Ещё один день

      Последний месяц Веритас подрабатывал в местной кофейне, пытался спрятаться за дикой усталостью. Вставать по утрам стало серой обыденностью. Дорога до работы въелась краской под кожу: выйти из кампуса — повернуть направо — 58 шагов прямо — снова направо. Единственная переменная — выходные, и то, будь на то воля, их бы не было вовсе. Всё шло не так. Учёба, некогда приносящая удовольствие, теперь отягощала существование. Книги, которые раньше дарили отдых и покой, загоняли в угол собственного сознания. Они так и продолжали копить пыль на верхних полках стеллажа, незаметные и невзрачные, прям как их хозяин. Перед сном крутились целые сюжеты — хоть собственную книгу пиши, — с подпиской «Если бы я тогда поступил по-другому». Мысли стали больше похожи на огромный спутанный клубок ниток — потяни, и завяжется ещё один узел. Они барахтались где-то на отмели, отвлекали от реальности вокруг. Продуктивность — то, о чём Веритас успел позабыть за последний месяц. Попытки взять себя в руки заканчивались просмотром трещин на потолке. Они выглядели интереснее — у них странные формы, пересекающиеся и создающие единый узор. Концентрироваться на чём-то одном стало задачей со звёздочкой. Такие он любил решать в школьные годы, ведя соревнование самим с собой. Среди бесконечного потока мысли терялись, тонули в водовороте, источником которого был Авантюрин. Его слова, поведение, жесты: всё казалось странным, выбивающим из колеи. Но поменялось ли что-то? Вряд ли. Авантюрин с самого начала был таким: стремился самоуничтожиться, отталкивал от себя, чтоб не мешали. И Веритас бы никогда в жизни не позволил такому человеку ворваться в свою жизнь, обходил бы стороной. Но что же пошло не так? Его искреннее желание помочь, показать человеку правильную дорогу затмило собой весь здравый смысл и принципы, давно уже нарушенные.       Авантюрин его избегал — это было тяжело не заметить, — выжидал тихонечко, когда Веритас закроет за собой дверь, терялся среди толпы в магазине, накидывая на голову капюшон. Он не понимал его. Не понимал почему тот так боялся быть настоящим, почему не мог перестать кидать песок в глаза. Даже Топаз, его близкий и единственный друг, совсем ничего о нём не знала. Но разве это не само собой разумеющееся? Да и, как казалось, Авантюрин совсем не был против сближения. Да и, как оказалось, Веритас тоже. Он не понимал. Не понимал, почему его прогоняли. Не понимал, почему искренность принимали за ложь. Почему заинтересованность виделась подвохом. Не понимал, почему продолжал стучаться в закрытую дверь, ощущая себя выкинутой на помойку игрушкой. Может, на самом деле, он сам всё усложняет? Надумывает несуществующее, ищет смысл там, где его никогда и не было. Может, всё настолько просто, что с непривычки не верится в это? Когда близкий человек нуждался в нём, он стойко игнорировал любые отклонения, а теперь, когда он не нужен — навязывается. Веритас не понимал сам себя. И не понимал, по какой причине сейчас держал чужое плечо, выслушивая совершенно бредовый план. — Нет, — твёрдо ответил, складывая руки на уровне груди. — Тебя жизнь ничему не учит? — Я ведь не прошу тебя участвовать в этом, — пожал плечами. Ожидаемый ответ. — Слушай, я понимаю, что многое тебе наговорил тогда, но это не значит, что ты обязан расшибать себе лоб. — Что я слышу? — нарочито удивился, — Сам Веритас Рацио признал, что не уследил за языком? — Прекрати уже паясничать, — закатил глаза. — Я не робот, каким ты меня, почему-то, считаешь. Авантюрин только довольно хмыкнул, поджигая сигарету. И даже, казалось бы, этот привычный его жест выглядел странно. — Расслабься. Я не собираюсь делать ничего такого. По крайней мере, в случае чего, пострадаю я, а не вы. И голос звучал странно. Будто между слов был запрятан скрытый подтекст, который невозможно уловить. — Что значит «пострадаю»? — нахмурился. — Даже если он специально спустил на меня всех собак, то это не более, чем предупреждение. Я в состоянии сам разобраться с этим. — То есть тебя устраивает, что даже Герта обходит тебя стороной? Веритас пару минут молчал. Конечно, его это не устраивает. И Авантюрин, будто прочитав мысли, удовлетворённо покачал головой. — Меня много чего не устраивает, но это не значит, что нужно устраивать холодную войну. Порой самым лучшим решением является бездействие. Он ведь только и ждёт, что кто-то из нас решится дать ответ. — Я вас втянул в это, мне и расхлёбывать, — Авантюрин потушил бычок о рядом стоящую урну. — Как ты и говорил, я слишком часто перекладывал ответственность на других. Вот оно что. Веритас поджал губы, смотря в спину уходящему.

***

      Кабинет, в котором должна проходить практика, мало чем отличается от кабинета профессора Янга. Разве что, этот был чуточку больше и уютнее. Студенты уже расселись на мягком диване, Авантюрин приземлился рядом, сбрасывая рюкзак куда-то в сторону, Веритас же предпочёл остаться у стены. Профессор Химеко улыбчиво поприветствовала всех, кладя папку с делом на журнальный столик перед ними. — Всем доброе утро, — воодушевлённо начала та, — Поскольку работаем мы с вами впервые, то, думаю, для начала, нужно познакомиться, — она сложила руки на колени. — Можете обращаться ко мне просто по имени. Я преподаю курс криминалистики, которая будет у вас в следующем году. Думаю, Вельт успел всё объяснить. Химеко отъехала на кресле в сторону, включая проектор за спиной. — Сегодня у нас дело о крупной аварии. Водитель известного банкира, выпивший, выехал на встречную полосу, где столкнулся с автомобилем. Из-за столкновения погибло двое: женщина и мужчина. — Разве не очевидное дело? — изогнул бровь Сандей. — Мы тоже так думали, однако, — она кивком указала на изображение позади, — Отец водителя, крупная шишка, выдвинул версию, что у его сына самопроизвольно сработала подушка безопасности, полностью закрывая обзор. Эта версия сработала: дело было прекращено, прокуроры согласились с принятым решением. — А видеорегистратор? — Бинго! — Химеко щёлкнула пальцами. — Из-за аварии тот повредился, от чего достать запись не являлось возможным. Но загвоздка не в этом, — профессор сложила руки в замок перед собой. — На камерах наблюдения действительно видно, что подушка безопасности сработала. — И каким образом нам нужно доказать, что виноват водитель? — В этом и состоит ваша задача, — улыбнулась. — Вы имеете право допрашивать свидетелей и искать нужную информацию в участке. Ах да, — Химеко пару секунд молчала, осматривая студентов. — От вас мне нужна слаженная работа. За дело!       Работа шла, на удивление, эффективно. Ребята легко распределили обязанности. Никто даже не возражал. Сандей и Робин проверяли досье обвиняемого; Веритас внимательно анализировал версию защиты; Авантюрин и Ханаби, что сидела до этого со скучающим видом в телефоне, просматривали содержание видеоматериалов произошедшего. — Если водитель был пьян, почему на это никак не ссылались при обвинении? — рассуждает вслух Робин. Веритас неохотно поднимает взгляд. Никто не отвечает. То ли все так погружены в работу, то ли просто не обращают внимания. Она бегло осматривает кабинет, видимо, надеется, что её инициативу поддержат. — Судя по документам, здесь даже нет информации об этом, — губы неприятно разлепились, голос звучит скомкано и неуверенно. Лучше бы и дальше молчал. — Его не проверяли на месте происшествия? — Сандей не поднимает голову, подпирает щёку рукой, скучающе так протягивая слова. — Быть такого не может. — По камерам тоже ничего, — Ханаби отъезжает от ноутбука, устало тянется, хотя совсем ничего не делала, кроме разглядывания маникюра. — Может, стоит обратиться в сервисный центр? — Авантюрин нагло занимает весь стол, чуть ли не ложиться на него. Не отлипая смотрит в монитор, сотый раз пересматривая небольшой отрезок с камер. — Не может же подушка безопасности самопроизвольно сработать. А, если проблема в автомобиле, значит, ответственность должны нести представители её марки. — Нам нужно доказать вину водителя, — голос Сандея отдаёт нотками раздражения. — Если мы сделаем, как ты сказал, то он так и останется безнаказанным. — Как минимум, семья пострадавшего получит компенсацию, что уже лучше, чем совсем ничего. — Компенсация не вернёт покойного обратно. Если для тебя норма оценивать умерших в деньгах, то, боюсь тебя огорчить, для других — нет, — слова режут грудь, заставляют сжать ладони в кулак, пока это никто не видит. Сандей смотрит прямо, с издёвкой изгибает бровь. Прощупывает уязвимые места, видимо. Жаль, что на Авантюрине такое не работает. Отточенная годами улыбчивая маска не трескается, а считать её уже не может даже он сам. — Прекратите! — Робин резко встаёт, разводит руки в стороны. — Своими спорами вы ничего друг другу не докажете! К тому же, идея Авантюрина имеет место быть. Если выяснится, что подушка безопасности никак не могла самопроизвольно сработать, это будет хорошим доказательством лжесвидетельства. — А если нет? Это большой риск. — Мы должны хотя бы попытаться! Авантюрин, я пойду с тобой. Всё складывается идеально, даже не приходится напрягаться. Авантюрин одобрительно улыбается, закидывая руки за голову и всем своим видом говоря: «Я победил».

***

      Стеклянное здание виднеется издалека через приоткрытое окно машины. На лицевой стороне, в лучах солнечного света, монолитным щитком блестит огромное лого немецкого автопрома, исполненное в бело-голубой гамме. Недовольный взгляд Сандея сверлит в голове дыру через зеркало заднего вида. На самом деле, Авантюрин и не надеялся на такую щедрость, готов был поехать на автобусе, однако Робин, расставив руки в боки, решила иначе. В своей упрямости они схожи. Попрощавшись с самой натянутой улыбкой, какой вообще возможно, они двинулись внутрь. Обилие дорогих автомобилей, стоимостью в три высших образования в самых лучших университетах страны, не могли не удивлять даже Робин, которая, как казалось, жила в полном достатке. Та с детским восторгом всматривалась в натёртые до блеска бампера и кожаные светлые салоны флагманских моделей. Люди, одетые в брендовую одежду, наверное, стоимостью в половину автомобиля, готовы отдать любые суммы ради железа на колёсах, что станет отличным украшением на парковке. Чтобы подростки, проходя мимо, завывали от восторга и тыкали пальцами. Для таких машина — способ похвастаться, а не с комфортом добраться до нужного места. Для таких любая дорогая вещь — просто декор.       На стойке регистрации их отправили на второй этаж, где, в своих дорогущих кабинетах, работали представители компании. Авантюрин приземляется на обитый кожей диван в зоне ожидания, выпрямляя ноги и закидывая голову назад. Робин подозрительно молчит с начала поездки, сидит чуть поодаль. Что-то беспокоит, очевидно. В этом и было их различие: она открытая книга, даже не нужно вчитываться, чтобы понять. Яркие эмоции, подобны иллюстрациям к тексту — её словам, — Робин ничего не скрывала. И это, несомненно было бы огромным плюсом, если бы рядом с ней сидел другой, менее гнилой, человек. — Ты прости моего брата, — ковыряет заусенцы на тонких пальцах, смотрит куда-то сквозь. — Он порой бывает… достаточно груб, но на самом деле, внутри, очень добрый и заботливый. Значит, она совсем не в курсе о его сомнительной деятельности. — Сандей просто сильно переживает за меня, боится, что свяжусь не стой компанией, — она легонечко улыбается, всё так же не поднимая взгляд. — И слишком много ответственности берёт на себя. «Не та» компания? Хотя, Авантюрин и вправду не похож на хорошего человека, даже с тем обилием масок за плечами. Но что действительно смешно — Сандей сам связался не с теми людьми, раз пропивает вечера в клубе. Возможно, потому и боится. — Не переживай, — улыбается в ответ. Скорее рефлекторно, чем искренне. — Я не обижаюсь. В любом случае, я его даже понимаю. Нет, не понимает. Может, разве что, самую малость. Робин поправляет выпавшую прядь волос, заправив её за ухо, и тяжело так вздыхает, облокотившись о спинку дивана. — Хорошо, когда есть тот, кто всегда встанет за тебя горой. — Да… Да, ты прав.       Из ближайшего кабинета выходит молодая девушка, жестом руки приглашая войти. Панорамные окна с видом на шоссе, аккуратно разложенные папки за стеклянными дверцами шкафа, большой стол с канцелярией, расставленной в каком-то своём идеальном порядке — Веритасу бы здесь понравилось. Девушка складывает руки в замок перед собой, устремляя взгляд на гостей. Авантюрин выпрямляется, повторяя позу, смотрит уверенно, хоть в груди сердце успевает пропустить пару ударов. Всё-таки слова Сандея посеяли лёгкую тревогу, но отступать уже поздно. Да и ярое желание утереть ему нос, показательно кинув на стол нужные документы, перебивает неприятный шум в голове. — Как Вам доложили, мы пришли с целью уточнения вопросов по поводу дела, — он пододвигает папку документов к середине стола. — Здесь Вы можете ознакомиться с деталями происшествия и версией следователя. Девушка коротко кивает. Некоторое время она внимательно изучает предоставленный материал, иногда хмурится. Настенные часы позади неё совсем тихо отбивают ритм, забивая глухой кабинет хоть каким-то признаком жизни. — И каким образом мы должны Вам помочь? — поднимает взгляд с изогнутой бровью. — Достаточно просто: предоставить объяснение о механизме и принципах срабатывания подушки безопасности, о защите от ложного срабатывания и мировую статистику на эту тему. — На каких основаниях? Дело закрыто. О механизмах подушки безопасности вы можете прочитать на официальном сайте. Авантюрин откидывается на спинку кресла, оставив одну руку на столе. Он и не сомневался, что они так легко согласятся предоставить нужный материал. Хотя, казалось бы, дело довольно тонкое. Стоит повысить ставки. — В таком случае, нами будет поднят вопрос о репутационных рисках автоконцерна, если дело так и продолжит числиться прекращённым по такому мотиву, не имеющему под собой ни малейшего обоснования, — небольшая пауза. — Полагаю, Вам не выгодно, чтобы клиенты усомнились в компании. Девушка поджимает губы, вновь бегло осматривает документы. Он попал точно в цель. — Хорошо, — на выдохе произносит. — Я свяжусь с представителями компании, они поднимут этот вопрос. Авантюрин коротко кивает. Фортуна воистину благословила его, иначе он не может дать объяснений такому лёгкому согласию. В целом, надежды, как таковой, и не было на удачные переговоры. Да и, наверное, если бы тогда Робин решила промолчать, Авантюрин бы не настаивал. Скорее всего, у профессора Химеко уже заготовлена безотказная стратегия на случай, если студентам будет не по силу разобраться с делом, а потому напрягаться как-то и не хотелось. Зато теперь он может поиграть на нервах Сандея, кинуть эту злосчастную папку ему в лицо. Удача как-то подозрительно зачастила обращать на него свой взор. Хорошо это или плохо — узнает потом.

***

      Веритас редко пил кофе. Обычно, предпочитал крепкий заварной чай. Однако, горьковатый привкус арабики позволял лучше концентрироваться на задачах. Только вот, концентрировался он совсем не на анализе версии защиты. Слова Авантюрина выедали все силы, плели множество нитей, соединяющихся в огромную паутину. Веритас был нетактичен. Это он знал ещё со слов Жуань Мэй, которая, наверное, единственная, принимала эту черту. И, до недавнего времени, его совсем не волновало, как сказанное воспримут люди. Разве его вина в том, что прямоту расценивают, как грубость? Но теперь, вновь обжигаясь, он ненароком стал задумываться. Может, это и стало точкой невозврата того самого злосчастного разговора с ней? Может, он одинок по своей вине? Отец совсем не занимался его воспитанием — не было времени. После смерти матери в доме перестал царить уют, туда не хотелось возвращаться. И если отец заваливал себя работой, то Веритас справлялся с горем с помощью книг. Любовь к ним привила именно мама. Он читал всё: начиная от лёгких романов, заканчивая учебниками по точным наукам. Легче было заполнять мысли теориями биологической эволюции, нежели воспоминаниями объятий и разговоров за обеденным столом, которых больше и не было. Теперь он ужинал один, по привычке, иногда, доставая столовые приборы на всех. Столь резкое увлечение учёбой сказалось на оценках: учителя постоянно хвалили его, водили на разные конкурсы и строили множество надежд на светлое будущее. И только тогда отец, наконец, обратил своё внимание, вспомнил, что у него есть сын, такой же живой человечек. Видя одобрительные улыбки, слыша долгожданную похвалу, желание вновь почувствовать себя нужным превосходило любые другие детские потребности. И этого было достаточно. Только вот, чем взрослее он становился, тем большего от него требовали. И это нормально — человеку свойственно привыкать к хорошему. Так и отец привык к частым достижениям, всё меньше и меньше обращая своё внимание. Может, именно по этому Веритас решил поступить на юрфак — увидеть одобрительную улыбку. Привычка въелась под кожу, стала навязчивой мыслью — нерушимой опорой. Он совсем не жалел, что лишился, как многие любят говорить, «нормального детства». Вместо подростковых пьянок и протестов родителям, Веритас развивался, со временем понимая, что ему совсем не о чем разговаривать с одноклассниками. Тогда он винил их в собственной глупости, считал, что незнание — порок человечества. Теперь же пришло осознание.       Возвращаясь к документам, боковым зрением Веритас заметил пристальный липкий взгляд. За последние дни он привык к ним. Привык к перешёптываниям, к новым сплетням вокруг себя. И Веритас не мог винить тех в их ведомости, а потому просто игнорировал — ничего большего и не оставалось. Месть ли это за тот случай в клубе, в котором, к слову, он не считал себя виноватым, или же что-то ещё — не знал. И знать не хотел. Но зато знал точно — Авантюрин зря затеял эту игру. Веритас сделал глоток, взяв в руки документ. Пора бы прекращать отвлекаться. Самокопанием он, итак, занимался целый месяц, так ни к чему и не придя. Да и цели не было. Перед ним небрежно положили папку, садясь за стол напротив. Он поднял взгляд на Сандея, как бы ожидая, что тот, всё-таки, решит объясниться. — Взгляни на имя судьи, — говорил спокойно, но нотка самодовольства чувствовалась так же отчётливо, как дешевизна быстро завариваемого кофе. Веритас открыл папку, прошёлся взглядом по тексту, останавливаясь на инициалах. — Знаешь, мне теперь стало понятно, почему тебя отпустили, — хмыкнул. — Сам с ним поговоришь или мне это сделать? Веритас поднял взгляд, долго молчал. Он снова ненароком наступил на шахматную доску, став очередной пешкой. Им помыкали, как хотели, а он уже и не мог сопротивляться. Смирение. Какое же привычное чувство.