глазами по тексту. — Ты решил попросить помощи? — Не совсем, — поджимает губы. — Посмотри на инициалы внизу. Молчание. — Чуть разобравшись в деле, — начинает медленно, будто перед ним не родной отец, а самый настоящий дикий зверь, — Мы нашли явные несостыковки версии защиты. Веритас смотрит ровно, старается уловить каждую деталь в холодном лице напротив. Во всех этих движениях хочется видеть искренность, разбить вдребезги ту горькую правду. Но почему всего этого нет? Почему каждый маленький жест кричит об обратном? — Ты пришёл, чтобы обвинить меня? Я выносил приговор, исходя из предоставленных материалов, — гнёт свою линию. Ожидаемая реакция. В конце концов, когда последний раз отец вообще был с ним честным? — Я ни за что в жизни не поверю, что ты, со своим опытом, не увидел явный подкуп экспертизы. — Я не понимаю, о чём ты, — складывает руки на уровне груди. Закрывается. Снова. Воздух ощущается битым стеклом, царапает лёгкие. Хищная пасть окончательно вгрызается в шею, не оставляя и шанса. Осколки больно впиваются в кожу, оставляют на ней россыпь маленьких шрамов, соединяющихся в уродливый узор. На лице появляется горькая ухмылка — защитный механизм. Тишина оказывается громче собственных мыслей. От неё лопаются барабанные перепонки, от неё ломается карточный домик некогда нерушимых принципов. Пальцы всё ещё пытаются держаться за скользкий выступ, будто есть в этом смысл. Будто ложь самому себе вытянет его, обнимет и согреет. Наивный, наивный Веритас. Горло саднит. Слова крутятся каруселью в голове — столько всего хочется сказать, — но ни одно из них не может описать в полной мере весь тот хаос внутри. — Это ты подкупил судей на моём заседании, — взгляд пустой, и даже в нём больше искренности, чем в человеке напротив. В ответ тишина. Веритас и не надеялся на иной ответ. — На тебя уже пошли подозрения, я прав? Именно по этой причине, ты тогда пришёл ко мне с дешёвым фокусом. Тебе предложили сделку, — слова застревают костью в горле. Отец молчит, хмуро смотрит в сторону, поджимая губы в тонкую линию. — Понятно, — усмешка. Веритас быстро собирается, не слышит сзади и шороха. Хочется обернуться, последний раз посмотреть в глаза, но нельзя. Дверь закрывается с грохотом. Навсегда.

***

      Два стука в дверь. Слышатся копошения и просьба подождать пару минут. Он стоит смирно, пялит перед собой без каких-либо эмоций, разглядывает облезлую краску около, пока на пороге не виднеется удивление. — Ты чего? — Авантюрин изгибает бровь, но его игнорируют, проходят внутрь. Пакеты звонко гремят, Веритас мешком падает на кровать. Жестом руки прерывает последующие вопросы и указывает под ноги. — Ты же не пьёшь, вроде, — неуверенно протягивает, но банку в руки берёт. — Не пью, — вздыхает и делает глоток, морщась.